Ночь темными обрывками заползает в спальню. Он лежит на кровати и смотрит в потолок.
Комнату освещает лишь огонь в камине, играя неровными бликами на белых простынях, большом комоде и отражаясь в зеркале. За окном еле слышно шумит, жалуясь непонятно на что, дождь.
В комнате так темно и спокойно, что кажется, ночь не закончится никогда.
Пламя вспыхивает зеленым светом, и из камина выходит она. Длинные темные волосы растрепались и лежат пышной копной, карие глаза сверкают, и она, даже не отряхиваясь от пепла, начинает раздеваться. Мантия улетает в сторону, вслед за ней отправляется рубашка, и, переступив через юбку, она вызывающе смотрит на него, словно ожидая, что он сделает.
И Драко это нравится.
Он вскакивает с кровати и подходит к ней. Она старается не обращать внимания на его легкие торопливые поцелуи, и ее пальцы быстро расстегивают пуговицы его рубашки. Но он, криво ухмыльнувшись, просто хватает ее на руки и тащит на кровать. На ее губах появляется быстрая улыбка, и она тянется поцеловать его, обхватывая холодными руками его шею. Она изо всех сил прижимается к нему, пока он нависает над ней, покрывая поцелуями ее плечи.
Она раздраженно стаскивает с него остатки одежды и позволяет сделать ему то же самое. Гермиона приподнимается и целует его, позволяя его пальцам ласкать ее кожу. Драко отрывается от ее губ и начинает покрывать поцелуями ее шею, доходя до основания плеча и возвращаясь обратно. Она тихонько стонет и шепчет, рассказывая что-то понятное только им.
И Драко это нравится.
Она притягивает его все ближе к себе, и продолжает говорить что-то несвязное, зарывая пальцы в его волосах.
Он трется носом о ее шею, показывая, что все понимает, и снова начинает целовать ее, начиная с ключиц и опускаясь все ниже и ниже.
Она извивается под ним и шипит, когда он за волосы откидывает ее голову назад, чтобы снова вернуться к излюбленной части ее тела — шее. Это — его маленький фетиш. Своеобразная игра, которую она любит и принимает как данность.
Она отталкивает его и сама начинает исследовать его тело. Ее руки несмело касаются его плеч, прижимая его к ней. Гермиона наклоняется и начинает целовать уродливую татуировку на его предплечье, которая кажется ужасной раной на бледной коже.
А это — ее фетиш.
Она словно каждую ночь спасает его от нее.
От всего остального мира, от войны, от боли, которую она ему причинила.
Чертова Грейнджер. Но...
Драко это нравится.
Он позволяет ей быть сверху. Иллюзия власти, доминирования. Это — его маленькая ложь. Лишь бы она была счастлива... или довольна.
Она наклоняется и опять целует его. Глубоко, влажно, так, что внутри все переворачивается.
И когда все заканчивается, она устало ложится рядом с ним.
Он проводит пальцем по ее ребрам, добираясь до ног, и ласкает бедра. И интуитивно чувствует ее улыбку. Она обнимает его и спустя пару минут забывается сном. Он крепко прижимает ее к себе.
Он просыпается посреди ночи. Гермионы нет рядом, но ему требуется всего пара минут, чтобы понять, где она может быть.
Он встает и выходит на балкон.
Она там, стоит, опираясь на перила, и смотрит на пустой Косой переулок.
И он понимает ее. Правда. Сейчас в ней ни капли надменности или отдаленности. Она такая, какая есть на самом деле, такая забавная в его любимой голубой рубашке.
Он подходит к ней и становится позади. Гермиона не оборачивается, даже когда он обнимает ее за талию, но он чувствует, как она расслабляется и откидывает голову ему на плечо.
Проходит несколько спокойных минут, и он стоит, вдыхая ее запах и удивляясь тому, как мило и по-домашнему она смотрится в его рубашке.
И Драко это нравится.
Она сама тянет его в сторону спальни, но старается не смотреть на него, словно стыдясь чего-то. И то, что она все еще неловко чувствует себя в его присутствии, спустя полгода начала их отношений, почему-то злит его.
Но она внезапно улыбается ему, ложась обратно на кровать, и его гнев исчезает.
И они снова вместе.
Ее пальцы путаются в его волосах, ногти царапают кожу головы и шеи, и поцелуи, пьянящие, в которых столько невысказанной боли и, наверное, сожаления.
Одиночество... Оно пугает Драко, но сейчас на это наплевать. Сейчас он не один, да и она тоже.
И ему хочется, чтобы так было всегда: она, свернувшаяся в клубочек и спящая рядом, ее ровное дыхание и теплые руки, обнимающие его.
Он просыпается рано утром. Гермиона сидит на краешке кровати, спиной к нему, свесив ноги вниз, и он может пересчитать ее позвонки. Ему мучительно хочется дотронуться до нее, но нет, нельзя. Потому что — утро.
Она встает и молча, стаскивая с кровати простыню, заворачивается в нее.
Он откидывается обратно на кровать, глядя, как она шлепает босыми ногами по холодному кафелю, отправляясь в ванную комнату.
Она такая хрупкая и маленькая, что хочется... Уже даже непонятно чего хочется. Иногда — убить, превратить ни во что, потому, что ее не бывает так долго. Иногда — молиться на нее, верить в то, что она спасет его... от самого себя. Но она не способна помочь ему избавиться от нее.
И Драко это не нравится.
Спустя десять минут она выходит из ванны, закутанная в его любимое махровое полотенце. Волосы мокрыми прядями обрамляют лицо, которое она старательно от него прячет. Не произнеся ни слова, она начинает собирать с пола свои вещи.
Он знает, насколько она отвратительна сейчас самой себе. Что ее тошнит только при одном воспоминании о прошлой ночи. Что она кажется себе грязной, порченой.
Предательницей.
Он знает, что она сожалеет, что она ненавидит себя за это и испытывает угрызения совести. Он знает ее лучше самого себя.
Знает ее улыбку, смех, слезы.
Знает ее любимые духи.
Помнит ее поцелуи и ласки.
Он готов поспорить: он знает ее лучше... ее собственного мужа.
И Драко это не нравится.
Он был бы рад отвязаться от нее. Но знает, что она глубоко внутри.
Так глубоко, что выгнать ее не удается.
Хотя она сама уходит.
Она в его крови, она в его дыхании, в его словах, и в каждом жесте.
Она глубже в нем, чем его собственная жена.
Он знает, он не любит ее.
Как можно любить кого-то настолько пропитанного грязью?
Он любит свою жену.
Любит своего сына.
И Грейнджер не любит его.
Она его ненавидит.
И себя тоже.
Она любит своего чертового Уизела, своих чертовых детей. Она всякий раз стыдливо опускает глаза, когда видит Драко на улице. Случайная встреча будит в ней множество воспоминаний, о которых она, на самом деле, предпочла бы не думать. Ей противно, когда она осознает, что изменяет мужу. Ей противно возвращаться к Уизли, после того, как она обманула его.
Но она обманывает не только его, но и самого Драко. И это неправильно. Это не в ее характере.
Но это же Грейнджер, сколько раз она бы не стала Уизли.
Грейнджер, которая имела глупость пожалеть его, когда он в этом очень нуждался. Когда холодная отстраненность жены и ее правильность прекратили восхищать.
Грейнджер, которая просто не знала, как ему помочь, когда он в очередной раз явился в Министерство, в отдел магического правопорядка, где она работала, чтобы убедить общественность, что он не собирается убивать никого в ближайшее время.
Грейнджер, которая, казалось, искренне верила в то, что он не хотел быть Пожирателем и упрямо отказывалась видеть правду.
А правда была в том, что он жалел только о том, что они не выиграли, вот и все.
Но она... Она страдала, когда видела те недоверчивые взгляды, которыми обжигали Драко ее коллеги. Их колкие комментарии, хотя он делал вид, что ему плевать, все-таки достигали своей цели, хоть это и был его далеко не первый визит. Она злилась на них, потому что такого она еще не видела. Ее совсем недавно перевели сюда, до этого она весьма успешно портила чистокровным магам жизнь, работая в Отделе регулирования и контроля за магическими существами и надоедая им бесконечными визитами, чтобы проверить состояние их эльфов.
Малфою даже иногда кажется, что она готова создать что-нибудь вроде своего Г.А.В.Н.Е., только чтобы защитить его самого.
Это она попросила Драко задержатся и угостить ее кофе, после того, как услышала о чем шепчутся остальные волшебники, что они говорят о его семье, о его сыне, что яблочко от яблони недалеко падает, что он вырастет такой же падалью, как его отец.
Он, было, привычно скривил губы и собирался отказать этой, невесть что возомнившей о себе, грязнокровке, но наткнулся на ее взгляд, в котором увидел столько сострадания, что немедленно появилось желание доказать, что ему ее жалость не нужна.
И он согласился.
Они сидели в каком-то никому не известном маленьком кафе и увлеченно спорили.
Драко доказывал, что его жизнь достойна зависти, она — что он просто не осознает своего одиночества.
На самом деле, он до сих пор не знал, почему остался с ней, почему просто не поднялся и ушел.
Не знал, почему зашел в Министерство на следующий день, что за дементор дернул его сделать это.
Наверное, она была права. Наверное, во всем было виновато треклятое одиночество.
Но она сама... Ей было еще более одиноко. Она любила мужа, любила своих детей. Но никто из них не осознавал той глубины, что была в ней. Никого не интересовали ее законопроекты по защите домовиков или очередная книга, которую она прочитала.
Уизел, как и его отпрыски, по мнению Драко, просто еще не доросли до этого.
Не то, чтобы он и она много разговаривали. Но то, что они делали, позволяло забыть о том, что они, по сути, одни на всем белом свете.
У Грейнджер не было ни малейшего повода чувствовать себя одинокой, ведь у нее была прекрасная, слишком большая, как казалось Драко, семья. И все равно, у нее никого не было.
Никого, кто был бы способен понять, что она не просто идеальная жена и мать, а просто человек со своими проблемами, которому иногда нужно выговориться и поплакать, нужно, чтобы его утешали.
У него самого было все, о чем можно было мечтать. Прекрасная жена и прелестный сын, огромное состояние, чего еще желать?
Но сын был слишком мал, чтобы понять состояние отца, а Астория просто не хотела понимать. Ему ничего не нужно было доказывать ей. Он давным-давно победил ее, убедил, что именно на нем мир сошелся клином, и все превратилось в серую рутину.
Возможно, ему просто не хватало эмоций. Тех самых эмоций, что он всегда избегал.
А Грейнджер дает ему это, практически ничего не требуя взамен, только иногда он чувствует ее слезы на своей коже и слышит ее шепот, когда она рассказывает ему о своих бедах, таких далеких, но одновременно задевающих, тревожащих что-то внутри.
То, что они переводят отношения, которые с легкостью могли бы стать просто дружественными в плотские, только все усложняет. Но по другому нельзя, Малфой это осознает. Он не может дружить с Грейнджер.
Но она ему необходима, а других способов удержать ее рядом с собой он не знает.
Точно также, как он необходим ей. Если бы он ей позволил, она бы влюбилась в него, потому что она не умеет отделать любовь от игры в нее же, не дает ей забыть, что это просто способ избавиться от душащей, не дающей продохнуть, тишины, в которой они обитают.
Война все же сделала свое дело.
Но он не позволяет, не давая ей окунуться в мир ее грез, где он, наверняка, уже сотни раз успел раскаяться в своем прошлом.
И она сама понимает то, что он никогда не изменится, что он всегда будет надоедливым слизеринцем. И принимает это.
И эта та причина, по которой она возвращается к Уизли. Ей нужно чувствовать хоть чью-то любовь. Ей необходима его любовь и любовь их детей. Она не может пожертвовать их доверием, нежностью, не может сказать, что оставляет их ради хорька.
И именно поэтому она себя ненавидит. За эту, почти что двуличность, за эту ложь, за эти обманутые ожидания Драко, которому иногда страшно хочется верить, что хотя бы она принадлежит только ему, не только телом, но и душой. За то, что изменяет Рону, потому что знает, что он этого не заслужил. Ведь он — замечательный, добрый и такой заботливый...
Она это знает.
И знает, насколько она грязна.
Ее воротит от себя самой.
И она уходит каждую чертову ночь.
И, наверняка, проводив мужа на работу, садится и плачет, захлебываясь слезами, потому что опять сделала все только хуже. Собираясь спасти Драко, она только усугубило и его, и свое собственное положение.
Но выкинуть его из головы она не в состоянии.
Она знает о нем все. Рада бы не знать, но знает.
Знает о его ночных кошмарах.
Знает о его страхах, даже о тех, о которых он и сам не подозревает.
Она наизусть перечислит вам его любимые блюда.
И ее это бесит.
Она уходит. Всегда.
Но возвращается потом. Тоже всегда.
Это их своеобразный наркотик, спасение от одиночества.
Они оба зависимы.
И Драко это не нравится.
Она подходит к камину, кидает в него горсть Летучего порошка и неуверенно смотрит на Драко, прежде чем шагнуть в зеленое пламя.
Он вздыхает. В комнате пахнет ее духами. Постель еще не потеряла тепла ее тела.
Драко переводит рассеянный взгляд на часы.
Пора домой, к жене.
И Скорпиусу.
Он должен проводить его. Как-никак, сегодня он первый раз отправляется в Хогвартс.
На платформе 9 и 3/4 много народа, впрочем, как всегда.
Пробираясь между толкающимися учениками, Драко крепко сжимает руку сына в своих пальцах. Внезапно он слышит знакомый голос.
Поттер. Чертов Спаситель всего магического мира.
Его сыновья, кажется, спорят. Тот, что помладше кричит о том, что не попадет в Слизерин. Драко усмехается. Как будто его там ждут.
Мелкая Уизли, то есть, нынешняя Поттер, стоит рядом со своим мужем.
Драко оглядывается на свою жену, которая стоит чуть позади его самого и Скорпиуса.
Она кажется ему совершенством.
Не то, что Грейнджер, то есть Уизли, которая пробирается сквозь толпу. Ночью называть ее по старой фамилии легче.
И нужнее.
Днем себя не обманешь.
Рядом с ней ее дети.
И Уизел, разумеется.
Рыжего, кажется, сейчас разорвет от гордости за свою семью.
Но сейчас Драко плевать на всех, кроме грязнокровки.
Она что-то возмущенно говорит своему мужу, и все смеются.
Поттер внезапно смотрит на Драко.
Гермиона оборачивается, как будто только что заметила его.
Лживая дрянь.
Поттер кивает, и с лица миссис я-жена-лучшего-друга-мальчика-спасшего-ваши-задницы, сходит выражение страха и неуверенности.
И, конечно, это заметил только он.
-Папа, — зовет его Скорпиус. — Кто эти люди?
-Это так... Просто люди, — морщится Драко. — Не лучшая компания.
-Почему? — завороженно наблюдает за дочерью грязнокровки Скорпиус. — Мне кажется, они... нормальные.
Голос Скорпиуса — копия голоса самого Драко. И обычно ему нравится слушать его. Но не сейчас. Особенно потому, что он несет бред.
-Не раздражай отца, — говорит его жена. — И веди себя в школе прилично.
Скорпиус кивает, но взгляда от девочки не отводит.
Гермиона наклоняется, чтобы поцеловать сына и из-за его плеча посылает Драко несмелую, едва заметную улыбку.
Vova
