Припирается Поттер, конечно, с апельсинами. Как будто кто-то удивлен. Как будто кому-то до этого есть какое-то дело.
— Апельсины, — констатирует Поттер, пожимая плечами. Он усаживается на стул рядом с кроватью.
— Апельсины, — флегматично соглашаюсь я и расправляю одеяло на коленях.
Надо бы, по-хорошему, спросить, какого хрена Поттер со своими чертовыми апельсинами тут делает и что ему надо, а потом посоветовать ему катиться отсюда подальше.
— У тебя очаровательные круги под глазами, — говорит Поттер, абсолютно по-идиотски улыбаясь.
А я думаю о том, как бы не кинуть в него чёртовым апельсином.
— Из меня выйдет отличный Амур, — бормочет Поттер, крутя в руках апельсин.
Охуительный, соглашаюсь я про себя. Просто охуительный Амур.
0.
Выручай-комната горит. Опять, снова отвратительно горит, и я пытаюсь выбраться, выкарабкаться, лезть по стенам — стандартно не выходит. Пытаюсь цепляться за Поттера, лететь с Поттером, пытаюсь не умереть.
Поттер до отвратительного спокоен, а мне кажется, что вся кожа давно покрылась красными волдырями, вспыхивающими то и дело. Мне чудится, что я сейчас слечу с метлы прямо в это красное месиво огня, в обрастающие копотью стены и обгоревшие останки Винса.
Я умираю почти каждую ночь. От ожогов, несовместимых с жизнь, от луча Авады, от падающей на меня безумно хохочущей каменной горгульи, от Сектумсемпры, от самого себя.
Утром на языке привкус металла и соли. Мать говорит о том, что мне нужен если не отдых, то лечение. А если не лечение, то она знает парочку приличных заведений, где в кратчайшие сроки делают на заказ невероятно удобные гробы. Прямо как в облаке лежишь.
1.
— Голова моя — тёмный фонарь с перебитыми стёклами! — орёт Поттер из-за двери.
— У тебя отвратительная дикция, — ору я ему в ответ. — Ты недостаточно выразителен!
— … С четырех сторон открытый враждебным ветрам, и если ты сейчас же не откроешь, то я вышибу дверь или…
— Или?
О дверь что-то глухо ударяется. Я думаю о том, что Поттер сраный идиот. И о том, что он, блядь, орет стихи под моей дверью.
— Ты же не начал драться с дверью? — спрашиваю я громко, и мне действительно страшно за дверь. — Господи, Поттер, это старая, больная дверь, за которой сижу бедный и больной я. Что тебе от нас нужно?
Поттер невнятно матерится сквозь зубы.
Потом Поттер всё-таки открывает дверь элементарным отпирающим и вваливается в комнату. У порога неуместно валяется изрядно помятый апельсин.
— Ты, блядь, кинул в мою дверь апельсин! — возмущаюсь я.
— Я знаю. — Поттер заходит в комнату, кладет пакет с фруктами на тумбочку и садится на стул рядом с кроватью.
— Пошёл вон?
Вон впору идти мне, а Поттер спокойно чистит апельсин. Всё как всегда.
3.
— Всё дело в том, что сила тока в участке цепи прямо пропорциональна напряжению на концах этого проводника и обратно пропорциональна его сопротивлению, — объясняет Поттер, жонглируя апельсинами.
— А мне это зачем?
Поттер смотрит на меня, откладывает апельсин и поправляет на носу очки.
— А зачем это ученикам средней школы?
— А я похож на ученика средней школы? — приподнимаю бровь я. Желание кинуть что-нибудь в Поттера, к счастью, не проходит. — Ладно, хорошо, это не главное. Зачем ты это рассказал?
— Ты сказал: «Говори о чем-то интересном или проваливай», — пожимает плечами он. — У меня было не так много книг летом, когда я жил у родственников, приходилось читать учебники по физике моего кузена. Это вспомнилось само собой.
— И почему ты не выбрал вариант «проваливай»?
— Я не знаю.
Я бы ни за что пошел с Поттером в плаванье, если бы мог выбирать. Ни за что.
4.
Чувство вины Поттера – страшная вещь. Он вечно пытается что-то компенсировать: своё отсутствие в нужный момент, присутствие в ненужный. Отвергнутое рукопожатие, лишний шрам, спасение его жизни моей матерью, что угодно.
Он приходит, качается на стуле, говорит о «физике», в которой не разбирается, и компенсирует.
Кто-то сказал Поттеру, что я лежу при смерти. Поттер почти поверил.
На самом деле, я не при смерти. По крайней мере, я надеюсь на это.
6.
— Женщины любят гладить нож, который нанес им рану, — говорю я случайно в середине очередного спора.
Поттер резко замолкает. После долгой паузы он отмирает:
— Я думаю о том, что бы было, если бы я тогда не… — «не бросил тебя» — не ранил тебя.
Он говорит о Сектумсемпре. О чём ещё. О чём ещё.
— Мы стали бы лучшими друзьями, конечно, — говорю я. — Я бы рассказал тебе о том, что мне нужно провести своих маленьких друзей в Хогвартс, чтобы устроить небольшую вечеринку, а потом, для пущего веселья, я должен буду убить Дамблдора. Ты бы показал мне свой дневник с розовыми пони на обложке, я бы тебе свой с единорогом, а потом мы бы взялись за руки и ушли в закат.
— Обязательно быть таким мерзким? — кривясь, спрашивает Поттер.
— Наверное.
Я действительно не знаю. Что бы изменилось тогда, что бы изменилось позже, что бы изменилось вообще? Прими он рукопожатие, не будь я такой задницей, не будь он такой задницей.
— Джером Джером, — говорю я. — Отличный писатель.
Поттер кивает и трет глаза. Вокруг нас расстилается море и на тысячу километров ни одной живой души. Во всяком случае, мне приятно так думать.
5.0
Мне уже лучше. Я спокойно хожу по комнате, могу бросаться в Поттера фруктами и небольшими статуэтками. Мать перестала говорить, что я похож на Кровавого Барона. Лодка раскачивается и петляет из стороны в сторону. Всё как обычно.
— Мы разошлись с Джинни, — говорит Поттер.
Дежавю.
— Надолго? — спрашиваю я.
— Нет. Наверное. Блядь, я не знаю.
На стол градом сыплются киви из пакета.
— Я не ожидал. Мне как будто кусок сердца вырвали.
— И как тебе живется с сердцем, разорванным на куски? — глухо спрашиваю я.
— Больно и кроваво. Охуенно больно и кроваво.
Поттер не замечает потайного дна. Я перебираю его волосы. Дежавю.
7.
Киви немного кисловаты. Поттер морщится и кривится.
— Джинни написала мне, — между делом говорит он.
— Охуеть.
— Она сказала мне, что мы можем попробовать всё сначала.
Мне становится ужасно смешно. Поттер умеет начинать все сначала, отлично умеет.
Отсмеявшись, я серьезно спрашиваю у него:
— Сколько бы ты хотел детей?
Поттер шире распахивает глаза и непонимающе смотрит.
— Нет, серьезно, — говорю я. — Думаю, я бы хотел сына. И всё.
— Я не знаю, Малфой, — устало говорит он. — Мне надоело планировать и действовать по расписанию. Я просто хочу…
— Пожить в своё удовольствие? — подсказываю я.
— Да. Точно.
— Точно.
Кошмары почти прекратились.
8.0
Я часто моргаю: свет слепит. Поттер стоит рядом, прикрывая ладонью глаза.
— Как там с Уизли? — спрашиваю я, щурясь.
— Всё отлично, — улыбается Поттер. — А что с Асторией?
— С кем?
Честно, я не понял сразу. Ещё удивился: что, думаю, за имя такое знакомое. Поттер хмурится.
— С Аст…
— С Асторией всё отлично, — чеканю я. Я смотрю на Поттера, и он почему-то улыбается.
— Я бы действительно мог отдать тебе свой дневник с розовыми пони на обложке, — говорит он. — Я бы действительно хотел исправить всё это дерьмо.
— Это не тот случай, когда пепелища подлежат повторному засаживанию, Поттер.
Поттер обнимает меня за плечи.
— Я думаю, я хотел бы троих детей, — тихо говорит он.
— Я знаю, — отвечаю я. — Я знаю.
Мы медленно причалили к берегу. На борту остался помятый апельсин, томик Джерома Джерома, ржавый нож, бутылка виски, колода крапленых карт, дневник с розовыми пони на обложке и пара киви.
Vova
