Давайте все сойдём с ума…

Ясной летней ночью с тридцатого на тридцать первое июля Драко Малфой окончательно убедился в том, что он бесповоротно спятил.

Было уже около трёх или четырёх часов ночи, и скоро должен был наступить рассвет; Драко наблюдал, напрягая зрение, за улетающей совой со свёртком в лапах, пока птица совсем не скрылась в темноте. Он постоял в совятне ещё немного, опершись руками о подоконник. Безлунная ночь отлично соответствовала расцветкой тому юмору, что пронизывал мысли блондина.

Ну кто, кроме психа, станет отправлять подарок на день рождения злейшему врагу? Причём без подвоха подарок, любовно (???) и тщательно выбранный — сколько магазинов Драко обегал и сколько денег в результате выложил… И уж совсем ни в какие ворота не лезет то, что юный Малфой вскочил посреди ночи ради отправки подарка — чтобы именно его презент пришёл Гарри Поттеру первым.

Драко представил себе зачем-то, как вытянулась бы физиономия Люциуса Малфоя, если б кто-нибудь посвятил его в подробности жизни сына, и рассмеялся. Смех, правда, вышел невесёлый, но уже какой есть.

Блондин оттолкнулся от подоконника обеими ладонями и упругим шагом направился прочь из совятни. Надо же хоть сколько-нибудь поспать этой ночью — ночью, когда Гарри Поттеру исполняется семнадцать лет.

Для Драко оставалось загадкой, когда, как и почему гриффиндорец перестал вызывать в нём, слизеринце, злость, раздражение и желание уязвить, ударить побольней, вывести из себя, а стал вызывать одну только щемящую нежность и восхищение. Перепалки потеряли остроту — глядя в брызжущие гневом огромные зеленющие глаза, Малфой просто забывал, о чём шла речь в его же собственной предыдущей реплике.

Осознав тот факт, что несносный Мальчик-который-выжил-и-вконец-охамел — невероятно красив, мил и сексуален, Драко в первую очередь дико возмутился и, чтобы опровергнуть для себя ту подлую мыслишку, что на Поттере свет клином сошёлся, пустился в недельный загул. Потом, держась за голову, решил, что надо меньше пить — всё равно не помогает. Потом долго и старательно искал следы наложенного на него темного заклятья или особо подлого приворотного зелья. Не нашёл, после чего вынужден был признать — либо он идиот и не может распознать заклятие/зелье, либо он действительно влюблён в чёртова Поттера по уши. Влюблён в его невозможные глаза, в его гладкую смуглую кожу, пахнущую мёдом (как-то раз они подрались, и Драко, вдохнувшему запах Поттера, пришлось сильно себя сдерживать, чтобы не накинуться на гриффиндорца с поцелуями вместо кулаков), в его чуть смущённую обаятельную улыбку, в плавные линии хрупкого, миниатюрного, но очень сильного тела (говорят, Поттер в детстве недоедал и не занимался спортом, посему он был ниже Драко на полголовы и смотрелся даже тоньше, чем от природы походивший на готовую ударить плеть слизеринец, а Гарри порой казался похожим на тростинку…), в вечно растрёпанные шелковистые угольно-чёрные волосы…

Драко долго и безуспешно ворочался в постели, пока не понял, что это бесполезно. Встал, завернулся в школьную мантию поверх пижамных штанов и сел на подоконник открытого окна — курить и смотреть на звёзды. Ни одна дурацкая звезда не способна конкурировать с сиянием его глаз, и неважно, по какому поводу загораются эти изумрудные огни — от гнева ли, от радости…

Скорей бы кончались эти каникулы. Тогда он сможет снова увидеть Гарри… Поттера, чёрт побери, Поттера, они же никогда не звали друг друга по имени!! «А вдруг с ним за лето что-нибудь случится? — обожгла Драко неожиданная мысль, заставившая его выронить сигарету из пальцев, прямо на клумбу с любимыми фиалками матери. — Тёмный Лорд охотится за ним! Пусть он и не раз уходил живым — не обязательно, что этому безбашенному нарушителю всех и всяческих правил всегда будет достаточно везти!».

Рассвет безмятежно розовел где-то на горизонте, и Драко, тяжело вздохнув, соскочил с подоконника. Кажется, в библиотеке было что-то такое, древнее, о следящих Чарах — например, о такой их разновидности, как Диагностика на расстоянии, дающая возможность проверить состояние здоровья любого, не выстроившего вокруг себя конкретный контрщит для этого заклятия (Драко не сомневался, что Поттера окружает такое количество щитов, что такой цифры не придумали ещё, за ненадобностью. Но конкретно этого щита вполне может не быть, больно древняя и специфичная штука).

В очередной раз уверившись, что он, как ни печально это признавать, съехал с катушек, Драко Люциус Малфой связал свои отросшие до лопаток платиновые волосы кожаным шнурком и натянул брюки с рубашкой. Самовнушение на тему «на — хрена — тебе — здоровье — Поттера — пусть — себе — хоть — дохнет — или — ещё — что-нибудь — тебе — нет -до -этого — никакого — дела — иди — и — спи — или — почитай — учебники — или — ответь — на -письмо — Пэнси -третью — неделю — не -отвечаешь — а — она — хоть — и — дура — но — твоя — невеста — вы — обручены — с — колыбели -мать — твою — растак — Драко…» не действовало.

Может, в психиатрическое отделение Св. Мунго наведаться на предмет обследования? Ага… «Доктор, у меня очень распространённая в наши дни болезнь — поттеромания, только в невероятно острой форме: я этого придурка готов зацеловать до умопомрачения и затрахать до изнеможения, а ещё — на руках носить, если ему захочется…». Ха-ха. Пронаблюдать реакцию колдомедика было бы действительно забавно, если бы не существовало реальной опасности загреметь в психушку, произнеся такое.

* * *

Гарри Поттер проснулся оттого, что что-то увесистое и вместе с тем мягкое шлёпнулось ему на грудь, не прикрытую опять сброшенным во сне одеялом, заставив Мальчика-который-похоже-не-выспался-в-собственный-день-рождения вздрогнуть и открыть глаза.

— Зараза! — сказал Гарри вслух. Чья-то наглая сова — точнее, чёрный филин — сидела на спинке его кровати и явно примерялась клюнуть гриффиндорца в лоб за нерасторопность

— Зааважу, — пообещал Поттер сквозь зевок и бросил филину пригоршню найденного в тумбочке совиного печенья. — Ешь пока. Ну-ка, и что ты мне принёс?

Гарри ещё не успел толком привыкнуть к тому, что несколько его последних дней рождения сопровождались подарками и празднованиями; максимумом, на который расщедривались Дурсли, были катушка из-под ниток или ржавый гвоздик вкупе с очень перезрелым яблоком. Поэтому к подаркам — настоящим подаркам — он относился с трепетом. Даже к таким странным — завёрнутым в зелёную бархатную бумагу и перевязанным серебристой ленточкой. Кто бы мог прислать ему подарок с цветами Слизерина? Первыми на ум пришли ярые недоброжелатели, могшие прислать какую-нибудь гадость: не добитый ещё Вольдеморт, Малфои — отец и сын… да кто угодно из околотемнолордной компании. Но они там, может, и сволочи, но не идиоты, чтобы слать гадость в вызывающей подозрение упаковке. Тогда кто? И вообще, может, они и рассчитывали, что Гарри подумает, что не может подвох быть обёрнут так откровенно? Но если они такие умные, то должны знать, что Дамблдор лично окружил Нору, где Гарри гостил после нескольких обязательных недель у Дурслей, такими защитными заклинаниями, что они не пропустили бы ничего тёмного, опасного или подозрительного — типа портключей, например (мало ли куда те могут привести). В Дамблдоре Гарри не сомневался, так что в свёртке решительно не могло быть ничего опасного. Но цвета Слизерина…

Окончательно запутавшись в собственных логических цепочках, Гарри плюнул на это дело и решительно развязал ленточку. Под бумагой обнаружилась коробочка, похожая на те, где хранят украшения, а поверх неё записка, кусок пергамента, исписанный чьим-то совершенно незнакомым каллиграфическим почерком.

«В коробке — Многосущная вещь. Сейчас она в стандартной форме кната, но, так как принадлежит она тебе, на оборотной стороне твой профиль, а не Мерлина. Чтобы превратить её в любую вещь, которая тебе нужна (не советую, правда, превращать в конфету и съедать — это было бы глупой тратой такого редкого предмета, как Многосущная вещь), ты должен всего лишь сжать монету в кулаке и подумать о том, чего ты хочешь. С Днём рождения!

Д. М.»

Гарри открыл коробочку и убедился, что описанный кнат там наличествует — хотя даже в очках Гарри не смог понять, чей там изображён профиль, он вообще никогда не вникал в этот вопрос. Именинник сжал монету в кулаке и подумал о пере — первом, что пришло в голову. Ладонь слегка закололо и обдало прохладой. Обычное перо, такое же, каким было его собственное, пока не сломалось, попав в сундуке между двумя кроссовками, — о таком он и подумал. Воодушевлённый Поттер игрался с Многосущной вещью ещё битых полчаса, превращая её то в суперскоростную метлу, то в изящный кинжал, то в клык василиска, то в волшебную палочку, то в расчёску, то в колдографию родителей — как в когда-то подаренном Хагридом альбоме, то в меч Гриффиндора. Метла летала, кинжал резал, с клыка капал яд, палочка помогала колдовать, расчёска сама укладывала вечно непокорные вихры Гарри более-менее аккуратно (на «элегантно», по-видимому, даже настолько волшебная вещь не была способна), родители улыбались и махали руками с колдографии, меч был таким же, каким его запомнил Гарри со второго курса. Даже мантия-невидимка в исполнении Многосущной вещи работала безукоризненно. Обалде-еть… Гарри был в восторге и тихой эйфории.

Д. М. Кто же это? Так, сходу, Гарри припомнил только одного «Д. М.» в своей жизни: Драко Малфоя. Но с какой бы это стати надменный хорёк подарил ненавистному Поттеру такую замечательную, редкостную и явно очень дорогую вещь? Смешно, на самом деле. Кто это такой? Но то ли у Гарри было плохо с памятью, то ли «Д. М.» обозначало вовсе не инициалы дарителя, а, скажем, сокращение какого-нибудь прозвища или названия организации. Добрый Мальчик. Даритель Многосущных вещей. Деликатные Многоножки. Дамблдор Мудрый. Ни до чего конструктивного Гарри так и не додумался.

Размышления его были прерваны проснувшимся Роном — Гарри жил в одной комнате с лучшим другом.

— Гарри? Ты не спишь? С днём рождения! — рыжик просиял и сунул лучшему другу подарок от себя, между прочим, завёрнутый в красно-золотую бумагу. Это оказался набор по уходу за метлой, как раз такой, какой Гарри давно хотел.

— Спасибо, Рон. Классный подарок.

— О, а это что? Кто-то тебе уже что-то прислал? Что это?

Гарри отдал Рону записку от Д. М. и, пока друг читал, придал Многосущной вещи стандартный вид.

— Д. М.? Кто это?

— Если б я знал! — пожал плечами Гарри. — Блин, неужели нельзя было полным именем подписаться?!

— Наверное, нельзя… может, этот — или эта — Д. М. в тебя влюблён, а? — Рон захихикал.

— Да ну тебя!! — Гарри отчаянно покраснел и пихнул друга в плечо: в свои семнадцать он оставался, похоже, последним девственником Хогвартса (ну что такое пара поцелуев с Чжоу и Джинни?) и сохранил с детства эту глупую привычку алеть по малейшему поводу.

— Ладно-ладно, не злись. Это вот этот филин тебе подарок принёс? — всё ещё посмеиваясь, Рон уставился на птицу. Птица смерила его в ответ оценивающим взором и, сочтя недостойным своего внимания, презрительно отвернулась, продолжая хрустеть печеньем. Кажется, наглое пернатое за эти полчаса схрумкало уже почти всю пачку. — Знаешь, Гарри…

— А?

— По-моему, это филин Малфоя — только у него во всей школе чёрный.

— Мало ли кто мог обзавестись чёрным филином! — возмутился Гарри; Малфой, дарящий ему подарки на день рождения, решительно не вписывался в объективную реальность. Такая версия была попросту неуместна, как Вольдеморт, самочинно ушедший на пенсию и занявшийся разведением селекционной капусты. — Зачем бы хорьку дарить мне что-нибудь подобное?

— Не знаю, — честно признал Рон. — А ты точно уверен, что эта штука безопасна? Вдруг она ночью сама превратится в верёвку с мылом и удушит тебя! Если это правда Малфой, от него и не такого ожидать можно.

— Я не уверен, но… мне почему-то кажется, что это вполне безопасно. Хотя надо спросить Гермиону.

Последняя оказалась легка на помине и вбежала в комнату, сияя улыбкой и абсолютно несонным взглядом.

— Привет, Гарри! — она легонько поцеловала друга в щёку. — С Днём рожденья!

— Спасибо, Герми, — Гарри развернул очередную книгу — на этот раз это оказалась «История основателей Хогвартса».

— В этой книге приведены их личные дневники, и все остальные источники информации очень надёжные! — сияя, сообщила Гермиона. — Это издание ещё не в продаже, но я — один из соавторов, и мне полагался собственный экземпляр.

— ЗдОрово, — искренне сказал Гарри, знавший, что Гермиона примерно курса с четвёртого активно участвует в научной жизни магического сообщества и пользуется немалым уважением в таком количестве сфер деятельности, что все их гриффиндорец никогда не мог запомнить, это было как нескончаемые войны гоблинов. — Послушай, Герми, мне тут прислали с утра подарок…

— Какой подарок?

Гарри вытянул по направлению к Гермионе ладонь с Многосущной вещью.

— Тебе подарили… кнат?

— Не совсем… то есть, это и кнат тоже… в общем, в записке при подарке сказано, что это Многосущная вещь.

Гермиона ахнула.

— Гарри, ты не шутишь?! Ты проверял?

— Да. Вот, смотри, — Гарри сжал монету и задумался об «Истории основателей Хогвартса». Через секунду тяжёлый том заставил ладонь Гарри рухнуть на кровать — удерживать эту книгу на весу было не так-то просто.

— Гарри, кто тебе это подарил? Многосущная вещь — это один из легендарных артефактов, созданных Основателями! Говорят, Салазар Слизерин и Годрик Гриффиндор вместе работали над ней, пока не поругались, а потом доводила до ума Ровена Равенкло — ну, когда Слизерин и Гриффиндор поссорились. Многосущная вещь может стать всем! Кроме живого, правда. Ты можешь превратить её в яйцо, но не можешь в живого цыплёнка. Это такая вещь… она считалась утерянной, — глаза Гермионы горели фанатичным блеском учёного. — Кто тебе её прислал?

— Какой-то Д. М., — мрачно ответствовал Гарри. — Чтоб я ещё знал, что значат эти буквы!

Гермиона прочла записку, придирчиво осмотрела уже разбухшего от печенья филина, благоговейно поглядела на Вещь и непреклонно заявила:

— Это Малфой.

— Гермиона, а может, это всё-таки не он? — с тоской во взоре спросил Гарри. — Ну зачем ему дарить мне такое?!

— Во-первых, инициалы соответствуют, — начала объяснять Гермиона. — Во-вторых, у филина на шее тоненький бархатный ошейник с надписью «Собственность семьи Малфоев». В-третьих, в коробке из-под Вещи лежит длинный платиновый волос, и Драко Малфой — единственный с таким цветом волос, кого я знаю.

— А его отец? — ляпнул внимательно слушавший Рон. Гарри с ужасом покосился на него, выбирая из двух зол — отца и сына Малфоев — всё-таки сына.

— В Азкабане Люциус Малфой поседел до яркой белизны — я видела на фотографии в «Пророке». Думаю, он не стал бы краситься в прежний цвет и к тому же подписывать записку не своими инициалами.

— Ну хорошо, пусть это Малфой… который Драко… но зачем ему?!!

— Почему бы тебе не спросить у него самого, Гарри? — предложила Гермиона. — По-моему, филин не просто так тут торчит и уничтожает печенье, которое Рон купил для Сычика, а ждёт какого-то ответа.

— Малфой, наверное, думал, что своим подарком заинтригует тебя! — азартно предположил Рон.

— Ему это удалось, — мрачно буркнул Гарри.

Выудив из сундука с вещами кусок пергамента и чернильницу, Гарри уже привычно превратил Многосущную вещь в перо и задумался над содержанием письма.

— Спроси его, зачем он тебе это прислал, — помог Рон, видя затруднение друга.

— Но не забудь поблагодарить! — строго добавила Гермиона, удостоившись за это замечание одинаково шокированных взглядов обоих гриффиндорцев. — Пусть он хорёк и первостатейная гадина, но за ТАКОЕ нельзя не поблагодарить! Это стоило ему либо бешеных денег, либо бешеных усилий! А скорее всего, и того и другого.

— Гермиона, ты меня пугаешь, — нервно сказал Гарри и окунул перо в чернила.

* * *

«Малфой! Спасибо, конечно, но ЗАЧЕМ?! [«Затем, что я хотел тебя порадовать и удивить, придурок», — мысленно откомментировал Драко] Ты что, с ума сошёл? [«Вот что значит геройская интуиция — сразу в корень проблемы зрит!»] Вовсе не стоило дарить мне что-то… то есть, мы же враги, ты что, забыл? Я не буду возвращать тебе Вещь, раз уж ты мне её подарил, но если ты не объяснишь, зачем и почему ты так поступил, я таки превращу её в конфету и съем. Нет, лучше в шоколадную лягушку. [«Какой же ты ещё ребёнок, Гарри… Поттер, чёрт возьми, ПОТТЕР!!!.. Да тебе и Грэйнджер не позволит съесть такое, она грязнокровка, но не дура»] В общем, если ты хотел меня шокировать и заставить насторожиться, то ты это сделал, а если ты хотел чего-то другого, то, будь добр, объясни, чего именно. Короче, я уже начал повторяться, так что хватит на этом. Жду ответа.

Г. П.

P. S. Твой филин слопал пакет совиного печенья, у него не начался заворот кишок?».

Образчик эпистолярного жанра Гарри привёл Драко в абсолютно не свойственное последнему состояние — блаженное умиление; юный Малфой сидел с этим пергаментом в руках и совершенно по-идиотски улыбался. Выскажи Гарри ему всё это в лицо, гриффиндорец вряд ли дождался бы когда-нибудь конструктивного ответа, ибо к очаровательному смятению и неловкости в подборе слов, несомненно, руководившими Поттером при написании письма, добавилась бы растерянность на прекрасном лице и блеск невероятных глаз, и Драко попросту растёкся бы лужицей от любви и восхищения (к чёрту кодекс Малфоев, к чёрту годами нарабатываемые холодность и наглость!!). Теперь же Малфою потребовалось всего минут десять, чтобы отрешиться от эмоций и начать обдумывать дальнейшие действия.

Во-первых, нельзя признаваться в любви. Девяносто девять шансов из ста, что Поттер воспримет такие слова неадекватно, рано ему ещё знать такое про своих врагов.

Во-вторых, надо выдумать какую-нибудь причину, не касающуюся чувств, или сделать вид, что таковая имеется.

В-третьих, надо как-то дипломатично продолжить заинтриговывание Поттера, чтобы тот избавился от враждебности по отношению к нему, Драко, и не прекратил намечающуюся переписку.

В-четвёртых, обругать свою наглую бестолковую птицу, обожравшуюся печенья, и отправить отдыхать в совятню, пока у неё (птицы, а не совятни) в самом деле не случилось что-нибудь с пищеварением. Ведь кормил же с утра, сразу перед тем, как отправить к Поттеру!

Драко сел за стол с пером в руках, развернул перед собой пергамент и, немного подумав, принялся строчить ответ — в обращении со словами, как в письменном виде, так и в устном, у отпрыска одного из богатейших и древнейших родов чистокровных волшебников никогда не было.

Стоило ему поставить в низу пергамента «Д. М.», как в его комнате возник домовой эльф.

— Хозяин Драко…

— Да? — холодно откликнулся Малфой, привычно надевая маску отстранённости и высокомерия.

— Хозяин Люциус ожидает Вас в Малой гостиной.

— Передай ему, что я буду через десять минут.

— Да, хозяин Драко, — эльф с видимым облегчением исчез из поля зрения Драко. Они боялись его до дрожи в коленках, хотя он, в отличие от отца, никогда не применял к ним Круциатус или что-то в этом роде, а всего лишь презрительно изгибал брови при их виде — это было частью маски.

Драко очень надеялся, что отец зовёт его не за тем, о чём подумал сам юный Малфой. Он не хотел получать Метку. Не хотел становиться Пожирателем смерти. Помимо того, что Вольдеморт был откровенным маньяком, внушавшим Драко животный ужас (и как только Поттер ухитрился уже несколько раз уйти живым из этих загребущих бледных лап?), Гарри навсегда отвернулся бы от Малфоя в таком случае. Если вести себя правильно, детская ненависть со стороны Гарри пройдёт (по крайней мере, Малфой на это надеялся), а если сознательно стать на другую сторону… можно сразу хоронить все свои мечты и пытаться забыть бессонные ночи, проведённые в мыслях о красавце-гриффиндорце. И вообще… как-то странно Вольдеморт косился на Драко во время официального представления последнего Тёмному Лорду. И зачем было, трепя Драко по щеке, сообщать Люциусу этим похожим на змеиное шипение голосом: «У тебя прекрасный сын, Люциус… да, несомненно, прекрасный»? В каком смысле?! Когда Драко задавал себе этот вопрос, по телу пробегали мурашки ужаса, и он чувствовал, что вовсе не рвётся узнать ответ.

— Здравствуй, отец. Зачем ты хотел меня видеть?

— Здравствуй, сын, — Люциус смерил Драко взглядом, который можно было расценить как одобрительный. — Ты уже совершеннолетний. И, я полагаю, для тебя настала пора сделать что-нибудь, чтобы доказать свою лояльность Тёмному Лорду.

— Ты говоришь о Метке, отец? — Драко умело удерживал на лице бесстрастное выражение.

— Пока не о ней, сын, — Люциус встал, и Драко только сейчас заметил, что отец одет в черную мантию Пожирателя смерти. — Пока ты учишься в Хогвартсе, нет нужды ставить тебе Метку, это может заставить Дамблдора установить за тобой контроль. Но у Лорда есть задание для тебя. Не подведи меня, сын.

— Да, отец, — пробормотал Драко. Во блин. Видимо, в том и заключается Великая Миссия Тёмного Лорда на этой Земле — всегда быть не вовремя со своими дурацкими заданиями. Он же не успел отправить Поттеру ответ!

Волдеморт был, как обычно, ужасающ. И какой имиджмейкер сказал ему, что бледная чешуя вместо кожи, полное отсутствие волос и красные глаза — это лучшее решение для будущего властелина мира? Пока Драко задавался этим вопросом, пытаясь хоть так приглушить страх, его тело автоматически приблизилось к трону, на котором восседал Вольдеморт, и рухнуло на одно колено, как учил Люциус; ритуал оказался весьма кстати, ибо при виде Тёмного Лорда у Драко сами собой делались ватными ноги, несмотря на все самоотвлекающие размышления.

— Вы звали меня, мой Лорд, и я пришёл, — негромко сказал Малфой, почтительно склонив голову.

— Ты получишь сегодня задание, Драко, — раздумчиво сказал Вольдеморт. — Если ты выполнишь его, то войдёшь во внутренний круг Пожирателей.

— А если нет? — рискнул поинтересоваться Малфой-младший.

— Тогда ты умрёшь, мальчик мой. Но ты справишься.

— Да, мой Лорд. Что я должен сделать?

Драко подозревал, что не он один сошёл с ума, Вольдеморт составил ему милую компанию в этом деле. Вероятно, Волди думает, что Драко совершенно нечего делать в Хогвартсе по вечерам, и старается по мере сил разнообразить досуг блондина. Это ж надо, велеть Драко изучить досконально защиту Хогвартса изнутри и порушить, когда скажут! Конечно-конечно, Драко всю жизнь только и делал, что тренировался снимать древнейшие защитные заклятия (часть наложена ещё основателями, часть весь преподавательский состав обновляет и модифицирует каждый год, самое то, чтобы семикурсник взламывал)! Даже тот факт, что помогать ему в этом деле должен был профессор Снейп (именно профессор должен был помогать семикурснику, а не наоборот!!), как-то не вдохновлял Малфоя-младшего. А бонусом к основному заданию послужило вкрадчивое предложение Вольдеморта расположить к себе Гарри Поттера, втереться к нему в доверие и, когда будет снята защита Хогвартса, предоставить в полное распоряжение Темного Лорда. При этих словах глазки у Лорда стали такие масленые глазки, что Драко захотелось рявкнуть, забыв про страхи: «Шиш тебе, а не Гарри, старый урод!!». Но он, разумеется, промолчал.

Всё, пора рвать когти от Пожирателей вообще и от Вольдеморта в частности. Валить в темпе вальса под крылышки Гарри и Дамблдора, потому что тогда будет шанс ещё выжить. В конце концов, Малфой-младший был самолюбив и самостоятелен до крайности и терпеть не мог, когда за него что-то решали. А Люциус, не учтя сию черту характера своего наследника, решил за него фактически всю его жизнь наперёд. А Драко не хотел такой жизни, где он, возможно, однажды будет вынужден встать на поле боя против Гарри. Ни за что. Пусть Люциус лишает наследства, пусть Лорд назначает награды за его голову — Драко в этом больше не участвует.

Малфой-младший нервно закурил, вновь пристроившись на подоконнике собственной комнаты. Все сошли с ума. Все вокруг.

— Уроборос, — позвал Драко, опасно свешиваясь из окна своей комнаты по направлению к совятне, которая находилась этажом выше. Конечно, не самое типичное имя для филина, и Драко, вообще, хотел назвать его Тилли. Но отец не понял бы внезапной склонности сына к плебейским именам. Пункт двести восьмой кодекса Малфоев гласит, что имена личных сов и филинов должны отражать величие рода и приближённость к древним тайнам. Какие тайны имелись в виду, было давно и прочно забыто (кодекс писался три с половиной тысячи лет назад), но животные именовались строго в соответствии с пунктом. Сову Люциуса, например, звали Гриндевальд, что отражало не только величие и прочее, но и специфическое чувство юмора главы рода Малфоев.

Филин неспешно подлетел и устроился на плече хозяина, ожидая приказаний. Драко торопливо набросал на письме к Поттеру постскриптум, свернул пергамент в трубочку и привязал к лапке Уробороса.

— Лети к Гарри, — шепнул Драко. — И не обжирай там никого! Будто тебя здесь не кормят, позорище…

Уроборос насмешливо ухнул — дескать, ты, конечно, прав, хозяин, но печенье — это святое! — и полетел.

Валить отсюда. Несомненно. Только дождаться сентября, ничем не выдав себя. Несомненно.

Руки Драко тряслись, и он выкинул недокуренную сигарету на многострадальные фиалки.

* * *

Гарри, перепрыгивая через ступеньку, раньше Рона добрался до их общей комнаты. Вечеринка в обществе семьи Уизли и нескольких членов Ордена — Грюма, Люпина и Тонкс — заставила героя магического мира расслабиться. И забыть всё, что на него давило — нападение Пожирателей смерти на Хогвартс в конце прошлого года, смерти Сириуса и Седрика, дурацкое пророчество, сломавшее ему жизнь. Забыть, в конце концов, странное поведение Малфоя, приславшего заклятому врагу подарок на день рождения.

Но как раз о последнем факте Гарри явственно напомнил черный филин, вальяжно расхаживавший по, очевидно, полюбившейся ему спинке кровати гриффиндорца.

— Гляди, Гарри, Малфой уже ответил! — восторженно выдохнул Рон, изрядно нагрузившийся сливочным пивом. — Чего это он, а?

— Гляжу, — кисло сказал Гарри, разом теряя с такими усилиями обретённое благодушие.

Рон сбегал за Гермионой, пока Гарри отвязывал письмо от лапки филина, и письмо было зачитано вслух для всех троих.

— «Поттер! Уверяю тебя, что для такого подарка у меня имелись веские причины. Но не вижу ничего, что сподвигло бы меня открыть их тебе. В любом случае, это был бы разговор не для письма. И не торопись уничтожать Вещь — было бы чертовски обидно, если все мои усилия оказались напрасными. Я надеюсь, ты не думаешь, что в подвале Малфой-мэнора стоит фабрика по производству Многосущных вещей и мне так просто было взять одну для тебя.

Я не забыл, что мы враги, о нет, на этот счёт можешь не беспокоиться — при первой же встрече я могу тебе об этом напомнить, отпустив лишь пару реплик, если хочешь. Однако у любых врагов могут найтись точки соприкосновения. Взять хотя бы Дамблдора и Гриндевальда, которые дружили в юности, прежде чем стать врагами.

Так и вижу, Поттер, как на твоём лице отражается непривычная по своей напряжённости работа мысли: что же общего может быть у тебя и меня? Что ж… если и нет пока, то найти нетрудно. Главное, не швырни в меня авадой невзначай, ты же всё-таки гриффиндорец, и всё будет хорошо.

Спасибо за заботу о моём филине, и не давай ему больше печенья, пожалуйста, он и так избалован сверх меры. Если надумаешь не отвечать, скажи Уроборосу (это филин), и он сам улетит, а до тех пор будет ждать ответа.

Всецело к твоим услугам,

Д. М.

P. S. Если ты об этом думал, моё поведение не имеет никакого отношения к Сам-Знаешь-Кому или к моему отцу. Это наши личные дела, Поттер, только наши с тобой. И вообще… ты будешь удивлён, но мой выбор стороны в этой войне вовсе не так очевиден, как кажется многим».

Письмо повергло Гриффиндорское Трио в глубокую задумчивость, усугубленную большими порциями поглощённых недавно пирогов и сливочного пива.

— Только хорёк мог додуматься обозвать птицу Уроборосом, — высказался наконец Рон. Гарри и Гермиона были с ним согласны, но этот факт не казался им таким уж первостепенным.

— Это хорошо, если Малфой действительно не уверен в том, что должен присоединиться к Вольдеморту, — заявила Гермиона. Рон и Гарри были в шоке.

— Миона!! Ты думаешь, этот гнусный хорёк способен говорить правду?! — заорал рыжик, практически оглушив Гарри на правое ухо.

— Он тоже человек, — с достоинством сказала Гермиона. — Почему бы ему и не говорить правду для разнообразия?

— Не верю я в такое разнообразие, — проворчал Рон, слегка успокаиваясь. — Он — Малфой, и этим всё сказано!

— Меня больше беспокоят его намёки на то, что у нас с ним может быть что-то общее, — напряжённо сказал Гарри. — Что он имеет в виду?

— В письме не говорится ни о чём конкретном, Гарри. Я думаю, он действительно хочет тебя заинтриговать и продолжить переписку.

— Но зачем она ему? Он не может прислать мне ничего опасного и никогда не перевербует меня на сторону Волдеморта. Что ещё ему от меня может быть надо?

— Может, ему совсем уж не с кем общаться? — неуверенно предположил Рон.

Гарри мрачно посмотрел на друга. Общаться с Малфоем — такое же сомнительное удовольствие, как танцевать чечётку на минном поле, твёрдо считал Мальчик-который-ещё-на-первом-курсе-отказался-дружить-с-Драко-Малфоем-и-всё-равно-ухитрился-выжить-после-этого.

— Я думаю, он мог бы попереписываться со слизеринцами. У него невеста есть среди них. Есть любовницы и любовники, — произносить подобные вещи спокойно Гарри не умел, за что очень на себя злился. Но голос оставался ровным, хвала Мерлину, а в сумерках (письмо читали при свете от волшебной палочки, который при прочтении и погасили) не было видно, что к лицу гриффиндорца прилила кровь. Джинни считала, что это очень мило, хотя этот факт не остановил её от того, чтобы предложить Гарри не встречаться больше. К их обоюдному облегчению, Гарри не составило никаких проблем отпустить Джинни в свободное плавание по волнам её собственной личной жизни. — Почему я?

— Потому что это ты, Гарри, — совершенно спокойно ответила Гермиона на вполне себе риторический вопрос. — Ты не задумывался, что если ты занят нами, Вольдемортом и многими другими вещами, то мир Драко Малфоя вертится вокруг тебя?

— Откуда ты знаешь? Он тебе что, сам сказал? — ревниво спросил Рон. Другие две трети Гриффиндорского Трио не обратили на рыжика ровным счётом никакого внимания.

— Что ты имеешь в виду, Герми?

— Я хочу сказать, что у Малфоя, по всей видимости, нет врага ненавистнее тебя, и нет человека, добиться расположения которого он так жаждал бы. В его окружении нет человека известнее и сильнее; даже если причислять к его окружению Вольдеморта, то ты всё равно сильнее, Гарри, потому что столько раз выживал и обязательно убьёшь его. Не знаю, говорила ли тебе, но ты очень харизматичная личность. Ты не задумывался, что все конфликты с Малфоем начинались по его вине? Если бы он не искал таким путём твоего внимания, ты бы вообще его ему не уделял.

— Н-наверное, всё так, как ты говоришь… — у Гарри горели от смущения разом лицо, шея и уши, и он втихомолку удивлялся, как жар от этих частей его тела ещё не поджёг подушку. — Но зачем ему моё внимание? Он же, слава Богу, не входит в мой Фан-клуб под руководством братьев Криви…

— А чьего внимания ему добиваться? — Гермиона еле различимо пожала плечами в темноте. — Вполне возможно, что он просто хочет общаться с сильным магом, знаменитостью и волевым человеком в одном лице. В конце концов, весь Слизерин повинуется взмаху его руки, а другие факультеты, частично за исключением Гриффиндора, если не трепещут, то предпочитают не связываться. Возможно, у него есть какие-то сугубо личные причины, о которых мы никогда не узнаем, чтобы дарить тебе такие подарки, каких не дарят в королевских семьях. Но в любом случае большая часть его действий и мыслей точно направлена на тебя. Просто попробуй проанализировать его поведение, Гарри, непредвзято, и сам это поймёшь.

— Миона, — опять встрял Рон, — а зачем ты непредвзято анализировала поведение хорька, а?

— Я увлеклась психологией, Рон, — раздражённо ответствовала Гермиона. — И анализирую многих. И вообще… Рональд Билиус Уизли, ты что, ревнуешь?

Рон поперхнулся и предпочёл не отвечать. Гермиона довольно прищурилась и спросила:

— Гарри, ты будешь ему отвечать? Конечно, это только твоё решение, но я бы советовала в любом случае не возвращать Вещь и тем более не съедать её. Она нам наверняка пригодится.

— Конечно, Гарри! — с жаром поддержал её Рон, явно радуясь уходу со скользкой темы про ревность. — Представь только, что можно с ней сделать! Кстати, Миона, а эта штука может превращаться неограниченно? Или рассчитана на какое-то определённое число превращений?

— Рада, что ты что-то помнишь из курса артефактной магии, но опечалена тем, что это всего лишь «что-то», — отрезала Гермиона. — Магические артефакты такого класса, как Многосущная вещь не имеют никаких ограничений, кроме свободной воли своего владельца. Да, именно свободной — если владельца не заставляют превращать её во что-нибудь. Если, например, тебя, Гарри, заставят воспользоваться ею под Империусом, ты не сможешь.

— Я умею сопротивляться Империусу, — пробормотал Гарри. — С четвёртого курса. Ладно, я оставлю её себе. Но я категорически не желаю, чтобы вокруг меня вертелся мир Малфоя! Я, между прочим, всё ещё его терпеть не могу. Ненавижу, можно сказать. О! Терпеть ненавижу, точно.

Гарри прошептал: «Lumos», и достал ещё кусок пергамента. Наваять ответ Малфою оказалось довольно лёгким делом; не в первый уже раз ведь. Поттеру пришло в голову, что переписываться с Драко Малфоем — это не та привычка, которая сопутствует душевному спокойствию и здоровому образу жизни. И гриффиндорец был решительно настроен на то, чтобы не обзаводиться ею.

* * *

«Малфой. Я не знаю, в какие игры ты играешь и что тебе от меня нужно, но ты зря всё это сделал. Зря прислал мне подарок и зря думаешь затеять переписку. Я не собираюсь скрашивать твоё летнее одиночество, и меня совершенно не интересуют твои «веские причины», в особенности, если они имеют красные глаза и бледную кожу. Я в этом не уверен, но подозреваю. Между нами нет, не было и не может быть ничего общего, и не существует никаких «наших дел», запомни это. И я не нуждаюсь в напоминающих репликах, чтобы знать, что мы враги. Кому как, а мне твой выбор стороны вполне очевиден, и твой постскриптум убедил меня в совершенно обратном тому, что там говорилось. Держись от меня подальше, Малфой, и я буду далеко от тебя. Надеюсь, тебе всё ясно.

Г. П.

P. S. Ещё раз спасибо за подарок; он действительно хорош, но тебе совершенно незачем было лишаться такой вещи, по моему личному мнению.»

Драко медленно скомкал отповедь от Гарри в кулаке. Второй раз Поттер отвергает его протянутую руку, и третьего раза не будет. Поттер сам предложит ему дружбу, любовь и всё, чего захочет Малфой-младший. В конце концов, Драко ничем, по его мнению, не заслужил подобной резкости, переходящей в грубость. И Поттер заплатит за неё. Он будет с Драко… потому что чувства к гриффиндорцу никуда не делись, и блондин всерьёз подозревал, что они никуда не денутся, даже если Поттеру вздумается сделать из него коврик для ног на пороге дома семейства Уизли.

Больше всего на свете Драко хотелось уткнуться в подушку и промочить её слезами насквозь. Но Малфои не плачут. Сердца Малфоев не разбиваются. Малфои всегда хладнокровны и всегда мстят тем, кто их оскорбил вместо того, чтобы давать волю недостойным эмоциям. Драко усиленно обдумывал план мести, не замечая, что на сжатый в руке пергамент беззвучно капают не подобающие истинному Малфою слёзы, и жестокие слова потихоньку расплываются, окрашивая тонкую белоснежную ладонь темно-синим чернильным узором.

Дамблдор лучезарно улыбнулся и принялся толкать свою традиционную речь:

— Я рад приветствовать в стенах Хогвартса тех, кто вернулся сюда, и тех, кто здесь в первый раз. Это приветствие относится не только к первокурсникам, но и к студентам Дурмстранга, которые в связи с тем, что здание Дурмстранга было разрушено Пожирателями смерти, завершат своё образование у нас.

По залу пронёсся многоголосый шёпот, все взгляды были устремлены на кучку студентов в светло-серых мантиях с капюшонами, жавшуюся у стены. Все читали в конце августа о дерзком нападении приспешников Темного Лорда на школу Каркарова, которого Вольдеморт счёл предателем, нуждающимся в наказании. Рассудил Лорд просто: если гора, то бишь Каркаров, не идёт к своему хозяину, то хозяин придёт сам. В разрушенном до основания здании погибло три четверти студентов Дурмстранга, часть оставшихся отправили в Хогвартс, часть забрали родители, решив, что их магическое образование уже вполне достаточно, чтобы не продолжать его.

— Сейчас мы проведём распределение, — продолжал Дамблдор, сияя дружелюбием. — Прошу вас, Минерва.

Дождавшись, пока шляпа пропоёт очередной свой «шедевр» песенного творчества, профессор МакГонагалл развернула свиток с именами и принялась выкликать первокурсников. Гриффиндор получил четверых, Равенкло — шестерых, Слизерин — троих, а оставшихся загрёб Хаффлпафф. Профессор достала другой свиток под неумолчное ворчание Шляпы: «Я вам что, нанималась в две смены работать? Что за условия, видел бы Годрик эту бессовестную эксплуатацию…», и начала зачитывать имена дурмстранговцев.

Всего их было десять человек. Антон Крестов, Магнолия Дабор и Святослав Чижов попали в Слизерин. Виктор Цет, Абдулла Мехрад, Анастаси Рант, Корин Вечер-Малфой [«Здравствуй, кузен», — без удивления подумал Драко. Болгарская ветвь Малфоев, отделившаяся от британской около двух тысяч лет назад, была малоизвестна и скрытна, но любой, у кого есть глаза, заметил бы фамильное сходство Корина и Драко: платиновые волосы, изящество телосложения и серые глаза. Правда, Драко был куда красивей, хотя их словесный портрет звучал бы совершенно идентично] и Кирилла Астори достались Равенкло. За гриффиндорский стол сели Пери Перова и Артур Стел. Все они были распределены на седьмой курс с ехидной оговоркой Шляпы: «За пару месяцев не наверстаете то, чего не хватает — распределю заново на другой курс!». На них беззастенчиво пялились, раскрыв рты — все, кроме Драко и, как заметил последний, Поттера. «Ну да, Поттер знает, что это такое, когда тобой любуются, как диковинным зверем в зоопарке». Сам же Драко был слишком хорошо воспитан, чтобы позволять себе бестолковое любопытство.

Бывшие студенты Дурмстранга садились рядом друг с другом, не от страха или скованности, а потому, что были готовы поддерживать друг друга в случае чего. Очень скоро эта поддержка оказалась нужна: после обычной речи директора о правилах и сообщения о том, что «наш новый преподаватель Защиты от Тёмных Сил вынужден задержаться, и прибудет позднее, и завтра же приступит к занятиям» [«Опять крёстного с этой должностью прокатили», — мимоходом подумал Драко, бросая быстрый взгляд на как обычно непроницаемое лицо Снейпа] начался пир. И никто уже не мешал кому-то из слизеринцев ляпнуть своему свежеиспечённому однокурснику (кажется, это был Чижов) что-то необдуманное. Возможно, это был вопрос о нападении Вольдеморта, об учебной программе в Дурмстранге или нечто личное, но в любом случае Чижова он привёл в ярость. Он вскочил, сжимая в руке палочку, направленную на спрашивавшего. Секундой позже поднялись Крестов и Дабор; первый держал руку на палочке, вторая сказала что-то успокаивающим тоном. В ответ Чижов яростно и отрицательно мотнул головой, и с оной наконец-то упал капюшон (какового до сих пор не снимал ни один дурмстранговец).

Теперь на него смотрели уже ВСЕ до одного, включая преподавательский состав, до сих пор, видимо, не приглядывавшийся к своим новым ученикам. Святослав Чижов, уроженец далёкой Болгарии и новый студент Слизерина, был как две капли воды похож на Гарри Поттера. Единственными отличиями были карие, а не зелёные, глаза и отсутствие знаменитого шрама на лбу.

* * *

— Гарри, это очень странно, — глубокомысленно заявила Гермиона поздно вечером, когда Гриффиндорское Трио сумело уединиться на отдельном диване в гостиной их факультета.

Бедный Гарри, уставший отбиваться от вопросов типа: «Ой, он что, твой родственник? Брат, да? А за ним Сам-Знаешь-Кто не охотится? А он такой симпатичны-ый… прямо как ты… познакомишь, Гарри? А это не происки Того-Кого-Нельзя-Называть? Гарри, почему этот хмырь из Слизерина так на тебя похож?!», только кивнул. Единственное, что немного развлекло Гарри в связи с этим неожиданным сходством, так это перекошенное лицо Снейпа, не ожидавшего от судьбы такой подлянки: если Гарри унаследовал глаза Лили, да и шрам выделял гриффиндорца, то Святослав Чижов был точной, абсолютной копией Джеймса Поттера.

— Ты знаешь, Гарри, что семья Поттеров — одна из самых древних чистокровных семей в мире? Только твой отец нарушил традицию, потому что твоя мама была магглорожденной. А так твоя родословная длиннее малфоевской!

Гарри вздрогнул, представив себе генеалогическое древо, похожее на то, какое он видел в доме на Гриммаулд-плейс, только длиннее раза в три, и возблагодарил судьбу за то, что не все чистокровные семьи такие уроды, как Малфои.

— Да и тут не всё ясно, — задумчиво протянула Гермиона.

— Ты о чём, Герми? — не понял Гарри. Упорно засыпающий после хорошего ужина Рон заглушил реплику лучшего друга затейливой руладой храпа.

— Рон, не спи!! — взъярилась Гермиона. — Я говорю о Гарри, как ты можешь спать?!!

— А.. хр… умф… конечно, Мионочка, ты абсолютно права, — Рон честно попытался сфокусировать взгляд.

— Герми, что значит «не всё ясно»? — настойчиво повторил Гарри, пихая Рона локтем в бок.

— В «Новейшей истории магии» подробно изложена вся твоя история, Гарри, и расписана твоя родословная. Так вот, твоя мама не родная сестра твоей тётушки. В возрасте полугода её усыновила семья Эвансов, взяв из маггловского приюта, — пояснила Гермиона.

— Автор «Новейшей истории», Дилберт Талберг, чистый теоретик и ему уже за сто двадцать, и он не стал выяснять происхождение твоей матери, тем более что приют, где она была, был расформирован около десяти лет назад, и все бумаги, какие могли быть, затерялись неизвестно где. Так что Талберг поставил пометку «происхождение не выяснено» и на этом успокоился. Очень может быть, Гарри, что ты — чистокровный волшебник.

— Какая разница, чистокровный я или полукровка! — решительно сказал Гарри. На Гриффиндорское Трио сразу обернулось несколько любопытных голов с растопыренными в готовности всё услышать ушами, и Гарри понизил тон, опять пихая настроившегося прикорнуть, пока Гермиона вещает, Рона. — Меня больше интересует, почему этот Чижов так на меня похож!

— Я к тому и иду, Гарри. Надо тщательно проследить всю историю твоей семьи и понять, где и как Поттеры попали в Болгарию, — глаза Гермионы светились хорошо знакомым Гарри и Рону маниакальным блеском исследователя. — Знаешь, почему это странно? Потому что я читала десятитомник «Основные вехи истории самых значимых магических семей нашего времени» и там ничего не было про это. Там было, например, как одна из ветвей Малфоев, откуда родом тот дурмстранговец, попавший в Равенкло, укоренилась в Болгарии, почему так было сделано и что из этого вышло. Но если верить этой книге, Поттеры ВСЕГДА были чисто британской семьёй. Если в род вливался кто-то из Европы или Америки, этот человек непременно селился здесь, в Англии. И никакой тебе Болгарии и ещё двух десятков мелких славянских стран[Для патриотов: в России своя, не относящаяся никак к Дурмстрангу, школа магии. К тому же уж мелкой-то эРэФ никак не назовёшь! (прим. авт.)], откуда берёт студентов Дурмстранг. Понимаешь?

— Понимаю, — сказал Гарри, понимая, что ничего толком не понимает. Видя, что Гермиона выжидательно смотрит на него, гриффиндорец собрался с мыслями, чтобы не посрамить всех своих бесчисленных, оказывается, предков и предположил:

— Это значит, что либо книга специально врёт… либо моя семья скрыла когда-то, что кто-то из них… то есть нас… переселился в Болгарию и сменил фамилию на Чижов. Правильно?

— Умница! — неподдельно возликовала Гермиона. — Либо есть и третий вариант, о котором мы можем только догадываться. Может быть… извини, Гарри… твой отец разок изменил твоей маме с какой-нибудь дурмстранговкой. Может быть, у кого-нибудь из Поттеров — может, и у тебя, Гарри — взяли образец генофонда… не смотри ты на меня так, Рон, это не ругательство, а медицинский термин… и зачем-то вырастили в Болгарии ребёнка с генами Поттеров. Всё может быть. Но исследование семейной истории — подлинной истории, а не того, что написано в этих некомпетентных «Вехах» — наше приоритетное направление поиска.

Гарри покивал, потрясённый количеством умных слов, вылетевших из Гермионы за один раз. Для самой гриффиндорки это был отнюдь не рекорд, зато Гарри и Рон никогда бы не сказали «приоритетное направление поиска».

— Вопрос в том, где брать документы, — нахмурилась Гермиона. — Насколько я помню, дом твоих родителей в Годриковой Лощине разрушен. Поттер-мэнор пару веков назад был добровольно отдан твоим предком, Майклом Гарольдом Поттером, под государственный музей со словами «Берите эту развалину, она мне осточертела хуже холодной овсянки». Это было в «Кратком перечне историко-магических памятников Британии», как помнится. Там ещё упоминалось, что все предметы Майкл оставил музею, но семейный архив забрал с собой, и где теперь всё это — неизвестно.

— Ничего неизвестно, — вздохнул Гарри и подавил предательский зевок, стараясь не уподобиться вновь задремавшему Рону — как-никак, о его семье шла речь.

— Не всё потеряно, Гарри, — Гермиона вновь задумалась, и Гарри померещилось, что в голове подруги защёлкали шестерёнки, прочёсывая лучшую память Хогвартса. — Я что-то такое встречала в книгах…

Рон хрюкнул, пытаясь сдержать смех — таким типичным для Гермионы было последнее утверждение.

— Не смейся, Рон, здесь нет ничего смешного, — автоматически пробормотала Гермиона, явно не обращая внимания на то, что говорит. — Помнится, в «Выдающихся личностях нынешней магической эпохи» я встречала имя М. Г. Поттера, преподавателя Трансфигурации в Хогвартсе. Он модернизировал заклятие Круциатус…

— Что???!!!

— Тихо, вы двое! — шикнула на друзей Гермиона. — Не привлекайте лишнего внимания. Здесь совершенно негде поговорить, хоть в Тайную комнату лезь! Гм. Там же уже нет живого василиска…

Гермиона явно увлеклась идеей проводить важные разговоры в тайной комнате. Рон хихикнул и прошептал Гарри на ухо:

— А что, если василиск за эти годы как следует разложился? Представляешь, какая там атмосфера!

Гарри несколько позеленел, ибо в его живом воображении немедленно возник разложившийся до совершенно непотребного состояния сорокафутовый василиск. Героя магического мира ощутимо замутило.

— Гермиона, что ты там сказала про Круциатус? — Гарри постарался отвлечь подругу от мыслей о Тайной комнате.

— Ах, да! Этот М. Г. Поттер модернизировал Круциатус, убрав мелкие побочные эффекты при его использовании вроде разрывающихся от крика связок или лопающихся сосудов в глазах, — без запинки отрапортовала Гермиона тоном истинного учёного. — До этого оно звучало как-то по-другому, история магии не сохранила, как именно. Он сделал заклятие таким, чтобы оно сохраняло в целости и сохранности тело пытаемого, но не смог убрать три эффекта: возможность сойти с ума, как случилось с родителями Невилла, возможность умереть от болевого шока и страшную слабость у пытаемого после заклятия. Также ходят слухи, что он встроил в него лазейку, позволяющую представителям семьи Поттеров сбросить заклятие, если они произнесут мысленно какое-то ключевое слово, но сам профессор не подтверждал и не опровергал этих слухов.

— Когда Вольдеморт пытал меня Круциатусом, я ничего не мог сбросить, — мрачно заметил Гарри.

— Но ты же не знаешь ключевого слова, — возразила Гермиона. — Но суть не в том. Подумайте сами! Если Майкл Поттер был преподавателем Хогвартса — а книга говорит, что он и умер здесь — то все его бумаги могут храниться именно здесь! К тому же наверняка именно сюда отправили то, что могло уцелеть в доме в Годриковой Лощине. Конечно, это не очень надёжная ниточка, но другой у нас нет.

— Хогвартс огромен, Гермиона, — осторожно сказал Гарри, которому, по сути, было не так уж и интересно лазить по пыльным бумагам. Он не имел ничего против того, чтобы другие люди были на него похожи, если вдуматься. Пусть даже слизеринцы. — Мы можем искать по нему старые бумаги до скончания веков. Тем более что их может тут вообще не быть!

— Все документы, имеющие хоть какое-то отношение к Хогвартсу, но не имеющие текущего владельца, хранятся в особом архиве, куда можно попасть из библиотеки. Одна загвоздка…

— Какая? — поинтересовался наивный Рон.

— Студентам туда вход воспрещён, — хором сказала Гарри и Гермиона. Гермиона отвечала Рону, а Гарри просто догадался. В конце концов, все шесть лет обучения в Хогвартсе они лазили, куда не полагается, начиная с женского туалета, где сидел горный тролль, и заканчивая… а это вообще когда-нибудь закончится? Гарри казалось, что вряд ли. И его это вполне устраивало.

Первым уроком в этом учебном году седьмому курсу Гриффиндора поставили Трансфигурацию, объединённую с Равенкло. Профессор МакГонагалл очень всех «обрадовала», начав день с «небольшого» теста на пятьдесят четыре вопроса. Как она выразилась, «вам в этом году сдавать ТРИТОН, и я хочу знать, сколько знаний осталось в ваших головах после каникул». Материал для теста был за все шесть лет, и Гарри с ужасом понял, что кардинально тонет. Если бы не Гермиона, вопросов двадцать остались бы вообще неохваченными со стороны Гарри, а так хоть что-то, да было везде написано.

Потом профессор Флитвик устроил Гриффиндору и Хаффлпаффу лекцию на всё занятие о каких-то замудрёных чарах, даже название которых немедленно вылетело у Гарри из головы. Так что к обеду Гарри был морально опустошён и выжат, как лимон. Сознание грядущего сдвоенного зельеварения вкупе со Слизерином, где будут присутствовать Малфой и Чижов, и вовсе лишало Гарри всякого присутствия духа. Он сжал Многосущную вещь в кармане, превращая её в булавку, и приколол с обратной стороны к своему галстуку гриффиндорских цветов. Пусть Малфой её не заметит, и одновременно Вещь будет в пределах досягаемости.

Успокоившись на этой мысли, Гарри взялся за вилку и, воткнув её в ростбиф, зачем-то покосился на стол Слизерина. Малфой о чём-то деловито беседовал с Чижовым и Крестовым, Дабор односложно отвечала подкатывающему к ней Блейзу Забини. Сегодня все бывшие дурмстранговцы были в форме Хогвартса и, разумеется, безо всяких капюшонов, и Гарри получил возможность рассмотреть их. Антон Крестов был высок, возвышаясь даже над признанными верзилами Крэббом и Гойлом, но вместе с тем был худ, как скелет. Смуглая кожа обтягивала его лицо с резкими крупными чертами, и единственное, что не бросалось в глаза на этом лице — это бескровные тонкие губы, терявшиеся на фоне крупного носа, высокого лба и скул и огромных тёмных глаз. Гарри невольно поёжился, решив, что не зря этого студента определили на змеиный факультет, и перевёл взгляд на Дабор. Тёмная шатенка, среднего роста и пухленькая, производила бы самое приятное впечатление, если бы не цепкость пронизывающего и оценивающего взгляда глаз, окраску которых Гарри не определил — нехорошо на людей пристально пялиться. Смотреть на Чижова было попросту неуютно: спутанные чёрные волосы, такие же, как шевелюра Гарри, закрывали лоб слизеринца, цвета глаз было не различить на расстоянии, и гриффиндорцу казалось, что это он сам там сидит в зелёной с серебром мантии вполоборота к Серебряному принцу Слизерина и слушает, что последний говорит, покачивая в ладонях кубок с тыквенным соком.

Внезапно Малфой закончил свою тираду, чуть склонил в знак этого голову и бросил взгляд на гриффиндорский стол. Встретившись глазами с Гарри, Малфой с усмешкой отсалютовал тому кубком. Чижов проследил взгляд Малфоя и что-то негромко у него спросил. Малфой ответил, продолжая ухмыляться. Гарри вспыхнул до корней волос, сам не зная почему, и, опустив глаза, торопливо сунул в рот кусок ростбифа. «Определённо, Зелья обещают быть по меньшей мере нескучными», — сыронизировал Гарри сам над собой.

Все ещё возились с перьями и пергаментами, выкладывая их на парты, когда Снейп вошёл в класс.

— Итак, это ваш последний год в Хогвартсе, — произнёс он тихо, и все сразу умолкли — гриффиндорцы насторожённо, слизеринцы — из уважения к собственному декану. — Мы будем проходить сложные и комплексные зелья, в связи с чем вы будете вынуждены работать в парах. Пары будут меняться, если я сочту нужным, а пока извольте сесть рядом со своим партнёром.

Снейп начал называть пары, зловредно соединяя Гриффиндор и Слизерин. Правда, Малфою он сделал в этом плане послабление и поставил с Крестовым, кинув последнему: «весьма наслышан о вашем последнем групповом курсовом проекте под руководством профессора Керил». Гермиона шёпотом пояснила, что профессор Керил преподавала в Дурмстранге, пока не погибла при нападении Вольдеморта, и сгребла свои вещи, отправляясь за парту Пэнси Паркинсон. Рону достался Крэбб, который в отсутствие под боком Гойла, перебравшегося к Невиллу, выглядел потерянно и беззащитно. То ли из вредности, то ли из врождённого мазохизма [принимая во внимание школьные воспоминания мастера Зелий] Снейп поставил Гарри в пару с Чижовым. Причём именно Чижову пришлось переселиться на первую парту, под нос Снейпа, к Гарри, потому что с Малфоем, куда Святослав сел изначально, теперь сидел Крестов, а освобожденное Роном место рядом с Поттером было свободно. Будет Снейп весь сдвоенный урок любоваться на двойную копию Джеймса Поттера… Втихую злорадствуя по этому поводу, Гарри нарочно разлохматил чёлку, закрывая шрам, и постарался держать глаза не распахнутыми во всю ширь, хотя и не делать из них щелочки — чтобы яркий зелёный цвет глаз не бросался так во внимание.

— Первая часть занятия будет посвящена теоретическому материалу, — снисходительно сообщил Снейп, убедившись, что все расселись и затихли. — Вы узнаете кое-что о зелье, чьё действие равносильно действию механизма под названием Маховик Времени, без сомнения, знакомого многим из вас. Для тех же, кто предыдущие шесть лет занимался всем, чем угодно, но только не учёбой [«Ну почему хоть раз, говоря пакости, он не может посмотреть в чью-нибудь ещё сторону?!», — мысленно возопил Мальчик-Который-Как-Ни-Странно-Каждый-Раз-Выживает-На-Уроках-Северуса-Снейпа], поясняю: это зелье переносит принявшего его человека в прошлое или будущее. Количество преодолённого времени и направление перемещения зависят от концентрации зелья, принятой порции и кое-каких тонкостей в приготовлении. Мы с вами будем перемещаться исключительно в прошлое и на пять минут, как предписано Министерством Магии. На второй половине занятия вы сделаете закладку для зелья, которая должна настояться ровно неделю, секунда в секунду — всё, что связано со временем, требует в своём приготовлении особой пунктуальности. Итак, зелье было впервые опробовано в 1024 году Кельвином Фламелем, прадедом знаменитого изобретателя философского камня…

Гарри прилежно записывал, изредка взглядывая в сторону Чижова; но тот всецело был занят своим конспектом, так что единственным результатом этих взглядов была странная мысль, мелькнувшая в голове гриффиндорца: «Неужели у меня такой же точёный профиль?..». Кажется, Гарри начал немного понимать, что чувствуют Фред и Джордж, смотря друг на друга. Хотя, конечно, только немного, учитывая, что близнецы Уизли росли вместе, понимали друг друга с полуслова и всегда были неразлучны. А Гарри увидел Чижова впервые вчера вечером, и то издали.

На практической части Чижов с видимой неохотой соизволил разомкнуть уста:

— Нарежь помельче корни папоротника и залей настойкой на крови тритона, а я займусь мятой и сушёным раздольником.

В принципе, Гарри был согласен на такое разделение обязанностей, тем паче что мяту и раздольник следовало смешивать, растирая пальцами в пыль, а каждый раз, когда гриффиндорцу приходилось растирать что-то сушёное, он начинал самозабвенно чихать и обязательно рассыпал остатки ингредиента. Перспектива раз десять перетирать несчастные растения под бдительным руководством Снейпа не прельщала. Но даже Малфой разговаривал с Гарри более воодушевлённым тоном. В голосе же Чижова явственно звучало нежелание ни разговаривать с Гарри, ни смотреть на него, ни, само собой, готовить в паре с ним сложное зелье. Будто гриффиндорец был надоедливым комаром, отмахнуться от которого не позволяют правила приличия.

— Слушаюсь, сэр, — саркастически отозвался Гарри, набирая нужное количество корней папоротника. Чижов удивлённо вскинул брови, но, поняв, в чём дело, промолчал.

Минут десять они сосредоточенно занимались зельем. Потом Чижов вылил настойку с корнями в котёл и высыпал следом мяту и раздольник. Вытащил было палочку, посмотрел на неё, поморщился, сунул обратно и обратился к Гарри:

— Помешай палочкой тридцать три раза против часовой стрелки.

— А где волшебное слово? — едко поинтересовался Гарри, начиная помешивать. — Или мне следовало ответить: «Слушаю и повинуюсь»?

— Было бы неплохо, — фыркнул Чижов. — Какое из волшебных слов ты имеешь в виду? Или за шесть лет в этих стенах ты выучил только какое-то одно?

— Может, я и выучил только одно, зато ты, похоже, вообще ни одного, — процедил Гарри сквозь зубы, считая помешивания.

Чижов сдвинул брови.

— Моей палочкой нельзя мешать это зелье, — высказался он наконец. — Она из кипариса, и если хотя бы кипарисовая пылинка попадёт в котёл, то она нейтрализует весь папоротник, а он один из основных компонентов, влияющих на временной ход.

«Это что, намёк на извинение?».

— О, — слегка раскаивающимся тоном отозвался гриффиндорец. — Ты, наверное, был одним из лучших в Дурмстранге по Зельям.

— Вообще да, — индифферентно кивнул Чижов. — Но лучшим был Антон. Если бы не его модифицированное зелье неуязвимости, которым он занимался в последней курсовой работе, мы бы не спаслись из школы… — Святослав, будто опомнившись, прихлопнул себе рот ладонью. Карие глаза блеснули гневом. Ох уж эти слизеринские замашки и привычка держать всё в себе…

— Нет ничего плохого в том, что ты мне это сказал, — успокаивающе сказал гриффиндорец.

— Если хочешь, это останется между нами.

— Будь так любезен, — последовал ледяной ответ.

Гарри вздохнул. Ему не хотелось портить отношения с партнёром по Зельям на первом же занятии, не говоря уже об этом загадочном сходстве, благодаря которому Гарри попеременно мерещилось, что он переругивается то со своим отцом, то с самим собой. У них с Чижовым были очень похожи даже голоса. На слух Гарри, отличались только интонации.

— Послушай, зачем ты ведёшь себя так, будто хочешь, чтобы мы были врагами? — гриффиндорец призвал на помощь всю свою кротость, запасы которой убывали стремительней, чем налаживался диалог с Чижовым.

— Не вижу ничего экстраординарного в своём поведении. Не мог бы ты быть настолько добр, чтобы добавить в зелье экстракт эдельвейса?

— Зануда, — беззаботно-дразнящим тоном констатировал Гарри и отправился к шкафу с ингредиентами за эдельвейсом.

— Постой, — окликнул его Чижов. Гарри обернулся. На лице слизеринца было совершенно непроницаемое выражение. — Я слежу за временем, поэтому возьми в шкафу ещё немного шипов венгерской хвостороги… пожалуйста.

Гриффиндорец мощным усилием воли сдержал челюсть, падающую прямо на пол, и уточнил:

— Самца или самки? — как правило, особые отношения со временем имели именно самцы венгерской хвостороги, у самок эта способность просыпалась лишь в случае необходимости защитить детёнышей. Так или иначе, этот дар был заложен в любом драконе, но, из-за различий в проявлении, различалось и применение частичек хвостороги в зельях.

В глазах Чижова мелькнуло невольное удивление и уважение к знанию таких тонкостей [«Интересно, что Малфой успел наговорить ему про меня? Что я безмозглая дубина, упивающаяся своей популярностью и во всём полагающаяся на Гермиону?»], и он ответил:

— Самки. Как минимум двухлетней.

Гриффиндорец хлопнул ресницами в знак понимания и, изящно развернувшись, отправился таки к шкафу. Похоже, единственный способ более или менее цивилизованно общаться с Чижовым заключался в том, чтобы постоянно удивлять его. Что ж… на это Гарри был согласен.

* * *

«Чёрт подери, неужели треклятый Поттер страдает извращённой формой нарциссизма?! — Драко беззастенчиво свалил основную работу на Антона, благо тот не возражал, упомянув, что уже имел как-то дело с этим зельем, и наблюдал за Поттером и Чижовым. Подозрения это вызвать не могло, потому что за этими двумя наблюдал практически весь класс — то-то Снейп порадуется в конце урока, когда даже Грэйнджер завалит своё зелье, так как весь урок провела, как и Пэнси, обернувшись через плечо на первую парту. — Какого Вольдеморта он так вертит задницей перед этим… похожим на него?!! Убью обоих!!». «Ты что, ревнуешь?» — ехидно вклинился внутренний голос. «С какой стати?! — возмутился Драко. — Поттер мне не принадлежит. Он вообще меня дважды отшил! Что я, идиот, чтобы его ревновать?». «Ты сам это сказал, дорогой мой», — хихикнул внутренний голос и затих. «Да, я — идиот, — обречённо констатировал Драко. — Я ревную. Поттера! К слизеринцу, похожему на Поттера, как брат!! Ой, идиооот… Зачем это он так хлопает ресницами?! А зачем улыбается?!! Да как смел этот… Чижов касаться его руки?!!! А ты, Поттер, готов за собственную смазливую мордашку всю свою хвалёную честь Гриффиндора отдать, да?! Немедленно перестаньте, оба, так отсчитывать семена среброцвета — склоняясь над столом, чтобы ваши мерлиновы лохматые чёлки смешивались!!!». Все Зелья прошли для Драко как в тумане, заполненные бдением за Поттером и Чижовым и критической оценкой малейшего их контакта. Мерлина мама, неужели так будет на каждых Зельях? Драко готов был взвыть. Может, уговорить крёстного, чтобы он поменял пары? Пусть Поттера отдадут Драко, а Чижов может варить зелье с Крестовым или с кем хочет… Нет, не выйдет. Северус скажет, что не видит необходимости менять пары, и всё. А может ещё посоветовать ликвидировать спермотоксикоз вместе с Поттером вне урока Зелий, спасибо, знаем мы этот юмор.

— Драко, — тихо сказал Антон.

— А? Да?

— Успокойся. Святослав влюблён в Корина… по крайней мере, я уже два года это чувствовал, да они ни от кого и не скрывали.

— В смысле — чувствовал?

— Я врождённый эмпат, — пояснил Антон. — Не очень сильный, но ловлю эмоции, не задумываясь. Твоя бешеная ревность доведёт меня до мигрени.

— Извини, — смутился Малфой. — Я не хотел.

— Ничего. Просто прими к сведению, что со стороны Святослава тебе ничего не грозит.

— Спасибо.

— Драко, — помолчав, сказал Антон, — я понял, что ты его любишь, а он тебя нет. Это так?

Драко подавил в себе негодующий вопль «Никого я не люблю, тем более Поттера, отстаньте от меня все!!» и просто подтверждающе склонил голову.

— Это, конечно, не моё дело, но ты наверняка уже пробовал хотя бы подружиться с ним?

— Пробовал, — признался Драко. — Но это гриффиндорское недоразумение отшило меня в грубой форме, и… в конце концов, у меня тоже гордость есть!

— Гордость — это хорошо. Но если ты оставишь его в покое, он недолго пробудет один, —

Антон бросил пытливый взгляд на Поттера. — Даже в нашей Болгарии никому не нужно объяснять, кто такой Мальчик-Который-Выжил. Полагаю, здесь его большинство едва ли на руках не носит. А теперь я вижу, что он ещё и красив, как бог, и, судя по эмоциям Святослава, вовсе не глуп. Ты не должен упустить его, Драко.

— Откуда тебе знать, что я должен, а что нет? — ощетинился Малфой.

— Я мало знаю о судьбе, но у вас на лбу написано, что вы предназначены друг для друга.

— Объясни это ему, — огрызнулся Драко и демонстративно повернулся к котлу, проверяя зелье. Тот факт, что Драко даже не знал, на какой стадии приготовления последнее находится, его ничуть не волновал.

— Я бы объяснил, но ведь он не послушает, — хмыкнул Антон. — Не сдавайся, Драко.

— Я постараюсь, — уныло вздохнул юный Малфой. — Что мне ещё остаётся?

— Выше нос. И подай мне лепестки флаеля, а то мы не закончим закладку для зелья.

Драко послушно подал, что просили. Определённо, в Дурмстранге учились очень странные люди.

Ужин прошёл для Драко под девизом «Доведём Гарри Поттера». Стоило гриффиндорцу оторвать свой изумрудный взор от тарелки, как он тут же натыкался на внимательный взгляд Драко. Уже на второй раз Поттер заметно занервничал и попытался спрятаться за широкой спиной Уизли, но получилось плохо. Грязнокровка Грэйнджер спросила о чём-то Поттера — наверное, почему тот вертится. В ответ грифиндорец покраснел, как свёкла, и что-то сказал. Грэйнджер взглянула на слизеринский стол и взмахнула палочкой, создавая завесу Филлиса — чтобы Золотой мальчик не видел больше Драко со своего ракурса и не нервничал. Драко попытался убрать завесу, но ничего не вышло; не иначе, грязнокровка дополнила завесу заклятием стойкости. Чёрт. Ничего, его звёздный час ещё настанет. Сам Драко отлично видел сквозь эту завесу, как Поттер благодарно чмокнул в щёку смущённо зардевшуюся Грэйнджер. Чтоб она сдохла. Чтоб они все сдохли — те, кто осмеливается прикасаться к Гарри, смотреть на него, говорить с ним неизвестно о чём… О боги. Драко усилием воли заставил себя успокоиться. Во-первых, что толку злиться? Во-вторых, рядом сидел Антон и всё чувствовал. А зачем загружать человека своими эмоциями?

Драко плохо спал. Ему всё время снились сплетённые в разных позах одинаковые тела Чижова и Поттера, это было невыразимо прекрасно и во сне возмущало Драко до глубины души, но он почему-то ничего не мог сделать. Появился Антон и спросил: «Так и будешь стоять, как дурак?». Потом всё куда-то делось и отец с Вольдемортом хором шёпотом сказали: «Ты справишься, мой мальчик. И не влюбляйся в Поттера, ты меня понял?». «Понял, ответил Драко, — но уже поздно…». На этом сон оборвался, и Драко открыл глаза, чувствуя, как учащенно бьётся его сердце и пересохло во рту. Мерлина за ногу…

Коротким заклинанием Драко выяснил, который час. Пять утра. Больше не уснуть. Ну его к Вольдемортовой бабушке, такой сон. Драко выскользнул из постели, натянул мантию и отправился поговорить с директором на тему присоединения к великой и доблестной армии Света. Заодно, может, обломится зелья для сна без сновидений…

Директор был чрезвычайно рад обсудить эту тему с мистером Малфоем [«Вот хотелось бы знать, имеет ли к этому его воодушевлению отношение тот факт, что он, как рассказывал Северус, отличный легилиментор?»]. Драко слегка подташнивало к утру от засахаренных лимонных долек, и он понял, что крупно попал. Альбус Дамблдор ненавязчиво намекал на то, что неплохо бы Драко последовать примеру своего крёстного и доблестно пошпионить для Ордена Феникса в окружении Вольдеморта. Насчёт защиты Хогвартса Дамблдор посоветовал не беспокоиться: «если Том потребует от тебя конкретных сведений, ты сможешь их ему предоставить, Драко». Понятно, дезы накидают по самую макушку, для дорогого «Тома» ничего не жалко. По поводу же идеи подружиться с Поттером и так далее директор не моргнув глазом заявил: «На самом деле, это неплохая мысль». Драко подавился лимонной долькой. Директор услужливо похлопал юного Малфоя по спине и сказал: «Коль скоро Вы и мистер Поттер теперь на одной стороне, глупо было бы продолжать ваши детские конфликты, не так ли?». Драко был с ним всецело согласен, но выразил сомнение, будет ли Гарри проявлять такую же готовность объединиться перед лицом общего врага. Дамблдор пообещал, что поговорит как-нибудь с мистером Поттером, и Драко, вообразив себе этот разговор, снова подавился, на этот раз — нервным смехом. Да Гарри скорее вывернет прямо на ковёр в директорском кабинете, прежде чем он согласится отнестись к Драко… ну хотя бы непредвзято.

С этой оптимистической мыслью Драко был выпровожден на завтрак. После долек ему ничего не лезло в рот, и он только хмуро ковырялся в своей тарелке, позволяя мыслям течь по привычному руслу: о Поттере. Чёртов Поттер… ну почему из всех людей Драко угораздило влюбиться именно в него?

После завтрака у Слизерина оказалось «окно», и Драко, улизнув от однокурсников, отправился поболтать с крёстным. Северус Снейп был именно тем человеком, который в детстве угощал Драко конфетами, показал ему дивный закат над прудом в парке Малфой-мэнора, всегда защищал от Люциуса и Нарциссы и приобщил к обожаемой Драко науке Зелий. Малфой-младший доверял своему сухому и нелюдимому крёстному и любил на свой лад, зная, что Северус отвечает ему тем же. Во всём Хогвартсе крёстный был единственным человеком, с которым Драко всегда мог поговорить по-настоящему откровенно.

— Северус? Ты занят? — Драко робко проскользнул в кабинет крёстного, обойдясь без стука: охранные заклинания пропускали его без проволочек, его одного из всех студентов.

— Занят, — по губам мастера Зелий скользнула тень улыбки. — Но когда этот малозначительный факт тебя останавливал?

Драко улыбнулся в ответ, с ногами устроившись в свободном кресле, обтянутом бархатом оттенка свежескошенной травы с серебряными змейками по подлокотникам.

— Я говорил с Дамблдором, Северус. Я сказал ему, что перехожу на светлую сторону и никогда не приму метку.

— Вот как? — если эта новость и удивила или обрадовала Северуса, он ничем этого не выказал. — И что же сказал тебе Альбус?

— Светлая сторона приняла меня с распростёртыми объятиями, — хмыкнул Драко. — А ещё мне деликатно предложили вдохновиться твоим, крёстный, примером, и пошпионить за Сам-знаешь-кем для Ордена.

— Было бы странно, если бы Альбус не использовал такую возможность обзавестись ещё одним агентом у Лорда, — саркастически хмыкнул Снейп. — Это из-за Поттера, Драко?

Давненько Драко так не краснел. Неужели у него и вправду написано на лбу что-нибудь об этом? И есть ли в этом проклятом мире ещё кто-нибудь, кто не понял, что Драко чувствует к Гарри Поттеру? «Конечно, — встрял внутренний голос, как всегда, невовремя. — Он сам — ни сном, ни духом! А то давно бы заавадил тебя, и все дела». Драко шикнул на голос и сказал вслух:

— Не только из-за него, Северус. Лорд — обезумевший маньяк. Он теряет голову в погоне за властью, смертью Поттера и грязнокровок, всеобщим подчинением. Я не собираюсь попадать в рабство к маньяку. Тем более что он делал мне странные намёки… — Драко поёжился.

— Тёмный Лорд любит хорошеньких мальчиков, — бесстрастно сказал Снейп. — Все Пожиратели знают об этом, и поэтому ещё никто из твоих однокурсников не принял метку.

— Так что я решил, Северус. Хотел сказать тебе об этом… посоветоваться. Перенять шпионский опыт, — усмехнулся Драко.

— Я думал, ты попросишь поставить Поттера в пару с собой.

— Не попрошу, — упрямо сказал Драко. — Всё равно ведь не поставишь. Зачем ты так сделал?

— Мне показалось это интересным, — пожал плечами Снейп. — К моему глубокому сожалению, они таки нашли общий язык вместо того, чтобы разругаться. Кроме того, они оба, как ты наверняка знаешь, до зубного скрежета похожи на Джеймса Поттера, так пусть будут рядом, чтобы я не натыкался на это лицо в разных углах класса.

— Понятно, — протянул Драко. — Сев, что мне делать? — внезапно вырвалось у юного Малфоя. — Он меня ненавидит, а я не могу думать ни о чём, кроме него! Ты знаешь, я подарил ему на день рождения этим летом Многосущную вещь и попытался завязать переписку, а он отшил меня в резкой форме. Я не знаю, как быть.

— Многосущную вещь? — с лица Снейпа сползла маска невозмутимости. — Где ты её нашёл?!

— Я долго искал ему подарок, — вздохнул Драко. — Забрёл в один древний магазинчик в Лютом переулке и долго копался там среди всякого хлама. Там она и лежала: в стандартной форме кната, но с профилем Ровены Равенкло вместо мерлинова, и с таким слоем пыли сверху, что я сразу понял: её никто не касался веками. Хозяин магазинчика, подозрительный старикашка, торчал у меня над душой всё время. К счастью, он не знал о Многосущных вещах. Я наврал, что собираю редкие монеты, и что такие кнаты, сикли и галлеоны были отчеканены во времена Основателей числом по четыре штуки, с профилем каждого из Основателей. Якобы у меня уже есть сикли с Гриффиндором и Слизерином и кнат с Хаффлпафф. Так старательно строил из себя помешанного коллекционера, что надо мной сжалились и запросили всего тысячу обычных галеонов. Так она стала моей, на ней проявился мой профиль. Ты же знаешь, Многосущная вещь попросту бесценна, так что я был счастлив отдать эту сумму. Люциус не поскупился на летние карманные деньги для отпрыска, — Драко усмехнулся. — Потом я перенастроил её на Поттера: я же сентиментальный идиот, и у меня имелись прядь его волос и колдография. Отправил ему. С поздравлением. И никакого толку.

— Драко, ты сумасшедший, — потрясённо сказал Снейп. — Такими предметами, как Многосущная вещь, не разбрасываются! Это же… это… да ты знаешь, ЧТО это такое. Из неё можно сделать хоть философский камень! И ты отдал её этому мальчишке?! Мерлин… Он же даже не знает наверняка, что это значит!

— Грэйнджер, несомненно, всё ему объяснила, — парировал Драко, обхватив колени руками. — Кроме того, Северус, я люблю его.

— Ты точно сумасшедший, — сухо сказал Северус. — Ты хотел спросить, что тебе делать со своей любовью? Что ж, она уже приняла катастрофические размеры, и усилием воли от неё не избавиться. Так что наилучший совет — добейся взаимности. Хотя трудно представить себе ещё что-то более доказывающее твоё безумие… пардон, любовь, чем такой подарок.

— Как я её добьюсь, крёстный, если он меня ненавидит? — устало спросил Драко. — Это как Великую Китайскую Стену обежать так, чтобы не запыхаться.

— Это от него ты подхватил манеру выражаться драматичными и натуралистическими сравнениями? — едко поинтересовался Снейп. — Запомни, он тебя не ненавидит. Это ты его ненавидел когда-то. А он на тебя злился, презирал тебя и считал распоследней дрянью. В твоих силах изменить это впечатление. Действуй.

— Как?

— Ты хочешь, чтобы я тебе предоставил готовый рецепт? — усмехнулся Снейп. — Такого не существует. Это не Зелья, где всё куда проще и понятней. Попробуй слушать своё сердце, Драко.

— Эх, если б оно говорило мне что-нибудь конструктивное, — вздохнул Драко, вылезая из кресла. — Ладно, пойду я. С этой любовью я забыл наваять эссе по Трансфигурации, которое задавали на лето.

— А когда она у тебя?

— Через час где-то. А что?

— Иди с глаз моих! — отмахнулся Снейп. — Глупый эмоциональный мальчишка.

— Какой есть, — печально улыбнулся Драко. — До встречи, крёстный.

Сидя в пустынной в этот час библиотеке над толстенным фолиантом, посвящённым Трансфигурации, Драко в глубокой задумчивости подпёр щёку левой рукой. В правой он держал перо и вместо слов эссе выводил ею на пергаменте четкий профиль Поттера — такой, каким видел его на Вещи-монете. За прошедшие сутки он имел три содержательных разговора с тремя умными людьми и чувствовал теперь, что окончательно запутался. И вообще сошёл с ума. Поттер свёл. «А я совсем спятил, — грустно признал Драко. — Какая досада!».

* * *

За всей этой кутерьмой с дурмстранговцами, явно двинувшимся Малфоем и собственной родословной Гарри совсем забыл про ещё один интригующий вопрос: кто их новый учитель по Защите от Тёмных Сил? Собственно занятие по этому предмету у седьмого курса намечалось только на второй день учёбы, это было первое занятие по ЗОТС в этом году вообще, и гриффиндорцам пришлось терпеть, сгорая от любопытства. Конечно, их опять объединили со Слизерином и сделали урок сдвоенным — видно, чтобы жизнь мёдом не показалась. Гарри опоздал на две минуты, заболтавшись о жизни с Почти Безголовым Ником, и заскочил в класс, готовый извиняться, но учителя там ещё не было. Он облегчённо перевёл дух и обвёл взглядом класс — куда сесть?

Гермиона и Рон устроились вместе и, кажется, держались за руки под партой. Все гриффиндорцы сосредоточились попарно, так же, как слизеринцы: Малфой сидел с Крестовым, хмурый, будто не выспавшийся [«А какая мне, к Вольдеморту, разница, выспался он или нет?»], Дабор игнорировала жизнерадостного Блейза Забини… Только Чижов остался один. Гарри мысленно пожал плечами и сел рядом. Чижов приветствовал гриффиндорца лёгким кивком и вежливой улыбкой. Гарри, внутренне хихикая, ответил тем же с такой бесстрастно-вежливой миной, словно всю жизнь воспитывался наследником древнего чистокровного рода, и, стараясь делать скупые и грациозные движения, разложил на парте перед собой в строгом порядке пергамент, перо и чернильницу. Тут и обещанный учитель подоспел.

— Добрый день. Я ваш новый преподаватель Защиты от Тёмных Сил, — сдержанно улыбнулся стоящий перед классом человек. — Моё имя Паркер. Кристофер Паркер.

Первой мыслью Драко было: «Поттеры множатся, как тараканы!».

Невысокий и хрупкий преподаватель был копией Поттера и Чижова, если не считать того, что одет он был в нейтральную по отношению к факультетам густо-фиолетовую мантию, фиолетовый же джемпер с высоким горлом и чёрные маггловские джинсы. На глазах у него были непроницаемые солнцезащитные очки — круглые, точь-в-точь фирменные гаррипоттеровские, что в помещении выглядело несколько странно и вместе с тем не позволяло разглядеть расцветку скрытых за стёклами органов зрения. Лоб был закрыт широкой опять-таки фиолетовой лентой, поддерживавшей куда более длинные, чем у Поттера и Чижова, волосы. Челюсти класса синхронно упали на парты. Все ждали кого угодно: опытного аврора, Северуса Снейпа, чинушу из Министерства, бывшего преподавателя Дурмстранга Александра Олеара, Ремуса Люпина, дементора… да кого угодно, но не очередного Поттера (студенты Хогвартса, не сговариваясь, причислили семью Чижова к побочной ветви Поттеров, а не наоборот)! Да ещё, судя по виду, ровесника двоих, уже имеющихся.

— Идёт война, и все вы это знаете, — спокойно продолжал новый преподаватель, мастерски не обращая внимания на шокированные лица. У них троих совершенно одинаковые голоса, Мерлинова борода! — Поэтому все вы нуждаетесь в практических занятиях по защите. Помимо защитных заклятий как таковых вы будете изучать технику контроля над дыханием, защиты сознания и проникновения в него, основы рукопашного боя, создание экстренных портключей, классификацию опасных существ, анализ чрезвычайной ситуации, основы невербальной и беспалочковой магии и использование определённых зелий в боевой обстановке. Для начала, — ободряюще добавил Кристофер Паркер и обвёл класс взглядом, на что указывало лёгкое, экономное движение головы — глаз было не рассмотреть вовсе.

Драко, дотронувшись до палочки, одними губами прошептал заклятье всевидения. В результате он узрел внутренности Паркера и скелет , но очки так и остались непроницаемым чёрным пятном. Похоже, чар на них наложено ворохом, в том числе и от излишне любопытных. Судя по сдавленным изумлённым вздохам многих, они также применили это заклятие, и ни у кого ничего не вышло.

— А теперь, — по губам Паркера, как живая, проползла едкая усмешка, — когда все желающие налюбовались мною с помощью топорно исполненного заклятия всевидения, мы можем и приступить к работе. Finite Inkantatem, — небрежный жест преподавателя оборвал заклятие всевидения у всех, его применивших. Палочки в руке Паркера не было, ни в правой, ни в левой.

— Почему топорно? — против воли вырвалось у Драко, которому немедленно захотелось побиться головой о парту и провалиться на этаж ниже, но было уже поздно.

— Вы абсолютно не умеете контролировать степень видения, получаемого от этого заклятия, мистер Малфой, — откуда преподаватель знает, как его зовут? Хотя мало ли где можно раздобыть сведения о наследнике Малфоев… — Но это не страшно, в этом плане вы ничем не отличаетесь от других любопытных в этом классе. Поэтому я, собственно, здесь и нахожусь, что вас нужно ещё многому учить.

— П-профессор Паркер! — раздался слегка дрожащий голос Парвати Патил. — Вы случайно… не в родстве с семьёй Поттеров?

Данный вопрос интересовал всех, и в классе, напряженном в ожидании ответа, повисла такая тишь, что стук сердец казался неуместным грохотом.

— Моё генеалогическое древо, мисс Патил, никак не относится к материалу сегодняшнего урока, — реплика ухмыляющегося профессора заставила гриффиндорцев и слизеринцев исторгнуть слаженный вздох разочарования. — Сегодня мы запишем базовую раскладку обещанной классификации опасных магических существ, а на следующем занятии у нас будет практика в Запретном лесу. Сегодня же вторая половина занятия будет посвящена практике боевых действий; отчасти это будет напоминать уже знакомый вам дуэлинг. [«Кто его, интересно, посвятил, что нам знаком дуэлинг?»] Начинаем конспектировать.

Паркер опёрся на стол, скрестил руки на груди и заговорил, только успевай записывать. Драко казалось, у него задымится перо. Чёрт побери… скоро Поттеры под разными фамилиями заполонят Хогвартс подчистую! Хотя внешнее сходство с Поттером — это единственная претензия, которая возникала у Драко к новому учителю: количество выдаваемого на-гора материала указывало на высокую квалификацию. Ползанятия пролетели, заставив пальцы заныть от непривычно объёмного труда — даже на сдвоенной истории магии не приходилось писать так интенсивно.

Самое интересное началось, однако, на второй части урока. Паркер категорично заявил:

— Прежде чем приступать к чему-то новому, необходимо повторить старое. Ступефай, Петрификус Тоталус, Экспеллиармус и некоторые другие базовые заклятие — это то, на чём вы должны основываться. Ключ к правильному наложению заклятий — это сосредоточение и контроль, полнейший и тотальный. Можно быть слабым магом, но накладывать заклятья безупречно. Можно брызгать избытком магической силы, но не суметь выбить палочку из рук противника, а всего лишь заставить штукатурку осыпаться. Итак, я продемонстрирую, объясняя, как следует действовать. Хм… мистер Поттер, побудьте моим партнёром для демонстрации. Можете ставить щит, тогда я заодно покажу, как он пробивается.

И откуда этот новый преподаватель знает по именам всех студентов? Ладно Малфой, ладно знаменитый Мальчик-Который-Жил-Жив-И-Из-Одной-Вредности-Будет-Жить, но Патил? Совсем не такая уж известная фамилия в магическом мире, можно сказать, ничем не выделяющаяся.

Поттер со всё ещё абсолютно офонарелым лицом выбрался из-за парты и подошёл к преподавателю. Теперь, когда они стояли рядом, невероятное сходство бросалось в глаза так же, как когда Поттер и Чижов вдвоем суетились около своего котла. Даже кроссовки, видные из-под мантий гриффиндорца и Паркера, были совершенно одинаковыми.

— Мерлин мой… — страдальчески простонал кто-то с характерной интонацией «вижу-снова-в-стенах-руки-и-волнуюсь-то-не-глюки».

— Итак, мистер Поттер, приготовьтесь, — Паркер поднял палочку. — Expelliarmus!

Одновременно с ним Поттер автоматически выкрикнул:

— Protego!

Красный луч из палочки профессора наткнулся на защиту Поттера и готов был уже рассыпаться, как ему и полагалось, как Паркер вдруг шевельнул кистью, описав лучом по щиту горизонтальную восьмёрку, местами весьма кривую, но Драко почему-то казалось, что этот узор выбран преподавателем отнюдь не от фонаря. Щит Поттера с шипением [«Серпентарго?»] исчез, и заклинание Паркера без помех добралось до Поттера. Палочка гриффиндорца влетела в услужливо подставленную ладонь профессора. Паркер переложил обе палочки в одну ладонь и сделал свободной рукой эффектный жест.

— Большое спасибо, мистер Поттер. Как видите, щиты преодолимы, как простейшие, наподобие продемонстрированного нам Протего, так и сложные, рикошетирующие и поглощающие. Моё обезоруживающее заклятье не было разрушено, потому что часть внимания я уделял ему постоянно и без перерыва подпитывал его своей силой. Как правило, заклинания сопровождаются спонтанными, рефлективными выбросами магии, которые и распадаются, если не достигают цели. Контроль же позволяет продлить действие заклинания. Мистер Поттер, вы можете взять свою палочку. Сейчас вы же будете пробовать разрушать мой щит.

Поттер с очумело-восхищённым блеском в глазах потянулся за своей палочкой и застыл в нерешительности — по длине, форме и залапанности пальцами палочки были практически идентичны. Но одна была чуть темнее и испещрена по спирали каким-то едва заметным мелким тёмно-красным витиеватым узором, другая посветлее и чистая. Кто и зачем изготавливает палочки с узорами? Драко перебрал в уме всех именитых мастеров, начиная с Олливандера, и понял, что ничего подобного никто из них никогда не выпускал на рынок. Чёрт возьми, но ведь не сам же этот странный преподаватель изготовил себе палочку?!

— Вот ваша, мистер Поттер, — Паркер с арктической вежливостью вручил Золотому мальчику его собственность. — Слушайте и запоминайте: у любого щита есть уязвимое место, линия, обведя которую, можно разрушить саму структуру щита. Должен заметить, что при помощи должного контроля и постоянной связи со своим щитом можно восстановить его прежде, чем заклинание противника подействует на вас, и вскрывать новый щит тоже нужно будет заново. Такая игра в консервную банку и консервный же нож может продолжаться долго и безрезультатно, и выиграет тот, кто использует ещё что-то. Вот зачем впоследствии вы будете заниматься беспалочковой магией — чтобы в бою использовать оба вида магии максимально эффективно. Итак, узор уязвимости возникает на щите только тогда, когда атакующее заклинание соприкасается с ним. Этот узор отличается от своего фона не цветом, но рельефом, говоря условно. Его можно разглядеть, если у вас очень хорошее зрение и достаточно времени в запасе, чтобы рассматривать чужие щиты. Обычно же для этого требуется наложить на себя заклятие острого глаза. На моих очках оно закреплено стационарно. Вот оно, — Паркер прикоснулся палочкой к переносице Поттера и произнёс:

— Visus Extra! Заклятие Визус, запомните. Атакуйте, мистер Поттер.

Поттер снял очки, сунув в карман мантии — ну да, с Визусом они должны ему только мешать — и атаковал, использовав Ступефай. Паркер подвесил то же самое Протего.

Гриффиндорец прищурился, его луч затрепетал, рассыпаясь, затем стал ярче и двинулся по какой-то видимой только Поттеру траектории. Всё заняло от силы полторы секунды, и щит преподавателя был разрушен. Паркер рванул на пол и по-кошачьи перекатился в сторону, любезно пропуская луч к доске. Доска треснула.

— Reparo. Должен сказать, что физическая подготовка тоже играет немалую роль. Пока я катился, я мог ударить заклинанием, как с помощью палочки, так и без. Мог также поставить новый щит, рикошетирующий, и Ваше заклятие отразилось бы в вас — Ваша реакция ещё очень замедлена, и Вы не успели бы найти узор уязвимости на рикошетирующем щите. И много чего мог бы, если бы это был настоящий бой — и вы сможете. Благодарю Вас, мистер Поттер. Садитесь. Теперь все делимся на пары, как сидим, потом буду менять, чтобы не привыкали. И практикуйтесь с Экспеллиармус и Протего. И — строжайшая самодисциплина! Палочка разоруженного противника должна отлетать только в руку победителя! Не в угол, не под ноги, не в глаз владельца, а в руку разоружившего!

* * *

Гарри принялся практиковаться с Чижовым, краем глаза следя, как проходит тренировка у всего класса. Сразу же оказалось, что не всё так просто, как казалось, пока все наблюдали за Паркером и самим Гарри: большинству даже заклятие Визус не помогало найти узор уязвимости, потому что они плохо искали. Всё-таки гриффиндорец был по Защите лучшим, а остальные никак не могли собраться и за полсекунды отыскать этот треклятый узор. Слова «контроль» и «самодисциплина» вскоре вызывало у класса дружный стон.

Гарри без труда вскрыл защиту Чижова три раза подряд и предложил тому напасть.

Святослав молча кивнул и выкрикнул:

— Expelliarmus!

Заклинание упёрлось в щит, Чижов прищурился, отыскивая узор. Гарри, повинуясь какому-то импульсу, шевельнул руку с палочкой, смещая щит; уже начавший скользить по узору луч не успел сместиться следом и рассыпался. «Чёрт!.. Кажется, Святослав ничего не заметил…».

— Ещё раз? — предложил Гарри и нервно облизнул пересохшие губы. Вместо ответа Чижов атаковал без предупреждения.

Гарри позволил Чижову разрушить свой щит и прогнулся, становясь на мостик. Заклятие разоружения пролетело над ним, обдав нос слабой струей теплого воздуха, и ударило в спину тренировавшегося вскрывать щит Крестова Малфоя. Палочка прошипевшего что-то в ярости блондина послушно влетела в ладонь Чижова.

— Отлично, мистер Поттер, мистер Чижов, — прокомментировал невесть как оказавшийся рядом преподаватель. — Тренируйтесь теперь на рикошетирующем щите, к Экспеллиармус добавьте Ступефай и Петрификус Тоталус. Но больше своих однокурсников не задевать. Это тоже вопрос контроля: попадать туда, куда нужно было. Представьте, если ваш противник в бою так же увернётся, и вы попадёте в союзника! Мистер Малфой, продолжайте тренировку.

Голос Паркера слышался в разных углах класса:

— Мистер Лонгботтом, Вы держите палочку не под тем углом. Вот так, чувствуете?... Мистер Уизли, Вы видите узор уязвимости? Тогда всё, что Вам нужно — поддерживать контакт со своим заклинанием… Мисс Булстроуд, было сказано использовать ТОЛЬКО Экспеллиармус. Ещё раз услышу от Вас или кого-нибудь ещё заклятие Гладиус — до Рождества будете общаться с мистером Филчем… Очень хорошо, мистер Томас, мистер Финниган, следуйте той же программе, что и Поттер с Чижовым… Мистер Забини, мисс Паркинсон, не нужно нападать одновременно — один человек защищается, другой нападает, ясно?..

К концу урока Гарри чувствовал себя совершенно измочаленным. Судя по плотно сжатым губам и судорожному дыханию Чижова, он тоже. Остальные охали, не скрываясь. Новый преподаватель оказался крепким орешком. Святослав с трудом ступал на левую ногу, у Гермионы была прожжена мантия (Рон определённо перестарался), лицо Малфоя покрывал довольно ровный слой копоти (Крестов, как выяснилось, знал такие щиты, которых не знал Малфой). У остальных не было столь явных, на взгляд Гарри, повреждений, но никому не пришлось сладко.

— Все молодцы, — объявил профессор к концу занятия. — Гриффиндору и Слизерину по двадцать баллов. Домашнее задание: сегодняшняя лекция, на практике вам понадобятся эти знания. Перспективное задание, через урок: практика разбивания щитов и двухфутовое сочинение обо всех заклятиях нападениях и щита, использованных сегодня. Включая заклятие Гладиус. Плюс Визус и всевидение: все виды, случаи применения и прочее. Вопросы есть?

— Профессор, а где вы работали раньше? — не удержалась Гермиона. — Вы аврор?

— Пожалуй, я дал вам мало задания. Напишете сочинение в два с половиной фута. Все, — выразительно сказал Паркер. — Ещё вопросы?

— Профессор Паркер, а почему вы вынуждены носить тёмные очки? — подал голос Чижов; карие глаза неотрывно следили за каждым движением преподавателя.

— Трёхфутовое, мистер Чижов. Также всем, — Паркер ангельски улыбнулся. — Всем спасибо, все свободны, — и вышел из класса.

-Святослав, давай я тебе помогу — тебе трудно идти, — вполголоса предложил Гарри, пока все, переговариваясь, собирали вещи.

— Я сам, — тонкие ноздри [«Не верится просто, что у меня точно такие же…»] гневно затрепетали.

Чижов вскинул сумку на плечо и попытался сделать пару шагов. Гарри подхватил его, шипящего от боли, и приобнял за плечи. От волос и кожи Чижова почти незаметно пахло чем-то похожим на свежее печенье, очаровательно, почти по-детски и странно обезоруживающе.

— Не майся дурью. Это я тебя поранил, я тебе и помогу.

— Спасибо, — разомкнул уста Чижов перед самой дверью лазарета.

— Не за что, — серьёзно ответил Гарри, постучал в дверь и, не дожидаясь мадам Помфри, развернулся и ушёл. Предварительно, правда, сделав то, чего ему хотелось всю дорогу: легонько щёлкнув Чижова по аккуратному носику. Всё равно, что своё отражение щёлкать, учитывая, что в этот момент утомлённый этой жизнью слизеринец на миг прикрыл глаза.

Ужин не лез семикурсникам в горла, больше всего они мечтали рухнуть в постели и тихо умереть. Виновник этого состояния, сидя по левую руку от Дамблдора, спокойно поедал лазанью, на которую расщедрились хогвартские эльфы.

— Если он и был аврором, то ловил и допрашивал особо опасных преступников, — высказался Рон.

— Не знаю, не знаю, — Гермиона задумчиво вертела в пальцах вилку. — Для аврора он слишком молод, если только не использовал омолаживающие заклятия или зелья. Такое впечатление, что ему от силы восемнадцать. Всё это чем дальше, тем страньше… то есть страннее… почему он так похож на тебя, Гарри?

— Откуда я знаю? — гриффиндорец, на этот раз предусмотрительно севший спиной к столу Слизерина, чтобы Малфой не отвлекал его от еды, поперхнулся лазаньей. — Я понятия не имею, почему вокруг меня ходит столько похожих людей!

— Ну да, извини, — рассеянно сказала Гермиона. — Кстати, я ничего никогда не слышала о роде Паркеров. Может, он магглорожденный?

— Может быть, — не стал отрицать Гарри. — Ты думаешь, он непременно мне кем-то приходится?

— Так же, как и Чижов, — убеждённо кивнула Гермиона. — Фамильная внешность чистокровных семей вырабатывалась веками. Хрупкость и чёрные волосы Поттеров — всё равно, что рыжина Уизли или платиновые волосы и серые глаза Малфоев. Их ни с чем нельзя перепутать. Надо выяснять, откуда взялись эти двое — Паркер и Чижов — и какое они имеют к тебе отношение. Вдруг это какой-нибудь коварный план Вольдеморта?

— План заучить меня Защите до смерти? — Гарри зевнул, прикрывая рот кубком с тыквенным соком. — Какое неслыханное коварство! Пойдёмте уже отсюда, я хочу спать, и нам ещё уроки делать. Задано выше крыши, а год только начался!

— Пойдём, — согласилась Гермиона, и Гриффиндорское Трио поднялось из-за стола. — Надо будет завтра же начать копаться в тех архивах.

Взгляды Малфоя и Чижова преследовали выходящего из Большого зала в окружении друзей Гарри. Гриффиндорец слишком устал, чтобы определять эмоции, вкладываемые обоими во взоры, и просто скрылся из виду.

В гостиной Гриффиндора, как обычно, было шумно и людно. Поттеры Поттерами, а домашнее задание делать тоже нужно. Пери Перова и Артур Стел сидели отдельно от всех, не вливаясь в общий гам. Гермиона то и дело любопытно косилась в сторону записей Пери Перовой; Гарри стало интересного, что там могло заинтриговать Гермиону, и он тоже покосился — Пери Перова, энергично споря с Артуром Стелом, расшифровывала какие-то зубодробительного вида руны и строила трёхмерные вихрящиеся графики.

— Нет, — не выдержала вдруг Гермиона, встала и подошла к бывшим дурмстранговцам. — Так неправильно. Смотри, здесь ты берёшь угол девяносто, девяносто и сорок шесть, а это сочетание рун означает, что нужно продифференцировать эти углы с коэффициентом два.

Пери Перова с минуту, наверное, молча смотрела то на Гермиону, то на свои записи и в конце концов нахмурила тонкие тёмные брови:

— Почему два? Рун три штуки, и их соединение означает, что можно обойтись вообще без коэффициента.

— Да, но не в этом случае, — Гермиона плюхнулась на диван рядом с Пери. — Если ты берёшь нелинейное сочетание для вихрящегося графика, то обязательно нужно добавлять коэффициент. Это же погрешность Коелмара для нелинейных расчётов!

— Похоже, Гермиона нашла родственную душу, — шепнул Рон Гарри, усмехаясь.

— Ага, — улыбнулся тот в ответ. — И очень удачно влила новых гриффиндорцев в компанию: вот увидишь, через месяц списывания у них на контрольных с ними действительно подружится весь курс.

— Если я говорю, что мне нужна сила, я не имею в виду, МакНейр, что ты должен прийти и сказать, что у тебя не получилось добыть её для меня, — холодный шипящий голос принадлежал Гарри. — Круцио!

Крики МакНейра, мечущийся огонь факелов, каменные стены, от которых веет холодом, вечным и непреложным, как смерть… он привык, сжился с этим холодом, но не будет мириться со смертью. Несносный мальчишка, Гарри Поттер, — ключ к вечной жизни… ключ к власти над этим миром. Полный жизни, яркий и сильный, как огонь. Язык пламени, которое нужно укротить. Есть такие способы… есть многое в древних книгах, а то, чего не хватает — всегда можно заменить по ходу…

— Достаточно. Я недоволен тобой, МакНейр. Северус, дорогой мой, ты и твой очаровательный крестник уже работаете над моим заданием?

— Да, мой Лорд, — высокая фигура в чёрном сдержанно поклонилась, отвечая хорошо знакомым Гарри голосом ненавистного преподавателя зельеварения. — Но это долгая работа, Хогвартс действительно хорошо защищён…

— Докладывай мне о ваших успехах, Северус, — оборвал его Гарри. — Люциус, пора провести акцию, вселяющую панику в магглолюбцев. Скажем, в Лондоне… наверняка у тебя есть список особо рьяных любителей грязнокровок. Разработай это и поручи Долохову и Руквуду. Они пусть сами подберут желающих.

— Слушаюсь, мой Лорд, — голос Люциуса Малфоя принадлежал ещё одной подобострастной фигуре в чёрном.

Гарри встал и прошествовал по залу; фигуры расступались перед ним.

— МакНейр, — холодно произнёс Гарри, останавливаясь перед каким-то огромным зеркалом с матовой серой поверхностью. — Твой последний шанс — добыть то, что приказано. Иначе ты закончишь так же, как Игорь.

Рука Гарри — узкая, покрытая бледной чешуёй, очень похожей на кожу, с ногтями, больше похожими на когти, и под несколькими явно виднелась засохшая кровь — коснулась поверхности зеркала, и оно раскололось на две части, сверху донизу, зигзагообразно, как шрам от Авада Кедавра…

— Гарри, Гарри, проснись! Это кошмар, сон, Гарри! — с трудом разлепив веки, гриффиндорец обнаружил, что Рон трясёт его за плечи и сбивчиво повторяет одно и то же. — О, ты проснулся…

— Да… спасибо, Рон, — Гарри с трудом сел — мускулы напоминали желе, шрам болел остро и интенсивно, невольно выбивая на глаза слёзы откуда-то из глубины. Лицо было странно мокрым, и на губах был медный привкус. Его кровать окружали перепуганные лица однокурсников. Похоже, за лето они отвыкли от такой побудки.

— С тобой всё в порядке? Ты так бился и кричал, и твой шрам сначала набух и запульсировал, потом из него потекла кровь…

— Нет, я не в порядке, — перебил Гарри. — Это опять был не сон, а проникновение в сознание Вольдеморта. Он опять готовит нападение, и… Мне нужно к Дамблдору.

— Сейчас пять часов утра.

— Ничего, — Гарри с усилием встал на ноги, пошатываясь. — Я умоюсь, накину мантию и пойду к директору. А вы спите. Вам на уроки завтра, то есть сегодня.

— Тебе тоже на уроки, — возразил Невилл.

— Да, но я точно больше не засну, — покачал головой Гарри, вызвав этим новую волну боли в шраме. — А вы ничем не поможете, если не выспитесь. Извините, что я… всех разбудил.

* * *

Следующего занятия по ЗОТС Драко ждал со смешанными чувствами: он одновременно и хотел увидеть нового преподавателя (по крайней мере, ко всем факультетам он относился одинаково — драл три шкуры), и относился к нему подозрительно. Если появление Чижова можно было объяснить как-то логически, то Паркер сбил Малфоя с толку. Что-то было не так в том, что Поттеры заполоняли Хогвартс со скоростью грибов после дождя. И это притом, что Золотой мальчик шестнадцать лет оставался единственным и неповторимым! Драко кожей чувствовал, что над гриффиндорцем сгущаются зловещие тучи, и ему так хотелось разогнать их, обнять и защитить своего Гарри, навсегда остаться рядом… ага, это его-то защитить!! Мальчик-Который-Выжил сам защитит, кого хочешь. И лучшее подтверждение тому — это как Гарри бережно вёл в медпункт охромевшего на прошлой Защите Чижова, поддерживая за плечи, улыбаясь и совсем не обращая внимания на полускрытого старинными доспехами в нише у дверей класса Малфоя… Драко кольнула в сердце мысль: Антон утверждал, что со стороны Святослава чувствам Драко ничего не угрожает, но он ведь только эмпат, а не пророк! Вдруг оно таки угрожает… и через месяц Гарри и Чижов будут целоваться, гуляя в Хогсмиде? А он, Драко, будет за этим наблюдать, бессильно стискивая зубы и кулаки…

Окончательно испортив себе и без того не радужное настроение, Драко сгрёб вещи и поплёлся на урок в компании верной свиты слизеринцев.

Профессор Паркер выглядел деловитым до скрежета зубовного; глядя на его тёмные брюки, удобную обувь, рубашку с длинными рукавами из плотного хлопка, непрозрачный шейный платок и неизменные, похоже, очки, Драко подумал, что не стоило одеваться в любимый шёлк и развевающуюся школьную форму. Запретный лес — не то место, чтобы демонстрировать наряды. Драко вспомнил своё прошлое посещение этого места — умирающего единорога и фигуру в плаще, пьющую кровь из горла животного, и передёрнулся. Какое счастье, что этот псих Квиррелл мёртв. «Спасибо Поттеру, между прочим», — въедливо заметил внутренний голос. «Сам знаю», — огрызнулся Драко, попутно отмечая, что в последнее время он стал что-то часто огрызаться. «Нервишки ни к чёрту, — вздохнул внутренний голос сочувственно. — Поймай Поттера и оттрахай до потери пульса — вдруг да поможет?». «Заткнись!» — неоригинально посоветовал Драко. Внутренний голос заткнулся, а Малфой сознавал, что эта внутренняя скотина отчасти права. Ему нужен Поттер, иначе к концу года он просто спрыгнет с Астрономической башни, чтобы не мучиться. Предварительно послав к Мерлину Вольдеморта и Дамблдора оптом. Нечего сказать, хороший вывод.

— Итак, мы идём по Запретному лесу и внимательно смотрим по сторонам, — инструктировал профессор Паркер. — Кто видит что-нибудь живое — говорит мне и при этом рассказывает всё, что помнит об этом животном из прошлой лекции. Кто замечает и молчит — теряет баллы своего факультета. Кто провоцирует животное — будет справляться с ним сам, и не дай вам бог убить какую-нибудь здешнюю тварь. Во-первых, все они редкие и исчезающие, вследствие чего охраняются Министерством, во-вторых, через одного разумные.

Все прониклись и старательно вертели головами, высматривая животных. Малфой будто случайно двигался в общей толпе в двух шагах от Гарри, шагавшего между Грэйнджер и Уизли, и курил на ходу сигарету. Грэйнджер заметила на дереве сиреневую белку с тремя ушами и радостно и звонко затараторила о ней. Лично Драко посчитал бы такую зверюшку порождением белой горячки и даже заинтересовался, поняв из рассказа Грэйнджер, что это не совсем так. Паркер подарил Гриффиндору с барского плеча пять баллов и велел продолжать в том же духе.

Следующим на них выскочил откуда-то из глуби леса громадный паук, при виде которого Уизли натурально едва не упал в обморок, а Поттер, напротив, очень оживился и начал интересоваться, как дела у Арагога [«Кто такой, почему не знаю?!»]. Паук, поначалу насторожившийся при виде такой толпы, долго молчал, переводя взгляд или что там у пауков есть с Поттера на Паркера и обратно (он бы, может, и на Чижова посмотрел, но слизеринец затерялся в толпе), но всё же ответил скрипучим голосом, что Арагог здравствует, чего и всем желает. Поттер после ухода паука долго ещё счастливым тоном рассказывал о паучьей колонии в Запретном лесу, их обычаях и привычках, чем заслужил ещё пять баллов. Странно было это слышать — как один и тот же голос рассказывает о пауках и сам себе за это добавляет баллы.

Потом минут на десять выдалось затишье, и послышался треск сучьев. Кто-то в лесу целеустремлённо продирался сквозь заросли, явно не страдая излишней дружелюбностью и готовностью уступить классу дорогу. Все опасливо посмотрели на профессора; Паркер несколько секунд прислушивался и взмахнул рукой, отгоняя студентов в сторону.

— Это грифоны! У них период гонок! Живо с их дороги!

Слизеринцы и гриффиндорцы нестройной толпой хлынули туда, куда указывала профессорская рука. Драко успел подумать: «Будет всем втык за неорганизованность и отсутствие контроля в критической ситуации…», прежде чем, ощутив нечто похожее на удар в спину, споткнуться и упасть. Что-то в лодыжке хрустнуло, стало дико больно. «Перелом? Мерлина мать, я с этим переломом разлёгся под самым носом стада грифонов!».

Паркер заметил распростёршегося в траве студента и бросился к нему, выхватывая волшебную палочку, но как-то не очень торопливо, будто знал, что Гарри Поттер успеет раньше.

— Малфой? Ты что? — гриффиндорец бухнулся на колени рядом с Драко.

— Поттер, идиот, я сломал ногу… немедленно прочь с дороги грифонов, придурок!!

Поттер, вместо того, чтобы встать и смыться, повернул голову, посмотрел на приближающихся грифонов, внезапно подхватил Драко под лопатки и колени и метнулся в сторону.

От грифонов расходились волны их природной магии; в это время года эта магия выплёскивалась наружу, если вместе собиралось более двух грифонов, и лишала их остатков соображения, в противном случае эти обычно миролюбивые животные никогда не причинили бы вреда человеку. Они даже забывают, что умеют летать; во всяком случае, передвигаются в такие периоды только по земле. Эта магия затянула бы и разорвала на кусочки обоих, и Поттера, и Драко, но им повезло — они были на достаточном расстоянии от мчащегося стада, чтобы их просто отшвырнуло на пару метров. Драко почувствовал, что они упали на землю; Поттера приложило боком и по инерции покатило дальше. Поттер так аккуратно и сильно прижимал к себе Малфоя-младшего, что последний задевал лишь верхушки травы, зато локтям и коленям Мальчика-который-всех-спасает-без-разбора досталось крепко, судя по его сдавленным ругательствам.

Их перекатило последний раз. Драко лежал на словно для этого и созданном Поттере, уткнувшись ему в шею носом, вдыхал запах его кожи и, несмотря на дикую боль в ноге и звоночки в ушах, чувствовал себя совершенно счастливым.

Голоса остальных приблизились, перед глазами замаячили встревоженные лица. Голос Поттера с интонациями профессора Паркера констатировал:

— Обоим нужно в лазарет. Совершенно непростительное безответственное поведение, ужасающий непрофессионализм, замедленная реакция и чистейшее везение.

— Сколько баллов снимете, профессор? — с намёком на улыбку сказал Гарри над самым ухом дёрнувшегося от неожиданности Драко.

— За то, что оба живы — нисколько, — хмыкнул Паркер.

Чьи-то руки помогли обоим сесть, против чего Драко мысленно яростно протестовал — ведь ему пришлось слезть с Поттера. Зато ему удалось якобы судорожно вцепиться в руку гриффиндорца — горячую, изящную, сильную ладонь.

— Поттер, ты псих, — честно сказал Драко, пока профессор что-то там колдовал над листом, сорванным с ближайшего дерева. — Ты же сам мог погибнуть, герой недоделанный!! — до Драко запоздало дошло, что сам Поттер мог и остаться на пути грифонов, если бы им обоим так дьявольски не повезло. Тогда только Астрономическая башня! С размаху!! Лишиться этого зеленоглазого восьмого чуда света… Боггарта в задницы этим грифонам!!!

— Не кипятись, Малфой, паром из ушей изойдёшь, — морщась, причём наверняка от боли, пробормотал Поттер. — В следующий раз, если ты так недоволен, оставлю тебя погибать, лады?

— Дурак, — только и выдавил из себя Драко.

— Эй, ты мне решил руку расплющить? В благодарность за спасение жизни, да?

— А? — Драко обнаружил, что на самом деле стиснул руку брюнета так сильно, что пальцы побелели. — Извини.

— Слизеринец извинился? — изумрудные глаза распахнулись широко-широко. — МАЛФОЙ извинился?! Шлёпанцы Мерлина… Сейчас небось ещё и Вольдеморт придёт мириться!

— Могу наорать на тебя, если ты без этого жить не можешь, — огрызнулся Драко. «Пора избавляться от этой привычки огрызаться на всех подряд. Срочно!!».

— Хватит переругиваться, господа студенты, — Паркер пощёлкал пальцами у обоих перед носом, привлекая внимание. — Возьмите этот лист. Это разовый портключ, который перенесёт вас обоих в объятия мадам Помфри. Он сработает через пятнадцать секунд.

Драко и Гарри взялись за края листа. Профессор встал с колен и грациозно отряхнул брюки. Оба пострадавших ещё успели услышать его спокойный голос:

— А теперь, кто поведает мне всё, что знает о грифонах?..

* * *

Хоть Гарри ни за что не признал бы этого вслух, он был абсолютно согласен с Малфоем. В том плане, что он псих, конечно. Ну какого чёрта он бросился спасать этого хорька? Оставил бы это дело преподавателю, так нет, Поттер, как Чип и Дейл, вечно спешит на помощь! Гриффиндорская сущность Гарри, исполнявшая по совместительству функции совести, заворочалась. «И что, ты бы так и бросил его и стал наблюдать, как его топчут в кровавую крошку грифоны? Ох и сволочь ты, не зря шляпа тебя в Слизерин хотела отправить…». Гарри недовольно фыркал, но спорить со своей совестью не пытался. «Ну хорошо, хорошо, я правильно сделал, что спас его. Но я всё равно псих, а он всё равно хорёк». Гриффиндорская сущность ничего не имела против такого расклада, зато в дело активно включилась слизеринская. «Почему вдруг хорёк? Посмотри на него, прямо сейчас, пока он лежит, закрыв глаза и пытаясь свыкнуться с ощущениями от Костероста, а мадам Помфри отошла за мазью от ушибов для тебя. Разве он похож на хорька?». Гарри сдуру посмотрел.

Длинные тёмно-коричневые ресницы Малфоя подрагивали, нижняя губа была закушена от боли ровными белыми зубами и припухла, покраснев; на белоснежной коже щёк, которая, как Гарри всё ещё помнил, пахла ванилью и дорогим табаком, выступило по пятну лихорадочного румянца. Кисти рук, хрупкие, изящной лепки, такие ловкие с ингредиентами для зелий, неестественно спокойно лежали поверх одеяла. Платиновые волосы, похожие на шёлк — это Гарри тоже ещё не забыл — разметались по подушке в несвойственном им беспорядке. Гарри вдруг захотелось дотронуться до этого лица с тонкими, а вовсе не острыми [«И где до сих пор были мои глаза?»], чертами, словно принадлежавшими древнегреческому богу, слишком прекрасному, чтобы на него смотрели простые смертные, разгладить морщинку боли между идеальными золотистыми бровями, осторожным поцелуем заставить перестать кусать губы, утешить… Гриффиндорец потряс головой. «Что это со мной?! Я хотел поцеловать … Малфоя??!!». В руках, которые Гарри порывисто прижал к что есть силы покрасневшему лицу, оставалось ощущение гибкого сильного тела Драко Малфоя под шёлковой мантией.

— Поттер, — неожиданно процедил Малфой сквозь зубы, не открывая глаз.

— Что, Малфой? — кажется, голос не дрожит, ура.

— Спасибо, что спас мне жизнь.

??? В один день и извинение, и благодарность от самого расслизеринского из всех слизеринцев?!!

Очень кстати вернулась мадам Помфри и принялась суетиться над покрытым синяками и ссадинами Гарри, вертя его, как куклу, и нанося мазь. Очень, очень кстати с точки зрения самого Гарри, и просто чертовски невовремя с точки зрения слизеринской сущности Золотого Мальчика.

Неугомонная Гермиона не забыла о плане исследовать бесхозные архивы Хогвартса втайне от бдительного взора мадам Пинс. Поздно вечером она вломилась в спальню мальчиков, «тихим» шёпотом возвестив:

— Гарри! Рон! Пора!

Невилл помидорно покраснел, стремительно натягивая на себя одеяло, хоть он и был в пижаме. Симус Финниган, в одних плавках сидевший на кровати и сосредоточенно изучавший конспект по Трансфигурации, недовольно пробурчал, не поднимая головы:

— Гермиона, ты так точно доведёшь кого-нибудь из нас до инфаркта. Разве можно так врываться?

— В уставе Хогвартса не написано, что нельзя, — парировала девушка.

Дин Томас негромко рассмеялся, Рон попытался скрыть зевок (он рассчитывал на спокойный сон, наивно надеясь, что Гермиона за день забыла о своих планах). Гарри с искренним удивлением уточнил:

— А у Хогвартса есть устав?

— До сегодняшнего вечера — был, — фыркнула Гермиона. — Когда же я вас обоих приучу читать?!

— Никогда, — с содроганием сообщил Рон, выползая из-за полога одетым. — Миона, ты уверена, что нам обязательно нужно?..

— Обязательно! — безапелляционно отрубила Гермиона.

— Рон, сопротивление бесполезно, — Гарри торопливо скомкал мантию-невидимку и сунул в карман джинсов. — Идём.

— Куда это вы? — заинтересовался Симус, поднимая голову от тетради. — Отбой уже был.

— По делам, — туманно сказал Гарри и вышел из спальни следом за Гермионой и Роном.

Под мантией они втроём помещались уже с трудом; хорошо ещё, никто из них не был толстым, зато Рон вырос невероятно долговязым и взирал на мир вровень со Снейпом и сверху вниз на всех остальных. Ноги, возможно, и были видны, но совсем чуть-чуть. К тому же с собой у них была бесценная карта мародёров, на которой чётко высвечивались имена Филча и миссис Норрис, в данный момент торчавших где-то в слизеринских подземельях и медленно перемещавшихся по коридору.

— Alohomora, — шепнул Гарри, коснувшись замкА библиотеки кончиком палочки. Всё равно он один из всех троих держал палочку наготове из-за карты.

Дверь, недовольно скрипнув, отворилась. Гриффиндорское Трио прикрыло её за собой, заметая следы, и, с облегчением сбросив мантию, прошагало сквозь библиотеку, возглавляемое Гермионой.

Проход в архив открылся так же просто; похоже, никому не приходило в голову, что студенты могут полезть в старые чужие документы. Да кому в здравом уме они сдались? «Я уже пришёл к выводу, что я псих, — мысленно усмехнулся Гарри. — По другому поводу, правда, но какая разница?».

Горы бумаг, карточек, тетрадей, книг (личные дневники?), пожелтевших и ветхих и запах пыли и покрытых вязью чернил страниц. Темно, но в узкое (зачем старым бумагам большое?) окно падало немного лунного света. Серебристого, как глаза Малфоя… Драко… «О ЧЁМ Я ДУМАЮ??!!!».

— Lumos, — три волшебных огня вполне сносно осветили комнату на тридцать шагов вперёд.

— Так, где же они? — Гермиона сунула свою палочку Рону и опустилась на колени перед ближайшей стопкой исписанной бумаги. — Та-ак… это у нас результаты СОВ за прошлые года, резервные копии. Последний год… мм… два года назад, как раз наши! Очевидно, ближе ко входу то, что поновее. А нам надо изучить документы примерно двухвековой давности.

Гриффиндорское Трио разделилось и принялось, пройдя немного вглубь, изучать бумаги, ища на них в первую очередь даты. Гарри перебирал хрупкие листки, таращась на них невидящим взглядом. Списки отсутствовавших в спальне после отбоя сто двадцать три года назад, дневник наблюдений за скучечервями преподавательницы ухода за магическими существами Мелинды Лисс — и что в них, спрашивается, можно такого наблюдать? — чьи-то сочинения по самым разным предметам с разными оценками, выставленными опять же разными почерками, выцветшие до нечитаемого состояния рецепты алкогольных коктейлей, записанных трясущейся рукой на салфетках, и записка. Написанная твёрдо и уверенно, лишь пожелтевшая; чернилам года ничего не сделали: «Милый Дарри! Ты знаешь, я по тебе очень скучаю в последнее время. И, учитывая, что со времени того скандала с Малфоем воздух светской жизни перестал быть мне мил, я решил, что нам нужно совместить приятное с полезным. Как насчёт того, чтобы я стал одним из преподавателей Хогвартса? Ты же помнишь, все мои ТРИТОНы были лучшими из возможных. И, поверь, с тех пор я ничего не забыл, совсем напротив. Например, в Трансфигурации я практикуюсь регулярно, да ты и сам наверняка это знаешь. Проверяй хоть сейчас. Так как? Убедился, хороший мой? Жду ответа в ближайшую неделю. Всегда твой, М. П.». Рядом с подписью была нарисована небольшая улыбающаяся рожица с растрёпанными волосами, чем-то похожая на то, что Гарри видел в зеркале каждый день.

— Герми! Посмотри, это не может быть частью того, что нам нужно?

— Ну-ка… — Гермиона погрузилась в чтение. — Это оно, Гарри! Если здесь и есть ещё что-то касающееся твоего предка, оно должно быть здесь. «Дарри» — это, надо полагать, Даррен Уизли, бывший директором Хогвартса в ту пору, когда твой предок преподавал. Я читала, что их связывали романтические отношения до самой смерти Майкла Поттера. Не было доказано, но ходили слухи, что к этой смерти была причастна семья Малфоев.

— Ну правильно, чего ещё ждать от этих паршивых хорьков, — буркнул Рон.

— Р-романтические отно… шения?! — Гарри показалось, от него во все стороны распространяются волны жара.

— Ну да, — пожала плечами Гермиона. — А что такого? Даже магглы уже не обращают внимания, кто, как, с кем и чем занимается. А среди волшебников бисексуальность всегда была нормой.

— Любовь — это прекрасно, независимо от того, на человека какого пола она направлена, — меланхолично добавил Рон. — Мне это мама сказала, когда я увидел целующихся Фреда и Джорджа.

— Фред и Джордж? Они… вместе? В этом смысле?

— Ну да. Они говорят, им так комфортней и проще. И ржут, советуя попробовать сделать это перед зеркалом, чтобы понять, каково им.

Гарри невольно рассмеялся и слегка умерил красноту лица.

— Ладно, мы говорим не о деле, — строго сказала Гермиона. — Надо искать документы.

Они копались в бумагах полночи, но так и не нашли больше ничего, связанного с Майклом Поттером, если не считать пары счетов за канцелярские принадлежности и послания Майкла Поттера к тогдашнему завхозу о том, что «эти три лоботряса» заслуживают мытья всех унитазов Хогвартса, включая те, что в женских туалетах, собственными зубными щётками; речь шла о натворивших что-то шестикурсниках. Да, по-видимому, Майкл Поттер не был мягким человеком. Особенно если вспомнить про его сомнительное хобби — модернизация Круциатуса. Интересно, что это может быть за слово, которое позволит освободиться от всепоглощающей, рвущей на части, жгущей, лишающей всякого соображения боли? Хотелось бы его знать.

Школа бурлила месяц. Каждый шаг Гарри, Святослава и профессора Паркера был отслежен десятками глаз и обсужден десятками голосов. Кто-то чрезвычайно «умный» сообщил об удивительном сходстве в «Ежедневный Пророк», и «ЕП», а после него и множество других колдовских средств массовой информации, весьма обстоятельно развил эту тему. Рита Скитер лично очень старалась. Строились самые глупые догадки и публиковались самые бредовые версии, начиная с высосанных из пальца описаний похождений отца Гарри в юности и заканчивая тем предположением, что Мальчика-который-выжил размножили магическим способом, неизвестным широкой публике, в целях защиты от Того-кого-нельзя-называть. Тут тоже были прения: то ли с Гарри Поттера сделали две копии, одному из этих получившихся троих изменили цвет глаз, скрыли шрам и отправили под выдуманным именем учиться, другому дали тёмные очки и отправили преподавать в Хогвартсе, и пусть, дескать, Вольдеморт гадает, который из троих настоящий. То ли копий сделали три, и все они обретаются в данный момент в школе магии и волшебства, а настоящий Поттер пребывает либо в астрале, либо в подвале у Дамблдора, где и постигает запредельные колдовские науки с целью окончательного убиения Тёмного Лорда. То ли настоящего Поттера похитил Вольдеморт, также откопировал, отправил эти копии в Хогвартс под разными именами (специально, чтобы всех запутать) и теперь зверски-злодейски и в страшном секрете пытает Золотого Мальчика, дабы либо переманить на свою сторону (как можно переманить пытками, никто особо не задумывался), либо выпить из него всю колдовскую силу и убить и уж тогда-то приняться со свежей энергией захватывать весь мир. Благо, то бишь не благо, а зло, уже некому будет ему противостоять.

Вся эта пустая трепотня сначала жутко раздражала Гарри; потом он просто перестал обращать на неё внимание. Ему и без неё было чем заняться, седьмой курс как-никак. Святослав каждый раз, свирепо сверкая своими карими глазами, уничтожал свежую газету с помощью всегда нового поджигающего заклятия, и Гарри даже удивлялся, как много их разных знает слизеринец. На профессора Паркера шумиха не действовала никак; по крайней мере, он ничем не выказывал, что вообще знает о ней, а в ответ на все лишние вопросы со стороны студентов не моргнув глазом (а может, и моргнув, Мерлин его там разберёт за этими очками) назначал лишние же футы домашнего задания, поэтому вопросы вскоре иссякли подчистую сами собой.

На Малфоя Гарри тоже старался не обращать внимания и вообще избегать; как ни странно, слизеринец вообще прекратил нападки на самого Гарри и его друзей — в благодарность, что ли? Но ведь он сказал «спасибо», и никто не ждал от него и этого, не то чтобы ещё каких-то действий.

По зрелом размышлении Гарри не был так уж против того, что ему самому могут нравиться не только девушки, но и юноши, в Хогвартсе было много симпатичных студентов, но Драко Малфой… эта альтернатива вызывала у Гарри волны здорового негодования и совсем нездорового мутного страха. Страха, что он может как-нибудь не сдержаться и провести кончиками пальцев по щеке Малфоя, чтобы выяснить, такая ли она шелковистая, какой кажется на вид, зарыться носом в гриву сияющих платиновых волос. Аргументы «Он мой злейший враг!», «Он наглый надменный хорёк!» и «Я ему в этом качестве уж точно не сдался, так что лучше подумать о ком-нибудь из девушек, или о Симусе, на худой конец» не действовали, разбиваемые соответственно контраргументами «А Вольдеморт у тебя уже в разряд друзей перешёл, что ли?», «Насчёт хорька мы уже выясняли ещё в больничном крыле, а по поводу наглости чья бы корова ни мычала, а твоя, Гарри, молчала» и «Да нууу?!! А как же ни в какие ворота не лезущий подарок на день рождения и эти странные взгляды во время трапез в Большом зале?». Гарри проявлял чудеса по укрытию на местности, замечая издали в толпе белокурую макушку Малфоя, и на совместных со Слизерином занятиях усиленно смотрел куда угодно, но только не на Серебряного Принца. Рон и Гермона единогласно решили, что Малфой был спасён от грифонов только благодаря пресловутому гриффиндорскому благородству и личному героизму Гарри и поддерживали его стремление держаться от «гнусного хорька» подальше, и брюнет не разубеждал друзей [«А что, разве они не правы?» — встряли обе сущности Гарри, гриффиндорская — с сомнением, а слизеринская — ехидно]. Масла в огонь мучений Гарри подливал тот факт, что за Малфоем, оказывается, пуская от вожделения слюни, бегает как минимум полшколы человек обоего пола, а вторая половина бегает за ним самим, Гарри, занимаясь тем же самым. Хотя поклонникам Малфоя везло больше: блондин изредка проявлял снисхождение и трахал кого-нибудь из них. Гарри же был не настолько раскрепощён, и на такие предложения просто медленно и мучительно краснел в ответ, что, по единодушному мнению окружающих, только прибавляло ему шарма.

Проклятье.

Через месяц пристальная слежка за ними тремя поуменьшилась, ибо общество не может обсуждать одну и ту же тему подряд долго в отсутствие новых сенсаций; никакого повода к сенсациям Гарри, Чижов и профессор Паркер не давали, а собственная фантазия газетчиков за месяц окончательно истощилась. Жизнь входила в привычное русло: учёба-друзья-квиддич. И Гарри отчаянно хотелось, чтобы она всё-таки в него вошла и больше никогда не выходила. Хотелось как раз потому, что гриффиндорец смутно ощущал: не будет такого уже никогда. Многосущная вещь, после долгих мучений и раздумий трансформированная в новые очки, с тонкой оправой и постепенно корректирующим зрение стеклом, очень, по мнению, Гермионы, шедшие Гарри, была оставлена в покое и успешно нервировала и так изведённого собственными эмоциями гриффиндорца всякий раз, как он касался её.

Что касается сведений о Майкле Поттере и семейных бумаг, которые он предположительно хранил, то ничего не выходило. Как минимум три раза в неделю Гарри, Рон и Гермиона пробирались в архив и перерывали его содержимое, но так ничего и не нашли. Они даже отыскали то, что, по-видимому, сохранилось в развалинах дома в Годриковой Лощине: обгорелые письма друзьям, написанные Джеймсом и Лили, много разрозненных кусков колдографий, рекламные листовки магазинов — яркие, движущиеся, и вместе с тем рваные, в копоти и мельчайших частичках цемента. Всё, что угодно, всякий хлам, дорогой только Гарри и только в силу того, что он принадлежал его родителям, но ничего об истории рода Поттеров или хотя бы, действительно, как ни возмутительно даже думать об это, внебрачных похождений Джеймса (хотя кем надо быть, чтобы хранить свидетельства измены там, где их могут найти?). Гермиона готова была пасть духом, Рон всю последнюю неделю твердил, что здесь бесполезно что-то искать, и, скорее всего, Майкл Поттер схоронил бумаги в месте, которое знал только он сам, он же не рассчитывал умереть так скоро, в возрасте шестидесяти двух лет — для волшебника это вообще не годы. Гарри не был против продолжать копаться в старых бумагах — ему было ценным каждое напоминание, каждая мелочь, принадлежавшая Лили и Джеймсу. Но он тоже не видел в этом практического смысла. Если бы всё было так просто: пришёл, нашёл и всё узнал.

Вольдеморт не спешил активизироваться; впрочем, Дамблдор всё равно говорил о необходимости практиковаться в Окклюменции. Снейп и Гарри одинаково были против, но с них всё-таки взяли слово, что после первого квиддичного матча сезона (Гриффиндор и Хаффлпафф) они начнут заниматься. Гарри приводил в качестве аргумента свою занятость именно квиддичными тренировками, каковое объяснение было внаглую шито белыми нитками: Ханна Эббот, ловец Хаффлпаффа, была хорошим человеком и практически никаким игроком в квиддич, тем более против Гарри, лучшего ловца Хогвартса за последние триста лет. Все трое — Гарри, Дамблдор и Снейп — прекрасно это всё знали, и Дамблдор дал Мальчику-который-выжил маленькую поблажку. «В конце концов, — пришло в голову Гарри, — очень может быть, что директор меня переживёт, ведь именно я — главная цель Вольдеморта. Так почему бы не сделать мне ма-аленький подарочек в виде пары месяцев, свободных от этих идиотских занятий со Снейпом?». Правда, Снейпа явно возмутило это потворство директора, хоть он и смолчал; ну да ладно, всё равно хуже относиться к нему преподаватель Зельеварения точно не станет.

Тренировки Гарри и в самом деле проводил, как капитан квиддичной команды. И иногда кидал странные выжидающие взгляды на пустые трибуны — будто хотел увидеть, как в блестящих белокурых волосах человека, который никогда не будет там сидеть во время тренировок Гриффиндора, запутываются солнечные лучи, образуя нечто вроде нимба — так уже бывало когда-то, но Гарри никогда не обращал внимания… «Ну можно ли быть таким идиотом?». Оказывается — можно. Да ещё как!

* * *

— Милый! — ласковый голосок Пэнси заставил слизеринского принца напрячься; не тренируй Драко с детства величавость и невозмутимость так, чтобы даже будучи застигнутым на унитазе без штанов он мог одним своим взглядом заставить вторгшихся ощутить себя полными идиотами, он бы подавился овсянкой. — Мама прислала мне сегодня письмо, ещё до завтрака. Она спрашивает, когда мы обменяемся кольцами и объявим о нашей помолвке.

Драко старательно жевал безвкусную овсянку, изображая, что поглощён этим процессом до глубины души. Конечно, Пэнси хорошенькая. И чистокровная. И для обеих семей этот брак будет чрезвычайно выгоден. Пэнси, кажется, даже влюблена в того, с кем обручена с колыбели. Впрочем, кто только не влюблён в недосягаемо прекрасного Драко Малфоя, в той или иной степени? «Один только Поттер, пожалуй», — невесело промелькнуло у Драко в голове.

Весь прошедший месяц зеленоглазый гриффиндорец всеми правдами и неправдами старался держаться подальше от Малфоя-младшего, словно последний был бешеным грифоном. Может, он жалеет, что спас жизнь врагу? Он же не знает, что Драко выбрал сторону Света. Ну да… «кому как, а мне твой выбор стороны вполне очевиден… я не нуждаюсь в напоминающих репликах, чтобы знать, что мы враги…». Драко до сих пор больно было вспоминать то письмо. Он сжёг его в приступе боли и злости, зато первое письмо оставил себе — чтобы смотреть на Его почерк, гладить бумагу, которой касались Его пальцы… Надо срочно сделать что-нибудь, совершить что-то гриффиндорское и неразумное, чтобы у этого недоразумения со шрамом спала пелена с его чудесных изумрудных глаз. Весь месяц Драко медленно погибал. Ему было так больно, так больно видеть, как от него отворачивается тот единственный, чьё внимание он не хотел бы потерять никогда, и так невыносимо прятать эту боль глубоко внутри, чтобы никто не заметил, даже Антон. Однажды Драко напился до положения риз и полночи прорыдал на плече у крёстного, повторяя: «Он меня не любит… он меня ненавидит… Северус, мне плохо, я умираю без него, убей меня сразу, пока я не — ик! — протрезвел!». Крёстный не стал убивать его, а уложил спать, позволил пропустить уроки первой половины дня и напоил антипохмельным зельем, когда Драко проспался. И даже ничего не сказал, только Поттеру теперь приходилось на Зельях и вовсе туго под ненавидящими взорами Снейпа. Если б не Чижов, который, несомненно, понимал в Зельях не меньше Драко (Антон рассказывал как-то об их совместном проекте, спасшем этот десяток студентов от Вольдемортовых прихвостней на достаточное время, чтобы аппарировать; именно это имел в виду Снейп на первом уроке зельеварения, расставляя пары), Поттер совсем погряз бы в отнятых у Гриффиндора баллах и неудовлетворительных оценках. Если бы только Поттер позволил, Драко с радостью объяснял бы ему всё в Зельях, чего тот не понимает или не знает… Но на эту роль, похоже, избран Чижов.

Отношение к кареглазому слизеринцу у Драко было противоречивое. С одной стороны, Святослава с Гарри связывала даже не дружба, а партнёрство, основанное не столько на желании вместе достигнуть определённых целей и взаимовыручке, сколько на этом странном сходстве и терпимости гриффиндорца. Святослав был импульсивен, мог крушить, не задумываясь, остывал медленно и тяжело. Несколько раз уже Корин и Святослав ссорились со скандалом и расставались «навеки», с руганью и пощёчинами. Потом они страстно мирились и не сводили друг с друга глаз, садились рядом на завтраке, обеде и ужине, ночами пропадали в закоулках Хогвартса, где никто не мог их застукать в самый интересный момент — зря, что ли, на Защите были скрывающие и маскирующие чары, по которым Паркер устроил поистине зверский зачёт? Драко это порой казалось жалкой пародией на то, что могло бы быть у них с Гарри. Корин похож на Драко, хотя и не особо, Святослав почти точная копия Гарри. Малфоя-младшего словно током ударяло, если он видел их со спины и не мог сразу понять, Поттер это или Чижов. Хотя, конечно, это было глупо. Иными словами, Драко ничего не имел против Чижова. Но он жгуче, страшно, по-чёрному ему завидовал — у него самого не было возможности работать с Гарри почти на половине предметов, говорить с ним, касаться изредка его рук, волос, помогать ему, учиться у него самому, а были только одинокие длинные ночи и редкая мастурбация в ванной старост с фантазиями о Гарри. Жалко, мелко, убого… больно.

При таком раскладе Драко думал обо всём, чём угодно, но не о перспективе брака с Пэнси. Тем более что теперь имелся подводный камень, на взгляд Драко, просто целый риф, о который непременно разобьётся лодка этого будущего брака: любовь к Поттеру. Драко не мог быть с кем-то другим. Это было бы бессмысленно. Это было попросту невозможно.

— Пэнси, мне кажется, нет нужды торопиться. Мы ведь даже ещё не закончили школу.

— Драко, дорогой, я же не предлагаю пожениться немедленно! — Пэнси капризно надула губки. Дура. Симпатичная, к седьмому курсу она постройнела и перекрасила волосы, но дура набитая, этого у неё не отнять. — А семнадцать лет — это просто идеальный возраст для помолвки.

«Я бы охотно, как бы это грамотно сказать, помолвился. Только не с тобой».

— Всё же, Пэнси, мне сейчас не до этого, — Драко говорил мягко, но непреклонно. — Если не случится ничего непредвиденного, мы сделаем это летом.

— Ещё так долго ждать? — разочарованно протянула Пэнси. — Да что может случиться!..

— Много чего, Пэнс, — Драко честно старался быть терпеливым, но, видит Бог, ни один святой не выдержал бы долгого серьёзного разговора с Пэнси Паркинсон. — Паркер верно говорил, идёт война. Кто-нибудь из нас может умереть, например. Или, скажем, Министерство заморозит мои счета и посадит отца в Азкабан — пожалуй, ты сразу разлюбишь бедного во всех смыслах этого слова Драко Малфоя, а?

— О, Драко, как ты можешь так говорить? — неподдельно возмутилась Пэнси. — Я не могу тебя разлюбить!

«Потому что не любишь. Я теперь знаю, что такое любить, хотя, о Мерлин, я бы с радостью этого не ведал до самой смерти».

— Всё, Пэнси, мы обо всём договорились, — Драко отодвинул тарелку с не лезшей в горло кашей и встал. — Идём. Опоздаем на Защиту — Паркер баллы снимет, да ещё и отработку назначит.

Хмурая Пэнси следовала за Драко, так же как и молчаливые Крэбб и Гойл. Свита Слизеринского Принца, чёрт бы её побрал. Зачем они все ему? Зачем вообще всё, если… Стоп, лучше сразу перестать об этом думать, иначе велика вероятность окончательно сбить себе рабочий настрой и растерять ко всем Вольдемортам навязшую в зубах самодисциплину, а такого Паркер не прощает.

— Добрый день, — кем же он всё-таки приходится Гарри, что у них так похожи голоса? Один в один. — Сегодня у нас полностью практическое занятие. Пока я объясняю, о чём конкретно речь, сдайте домашние эссе.

Меньше двух футов Паркер ещё ни разу не задавал, и порой даже Грэйнджер с трудом дотягивала до предлагаемого объёма. Кому было легко, так это Поттеру. Лучшим по Защите он был не зря и знал столько о заклятиях, что Драко подозревал иногда: никакой преподаватель гриффиндорцу не требуется.

— Мы будем практиковаться во всём, что прошли до сих пор плюс связывающее заклятие, заклятия Таранталлегра, Серпенсортиа и всевидения и то, о чём было ваше домашнее эссе.

Эссе? Он имеет в виду всевозможные ментальные щиты и атаки и их применение в зависимости от личных способностей и обстановки? Но они же ни в чём не практиковались, это было только эссе!

Судя по потрясённым физиономиям всех остальных, они тоже пришли к выводу, что так нечестно. Но преподаватель так явно не считал.

— Считайте это незапланированной контрольной и проверкой, сами ли вы выполняли домашнее задание. Справитесь за половину занятия — начнём новую теорию. Не справитесь — напишете три фута об этой теории.

Ну что ж… Малфой вытащил палочку. Они с Антоном всегда выполняли задания чётко и быстро, и то, что Крестов — эмпат, наверняка поможет с ментальными заклятиями.

— Да, и ещё одно. Сегодня вы меняете свои пары. Будете работать так, как я сейчас расставлю, и до тех пор, пока я не сделаю новую перемену. А то вы уже привыкли.

Чтоб Вам лопнуть, профессор Паркер, единодушно читалось на лицах семикурсников.

«Что ж, надеюсь, мне хотя бы не достанется Лонгботтом».

— Крестов — Финниган, Забини — Лонгботтом [«Уже легче. Бедный Блейз»], Дабор — Томас, Грэйнджер — Гойл, Патил — Крэбб, Браун — Паркинсон [«Вот злыдень. Ставлю правую руку на то, что он не случайно планомерно сталкивает Слизерин и Гриффиндор»], Чижов — Уизли, Поттер — Малфой…

«Что?»

— Все всё поняли? Приступайте. Первый названный в паре нападает, второй обороняется, когда всё, что было озвучено выше, прогоните — меняетесь. Долго не ковыряться на одном и том же, действовать динамично и с выдумкой. Сделаю вам поблажку, исключу возможность попасть в сражающихся рядом. Начали! — Паркер взмахнул рукой (без палочки, между прочим), расширяя помещение до достаточных размеров (не иначе как с четвёртым измерением работает, жаль, не научит, это тема Трансфигурации) и разделяя свежеиспечённые пары поглощающими барьерами. Сквозь эти барьеры не пробивалось ничего магического и ни одного звука или несанкционированного тела заодно. Правда, было всё видно. Кристофер Паркер был чертовски силён. Дьявольская сила в хрупком теле — как у Гарри, как у Чижова. Интересно всё-таки, почему эти трое так похожи друг на друга?

— Ну что, Потти, нападай, — Драко развернулся к гриффиндорцу: зелёные глаза расширены, тёмные бровки горестно заломлены, розовые губы горестно приоткрыты. Неужели ему настолько невыносима мысль контактировать с Драко?

— Не называй меня Потти.

— Почему бы, собственно, и нет, Потти? — Драко картинно изогнул бровь.

— Тогда я буду звать тебя Дракоша, — неожиданно ухмыльнулся Золотой мальчик, вполне так себе по-слизерински.

Драко поперхнулся.

— Не надо, Поттер. Лучше нападай.

— Как скажешь, Малфой, — где эта невинная Гриффиндорская гордость научилась таким ухмылкам? — Stupefai Maxima!

— Protego!

Поттер взломал его щит прежде, чем он успел сосредоточиться на поддержании силового контакта со своим заклинанием (и когда только успел наложить на себя Визус?). Драко отшвырнуло к барьеру.

— Малфой, ты как? — Поттер встревожено опустил палочку.

— Я в порядке, — зло бросил Драко, вставая на ватные ноги. — Ещё скажи, что не хотел! Нападай! Это урок Защиты или гриффиндорского милосердия?

Изумрудные глаза недобро прищурились.

— Защиты, ты прав. Так защищайся! Expelliarmus!

— Protego Maxima!

Узор уязвимости обведён, и Драко ценой ушибленного локтя увернулся от Экспеллиармуса. Палочка сама выпала из занемевшей от боли руки. «Определённо, ЗОТС — не моя стихия».

— Serpensortia Doublire! — Поттер прошипел что-то появившимся змеям — ну да, почему бы ему не использовать свою змееязычность? — Petrificus Totalus!

Драко дёрнулся — одна из змей ужалила его в левую ногу, зато Петрификус задел только правую руку, которая всё равно была неработоспособной из-за локтя. Он торопливо подобрал палочку левой и пробормотал заклятие рикошетирующего щита.

— Impedimenta! — ага, Великий Поттер тоже допускает ляпы.

Связывающее заклятие отлетело в Поттера, тот упруго отскочил, подставляя под удар одну из змей. Поскольку та тоже была порождена заклинанием, и Импедимента, и змея исчезли. Воспользовавшись тем, что Поттер отвлёкся, Драко наложил на себя зеркало, отражающее всё адресно тому, кто нападает, и Протего Максима.

— Expelliarmus! — складывалось впечатление, что Поттеру надоело возиться, и он решил покончить с этой игрой побыстрее.

Одним этим несчастным Экспеллиармусом гриффиндорец вскрыл все щиты Драко меньше, чем за секунду. Уже когда палочка вырывалась из руки, как живая, Малфой-младший из чистой вредности успел шепнуть:

— Tarantallegra!

Заклятие попало в Поттера, но он сказал Фините Инкантатем едва ли не раньше, чем Таранталлегра его достигла, и одновременно очень ловко поймал преданно подлетевшую к нему палочку Драко. Ну что тут скажешь, прирождённый ловец.

— Достаточно, мистер Поттер, мистер Малфой, — вклинился в паузу образовавшийся рядом Паркер. — Можете меняться, а потом займётесь ментальными чарами.

Почему бы и нет?

Драко нападал, но в голове путалось, ноги подламывались, перед глазами периодически возникала странная муть. То ли Поттеру не пошли на пользу лекции Паркера о самодисциплине и контроле над собственной силой, то ли для него это была действительно маленькая мощность, но для Драко, никогда не претендовавшего на роль сильномогучего спасителя мира, этого было многовато. Может, Чижов как-то притерпелся, а у него, Драко, почему-то не выходит…

Ни одного щита Поттера Драко не вскрыл, даже с Визус Супер Экстра. Рикошетирующий щит отразил Ступефай обратно в Драко, и тот даже не попробовал скрыться с пути заклятия, занятый чрезвычайно важной проблемой: как удержать это вольдемортово равновесие, стоя на этих вольдемортовых ватных ногах, которые стоят на странно качающемся вольдемортовом полу… Следовало сказать Паркеру или хоть Поттеру о своём состоянии, но гордость душила Драко, а он не оказывал, обессилев, никакого сопротивления.

Шмяк. К сожалению, равновесие удержать не удалось. Ну и Вольдеморт с ним… Драко с удовольствием расслабил спину, чувствуя, как прохлада пола проникает сквозь мантию.

— Малфой, ты что? Малфой, ты в порядке? — совершенное лицо замаячило над Драко.

— Я прекрасно чувствую себя, Поттер, спасибо за внимание.

«Не хочу, чтобы ты беспокоился обо мне из-за своего долбанного гриффиндорского благородства! Оно у меня уже в зубах навязло… Гарри, ах, Гарри, ну почему ты не можешь любить меня хоть немного? Я же люблю тебя, я жить без тебя не могу, я так тебя люблю, несносный ты очкарик…»

— Что, Малфой? Ты… т-так тихо говоришь, повтори, — Поттер осторожно приподнял голову блондина с жёсткого пола, придержал за безвольно обмякшие плечи.

— Не буду, — по-детски сказал Драко.

— Ну не будь, — фыркнул Поттер. И его голос раздался уже с другой стороны:

— Ennervate Maxima!

Опа. Вот это хорошая вещь. Драко моментально обрёл ясность в голове и приблизительный контроль над собственным телом. И возблагодарил небеса за то, что у него не было сил говорить громко. Как бы ещё отреагировал Мальчик-который-краснеет-при-словосочетании-«французский-поцелуй» на подобные признания… Драко сел, старательно изображая чрезмерную слабость — чтобы иметь законную причину не вылезать из сильных и чутких объятий Поттера. Как ни странно, гриффиндорец и сам не торопился его отпускать. Будто ему нравилось держать Драко…

— Мистер Малфой, вы в состоянии практиковать ментальные атаки и защиты? — раздался голос Поттера, пардон, Паркера, с той же стороны, откуда прилетел Эннервэйт. — Кстати, пять баллов со Слизерина за плохое нападение и пять Гриффиндору за удачные атаки.

Прекрасно. Чёртов Паркер прав, но если бы он хотя бы говорил не таким сухим тоном, будто его, этот тон (а то и профессора целиком) подвесили над костром и вялили там дней десять подряд.

— В состоянии, профессор.

— Отлично. Тогда практикуйте, — Паркер исчез из поля зрения и слуха

Аппарирует он, что ли, по классу? Если не знать, что в Хоге нельзя аппарировать, то можно так и подумать…

— Драко, ты точно в порядке? — настырно уточнил Поттер.

— Ты назвал меня Драко?

— А… э… если тебе не нравится, я не буду тебя так называть, — отчего-то смутился Поттер, делаясь пунцовым.

— Да нет… нравится. Называй, пожалуй, — сказал Драко так осторожно, будто шёл по первому льду, угрожающе трещащему под ногами.

— А… ладно. А ты зови меня Гарри… хорошо?

— Хорошо… Гарри.

Оба замолчали, немного в шоке от своего диалога. То ли они сошли с ума, то ли весь мир вокруг двинулся, тихо шифером шурша. Гриффиндорец продолжал бережно и нежно обнимать Драко. От него снова пахло мёдом и чуть-чуть — мятным шампунем, а ещё средством по уходу за метлой… Драко прикрыл глаза, опираясь спиной о грудь Поттера… Гарри… и вдыхая полные лёгкие. Голова снова слегка закружилась — от блаженства, на которое Драко никогда и не рассчитывал. «Бог мой, у меня встаёт. На Поттера. На Гарри».

Гарри прерывисто вздохнул и с чем-то, похожим на неохоту, разомкнул руки.

— Нам нужно практиковаться, — сдавленно высказался он, обдавая ухо Драко горячим дыханием, не дающим сосредоточиться на смысле слов.

— Давай практиковаться, — сдержанно согласился слизеринец, прилагая бешеные усилия, чтобы отодвинуться прочь от брюнета. — Кто начнёт?

— Ты начинай, — бессовестно спихнул на него все шишки гриффиндорец. — Заодно посмотрим, насколько ты в состоянии.

— Мерлин, ты начинаешь говорить, как Паркер, — в притворном ужасе закатил глаза Драко и взмахнул палочкой, произнося заклятие проникновения в мысли.

* * *

Гарри узнал заклятие проникновения в мысли по первым слогам, и всё, что он чётко осознавал в этот момент — это то, что нельзя дать Драко прочитать единственную связную мысль гриффиндорца на данный момент, звучавшую как «Боже, какие у него губы… какие они на вкус? И, наверное, такие нежные…». От испуга, который последовал сразу за тем, как Гарри прикинул возможную реакцию слизеринца (что-то вроде «Бог мой, Потти, никогда бы не подумал, что Мальчик-который-выжил интересуется другими мальчиками»), гриффиндорец поставил такой мощный щит, что Драко буквально вышибло из чужого разума. Открыв глаза, Гарри увидел, что слизеринец, морщась, массирует себе виски.

— Поттер, ну зачем же так грубо? То есть Гарри… Я же не Вольдеморт! И не Пожиратель Смерти, и даже никогда им не стану. Можно было бы и полегче.

— Ты… серьёзно?

— Конечно, серьёзно, — абсолютно серьёзно подтвердил Малфой, серьёзно глядя Гарри прямо в глаза. — Видишь, у меня глаза не красные, а серые? Это значит, я не Вольдеморт.

— Очень смешно, — Гарри хотел было уже популярно объяснить на повышенных тонах невыносимому слизеринцу, над какими темами стоит шутить, а над какими нет, как вдруг до него кое-что дошло. — Стоп.

— Я и так никуда не убегаю, — невозмутимо заметил Мал… Драко. В серых — нет, серебристых, серебряных, прекрасных — глазах плясали весёлые бесенята.

— Ты называешь Вольдеморта по имени?

— Тебе можно, и Грэйнджер с Уизли тоже — так почему мне нельзя?

— Но мы же против Вольдеморта.

— Я тоже против.

— Что?!

— Не веришь мне — спроси у директора, — Драко улыбался Гарри так нежно и мягко, как никто и никогда до него. Показалось ли Гарри, или Малфой, пристроив голову у него на руках, действительно бормотал что-то вроде «я люблю тебя»? — Я пораскинул мозгами и решил, что старина Волди никак не устоит против такого крутого парня, как ты. Вот и перешёл на вашу сторону.

Гарри нервно раскашлялся пополам со смехом.

— Ты не шутишь… Драко?

— Нет, Гарри. Такими вещами не шутят, — Драко не улыбался больше и следил за Гарри внимательно-изучающим взором.

— Ну… э-э… ты молодец. Давай продолжим практиковаться с ментальными заклятиями, — Гарри чувствовал, что у него пылают даже уши и шея от этого взгляда. Так его не смущало даже предложение трёх незнакомых девушек с пятого курса Хаффлпаффа переспать с ними всеми разом.

— Давай. Нападай теперь ты.

Гарри откашлялся и всё равно срывающимся голосом произнёс то же самое заклятие, что и Драко минутой раньше.

Блондин, в отличие от самого Гарри, не ставил никаких щитов, позволив гриффиндорцу свободно копаться в своих мыслях. Самой заметной и яркой, не прочесть которую было невозможно, была такая: «Я люблю тебя, Поттер. Тьфу, то есть Гарри. И что мне, Салазар задери, с этим делать?».

Ошеломлённый гриффиндорец вывалился из сознания слизеринца на всех парах. Блондин внимательно смотрел на него, ожидая ответа на заданный в мыслях вопрос. Гарри глубоко вздохнул, пару раз открыл и закрыл рот, никак не решаясь на что-нибудь определённое, и принял решение не отвечать вовсе. По крайней мере, не в ближайшие пять минут. А чтобы на него не смотрели больше так ласково и выжидающе, он обхватил руками плечи Драко и робко коснулся губами губ блондина.

Это было сладко, так сладко, что дух захватывало, так упоительно, как входить в «штопор» на метле, так восхитительно и правильно, как будто весь тот месяц, что он провёл, скрываясь от Драко Малфоя, был самой ужасной ошибкой в его жизни… Гарри целовал податливые губы, сразу же ответившие ему, наслаждаясь каждым мгновением; острый горячий язычок скользнул меж его собственных губ, нерешительно погладив его дёсны. Гарри подумал немного и ответил Драко тем же. Он совсем этого не умел, но это было так хорошо, так затягивающее, так нежно и страстно одновременно, что только полная нехватка кислорода заставила обоих оторваться друг от друга.

Они почти испуганно смотрели один на другого, тяжело дыша, и громкий, усиленный заклинанием, звук хлопка в ладоши, отвлёк их внимание как нельзя кстати, потому что они оба понятия не имели, что им теперь друг другу сказать.

— Достаточно! — раздался спокойный голос профессора Паркера. Барьеры исчезли. — Все поработали хорошо, но медленно. Поэтому теорию овладения невербальной и беспалочковой магией для начала изучите самостоятельно и принесёте мне сочинение, о котором я говорил в начале урока.

«Урока? Какого урока? Ах да, мы же на уроке… Но почему?.. Он же не мог ничего не заметить! И не может быть так, чтобы НИКТО ничего не заметил!!»

— За урок Гриффиндор получает тридцать баллов, Слизерин двадцать. Могло быть и больше, но мистер Крэбб и мистер Гойл упорно тянут свой факультет назад. Итак, домашнее задание у вас есть, в лазарет не требуется никому. Всем спасибо, все свободны.

Кажется, никто действительно ничего не заметил — ни шепотка за спиной, ни удивлённого или насмешливого взгляда. И преподаватель молчит — но ведь он не мог не видеть! Это продолжалось, по субъективным ощущениям Гарри, целую вечность, а Паркер успел заметить всё в доли секунды: как кто держит палочку, какое заклятие произносит, как вскрывает щиты и кто кому что шепчет — сколько баллов потеряли факультеты из-за болтовни на уроке или даже обмена записками вроде бы за спиной отвернувшегося к доске преподавателя — не перечесть! Одно Гарри знал точно — если спросить обо всём этом профессора Паркера (хотя язык всё равно не повернётся упоминать вслух, что он целовался с Драко Малфоем), то всё, что он получит — пару лишних футов домашнего задания.

Позже вечером Гарри соврал Рону и Гермионе, что ему срочно нужно в библиотеку, и под большим секретом сходил к Дамблдору. Директор целиком и полностью подтвердил слова Малфоя и добавил, хитро поблёскивая глазами над своими очками-половинками, что он лично очень рад, что Гарри и Драко нашли общий язык. Гарри едва сдержался, чтобы не ляпнуть: «Вообще-то, мы использовали два языка, его и мой, вместе, директор, сэр».

Крики и тихие слова, полные боли, полные страха — не за себя, за кого-то… «Нет, только не Гарри!… Гарри, назад!!.. Уже ничего нельзя сделать, Гарри, смирись с этим… НЕТ! Сириус, нет!!»… Лица родителей, Сириуса, Седрика и множества других людей, уже мёртвых, совсем мёртвых, а он, Гарри, кажется, зачем-то ещё жив… Круговорот, вихрь мёртвых лиц, который затягивает, и нет сил ему противиться… «Ты умрёшь, Гарри Поттер…»… Кто это сказал и когда? Не всё ли равно? Мы все умрём, обязательно умрём, но почему ему, Гарри, пришлось узнать об этом так рано?.. Шипящий голос Вольдеморта, который когда-то тоже был мальчиком, узнавшим, что есть смерть — и не захотевшим умирать… Красные глаза и мертвенно-белая чешуя медленно, мучительно превращаются в прекрасные серебристые омуты — как сгущённые лунные лучи — и светлую, аристократичную, матовую нежнейшую кожу…

Последний эпизод сна показался Гарри отчего-то самым жутким из всех, когда-либо им виденных, кошмаров. Он сел на кровати, подтягивая колени к подбородку и обхватывая их руками. «Это был просто сон. Кошмарный сон. Бр-р…».

На этот раз Гарри не кричал во сне, но лицо было мокрым, на губах был солёный привкус — значит, беззвучно (ведь все остальные спят) плакал. Больше сегодня не уснуть, а ведь только два часа ночи… Но сна не было ни в одном глазу, кошмарный сон всё ещё метался по мозгу, отравляя мысли. Гарри посидел немного на кровати и неслышно встал. Сидеть в спальне и слушать похрапывание однокурсников почему-то казалось невыносимым. Поверх обычной мантии Гарри накинул мантию-невидимку и выскользнул за дверь Полная Дама даже, похоже, не проснулась, выпуская его из гостиной. «В Багдаде всё спокойно», — сыронизировал Гарри, идя по пустынным тёмным коридорам. Ни Филча, ни миссис Норрис, ни дежурного преподавателя. Ни звука, ни движения.

На улице, разумеется, тоже никого не было. Гарри пересёк двор и направился к озеру. Ого. А тут Гарри уже не один. Яркий лунный свет заливал длинные, непривычно спутанные платиновые пряди и чёрную шёлковую мантию. Драко Малфой молча курил, стряхивая пепел на траву такими нервными движениями, что странно было, как сигарета ещё цела.

Гарри сбросил мантию-невидимку и подошёл поближе. Ничего не говоря, встал рядом. Драко ничем не выказывал, что заметил присутствие Гарри, оставаясь неподвижным, но гриффиндорец был уверен, что всё он заметил.

Молчание тянулось и тянулось, но, как ни странно, не было натянутым. И Гарри, осмелев от этой прохладной ночи и мерцающего лунного света, приобнял Драко за плечи. Слизеринец медленно выкинул сигарету и, всё так же, не говоря ни слова, потянул Гарри на траву за собой. Гарри подчинился, с лёгким холодком где-то в районе желудка ожидая, что сейчас будет. Но чего он точно не ожидал, так это того, что надменный и саркастичный Малфой уткнётся лицом ему в грудь и будет глухо рыдать. Плечи и спина Драко судорожно вздрагивали; Гарри сидел, как пришибленный, с минуту, а потом осторожно, опасаясь, что его оттолкнут, начал гладить эти хрупкие плечи и спину, на которой можно было пересчитать все позвонки… только время для этого было совсем неподходящим. Драко Малфой продолжал рыдать, наверное, он просто не мог больше носить эти слёзы в себе и остановить теперь, когда они наконец-то вырвались наружу, а Гарри Поттер нежно и ласково утешал его, без слов поддерживая, сцеловывая солёные слёзы со щёк и покрасневшего носа, прижимая к себе и ероша мягкие тёплые пряди волос, казавшихся Гарри уже не платиновыми, а просто белоснежными — будто седыми.

Гарри казалось, они совершенно одни в этом странном мире, и он не хотел, чтобы появлялся кто-либо ещё; почему бы богу не создать отдельный мир для них двоих, для бога это было бы совсем не трудно? Вот такой мир, пронизывающе-холодный, залитый лунным светом, с озером, травой и — Драко… таким прекрасным, таким совершенным. Только не таким несчастным, пожалуй.

Малфой прекратил плакать так же неожиданно, как начал. Гарри понял это только потому, что слизеринец словно закаменел под успокаивающе поглаживающими его ладонями и напряжённо отодвинулся.

— Как ты теперь, Драко? — мягко спросил Гарри.

— Спасибо, отлично, — прозвучал холодный ответ. Гарри тихонько вздохнул. А какого ответа ещё можно было ждать от привыкшего никому ничего ни за что не показывать Малфоя? Странно ещё, что Драко не вскочил и не унёсся прочь на всех парах сразу же, как понял, что отрыдался.

Они молча сидели у озера. Слизеринец больше не отодвигался, и Гарри не проявлял поползновений приблизиться. Сближение с Драко Малфоем напоминало ему приручение бродячего котёнка: весь из себя трогательный и маленький, и так жалобно мяукает, но стоит приблизиться и взять в руки, как сразу выпускаются крохотные острые коготки и раздаётся паническое шипение. Надо действовать осторожно, если не хочешь спугнуть такого котёнка. Летом, в конце июля, Гарри был непоколебимо уверен, что он предпримет всё, чтобы не допустить этого сближения. Это могло показаться забавным, но теперь он был так же твёрдо уверен в совершенно обратном.

— Завтра меня не будет в Хогвартсе, — вдруг сказал Драко.

— Почему? — рискнул поинтересоваться Гарри.

— Мой отец… мёртв. Пожиратели напали на какой-то маггловский приют в Лондоне. Авроры пришли туда очень быстро и готовыми к драке. Половине Пожирателей удалось уйти. Но мой отец не успел. Мне прислали извещение из Министерства после ужина, — Драко изъяснялся коротко, почти что телеграфными предложениями, отрывисто.

Гарри молчал. Люциус Малфой всегда представлялся ему беспросветной сволочью, без всяких сомнений, заслуживающей не одной, а десятка смертей. Но ему также казалось, что эта сволочь выскользнет из любой ловушки и вывернется из любого капкана, недаром Вольдеморт любил называть Люциуса «мой скользкий друг». Оказалось, не так. Гриффиндорец никогда не задумывался, что Драко, возможно, по-своему любил отца, и эта смерть могла стать для Малфоя-младшего серьёзным ударом. Сам Гарри, по крайней мере, потерял родителей в таком возрасте, когда потери глобальнее, чем выпавшая из рук погремушка, не осознаются.

— Но ведь с твоей матерью всё в порядке, — мягко сказал гриффиндорец. — Вдвоём вам будет легче.

— Нарцисса во Франции, — бесстрастно откликнулся Драко. — У нас там есть имение, и она не собирается приезжать в Англию из-за таких пустяков.

«Пустяков?!»

— А вообще, Поттер, ты должен радоваться. Тебе же меньше помех на пути к Вольдеморту.

— Я никогда не радовался чужой смерти и не буду, — огрызнулся Гарри. — Кроме того… Гарри.

— Что?

— Гарри. Мы договорились называть друг друга по имени, Драко.

— О, чёрт, Поттер, — вздрогнул Драко, — то есть Гарри. Почему ты такой… добрый?

— Я не хочу быть злым. Добрым, знаешь ли, куда проще, а мне и без того не сахарно живётся, чтобы я дополнительно усложнял себе жизнь, — с трудом сдерживая смех, объяснил Гарри.

Слизеринец обескуражено замолчал и, подумав, сменил тему.

— Завтра я уеду в Лондон. Похороню отца в Малфой-мэноре — если, конечно, мне отдадут тело государственного преступника. Потом надо будет как-то уладить текущие дела. Так что как минимум неделю меня не будет в Хогвартсе.

— Жаль, — искренне сказал Гарри.

— Жаль? — Драко пронизывающе глянул на Гарри. — А что бы ты делал, Гарри, если бы я здесь остался? Зачем бы я был тебе нужен?

Гарри задумчиво прищурился. Он и сам не знал… сказать так точно не сумел бы, точнее, сформулировать.

— Ответишь мне, когда я приеду, — усмехнулся Драко и поднялся на ноги.

— Хорошо, — улыбнулся Гарри. — И… удачи тебе, Драко.

— Спасибо, Гарри, — с совершенно непроницаемым лицом Серебряный Принц Слизерина развернулся и пошёл к зАмку.

Гарри с улыбкой, достаточной для постановки диагноза «клинический дебил», смотрел вслед изящной чёрной фигуре, увенчанной копной светлых волос, как короной.

С утра во всех газетах было по огромному заголовку о наглом нападении Пожирателей Смерти и о беспредельной храбрости и умении Авроров, убивших целую толпу, к сожалению, сопротивлявшихся при задержании («ну да, кто бы мог подумать, что они не бросят палочки и не сдадутся сами!») приспешников Вольдеморта. В том числе печально известных Люциуса Малфоя и Августуса Руквуда. Приводились наспех скомпонованные сведения об обоих, мимоходом, как обычно, проезжались по Гарри (ну как же можно писать о Вольдеморте и Пожирателях и не упомянуть Мальчика-который-всех-спасёт!). У Руквуда не было детей, поэтому газетчики с Ритой Скитер во главе отрывались на Драко Малфое. Фотографии «наследника бывшей правой руки Того-кого-нельзя-называть» были везде, и на большинстве из них Драко показывал доставшим его до печёнок репортёрам оттопыренный средний палец. Данный факт позволил им предположить, что сын унаследовал от отца все дурные черты характера и, несомненно, встанет на ту же кривую дорожку, что привела Люциуса Малфоя к смерти от рук доблестных Авроров Министерства. Гарри скривился и отбросил «Пророк». Они все ничего не понимают! Абсолютно ничего!

— Вот это да! Так хорьку и надо! — возликовал Рон, сворачивая газету.

— Рон, как ты можешь радоваться чужой смерти? — с отвращением спросил Гарри. Рон непонимающе уставился на лучшего друга.

— Но, Гарри, это же Люциус Малфой умер! И тебе разве жаль, что задницу этого наглого хорька больше не будет прикрывать всемогущий папочка?

— Да, жаль, — Гарри резко встал, едва не опрокинув стул, его всего трясло от с трудом сдерживаемого гнева. — Кто бы ни умер — это плохо. Так нельзя, чтобы люди умирали, Рон, понимаешь?! Один Вольдеморт должен умереть, либо я, либо оба вместе! ВСЕ остальные жертвы — лишние и бессмысленные, Рон, как ты не можешь понять?!!

Гарри вдруг понял, что он кричал во время этой обличительной речи, и в Большом Зале установилась мёртвая тишина, и все глаза жадно устремлены на него. О, чёрт… Гриффиндорец почти выбежал из Зала, его шаги по каменному полу в гробовой тиши гулко отдавались в ушах.

Ничего, пусть свыкнутся с мыслью, что можно иметь немного другую точку зрения. Пусть поймут, что он не пойдёт убивать Волдю, как жертвенный баран… он пойдёт туда как думающий баран, ага… потому что так или иначе, он всё равно туда пойдёт. Гарри завернул в незнакомый коридор и сбавил скорость. Пусть хотя бы свыкнутся с мыслью, что Золотой Мальчик сделан не из сахара и тоже умеет — и будет! — действовать окружающим на нервы. И то хлеб. «Драко, Драко… Как просто было писать тебе гадости летом, не зная, что ты займёшь все мои мысли… Может, написать тебе что-нибудь ободряющее теперь? Это можно…»

Поплутав с полчаса по неизученной части Хогвартса, Гарри вернулся в Гриффиндорскую башню, где никого не было. Не успел Гарри порадоваться такому удачному сложению обстоятельств, как вспомнил, что, вообще-то уже пятнадцать минут как начался урок Трансфигурации. Без сомнения, МакГонагалл видела его за завтраком — да весь зал пялился, чего уж там — и придумать отговорку будет очень сложно. Не говорить же правду.

Гарри за десять минут сотворил вполне, по его мнению, ободряющее письмо и отправил с ним Хедвиг. На трансфигурацию он опоздал уже безнадёжно. Прикинув, сколько времени уйдёт на то, чтобы добраться до нужного кабинета и, бормоча извинения, сесть на своё место, Гарри решил вообще туда не ходить и сразу отправился к классу Зелий, следовавших по расписанию за Трансфигурацией.

Класс был закрыт, наверное, у Снейпа окно. Гарри, скрестив ноги по-турецки, устало сел прямо на холодный пол подземелий, откинул голову к стене и прикрыл глаза.

— Мистер Поттер? Что вы тут делаете? — таким снейповским голосом можно убивать на месте. «Интересно, он никогда не пробовал поговорить с Волдиком в таком тоне? Значительно облегчил бы мне жизнь».

— Жду урока, сэр, — отрапортовал Гарри, открывая глаза.

— Насколько мне известно, у вас должен быть урок прямо сейчас, и это не Зелья. Профессор МакГонагалл знает, что вы здесь?

— Нет, сэр. Я… прогулял Трансфигурацию.

Снейп, похоже, лишился дара речи. Ради одного этого стоило прогулять урок собственного декана. Гарри полюбовался на ошеломлённую физиономию зельевара и решил его добить:

— После того, сэр, как я накричал на Рона за завтраком из-за того, что он обрадовался смерти Люциуса Малфоя, я пошёл отправить письмо Драко. Ему сейчас очень тяжело, я думаю, вы понимаете, сэр. Люциус был его отцом, пусть даже, откровенно говоря, фиговым.

Снейп по-прежнему молчал, и Гарри оставалось восхищаться его выдержкой, не давшей челюсти мастера Зелий упасть на пол прямо перед гриффиндорцем.

— Поттер, да встаньте вы, наконец. Застудите себе что-нибудь, магический мир не перенесёт.

Теперь наступила очередь Гарри удерживать челюсть на положенном месте. Он встал и всё-таки уронил челюсть, услышав:

— До начала урока ещё пятнадцать минут. Идёмте, я налью вам чаю, и поговорим серьёзно.

Темой серьёзного разговора стал Драко Малфой. «И почему меня это совсем не удивляет?»

— Поттер, скажите прямо, что происходит между Вами и моим крестником?

«Чтоб я сам знал. А чай неплохой. Ну, было бы странно, если бы хороший зельевар плохо готовил». Гарри отхлебнул чая и, честными глазами посмотрев на Снейпа, пожал плечами.

— Поттер, это не шутка. Драко с ума сходит, и причина этого — Вы.

— С чего Вы взяли, сэр? У Драко сейчас масса поводов сходить с ума.

— Это продолжается с лета, но я подозреваю, что началось гораздо раньше, — Снейп немигающе уставился на Гарри, вызвав в памяти последнего ассоциацию с василиском. — Вот скажите мне, Поттер, что Вы подумали, когда получили в подарок от Драко Многосущную вещь?

— Он Вам и об этом рассказал? Ладно… Ну, я подумал, что это может быть какой-нибудь суперковарный план Вольдеморта. Все же знали, что Драко планировал стать Пожирателем.

— Но теперь Вы знаете, что Драко на стороне Света — на Вашей стороне, говоря начистоту, не будь Вас — не было бы никакой оппозиции по отношению к Тёмному Лорду. Что Вы думаете теперь?

— Я не знаю, сэр, — сказал Гарри абсолютную и чистейшую правду.

— Драко любит Вас, — Снейп нахмурился. — Я не уверен в правильности его выбора и вдвойне не уверен в правильности того, что сказал Вам об этом, но раз уж Вы оказались таким эгоистичным придурком, чтобы ничего не понять и оттолкнуть его…

— Полегче на поворотах, профессор! — возмутился Гарри. — Мы шесть лет были врагами. Считайте это придурковатостью, если хотите, но я не могу так быстро перестроиться с вражды на любовь!

— Хорошо. Но между вами двумя всё же что-то происходит сейчас, — агатовые глаза Снейпа смотрели пытливо, и Гарри совсем некстати пришло в голову, что он предпочитает жидкое серебро. — Что?

Гарри почувствовал, что краснеет. Чёрт.

— Ничего особенного, профессор, — пожал плечами гриффиндорец. — Просто мы не ругаемся больше. И зовём друг друга по имени. Один раз… ну, мы поцеловались. И вчера, то есть это было уже сегодня, ночью, Драко немного поплакал у меня на груди, а я его утешал.

— Драко плакал у Вас на груди?!?! — глаза Снейпа совершили манёвр, который обозначается как «слететь с орбиты, или пьяный космонавт в невесомости».

— Сэр, ну неужели Вы думаете, что я, говоря, что потеря отца для Драко — большой удар, опирался не на фактические данные, а на ничем не подкрепленные умозаключения?

«Гермиона могла бы мной гордиться».

Руки у Снейпа тряслись.

— Бог мой, Поттер, неужели он настолько любит…

— А?

— Бэ! — сердито сказал Снейп. — На моей памяти единственным, кому Драко доверял настолько, чтобы рыдать в жилетку, был я. Но я его крёстный и забочусь о нём с пелёнок.

Он меня знает всю свою жизнь.

— Я Вас с этим поздравляю, — буркнул Гарри, почувствовав нечто похожее на… ревность?

— Не ревнуйте, идиот, — кто разрешил Снейпу видеть Гарри Поттера насквозь? — Сейчас начнётся урок Зелий, так что идите туда, я приду после Вас.

— Конспирация? — ухмыльнулся Гарри. — Хорошо, сэр.

— Подождите, Поттер. Ещё одно. Что Вы сделали с Многосущной вещью?

Вообще говоря, сальноволосые ублюдки — не те люди, которых посвящают в такие вещи. Но какая разница? Тем более что это крёстный Драко. «С каких пор эта причина стала перевешивать ту, что он — шпион Дамблдора?».

— Вот она, — Гарри коснулся очков.

— Вы с ума сошли, Поттер? А если она разобьётся?

— У меня нет других очков — старые как раз разбились. Наверное, можно наложить какое-нибудь заклятие против разбивания…

— Мерлин, Поттер, перестаньте говорить глупости, — Снейп встал, сделал несколько шагов по комнате и зашарил в каком-то шкафчике. Вынув пузатую бутылочку, густо обросшую пылью, он протянул её Гарри. — Это зелье улучшения зрения. Будете пить по две капли в день с любым напитком, кроме спиртного, и очки вам не понадобятся. Оно довольно сложное и практически забыто в наши дни, поэтому, вероятно, колдомедики его Вам не предлагали — они просто не знали о нём. Вам повезло, что у меня есть немного почти любого сложного зелья в запасе. Вы избавитесь от очков навсегда, если не будет пропускать приём.

— Спасибо, сэр, — поражённый до глубины души Гарри капнул зелья в остатки чая и немедленно выпил. «А это не отрава? Возьмёт и прикопает твой хладный труп возле Гремучей Ивы. Чтобы крестник меньше мучился», — хихикая, влезла слизеринская сущность. «Хотел бы — давно отравил, у него шесть с лишним лет для этого было», — отрезала Гриффиндорская.

Глаза немилосердно защипало, как от луковых испарений, покатились слёзы. Гарри сорвал с себя Вещь и положил на стол. Резь в глазах продолжалась секунд десять и прекратилась сама собой. Гарри проморгался, отёр щёки и обнаружил, что отлично видит.

— Спасибо, сэр!!! — такого счастливого Поттера подземелья Хогвартса ещё не видели.

— Не за что, Поттер. Если хотите отблагодарить, превратите Многосущную вещь во что-нибудь менее хрупкое и относитесь к ней бережно.

Гарри сжал Вещь в кулаке и задумался. Очки трансформировались в изящный округлый медальон из серебра и платины на серебряной же тонкой, но прочной цепочке. Внутри, по задумке Гарри, должна была находиться колдография. Однако при Снейпе он не стал проверять её наличие, а просто повесил медальон себе на шею и спрятал к телу, под рубашку.

— Я не буду его снимать, сэр.

— А у Вас есть вкус, Поттер, — с удивлением отметил Снейп и закашлялся, поняв, что сказал Гарри Поттеру что-то хорошее. Первый раз в жизни. — А теперь марш на Зелья, не то я вычту с Гриффиндора баллы за опоздание!

— Есть, сэр! — хихикая, Гарри выскочил из комнаты и помчался к кабинету Зелий. Хорошо, что засечь его выходящим из личных комнат Снейпа было некому — урок уже начался.

* * *

«И опять письмо от Поттера… Гарри. Дежа вю. Хочется верить, там не написано что-нибудь вроде «Чтоб ты издох в страшных мученьях, подлый и коварный Малфой», как это было в прошлый раз», — думалось Драко как-то отстранённо. Письмо пришло очень удачно — ему как раз нечего было делать в ожидании того момента, когда штатный работник морга при аврориате всесторонне убедится, что тело Люциуса можно отдать для похорон, и на трупе не осталось никаких секретных документов, портключей или магических артефактов. Будто его не проверяли на всё это сразу, как подобрали мёртвого.

Драко помедлил немного и решительно вскрыл письмо.

«Привет, Драко! Наверное, глупо будет спрашивать, как у тебя дела. Поэтому я не буду писать глупостей, хотя стопудово ляпну что-нибудь, над чем ты будешь долго смеяться и на что ответишь сардоническим комментарием. Ну и пусть. Сам не знаю почему, Драко, но мне очень хочется, чтобы ты смеялся, а не плакал. Не то чтоб я был категорически против тебя плачущего (я это ночью демонстрировал…), но это мы уже проходили, а твоего смеха — нормального, не язвительного и не издевательского — я ещё ни разу не слышал. Так что можешь поржать надо мной. Вот тебе и повод, кстати: я наорал на Рона, когда тот откровенно обрадовался, что твой отец умер, и прогуливаю Трансфигурацию, чтобы написать тебе вот эту дребедень. Смешно, правда?

Я ещё не додумался, зачем ты мне нужен. То есть, нужен, хотя Вольдеморт меня побери, если я понимаю, почему и как так случилось, но не могу сформулировать, зачем. Я вообще плохо формулирую, я так, на подхвате — снитч поймать, Волдика прикокошить, а в серьёзные дела не лезу. Обязательно отвечу тебе, когда ты вернёшься. Возвращайся скорее. И ещё раз — удачи тебе.

Твой,

или, если пожелаешь, свой собственный,

Г. П.»

Драко понял, что сидит с блаженной лыбой до ушей, сжимая в пальцах пергамент с экспериментальным образцом письма подбодряющего от Гарри Поттера для слизеринца подавленного. Га-арри… только он мог додуматься наболтать в письме одновременно столько милой чуши и самых важных вещей на свете. И ведь письмо-то короткое! «Самое разгриффиндористое письмо из всех гриффиндористых писем от гриффиндорцев!», — неожиданная озорная мысль заставила Драко рассмеяться на всю комнату. Вошедший работник морга уставился на Малфоя… уже не младшего, а единственного… тяжёлым взглядом, где явственно читалось: бесчувственный сволочной малолетний Пожиратель Смерти, у него отец умер, а он ржёт в морге, как можно быть таким отвратительным… Если и было что-то в этом мире, что затрагивало душу Драко меньше, чем навоз гиппогрифа, то это была реакция окружающих.

— Надеюсь, Ваша работа успешно завершена? — «тонко намекнул» блондин, вставая с жёсткого стула для посетителей.

— Да, мистер Малфой. Можете забирать тело Вашего отца.

— Премного благодарен, — Драко смерил работника взором вдовствующей и правящей герцогини какой-нибудь маленькой, но гордой страны, которая (герцогиня, а не страна) узрела на полу шевелящего усами таракана, и вышел.

Похороны Люциуса были быстрыми и немноголюдными. В роду Малфоев принято было устраивать из похорон, особенно главы семьи, целое шоу, многочасовое, с толпами тщательно отобранного народа, с каждым расписанным шагом, но Драко никогда не любил фарс. И без того ясно, что количество человек, искренне скорбящих по Люциусу Малфою, усердно приближается к нулю. «Теперь я — Лорд Малфой, единственный и неповторимый. И я перекрою все вековые традиции под себя!». Гораздо больше времени и сил отняли дела: личный поверенный семьи Малфоев желал непременно узнать мнение Драко по каждой мелочи. Нужно было подписать, пересмотреть и расторгнуть десятки самых разных бумаг, и к концу недели у Драко слегка кружилась голова от юридических и экономических терминов. Конечно, его готовили в наследники не только Малфой-мэнора и счёта в Гринготтсе, а и всей деловой паутины, которой ещё прапрапрапра… короче, далёкий предок Драко окутал магический мир. Но кто знал, что это случится так скоро?

— А теперь перейдём к документам, непосредственно затрагивающим Вашу частную жизнь, мистер Малфой, — жизнерадостно заявил поверенный. — Начнём, пожалуй, с брачного контракта, Вашего и юной мисс Паркинсон. Как Вы знаете, этот контракт был заключен Вашими родителями и четой Паркинсон, когда родилась мисс Пенелопа, а Вам было три месяца. Соответственно, Ваше мнение при составлении контракта учитываться не могло. Теперь Вы — совершеннолетний маг, и имеете право расторгнуть контракт в соответствии с одной или более из предусмотренных в контракте причин, как-то: неприемлемые для Вас недостатки мисс Паркинсон, связанные не с её внешностью или личностными качествами; любовь к другому человеку, причём вы обязаны подтвердить это под заклятием Веритас в присутствии всех заинтересованных лиц, в том числе того человека, которого любите — на этом условии в своё время настоял мистер Паркинсон; кровная вражда с кем-либо, носящим фамилию Паркинсон; частичная или полная утеря Вами или мисс Паркинсон магических способностей и/или способности к физической активности; Ваше и/или мисс Паркинсон бесплодие, подтверждённое заранее оговорёнными в контракте служащими госпиталя имени Святого Мунго. В том же случае, если Вы не расторгнете контракт, Вы будете обязаны жениться на мисс Паркинсон не позднее конца будущего лета. Ваше решение, мистер Малфой?

Какое тут может быть решение? Драко погладил кончиками пальцев валявшееся в кармане письмо от Гарри, которое уже изрядно замусолилось от недельного контакта с руками слизеринца. При одной мысли о женитьбе на Пэнси Драко чувствовал, что готов отправиться на поклон к Люпину и попросить заразить оборотничеством — чтобы было сподручнее выть на луну. Пэнси не бесплодна, сам он, к сожалению, тоже — личные врачи семей это проверяли. Магические способности и физическая активность у обоих в полном порядке. Неприемлемые недостатки… глупость, к сожалению, относится к числу личностных качеств. А то, что она — это просто она, а не Гарри Поттер, не будет считаться недостатком для широкой общественности. Остается только любовь, будь она проклята. В присутствии Гарри Поттера, поверенного Малфоев, поверенного Паркинсонов, самих Паркинсонов в полном составе и незаинтересованного нотариуса, который и наложит на Драко Веритас, признаваться в любви к Золотому Мальчику… Ооох… что ж я маленьким не сдох?! Во-первых, он хотел признаться Гарри в более интимной обстановке, будучи полностью уверенным, что его не оттолкнут с отвращением, во-вторых, разъярённая разрывом контракта Пэнси раззвонит по всему Хогвартсу. А её отец, Пожиратель Смерти, так же раззвонит Тёмному Лорду и всем иже с ним. «От Вольдеморта отречься решился, а признаться в любви боишься?» — спросил ехидный внутренний голос. Драко не стал ему отвечать, судорожно вздохнул, стиснул в ладони письмо и сказал:

— Я разрываю этот контракт. В качестве причины… любовь к другому человеку.

Склонив голову к плечу, поверенный разглядывал Драко с таким неподдельным изумлением, что тому стало не по себе.

— Что-то не так с моим лицом, мистер Лойер? — раздражённо спросил блондин.

— Просто я впервые вижу Малфоя, заявляющего, что он любит, — от своего изумления поверенный, похоже, забыл все правила этикета. — Вы готовы подтвердить это под Веритасом?

— Да, — ещё бы нет.

— Мне послать сову с официальным уведомлением о необходимости присутствия на церемонии расторжения контракта Вашей… причине?

— Нет, я извещу его сам. Известите всех прочих, кому нужно там быть, если Вас не затруднит, — Драко вытянул из другого кармана, не того, где лежало письмо, пачку сигарет, и прикурил от палочки.

— Хорошо, мистер Малфой.

Драко долго мучился над письмом к Гарри, чтобы не сказать лишнего (а то вдруг откажется прийти!), и вместе с тем убедить явиться. Получилось вот что:

«Привет, Гарри! Извини, что так долго тебе не отвечал, но эти боггартовы дела совсем заели. Кстати, о делах. Одно из них, ты не поверишь, настоятельно требует твоего присутствия здесь, в Лондоне. Именно твоего. Я не буду излагать тебе сейчас, что за дело и отчего именно ты, но поверь мне — это необходимо. С письмом я отправляю портключ, который перенесёт тебя в контору моего поверенного без пяти десять утра в понедельник. Если сомневаешься в чём-нибудь, проконсультируйся с директором. Впрочем, тебе всё равно нужно будет его предупредить, что ты пропустишь в понедельник часть занятий. Пожалуйста, Гарри, приходи. Ты мне нужен… и в отличие от тебя, я даже могу точно сформулировать, зачем. Но это долгая история. До встречи, Гарри.

Твой

(Салазар сохрани, что я пишу гриффиндорцу?!),

Д. М.

P. S. Я смеялся, читая твоё письмо. Но вовсе не над тем, что из-за меня ты поругался с Уизелом и получил пару громов и молний от МакГонагалл».

М-да, не бог весть что, скажем честно: отрывисто, бестолково по большей части, то сухо, то неуместный нервный юмор пробивается. Но будем надеяться, Гарри придёт. Будем. А что ещё остаётся?

Без десяти десять Драко уже стоял у входа в контору и нервно курил. Взьярённая Пэнси и нехорошо смотрящий исподлобья её отец уже были в конторе и наверняка ругались со своим поверенным — как бы не расторгнуть контракт? Наверняка им уже объяснили, что это возможно только в том случае, если кто-то из заинтересованных лиц не явится или Драко под Веритасом скажет, что не любит.

Мистер Лойер долго икал и истерически смеялся, растеряв всё своё невозмутимое благодушие, когда Драко сказал ему, кого он любит, и даже предложил «многоуважаемому мистеру Малфою» поспорить на пару галеонов, что Поттер не явится — Драко отказался от спора. Паркинсоны и их поверенный ещё ничего не знают, но до этого открытия, каковое, несомненно, потрясёт их разумы, ещё минут двадцать… если Гарри придёт. Малфой растоптал остатки сигареты носком ботинка из натуральной кожи и направился в здание — портключ был настроен к самым дверям офиса.

Пришёл. Явился. Всё ещё сжимая в руке портключ — небольшой камешек, «кошачий глаз», Гарри принялся растерянно озираться по сторонам — видно, в поисках Драко. Малфой поспешил подойти к нему, сдерживая желание поприветствовать поцелуем.

— Привет, Гарри.

— Привет, Мальчик-который-обзавёлся-жутко-важными-делами, — вихрастое гриффиндорское недоразумение расплылось в широкой улыбке, вызвав у Драко плохо контролируемый приступ нежности.

— О Мерлин, Гарри, зови меня по имени, — в притворном ужасе закатил глаза Драко. — Задразнишь совсем, я впаду в буйство и придушу тебя голыми руками — что будет?

— На тебя Волдя обидится, — серьёзно сказал Гарри, и только в изумрудных глазах плясали легионы бесенят. — Он, понимаешь ли, сам хотел меня прикончить, с чувством, с толком, с расстановкой, а тут ты вмешался — конкурент!

Звонкий смех обоих эхом разнёсся по коридору.

— Опа, По… Гарри, а где твои очки?

Гарри вздохнул.

— Сто пятьдесят.

— Чего сто пятьдесят?

— Сто пятидесятый раз отвечаю на этот вопрос.

— Юбилейный, стало быть. Так где они?

— Последние недели моими очками была Многосущная вещь, об этом узнал Снейп и чуть не рехнулся — мол, вдруг разобьётся? Ради такого случая он дал мне какое-то зелье, улучшающее зрение, а я превратил Вещь в другое, не такое хрупкое.

— Понятно. А с чего это ты разоткровенничался с крёстным? Если мне не изменяет, вы никогда не пылали друг к другу любовью, — ухмыльнулся Драко.

— Мы и сейчас не пылаем, — выразительно скривился Гарри. — Но он потребовал от меня серьёзного разговора… на тему тебя. И мы, как ни странно, не перегрызлись, пока разговаривали. Вооружённое до зубов перемирие — так это называется.

— Ясно. Ну… пойдём. А то опоздаем. — [«Что именно они там вдвоём обсуждали? И до какой степени перемыли мне кости?»].

— Да, конечно. Я уже весь заинтригован твоими таинственными делами, которые просто обязаны вершиться в моём присутствии!

Они перешагнули порог офиса; Драко шёл впереди, будто прикрывая Гарри от возможных опасностей. Ненавидящие взгляды Паркинсонов устремились к блондину, как бутылка к стакану. Заметив с любопытством оглядывающегося Гарри, Пэнси вытаращила и без того выпирающие из орбит глаза, а её отец начал протирать свои, маааленькие и бесцветные.

— А этот что здесь делает? — брезгливо ткнула Пэнси пальцем в сторону гриффиндорца.

— Умерь свой пыл в жажде знаний, дорогая, — холодно бросил Драко, не дав открыть рта ни мистеру Лойер, ни самому Гарри. — И вспомни о манерах: нехорошо тыкать в людей пальцами, особенно в героев магического мира. Гарри здесь как заинтересованное лицо.

Конкретно лицо «героя магического мира» и в самом деле выражало глубокую заинтересованность — в том, что он тут, пьяный гиппогриф задери, делает. Слава Салазару, у Гарри хватило терпения и здравомыслия не поддержать Пэнси в погоне за новыми сведениями о себе, любимом… любимом. О да, любимом. Из-за этого они все тут, собственно, и торчат.

— Гарри? Ты зовёшь его Гарри? — в священном ужасе спросила Пэнси. — Так это он причина?!!

— Да, это он, — спокойно ответствовал Драко, ощущая некое мазохистское удовлетворение оттого, что это уже озвучено и пути назад нет.

Паркинсоны синхронно попятились к стенке, неверяще уставясь на Драко. На лице Поттера читалось крупными буквами разборчивым почерком: «Причина чего?», но Паркинсонам было не до занимательного внеклассного чтения.

— Я так и знала! — рыдающим голосом с надрывом заявила Пэнси.

— Тем лучше, Пэнс, — парировал Драко. — Если ты всё знала, то почему же ты так нервничаешь?

Драко успокаивающе улыбнулся начинающему закипать от этих непонятных разговоров Гарри и повернулся к своему поверенному, единственному, кто сохранил дар связной речи при виде Гарри Поттера в качестве неземной любви Драко Малфоя.

— Мистер Лойер, я полагаю, мы можем начать процедуру. Все заинтересованные лица в наличии.

Поверенный кивнул, явно сдерживая смех, и обратился к нотариусу:

— Прошу Вас, мистер Терал. Согласно процедуре, Вы должны наложить на Мистера Малфоя заклятие Веритас.

— Да-да, — рассеянно пробормотал нотариус, косясь на Гарри Поттера так, что Драко в приступе минутного бешенства пожелал ему остаться косоглазым навсегда: «Нашёл куда пялиться!!». — Veritas!

По спине Драко пробежали стайки холодных мурашек, он поморщился от этого ощущения и мотнул головой, словно сбрасывая с неё упавший с дерева лист. Стало легко и понятно жить, просто камень с души упал — надо всего лишь ответить на всё, что ни спросят эти замечательные люди вокруг, правдиво и подробно…

— Начнём, пожалуй! — объявил мистер Лойер. — Драко Люциус Малфой, подтверждаете ли Вы, находясь под действием заклятия Веритас, что всем сердцем любите Гарри Джеймса Поттера, по причине чего желаете разорвать брачный контракт, заключённый семьями Малфой и Паркинсон четырнадцатого мая тысяча девятьсот восьмидесятого года?

— Подтверждаю, — легко и естественно соскользнуло с губ, — что всем сердцем люблю Гарри Джеймса Поттера, вследствие чего не считаю исполнение контракта возможным.

Мистер Лойер полюбовался обалделыми лицами присутствующих так довольно, будто это он сам всё так весело устроил, и объявил:

— Итак, по причине, заранее предусмотренной в контракте, Драко Люциус Малфой, действующий Лорд Малфой, разрывает в одностороннем порядке брачный контракт от четырнадцатого ноль пятого тысяча девятьсот восьмидесятого, заключённый между семьями Малфой и Паркинсон. Неустойка не предусмотрена условиями контракта, расторжение происходит в полном соответствии с контрактом. Контракт расторгнут, стороны не имеют друг к другу претензий.

Мистер Лойер и мистер Терал синхронно взмахнули палочками, и на стол лёг новый документ — о расторжении и неимении претензий. Драко подмахнул его не глядя, пока Поттер, застывший в шоке, где стоял, не пришёл в себя и не смылся. Паркинсоны подписали, посверлили Драко гневными взорами и ушли. Кажется, они что-то ещё прошипели типа «ты об этом пожалеешь». Но Драко не слушал.

— Гарри, — впервые в жизни наследник Малфоев испытывал робость при разговоре с кем-то. — Ты как?

— Пока жив, — отозвался гриффиндорец, выглядевший так, словно его пару минут методично били пыльным мешком по голове. — А… что?

— В общем… э-э… я тебе всё объясню. У тебя есть сегодня время?

— Дамблдор отпустил меня хоть на весь день. Только сказал, что за мной будут следить авроры в целях безопасности.

— Вот и отлично. Господа, вам что-то нужно от нас? — Драко обернулся к двум поверенным и нотариусу, следившим за этим диалогом с раскрытыми от жадного любопытства ртами.

— Нет, мистер Малфой, — Лойер отреагировал первым, всё же это была для него не новость.

— Вот и отлично, мистер Лойер. Если у Вас возникнут ко мне ещё какие-либо вопросы, связанные с делами, пришлите мне сову. Всего доброго, господа. Пойдём, Гарри, — Драко боязливо потянул брюнета за рукав — а вдруг не пойдёт? Брезгливо отшатнётся и аппарирует (если у него уже есть лицензия, конечно) в Хогвартс?

Но Гарри медленно кивнул и пошёл следом за блондином. Слава Салазару…

Они шли по улицам утреннего Лондона бок о бок, и сквозь лёгкий туман пробивался, по мнению Драко, запах Гарри — мёд, мята, свежесть… хотя это могли быть и галлюцинации, почему нет?

— Э-э… Гарри.

— А?

— Я тут подумал… Если бы не эта заморочка с контрактом, я бы уже вернулся в Хогвартс ещё вчера. Ты… не сформулировал, зачем я тебе нужен?

— Сформулировать не сформулировал толком… но понял, — Гарри остановился и взглянул на Драко немного снизу вверх.

— И… можешь объяснить? — внутренне обмирая, как двенадцатилетний, уточнил блондин.

— По крайней мере, я попробую, — Гарри дразняще улыбнулся и, положив ладонь на затылок Драко, приблизил лицо слизеринца к своему.

Драко подчинялся этой ладони долгих, нескончаемых сантиметров пятнадцать. А потом губы Гарри коснулись его губ, и он вообще забыл о такой глупости, как какие-то измерительные единицы. Он плавился в огне этих робких неопытных губ, в быстрых движениях горячего любопытного язычка, в широко раскрытых изумрудных глазах, горящих странным огнём… точно таким же, какой Драко видел в зеркале каждое утро, пробуждаясь после снов с участием Поттера… Гарри… Гарри, Гарри, Гарри… Драко не заметил, когда прижал к себе гриффиндорца изо всех сил, обхватывая его за талию. «Мой. Никому ни за что не отдам и никуда никогда не отпущу».

Гарри гортанно простонал и слегка отстранился. Скулы у него порозовели, глаза блестели ярче обычного.

— Драко, я…

— Шш, — наставительно сказал Драко. «А сейчас он скажет, что он меня не любит, но очень мне благодарен». — Ты считаешь, сейчас самое время, чтобы разговаривать?

— Смотря о чём, — Гарри улыбнулся, и Драко, смотря на эти припухшие от поцелуя губы, почувствовал, как от него стремительно ускользает нить разговора. — Я не хочу ничего говорить о чувствах. Вообще сегодня о них уже говорили достаточно. Я просто хотел сказать, что пропустил сегодня завтрак, а нам ведь совершенно некуда торопиться…

Драко рассмеялся и потрепал мягкие волосы Гарри — его причёске уже не нанести больший урон, чем есть.

— Пойдём тогда тебя кормить, гриффиндорское ты недоразумение.

— Почему это недоразумение?! — шутливо возмутился Гарри, толкая Драко локтем в бок.

— Пробьёшь во мне локтем дырку — и мы вместо кафе пойдём в больницу, зашивать меня, — фыркнул Драко. Его переполняло счастье, и он готов был взлететь высоко-высоко — это счастье просто распирало его и делало таким лёгким и беззаботным, каким он не был даже в колыбели.

Перешучиваясь — и когда только Драко успел растерять весь яд, которым обычно были пропитаны его шутки? — они шагали по холодному огромному городу, и Гарри успел пять раз чихнуть, как любопытный котёнок, сунувший нос в неисследованную пыль под диваном, пока они добрались до места, где можно было нормально поесть в это время суток, и Драко все пять раз наигранно сокрушался, что здоровье Мальчика-который-делает-тёмных-лордов-одной-левой-пяткой безвозвратно подорвано, и его, Драко, загребут злые авроры, но авроры, само собой, не появились на глаза ни разу, и они снова целовались, особенно когда Гарри потребовал мороженого на десерт, а Драко категорическим тоном заявил, что тот, кто чихает, не заслуживает никакого мороженого, а если и заслуживает, то только тщательным образом согретого в его, Драко, рту, и Гарри выцеловывал из него это мороженое, смеясь и издавая тихие гортанные стоны, очень похожие на мурлыканье, и Драко казалось, что из него сейчас выцелуют душу — будь на Гарри чёрный плащ с капюшоном и будь его руки покостлявее, он бы в этом уверился…

— Не может быть, чтобы оно нигде не сохранилось! — Гермиона, нервно потирая левый висок, в тысяча триста сорок первый раз перечитывала письмо Майкла Поттера Даррену Уизли. — В те времена к бумагам рода относились серьёзно, и твоя семья, Гарри, была одной из самых влиятельных и блюла традиции!

Гарри благоразумно не вступал в диалог с остервеневшей от неразгадываемости очередной загадки подругой. Вопрос, который он рискнул ей задать после такого заявления три дня назад: «Герми, неужели ты не выучила до сих пор эту записку наизусть?», повлёк за собой шквал объяснений о том, что ВСЁ, что относится к делу, нужно ТЩАТЕЛЬНО изучать, и тогда, возможно, при НАПРЯЖЁННОЙ работе мысли, появится искомый РЕЗУЛЬТАТ. То есть, в данном конкретном случае — бумаги рода Поттеров. Гарри поспешно во всём с ней согласился, и Рон, сжалившись над другом, утащил его играть в шахматы.

Но сегодня такого чуда не произойдёт, ибо Рон был занят домашней работой по Защите. Гарри и Гермиона уже с ней справились и занимались этим навязшим у гриффиндорца в зубах делом.

— «Проверяй хоть сейчас. Так как? Убедился, хороший мой? Жду ответа в ближайшую неделю», — зачитала Гермиона вполголоса. — Ребята, вам не кажется странным это предложение? Я постоянно ломаю над ним голову. Почему он предлагает ему проверить «хоть сейчас», но ждёт ответа в ближайшую неделю? По идее, Даррен для проверки должен был отправиться к нему лично.

— Ну, может, у Даррена было при себе что-то, трансфигурированное Майклом во что-нибудь другое, — лениво предположил Гарри. После этого удивительного дня с Драко в Лондоне он был настолько переполнен эмоциями и впечатлениями, что ему хотелось заснуть, чтобы всё это переварить в мозгу.

— Гарри, ну как он мог попросить Даррена проверить что-то, что он трансфигурировал давным-давно? — укоризненно спросила Гермиона. — Разве что при письме была какая-нибудь посылка, но зачем бы Майклу Поттеру понадобились такие лишние хлопоты?

Гарри только пожал плечами.

— Ну да, если и была посылка, то её точно не совали в архив — туда могли отправить только эту записку.

— Только записку… — грустным эхом повторила Гермиона, теребя в пальцах древний листочек. — НУ ДА! КОНЕЧНО ЖЕ!! ТОЛЬКО ЗАПИСКУ!!!

Гарри припечатало звуковой волной к спинке дивана. Гостиная Гриффиндора моментально утихла, а кого-то впечатлительного, кажется, Лаванду Браун, вообще выкинуло в обморок. Гермиона вскочила на ноги и ринулась к выходу.

— Герм, ты куда? — осторожно пискнул Гарри ей вслед, пытаясь вылепиться из диванной спинки обратно наружу.

— В библиотеку!.. — донёсся до всех её удаляющийся по коридорам голос.

Полная Дама с явным трудом съехала в сторону, снова закрывая собой проход, и недовольно проворчала:

— Ну что за молодёжь пошла, право слово! То ли дело в наше время…

— Гарри, это у меня одного в ушах что-то звенит, или у всех? — подал голос ожесточённо трясший головой Рон.

— У всех, — Гарри отлепился от дивана и с облегчённым вздохом съехал на пол, ощущая себя пролитым киселём. — Только меня, кажется, ещё и расплющило…

— Не беда, — оптимистично утешил друга Рон, — ты и так тощий, это не будет заметно.

Мало-помалу в гостиной Гриффиндора восстановился обычный шумовой фон, и Рону осталось всего полдюйма до заданной длины сочинения, когда портрет Полной Дамы вновь открыл проход и в нём показалась стопка из трёх книг — настолько массивных, что они закрыли Гермиону, нёсшую их с пыхтением истинного мученика за научные идеалы, от пояса до кудрявой макушки.

— Гарри, Рон, возьмите их, пожалуйста! — Гермиона без предупреждения разжала руки, и тяжёлые тома посыпались на не успевших увернуться Гарри и Рона, долбя их углами в самые неподходящие для этого места. «Такими темпами я до решающей битвы с Волдиком не доживу, Гермиона меня раньше добьёт. И… ауч!.. детей у меня не будет никогда». Гарри стало так жалко себя, погибшего во цвете лет от рук лучшей подруги, что он не сдержался и жалостливо всхлипнул — тем более что от этих обитых серебром уголков наверняка останутся жуткие синяки, больно ведь! — И идём туда, где можно будет поговорить без лишних ушей.

От последних слов факультет Гриффиндор от мала до велика смущённо опустил глазки — всем хотелось послушать захватывающих новостей из жизни Золотого Трио, нашедшего себе очередную порцию приключений на определённые места.

— Пойдём, — Рон, покоряясь стихии под названием «Гермиона на полпути к грандиозному открытию», подобрал две книги из трёх и пошагал к выходу. Гарри взял одну оставшуюся, подавив желание закинуть на плечо, чтобы руки не устали сразу же, и пошёл следом.

Они дошли до Выручай-комнаты, каковая предоставила им большой низкий стол, где отлично уместились и книги, и произведённые комнатой кубки с тыквенным соком и блюдо с заварными пирожными. Гарри подцепил эклерчик, вспомнив, что он сегодня вернулся в Хогвартс только после ужина, а губы Драко — это было, конечно, очень сладко, но совершенно непитательно…

— Гарри, это было гениально! — жизнерадостный голос Гермионы вклинился между его мыслями, и Гарри вздрогнул. Ну да, в плане поцелуев Драко действительно просто гений. Но Гермионе-то откуда знать?!

— Разумеется, всё дело именно в этой записке! Я проверила её на трансфигурированность и обнаружила такие сложные заклятия! Свёрнутое пространство! Это университетский курс, поэтому в нашей библиотеке нашлось так мало, — Гермиона пренебрежительно махнула рукой в сторону книг. «Ах, это она опять о Майкле Поттере», — сообразил Гарри. «Ну да, вообще-то, — влезла слизеринская сущность гриффиндорца. — А ты о чём подумал, а? Признавайся немедленно!». Гарри мужественно проигнорировал гаденькое хихиканье слизеринской сущности и устремил преданный взор на Гермиону. — Нам надо немедленно это изучить и растрансфигурировать письмо обратно! Дело осложняет то, что мы не знаем, что именно было трансфигурировано в письмо, но ведь Даррен Уизли тоже не знал!

«Он был директором школы!» — возмутился Гарри мысленно.

— Миона, ты пошутила? — Рон разглядывал книги, не скрывая подозрения и неприязни. Гарри казалось, фолианты отвечали рыжику тем же.

— Нет, Рон, я серьёзна, как никогда, — Гермиона вручила им по книге. — Я же не могу читать сразу три!

Это была весомая причина, но Гарри всё равно сомневался, что от них с Роном будет много толку. Гриффиндорец сладко зевнул до хруста в челюсти, прикрываясь раскрытой книгой, и честно попытался вникнуть в её содержание.

Но мысли всё равно сбивались и текли не по тому руслу. Гарри вспоминал нежные руки Драко, сладкие поцелуи, от которых вся кровь прыгала туда-сюда: то приливала к лицу, заставляя щёки пылать, то устремлялась в противоположный конец туловища, заставляя Гарри прижиматься к Драко всем телом. Они сегодня вообще не говорили толком. шутили, смеялись, но не говорили ни о чём, большую часть времени просто целуясь. Наверное, Драко устраивало такое… подвешенное состояние «здесь-и-сейчас-вместе-а-на-всё-остальное-по-сам-знаешь-чему». Но Гарри так не мог. То есть, он мог. Но не хотел. Гриффиндорец чувствовал потребность объясниться с Драко. Тот под Веритасом заявил, что любит… Мерлиновы шлёпанцы, можно ведь было хотя бы предупредить! И даже не рассказал ничего после, Гарри сам сложил картинку ситуации из того, что слышал и видел. Поцелуи — это хорошо. Но ведь гармоничные пары ещё и разговаривают…

Гарри вообразил себя и Драко держащимися за руки с висящей над ними в воздухе надписью «Гармоничная пара — 1997» и скривился. Нееет. Это не для них. Они же враги… были. И вообще, сам Гарри так и не мог понять, почему ему приспичило целовать Малфоя. У него любовь, а у Гарри что? Плавание по течению? Интерес в новом опыте? Как бы то ни было, нехорошо использовать любящего тебя человека в… таком смысле без ответных чувств. Пусть даже Малфоя. Гарри нравилось целовать Драко, чесать его за ушком и смотреть в бездонные серебристые глаза, и при имени слизеринца от области сердца по телу растекалась тёплая волна, но это же не любовь, так [«Ты ещё тупее, чем я думала», — вякнула слизеринская сущность и затихла]? Хотя как её вообще распознать? Не на лбу же появляется надпись «Я люблю такого-то».

Гарри крепко задумался над этими философскими вопросами, забыв даже для вида переворачивать страницы фолианта, очень быстро отдавившего ему коленки напрочь. Хорошо ещё, что Гермиона так уткнулась в свой, что не замечала ни похрапывания Рона, ни остекленелого взгляда Гарри.

— Ага! — торжествующе возвестила староста школы и захлопнула свою книгу с треском и большим столбом пыли, поднявшимся в воздух. — Вот оно!

Оба гриффиндорца немедленно пробудились и изобразили на осоловелых лицах благоговейное внимание.

— Сейчас я попробую расколдовать письмо, а вы оба следите и, если что, отнесёте меня к мадам Помфри, — самоотверженно заявила Гермиона.

— Миона, а может, не надо? — хором сказали Гарри и Рон, не обрадованные перспективе в ночь-полночь таскать по коридорам, рискуя нарваться на Филча, бездыханное тело однокурсницы. Да ещё мантия с картой остались в Гриффиндорской башне.

— Надо, — сказала Гермиона недрогнувшим голосом, нацелилась палочкой на и без того потрёпанную записку двухсотлетней давности и произнесла нечто поистине зубодробительное. Как по мнению Гарри, это был даже не университетский уровень, а докторонаучный, как минимум.

С Гермионой не произошло ничего страшного — по крайней мере, снаружи. Зато записка поднялась в воздух на полметра, засияла радужными потоками света и с тихим хлопком, как при аппарации, исчезла. Её место заняли… да они вообще полкомнаты заняли, под ними, кажется, даже стол сломался! эх, сколько пирожных пропало… всевозможные бумаги. Пока Гарри и Рон в остолбенении пялились на эту мечту сборщика макулатуры, Гермиона шустро спрятала палочку и подобрала ближайший к ней листок.

— «Летопись рода Поттеров. Алан Джеральд Поттер, пятый из великого рода. Сегодня на Поттер-мэнор опять нападали эти придурочные ифриты. Говорил я Анри, что не надо разрешать гастарбайтерам заполонять страну! Естественно, что им надоело подчиняться и они решили взять контроль над властью в свои, гм, руки. Они же у себя были раскрутыми духами стихий, пальцы гнули на своём Востоке перед кактусами в пустынях! Всё, как только покончим с ними — сам займусь этой проблемой. Не может быть, чтобы в Британии не водилось никакой живности, способной на выполнение работы по дому. Вот, скажем, эти смешные лопоухие большеглазые эльфы со слабыми нервами — они будут идеальными слугами. Боггарта в задницу этим ифритам, из-за военного положения я уже неделю не пробовал ничего горячего!..», — Гермиона резко оборвала чтение и возмущённо заорала:

— Гарри, так это твои предки сделали домашних эльфов рабами?!

— Мне очень стыдно за них, Гермиона, — неубедительно сказал Гарри. Пятый из рода — это когда же было? Давно, в общем.

— Мионочка, это было так давно, что Гарри точно ни в чём не виноват, — уверенным тоном заявил Рон. — Кроме того, это же и есть то, что ты… мы искали, разве нет?

— Да, Рон, ты прав.

Рон толкнул Гарри локтем в бок и шёпотом осведомился:

— А ты не помнишь случайно, зачем мы это искали?

Гарри закатил глаза и, не объясняя, оттащил Гермиону от бумаг, аргументируя это тем, что уже третий час ночи, завтра занятия, бумаги никуда не убегут, и вообще, дело терпит.

На Филча они не наткнулись чудом. Бумаги, правда, Гермиона забрала с собой, уменьшив до достаточного для засовывания в карман размера, и Гарри всерьёз подозревал, что она будет читать их ночью под одеялом, подсвечивая себе Люмосом.

* * *

«Раз. Два. Три. Теперь против часовой стрелки — раз, два, три, четыре, пять, шесть. Теперь добавить корень руты… молодец Антон, вовремя измельчил, — он не сомневался, что эмпат Крестов ощутит его слабую благодарность. — Теперь толчёные семечки подсолнечника — для вязкости. Теперь порошок безоарового камня и накрыть котёл крышкой, чтобы кипел на слабом огне десять минут. Мерлин, а что же делать эти десять минут?». Драко Малфой ощутил, что его душит паника.

Утренние газеты, уже приличное количество времени не содержавшие в себе ничего сенсационного, если не считать смерти Люциуса и Руквуда, порадовали своих читателей метровыми заголовками: «Личная жизнь Мальчика-Который-Выжил! Сын погибшего Пожирателя Смерти признаётся в любви Гарри Поттеру под заклятием Веритас!», «Чувства или тонкая игра Вольдеморта — любовь Народного Героя или просто малолетний Пожиратель Смерти [«Может, не стоило всё-таки показывать всем репортёрам фак? Они явно обиделись… очень обиделись. Хотя какая разница? Написали бы ровно то же самое»]?», «Сын Люциуса Малфоя разорвал брачный контракт с Пенелопой Паркинсон из любви к Гарри Поттеру! Что последует из этого союза?», «Магический мир в тревоге — что угрожает нашему герою, которого коснулась первая любовь?», «Мальчик-Который-Выжил — гей? Или его просто ЛЮБЯТ ВСЕ, даже Пожиратели Смерти?» и много ещё другого, столь же остроумного и информативного. Пэнси, торжествующе хихикающая на другом конце стола, делилась со всеми желающими — то есть со Слизерином в полном составе за исключением Драко — подробностями очевидца. «Интересно, а про собственную поглупевшую при виде Гарри физиономию и следы помады на полу от её упавшей челюсти она тоже рассказывает?». Драко несмело посмотрел в сторону Гриффиндорского стола, но Гарри было практически не видно из-за толпы гриффиндорцев, насевших на него с расспросами и воплями. Они негодуют? Возмущаются? Но ведь, в конце концов, Гарри ничего такого не говорил. Признавался только Драко. Малфой торопливо пролистал газеты. Там говорилась только правда, к его огромному облегчению. Впрочем, газетчики наверняка приберегли тему ответных чувств Гарри Поттера на потом, когда нечего будет писать, а пока и чистая правда была вполне себе сенсационной. «Теперь об этом знают ВСЕ. Прекрасно», — сердце Драко ушло в пятки, посидело там, подумало и вернулось на положенное ему от природы место. Хогвартс был в полнейшем шоке. Даже преподавательский состав почти всей командой неверяще таращился на Драко. Что-то теперь будет? «Видели глазки, что покупали, теперь ешьте, хоть повылазьте», — философски съязвил внутренний голос, не дождался ответа и затих.

Первым уроком были сдвоенные Зелья с Гриффиндором. Сначала они проверили, как там их зелья времени (такое зелье нужно готовить весь учебный год, периодически добавляя ингредиенты, процеживая, кипятя и настаивая), а потом занялись универсальным противоядием. Яды они уже проходили, и Драко подозревал, что грядёт зачёт, на котором ученики будут пить собственноручно сваренные яды и противоядия. Антон молча, без комментариев и расспросов (ну да, он же чувствовал все эмоции Драко), помогал готовить зелье, а Драко усиленно не поднимал взора от котла, боясь и одновременно желая поймать взгляд своего зеленоглазого чуда. Свого ли? По классу носились шепотки, взгляды буравили спину, и никто не подходил к Драко ближе, чем на метр, за исключением Антона — такая своеобразная зона отчуждения. Снейп бесился, но никто, кроме Драко с Антоном и, вроде бы, Гарри с Чижовым не занимался конкретно зельеварением. Даже Грэйнджер думала совсем не о том, о чём надо бы, что убедительно подтверждал её котёл, взорвавшийся впервые за всю её учёбу в Хогвартсе. Она поставила рекорд, обогнав Лонгботтома — у того котлы хотя бы доживали, как правило, до конца занятия, Грэйнджер же лишилась своего за семь минут. Это происшествие слегка развлекло Драко, но не более. Что обо всём этом думает Гарри? И как бы его об этом спросить, наедине и поделикатнее?

Драко с преувеличенным вниманием уставился на крышку котла, хотя на чёрной чугунной поверхности отродясь не было ничего интересного. От этого неподнимания глаз скоро шея заболит… вот, уже заныла. Антон осторожно коснулся плеча Драко ладонью.

— Расслабься, — шепнул он. — Никто тебя не съест, если ты посмотришь вокруг.

Ну да, Малфоям не пристало не смотреть в глаза окружающим от страха или стыда — только в том случае, если в глазах что-нибудь не то, их позволительно прятать от других. Но уже некому было заставить Драко быть «истинным Малфоем», некому было служить стимулятором для поддержания маски холодного наглого аристократа. Поэтому Драко шепнул в ответ, по-прежнему любуясь котлом:

— Спасибо. Я просто…

— Да всё понятно, — перебил Антон. — Тебе нужно с ним поговорить.

— Как? И где? Везде пялятся, везде подслушивают…

— Это как раз нетрудно, — снисходительно улыбнулся Антон, и Драко почувствовал, что начинает закипать. Снисходительного тона он не любил и не терпел ни от кого, предпочитая самому снисходить до окружающих, если захочется. Крестов явно ощутил это, поэтому продолжил сочувственно:

— Сейчас всё уладим.

Крестов набросал несколько фраз на чистом листке и точным заклинанием переместил бумажку на стол прямо перед Чижовым. «Это называется «подлезть через задний проход», — сумничал внутренний голос. Драко посоветовал ему заткнуться и краем глаза наблюдал, как слизеринец просматривает записку от Крестова, хмурит изящные брови — такие же, как у Гарри, поднимает голову и кивает, глядя на Антона. Будем считать, что всё улажено. Но всё равно тревожно, когда что-то важное делаешь не сам — всегда нервничаешь об исходе дела. Драко тяжело вздохнул и сосредоточился на зелье, грозившем выкипеть из котла.

После урока Зелий Слизерину и Гриффиндору полагалось, по расписанию, разойтись в разные стороны. Но три слизеринца и один гриффиндорец поступили нетипично — они отправились не к башням и не к кабинетам своих следующих уроков, а на седьмой этаж. Драко видел краем глаза, как Чижов поймал за локоть ничего не подозревающего Гарри и прошептал ему что-то на ухо, почти касаясь губами кожи Гарри, и вдруг понял, что с этой стороны действительно не чувствует ревности. У него такие же губы, такие же волосы, такие же черты лица и изящество походки и движений; когда ревнуешь, то злишься и желаешь разлучнику всяческих несчастий, от банановой шкурки под ботинком, до Авады в лоб, а как можно желать зла тому, кто похож на твою любовь всей жизни до мельчайших деталей?

Гарри с сомнением на лице выслушал Чижова и кивнул. Антон выволок заглядевшегося Драко из кабинета, бормоча себе под нос что-то вроде «Господи, что ж ты такой бестолковый». Гарри и Святослав последовали за ними до Выручай-комнаты («И откуда эти бывшие дурмстранговцы уже о ней знают?»). Там Драко и Гарри было бесцеремонно втолкнуты в открывшуюся дверь и оставлены объясняться, сопровождаемые комментарием Антона «Ну как дети малые!».

Драко молчал. Гарри тоже. Поймав себя на желании смущённо поковырять пол носком ботинка, действующий лорд Малфой решил, что хватит уже молчать, и подал голос:

— Гарри… я не знал, что она раструбит всему миру. Я думал, как максимум, в Хогвартсе…

Гарри молчал, не поднимая взора, и Драко продолжил, ощущая себя осуждённым, шествующим по эшафоту к радостно ухмыляющемуся палачу:

— Просто я никак не мог на ней жениться. Она мне противна, понимаешь? Разорвать контракт можно было только по одной из заранее упомянутых в нём причин, и, кроме любви, я не мог применить ничего. Я бы, конечно, не стал тебя впутывать, но без этого было никак нельзя — иначе мне пришлось бы жениться на Пэнс…

Драко замолчал, чтобы не пойти по второму кругу, и стал ждать реакции. Минута. Другая.

— Гарри? Ты меня слышишь?

— Слышу, — Гарри поднял на Драко свои изумрудные очи, застав того врасплох. — Я всё понимаю. Драко…

— Да? — какое-то нехорошее предчувствие…

— Я… не знаю, что тебе сказать. Я, как бы… польщён, что ли, что ты меня любишь… это всегда приятно, когда тебя любят. Но я не могу утверждать про себя. Ты мне нравишься, очень, и вчерашний день был просто изумительным, пусть даже с утра я и испытал лёгкий шок. Но я не могу сказать, что люблю тебя.

— Ну так и не говори, — предложил Драко. — Я ничего от тебя не требую, только… будь рядом. Пожалуйста.

— Драко, ты не понимаешь, — покачал головой Гарри. — Я не люблю тебя, а ты меня любишь, если только ты не умеешь врать под Веритас. Это будет выглядеть, как если бы я тебя использую, понимаешь?

— Гарри, что за глупости? Это не причина, поверь мне. Просто… просто позволь мне любить тебя! — последние слова вырвались сами, и Драко на миг испытал отвращение к самому себе — это же надо настолько потерять гордость и самообладание, чтобы evjkznm парня, который тебя не любит, позволить тебе его любить?! Драко ощущал себя ниже плинтуса.

Гарри отступил на шаг и покачал головой, закусив губу.

— Нет, Драко. Во-первых, я никогда не смирюсь с тем, что я пользуюсь тобой для чего-то. Я… слишком гриффиндорец для этого, что ли. К тому же тем, с кем я рядом, грозит опасность. Чёртов Вольдеморт охотится за теми, кто мне дорог, а ты мне дорог, хоть и… в общем, он же и так на тебя зол теперь. Я не хочу никем рисковать и не хочу быть последней сволочью.

«А если я хочу, чтобы ты был ею?». Нет. Он не будет больше просить. Малфои ybrjulf ничего ни у кого не просят. Хватит. Унижение прокатывалось по всему телу вязкой колючей волной, срастаясь, схлёстываясь с любовью. Драко сделал глубокий вдох и вернул на лицо привычную — за шесть-то лет — кривоватую ухмылку и арктический лёд в глаза.

— Прекрасно. Никогда не думал, что гриффиндорцы такие трусы, — голосом Драко можно было успешно охлаждать коктейли. Он приблизил лицо к лицу отшатнувшегося от неожиданности Гарри и прошипел:

— Можешь обманывать себя, Поттер, но долго делать этого ты не сумеешь. Ты слишком гриффиндорец для этого. Прощай, — Драко развернулся и покинул Выручай-комнату чеканным шагом.

«Всё кончено. Всё кончено. Всё кончено», — пульс отбивал ритм мыслям. Разве бывает так больно? Людям не должно быть так больно и так обидно, это же почти невозможно пережить…

Драко яростно сверкнул глазами в ответ на вопросительно-любопытный («такой же, как у Гарри, о Мерлин…») взгляд Чижова и промчался через гостиную Слизерина на всех парах. Слава Салазару, у него отдельная комната. Драко рывком выдернул из тайника секретную заначку — две бутылки Огневиски — и откупорил. Забыться… забыться, просто забыться и не думать больше о Гарри, о его нежных губах, о его сильных руках, о его улыбке и блеске его глаз цвета Авады Кедавры… они и впрямь убивают не хуже Непростительного… вот как сейчас… Драко сдавленно всхлипнул, наложил на комнату Заглушающие чары и стал пить из горлышка, не утруждая себя поиском или трансфигурацией стакана. Выпил, не давясь, разом полбутылки, и сполз на ковёр. Внутри бушевал ураган эмоций, ураган боли, ураган раздирающего пополам одиночества. «Гарри, что же ты наделал?..» Драко глухо завыл, уткнувшись носом в пушистый ковёр, от бессилия и тоски.

* * *

Гарри возвращался в Гриффиндорскую башню за учебником по Прорицаниям — следующим уроком должны были быть именно они, с Равенкло — в смятении. «Я же поступил правильно, разве нет?». Обе сущности Гарри молчали и, как ему показалось, делали это неодобрительно. «Я же в самом деле не хочу им рисковать, тем более что он перешёл на сторону Света…». Молчание стало ещё неодобрительней. «Да пошли вы обе!!», — разозлился Гарри и вошёл в гостиную Гриффиндора.

— Гарри, где ты был? Мы опаздываем на прорицания, — Гермиона уже была во всеоружии для урока. Новость, которой пестрели сегодняшние газеты, она восприняла, но как-то отстранённо, к сведению. Её мозг был загружен множеством других вещей, так что она обращалась с Гарри как обычно, за что он был ей глубоко благодарен, в отличие от всех прочих, шокированных до глубин душ, и либо шарахавшихся от Гарри, либо откровенно намекавших ему на всякое разное: от совместной ночи до плана издевательств над Малфоем, так «удачно» подставившимся.

— Может, с Малфоем? — ехидно предположил Симус Финниган, стоявший на коленях перед своей сумкой и ищущий там учебник.

— Ты угадал, Симус, — бросил Гарри. — Рон, Герми, пойдём.

— И чем же вы там занимались? — брякнул ошеломлённый Симус.

— Разговаривали, — отрезал Гарри.

— О чём?

— О том, что все эти бредни в газетах ничего не значат, и между нами ничего не меняется.

— Постой, так ты хочешь сказать, там врут? А где же ты был тогда весь вчерашний день? И эти фотографии, где вы целуетесь?

Гарри тяжело вздохнул и посчитал до десяти по-латыни.

— Я ничего не хочу сказать, Симус. Возможно, я уже слишком много всего наговорил. Рон, Гермиона, что вы встали столбом?!

От сердитого окрика друзья очнулись и бегом кинулись за Гарри на Прорицания. Кстати сказать, Рон с самого завтрака потрясённо молчал, явно пытаясь уложить в мозгу новые факты, но он хотя бы не шарахался от Гарри, и если не считать его необычную молчаливость, вёл себя как всегда. Похоже, друзья его понимают, пусть даже ничего толком не знают.

На Прорицании Гарри и Рон сели вместе, как и все предыдущие годы. Они уже наловчились сочинять друг другу гороскопы и предсказания, предвещающие мучительную смерть Гарри, как только Сатурн войдёт в Дом Скорпиона, и многочисленные бытовые неприятности Рона, которые будут обусловлены Марсом в зените и очертаниями рваного домашнего тапочка в магическом шаре.

— Сегодня мы начинаем новую тему! — воодушевлённо провозгласила Трелони. — Мы будем учиться прозревать вашу судьбу по линиям рук! Мистер Поттер, подойдите ко мне для демонстрации.

Гарри со вздохом (кто бы сомневался, что он будет первой жертвой слегка сумасшедшей предсказательницы?) выбрался из кресла и подошёл к цепко ухватившей его ладонь Трелони.

— О-о, что я вижу! Ваша линия Жизни так прискорбно коротка, — кто-то в классе захихикал, но осёкся под взглядом Трелони. — И линия Любви обещает богатство эмоций в ближайшем будущем, я предвижу. Да, к сожалению, Вам недолго осталось жить, но Ваша Судьба будет богата событиями, как была до сих пор. Я предвижу: Вам грозит смертельная опасность, и совсем скоро! Ужас надвигается на Вас, накрывая Вашу юную жизнь Крылом Мрака!

— Что вы говорите, — ужаснулся Гарри, с трудом сдерживая зевок. — Крылья Мрака? Это действительно угроза!

— Не Крылья, а Крыло, — процедила Трелони. — Одно. И если Вы спросите, куда делось второе, Гриффиндор лишится двадцати баллов. Садитесь, мистер Поттер. Все откройте учебники на двести тридцать девятой странице и практикуйтесь в хиромантии.

Гарри открыл учебник, и они с Роном принялись изучать ладонь рыжика, пытаясь сопоставить её с запутанными схемами линий и каких-то холмов, занимавшими в учебнике пять разворотов. Брюнет не знал, о чём думал наконец-то обретший дар речи Рон, но сам он сосредотачивался на Предсказаниях с большим трудом. Голова болела, и мучило чувство вины. Теперь не только за Сириуса, Седрика и множество других, чьи лица Гарри никогда не видел, но и за Драко с окаменевшей ухмылкой и резким голосом.

* * *

На уроки, обед и ужин Драко не ходил. После ужина к нему пришёл Северус, без труда вскрыв запертую десятком заклинаний дверь, накричал на него было, но, увидев глаза крестника — красные и жалобно-щенячьи — ругаться перестал и напоил отрезвляющим зельем. Потом сунул стонущего «Зачем ты надо мной издеваешься? Просто дай мне умереть спокойно, Северуууус…» Драко под ледяной душ («Аааааа!!») и влил в рот практически насильно порцию зелья сна без сновидений, пресекая все попытки Драко объяснить, почему ему надо умереть и совсем не требуется трезветь. «Завтра, Драко, всё завтра. Спи, глупый мальчишка!». С характеристикой Драко был согласен, но не успел об этом сообщить, потому что уже уснул.

Утром он был трезв, спокоен и холоден. Долго умывался и причёсывался, доводя внешность до полного совершенства. Продемонстрировал сам себе перед зеркалом свою фирменную презрительную улыбочку и остался доволен.

На завтраке Драко с самым высокомерным видом, переплюнувшим бы даже выражение лица портрета основателя рода Малфоев, поглощал тосты и неизменную овсянку, ведя светскую беседу с Антоном и не обращая никакого внимания на всех остальных присутствующих. Почти что мирную атмосферу в Большом зале нарушил звук пощёчины. Чижов и Вечер-Малфой стояли друг против друга, тяжело дыша и сжимая кулаки. Опять они поссорились навеки. На щеке Святослава красовался багровый отпечаток ладони. Постояв так с полминуты, они выплюнули друг другу по паре злобных фраз, и Чижов, изначально севший вместе с любовником за стол Равенкло, плюхнулся на свободное место слева от Драко. На остывшую кашу он накинулся с такой яростью, будто та была Корином. «Не у меня одного, похоже, дерьмо, а не личная жизнь».

— Как он вообще посмел, — гневно бормотал Святослав, намазывая тост джемом так, что брызги летели прямо в Драко. — Как он мог!!

— Они все могут, — меланхолично заметил Драко, направляя палочку на пятно на своей серебристой мантии. — Tergeo!

— Ой, я тебя забрызгал? Извини… — буркнул Святослав и поумерил пыл. — Вот сам посуди, как можно изменить и мне же наговорить гадостей?!

— А ты уверен, что он тебе изменил?

— Да я его сам застал с этой шлюхой из Хаффлпаффа!!! — рявкнул Чижов так, что стёкла в окнах задрожали. — Он сказал, что я всё не так понял, хотя что там было понимать, и что он мне всё объяснит! Мы пошли сюда, и он начал объяснять! Заявил, что я… в общем, всякого дерьма обо мне на меня же вывалил целую бочку! С меня довольно!!

— Не бесись так, — посоветовал Драко и глотнул чаю. — Если ты и правда решил с этим покончить, то забудь его, всё.

— Я попробую, — Святослав прожевал тост и устремил на Драко внимательный взгляд. — Кстати, может, это не моё дело, но что у тебя с Поттером? Мне казалось, после тех статей вы должны быть вместе.

Спокойно, Драко. Этот вопрос ты наверняка услышишь ещё не раз, и никогда больше, наверно, в такой вежливой форме.

— Может, и должны. Но он так не считает, — Драко безразлично пожал плечами.

— О, — Святослав прикусил губу, поняв, что ляпнул бестактность. — Я не хотел.

— Он тоже так сказал, — хмыкнул Драко. Он один знал, чего ему стоило это небрежное хмыканье.

— Козлы, — категорично заявил Святослав. Его карие глаза сверкали. — Что Корин, что Поттер! Их любишь, а тебе плюют в душу! Решено, я к нему больше не вернусь!

— Ты правильно решил, — покровительственно сказал Драко. Замечание про плевок в душу оказалось на удивление точным.

— О да, — Святослав отпил тыквенного сока и провёл языком по губам, слизывая остатки сладкой жидкости.

Взгляд Драко невольно прилип к этому жесту. Сама естественность, как и Гарри. Ничего нарочито призывного, и в то же время так сексуально, что сносит крышу. «Я НЕ буду думать о Гарри». Святослав перехватил взгляд Драко и улыбнулся ему. Драко улыбнулся в ответ и встал из-за стола:

— Пора на Чары, Святослав.

— Можешь звать меня Слава, Драко.

— Слава… — Драко попробовал имя на вкус. — Отлично звучит. Как сладкий крем.

Святослав звонко рассмеялся.

— А твоё имя тогда похоже на какой-нибудь деликатес вроде устриц со специями.

— Это самый оригинальный комплимент, который я когда-либо получал, — Драко почти дружески погладил Святослава по плечу, ощущая жар тела сокурсника через школьную форму. — Идём?

— Конечно, Драко.

Они вышли из зала раньше всех остальных и кожей чувствовали любопытные взгляды.

На следующее утро газеты задались вопросом: «Драко Малфой меняет Поттеров, как перчатки?». Фотография целующихся у стен Хогвартса Славы и Драко доказывала этот тезис. На Драко обрушилось презрение большей части волшебного мира, считавшего, что только полная сволочь может признаваться в любви самому Гарри Поттеру, а на следующий день целовать кого-то другого, на Поттера — шквал писем от поклонниц и поклонников, предлагающих утешить. Рита Скитер самолично заявилась в Хогвартс и попыталась взять интервью у Гарри Поттера. Оно состояло из одной фразы, как мог засвидетельствовать за завтраком весь Хогвартс, сопровождавшейся пожатием плеч: «Малфой? Между нами никогда ничего не было. Право же, не вижу, почему я должен нуждаться в сочувствии». Драко сжёг очередной Вопиллер на подлёте и залепил поцелуем рот белому от злости Святославу — последнего бесил тот факт, что его все называют неизвестным прежде обществу родственником Поттера, а сам по себе он, в таком раскладе, ничего не значит. Общение «по-французски» подействовало на Чижова успокаивающе. Гарри Поттер не обращал на Драко Малфоя и Святослава Чижова никакого внимания. Кому действительно было до них, так это зелёному от бешенства Корину Вечер-Малфою, грубо отшившему ничего не подозревавшего Захарию Смита. Драко мысленно усмехнулся. «Ну и дурак же ты, кузен. Смит спит со всеми, кто пожелает его трахнуть. А Поттеры — это штучная работа. Пусть даже они носят фамилию Чижов». Правда, озвучивать эту мысль Драко не стал по вполне понятным причинам.

* * *

На душе у Гарри было муторно. Неужели под заклятием Веритас всё-таки можно врать? С другой стороны, чего он ждал, посылая Драко вместе с его любовью куда подальше? Что тот останется ему верен и до конца дней будет носить траур по их несостоявшемуся роману? Гарри такого не ждал, да и серебристая шёлковая мантия Малфоя совсем не походила на траурный наряд, равно как и сам Малфой — на человека, страдающего от неразделённой любви. Обидно, правда, что он настолько быстро утешился. И главное, с кем! Со Святославом, похожим на Гарри как брат! «Впрочем, это ни о чём не говорит, кроме того, что Малфой, скорее всего, предпочитает спортивных брюнетов с точёными профилями», — подумалось Гарри. Ну его к чертям, этого Малфоя и всю эту любовь! Существует множество других дел. Учёба, например. Вольдеморт, чтоб ему напополам треснуть. Квиддич… совсем скоро первый матч сезона! Это воспоминание заставило Гарри воспрянуть духом. «А о любви я как-нибудь потом подумаю».

Гарри повезло — совместных занятий со Слизерином у них в этот день не было. Набегавшись за день, он с гудящей головой сидел в гостиной Гриффиндора и пытался въехать в задачу по Арифмантике. Всего задач было три, и две дались Гарри сравнительно легко. Рон в Арифмантике смыслил ещё меньше, чем Гарри, так что из тех людей, что не будут при разговоре думать обо всей этой газетной шумихе, имело смысл просить о помощи только Гермиону, но она сидела вместе с Пери Перовой, и заумные слова, доносившиеся от дивана девушек, отпугивали окружающих не хуже рикошетирующего щита. Кажется, Гермиона и Пери даже решили писать вместе работу по Арифмантике, которую обеим зачтут вместо экзамена в конце года.

Профессор Вектор пренебрежения домашним заданием не прощала, и Гарри попробовал прикинуть ещё раз, какие формулы нужны. «Кажется, это уравнение Трикстона, но для него нужно ещё вывести коэффициент для третьей переменной, а из чего я его буду выводить, если у меня нет никаких данных? В общем виде, что ли? Тогда точно не Трикстон, а кто? Может, график построить? Ага, это без точек-то, данных-то как не было, так и нет? Может, попробовать упростить? А как я упрощу, если не соображу даже, в какой зависимости это выстраивается? Ох, это бесполезно…». Гарри устал от вопросительных знаков, заполонивших его мысли. А ещё на тренировку сегодня. Хаффлпафф, конечно, Гриффиндору в квиддиче не соперник, но совсем наглеть нельзя. Гриффиндорец поднял голову от тетради и, разминая шею, огляделся по сторонам. Всё спокойно, обычный деловой гул, изредка нарушаемый взрывами смеха. А если сделать усилие, то можно даже не заметить, что гостиная усеяна газетами и журналами, посвятившими ему бешеное количество разворотов, и практически во всех разговорах приглушённо звучит его имя, Чижова и Малфоя. Пожалуй, этим не грешили только Гермиона, Пери и Рон, отбывавший в данный момент взыскание у Снейпа за испорченное зелье (как это было? «Вашим противоядием, мистер Уизли, было бы небесполезно выводить непрошеных насекомых из деревенской кухни, но, боюсь, если это выпьет человек, последствия будут непредсказуемы. Неделя отработок в моём классе!»). Гарри вздохнул. И вдруг его взгляд наткнулся на Артура Стела, листающего отнюдь не «Ведьмополитен» с изображением целующихся Гарри и Драко на обложке и заголовком «Все подробности личной жизни Героя Магического Мира — только у нас!», а учебник по ЗОТС. «Кажется, он что-то смыслит во всех этих цифрах. В конце концов, я всегда могу предложить ему помочь с Защитой в обмен, ведь Паркер не идёт по учебнику, а просто гоняет нас в хвост и гриву».

— Привет, Артур, — Гарри осторожно присел рядом.

— Привет, Гарри, — Артур взглянул на него без жадного любопытства или брезгливого изумления — спокойно и внимательно.

— Я помню, ты разбираешься в Арифмантике. Ты решил сто восьмидесятую задачу? — «А краснеть-то так зачем, Герой, штаны с дырой?».

— Да. Там очень интересный поворот, — Артур заметно оживился. — Такая тонкость, которую сразу не заметишь.

— Вот я до сих пор никак не могу заметить, полчаса над ней бьюсь, — пожаловался Гарри. — Я так понял, это решается в общем виде?

— Да, но для этого ты используешь Трикстона.

— Как? Там же обязательно должен быть конкретный коэффициент у третьей переменной.

— Да, но здесь как раз та тонкость. Смотри, если ты выстроишь переменные так и выразишь третью вот так, то всё лишнее сократится, и решится в общем виде, — Артур говорил и одновременно писал так быстро, что Гарри не успевал следить одновременно за тем, что тот пишет, и тем, что тот говорит.

— Постой, я не успеваю за твоей мыслью — где сократить?..

Гарри придвинулся ближе, глядя на то, что пишет Артур. Голос бывшего дурмстранговца окутывал душу Мальчика-который-задолбался-с-арифмантикой покоем и уверенностью — если не в завтрашнем дне, то хотя бы в правильном решении задачи. И он был рад согласиться помочь Артуру со вскрытием рикошетирующих и отражающих щитов — это же пара пустяков!

Профессор Биннс был, без сомнения, всей душой предан своей профессии — особенно если учесть, что ничего, кроме души, у него не было. И помимо войн гоблинов он имел одну, но пламенную страсть: редкие неожиданные тесты по всему материалу прошлых лет. «Мы в полной попе», — мрачно подумал Гарри, глядя на свиток с вопросами, которым можно было и убить, если долбануть по голове достаточно сильно. История магии проходила у Гриффиндора совместно с Хаффлпаффом. Эх, если бы с Равенкло… Тогда во всём классе был бы ещё кто-нибудь, кроме Гермионы, способный подсказать страждущим. Гарри и Рон упустили благоприятный момент, и конспекты Гермионы расползлись по всему классу. Вернулись они к ней в виде кучки сильно измятых бумажек под стулом. Сама девушка была в ужасе от их вида и категорически отказывалась давать их лучшим друзьям, мотивируя это тем, что их нужно хотя бы привести в порядок, а то они двое приведут их и вовсе в непригодный для использования вид. Гарри и Рон переглянулись и, вытянув ладони без палочек (занятия по ЗОТС даром не проходили), произнесли шёпотом:

— Accio!

Конспекты сами слетелись в их руки. Тест закончился вполне благополучно — конечно, на «превосходно» они не рассчитывали, но никак уж не меньше «выше ожидаемого»!

Гермиона же не разделяла их мнения на тот счёт, что всё было хорошо и мир наконец наполнился гармонией, и стоило Гриффиндорскому Трио выйти из кабинета, как она возмущенно раскрыла рот:

— Гарри! Рон!..

Гарри беспомощно посмотрел на Рона. Если Гермиона Грэйнджер вознамерилась прочитать лекцию на тему важности учёбы, это неотвратимо, как горная лавина. На лице Рона промелькнуло какое-то странное выражение, и он шагнул к Гермионе, обрывая её тираду поцелуем. «Давно было пора», — подумал Гарри и зааплодировал. Его поддержали все сокурсники, кто хоть раз списывал у Гермионы Грэйнджер.

Это было прекрасно — то, что двое его лучших друзей разобрались со своими чувствами. Рону порой даже удавалось отвлечь подругу от маниакального влечения к книгам и летописи рода Поттеров. Гарри пробовал читать и сам — но почерки у его предков были такими, что впору было считать их специальными шифрами, эти почерки. К тому же все бумажки были давно и безнадёжно перепутаны, так что их нужно было сперва рассортировать по хронологии. А за это Гарри не взялся бы (бумаги за три с половиной тысячи лет!!), даже если бы ему пообещали зачёт по зельям, для которого ничего не нужно было делать.

Но чувства, как оказалось, отнимают у людей чертовски много времени. И на Гарри у Гермионы с Роном его оставалось очень мало. Естественно, что Гарри стал проводить больше времени с Артуром Стелом. Тем более что последний охотно помогал Гарри с Арифмантикой и совсем не возражал как-то раз сходить вместе в Хогсмид. Там, завидев самозабвенно целующихся Святослава и Драко, Гарри поперхнулся сливочным пивом. Когда их руки стали забираться под мантии, Гарри не выдержал (хотя какое ему, собственно, дело?) и выволок Артура за собой из «Трёх мётел». Они долго гуляли по деревне, земля которой уже промёрзла насквозь и вот-вот должна была покрыться снегом, и говорили о каких-то незначительных вещах, Гарри даже особо не вникал в этот разговор, главным было чувство покоя, укачивавшего все смятения и мучения гриффиндорца в мягких объятиях. Он даже спросил у Артура, не было ли у него в роду сирен. Стел рассмеялся и сказал, что не было. Гарри рассмеялся в ответ и поскользнулся на скованной первым ледком луже. Артур успел подхватить его.

— Ты как? Ты в порядке?

— Да, Артур. Я даже не ушибся, — гриффиндорец благодарно улыбнулся однокурснику. Тот улыбнулся в ответ и не спешил выпускать Гарри из объятий. И Гарри поступил так, как, ему показалось, было правильным — положил руки на плечи Артура и легонько поцеловал.

Он ожидал, что Артур отскочит с воплем «Я натурал!!», отшатнётся или просто предложит продолжить прогулку, как было. Но Стел неожиданно сам захватил инициативу в поцелуе, исследуя языком рот Гарри, нежно касаясь и страстно нападая и вызывая в гриффиндорце такие ощущения, которых никогда не было прежде. Ноги стали ватными, а кровь стремительно отхлынула от щёк, направившись в место пониже пояса.

— Артур… — выдохнул Гарри хрипло.

— Ммм?

— Ты просто ПОТРЯСАЮЩЕ целуешься…

— Ты тоже, Гарри, — Артур почти промурлыкал его имя, на французский манер картавя двойное «р».

Гарри вместо ответа нерешительно коснулся губами шеи Стела. Его кожа оказалась горьковатой на вкус, как травяной чай, и Гарри, не сдержавшись, с силой втянул губами эту восхитительную золотистую кожу, оставляя красный след.

— О-о, Гарри… а у тебя в роду не было вампиров? — подняв голову, Гарри узрел лукавую улыбку Артура и, не раздумывая, потянулся поцеловать её.

Нельзя сказать, чтобы он был до одури счастлив. Но он купался в волнах покоя и лёгкости, и было так бездумно-здорово быть с тем, с кем тебя не связывает ни многолетняя вражда, ни такая же дружба, с кем ты увиделся впервые месяц назад, и кто воспринимает тебя таким, какой ты есть, ничего не требуя и не заставляя подстраиваться под себя одним своим существованием. Это было так хорошо, что Гарри почти без проблем дожил до матча с Хаффлпаффом.

Ни одной ночи не проходило без кошмаров. Гарри снилась всякая муть вроде озёр крови, которая казалась ему его собственной — хотя столько крови в его организме просто не поместилось бы, чьего-то зловещего хохота, чьего-то ещё шёпота «Идиот, идиот, идиот, ты сделал самую большую ошибку в своей никчёмной жизни…», мёртвых Рона, Гермионы, Артура и, как ни досадно признавать, Драко — ну, это подсознательные страхи за близких и/или дорогих, луча Авады Кедавры и почему-то отметки «отвратительно» на листе, где значилось сверху большими буквами: «ТРИТОН по Зельеварению». Уж последнее было как раз прогнозируемо: Снейп со дня появления ещё тех статей, где говорилось о признании Малфоя, стал терроризировать Гарри хуже, чем во все предыдущие шесть лет. Если бы не помощь Святослава, с которым Гарри остался во вполне корректных отношениях, Снейп бы, наверное, просто загрыз Героя Магического Мира прямо у его собственного котла. Какой чай, какие серьёзные разговоры! Порой Гарри казалось, что Снейп тренирует на нём технику убиения взглядом и до полного успеха мастеру зелий осталось совсем чуть-чуть.

Кошмары не давали спать, Гарри просыпался посреди ночи и не мог больше сомкнуть глаз. Вследствие чего он потерял аппетит и приобрёл тёмные круги под глазами. То и дело на уроках его клонило в сон, на трапезах в Большом зале он клевал носом и разок окунул таким образом лицо в кисло-сладкий соус. Его состояние было замечено только Артуром: у Рона и Гермионы мерцали в глазах сердечки, обращённые исключительно друг к другу. Друзья даже восприняли новость о его отношениях с Артуром индифферентно, будучи занятыми своим романом. Артур же, со смешинками в глазах, собственноручно обтёр его лицо салфеткой и осведомился:

— Гарри, солнце, что происходит? Ты по ночам бегаешь марафон вокруг замка?

— Нет, Арти, — фыркнул Гарри. — Мне снятся кошмары, и я сплю максимум половину ночи.

— Может, попросишь в лазарете зелья сна без сновидений?

— Оно вызывает привыкание, — вздохнул Гарри. — К тому же мне его всё равно не дадут — они считают, это особенные кошмары, связанные с Вольдемортом — я тебе про такие рассказывал. А это просто сны. Но плохие.

Артур помолчал и осторожно предложил:

— Тогда, может, ты будешь спать у меня? Я имею в виде — просто спать. Я попробую тебя успокоить.

— Ты правда этого хочешь? — удивлённо уточнил Гарри.

— Конечно, малыш, — Артур обнял Гарри и взъерошил ему волосы. Он был старше всего на полгода, но Гарри не возражал против «малыша» — ему даже нравилось.

Если это поможет, то очень будет кстати — завтра матч с Хаффлпаффом, и Ханна Эббот, в отличие от него самого, в отличной форме.

Первым уроком значилась сдвоенная ЗОТС. На прошлой всё, что они должны были делать — это писать конспект, так что Гарри, можно сказать, обошёлся малой кровью. Но сегодня они учились обманывать обнаруживающие заклятия с помощью контроля над собственным телом — безо всякой магии, а также чисто магические способы скрыться. И способы покончить с врагом, пока тот, уверенный, что никого вокруг нет, спокойно топает мимо. Всё это требовало практики с партнёром, а менять пары Паркер пока не собирался.

Малфой нападал так ожесточённо, будто Гарри лишил его всего, что ему когда-либо было дорого, и всё, что оставалось делать Драко — это мстить. Он оказался таким изобретательным в заклятиях, что гриффиндорец не сумел сдержать нервный смех, подумав, что только злость может заставить слизеринца всерьёз преуспевать в таком предмете, как защита от тёмных сил. Драко, кажется, был взбешён этим смехом и принялся нападать вдвое яростней. А маскироваться, сдерживая дыхание и расслабляя мышцы, у Малфоя никак не получалось, зато выходило у Гарри. И атаки он ухитрялся отражать все. «Любит он меня… это что же, всегда, когда любят, норовят запустить в задницу заклинанием для роста волос? Или наложить заклятие недержания в район мочевого пузыря? Даже думать не хочется, куда это заклятие попасть может в случае промаха…».

И всё же это было адом. Серебристо-стальные глаза источали такое презрение, что на нём, этом презрении, можно было поскользнуться. Идеальной формы губы были плотно сомкнуты, и Гарри старался на них не смотреть, чтобы не вспоминать тот день, когда он сцеловывал шоколадное мороженое с этих губ. День, после которого он… испугался? Испугался этого волшебства, когда мир тонет в тумане, и всё, что имеет значение — это человек, держащий тебя в объятиях? Может быть. «Не думал, что гриффиндорцы — такие трусы»

В любом случае, всё это прошло. И, несмотря на вопли газет, больше не вернётся. Ведь так?

Поздно вечером Гарри забрался к себе на кровать, задёрнул полог и натянул мантию-невидимку. Соблюдая тишину и конспирацию, выбрался из-за полога и, крадучись, вышел из спальни. Комната, где поселили Артура Стела — отдельно, потому что в общей спальне не было места; так же поступили и с Пери Перовой — была совсем рядом. Гарри скинул мантию, запихал в карман и тихонько постучал.

Артур открыл мгновенно; неужели ждал? Гарри стало тепло и уютно, и он несмело улыбнулся Артуру.

— Проходи, малыш.

Гарри прошёл, Артур закрыл за ним дверь. Гарри нерешительно сел на кровать и стянул рубашку.

— Не бойся, Гарри, — улыбнулся Артур. — Я же не буду на тебя накидываться. Зря, что ли, меня отправили в Гриффиндор?

— Думаю, не зря, — Гарри быстро разделся до конца и нырнул под одеяло.

Артур лёг рядом, обнимая Гарри за плечи одной рукой. Последний Девственник Хогвартса сначала напрягся, но, поняв, что ему ничего не угрожает, расслабился и устроил голову на плече Артура. Там было так уютно, что сразу потянуло в сон. Гарри пробормотал сквозь подступающий сон:

— Спокойн.. нчи, Артр..

— Спокойной ночи, Гарри, — но Гарри этих слов уже не слышал.

Опять снились кошмары. Опять шёпот, смех, мёртвые лица… Гарри дёрнулся и понял, что его обнимают и шепчут:

— Спокойно, спокойно, это всего лишь сон, ничего страшного нет, я с тобой, расслабься…

— Ох, Арти, там было так холодно, так страшно…

— Ничего. Холодно было потому, что ты во сне сбросил с себя одеяло, малыш. Это просто сон. Забудь и не мучайся, — Артур гладил его по голове, пропуская между пальцами спутанные густые пряди, слегка массируя кожу, загибая кончики волос, будто хотел их завить.

Гарри благодарно поцеловал Артура. Артур ответил, поцелуи становились всё длиннее и длиннее, дыхание всё учащалось. Стел аккуратно уложил Гарри на кровать и поцеловал снова, скользя кончиками пальцев по груди брюнета. Гарри испуганно замер, и Артур сразу же отодвинулся.

— Я не буду тебя торопить, — сказал он спокойно, но как-то непривычно низко.

— Спасибо, — прошептал Гарри, сбитый с толку собственными ощущениями от прикосновений пальцев Артура.

Глаза брюнета невольно скользнули по телу укладывающегося рядом Артура. Мерлин великий, как он был возбуждён! Никакие боксеры не могли это скрыть. Артур перехватил взгляд Гарри и вздохнул:

— Я полагаю, ты знаешь, что просто дьявольски сексуален? А целоваться с тобой…

— Может, я помогу тебе? — предложил Гарри и, не дожидаясь ответа, положил руку на выпуклость на боксёрах Артура.

Стел застонал и выгнулся. Воодушевлённый этой реакцией Гарри стянул с Артура бельё и завороженно уставился на чужую эрекцию. До сих пор ему приходилось лицезреть только свою собственную, и вид чужой возбудил вдруг и самого Гарри просто чрезвычайно.

Гарри обхватил ладонью член Артура и погладил подушечкой большого пальца. За это он был вознаграждён хриплым шёпотом:

— Ещё, Гарри…

Гарри подключил и вторую руку, ритмично поглаживая и сжимая. Его действия вызывали у Стела серии стонов, прерывистых вздохов и просьб:

— Гарри, пожалуйста, сильнее… ещё.. да!..

— Чёрт, — выдохнул Гарри, не прекращая действий, — у меня самого от живота не отогнуть!

Артур приподнялся на локте и дотянулся свободной рукой до паха Гарри. Брюнет широко распахнул глаза, почувствовав там чужую ладонь, так уверенно ласкающую… да, о Мерлин, да!..

Они кончили одновременно и пару минут просто лежали рядом, пытаясь отдышаться. Это был лучший оргазм в жизни Гарри, до сих пор довольствовавшегося исключительно собственными руками… о чём он и сообщил Артуру. Артур тихо рассмеялся и, дотянувшись до палочки, произнёс очищающее заклятие.

— Спи спокойно, хороший мой, — он поцеловал Гарри в висок.

— Ладно, — рассмеялся Гарри и, уткнувшись носом в шею Артура, заснул. В кольцо рук Стела никакие кошмары не смели проникать. А может, дело было в, как выражается Симус, спермотоксикозе?

* * *

Драко умирал. Никто не видел, но он умирал, ежечасно, ежесекундно, сгорал в огне боли и бешеной ревности. Чёртов Поттер и не думал расстраиваться после их так называемого разрыва — как он сам правильно сказал Скитер, там нечего было разрывать — и почти сразу нашёл себе замену. И в этот раз, похоже, его не останавливали никакие сверхблагородные размышления на тему риска дорогими людьми. Либо этот Стел Гарри совсем не дорог, либо Драко был ему нафиг не нужен, и он просто не знал, как поделикатнее отшить. Драко склонялся ко второму варианту. Внутри у него всё кипело, когда Стел собственническим жестом обнимал Гарри за талию, притягивал к себе, целовал в висок или, хуже того, в губы при всех. «Ну чем, чем я хуже этого ублюдка?!». Драко смотрел на Стела — голубые глаза, шатен, высокий и атлетичный, но ничего особенного. Он, Драко, красивее, умнее, богаче и отчаянно любит Гарри. Он лучше во всех отношениях. Так почему выбрали не его?!!

Малфой не обманывал себя: Святослав служил лишь заменой Гарри, потому что был на него так похож. Слизеринец отлично понимал, что как раз это и называется использовать; а как это ещё называется, если ты трахаешь человека каждую ночь и кончаешь не с его именем на губах? Правда, Драко всегда удавалось произносить «Гарри» шёпотом, и стоны самого Чижова не давали ему шанса услышать, что там бормочет партнёр. Но стыдно Драко не было ничуть. Он подозревал, что только этот суррогат не позволил ему ещё одной прекрасной ночью вылезти на Астрономическую башню и спланировать вниз без помощи левитационных заклинаний. Чёртова Астрономическая башня стала у Драко какой-то навязчивой идеей, наряду с самим Гарри.

Он видел, как Артур Стел нежно стирал соус с осунувшегося за последние дни лица Гарри с тёмными кругами под изумрудными глазами, и злился так, что Антон не выдержал и смылся с завтрака, не доев. «Они должны спать по паре часов в сутки, чтобы Гарри был так измотан. И чем же, интересно, они заняты в остальное время?», — ложка гнулась в пальцах Драко, вываливая своё содержимое на скатерть. Малфой сам поражался своему самообладанию: он ещё не убил обоих гриффиндорцев методичным Круциатусом, и это было, по его мнению, невероятное достижение.

Смех Гарри на Защите показался Малфою издевательским. Перед глазами встала красная пелена, и он плохо понимал, что делает, метая в Гарри заклятие за заклятие. Ему хотелось, чтобы треклятый Поттер испытал хотя бы частичку той страшной боли, что причиняет ему, хоть немного того унижения, которое до сих пор жило в Драко, хотя никто, кроме них двоих, не знал о сцене, разыгравшейся в Выручай-комнате. «Почему Паркер не вмешался? Ни за что не поверю, что он ничего не видел», — на этот вопрос, к сожалению, нельзя было получить ответа, ибо Кристофер Паркер был ларчиком, который не открывался вообще. Драко пробовал недели три назад расспросить о нём крёстного, но Северус только головой покачал. На работу профессора ЗОТС брал директор, проведя самоличное собеседование, и на все расспросы учителей Паркер умудрялся ничего не отвечать, поддерживая вместе с тем вежливую светскую беседу. «Ну да, коллег парой лишних футов домашнего сочинения не заткнёшь».

На игре Хаффлпафф — Гриффиндор Драко присутствовал. Как он сказал Святославу, превращая свой серебристо-зелёный шарф в жёлто-чёрный, из тактических соображений — надо же пронаблюдать, как летает предполагаемый противник.

Комментатор Финниган жизнерадостно потребовал, чтобы капитаны пожали друг другу руки; Гарри и Эрни МакМиллан так и сделали. Мадам Хуч пронзительно свистнула, выпуская мячи, и игра началась.

Честно сказать, игра была никакая, хотя всё вроде бы благоприятствовало, даже погода — ясная и прозрачная, как льдинка. За двадцать минут Гриффиндор забил один гол, а Хаффлпафф забил бладжером в бок Рону Уизли, но даже пятиминутные корчи вратаря, едва не повлёкшие за собой его падение с метлы, не помогли хаффлпаффцам забить хотя бы раз. Поттер и Эббот парили футов на тридцать выше основной игры, высматривая снитч.

Золотой мячик не появлялся.

Гриффиндор забил ещё два раза. Хаффлпафф один раз.

Поттер и Эббот кружили над полем, вытягивая шеи.

«Ну же, Гарри. Что ты тормозишь? Бери этот дурацкий снитч и уходи с поля, пока я не призвал свою метлу и не кинулся на ней целовать тебя».

Снитч сверкнул у места комментатора, и Эббот заметила его первой. Гарри понял по её развороту, что она сейчас помчится за мячиком, и рванул так, что Ханна осталась далеко позади, несмотря на то, что у неё была метла не хуже.

Очевидно, снитч имел какие-то другие планы на сегодняшний день, нежели быть пойманным Поттером, потому что отлетел в сторону и вверх. Гарри метнулся за ним, вытягивая руку и сам вытягиваясь в струнку, ставя метлу в воздухе практически вертикально; все зрители невольно привстали с мест.

Поймал или не поймал, осталось до поры до времени невыясненным, но что упал с метлы — это точно. Драко вскочил, но тут же заставил себя сесть, сжав кулаки до крови от впившихся в ладони ногтей. Эббот подлетела как раз вовремя, чтобы ухватить Поттера за запястье, но сама не удержалась, и спустя несколько секунд замедленного спуска последний опять ускорился, и летели уже оба. Правда, с меньшей высоты.

Ловцы упали. Финниган прокашлялся и дрожащим голосом объявил:

— Гарри Поттер поймал снитч. Гриффиндор выиграл со счётом 180-10.

Драко схватил палочку и наложил на себя Визус Супер Экстра. В крепко сжатом кулаке Гарри трепыхался недовольный сложившимся положением дел снитч, сама рука была вывернута под неестественным углом. Глаза Гарри были закрыты, и жилка на шее билась через раз. «Жив, — при этой мысли Драко затопила огромная, всеобъемлющая радость и облегчение. — Жив, но без сознания и наверняка много чего переломано. Ничего. Есть Костерост. Главное, что жив».

Вечер ознаменовало пришествие своеобразных новостей — оказывается, Снейп с утра, как только Драко ушёл на игру, был вызван к Тёмному Лорду за отчётом по порученному Драко делу. Профессору было велено в следующий раз прихватить с собой и юного Малфоя, в конце концов, это было именно его задание. Крёстный рассказывал, непроизвольно потирая плечо там, где была Чёрная Метка, а Драко сидел в своём любимом кресле, кивая, и холодно-отстранённо думал, что скоро придётся исполнять роль шпиона, на которую он подрядился. Если б не происшествие на игре, Драко мог бы и перейти обратно на тёмную сторону — от жгучей обиды на Поттера, но, как он сегодня понял, малейшая возможность, что с этим придурком будет хоть что-то не так, бросает его в холодный пот и ввергает в жестокий шок. Так что будет Дамблдору второй шпион, проше бардзо, если это поможет ослабить Вольдеморта и уменьшить опасность для Гарри, которому одному, такому хрупкому и нежному, предстоит убить этого красноглазого полумертвяка.

Выслушав Северуса, Драко заверил его, что всё понял, и ушёл, отговорившись тем, что ему нужно делать домашнее задание и спать. Слава Салазару, крёстный не пытался заговорить с Драко о Поттере, он и сам прекрасно видел, всё, что творилось в сердце Малфоя, и кто с кем ходит на свидания.

Но домашнее задание интересовало Драко в последнюю очередь. Он отошёл в безлюдный коридор и взмахнул палочкой, накрывая себя маскирующим заклятием. Миссис Норрис — не Паркер, она не так придирчива, и не заметит Драко, что уж говорить о Филче. Удостоверившись, что чары наложены хорошо, юный Малфой направил свои стопы к больничному крылу, где, отгороженные ширмой, чтобы не смущать друг друга, спали на соседних постелях Гарри Поттер и Ханна Эббот.

Лицо Гарри заливал лунный свет — его кровать стояла у окна. Драко присел на стул рядом, вглядываясь в любимое лицо. Тёмные ресницы лежали на впалых щеках, все черты казались заострёнными. Сам Гарри спящий походил на ангела, и Драко стало трудно дышать от нахлынувшей нежности. Этот ангел его отшил, плюнул в душу, променял на другого, унизил… и Драко готов был руки ему целовать. От этой мысли Малфою стало немного тошно, но он только придвинулся ближе к кровати. Стул шкрябнул по полу ножками, ресницы Гарри дрогнули. Драко замер, не дыша.

— Артур? — неразборчиво пробормотал Гарри, не открывая глаз, и снова задышал ровно.

Ноябрь истекал. По собственным ощущениям, истекал и Драко, но, как ни странно, так не истёк.

Поттер пролежал в больнице ещё два дня — каждую ночь Драко приходил к нему и сидел до рассвета, сжимая руку Гарри в своей, если тому снились кошмары (от одного прикосновения Драко кошмары, кажется, утихали сами собой) — и триумфально вышел из неё: прямо в объятия Артура Стела. Драко целовал Святослава Чижова, закрывая глаза, и истекал, истекал, как вода в клепсидре. Приближалось Рождество, и Драко с мрачным юмором прикидывал, что будет с Санта-Клаусом, если тот прочтёт в письме от Драко «Хочу Гарри Поттера, и не один раз». Инфаркт, пожалуй, будет. А может, инсульт.

Пересуды и идиотские статейки в газетах продолжали сыпаться ворохом, будто не о чем было больше писать, кроме как о том, с кем спит Мальчик-который-выжил. Хогвартс бурлил, как будто кончался не ноябрь, а март. Драко жёг газеты с помощью Инсендио, поднявшись на Астрономическую башню — в это время года практически не находилось охотников туда ходить даже среди отъявленных романтиков. Драко распускал пепел по ветру и долго смотрел вниз с башни, перегнувшись через обледенелый бортик. Когда-то он немного боялся высоты, но теперь она дарила ему странное успокоение, словно давая понять, что уж она-то не предаст и всегда будет его последним шансом. Малфой проводил так часы, потом спускался, отправлял одежду, пропахшую дымом от газет, в стирку, и варил себе Перечное зелье — стояние на холодном ветру так просто не проходит.

* * *

Прошедший матч повлёк за собой не только восхищённые взоры собственной квиддичной команды и возможность ослабить график тренировок, но ещё и начало занятий Окклюменцией со Снейпом. Дважды в неделю Гарри должен был теперь к нему приходить. В первый раз в этом году из-за Окклюменции он спускался в подземелья к половине восьмого вечера, кисло размышляя, сразу Снейп его убьёт или погодит немного. Эмпирическим путём Гарри выяснил, что не сразу: в ответ на стук в дверь послышалось не «Авада Кедавра», а «Войдите», хотя и таким тоном, что ему и в подмётки не годилось заклятие «Канцерус», вызывавшее приводивший к смерти по истечении двух недель рак той части тела, куда был направлен.

— Добрый вечер, профессор, — Гарри невольно подобрался, следя за движениями сидевшего за столом Снейпа — такая угроза исходила от преподавателя зельеварения.

— Вечер добрый, Поттер, — таким голосом лучше не здороваться, а объявлять человеку, что он полное ничтожество, не достойное топтать эту Землю. Впрочем, взгляд Снейпа помог Гарри ощутить именно этот скрытый от непосвящённых смысл слов «Вечер добрый». — Вы готовы к занятию?

— Да, сэр.

— Тогда начнём. Legillimens!

Гарри опять не успел защититься, и воспоминания потекли хаотичной рекой. Вот дядя Вернон кричит на него, а Дадли подленько хихикает рядом, но Гарри занят только тем, чтобы удержаться на ногах — ему не давали есть три дня… вот Гарри поднимает палочку и впервые в жизни произносит: «Wingardium Leviosa!»… красноглазое лицо Вольдеморта, только что возродившегося с помощью крови Гарри, и тонкие безжизненные губы, произносящие: «Crucio!»… вот Драко, нежно улыбающийся, весь перемазанный шоколадным мороженым, и его лицо всё приближается и приближается — это Гарри перегибается через стол, чтобы поцеловать слизеринца… НЕТ! ЭТОГО воспоминания Снейп не увидит!! Protego!

Щит, выставленный в ярости, оказался таким прочным, что Снейпа вышвырнуло из сознания Гарри, и теперь уже гриффиндорец видел воспоминания профессора: одиннадцатилетний Снейп очарованно смотрит в котёл, зелье в котором принимает точно такой оттенок, как написано в потрёпанном учебнике… издевательский голос Сириуса: «А! Сопливус! Как жизнь?»… «Я недоволен тобой, Северус. Crucio!», и Снейп падает, корчась от боли, у ног Вольдеморта, ещё напоминающего отдалённо симпатичного и приветливого Тома Риддла… Драко, содрогаясь от рыданий, корчится на плече Снейпа, стремительно делая мантию своего крёстного мокрой насквозь, и повторяет, как в бреду: «Он меня не любит, Северус… я не могу так больше… он терпеть меня не может!..»…

Гарри был вышиблен из сознания Снейпа так внезапно, что закружилась голова. Гриффиндорец обнаружил себя стоящим на коленях и держащимся за парту. Его мутило от напряжения. «Оох… не могу сказать даже, с кем сеансы легилименции хуже — со Снейпом или с Вольдемортом».

— Достаточно на сегодня, Поттер, — голос Снейпа почти застиг Гарри врасплох. — Придёте в пятницу в то же время.

— Да, сэр, — автоматически пробормотал Гарри, с трудом вставая.

— Мой Лорд, — человек в чёрном балахоне преклонил колени перед Гарри, сидевшим на троне. — Я узнал, что тот, кто Вам нужен, имеет связь с Драко Малфоем. Возможно, мальчишку будет легче достать через Малфоя…

— У Драко собственное задание, МакНейр. И его не должны заподозрить. Ты должен достать то, что тебе поручено, сам. Или ты готов признать, что уже ни на что не годишься и уходишь на покой… на вечный покой?

— Нет, Мой Лорд! Я… я всё исполню.

— А как же иначе, МакНейр. И запомни: он должен быть у меня до дня летнего солнцестояния. Раньше — можно, если позже… что ж, ты не доживёшь.

— Я всё понял, мой Лорд.

…Гарри выдрался из сна, как рыба из сети, задыхаясь и в противной испарине. «А вот была и ещё одна возможность сравнить, с кем неприятнее контактировать». Гарри высветил перед собой циферблат: три часа ночи. Идти к Дамблдору как-то неудобно: должен же директор спать когда-нибудь. Гриффиндорец зевнул, выудил из тумбочки у кровати мантию-невидимку и отправился к Артуру.

Артур спал, и Гарри знал это. Поэтому-то он вскрыл дверь Алохоморой и скользнул под одеяло к Артуру так тихо, как только мог — чтобы не разбудить, не дай Мерлин. Больше ему ничего не снилось, кроме, разве что, неодобрительного молчания обеих сущностей — но это вполне можно было пережить, не просыпаясь.

С тех пор, как Гарри узнал о том, что он волшебник, он любил Рождество. Он всегда проводил его в Хогвартсе, и с друзьями или без — оно было прекрасно хотя бы тем, что его никто не третировал, ему позволяли есть, сколько заблагорассудится, дарили ему настоящие подарки… и вообще. Однако это Рождество принесло Гарри и нотку грусти. Это ведь должно было быть его последним Рождеством в том месте, которое стало ему домом. А где он будет потом? Будущее после Хогвартса представлялось Гарри чёрной дырой. Конечно, он говорил, что хочет быть аврором и всё такое, но на самом деле воображение отключалось сразу, когда он пытался представить себе, что Вольдеморт мёртв наконец, и можно идти куда хочешь, делать что хочешь… больше ни уроков, ни Дурслей, ни мыслей о битве, которая предстоит в ближайшем будущем. А что дальше-то? Эти размышления всё чаще посещали Гарри, но он отгонял их от себя злой фразой: «Победи сначала Вольдеморта и сдай экзамены, умник!». Это, как правило, помогало. Но чем ближе было Рождество, тем всё равно грустней становилось.

На праздник в Хогвартсе остались все: Вольдеморт усилил свою активность до такой степени, что в стенах Хогвартса было на порядок безопасней, чем в любом другом месте: массовые убийства, несколько нападений в Лондоне и по всей стране с массовыми уничтожениями магглов и магглорожденных волшебников. Поэтому было решено устроить не просто скромный ужин, как это бывало, когда на Рождестве присутствовало с десяток студентов, а настоящий бал.

Замок был украшен венками, омелой, лентами и походил на старинную игрушку. Ёлка в Большом зале упиралась в потолок, увитая серебристыми гирляндами и увешанная волшебными украшениями. Гарри впитывал в себя атмосферу Рождества, широко раскрыв глаза и радуясь всему, как ребёнок. Был, правда, один человек, способный лишь своим видом сделать Гарри замкнутым на ближайший час — это был Драко Малфой. Всякий раз, как Гарри его видел — неважно, с Чижовым или одного — у него щемило сердце и его начинало глодать некое чувство вины. Впрочем, оно быстро проходило, стоило Гарри оказаться в надёжных объятиях Артура, который никогда ни о чём не допытывался.

Гермиона продолжала разбирать бумаги рода Поттеров и на редкие вопросы Гарри «Как, прогресс есть?» отвечала, что ещё не закончила разбор всех документов. Гарри понимающе кивал и шёл поиграть с Роном в шахматы или полетать с Артуром — не в качестве тренировки, а просто так.

Девушки занимались в основном нарядами. Везде были разложены куски самой разной материи, валялись нитки, и Гарри пару раз ухитрился сесть в гостиной на иголку. Хорошо ещё, что этого никто не видел. Взрывы девичьего смеха, перешёптывания, предвкушающий блеск глаз преследовали Гарри повсюду, и он задавался вопросом: относится это специально к нему или они так делают всё время. Ожидалось, что каждый юноша пригласит на бал девушку, которая ему нравится — в этом отношении правило было устаревшим, ибо Гарри не чувствовал желания никого приглашать, разве что Стела, но он отнюдь не девушка. А вот девушки Хогвартса — разумеется, только старшекурсницы, младших на бал не допускали вообще — активно старались отбить Гарри у Артура, равно как отбить Драко Малфоя у Святослава. Гарри густо краснел, получая за трапезами в Большом зале приглашения просто пачками, и выкидывал их, не читая. Артур только смеялся и утверждал, что рано или поздно какая-нибудь нетерпеливая поклонница подольёт ему адресного приворотного зелья. Услышав такое, Гарри начал пить и есть с опаской, и это очень веселило весь седьмой курс Гриффиндора. Рон даже предположил, что с годами Гарри станет таким же раздражительным и подозрительным, как Аластор Грюм, и будет пить исключительно из собственной фляжки. Одним словом, ещё не начавшись, Рождество принесло Гриффиндору множество положительных эмоций.

Бал начинался с того, что старшекурсники парами открывали его — устроителю аукнулся в памяти Турнир Трёх Волшебников, что ли? Во главе поставили Драко и Гермиону — дескать, два лучших ученика должны пройтись по залу под ручку, а там делайте, что хотите. Никто из них не был в восторге, хотя особенно это возмутило не их, а Рона: чтобы этот подлый хорёк прикасался к его девушке?! Да ни за что!! Да никогда!!! Гарри пробовал его утихомирить, и, как назло, поблизости случился Малфой, к которому Рон стоял спиной и не замечал. Зато Гарри всё видел и, живо представив, какой скандал может сейчас разразиться между этими двумя, зажмурился от досады: разнимать, ссориться с Драко... Малфой постоял с минуту, слушая гневные вопли Рона, затем развернулся на каблуках и ушёл куда-то по своим делам с совершенно непроницаемым лицом. Рон так ничего и не заметил, но Гарри был весьма озадачен. Игнорирование бесящегося Рона не вписывалось в поведение такого Малфоя, какого он знал все шесть с половиной лет учёбы. Хотя ещё с лета Малфой успел насовершать кучу всего, что Гарри не мог вписать в привычные рамки надменного сноба…

Самого Гарри поставили в пару с Парвати Патил, и он не возражал: они с Парвати были добрыми приятелями, и с ней вполне можно было иметь дело, если научиться игнорировать расспросы о своей личной жизни. Так что Гарри послушно прошёлся и смылся к Артуру, уже поджидавшему его с бокалом шампанского и задорной усмешкой на лице.

— Спасибо, — улыбнулся Гарри, принимая шампанское.

— Не за что. Отлично выглядишь, малыш, — в глазах Артура читалось нескрываемое восхищение.

Гарри покраснел: его белый вечерний костюм, белая же рубашка с кружевами на карманах и манжетах и ботинки из светлой кожи были подарком на Рождество от девушек Гриффиндора, как значилось на приложенной открытке. Брюнет подозревал, что точными размерами с ними поделилась Гермиона, но она не признавалась и в доказательство преподнесла отдельный подарок: роскошно оформленную «Историю самых значимых чистокровных семей магического мира», по толщине книжечка превосходила обхват талии самого Гарри раза в три, и он с трудом удержал её в руках. Поттеры там шли сразу после Малфоев, по алфавиту, и собственная история Гарри — в кратком, как говорилось в книге, пересказе — занимала не менее тысячи страниц. Рон подарил — это уж точно по наущению Гермионы — отличный мужской парфюм, получив взамен набор для шахмат из чистейшего малахита. Гермионе Гарри вручил кожаный браслет с деревянными вставками, очень стильный и с лёгким приворотным заклятием, заставлявшим девушку, если она выглядела хорошо, быть просто ослепительной, а если плохо (мало ли что в жизни произойдёт), то попросту очаровательной. Судя по взглядам Рона, браслет действовал. От Артура Гарри досталось зачарованное перо, писавшее любым цветом по желанию владельца и не допускавшее грамматических и фактических ошибок, и коробка сладостей. Сам же Гарри преподнёс Артуру миниатюрную репродукцию «Девятого вала» Айвазовского, выполненную на волшебной основе: вал двигался, накатывал с шумом, свистел ветер над морем. Артур сразу же повесил её над своей кроватью.

Многосущная вещь в своём виде серебряного медальона отлично подходила к костюму и была очень заметной, лежа между ключиц — её не закрывали ни рубашка, ни пиджак, так уж они были скроены. Гарри колебался, надевать ли её, но всё-таки решился. Во-первых, лучше не оставлять такую ценность без присмотра. Во-вторых, действительно подходит к костюму. В-третьих, колдография внутри медальона изображала Драко. Создана она была исключительно памятью Гарри, и на ней был Драко, которого в тот момент никто и не думал снимать: весь в чёрном, с застывшим лицом, на фоне блистающего озера, ночью. Не в слезах, нет, но сразу после. Глаза блестели, походя на жидкую ртуть, на лбу озадаченная морщинка: что же это я сделал только что, а? Иногда выражение лица Драко в медальоне смягчалось, и он несмело улыбался, словно боясь в ответ на улыбку получить пощёчину, и Гарри замирал перед раскрытым украшением в такие моменты, не дыша. Спрашивается, какое значение имеет эта причина? Если учесть ещё, что весь вечер Гарри планирует провести с Артуром, то эта причина, должна, скорее, апеллировать к тому, чтобы оставить Вещь в башне или хотя бы превратить её во что-нибудь другое. Однако Гарри отчего-то не сделал ни того, ни другого.

— А откуда у тебя этот медальон? Внутри что-то есть? — [«Ну да, его же всегда скрывала школьная форма, а когда мы спали вместе, я оставлял его под своей подушкой»].

— Нет, там ничего нет, — поспешно сказал Гарри. — Он у меня… от родителей. Мне его отдал Сириус, пока был ещё жив.

О судьбе крёстного Гарри Артур знал, и его огорчило, что он заставил Гарри вспомнить неприятные вещи.

— Я не знал, малыш. Прости, — Артур обнял Гарри, зарыв лицо в шелковистых волосах брюнета, которые так и не удалось уложить толком — торчали в разные стороны, как проклятые.

«Я уже спекулирую на воспоминаниях о смерти самых близких людей и вру напропалую. Проклятье. Может, мне действительно стоило когда-то отправиться в Слизерин?».

Больше тема медальона не поднималась. Гарри и Артур пили шампанское, слушали речь Дамблдора и кормили друг друга с рук блюдами с праздничного стола, обнимая губами пальцы другого всякий раз. Когда были объявлены танцы, все ожидали, что зазвучит какой-нибудь вальс, но близнецы Уизли, приглашённые директором в качестве ди-джеев, включили на бешеную громкость клубную мелодию, состоящую по большей части из одного ритма — а что ещё для танца надо? Гарри, выпивший к тому времени три бокала шампанского, принялся танцевать вместе с Артуром. Сам он не думал о том, как у него выходит, но Стел восхищался его грацией так бурно, что Гарри через пару часов решился выскочить на сцену и продолжить танцевать там. Его не остановило даже то, что с другого конца сцены почти одновременно с Гарри появился Драко Малфой. Они танцевали, изгибаясь, подчиняясь ритму, который зловредные близнецы всё время чередовали, вливаясь в мелодии, менявшиеся хаотично — быстрые, тягучие, нежные, резкие. Спустя десять минут произошло неизбежное: они подтанцевали друг к другу и начали танец вдвоём. Остальные присутствующие к тому времени давно бросили танцевать сами и подтянулись к сцене (которая, вообще-то, предназначалась только для того, чтобы с неё произнёс речь директор, но потом её никто не стал убирать), встретив соединение брюнета в белом и блондина в чёрном восхищёнными воплями.

Гарри уже не понимал толком — это он вертит Драко, как игрушкой, или Драко подчиняет все движения гриффиндорца своим, да и не всё ли было равно? Их руки соприкасались, тела заплетались, отступали и сближались, скользили в воздухе и обожающих взглядах зала, как масло по раскалённой сковороде, и главная музыка звучала не снаружи, а в них самих. Гарри давно уже не чувствовал такого подъёма, такой бури и нахлёста эмоций, похожего на горную реку, он просто самозабвенно отдавался этому экстазу, не думая, и танцевать с Драко было почти так же сумасшедше-сладко, как оргазм.

Соскользнув со сцены, Гарри попал в нежные объятия Артура.

— Гарри, ты был прекрасен! — и долгий, сильный, жгучий поцелуй.

— Ммм, Артур…

— Пойдём отсюда, — предложил Артур, кивая на зал; концентрация людей вокруг них нарастала с каждой секундой. — Не то тебя разорвут на сувениры обезумевшие поклонники и поклонницы.

— Я не хочу, чтобы меня разрывали, — полупьяно воспротивился Гарри и засмеялся. — Пойдём, Арти. Куда-нибудь, где… можно спокойно целоваться?

— Астрономическая башня? — предложил Стел.

— Самое то! — одобрил Гарри и вместе с Артуром пробился к выходу сквозь толпу.

До Астрономической башни было десять минут ходу, и Гарри с Артуром провели это время с пользой: первый слушал восхищённые комплименты и комментарии к танцу, второй их расточал — даже, казалось, нисколько не ревнуя к Малфою. Гарри это успокаивало — он не знал, что ответил бы Артуру, спроси тот, чувствует ли Гарри что-то к белокурому слизеринцу; может, накричал бы, или холодно процедил, что это его личное дело, или соврал, что ничего. Но Стел не затрагивал таких сомнительных тем, и Гарри было с ним уютно, как в разношенных под себя джинсах.

В Астрономической башне было холодно, но не слишком, и поцелуи довольно быстро устранили тот небольшой дискомфорт, что причиняла прохлада разгорячённым юношам. Они то и дело стонали, переходя от уже болевших губ к открытым шеям, и Артур уже начал расстёгивать пиджак и рубашку Гарри. Гриффиндорец не сопротивлялся, пытаясь, пока Артур занят, сорвать ещё парочку поцелуев.

— Stupefy! — Артура отбросило к стене, он ударился головой о каменную кладку, что-то хрустнуло, и он остался лежать на полу в луже натекавшей из области его затылка крови. — Petrificus Totalus!

Гарри потерял возможность двигаться. К нему подошёл взъерошенный Драко Малфой и вытянул из кармана Гарри его палочку, отбрасывая её далеко в угол.

— Finite Inkantatem! Relaxis!

Гарри ощутил, что действие Петрификуса прекратилось, зато накатилась слабость — такая, что невозможно было поднять руку. Гриффиндорец осел на пол, потому что ноги не держали. Да, слизеринец неплохо обучился нападению на уроках Защиты.

— Малфой, что ты делаешь?

— Ты спрашиваешь, что я делаю? — прорычал Драко, вздёргивая подбородок Гарри. — А что ты делаешь со мной?

Малфой впился губами в губы Гарри, и в этом не было ни грана нежности или заботы. Властно, болезненно, сильно. «Я попух», — мелькнула до абсурдности спокойная мысль.

* * *

Драко целеустремлённо пил весь вечер этого идиотского бала. Ему было хреново, и в честь этого он даже оделся целиком в чёрное. Всем вокруг, казалось, было хорошо: Святослав танцевал, болтал с другими бывшими дурмстранговцами, небрежно целовал Драко в висок и вновь уносился куда-то — то ли не понимал, что творится с Драко, то ли отлично понимал. В любом случае, это было правильно. Блейз Забини ворковал с Магнолией Дабор, которая, немало всех удивив, согласилась пойти с Блейзом на бал. Что ж, Блейз не зря убил целый семестр, добиваясь её. «А ты не боролся за Поттера. Ты просто отошёл в сторону, и ты не имеешь права обвинять его в трусости — сам таков», — мелькнуло в голове, и Драко заглушил такие размышления стаканом Огневиски, выпитым залпом. Танец с Поттером на сцене возбудил Драко до предела, мозг был заполнен любовью и ненавистью к одному и тому же человеку, и было странно, как Драко ещё не взорвался. Алкоголь растекался по крови, диктуя Драко действия. Вот зачем блондин пошёл за ушедшими из зала Поттером и Стелом? Что он хотел увидеть? Ясно было как божий день, что они пошли трахаться. Однако вид их, целующихся в укромной комнате Астрономической башне, о которой так часто он думал сам, что-то сдвинул в мозгах. И он наблюдал за этим, застыв на пороге, как истукан, до тех пор, пока Стел не проявил поползновений раздеть Гарри. И вот тогда эти двое наконец его заметили, о да.

Стел не должен был быть мёртв, но Драко мало волновало, если бы это и было так. Его интересовал только Гарри, его Гарри, и больше ничей. Такой красивый, такой хрупкий и невесомый в этом белом костюме — кто ему его подарил? или он купил его сам? — похожий на пушинку. Такую полупьяную пушинку с разъезжающимися от Релаксиса ногами и зацелованными другим ярко-красными губами.

— Ты мой, Гарри Поттер, — почти крикнул Драко Гарри в лицо. — Ты можешь трахаться с кем угодно, но ты мой, ты меня понял?!

Подкрепляя свои слова, Драко поцеловал Гарри снова — жёстко, даже жестоко, требовательно и совершенно не беспокоясь об отсутствии ответной реакции.

Оторвавшись от этих губ, таких сладких, манящих, желанных, он сорвал с Гарри всю одежду. Под Релаксисом невозможно сопротивляться, особенно когда тебя держат так сильно, что на нежной смуглой коже остаются синяки.

— Малфой… не надо… — выдохнул Гарри.

— Мы договорились называть друг друга по имени, Гарри, — оскалился Драко и снова поцеловал Гарри, прижимая к себе горячее хрупкое тело, пахнущее незнакомым Драко парфюмом и слегка — потом.

Когда он оторвался от гриффиндорца, из его искусанной Драко губы текла кровь тонкой быстрой струйкой. Это зрелище заставило Драко застонать и слизать кровь Гарри с точёного подбородка — солоноватая и горьковатая, как полынная настойка на соли, в которой растворяют для хранения зелье невидимости, горячая, она кружила голову лучше любого Огневиски, пьянила и заставляла Драко хотеть Гарри ещё сильней. Сейчас. Немедленно. Теперь же. Сделать своим. Утвердить свои права на это гриффиндорское совершенство.

Драко отпустил тяжело ударившегося о каменный пол Гарри и стянул брюки и бельё. У него стояло так, что можно было колоть орехи… но Драко планировал заняться кое-чем другим.

Он встал на колени и закинул ноги слабо сопротивляющегося Гарри себе на плечи. Притянул к себе брюнета и снова поцеловал. Пожалуй, больше всего это походило на укус. Он спускался губами и зубами по телу Гарри, оставляя красные следы и кровоточащие ранки, но окончательно заставил его потерять контроль над собой шёпот Гарри[Кричать и просто говорить громко под Релаксисом невозможно, заклинание не даёт голосовым связкам напрячься в нужной степени. (прим. авт.)

]:

— Драко… не надо, пусти меня, Драко, ты сошёл с ума…

Горячее дыхание Гарри при этом шёпоте коснулось его плеча, и от этого по всему телу Драко словно растёкся жидкий огонь. Малфой резко вошёл в Гарри, сразу весь. Гарри сдавленно застонал, по виску прокатилась небольшая слезинка. Драко слизал её и начал двигаться.

Быстрее. Сильнее. Безумное наслаждение захлёстывало его целиком. Грубее. Быстрее. Какой он тесный, какой горячий, невероятно тесный, словно это для него первый раз…

Ну.. ну же.. да!..

Малфой излился в гриффиндорца с гортанным вскриком:

— Гарри!.. — и выпустил из рук бессильное тело. Релаксис действует до часа… зависит от личной силы того, кто его накладывал.

Гарри кое-как свернулся клубочком на холодном полу, и слёзы текли и текли из потемневших от боли изумрудных глаз, перемежаемые прерывистыми редкими вдохами. А что, если это и вправду был его первый раз? Вдруг они со Стелом до… этого… ещё не дошли?

«Я изнасиловал его. Я только что изнасиловал человека, за один волос с головы которого я готов перегрызть глотку любому». До Драко медленно доходило, что именно он сделал. Он застыл на минуту, слушая эти прерывистые вздохи, затем осторожно протянул руку, чтобы стереть с лица Гарри эти слёзы, блестящие, как бриллианты, но тотчас же отдёрнул её. «Я не имею больше права касаться его. Я и так натворил достаточно, чтобы всю жизнь просить прощения и никогда его не получить». Драко осторожно укрыл Гарри его же белым пиджаком, натянул кое-как свою одежду и сбежал из Астрономической башни, чтобы не видеть больше этих слёз, крови, текущей из губ и разорванного ануса Гарри. Но сбежать от осознания того, что он сделал, было невозможно. Драко вернулся в свою спальню, достал из тайника три бутылки Огневиски и выпил залпом все подряд, давясь и кашляя. У него мелькнула слабая надежда, что доза алкоголя в крови достигнет летальной отметки, и он умрёт от этого, но он понимал даже сквозь пьяный угар, что так легко он не отделается.

Утром его разбудило то, что кто-то тряс его за плечи. Драко с трудом открыл глаза и увидел лицо крёстного с поистине страшным выражением. Никогда ещё Северус Снейп не был в таком бешенстве. На Драко обрушилась пощёчина, немедленно — вторая.

— Негодяй! Подонок! Ты соображаешь, что ты наделал? — Северус не кричал, но почти шипел.

На Драко нахлынули воспоминания о вчерашней ночи, и он заплакал. Головная боль от похмелья не имела к этим слезам никакого отношения. Он просто не мог не плакать. Он просто не представлял, что ему теперь делать, когда он самолично надругался над тем единственным, что составляло смысл его жизни. Он даже не почувствовал, как Северус прекратил бить его по лицу и опустился рядом на пол, притягивая к себе и утешая.

— Успокойся, Драко, ну же. Успокойся. Хватит.

— Не хватит! — Драко вывернулся из объятий крёстного. В голове взорвалась похмельная боль, сильная, как никогда раньше, но он принимал её с некой радостью — он заслужил её и миллионы такой же, и этого, пожалуй, было бы мало. — Никогда не хватит, Северус, никогда! Как я мог… как я только мог…

Истерика не дала Драко говорить что-то ещё. Он кричал, бил кулаками о ковёр, ухитряясь разбивать руки в кровь о пушистый ворс, лил слёзы, словно прорвавшие плотину где-то внутри. «Я подонок. Я мразь. Я самая последняя дрянь на этом свете. Я ублюдок. Меня нужно убивать Круциатусом, долго и старательно».

— Хватит, — теперь голос Северуса был не успокаивающим, а ледяным. — Прекрати истерику, выпей антипохмельное зелье и приведи себя в порядок. Никто не должен видеть тебя таким. Сегодня ты должен быть среди однокурсников, как обычно, и чтобы никто не сумел ни о чём догадаться по твоему лицу, ты меня понял? Сегодня мы будем у Тёмного Лорда, чтобы отчитаться в твоём задании, и директор должен ещё рассказать тебе то, что ты будешь говорить Лорду.

Драко молча кивнул и поплёлся в ванную. Если так нужно, он будет подчиняться. Если обман Вольдеморта принесёт Гарри хоть каплю пользы, он будет обманывать. Если борьба на светлой стороне искупит хоть одну миллиардную его вины, он будет самым ярым светлым волшебником, какого только можно представить. И продолжать жить после того, что было этой ночью — это тоже часть наказания. Всего лишь малая часть. Это существование будет адом, и он заслужил куда большего, чем этот ад. В конце концов, его он создал сам.

— Северус… как он? — Драко застёгивал мантию под горло.

— А ты как думаешь? — жёстко хмыкнул крёстный. Драко вздрогнул от боли, и Северус добавил:

— Он жив, но у него воспаление лёгких — он всю ночь пролежал на каменном полу. И он сильно порван. Разумеется, в психологическом состоянии просто никакой. Непривычно молчалив, в панике шарахается от любых прикосновений — два раза из-за этого с кровати падал. И то и дело плачет, когда пытаешься с ним заговорить, даже если речь о квиддиче или шоколадных лягушках. Весь в кровоподтёках и ранах со следами зубов, словно ты хотел его съесть живьём.

Каждое слово крёстного заставляло Драко задыхаться от боли и раскаяния. Но он ничего не мог сделать… он и так сделал очень много лишнего.

— Стел получил пролом в черепе, но выживет при надлежащем уходе. По сравнению с Поттером он отделался очень легко.

Драко склонил голову, закусывая губу. По отношению к Стелу он не чувствовал ни малейшей вины, но болезнь этого типа наверняка дополнительно причиняет боль Гарри.

— Кстати, он ничего не говорит о том, кто это сделал. Стел ничего не видел, ты напал со спины, видел только Поттер. И на все вопросы он молчит. А когда наш дорогой директор попытался прочесть его мысли, как он это делает всегда, когда нуждается в какой-либо информации, Поттер выкинул непрошеного гостя из своей головы с такой скоростью и силой, что только свист раздался, — Северус позволил себе ухмыльнуться. — Понятия не имею, почему он тебя защищает.

— Я тоже, — деревянным голосом отозвался Драко.

— Имей в виду, тебя всерьёз подозревают. Но ты не одинок в любви к Поттеру, у него много поклонников, каждый из которых теоретически мог напасть. Все были так пьяны на этом идиотском балу, что никто не может с уверенностью сказать, кто и когда отсутствовал в помещении, а кто нет.

* * *

Гарри лежал, уставившись в потолок. Белый однотонный потолок лазарета. Он уже изучил этот потолок лучше, чем кто-либо другой, проведя за все годы в лазарете больше времени, чем все его однокурсники, вместе взятые. Как ни странно, вид этого знакомого до мелочей в виде розоватого пятнышка в углу у окна и дохлого комара примерно над животом Гарри потолка навевал мысль, что есть в этой жизни что-то правильное. Или неправильное, но хотя бы стабильное и постоянное.

Появилась мадам Помфри и принялась, причитая, вливать в Гарри очередное зелье:

— Пей, Гарри, пей, милый. Мерлин, что за зверь это с тобой сделал!

Она искоса взглянула на Гарри, ожидая, что он сейчас назовёт имя упомянутого зверя, но Гарри промолчал и смежил веки, будто засыпая.

— Отдыхай, детка. Отдыхай, сколько хочешь, — со вздохом разочарования сдалась мадам Помфри, подхватила пустой стакан из-под зелья и удалилась.

Конечно, он будет отдыхать. Чем ему ещё здесь заниматься? Если, конечно, можно назвать отдыхом постоянное прокручивание в голове того, что случилось вчера, до мельчайших деталей. Несмотря на шампанское, Гарри запомнил всё, вплоть до того момента, как его и Артура нашла профессор Синистра, решившая проверить порядок в своей башне — не оставили ли там студенты, сбегавшие туда целоваться, какого-нибудь мусора. Да, найти на полу такое она не ожидала точно.

Кто виноват в том, что произошло? Частью, конечно, Драко. Изнасилование, между прочим, уголовно наказуемо. Но Гарри тоже виноват… если вдуматься. Он знал, что Драко любит его — так зачем было провоцировать танцем? И то, что Гарри его оттолкнул, а потом сблизился с Артуром тоже выглядело, скажем так, нехорошо. Гарри виноват больше. Хотя бы ещё и тем, что никак не отреагировал, когда в Артура прилетел Ступефай. Лучший по Защите! Да даже Невилл соображал бы быстрее! Хотя Невилл вряд ли попал бы в такую ситуацию, что правда, то правда. Драко явно был очень пьян, сам же Гарри выпил три бокала шампанского — разве это достаточно для того, чтобы реакция не просто замедлилась, а исчезла, как класс?

Гарри лежал, и мысли текли, как кисель. Было как-то… обидно, что его первый раз был именно таким; с Артуром они так и не зашли дальше «взаимопомощи». Он чувствовал себя грязным, осквернённым оттого, что его брали силой. Мерлин, он бы не сумел отказать Драко, если бы тот тогда не отступился, после того кретинского разговора в Выручай-комнате! Чувство иррациональной вины накрыло Гарри с головой. Драко изнасиловал его тело, а он сам — душу Драко. И меньшее, что он мог сделать для обезумевшего слизеринца — это не выдать. Оказывается, он не делал успехов в Окклюменции только, видимо, потому, что достаточного стимула не было. Гарри усмехнулся этой мысли и быстро вернул губы в прежнее положение — было больно двигать ими, так как вчера Драко прокусил ему губу. Дамблдор дождался, пока Снейп уйдёт, и тихо спросил у Гарри: «Ты так любишь его?». «Не понимаю, о чём вы», — пробормотал Гарри в ответ, продолжая держать мощную защиту на своём разуме. « Выздоравливай, Гарри. Твои друзья навестят тебя, когда разрешит Поппи», — и директор ушёл.

Мадам Помфри ещё никого не пускала к Гарри — директор составил собой единственное исключение из-за того, что он — директор, а Снейп принимал участие в лечение Гарри, поя его всякой гадостью — так что у Гарри было полно возможностей подумать о словах директора. Любит? Он, Гарри Поттер, любит Драко Малфоя? Директор так решил, потому что Гарри не дал выяснить в своих мозгах, кто это был. Но разве это обозначает любовь? Как можно любить того, кто… изнасиловал тебя?

Гарри думал над этим долго, вспоминая светлые нежные волосы, серебристые сияющие глаза, мутные вчера от алкоголя и гнева, сильные тонкие руки, аристократично бледную кожу, голос, способный быть не только тянущим с издёвкой оскорбления, но и нежным, как бархат, как самый лучший пух, тонкое чувство юмора, острый быстрый ум и всю ту безграничную любовь, которая пронизывала каждое слово и движение Драко. Даже вчера ночью.

Выходит, можно как-то.

На другой день к нему пустили друзей. Рон потрясал кулаками в воздухе и провозглашал, что самолично убьёт этого гада, «только скажи, кто он, Гарри!». Гриффиндорец качал головой, и из глаз непроизвольно начинали течь слёзы — сами собой, как защитный рефлекс. Рон тут же смолк, и Гермиона продолжила делать глупости за него, попробовав утешающе погладить Гарри по голове. Он так шарахнулся, что едва не упал. «Только не надо меня трогать. Никак. Когда меня трогали в последний раз, это было слишком больно и унизительно. Не прикасайтесь ко мне, пожалуйста». Он не сказал этого вслух, но они и сами поняли. После этого Рон с Гермионой так смутились, что всё делают невпопад, что вообще не знали, что делать. Они сидели и молчали, и Гарри — больному насквозь и разбитому — стало самому их жалко. Он спросил:

— У тебя есть какие-нибудь новости по поводу истории моего рода, Миона?

— Ты знаешь, конкретно о путешествии кого-либо из твоих предков в Болгарию ничего не известно, но я пока добралась только до семидесятого из рода, а ты, Гарри — двести двадцатый, — оживилась она. — Там столько интересного о магическом мире! Ты не будешь против, если я напишу по твоему роду работу для поступления в Лондонский Магический Университет на факультет магоистории?

— Конечно, не против. Пиши, сколько хочешь, — слабо улыбнулся Гарри. — Но с одним условием! Будешь пересказывать самое интересное мне! Как сказку.

— Как сказку? — Гермиона выглядела сбитой с толку.

— Мне никто никогда не рассказывал сказок, — пояснил Гарри. — Разве только родители, до того, как пришёл Вольдеморт, но я этого, разумеется, не помню. А потом я сам попал в сказку, и мне стало не для того. А я очень люблю сказки, хотя и читал их сам, в начальной школе, в библиотеке — чтобы Дадли не нашёл и не порвал книжку. Будешь рассказывать? Я помню, ты зачитывала, ещё когда вскрыла то свёрнутое пространство, тот кусок про ифритов. Мне очень интересно узнать, что там было дальше.

— О, — протянула Гермиона, которой никогда, похоже, не приходили в голову мысли о том, что совершеннолетний человек может испытывать нужду в сказках. — Конечно! Это действительно похоже на сказки. Только, Гарри, я буду рассказывать не в таком стиле, как писал тот твой предок, Алан Джеральд.

Гарри невольно прыснул, вспомнив этот развязный «стиль», и закашлялся. Воспаление лёгких — это такой штрих ко всему. Тоже больно. И Артур почти всё время под действием зелья, спит и заращивает рану на голове.

— Рассказать тебе что-нибудь сейчас, Гарри? — Гермиона была явно рада, что нашла безопасную тему для разговоров.

— Если тебе нетрудно, Герми.

— Конечно, нет! Итак, — она сделал глубокий вздох, собираясь с мыслями, и Рон почти неосознанно накрыл её руку соей ладонью в жесте защиты и поддержки. Ну хоть у кого-то всё хорошо. — Однажды ифриты с далёкого Востока явились в Англию и попросили у самых сильных волшебников того времени — в их число входила и семья Поттеров — защиты и возможности сотрудничать. Они жаловались на всепоглощающую скуку среди родных песков, и волшебники беспечно согласились. Они разработали специальный договор для волшебника и ифрита о взаимных действиях и взаимной же выгоде…

Гермиона рассказывала хорошо, чем дальше, тем уверенней, и её тон и лексикон быстро потеряли сухую академичность. Повезёт её будущим детям — они наслушаются от матери-историка самых удивительных и волшебных сказок, какие только могут быть. А может, когда-нибудь она расскажет им сказку о Мальчике-Который-Выжил. И это будет сказка с хорошим концом… Гарри слушал около получаса и заснул — он плохо спал, думая обо всём произошедшем, и никак не мог закрыть глаза дольше, чем на десять минут кряду. Он слышал, засыпая, что Гермиона начинает хрипнуть, и порадовался, что засыпает вовремя, чтобы ей совсем не потерять голос.

Через две недели Гарри вышел из больницы, и мир встретил его пёстрыми заголовками газет: «Мальчик-Который-Выжил — изнасилован! Просто разгул в школе магии и волшебства Хогвартс или планомерное нападение на Надежду Магического Мира?». Ничего не осталось в тайне от вездесущих студентов Хогвартса, и наверняка среди них есть такие, которым Рита Скитер платит за информацию. Очень кстати было, что Дамблдор решительно отказался позволить прибывшим для расследования аврорам допросить Гарри, тем более с Веритасерумом. Сочувственные взгляды, опять шепотки за спиной, к которым пора бы и привыкнуть за почти семь лет, осторожное, как с фарфоровой вазой, обращение окружающих, боящихся сказать что-нибудь не то или сделать. Бонусом — полное и абсолютное игнорирование со стороны Снейпа, теперь Гарри хотя бы не грозило вылететь из школы из-за неаттестации по Зельям. Может, Снейп знает, кто это сделал? И, само собой, выгораживает крестника перед общественностью. А как же иначе. В любом случае, для Гарри это лишь плюс.

На первой же послерождественской ЗОТС, на которую попал Гарри, профессор Паркер с непроницаемым лицом поменял все пары, потому что привычка к манере колдовать постоянного партнёра — это не есть хорошо. «А может, он тоже знает, и делает так нарочно? Нет, глупости. Откуда ему знать? Не Снейп же проболтался за чашкой чая, ха-ха». Теперь Гарри работал с Роном, что причиняло брюнету порой больше проблем, чем могло причинить партнёрство с Драко, потому что рыжик опасался пульнуть в друга чем-то серьёзнее Экспеллиармуса и никак не решался попробовать вторгнуться ментально, сколько Гарри его не убеждал, что даже директору не под силу пробить его защиту.

Уроки Окклюменции прекратились. Один лишь раз после выздоровления Гарри было занятие — и Гарри обнаружил, что единожды поставленный мощный щит он может поставить снова когда угодно. Снейп не мог больше проникнуть в его разум, как ни пытался, и директор был поставлен в известность о том, что цель уроков достигнута и продолжать их не имеет смысла.

Кошмары, как ни странно, не снились больше Гарри — снилась только огромная кирпичная стена, вся в засохших потёках цемента. Гарри во сне садился на землю у стены, откидывался на неё спиной и, прикрыв глаза, всю ночь жевал травинку или насвистывал какую-нибудь глупую мелодию.

Отношения с Артуром, который выздоравливал медленнее Гарри, сами собой сошли на нет — Гарри дёргался от каждого прикосновения и сжимался в комок, хотя понимал, что в этом не было никакого смысла — со стороны Артура ему такое грозить не могло. Не зря же Артур попал в Гриффиндор, действительно. Они со Стелом остались хорошими друзьями, и только. Ну, по крайней мере, на помощь по Арифмантике Гарри всегда мог рассчитывать.

В феврале состоялся матч Слизерин — Равенкло. Победил Слизерин со счётом 170-80. Гарри сидел на трибунах, не болея ни за одну из команд, и наблюдал, как летает Драко. Всегда гордая фигурка слизеринца теперь даже на метле казалась сгорбленной и понурой. За два месяца Гарри ни разу не замечал, чтобы Драко улыбался или хотя бы гнусно усмехался, как раньше. Может, он делал это не в присутствии гриффиндорца? Слизеринец поспешно отводил взгляд от Гарри, думая, что тот не замечает, как жадно и умоляюще на него порой смотрят. Гарри понимал… отчасти, что он чувствует. Но не подходил к Драко в попытке объясниться. Он так и продолжал дёргаться от каждого прикосновения, будто это были не человеческие руки, а как минимум раскалённое железо. И боль той ночи продолжала преследовать Гарри, хотя физиологически всё давно зажило. К тому же Драко, как ни странно, не прекратил отношений со Святославом: они целовались на людях и ходили, обнявшись, игнорируя Корина Вечер-Малфоя, унылого, как побитый щенок.

В марте таял снег, и все горизонтальные поверхности, на какую ни посмотри, были покрыты равномерным слоем холодной жидкой грязи. Одновременно с этим началась весенняя любовная лихорадка, и по выходным старшие курсы Хогвартса высыпАли в направлении Хогсмида почти в полном составе. Только Гарри оставался в зАмке, мотивируя это тем, что он и так недавно перенёс воспаление лёгких и не хочет рисковать здоровьем, к тому же ему не с кем идти, и эссе по Трансфигурации не дописано. Друзья, одурманенные собственной любовью, не заметили подвоха и не стали настаивать на том, чтобы он оторвал пятую точку от стула и отправился прогуляться. Гермиона в любовном чаду даже не вспомнила, что Гарри вчера при ней давал своё эссе Рону, чтобы тот вычитал там хотя бы факты и перефразировал в собственной работе, а она при этом, как обычно, жутко возмущалась фактом списывания. Гарри помахал им рукой и в самом деле пошёл в библиотеку. Там было… так тихо. Так уютно. В последнее время Гарри стал нравиться запах книжной пыли и вид пожелтевших страниц. Это тоже было что-то стабильное, как потолок лазарета, такое редкое в военную — да-да, военную, а как это ещё назвать? — пору, что-то постоянное. Подумать только, бОльшая часть всех этих книг была написана до рождения Гарри. И будет тут лежать, когда он умрёт. Эта мысль успокаивала Гарри, как раньше успокаивал голос Артура. «Кажется, я просто подсел на это спокойствие. У меня ведь никогда его не было… вот я и ищу. Интересно, а мог бы мне его подарить… Драко?». Гарри вспомнилась иллюстрация в «Истории самых значимых чистокровных семей магического мира»: поместье Малфоев. Вот это уж точно нечто на века. Потом вспомнилась рождественская ночь, и опять потекли слёзы дурацким защитным рефлексом. Гарри, не вытирая их, открыл здоровенные «Защитные чары и чары скрытного нападения, не входящие в школьный курс» и загородил ими лицо, хотя увидеть это могла бы разве что мадам Пинс — больше в библиотеке попросту никого не было. Гарри Поттер, в выходные сидящий в библиотеке и усердно осваивающий не входящие в школьную программу вещи — анекдот сезона! Гарри зло усмехнулся и внимательно вчитался в «Чары».

Он сидел над книгами до трёх часов дня, когда зАмок неожиданно наполнился шумом и беготнёй; интонации разговоров были странными — напряжёнными и испуганными. Гарри пытался не вслушиваться в эти звуки и сосредоточиться на чтении, но окончательно бросил это занятие, когда дверь библиотеки распахнулась и в помещение вломились Рон и Гермиона: оба в копоти, у Рона порвана мантия, у Гермионы на щеке порез.

— Гарри, Гарри! Ты ещё ничего не знаешь, да?

— Не знаю что? — «Ничего — это слишком сильно сказано. Кое-что мне наверняка всё-таки известно».

— Пожиратели Смерти напали на Хогсмид. Они… они… убили многих. Артур мёртв. Невилл мёртв. Два человека из Равенкло. Шесть хаффлпаффцев, — Гермиона будто выстреливала фразами. Наверное, точно так же она минут двадцать назад посылала заклятия в Пожирателей. — И они похитили Святослава Чижова.

Книга выпала у Гарри из рук. Похитили? Перепутали с Мальчиком-который-выжил или сам слизеринец зачем-то нужен Вольдеморту? Похитили??

— И, Гарри… там в воздухе над Хогсмидом огненные буквы и Метка… — Гермиона согнулась пополам, почти оседая на пол, и закашлялась кровью, пачкая ближайший стол.

Рон подхватил её и прижал к себе.

— Какие буквы? — голос у Гарри дрожал, несмотря на все его усилия успокоиться. Нападение среди бела дня… Опять всё из-за него, из-за того, что он ещё не убил Вольдеморта, из-за того что именно его Тёмный Лорд хочет убить… Опять вина, опять чужая боль…

— Там написано: «Привет, Гарри Поттер. За неимением тебя пообщаюсь с твоим дальним родственником. У нас троих так много общего, Гарри, — например, кровь. Жду нашей встречи с нетерпением. Лорд Вольдеморт», — Рон говорил хрипло и чётко, старательно выговаривая каждое слово. В его взгляде было… сочувствие? Или презрение к Надежде Магического Мира, которая отсиживалась в библиотеке, пока другие погибали из-за неё?

Гарри вскочил, роняя стул. Он был готов бежать к Вольдеморту и вызвать его вновь на магическую дуэль, сейчас же, немедленно, пока ещё кто-нибудь не умер из-за него.

— Стой, Гарри! — Гермиона прокашлялась и пыталась теперь остановить друга. — Ты ничего не можешь сейчас сделать, они ушли из Хогсмида, и ты ещё не готов к решающей битве с Вольдемортом…

— Когда я буду готов, Миона? — Гарри бессильно сжал кулаки. — Когда я могу быть готов? Когда все, кто рядом, умрут за меня? Если я останусь один, я сам себя убью! Вы ведь тоже могли там погибнуть!

Последнее вырвалось из горла так надрывно, словно Гарри стоял на сцене и изображал Гамлета с черепом бедного Йорика в руке. Но слёз, этих уже привычных спутниц Гарри, не было. Была только боль, страшная, опустошающая боль. Куда там Круциатусу.

— Она права, Гарри, — Рон вступил в разговор. — Он провоцирует тебя, хочет, чтобы ты кинулся к нему.

— Это мне как раз и нужно!!

— Нет, Гарри, — твёрдо сказала Гермиона. — Профессор Дамблдор просил, чтобы ты немедленно зашёл к нему.

Дамблдор… он снова будет увещевать Гарри и говорить, что рано для решающей битвы. Слепая ярость затопила сознание Гарри.

— Хорошо, я зайду к нему, — процедил гриффиндорец сквозь зубы. — А вы двое — марш в больничное крыло! Сейчас же!

-Д-да, Гарри, — Гермиона была в шоке от прорезавшегося у Гарри командного голоса, но не смела, по-видимому, ему сопротивляться.

Гарри лично проследил, чтобы они дошли до больничного крыла и попали в руки мадам Помфри, после чего развернулся и пошёл к директору.

Пароля он не знал, и горгулья у входа наотрез отказалась впускать ученика с таким диким взглядом. Гарри выхватил палочку и прошипел:

— Я выучил недавно несколько заклятий, разрушающих камень до песка. И мне как раз не на чем было практиковаться. Пропусти меня!

Горгулья стояла насмерть. Гарри разбил её вдребезги и взбежал по винтовой лестнице.

— Здравствуй, мой мальчик, — директор стоял у окна, сцепив пальцы за спиной. — Я вижу, ты уже знаешь о нападении.

— Конечно, я знаю! — прокричал Гарри. — Вот что я не знаю, но ОЧЕНЬ хочу узнать — так это почему вы позволяете другим умирать за меня и решать за меня, готов ли я!!

— Ты не готов, Гарри, — настойчиво возразил Дамблдор, не обращая ни малейшего внимания на нацеленную ему в грудь палочку Гарри. — Тобой владеет ярость. Ты ещё знаешь слишком мало…

— Ах, Я ЗНАЮ СЛИШКОМ МАЛО?! Вы полагаете, Вольдеморт поинтересуется, как я сдал ТРИТОНы, прежде чем убить меня?!!

— Гарри, прекрати истерику и сядь, иначе мне придётся тебя обездвижить.

Видя, что Гарри и не планирует успокаиваться, Дамблдор взмахнул своей палочкой:

— Relaxis.

Знакомое уже чувство насильно расслабленных мышц овладело Гарри, и он, не в силах удержаться на ногах, упал в оказавшееся поблизости кресло. Ярость сменилась слепым инстинктивным страхом, почти паникой — его тело хорошо помнило, что случилось после прошлого Релаксиса. Гарри глубоко дышать, пытаясь успокоить и завязавшиеся в клубок негативные эмоции — рассчитывал ли Дамблдор на такой эффект или просто воспользовался первым подходящим заклинанием?

— Ты не должен быть импульсивен, Гарри. Необдуманные действия погубят тебя. Ты занимаешься у профессора Паркера уже полтора семестра — неужели тебе ничего не говорят слова «контроль» и «самодисциплина»? — голос Дамблдора был непривычно холоден и сух. — Время последней битвы с Вольдемортом ещё не пришло — поверь, я знаю, что говорю. Ты исполнишь пророчество, но не сегодня и не завтра.

— Откуда… Вам… знать, когда… я буду готов… — расслабленные связки не слушались, но Гарри смог таки протолкнуть наружу несколько слов.

— Я знаю это точно, — Дамблдор остановился перед Гарри и внимательно посмотрел в глаза гриффиндорца. — Ты должен успокоиться, Гарри, и продолжать учёбу. Судьба сама найдёт тебя.

— F-finite Inkantatem, — Гарри выговорил заклинание, прекращая действие Релаксиса. Подобрал палочку и угрюмо сунул в карман: первоначальный запал пропал. — До каких пор будут умирать ни в чём не повинные люди, сэр? Может быть, Вы и это знаете?

Дамблдор, казалось, не обратил внимания на хамство со стороны Гарри.

— Иди, Гарри. И не делай ничего, о чём ты бы пожалел. Подумай о тех, кто любит тебя и кому было бы больно потерять тебя, оставшись с Вольдемортом.

— Хорошо, сэр, — буркнул Гарри и направился к двери.

— И ещё, Гарри, — гриффиндорец обернулся. Директор смотрел на него задумчиво, как на редкостный музейный экспонат. — Учи ЗОТС как следует.

— Не сомневайтесь, сэр, буду, — хмуро отозвался Гарри и вышел из кабинета.

Горгулью он восстанавливать не стал. Из подленького полудетского желания сделать хоть одну мелкую пакость этому любителю играть чужими судьбами. Пусть даже он прав — не имеет значения. Ничего не имеет значения, кроме жизни, которая была потеряна зря, и бесполезно пролитой крови.

Все учащиеся Хогвартса разделились на две неравные части: те, кто пытался ободрить и поддержать Гарри, и с упорством, достойным лучшего применения, убедить, что он ни в чём не виноват, и те, кто плевал ему вслед, распускал о нём слухи и в открытую утверждал, что пора бы Золотому Мальчику пойти и сдохнуть, а то эту работу за него почему-то всё время выполняют другие. Последних было меньшинство, и оно в основном состояло из друзей и любимых тех, кто погиб в Хогсмиде. Гарри не обращал на них внимания; он замкнулся в себе и с удвоенной силой взялся за учёбу. В особенности за Защиту, конечно. Хотя он преуспевал теперь даже в Зельях, и запах книжной пыли въелся в его волосы крепче, чем в Гермионины.

Убить Вольдеморта, чтобы больше никто не пострадал. Убить, чтобы не пришлось каждый вечер видеть опустевшую постель Невилла. Убить, чтобы Гермиона не кашляла каждые пять минут и не глотала пахучее зелье от повреждений дыхательных путей, вызванных черномагическими проклятиями. Убить, чтобы отдать долг всему этому миру, соплохвост ему в задницу, и умереть самому. Убить. Это главное.

Гарри не смотрел ни на кого, редко поднимая взгляд от конспектов и учебников. Как максимум, он тренировался вместе со своей командой: ощущение полёта до сих пор нравилось ему и дарило возможность отвлечься от постоянно грызущих чувства вины и глубокой боли. Гермиона радостно сообщала, что она, кажется, нашла в летописи упоминание о том, как брат-близнец восемьдесят девятого из рода сбежал, цитата, «в какие-то дикие северные земли на другом континенте, прихватив с собой свою зеленоглазку», конец цитаты, и что осталось уточнить, кто была та зеленоглазка и не состояла ли она, случаем, в родстве с Лили Эванс, чьё происхождение так толком и не выяснено. Гарри воспринял эту новость довольно холодно, равно как и то предположение, что после того достопамятного бегства потомки близнеца и зеленоглазки заводили детей с кареглазыми людьми, оттого у Чижова и не зелёные глаза. Какая разница? Гермиона вручила Гарри летопись рода Поттеров — ту часть, которую вёл Майкл Поттер, для самостоятельного изучения: «Вдруг там где-то зашифровано или скрыто чарами крови то слово от Круциатуса, и я не могу его найти просто потому, что я — Грэйнджер». Гарри обещал почитать, но никак не мог собраться и сделать это — весь день он загружал себя с таким остервенением, что засыпал, едва лишь его голова касалась подушки.

На Драко Малфоя он не смотрел тоже. То, что он любит Драко — ничего не значит. Тем более не значит, что он вправе портить Драко жизнь. Вполне возможно, блондин уже забыл, что когда-то любил Гарри, и утешился со Святославом, предположительным потомком брата-близнеца восемьдесят девятого и той зеленоглазки… а Святослав был похищен, и опять всё из-за Гарри, пусть даже гриффиндорец и не хотел этого.

Походы в Хогсмид были официально прекращены, а по стране введено военное положение. Каждый день за завтраком Гарри получал горы писем от своих поклонников и ненавистников, которых и в глаза не видел, и сжигал всю эту бумагу. Так же он хотел сжечь собственную жизнь, но это было уже не так просто.

* * *

Драко категорически не хотел идти в Хогсмид, но Святослав вытащил его. Стоили Малфою вдохнуть свежий весенний воздух и увидеть бледно-голубое небо, как комок боли, вины и горечи внутри слегка ослабил хватку, и появилась даже слабая благодарность к Чижову, озвучивать которую Драко, разумеется, не собирался. Малфои не благодарят без экстренной надобности. За всю историю рода возникало всего три случая таких надобностей, если не считать тот раз, когда Драко поблагодарил Гарри за спасение собственной жизни на уроке ЗОТС.

Они цедили сливочное пиво, и Драко постепенно приобретал уже не зеленоватый, а вполне приемлемый цвет лица. Как вдруг на улице раздался незнакомый ледяной голос, и чей-то самозабвенный, заливающийся крик. Как под Круциатусом. Почему «как»?

Все сидевшие в «Трёх мётлах» вскочили. Двери паба вышибло заклинанием, и щепка отлетела в лицо Грэйнджер, сидевшей за столиком у двери вместе с Уизелом. Пожиратели Смерти. Драко почувствовал, как его желудок совершает кульбиты, то ли в страхе, то ли, напротив, избавляясь от последних остатков инстинкта самосохранения.

Гриффиндорцы, равенкловцы и хаффлпаффцы пытались сопротивляться, и даже делали это вполне успешно: Авады Кедавры врезались в предметы, за которыми прятались студенты — мадам Розмерта разорится на закупке новых столов и стульев. А ещё барной стойки и шкафчиков с напитками. Всё прочее успешно отражалось; Паркер ел свой учительский хлеб не зря. Сражались также те из слизеринцев, кто не собирался становиться Пожирателями Смерти — за исключением Драко, которому нельзя было себя выдавать, и он если и помогал тем, сопротивлялся, то только без помощи палочки и так, чтобы его не могли засечь. Самоконтроль и дисциплина. Эти слова въелись в плоть и кровь Драко, столько раз он слышал их от отца, а потом от Паркера. Сначала подумать, а потом сделать. Взвешенные действия.

Кого-то Пожиратели всё-таки достали, хотя и не Авадой. Большинство учеников повыпрыгивали в окна и продолжили бой с теми Пожирателями, кто был на улице. Мерлин, да сколько же их там? А Вольдеморт случайно здесь не ошивается?

В пабе из студентов остались только Драко, приподнявший раскрытые ладони в знаке, что безоружен; его сразу узнали, сына Люциуса ни с кем нельзя перепутать, и не пуляли в его сторону практически ничем; и Чижов, обездвиженный чьим-то Петрификусом. Он сражался так непримиримо, что Драко заподозрил, что он кого-то потерял в нападении на Дурмстранг — кого-то очень дорогого и близкого.

— Здравствуй, юный Малфой, — подал глумливый голос один из Пожирателей. Питер Петтигрю.

— Здравствуй, крыска, — презрительно поморщил нос Драко. Задействовать все маски. Вспомнить всё, чему учили. Вспомнить, зачем и для кого это нужно сделать. Для Гарри.

— Не смей так называть меня! — мгновенно попался на «удочку» Петтигрю.

— Ты не указ мне, Червехвост, — отозвался Драко. — Зачем вы сюда явились? Неужели только затем, чтобы поздороваться со мной?

— Ты много о себе думаешь, блондинчик, — ощерился Петтигрю. — Тёмный Лорд поручил нам забрать вот этого мальчишку… — Червехвост небрежно поддел под рёбра носком сапога лежащего на полу Чижова, — ну и передать тебе привет с просьбой заниматься делом, а не трахать всех желающих, трезвоня об этом в газетах.

— Сомневаюсь, что Тёмного Лорда интересует, с кем трахаются его верные слуги, — Драко прислонился к стене и изящно сложил руки на груди. — Ты изучаешь магическую прессу в поисках сведений о моей личной жизни, Червехвост? Как мило с твоей стороны. Может, возглавишь мой Фан-клуб?

— Заткнись, щенок!

Палочка Драко оказалась прижата к горлу Петтигрю так стремительно, что тот и глазом моргнуть не успел.

— Если ты ещё раз оскорбишь меня, крыса, я просто зааважу тебя и не утрачу аппетит, ты меня понял?

— Тёмный Лорд… накажет тебя, — выдавил из себя Петтигрю, серея от страха и скашивая глаза на палочку в руке Драко.

— За такую-то крысу? Вряд ли. А даже если и так — ты этого всё равно не увидишь. Повторяю в последний раз, ты понял меня? — так на месте Драко поступил бы Люциус, и это с него Драко нужно брать пример, если он не хочет быть раскрытым.

— Да! — с ненавистью выплюнул Петтигрю.

— Отлично, — Драко спрятал палочку в карман так же стремительно, как достал, и отступил на шаг. — Ответный привет Лорду передавать я не буду. Всегда лучше приветствовать Господина лично. Кстати, вы точно пришли именно за этим мальчишкой? Если вам нужен Поттер, имейте в виду — это не он. Всего лишь похож.

— Мы не так глупы, как ты думаешь, — огрызнулся Петтигрю. — У него лицо Поттера и карие глаза, как у Джеймса. Сегодня нам нужен именно он.

— Зачем?

— Спросишь у Господина… при личном приветствии, — Петтигрю злобно ухмыльнулся.

В дверях показался ещё один Пожиратель. Когда он заговорил, Драко узнал в нём МакНейра.

— Хвост, долго ты ещё будешь возиться? Нам было сказано забрать мальчишку и уходить!

— Я помню, что было сказано, МакНейр! Ты оставил послание Господина для Поттера?

— Да. Мальчишка здесь?

— Вот он, — многострадальному Чижову ещё раз досталось под рёбра. Его глаза яростно сверкали, но он ничего не мог сделать, кроме как тихо беситься.

— Берём и уходим, — МакНейр ухватил тонкое запястье Чижова и коснулся пальцем своей Метки, задрав рукав. С характерным хлопком оба исчезли.

— Мы ещё встретимся, Малфой, — сквозь зубы пообещал Петтигрю и тоже аппарировал.

Остальные Пожиратели один за другим последовали примеру Хвоста. Когда и последний из них исчез, Драко сполз по стенке. Салазар задери, Пожиратели в Хогсмиде! Куда смотрит Дамблдор?!

А Гарри?! Что, если он был в Хогсмиде сегодня? Ему тоже грозит опасность, ведь за чем бы там Вольдеморт не нуждался в Чижове, Гарри Поттер ему нужен куда больше!

Драко вскочил и ринулся прочь из паба с такими безумными глазами, что, не заметив, споткнулся о лежавший на пороге труп Невилла Лонгботтома и приземлился в руки авроров, прибывших, как всегда, вовремя.

Как выяснилось, Гарри Поттер оставался в Хогвартсе в этот солнечный мартовский день, единственный из всех студентов. Для кого-то это стало поводом утверждать, что Поттер знал о нападении и подло обезопасил себя одного, засев в библиотеке, но для Драко это был причиной невероятной умиротворяющей радости. «Никто ничего ему не сделал. Он был в безопасности. Пожиратели не добрались до него». Драко на радостях даже выложил Дамблдору весь свой диалог с Петтигрю, хотя там не было ничего существенного. Впрочем, директор явно поощрял, что к нему сбегаются с крупицами информации в зубах, так почему бы и нет, если это может хоть как-то помочь Светлой стороне в целом и Гарри в частности? Как обычно, Драко напоили чаем с лимонными дольками (как они ему уже опротивели…) и похвалили за правильный выбор между сторонами.

Все знали о содержании «послания» Вольдеморта, оставленного над Хогсмидом огненными буквами, да и трудно было бы не знать — видно было даже из замка, если смотреть в выходящее на нужную сторону окно. Драко тревожило упоминание Вольдемортом общей для них троих крови. До него доносились слухи, бродившие с начала пятого курса, что Вольдеморт возродился с помощью крови Поттера. Зачем ему ещё и кровь Чижова? Что он хочет сделать? Драко собирал в кучку все свои знания о магии крови и ходил в библиотеку, стараясь узнать об этом побольше, но приходилось осторожно выбирать время для походов за этими сведениями — Грэйнджер тоже изучала эти книги. Что ж, она всегда была умна. А вот самого Поттера это то ли не тревожило, то ли он настолько глубоко ушёл в себя, что ему стало наплевать на окружающих. В этом отношении он стал похож на Паркера, с той лишь разницей, что путь профессора ЗОТС не устилали газеты, где на все лады склоняли его имя. Весь год Гарри не оставляют в покое, толкая о нём всю возможную информацию в массы, привыкшие верить печатному слову. Пожалуй, если Гарри появится сейчас в Косом переулке, часть людей попытается порвать его на кусочки, а часть — носить на руках. Так, конечно, бывало и раньше, но никогда общественный интерес к Мальчику-который-выжил не был таким болезненно-пристальным.

Драко старался не докучать ему собственным вниманием; в конце концов, Гарри имел все основания возненавидеть его после… того случая на Рождество. Поэтому слизеринец смотрел на свою любовь лишь изредка, чтобы не привлекать излишнего внимания. О Чижове, если честно, Драко не тосковал, хотя и вспоминал его иногда. У кого был пришибленный вид, так это у Корина Вечер-Малфоя, бродившего по Хогвартсу, словно тень. Драко то и дело натыкался на его пристальный взгляд, будто говоривший: «Ты был там с ним, я знаю. Почему они забрали его и убили многих, а ты не получил даже царапины?». Драко не собирался отвечать на этот молчаливый вопль, но он его слегка нервировал.

Он был уверен, что Пэнси Паркинсон и Гойл уже приняли Метку; куда-то же они аппарировали в прошлые выходные без разрешения преподавателей, а потом ходили с такими самодовольными физиономиями, что руки чесались разбить эти выражения превосходства над всем миром в кровь. Чем здесь гордиться? Тем, что они стали рабами маньяка с паранойей и шизофренией? Положим, Гойл туп как пробка и предан Драко безоговорочно — просто по привычке, потому что подчинялся то родителям, то Драко всю жизнь, даже не пытаясь научиться думать самостоятельно. Но Пэнси до сих пор была зла на Драко за разорванный контракт, хотя, Драко был уверен, она никогда не испытывала к нему никаких чувств. Разве что вот сейчас — злобу. А если и присутствовала когда-то с её стороны любовь — то только к деньгам рода Малфоев, на которые даже Министерство не смогло наложить лапы, предусмотрительный Люциус перевёл всё на сына и жену и раскидал счета по заграничным банкам, оставив возможность получать деньги в «Гринготтсе» как бы переводом из этих заграничных банков. Говорят, Паркинсон-старший не был столь предусмотрителен, и его состояние быстро теряло нули из цифры, оное состояние обозначающей.

Дни текли серые и тоскливые. Драко не испытывал никакого воодушевления, что бы ни делал: летал, писал сочинения и контрольные, колдовал, повторял пройденное, подписывал присылаемые поверенным документы. Он без удивления обнаружил, что теперь не второй ученик Хогвартса, после Грэйнджер, а третий — остервенело вгрызшийся в науку Гарри Поттер потеснил Драко на этом Олимпе. Так и правильно. Так и надо. Гарри всегда был первым. Он всегда был знаменитее, добрее, сильнее, он был лучшим ловцом среди всех факультетов — так что, чёрт возьми, удивительного в том, что он учится лучше? Приближались экзамены, но прежде них приближался финальный квиддичный матч года, главная интрига — Гриффиндор — Слизерин.

В этом году, надо сказать, квиддич как-то не вызывал ни у кого прежнего энтузиазма, даже у первокурсников. Начавшаяся война с Вольдемортом, вся эта лихорадка в газетах, изнасилование самого Гарри Поттера, нападение на Хогсмид — это оттеснило прежние интересы на задний план. Квиддич — это буднично. Он был со дня основания Хогвартса, ещё Годрик Гриффиндор и Салазар Слизерин лично оспаривали друг у друга в дружеских матчах золотой мячик с серебряными крылышками, если верить истории. По большей части, если опять же верить истории, побеждал Гриффиндор, но порой удача улыбалась и Слизерину. А вот таких событий, как сейчас, не повторится больше никогда, это было ясно даже самому тупому хаффлпаффцу. И Хогвартс впитывал в себя всё происходящее с жадным, липким вниманием.

К предстоящему матчу было проявлено много внимания, но, в основном, из-за того признания Драко под Веритасом. Малфой знал, что по Хогвартсу заключаются пари, кто выиграет, и поддастся ли кто-нибудь из них другому. А если учесть, что Драко Малфоя подозревали в изнасиловании Гарри Поттера, то ажиотаж достигал предела. Пожалуй, единственными, не сделавшими ставки на исход матча в различных вариациях, были сами предметы спора, ловцы команд, и лучшие друзья Поттера, составные части Гриффиндорского Трио.

Драко не знал сам, что будет на матче, и будет ли вообще там, что-нибудь, заслуживающее внимания; кроме Гарри, конечно. Тренировки он проводил регулярно и настраивал свою команду в том духе, что нужно раздавить этих красно-золотых выскочек, чтобы знали своё место. Но ни малейшего воодушевления кого-то давить, тем более команду Гриффиндора, Драко не испытывал. Делать ему, что ли, больше нечего?

Многие думали, что матч не состоится из-за угрозы со стороны Вольдеморта. Но директор заверил школу, что на матче будет присутствовать весь преподавательский состав, и даже если какой-нибудь больной на голову Пожиратель Смерти и явится, то он получит лично от Дамблдора пару нехороших проклятий в лоб. Чтобы не мешал наслаждаться игрой. Большинство всё ещё верили Дамблдору, и его слова успокоили их. Хотя Вольдеморт и вправду вряд ли сунется на матч по квиддичу, особенно, когда там сидит Дамблдор. Говорят, Дамблдор — единственный, кого когда-либо боялся Тёмный Лорд. А Гарри он боится или просто ненавидит?

Утро матча выдалось хмурым. К тому времени, как команды столпились у выходов на поле, начал накрапывать дождь. Самая унылая погодка, нормальные люди в такую варят глинтвейн, садятся у камина с хорошей книгой и укутываются в плед. Но нормальных людей, похоже, во всей Англии и Шотландии не осталось ни одного. Классическим примером того, что осталось, являлись квиддичные команды Гриффиндора и Слизерина.

— Капитаны, пожмите друг другу руки, — скомандовал Финниган, прочно оккупировавший в этом году комментаторское место.

У Драко колени подогнулись: «в панике шарахается от любых прикосновений — два раза из-за этого с кровати падал…». Ему нельзя касаться Гарри! Это… это будет нечестно, подло по отношению к гриффиндорцу. И так уже ему причинили столько боли и несправедливостей! «Мерлин, до чего я дошёл! Потомственный слизеринец, стою и размышляю, как нехорошо выводить из равновесия капитана гриффиндорской сборной перед матчем». Драко глубоко вздохнул, успокаиваясь, и первым протянул руку Гарри. Поттер ответил на рукопожатие. Руки тряслись у Драко, да так, что из них выпал бы снитч, сквозь пальцы просочился бы. Гарри же был — по крайней мере, по виду — совершенно спокоен. Сухая горячая уверенная ладонь и совершенно нечитаемое выражение изумрудных глаз. Может, то зверство в Астрономической башне успело хоть немного изгладиться в памяти Гарри?

Матч начался. Драко взлетел повыше, чтобы не зацепили бладжером. Поттер взлетел выше Малфоя и принялся оглядываться с таким скучающим видом, словно вообще оказался здесь случайно. Драко смотрел на Гарри, не пытаясь даже замаскировать свой интерес к ловцу Гриффиндора, и его сердце заливала волна нежности и любви. Если бы только можно было переиграть заново то, что произошло! Если бы можно было начать их отношения с чистого листа! С самого-самого начала… скажем, с того первого в их жизни «Хогвартс-экспресса», где Гарри отвёрг руку Драко впервые.

Прошло уже минут пятнадцать игры. Кто-то кому-то забивал, что-то ревели трибуны, колыхаясь красно-золотыми и серебристо-зелёными волнами. Гарри нервно летал неровными кругами, каждый раз делая диаметр этих кругов всё шире. Драко изредка передвигался с места на место и заставлял себя смотреть вокруг, не мелькнёт ли где-нибудь этот дурацкий снитч. Честно говоря, Драко не испытывал ни малейшего желания его ловить. Он не хотел бороться против Гарри ни при каких обстоятельствах, даже игровых. Не хотел причинять ему ни малейшего дискомфорта. Можно было бы найти снитч. Но только для того, чтобы преподнести Гарри на блюдечке. Можно даже на красном с золотой каёмочкой. Последняя мысль заставила Драко слегка улыбнуться. Так, с этой полуулыбкой, он и пронаблюдал, как Гарри стремительно направил метлу куда-то в угол поля, к самой земле, и схватил золотую искорку, будто ждавшую прикосновения этой смуглой ладони.

— Гарри Поттер поймал снитч. Гриффиндор побеждает со счётом 220-90! — ликующий голос Финнигана пробился сквозь смятение, охватившее Драко с самого начала этой бестолковой игры. Вот и хорошо, что всё закончилось.

Собственная команда пробовала возмущаться вопиюще бездеятельным поведением ловца, но Драко быстро пресёк все претензии на корню, заявив, что Поттер был настолько ближе к снитчу, что могло бы помочь только одно — если бы по пути гриффиндорскую гордость сшибли бладжером или он сам свалился бы с метлы. Против этого было трудно поспорить, потому что так оно, на самом деле, и было. Тот же факт, что он даже не пробовал бороться за мячик, Драко отвергал царственно-небрежным взмахом ладони, снисходительно объясняя «для полных имбецилов, если вам, конечно, знакомо это слово, что я просчитал все варианты, и было просто глупо кинуться за снитчем, взять который не удавалось ни при каких обстоятельствах, и впечататься носом в землю».

Оставшись один, Драко довольно улыбнулся: сейчас, наверно, его ангела на руках носят в Гриффиндорской башне. Ведь Кубок квиддича в этом году принадлежит опять Гриффиндору. Какая разница, что теперь думает о Драко вся школа и что может появиться в газетах завтрашним утром. Ничего не имеет значения, кроме Гарри. Даже странно, что в этом мире можно интересоваться чем-то другим.

Начались те самые недели в конце мая, в течение которых ученики готовились к предстоящим экзаменам самостоятельно. Стояла чудная солнечная погода, и, как правило, старшекурсники занимались, развалясь на пледах у озера. Драко, чтобы не выделяться, тоже поступал так, деля плед с Антоном. Один Гарри ни разу там не появился, всегда оставаясь в библиотеке. Драко регулярно лицезрел там целующихся Грэйнджер и Уизли, рядом с которыми свежий ветер трепал страницы очередного конспекта, а Гарри в этот время корпел в душной пустынной библиотеке. Почему он так отделился ото всех? С какой стати он теперь предпочитает одиночество? Это тревожило Драко. Хотя, конечно, не настолько, чтобы пойти и заставить Поттера вдохнуть немного не пыльного воздуха. Кто он был такой, чтобы указывать Гарри, что делать? Чувство вины не оставляло Драко, не делаясь менее интенсивным, чем в то послерождественское утро, но он научился загонять его внутрь. Порой Драко казалось, что Антон всё чувствует и понимает, чем вызваны такие эмоции Драко. Но ни слова на тему Поттера между Крестовым и Малфоем сказано не было, и сам Драко никогда не мог понять, что именно кроется за тёмными глазами Болгарина.

Однажды Драко увидел, что Гарри всё-таки пришёл; точнее, его, упирающегося, тащили за руки Уизли и Грэйнджер. Драко слышал обрывки их разговора: Гарри возражал: «Там спокойней и ничего не отвлекает от подготовки», а Уизли и Грэйнджер, смеясь, отвечали наперебой: «Ты говоришь совсем как Гермиона, Гарри!», «Там ты пылью зарастёшь, а здесь так хорошо!». Поттер сдался с видом первохристианского мученика и плюхнулся на плед непринуждённо, но так изящно, что Драко еле удержался от восторженного вздоха.

— Эй, Драко, — голос Антона вовремя отвлёк блондина от обожающего рассматривания Поттера. — Ты ещё помнишь что-нибудь о трансфигурации живого в неживое?

Признаться, я уже забыл основные принципы.

— Мм, основные принципы… — Драко сделал над собой усилие, вспоминая их.

Пока он озвучивал эти принципы, и они с Антоном тренировались на первой подвернувшейся букашке, в голове вертелась мысль о том, что его отвлекли крайне кстати, пока кто-нибудь из других слизеринцев не заметил его взглядов на Поттера. Антон вёл себя, как лучший друг… так Уизел мог вести себя с Гарри. У Драко никогда не было друзей, если не считать крёстного, да и с ним отношения в последнее время стали натянутыми. Драко почувствовал горячую благодарность к Антону и не удивился ответному быстрому пожатию руки, без слов говорившему: «Держись, я рядом». Одно из двух: либо Крестов преследует какой-то свой интерес к Драко (причём ни разу за весь год никакого такого интереса, ни к его деньгам, ни к предположительной близости к Тёмному Лорду, ни к чему бы то ни было ещё Драко не замечал), либо, как эмпат, чувствует, что Драко не та холодная слизеринская сволочь, какой кажется, и просто дружит, ничего не ожидая взамен. Сама идея была для Драко нова и повергла его в растерянность, граничившую с серьёзным шоком.

Толпа студентов продолжала заниматься учёбой, когда вдруг Поттер дико закричал, хватаясь за лоб. И чёрная тень накрыла небо. «Крыло Мрака», — пришла в голову Драко где-то слышанная красивость. «Что бы это ни было — ничего хорошего оно из себя не представляет».

* * *

Гарри не хотел ходить к озеру. Зачем оно? И в библиотеке неплохо. В последнее время Гарри пристрастился к одиночеству. Ему не хотелось говорить с кем-то о чём-то более личном, чем тридцать способов использования лютневидки в лечебных зельях или специфичность параметров, которые необходимо задать для трансфигурации пера в баобаб. Друзья, правда, каждый день настаивали, чтобы он пошёл с ними на свежий воздух, но он всегда отказывался как-то, находил слова, чтобы убедить. А сегодня они вытащили его буквально за руки, больше попросту не слушая его речей.

И всё было на самом деле неплохо, особенно если не смотреть в сторону изящной фигурки в обычных маггловских джинсах и ярко-зелёной футболке, фигурки, увенчанной копной тщательно уложенных блестящих светлых волос. Зачем смотреть? Гарри твёрдо решил не возникать больше в жизни слизеринца, не портить её. Пусть он найдёт себе кого-нибудь ещё.. при этой мысли внутри Гарри прокатилась волна протеста. Это что, ревность? Он не имеет на неё никакого права! Гарри опустил глаза в конспект, заставляя себя сосредоточиться на разновидностях чар маскировки.

Резкая боль в шраме возникла совершенно неожиданно, будто по нему полоснули бритвой… и продолжали полосовать, раз за разом, методично-садистски. Гарри закричал, вжимая ладонь в лоб, будто это могло хоть как-то сдержать жаждущего пообщаться Вольдеморта.

«Привет, Гарри. Наконец-то мы встретились».

— Пошёл… вон, красноглазый ублюдок… — выдавил из себя Гарри и вновь закричал. На конспект перед ним упала тень, как от тучи, но ведь сегодня с самого утра не было ни облачка…

«Зачем ты так невежливо, Гарри, — протянул змеиный голос Тёмного Лорда. — Подними личико, и давай пообщаемся, как цивилизованные люди».

Гарри зачем-то поднял ставшую вдруг тяжёлой, как котёл, голову и увидел Вольдеморта.

Он стоял перед Гарри, Роном и Гермионой, улыбаясь, и если бы его губы не были так бескровны и тонки, а кожа не так походила на чешую, то эту улыбку можно было бы назвать радушной. И это было страшнее всего.

А позади Вольдеморта стоял Корин Вечер-Малфой, с дикими глазами, ухмыляющийся, в белой рубашке с короткими рукавами, и на его предплечье явственно виднелась Метка.

— Привет, кузен, — торжествующее шипение Корина предназначалось находившемуся неподалёку Драко. — Я выполнил твоё задание для Господина — забавно, не находишь!

Драко не отвечал. На его лице не было вообще никаких эмоций, будто это было не лицо, а накрепко запертая дверца сейфа.

— Да, Драко, Корин оказался более послушным мальчиком, чем ты, — взгляд Вольдеморта обратился к Малфою, но Гарри продолжал корчиться у его ног от режущей боли в шраме, потому что Вольдеморт ликовал, так ликовал, как никогда в жизни. Правда, теперь у Гарри получалось обходиться без крика — можно ли это было в данной ситуации посчитать прогрессом? — Поэтому я счёл возможным отдать Корину то, чего он так жаждал. Нет, не того мальчишку — кровь Поттеров и Эвансов слишком для этого ценна, а тебя, Драко. Кто бы мог подумать, что ты перейдёшь на светлую сторону из любви к моему главному врагу? Тем хуже для тебя. Больше ты меня не интересуешь. Корин, он твой, можешь убить, как ты этого хотел, — Вольдеморт махнул рукой, отворачиваясь от Драко, и вновь взглянул на Гарри.

— Ты посмел дерзить мне, Гарри. И за это будешь наказан. Crucio!

Сквозь пелену боли Гарри думалось как никогда чётко и ясно. Даже странно, что ни в одной спокойной обстановке так не удавалось. Извиваясь под Круциатусом, Гарри отстранённо анализировал ситуацию.

Раз Вольдеморт посмел явиться так внаглую и до сих пор никуда не перенёсся вместе с Гарри, чтобы прикончить последнего без шума и пыли, то он не опасается прихода Дамблдора. Отсюда следует, что защита зАмка вскрыта, и директор если не мёртв, то занят, сражаясь с Пожирателями, так же, как остальные преподаватели. Никто из присутствующих здесь студентов не может причинить Вольдеморту никакого вреда — вон как от него разлетаются во все стороны Ступефаи и Петрификусы. К тому же среди студентов завязалась своя драка — большая часть слизеринцев оглушает, а то и авадит без зазрения совести всех прочих. Что-то сделать может только он, Гарри, ему это суждено по факту рождения. А что-то сделать, находясь под Круциатусом, крайне затруднительно, значит, надо от него избавиться. А Вольдеморт всё не снимает Непростительного. Отсюда следует, надо остановить это самому.

Вот тут Гарри всерьёз пожалел, что так и не нашёл времени вчитаться в летопись собственного рода. Он пролистал исписанные Майклом Поттером хрупкие страницы, но вскользь, выхватывая по фразе на лист и улавливая лишь общую суть, нить, сюжет. И уж точно не искал между строк таинственного слова, легкомысленно полагая, что успеется. Нервные окончания всего тела Гарри словно плавились в кипящем масле, и он, с всё большим трудом сохраняя чёткость мышления, пытался припомнить, не было ли там чего такого… «Почему Вольдеморт всё не снимает Круциатус? Он хочет свести меня им с ума, как Лестрейндж свела родителей Невилла?». И тут вдруг до Гарри дошло, что он не кричал. Он молчал под долгим, очень долгим Круциатусом, и Вольдеморт всё это время ждал от него хоть какого-нибудь звука. И Гарри стало от этого факта смешно, и он хрипло засмеялся, издавая первый звук с тех пор, как прозвучало Круцио. Перед его мысленным взором возникла чёткая картинка одного из листов летописи. Ярко-красные, как кровь, буквы, которых там не было при прочтении, сияли перед внутренним взором Гарри. И он мысленно прочёл их, складывающихся в абсолютно незнакомое и сразу же забытое слово. И боли не стало. Гарри было подумал, что умер, и уже вообще ничего не чувствует, но ощущение прохладной травы под щекой доказало, что это не так. Вряд ли это сады Рая, где, теоретически, тоже должна расти трава. В Раю не должны сражаться между собой на палочках студенты Хогвартса. И уж точно там не было бы ошеломлённого Вольдеморта с отпавшей челюстью.

— Привет, Том, — сказал Гарри, поднимаясь с земли. Противная слабость после пыточного заклятия мешала, но не слишком. «Контроль и самодисциплина, ха-ха». — Пора поговорить серьёзно.

Внутри у Драко всё обрывалось и летело куда-то в ледяной скандинавский ад, где никогда не было ни тепла, ни любви, ни света. Вольдеморт пришёл за Гарри. Он хочет убить Гарри. Это было единственным, что занимало Драко, и он даже пропустил мимо ушей всю пламенную речь Тёмного Лорда в свой адрес. Только когда Корин запустил в Драко Экспеллиармусом, блондин будто очнулся и автоматически откатился в сторону, выставляя отражающий щит туда, где его самого уже не было. Корин невольно проводил взглядом свой отразившийся луч и не заметил, как Драко пульнул в него самого Петрификусом. Вынув палочку из безвольных пальцев кузена, Драко наложил на него для верности связывающее заклятие и взглянул в сторону Гарри и Вольдеморта.

Оба вышеозначенных субъекта стояли друг против друга, неподалёку валялись бессознательные Уизли и Грэйнджер, и воздух кипел магической силой вокруг двоих, чьё противостояние занимало магический мир вот уже почти восемнадцать лет. Драко безуспешно пустил Ступефай в Вольдеморта — кипящая сила просто поглотила заклятие. «… …, и … …», — подумал Драко. Но от размышлений его отвлекла кучка Пожирателей, аппарировавшая на лужайку перед озером («и антиаппарационный барьер ухитрились снять, козлы»). Они без раздумий швырнули в Драко Авадой Кедаврой, и Малфой еле успел метнуться за толстый дуб. Кажется, Корин — наверняка подслушал одну из бесед в кабинете директора на тему о правильности выбора Драко, гиппогрифа в зад этим близнецам Уизли с их подслушами! — уже успел просветить всех, кому было интересно, об измене Драко.

Блондин, отстреливаясь короткими Гладиусами и Ступефаями, перебежками продвигался ближе к Гарри и Вольдеморту. Тёмный Лорд тем временем взмахнул палочкой, и откуда-то внутри того магического барьера, что окружал обоих, появился третий — Святослав Чижов в бессознательном состоянии. Вольдеморт что-то сказал, Гарри вскинул палочку, Драко напрягся, наблюдая, и совершенно позабыл о бдительности.

Его оглушило Круцио, произнесённое голосом Корина — чёрт, надо было убить гадёныша, а так его наверняка освободили другие Пожиратели. Драко корчился от боли, ничего не видя из-за огненной пелены у глаз, и вспомнил в какой-то момент, что у него низкий болевой порог. Очень низкий. И потерял сознание.

* * *

— Я не против, Гарри, — Вольдеморт быстро пришёл в себя и, видимо, решил отложить неизвестную ему технику скидывания Непростительных заклятий на потом. — Только к нам должен присоединиться ещё один человек…

Вольдеморт взмахнул палочкой, произнося развёртывающее пространство заклинание, которое Гарри уже раз слышал от Гермионы — как же давно это было… Словно из ниоткуда на траву между ними двумя упало бессознательное тело Святослава Чижова.

— А вот и он, — удовлетворённо сказал Вольдеморт. — Третий компонент.

— Компонент чего? — Гарри выхватил палочку — так, на всякий случай.

— Компонент силы, мой дорогой Гарри. Как ты, возможно, понял, мне нужна не столько твоя смерть, сколько твоя сила, которой я, по пророчеству, не обладаю. Теперь нас здесь трое, несущих в себе кровь Поттеров и Лили Эванс. Ты знаешь что-нибудь об обрядах крови, Гарри? — Вольдеморт сделал вкрадчивый шаг вперёд. Гарри невольно отступил на шаг.

— Нет, и знать не хочу.

— А придётся, Гарри, — Вольдеморт сделал уже не шаг — плавный, скользящий скачок, как нападающая змея — и вывернул запястье Гарри с палочкой, ломая кость и вынуждая Гарри уронить палочку под ноги. Больно… снова боль. — Потому что я соединю нас в треугольник крови и заберу твою силу, и всё, что ты попробуешь сделать, подействует не на меня, а на него, твоего дальнего родственника. А потом ты умрёшь.

— Мне… не нравится эта программа на вечер, — решительно высказался Гарри, удачно пнув коленом туда, где у нормального мужчины находятся самые чувствительные части тела.

Вольдеморт нормальным не был, но под это правило тоже подпадал. Он упал на колени, схватившись за пострадавшее место. Гарри сдержал порыв ещё и пнуть его, ибо от этого было бы мало толку, и подобрал палочку здоровой левой рукой.

— Avada Kedavra!!

Яркий зелёный луч ударил прямо в лоб Вольдеморта и словно впитался в него. Так и должно быть? Гарри недоумённо опустил палочку. По телу Вольдеморта прошла судорога, и он выпрямился, вставая. Тело Чижова дёрнулось один раз и обмякло. Грудь слизеринца больше не вздымалась в размеренном дыхании. Гарри словно в трансе опустил руку с палочкой. «Кажется, Вольдеморт уже успел перевести все магические воздействия с себя на него. Иначе зачем было бы похищать Святослава заранее? Я только что убил человека… убил ни в чём не повинного человека».

Вольдеморт был в ярости, если не сказать больше. Фиг ему теперь, а не треугольник крови — судя по тому, как исказилось от злобы лицо Тёмного Лорда, мёртвые Поттеры для этого не годились.

— Довольно шуток, — процедил Вольдеморт. — Expelliarmus!

«Действительно, нельзя быть импульсивным и совершать необдуманные поступки, — меланхолично подумал Гарри, глядя, как его палочку и палочку Вольдеморта соединяет уже знакомый луч и раздаётся песня феникса. — Не будь он так зол, вряд ли бы он забыл, что наши палочки — сёстры».

На лице Вольдеморта отразился самый настоящий ужас, и он затряс рукой с палочкой, пытаясь прекратить эту связь, но тщётно. Гарри держал связь, рука, не привыкшая орудовать палочкой, стремительно затекала. Надо было что-то делать. К тому же… неожиданная мысль пронзила Гарри: как там Драко? Ему не должно приходиться сладко, его измена Вольдеморту обнародована во всеуслышание, и каждый Пожиратель горит желанием его убить.

Тревога и любовь вспыхнули в сердце Гарри, словно ждали там только вот такого вот сигнала побудки, и прошли сияющим, как солнце, клубком по соединяющему палочки лучу. Гарри видел смертельную панику в глазах Вольдеморта — узких змеиных красных глазах, преследовавших гриффиндорца в ночных кошмарах. Клубок любви добрался до Тёмного Лорда и растёкся по его телу, превращая Вольдеморта в маленькое подобие солнца; Гарри даже показалось, что он чувствует кожей лица доносящийся до него жар.

Вольдеморт кричал — не голосом, всем своим существом, и эти крики резали слух Гарри, как плети, оплетали его всего, как сжимающаяся рыболовная сеть, но он держал связь и держал, хотя рука проявляла очевидное недовольство и грозила тоже поломаться к чёрту. Но он держал, ощущая, как муки умирающего Вольдеморта режут его самого на кусочки. Любовь оказалась просто несовместима с Вольдемортом, на каком-то самом мелком уровне — атомарном, что ли. Не только физически, но и магически, и умственно… И Вольдеморт умер.

Гарри почувствовал это, как пустоту рядом — вот только что было что-то живое, клубящееся, как туча пыли на дороге, объятое солнцем не своей чистейшей любви, и вот его уже нет. И не будет никогда, Гарри знал это совершенно точно, так же, как знал то, что любит Драко.

Но это было ещё не всё. В облаке любви осталась не сущность Вольдеморта, но его сила, та часть его магических способностей, что осталась при Том-Кого-Уже-Будут-Называть-Как-Угодно-Даже-Дети почти восемнадцать лет назад[Кто помнит, толика способностей Волди досталась и годовалому Гарри — та же змееязычность, например. Но и у Вольдеморта осталось немало! (прим. авт.).]. Она не умерла вместе с самим Вольдемортом, потому что не была частью его души и не имела ничего против любви или какой-либо другой эмоции.

Можно было выпустить эту силу на свободу. Но тогда она разнесла бы всю округу, так она была велика. Ею нужно было управлять… или хотя бы дать ей что-то, что локализует разрушения. Почему бы не ограничить их собственным телом? Одно дело, если разнесёт в пыль огромный зАмок и все его окрестности на пару миль вокруг, и совсем другое дело, если не станет одного-единственного хрупкого тела… Он ведь так и планировал, убить и умереть. Гарри упал на одно колено, беззвучным приказом притягивая обратно выпущенную через палочку любовь, и вместе с ней — уже бесхозную силу Вольдеморта.

Любовь подчинилась своему хозяину и вошла в его тело, обжигая каждый нерв Гарри, как глоток спиртного обжигает горло — это входила вместе с любовью сила, и Гарри почувствовал, как теряется дыхание, словно он летел в крутом пике вниз… только на метле он всегда успевал вовремя дёрнуть древко метлы и не разбиться, а теперь совсем другое дело… перед глазами мелькнула перепачканная засохшей кровью зелено-серебристая слизеринская мантия Святослава Чижова, и всё померкло. Последней мыслью было сожаление: он так и не узнает, что с Драко, и не сможет помочь в нужный момент тому, без кого не было бы этой ошеломляющей, поистине всемогущей любви… Вот она какая на самом деле, смерть — это просто ничто…

Гарри не помнил, как открыл глаза. Первым, что он увидел и осознал, был знакомый белый потолок лазарета с пятнышком дохлого комара. «О как. Есть в этом мире вещи, которые никогда не меняются. Гарри Поттер, заканчивающий учебный год в больнице, совершив очередной подвиг, — это одна из таких вещей». Гарри попробовал рассмеяться собственной мысли, но воздух вышел из него со странным шипением и хрипом, будто он не говорил ничего по меньшей мере месяц. Рядом мгновенно материализовалась не менее знакомая, чем потолок, мадам Помфри.

— Гарри, ты очнулся! — благоговейно выдохнула врач. «А что, они тут не рассчитывали, что я проснусь?». — Как ты себя чувствуешь? Ты можешь говорить?

— Могу, — просипел Гарри и раскашлялся.

Мадам Помфри влила в него какое-то зелье, смягчившее истерзанную чем-то гортань, и Гарри смог говорить нормально.

— Как там… все? Много жертв?

— Мертвы тридцать семь человек, ранены сто сорок два, — мгновенно откликнулась мадам Помфри. «Нет, я не буду спрашивать, кто мёртв. Я узнаю потом, а сейчас я не должен думать об этом. Я должен думать о самом важном и нужном… о Драко. А не о тех, кто опять погиб из-за моей нерасторопности». — К счастью, все уже вылечены, остался только ты. Ну, и профессор Снейп… но это долго.

— А… что с ним?

— Он парализован снизу до пояса, и теперь вынужден передвигаться в специальном кресле, — пояснила врач. — Но лучшие колдомедики Святого Мунго ещё возьмутся за него, лечение черномагических проклятий — это долгое дело. Главное, ты очнулся, Гарри.

— А я долго был в отключке? — по собственным ощущениям Гарри, прошло не больше пары часов с тех пор, как он рухнул без сознания прямо на труп Святослава Чижова, самонадеянно решив, что он и сам наконец-то умирает.

— Три недели ты пролежал в коме, милый.

— Сколько?!! Я же… хм, я же пропустил все экзамены, да?

— Тебе автоматом зачли «превосходно» по всем предметам, так что не беспокойся, — ухмылка мадам Помфри сделала бы честь любому слизеринцу. — Вы с Гермионой Грэйнджер — лучшие ученики выпуска.

— О чёрт, — беспомощно пробормотал Гарри. Он предпочёл бы сдавать всё осенью, но не выделяться таким образом среди остальных. «Превосходно» по всем предметам! — Что, даже по Зельям — «превосходно»?

— По всем предметам, детка, я же сказала, — мадам Помфри сновала по палате, позванивая склянками с лекарствами. — Профессор Дамблдор сказал, что свой главный экзамен ты уже сдал, и это заставило бюрократов из Министерства заткнуться.

Чёрт, чёрт, чёрт… Гарри мысленно материл свою исключительность, настойчивость Дамблдора и нерешительность бюрократов из Министерства, а мадам Помфри тем временем щебетала:

— Вокруг тебя там кипела такая магия, Гарри, что неделю нельзя было подойти к тому месту, где были ты, Чижов — бедный мальчик! — и пепел, который остался от Того-Кого-Нельзя-Называть, и только две недели из трёх со дня Великой Битвы ты провёл в госпитале — Альбус вынес тебя оттуда на руках…

— Можно, — перебил её Гарри.

— Что, дорогой?

— Теперь Вольдеморта можно называть, как хочется, — повторил Гарри. — Его больше нет. Он никогда не вернётся, и бояться нет смысла.

— О, да, я и не подумала, — мадам Помфри откинула одеяло зардевшегося Гарри и, не обращая на его смущение внимания, начала растирать его какой-то мазью.

— Э-э… а зачем эта мазь? — Гарри попытался преодолеть смущение, с удивлением отмечая, что ему уже плевать на чужие прикосновения. Битва с Вольдемортом, если это можно было так назвать, выжгла эту фобию подчистую.

— Посмотри сам, дорогой — ты весь в шрамах, как от рыболовной сети! Что только этот изверг с тобой делал, чтобы сотворить такое?!

Гарри приподнялся на локтях, игнорируя слабое головокружение, и взглянул на себя. Тонкая сетка беловатых шрамов оплетала всё его тело от подъёма ступней до самой шеи. Это выглядело даже по-своему красиво, настолько это было необычно и непривычно.

— Шрамов нет на ступнях, ладонях с обеих сторон и лице, — прокомментировала мадам Помфри, видя, как расширились в шоке глаза Гарри. — И остался тот самый шрам на лбу, но его можно будет вывести со временем, потому что он стал самым обычным шрамом. А эти останутся навсегда, всё, что мы можем — это смягчить их. Они не просто вызваны магией, но и поддерживаются изнутри, твоей собственной силой. Они могут уйти, только если ты вдруг станешь сквибом, но это вряд ли.

— Наверное, это потому, что шрамы я получил, пока Волдеморт умирал, и его сила потом стала моей, — в шоке сказал Гарри, не задумываясь особо, что говорит. — Она же сделала эти шрамы, и теперь связана с ними неразрывно.

— О, дорогой, так ты действительно впитал в себя силу Того-ког… э-э, Вольдеморта?!

— Да, — подтвердил Гарри грустно, начиная понимать, что зря поделился этими сведениями. Хотя вряд ли это получилось бы так запросто скрыть.

— Нужно немедленно рассказать об этом директору! — мадам Помфри вскочила и кинулась к двери.

— Эта новость ждала три недели, — буркнул Гарри захлопнувшейся двери. — К чему так спешить?

Оставшись один, Гарри быстро заскучал. К тому же его неотвязно грызла мысль о Драко. Что с ним? Где он? Сдавал ли он экзамены? Был ли ранен? «Раз уж я выжил, я могу попробовать хотя бы помириться с ним, что ли. И не лезть к нему, конечно, со своей любовью, а просто быть рядом. Оберегать. Может быть, стать хорошим приятелем. В конце концов, Пожиратели Смерти наверняка не добиты, и ему продолжает грозить опасность…» Мысли Гарри путались, мешались в голове, и он никак не мог признаться сам себе, что Драко просто нужен ему. Нужен любой, любящий, ненавидящий, безо всяких условий, просто нужен, как воздух. И совершенно неважно, зачем. Зачем люди рождаются на свет, дышат, видят, слышат, умирают? За тем же и Гарри нуждался в Драко.

Мадам Помфри всё не возвращалось, и Гарри решил попробовать встать. Может, он сумеет выйти из больничного крыла и разузнать у кого-нибудь, что с Драко. Идеально было бы найти Снейпа, но до подземелий надо ещё добраться.

Голова отчаянно кружилась, тело казалось странно лёгким. «Я же все эти три недели ничего не ел, только, наверно, зелья пил», — сообразил Гарри и встал, держась за спинку кровати.

Минуты две пришлось ждать, пока круги перед глазами перестанут мелькать, и зрение прояснится. Проморгавшись, Гарри обнаружил, что он совершенно голый, и покраснел так, как ещё ни разу в жизни, хотя и был один. К счастью, на стуле у кровати аккуратной стопкой лежала его одежда, которая была на нём в тот самый день три недели назад, вычищенная и слегка пахнущая чем-то вроде корицы. Добби постарался для «великого Гарри Поттера», надо полагать, пока люди суетились, выводя его из комы. Гарри натянул носки, джинсы и светло-серую футболку, нацепил кроссовки и застегнул на шее цепочку с Многосущной вещью — он не расставался с медальоном раньше, не расстанется и впредь. Одежда, бывшая до сих пор более-менее по размеру, теперь болталась, как на вешалке. «Я на скелет похож, по крайней мере, лицом. И глаза горят, как будто в них по Люмосу сколдовали», — заключил Гарри мрачно, оглядев себя в зеркало, нашедшееся в прихожей лазарета, куда Гарри добрался по стеночке, продвигаясь по шагу в десять минут. Открытая футболка щедро позволяла всем желающим узреть шрамы на шее на и руках до середины плеч. Ветвясь, вязь шрамов убегала под ткань так уверенно, что было ясно сразу — видимыми отметинами дело не ограничивается. «Опять я меченый этими идиотскими шрамами, и эти уж точно навсегда. Это когда-нибудь закончится?!».

Гарри толкнул дверь лазарета и столкнулся нос к носу с мадам Помфри и спешно собранной ею «комиссией по делам Гарри Поттера» в лицах Альбуса Дамблдора, Минервы МакГонагалл, какого-то незнакомого Гарри чиновника из Министерства и вездесущей Риты Скитер. «О нет».

— Гарри, куда же ты?! — почти оскорбленно вскрикнула мадам Помфри. — Тебе пока нельзя даже вставать, а уж идти куда-то — тем более!

— Я прекрасно себя чувствую, — возразил Гарри, отступая перед таким напором и стараясь, чтобы то, что он не может передвигаться без опоры, не было так заметно.

— Ничего не желаю слышать! — сердито заявила мадам Помфри, вталкивая Гарри обратно в комнату и усаживая на кровать. — Ты ещё слишком слаб! Три недели в коме — не шутка.

Гарри покорно сел, что было весьма кстати — ноги уже подгибались.

— Поздравляю Вас, мистер Поттер, от имени всего Магического Мира, с победой над Тем-Кого-Нельзя-Называть, — голосом, где причудливо смешались страх и торжественность, начал сотрудник Министерства.

— Можно, — устало перебил Гарри. — Вольдеморта можно называть. Его больше нет.

— А.. эм… хм, да конечно, — явно растерялся чиновник. Гарри готов был поклясться, что в глазах Дмблдора и МакГонагалл мелькали смешинки.

— Магический Мир благодарен тебе, Гарри, — сжалившись над окончательно растерявшимся чиновником, вступил Дамблдор. — Тебе будет вручен орден Мерлина первой степени сразу же, как только ты поправишься как следует.

— Выпускной бал вашего курса, который будет через неделю, единогласно переименован в пир в честь освобождения от Вольдеморта, — добавила декан Гриффиндора. — И готовься, что тебя будут бурно приветствовать толпы поклонников.

— Ох, — только и выдавил из себя Гарри. Пожалуй, свою вынужденную популярность он всегда ненавидел больше Вольдеморта, а теперь она и вовсе безраздельно заняла место в рейтинге самых отравляющих жизнь вещей.

— Вот результаты Ваших экзаменов, мистер Поттер. Обычно их присылают совой из Отдела Образования Министерства Магии, но в Вашем случае было сделано исключение, — ну кто бы сомневался, насчёт исключения-то. Гарри с кислым видом принял листок из рук чиновника и не глядя положил на тумбочку у кровати. — А это приглашение на официальную церемонию награждения героев войны с Тем… хмм... с В-вольдемортом, да.

Рита Скитер строчила тихонько, не отрываясь от своего самопишущего пера.

Гарри послушал их речи ещё немного, потом МакГонагалл увела чиновника и упирающуюся Скитер куда-то («Интересно, её пообещали заавадить, если она будет приставать ко мне с вопросами? Ни разу в жизни она не была так молчалива»), а мадам Помфри вышла из палаты за лекарствами. Гарри остался с Альбусом Дамблдором наедине.

— Что ж, Гарри, ты справился, — спокойно произнёс директор. — Я знал, что так будет, и теперь я могу рассказать тебе, откуда я знал.

Дамблдор протянул Гарри кусок пергамента, исписанный мелким почерком самого директора. Гарри погрузился в чтение.

«Здравствуй, Альбус. Это письмо я пишу самому себе, ибо я — Альбус Дамблдор июня тысяча девятьсот девяносто восьмого года. Оно нужно, чтобы ты знал, как поступить с Гарри Потттером, который отдал тебе его.

Три недели назад был уничтожен Вольдеморт стараниями того молодого человека, что сидит перед тобой. Ему необходимо стать учителем ЗОТС. Когда я был тобой, я согласился — из-за этого письма и из-за того, что лучшей кандидатуры не существует. Причины, подвигшие Гарри Поттера вернуться в прошлое с помощью зелья времени и становиться учителем под чужим именем, — это исключительно личные причины. Ты ведь помнишь, что покончить с Вольдемортом должна была любовь — так она и сделала. И ты согласишься, что мальчик заслужил того, чтобы выяснить судьбу того, кого он любит: во время последней битвы этот человек пропал бесследно. Весь год Гарри преподавал ЗОТС самому себе и делал это блестяще. Прими его на работу и помоги хранить тайну его личности от абсолютно всех прочих. В доказательство подлинности письма ставлю магическую подпись — свою и, соответственно, твою подпись.

Всегда твой,

Альбус Дамблдор.

18.06.1998г.»

Имя директора внизу было написано не чернилами, а магической силой — Гарри видел это так ясно, как никогда не мог видеть прежде.

— Вот оно, значит, как, — задумчиво сказал Гарри. — Значит, Драко пропал бесследно?

— Именно так, — подтвердил директор, ничему не удивляясь. — Не нашли ни его, ни Корина Вечер-Малфоя.

— Вольдеморт сказал тогда, что отдаёт Драко Корину за предательство, — вспомнил Гарри. — И сказал, что Корин может убить Драко, если хочешь.

— Не знаю, удалось ли мистеру Вечер-Малфою убить Драко, — задумчиво сказал директор. — По ЗОТС больше успехов было у мистера Малфоя, и он мог бы противостоять без труда.

— По ЗОТС, которую вёл я? — усмехнулся Гарри.

— Совершенно верно, Гарри. Профессор Паркер — это ты на год старше, такой, как сейчас. Если ты подумаешь, то вспомнишь, что ни разу не видел его кожу — ты скрывал свои шрамы под одеждой. А тёмные очки — кстати, даже я не знаю, где ты их взял — не давали никому узнать цвет твоих глаз.

— Я знаю, где взять очки, — Гарри вспомнил про Многосущную вещь, болтавшуюся у него между ключиц. И тут до него кое-что дошло. — Профессор, сэр… Если я учил всех в течение года Защите, то откуда я всё это взял? То есть, я имею в виде, я же сам себя научил всему, что знаю и чему смогу научить других… то есть, уже научил…

Окончательно запутавшись во временах, Гарри озадаченно смолк.

— Я не знаю. Гарри, откуда взялись эти умения, — голубые глаза директора задорно блестели за стёклами очков-половинок. — Они просто есть и путешествуют с тобой во времени. Ты научил им самого себя, чтобы научить им самого себя впоследствии. Круг замкнулся. Это один из парадоксов, Гарри, на которые богато Время.

— Ох, ладно, — чёрт с ними, с парадоксами. Главное — это Драко. — Какое сегодня число, профессор Дамблдор?

— Пятнадцатое июня, Гарри.

— Значит, через три дня я отправлюсь в прошлое, — твёрдо сказал Гарри и встал с кровати.

Ноги держали его уже вполне уверенно, будто внутренняя решимость придала ему физиических сил. — Нужно пойти к профессору Снейпу, раз я сделал… то есть сделаю… в общем, раз путешествие во времени было с помощью зелья.

— Хорошо, Гарри, мы идём к профессору Снейпу, — не стал спорить Альбус Дамблдор, шагая позади Гарри. — Сейчас он как раз в своей лаборатории, насколько я знаю. У меня только одна маленькая просьба к тебе, Гарри: не мог бы ты во время ходьбы касаться ногами пола?

— Что, сэр? — Гарри бросил взгляд себе под ноги и обнаружил, что шагает по воздуху, не доставая до пола как минимам на дюйм. — Я не хотел, оно само…

— Теперь в тебе магия Тома, а он был очень силён и с годами становился всё сильнее, — поведал судорожно соображавшему, как ходить нормально, Гарри директор. — Ты ещё не привык к этой мощи, хотя она, безусловно, осваивается в твоём теле. Всю ту неделю, что ты лежал на лужайке, магическое поле вокруг тебя понемногу слабело, так что я в конце концов смог его преодолеть и отнести тебя в больницу.

Путём экспериментов Гарри уменьшил расстояние между полом и своими ступнями до миллиметра, что уже не так бросалось в глаза. Так они отправились в подземелья.

Снейп не горел желанием впускать кого-либо: его дверь, на взгляд прищурившегося Гарри, была опутана целой тучей защитных заклятий. Однако Альбуса Дамблдора это не смутило; директор Хогвартса постучал, выслушал глухое «Убирайтесь!» и толкнул дверь, открывая. Всё правильно, он здесь директор, для него не может быть запертых дверей.

— Альбус! — раздражённо рявкнул Снейп, разворачиваясь на своей инвалидной коляске к непрошеным посетителям. — Какого чёрта Вам нужно? И зачем Вы притащили с собой Поттера? Ему, кажется, самое время купаться в лучах заслуженной славы!

Кровь вскипела в жилах Гарри от незаслуженного оскорбления, и стеклянные двери шкафов с книгами и зельями, стоявших вдоль стен, одна за другой разлетелись в мельчайшие осколки, наполнив комнату жалобным звоном.

— Гарри, успокойся! — директор торопливо выставил руку вперёд, пытаясь остановить разбушевавшуюся силу Гарри, но это сопротивление Гарри почувствовал, как слабое трепыхание и легко смял его.

Но надо успокоиться. На самом деле успокоиться. Гарри сделал глубокий вдох и ме-едленно выдохнул. Ураган силы стих.

— Чёрт побери, Поттер, Вы за семь лет в этой школе не научились контролировать собственную силу? — раздражённо бросил Снейп. Положительно, этого человека ничто не могло выбить из колеи. В данном случае колеей являлось перманентное фырканье в сторону ненавистного Поттера, и Гарри рассмеялся.

— Что Вы видите смешного в моём разгромленном кабинете, позвольте у Вас узнать? — холодно осведомился Снейп.

— Н-ничего, — замотал Гарри головой, честно пытаясь проглотить неуместный смех.

— Свою силу Гарри умеет контролировать, Северус, но теперь у него есть ещё и вся сила Тома Риддла, — мягко пояснил директор. — И с ней он ещё не привык управляться.

— О Мерлин, Поттер… От Вас и так были одни разрушения, страшно представить, что будет теперь! — заключил Снейп. — Ну а от меня что нужно Герою Магического Мира?

— Профессор, сэр, мне нужно зелье времени, которое перенесёт меня в конец августа прошлого года, — на одном дыхании выпалил Гарри прежде, чем Дамблдор успел открыть рот.

Снейп молчал целую минуту, и Гарри, так же, как бывало с Гермионой, показалось, что в голове у зельевара вертятся шестерёнки, сопоставляя факты, наблюдения и умозаключения. Потом Северус Снейп перевёл немигающий взор на директора, и тот молча склонил голову, подтверждая выводы преподавателя зелий.

— Никогда бы не подумал, Поттер, что в Вас проснётся тяга к преподаванию.

— Я тоже не думал, — грустно сказал Гарри. — Но Вы уже знаете, что она проснулась. А вообще-то я делаю это не для того, чтобы преподавать, а чтобы в момент решающей битвы заниматься не всякой мелочью вроде Вольдеморта, а действительно важными делами.

— Это какие же дела, Поттер, Вы считаете более важными, чем спасение Магического Мира? — Снейп по-птичьи склонил голову к плечу; в этот момент он походил на большущего взъерошенного ворона.

— Я хочу спасти Драко, — тихо сказал Гарри и почувствовал, как щёки наливаются жаром.

Снейп опять замолчал, и отчаянно алевшему Гарри казалось, что непроницаемые чёрные глаза видят его насквозь не хуже заклятия всевидения.

— Вот как, Поттер, — сказал наконец Снейп без своей обычной язвительности. — Что ж, мой крестник — это действительно важно. Но, видите ли, зелье времени требуется варить много месяцев, если Вы помните из программы зелий этого года.

— Но… мы же все варили его. У Вас не сохранились наши зелья? Вы говорил, что они должны быть зачётными…

— Ваши зелья сохранились, в том числе и Ваше конкретное, мистер Поттер — в качестве исключения Вы приготовили нечто вполне приемлемое. Но эти зелья предназначены для переноса на пять минут, а не на почти год.

— А… а нельзя сварить из тех, что имеются, какой-нибудь концентрат? — Гарри лихорадочно пытался найти выход из сложившейся ситуации. — Усовершенствовать как-нибудь, добавить, скажем, вытяжку из спинного мозга венгерской хвостороги…

Гарри замолк, сбитый с толку выражением лица Снейпа. Так смотрит профессор Стебль на какой-нибудь оранжевый эдельвейс, предположительно исчезнувший с лица земли триста лет назад, наверное.

— А Вы знаете, Поттер, если Вы перестанете так старательно строить из себя недоумка, как Вы делали все эти годы, из Вас вполне может выйти толк, — медленно сказал Снейп, не отрывая взгляда от лица Гарри.

Гриффиндорец не понял, чем это считать — комплиментом или оскорблением — и решил вовсе на это плюнуть. Главное, что идея, кажется, правильная.

— О Мерлин, сэр, и хочется Вам начинать перепалку даже сейчас?! — раздражённо возвёл глаза к небу Гарри. — Если я сказал не очередную глупость, а дельную вещь, так давайте попробуем сварить это!

Снейп совершенно неожиданно расхохотался, запрокинув голову.

— Один-ноль в вашу пользу, Поттер, — выговорил Снейп, отсмеявшись. — Идите в класс зельеварения и достаньте из третьего слева шкафа, того, что с резной серебряной ручкой, пятнадцать одинаковых бутылок из голубого стекла — там все сносные зелья, которые сварили семикурсники в этом году. Живо!

Гарри бегом бросился выполнять распоряжения Снейпа, не заметив, как удалился Дамблдор. В конце концов, на его постоянную язвительность можно и не обращать внимания, а так с ним вполне можно иметь дело. Да и тот факт, что он — крёстный Драко, автоматически дарил ему толику искреннего расположения Гарри. С ума сойти, кто бы рассказал Гарри год назад, что они со Снейпом будут варить экспериментальное зелье времени, чтобы спасти Драко Малфоя — это была бы хорошая шутка!

Три дня должно было готовиться зелье. Гарри прятался во владениях Снейпа от вездесущих репортёров и жаждущих пообщаться знакомых. Весь Хогвартс знал, что Гарри очнулся и ушёл из лазарета, и обретается где-то в здании. Но Гарри категорически не хотел ни с кем общаться — без Драко он вообще ничего не хотел. Исключение было сделано лишь для Рона и Гермионы, да и с ними Гарри общался в условиях строжайшей конспирации: прислал им сову с запиской, гласившей: «Встретимся в Выручай-комнате в восемь вечера, приходите вдвоём, ты и Гермиона. Г.П.». Для передвижения по замку Гарри использовал мантию-невидимку и выждал, пока друзья зайдут в комнату, чтобы убедиться, что они одни. И лишь потом сам скользнул в Выручай-комнату.

— Гарри! О, Гарри, ты такой молодец! — Гермиона бросилась другу на шею, смеясь и плача одновременно. Она выглядела такой сияющей и счастливой, какой давно уже не была.

— Поздравляю, Гарри, — Рон пожал руку Гарри, улыбаясь до ушей. — Ты сделал этого гада!

— Ерунда, — отмахнулся Гарри. — Не понимаю, почему вокруг этого раздули такую шумиху — умер, и забыть о нём насовсем!

— О нём нескоро забудут, Гарри, — серьёзно возразила Гермиона. — А о тебе точно будут помнить всегда. Уже сейчас твоё имя спешно вносится во все учебники истории.

— Скажешь тоже, Гермиона, — Гарри опять покраснел. — В общем, я прячусь сейчас ото всех. Мне нужно отправиться в прошлое и спасти в той самой последней битве Драко Малфоя.

Днём Гарри долго сочинял, что сказать друзьям, поэтому сейчас выпалил это на одном дыхании и наблюдал за их реакцией.

Рон молча открывал и закрывал рот, не зная, что сказать. Гермиона тепло улыбнулась:

— Ты будешь профессором Защиты, да, Гарри?

— Герми, ты не зря лучшая ученица Хогвартса, — восхищённо пробормотал Гарри. — Да.

— А знаешь, мы сдавали экзамены по ЗОТС — и сдавали, получается, тебе. А сразу после этого экзамена, расставив все оценки, ты исчез, — задумчиво сообщила Гермиона. — Может, ты продолжаешь его искать?

— Может быть, — вздохнул Гарри. — Я узнаю это через год, Гермиона, сама понимаешь.

— А вот я ничего не понимаю! — не выдержал Рон. — Гарри, на черта тебе спасать этого хорька? И о чём вы говорите? При чём тут ЗОТС и экзамены?

Гарри и Гермиона рассказывали Рону, в чём дело, долго. За окнами Выручай-комнаты успело стемнеть. Рон то и дело вздыхал, то восхищённо, то озадаченно — он мог понять, что Гарри идёт совершать подвиг. Но совершать подвиг ради Драко Малфоя… это Рон переваривал с трудом. Но ничем не показал, что выбор Гарри чем-то ему неприятен. Тем более что Гарри поведал друзьям, как и благодаря чему и кому он победил Вольдеморта, и Рон сумел выдавить из себя:

— Да-а… от хорьков тоже бывает польза. И очень даже!

Наговорившись с друзьями, Гарри поднялся с уютного кресла

— Ну, я пошёл. Я сейчас живу у Снейпа, мы варим зелье времени, и я не хочу отвлекаться на всё, пока не спасу Драко. Рано почивать на лаврах, — дёрнул Гарри плечом.

— Ты варишь зелье вместе со Снейпом? И живёшь в его комнатах? — ужаснулся Рон. — И он до сих пор тебя не убил?!

— Как видишь, нет. С ним вполне можно ладить, кстати. Может, он решил, что раз и Вольдеморт меня не убил, то уже бесполезно стараться. Мне пора, на самом деле. Пока.

— Хогвартс бурлит, Гарри, — заметила Гермиона, целуя Гарри на прощание в щёку. — Не попадись никому на глаза — на сувениры разорвут.

— Об этом я побеспокоился заранее, — подмигнул ей Гарри, разворачивая и накидывая на себя мантию-невидимку.

— Умница, — вновь разулыбалась Гермиона. — Удачи тебе.

— Удачи, Гарри, — добавил Рон. — Мы тебе поможем, если будет нужно, просто помни об этом.

— Спасибо, — у Гарри слегка перехватило горло, и он натянул на голову капюшон мантии, исчезая.

Они вышли из Выручай-комнаты, и Гарри на всех парах помчался в подземелья, чтобы разузнать у Снейпа, как там зелье.

И вот оно было готово. Гарри зачарованно смотрел на литровую бутылку чёрной, как дёготь, жидкости.

— Вы можете отправляться хоть сейчас, Поттер, — довольно сказал Снейп.

— Нужно только предупредить директора, — вспомнил Гарри. — Он должен дать мне письмо к самому себе.

— Он его для Вас передавал, с утра, пока Вы ещё спали, — Снейп протянул Гарри уже знакомый ему кусок пергамента, только не такой трёпаный, как когда Гарри читал его в лазарете. Видно, только что написан. Гарри сунул письмо в карман неприметной чёрной мантии. — Подождите. Вам нужны те чёрные очки, без них Вас узнает каждая собака. Где Вы их возьмёте?

— Это не проблема, — Гарри снял Многосущную вещь и сжал в кулаке, прикрыв глаза для пущего сосредоточения.

Очки. Круглые. Чёрные, чтоб глаз не было видно. Прозрачные с его собственной стороны, чтобы он сам всех видел. С заклятием неразбиваемости, контрзаклятием от всевидения, стационарным Визусом Экстра… Гарри понакладывал ещё кучу других заклятий, ориентируясь на принцип «много не мало, запас карман не тянет», ведь для этого ему даже не требовалось колдовать самому — Многосущная вещь, будучи пропитана волшебством насквозь, сама создавала заклятия по мысленным указаниям Гарри. Гарри нацепил их и вопросительно посмотрел на Снейпа:

— Паркер или Поттер?

— Поттер, — непреклонно заявил Снейп. — Шрам на лбу видно.

— Ах, чёрт… — Гарри пробормотал режущее заклятие и в, расстроенных чувствах не заметив, что палочки в руках нет, отрезал от подола мантии широкую ленту пальцем. — Вот так. — Гарри повязал её на лоб, чтобы поддерживала отросшие за год волосы — очень кстати, а то они уже повадились нещадно нагревать Гарри уши. — Ну как?

— Так хорошо, но держите себя в руках. Манера резать материю заклинанием без помощи палочки может кого-нибудь озадачить.

— Контроль и самодисциплина, профессор, — Гарри невесело улыбнулся. — Весь год я вдалбливал это в голову самому себе.

— Что ж, будем надеяться, Ваши усилия не прошли даром. — Снейп усмехнулся. — Если всё необходимое при Вас, пейте зелье и отправляйтесь.

— Есть, сэр! — Гарри шутливо отсалютовал Снейпу, подхватил бутыль («Выпить литр разом, я не лопну?») и сделал первый глоток. Никаких сомнений, ни малейшей нервозности: отправиться в прошлое — это минимум миниморум того, что он мог сделать для Драко. И он это сделает.

Сразу же комнату начал окутывать тёмный туман, сначала лёгкий, но сгущавшийся с каждым глотком всё сильнее и сильнее, так что, перевалив за середину бутыли, Гарри совсем перестал различать напряжённое лицо Снейпа и его сухую фигуру в неизменном компактном кресле.

Туман сгустился совсем, стал как кисель, и им невозможно было уже дышать, и Гарри смертельно хотелось оторваться от бутылки и судорожно глотать туман ртом, как он глотал бы воздух. Хотелось этого просто невыносимо, но Гарри откуда-то знал, что тогда он останется в тумане навсегда, а он не мог этого допустить, просто не мог — Драко, Драко, нужно было спасти Драко, и Гарри пил, давясь и задыхаясь, но проталкивая жидкость, похожую на расплавленную, но холодную резину внутрь себя.

Он запрокинул голову, ловя на язык последние капли, и согнулся пополам — всё тело жгло огнём по сетке шрамов, как будто на тело нажали раскалённой проволокой… больно, больно, больно… а потом никак, совсем никак… Гарри понял, что лежит лицом вниз на траве и судорожно пытается вдохнуть.

Та самая лужайка, где состоялся тот фарс, который теперь именуют Великой Последней Битвой. Гарри зло усмехнулся — видно, мнение шрамов учитывалось, и его выбросило не в лаборатории Снейпа, а именно здесь. Хотя по логике вещей человек должен был оказаться там, откуда стартовал. Но это неважно — просто надо будет учесть, если вдруг придётся ещё когда-нибудь путешествовать во времени.

Гарри проверил письмо в кармане — оно никуда не делось — и уверенным шагом двинулся к громаде замка. Был вечер первого сентября тысяча девятьсот девяносто седьмого года.

Горгулья перед кабинетом Дамблдора сначала не хотела его впускать, потому что он не знал пароля. Гарри уже подумывал разбить её или пройти сквозь неё, как он умел проходить сквозь стену — точнее, как раз именно на такую штуку он наткнулся в одной из старых книг, когда Рон и Гермиона втащили его на озеро готовиться вместе со всеми… но очень вовремя сам директор показался на пороге — наверное, собрался произносить речь в Большом Зале. При виде Гарри он недоумённо поднял брови и произнёс:

— Добрый вечер. Кто Вы, если не секрет?

— Поттер. Гарри Поттер, — Гарри вспомнилось старое маггловское кино, которое ему удалось посмотреть как-то раз, когда Дурсли уехали в Лондон на неделю в полном составе.

— Гарри? Это ты? — с сомнением уточнил директор. «Правильно. Я и сам себя не узнаю».

Гарри снял очки-Вещь и протянул директору письмо.

— Прочтите это, пожалуйста, сэр.

— Пройдёмте в мой кабинет, пожалуй, — предложил директор и первым развернулся, поднимаясь обратно. И, по-видимому, он не сомневался, что странный посетитель последует за ним и не причинит ему никакого вреда. «А я мог бы, сейчас-то. Но действительно не стану».

Гарри сел в кресло у стола и, пока директор читал, окидывал взглядом такой знакомый кабинет. Фоукс при виде Гарри нежно закурлыкал и сел ему на плечо. Феникс показался Гарри совершенно невесомым, и от него шла лёгкая прохлада, а вовсе не жар, как можно было бы ожидать.

— Что ж, Гарри, я не потребую от тебя рассказа, — медленно произнёс директор, поднимая голову — так, будто, говоря это, он был занят чем-то ещё. «Э, нет», — Гарри ощутил, как директор пытается прощупать его мозг.

— Директор, сэр, я научился защищать свои мысли и от Вас, и о профессора Снейпа после Рождества в этом году… на моём седьмом курсе, который только начнётся через несколько дней.

— Отлично, Гарри, — улыбнулся директор, — теперь я знаю, что уроки Окклюменции всё же пойдут тебе на пользу.

— Несомненно, сэр, — вежливо отозвался Гарри.

— Конечно, ты будешь преподавателем ЗОТС. Тем более что лучшей кандидатуры и впрямь не найти — мы и не нашли, и я опасался, что придётся, в крайнем случае, брать её на себя. Как тебя будут звать, Гарри? Ты ведь не можешь преподавать под собственным именем.

— Да уж, это произвело бы фурор, — усмехнулся Гарри. — Я буду П…Паркером. Кристофером Паркером. — С губ чуть не сорвалось привычное «Поттер».

— Отлично, мистер Паркер. Вы позволите называть Вас Крис?

— Разумеется, сэр, — да какая разница, как называться?

— Пойдём, Крис. Я покажу тебе твой класс Защиты и твои комнаты и скажу всем в Большом Зале, что преподаватель ЗОТС прибудет позже, чтобы ты успел освоиться.

Гарри испытывал некоторую нервозность, идя на свой первый урок ЗОТС как учитель. Он вспоминал спокойную уверенность Паркера, его манеру держаться, его непоколебимое самообладание и пробовал сопоставить с самим собой, нервно облизывающим пересохшие губы и беспрестанно поправляющим высокий ворот фиолетового джемпера. Одежду он заказал через Дамблдора, не желая лишний раз светить своей гаррипоттеровской внешностью по магазинам, и по одним ему известным причинам директор заказал много фиолетового, чёрное и тёмно-синее. Позаботился и о шейных платках — Гарри специально их упоминал, памятуя манеру Паркера постоянно ходить с закрытым наглухо телом. Теперь-то он понимал, почему всё было так.

Он остановился за рыцарскими доспехами, глядя, как не замечающие его студенты торопливо сбегаются в класс, узнавал почти всех — и многие из них должны были умереть, не дожив до экзамена. Гарри так и не выяснял, кто. Может, это и было не по-гриффиндорски трусливо — но он просто не мог. Все уже зашли, коридоры опустели. Пора. Гарри понабирался духа ещё немного и вдруг заметил в конце коридора самого себя, отчаянно спешащего на урок. Взъерошенный подросток, беззаботный, с чистой, без шрамов, смуглой кожей, в развевающейся, как парус, мантии. Гарри дождался, пока Гарри-младший проскользнёт опасливо в класс, будучи уверенным, что новый учитель уже там, сделал несколько глубоких вдохов и выдохов. «Самоконтроль. Самодисциплина. Спокойствие. Стойкость. Всё на «С», — Гарри усмехнулся и уверенным шагом направился в класс.

— Добрый день. Я ваш новый преподаватель Защиты от Тёмных Сил, — «и сдержанно оскалиться, демонстрируя маску вежливости. И неважно, что я не отличаюсь вежливостью, как таковой — нет, так сделаем». — Моё имя Паркер. Кристофер Паркер.

«Я теперь навсегда, что ли, подцепил эту привычку представляться, как Джеймс Бонд из старого фильма?».

Гарри видел, как вытянулись поражённые лица его сокурсников — теперь уже бывших, можно считать, так? С ума сойти, они одновременно и бывшие сокурсники, и настоящие. О-бал-деть. «Что я там дальше говорил? То есть скажу?».

— Идёт война, и все вы это знаете, — «ну да, а куда ж нам, Народным Героям, без патетической нотки?». — Поэтому все вы нуждаетесь в практических занятиях по защите. Помимо защитных заклятий как таковых вы будете изучать технику контроля над дыханием, защиты сознания и проникновения в него, основы рукопашного боя, создание экстренных портключей, классификацию опасных существ, анализ чрезвычайной ситуации, основы невербальной и беспалочковой магии и использование определённых зелий в боевой обстановке. Для начала, — «а теперь снова оскалиться и обвести класс тем взглядом, каким обводит меня Дамблдор, говоря «Гарри, ты ничего не хочешь мне рассказать?». Хотя он уже очень давно так не делал…».

Ага, а вот и любопытствующие. Гарри чувствовал многократное заклятие всевидения и так же явственно чувствовал, что оно исполнено неумело и вообще спустя рукава.

«Смотрят, смотрят, как будто в моём скелете может быть что-то интересное. Знай они, как пользоваться этим заклятием с толком, они бы увидели шрамы… хотя глаза — то, что их больше всего интересует — всё равно не рассмотрят. Не пробьются».

— А теперь, — Гарри, не удержавшись, ухмыльнулся, — когда все желающие налюбовались мною с помощью топорно исполненного заклятия всевидения, мы можем и приступить к работе. Finite Inkantatem!

Попререкавшись немного со своей растерянной светловолосой любовью и излишне любопытной Парвати Патил, он начал по памяти гнать классификацию опасных существ. «Надо будет устроить по ним хороший зачёт… как я, кажется, и сделал, чтобы я-сегодняшний хорошо всё это запомнил. Ему ведь только предстоит преподавать».

На практике Гарри едва не допустил прокол, вызвав самого себя и забыв, что у них одна и та же палочка на двоих. Правда, после убиения Вольдеморта его собственная как-то потемнела, будто её пропитали в крови, и обвилась узором из мелких-мелких фениксов. Даже Дамблдор не смог понять отчего это, и Гермиона лишь пожала плечами, туманно выразившись в том смысле, что содержимое палочки, тот луч, что соединял её с сестрой, принадлежавшей Вольдеморту, и любовь как-то соединились и так видоизменили её, а вообще сочетания различных видов магических энергий — это совершенно ещё неизученная и чрезвычайно сложная область знаний…

Гарри задавал домашнее задание, зверствуя нещадно, строил по струнке все факультеты, чуть что отправляя на отработку и вычитая баллы у всех без исключения. Время шло, и в душе Гарри клубилась горечь и боль оттого, что он ничего не может сделать. Совсем ничего, только наблюдать, зная наперёд всё, что произойдёт. А так хотелось взять обоих идиотов за шиворот — и себя, и Драко — и заставить объясниться нормально, не замыкаться ни в дурацком чувстве долга, ни в не менее кретинской фамильной гордости.

Преподаватели ни о чём не спрашивали Гарри, и он не знал, что им наговорил Дамблдор о новом учителе ЗОТС, но иногда он ловил на себе пытливые взгляды коллег. Но ни один мускул не дрожал на его лице, потому что какое это имело значение? Ему было, на самом деле, в высшей степени плевать, что они о нём думают. Гарри отмечал перед зеркалом по утрам, бреясь, что его глаза светятся непрерывно и с каждым днём всё сильней — как бы вообще не просветили сквозь очки. Его лицо приобрело непривычную жёсткость, утеряв остатки мальчишества. «Я что, наконец-то повзрослел?». Гарри отмечал за собой какую-то эмоциональную сухость, замкнутость — с другой стороны, много ли у него было поводов веселиться? Его почти сводила с ума эта неизвестность: он знал, что Драко пропадёт в неизвестном направлении во время той битвы, но не знал, что было с его белокурым чудом потом. И он ничего не мог сделать, чтобы узнать это поскорей. И он долбил студентам, как дятел: «Самоконтроль. Самодисциплина», пытаясь внушить эти принципы не столько им, сколько себе.

Дни текли за днями, и единственным развлечением были попытки припомнить, как вёл себя Паркер в той или иной ситуации. После Рождества Гарри поменял пары под предлогом того, что нельзя привыкать к манере какого-то одного партнёра. Но он видел — теперь, со стороны, видел — страх и боль в собственных глазах и дикую, звериную какую-то вину и тоску в серебристых озёрах Драко.

Два идиота…

Артур стёрся из памяти Гарри, будто его никогда не было, и гриффиндорцу было мучительно стыдно за это, но в его душе остался только Драко. Он сидел там, как заноза, нагло раскинувшись на всё доступное пространство и ухмыляясь фирменной малфоевской кривой усмешкой, и сердце Гарри таяло, как лёд на летнем солнце, стоило ему подумать об этом. Он готов был на коленях ползать перед Драко, вымаливая прощение за всю ту боль, что он причинил своей блондинистой нагловатой любви, но его останавливало то, что вряд ли Драко оценит такой жест от преподавателя. И вообще: рано. Терпение. «Никаких импульсивных поступков», — повторял себе Гарри, стиснув зубы, и потом у него дико ныла вся челюсть, когда он, спохватившись, ослаблял нажим. Между бровей залегла перманентная вертикальная морщинка. Весь свой седьмой курс, проживаемый второй раз в новом качестве, Гарри был склонен оценивать как ад на земле. «Так я ещё возьму и поседею, например, к концу года. И Драко точно никогда не будет меня любить, такого старого и некрасивого. Впрочем, даже без седины — эти шрамы…». Гарри представлял себе, как исказятся в отвращении совершенные черты лица Малфоя при виде этой уродливой белёсой сетки, и умолял Мерлина, Основателей, Небеса и всех известных богов, чтобы такое произошло. Потому что такое могло произойти только в том случае, если он, Гарри, сумеет спасти Драко и доставить в безопасное место.

Время шло, и Гарри считал дни до того майского денька, бродя из угла в угол по своей комнате, как взбешённый тигр по клетке. Он много и беспорядочно читал, готовился к своим урокам, проверял многофутовые сочинения — и с трудом заставлял себя не завышать отметки Драко. Ну, хотя бы завышать совсем чуть-чуть, совсем немного… не больше, чем на десяток-другой баллов. Гарри вывесил календарь на стене, создав его себе из воздуха, и отмечал жирными кривыми крестами проходящие дни. Ночи он часто не спал, а превращал свои очки в колдографию Драко и смотрел на неё до самого утра, вспоминая старый пошлый анекдот: «Одной рукой смотрю на Вас, другой вспоминаю..». Очень тяжело было никак не реагировать на оригинал после таких бессонных ночей над изображением… Но Гарри это смог, и ему казалось, что это куда более значимый подвиг, чем смерть какого-то психа с манией величия и дурацким именем — правильно он запрещал его произносить, такой чушью и сотрясать-то воздух не стоит.

Вот и тот самый день. День Великой Последней Битвы, ха… Гарри с утра натянул предусмотрительно прихваченную из своего времени мантию-невидимку и нетерпеливо фланировал по комнате, то и дело выглядывая в окно: не идёт ли через двор к озеру Гриффиндорское Трио, смеясь и перешучиваясь? Вот и они, слава Мерлину… вот они мы, стало быть.

Гарри выскочил из замка и торопливо пошагал к озеру. Минут десять он провёл в двухстах метрах от Драко Малфоя, прислонившись к дереву, под которым никто не сидел. А потом появился Вольдеморт и начал толкать свои речи. «Красноглазый ублюдок, ты даже не подозреваешь, что умрёшь сегодня. А я знаю точно». Гарри перевёл взгляд на Драко, по чьему лицу невозможно было прочитать абсолютно ничего, просто чистый лист бумаги, а не лицо. Гарри начал потихоньку продвигаться к Драко, окутав себя рикошетирующим щитом — а то будет очень обидно, если на излёте зацепит какая-нибудь шальная Авада. Да даже если обычный Ступефай — тоже мало приятного, а главное — ему совершенно некогда очухиваться от чужих заклятий.

Гарри видел. Как Драко уклонился от Экспеллиармуса, выпущенного трясущимися руками Корина, и ловко обезвредил своего кузена, после чего, перебегая от дерева к дереву, стал подбираться к месту главного противостояния. И блондин, разумеется, не видел, как Пэнси Паркинсон, ухмыляясь, освобождает Вечер-Малфоя от Петрификуса и Импедименты, и Корин вскакивает, направляет палочку на Драко и, брызгая слюной, кричит:

— Crucio!

Гарри рванулся к нему, намереваясь вырубить без шума и пыли. Но тут непрерывно кричавший Драко — у Гарри эти крики отдавались эхом в голове и наполняли сознание холодной яростью и желанием мстить — вдруг замолчал и обмяк. Тело продолжало конвульсивно подёргиваться от боли, но Драко её уже не чувствовал — он был без сознания. Гарри прибавил шагу; Корин опустился на колени рядом с Драко, снимая с последнего уже бесполезное непростительное, и вынул что-то из кармана, прижимая это что-то ко лбу Драко. Гарри успел опустить сцепленные в замОк руки на макушку ненавистного равенкловца, и знакомый рывок в районе пупка заставил сдержанного и корректного преподавателя ЗОТС подумать много разных нехороших слов о всяких козлах, направо и налево использующих портключи.

Он приземлился на колени, не сумев удержать равновесие, и ткнулся руками перед собой, ища опору. И уткнулся в безвольно осевшего на землю Вечер-Малфоя. Кажется, удар получился хорошим. А если прибавить шок для организма от перемещения портключом, то можно пока не беспокоиться об этом гадёныше. И всё же, памятуя о только что произошедшем, Гарри сначала наложил на Корина заклятие безволия, очень похожее на Империо по своему действию, но не входящее в список непростительных, и только потом занялся Драко.

Гарри аккуратно пристроил голову бессознательного Драко себе на колени и провёл рукой над телом, диагностируя. Болевой шок, глубокий обморок. Если специально не приводить в себя, то перейдёт в обычный сон, который может продлиться до вечера.

Упс! Сколько раз он втыкал студентам в этом году за утерю бдительности и наблюдательности, порой напоминая себе Хмури! А сам?! Перенёсся боггарт знает куда и даже по сторонам не посмотрел!!

Гарри жарко покраснел (похоже, эта идиотская привычка — навсегда) и быстро осмотрел окрестности. Портключ перенёс всю троицу на неухоженный газон у высоченного старого замка. Гарри показалось, он где-то уже видел это строение… точно видел, но где? Замок напоминал старого озлобленного великана, готового в любой момент наброситься на наглых малявок у своего подножия, и даже зубцы башен походили на зубы. Гарри был совершенно уверен, что он здесь никогда не был. Но видел.

Ров, опоясывающий замок за их спинами, подъёмный мост — единственный путь через ров. Впереди — высокие двери, в пять ростов Гарри, наверно, с ручками дверей в виде оскаленных змеиных пастей, и Гарри заподозрил, что если за эти ручки возьмётся кто-нибудь несанкционированный, змеи укусят его. И они сами на большущем газоне, как бревно в глазу. Любой, кому не лень, может углядеть их за милю.

Болван. А мантия-невидимка на что?

Гарри укутал в неё себя и так и не пришедшего в сознание Драко, обнимая слизеринца за талию и укладывая его голову себе на плечо. Приводить его в чувство Эннервейтом Гарри не рискнул — магию могли заметить, тем более такую, какая теперь была у Гарри; периодически она вырывалась из него мощным потоком, потворствуя его неразумным желаниям (а чего он сейчас желал больше того, чтобы с Драко всё было замечательно?), и Гарри сам себе напоминал в такие моменты незадачливого рыбака, подцепившего на удочку кита и пытающегося теперь удержать улов. Малфой ткнулся носом в шею Гарри, обжигая дыханием даже через ткань свитера с высоким горлом, и у гриффиндорца перехватило дыхание; вся кровь прилила к месту пониже пояса. Гарри со свистом втянул воздух. «Не время. Успокойся. Нашёл момент!!!».

Эрекция меньше не стала, но Гарри мужественно думал о других вещах. Например, о том, куда деть Вечер-Малфоя и куда деться самим. Осторожно оторвав одну руку от талии Драко, Гарри сколдовал на Корина ма-аленький, сла-абенький Эннервейт. Корин открыл ничего не выражающие глаза — заклятие безволия продолжало действовать.

— Ты слышишь меня? — спросил Гарри; голос его вибрировал от сдерживаемой ярости. Ни одна мразь, посмевшая причинить Драко боль, не имела ни малейшего права продолжать влачить своё никчёмное существование.

— Да, — безразлично оторвался Корин.

— Ты знаешь, где мы?

— Да.

— Скажи, где.

— Это замок МакНейров, — «ах вот где я это видел. В «Истории чистокровных семей», подаренной Гермионой.

— Почему мы именно здесь? Отвечай.

— Здесь расположена резиденция Тёмного Лорда. Мне был дан портключ именно сюда, и я хотел убить Малфоя там, где мне никто не помешает, а здесь сейчас никого нет.

Гарри с трудом сдержал порыв немедленно выхватить палочку и залепить этой сволочи Аваду между глаз. Главным образом, потому, что Авада получилась бы непременно неоправданно мощной и накрыла бы всё вокруг метров на десять. Он попробовал немедленно аппарировать в Хогвартс, плюнув на эту мелкую гадину под заклятием, но быстро натолкнулся на очень мощный антиаппарационный барьер, явно поставленный с помощью артефакта. Конечно, Гарри наверняка пробился бы, учитывая, что барьер Хогвартса был порушен Вольдемортом, но он не имел права рисковать Драко.

— Остался ли в резиденции кто-нибудь из Пожирателей?

— Я не знаю.

Гарри подумал ещё немного; его трясло от ненависти и злости, и он решил, что даже если целая толпа Пожирателей сидит в замке МакНейров, поджидая, пока кто-то начнёт здесь колдовать, то ему плевать. Просто список убитых им людей пополнится ещё несколькими именами. Там уже есть Вольдеморт и Святослав Чижов, чьё спокойное мёртвое лицо, почти такое же, каким он регулярно видел в зеркале, и непонимающие пустые глаза снились гриффиндорцу по ночам.

— Avada Kedavra, — спокойно сказал Гарри, указывая на Корина.

Зелёный луч вырвался из пальца Гарри, ударяя Корина в услужливо подставленный затылок. И Корина Вечер-Малфоя не стало.

Гарри судорожно вздохнул и резко отвернулся от трупа. Убивать вовсе не так просто, как он думал… хотя в техническом плане, конечно, ему это просто. По пальцу не распознать, в отличие от палочки, какое заклинание ты только что использовал. Гарри еле подавил истеричное хихиканье, представив себе объявление в «Ежедневном Пророке»: «Зааважу кого угодно за умеренную плату. Быстро, эффективно, нерасследуемо. Обращаться в штаб-квартиру Ордена Феникса на Гриммаулд-плейс, 12, к Гарри Поттеру».

Хватит об этом. Покаяться в совершённых злодействах перед самим собой он ещё успеет, а теперь надо позаботиться о Драко. Прежде всего, надо найти что-нибудь мягкое, куда его и уложить.

Гарри попробовал подойти к дверям — с бессознательным Малфоем в нагрузку это была не такая уж простая задача, и Гарри подхватил его руки, как уже делал на собственном уроке в Запретном лесу. Дежа вю… лёгкое несопротивляющееся тело на руках, запах дорогого шампуня от рассыпавшихся в беспорядке платиновых прядей, сжимающая горло нежность и желание защитить от всех невзгод на этом свете и на том — если только получится.

При приближении незнакомого, невидимого, но ощутимого другими органами чувств, змеи-ручки явственно насторожились и зашипели:

— Кто… кто идёт…

— Открой дверь, — прошипел Гарри в ответ, — идёт тот, кто имеет на это право.

— Да, Повелитель, — сдали змеи позиции без боя и распахнули двери перед Гарри настежь так поспешно, словно он был самим Вольдемортом. «В какой-то степени я им и являюсь. Ведь вся его сила во мне».

В резиденции Тёмного Лорда наблюдался явный дефицит диванов, но Гарри отыскал один, в боковой маленькой комнатушке, безошибочно свернув в неё сразу из просторного холла. Драко был уложен на диван со всей тщательностью; Гарри снял мантию-невидимку, стянул свитер, оставшись в чёрной футболке, подчёркивавшей, к досаде гриффиндорца, белесоватость шрамов на смуглой коже, и подложил свёрнутый валиком свитер под голову Драко, чтобы тому было удобнее.

Потом он вынул палочку, чтобы легче было фокусировать силу, и принялся сканировать замок. Отлично, ни души. А если кто-нибудь из Пожирателей, увидев смерть своего хозяина, вздумает вернуться сюда, то его ждёт сюрприз в виде слоя собственных защитных заклинаний Гарри. Брюнет убрал палочку, прикрыл глаза и начал сосредоточенно ломать стационарные барьеры против аппарации, настроенные на удержание вне любого без Метки. По-хорошему, для этого надо найти артефакт, с помощью которого ставилась защита, и сломать его. Но Золотой Мальчик Гриффиндора так привык нарушать правила, что ему этот азбучный путь даже не пришёл в голову. Тем более что барьер поддавался и так, неохотно, но поддавался. Гарри даже вспотел немного от этого и, ставя собственные заклинания, быстро озяб — в замке было отнюдь не жарко, и пот, испаряясь, охладил кожу.

— Где я? — раздался с дивана слабый голос Драко, и Гарри стремительно развернулся к нему. — Профессор Паркер? Где мы?

— В резиденции Вольдеморта, — Гарри нервно сглотнул, гадая, как бы поделикатнее дать Драко понять, что он не то чтобы Паркер, а в некотором роде Поттер.

— Что?!! — Драко рывком сел на диване, выхватывая палочку и нацеливая её на Гарри.

Гриффиндорец раздражённо закатил глаза. Вот и поговорили.

* * *

Драко пришёл в себя в незнакомом помещении. Пару минут он, тихонько открыв глаза, изучал тёмный, засиженный мухами потолок над собой. Это зрелище было малоинформативным, и слизеринец рискнул осторожно спросить у заметного боковым зрением силуэта у окна:

— Где я?

Силуэт быстро обернулся, и Драко узнал по лицу и очкам профессора Паркера. Но обычно преподаватель носил всё наглухо закрытое, даже в дикую жару, а теперь на нём была футболка, открывавшая жуткие шрамы, густой белёсой сеткой покрывавшие руки и шею Паркера. Драко нервно сглотнул, стараясь не думать, где и в каких обстоятельствах можно получить подобные отметины, и повторил вопрос, слегка видоизменив его:

— Профессор Паркер? Где мы?

— В резиденции Вольдеморта, — прозвучал ответ, и Драко мгновенно напрягся.

-Что?!! — «Паркер — заодно с Тёмным Лордом? Что ему от меня нужно?»

Слизеринец сел, не обращая внимания на слабость во всём теле после Круциатуса Корина, и направил на Паркера палочку. Мужчина раздражённо закатил глаза, совсем как крёстный иногда.

— Драко, не будь идиотом и убери палочку. Если б я хотел тебя убить или пытать, я бы уже так сделал.

— Хорошо, тогда что Вам нужно?

— Мне… мне, собственно, ничего, — пожал плечами Паркер как-то растерянно и беззащитно. — Пожирателей здесь нет, они все в Хогвартсе, так что тут ты в безопасности. Я подумал, что после Круциатуса тебе надо немного отлежаться.

— Кстати о Круциатусе — где эта гнида, Корин? — подозрительно уточнил Драко, оглядывая небольшую комнату, где были он и Паркер. Совсем не похоже на темницу или что-нибудь в этом роде.

— Он мёртв.

— Мёртв?

— Я убил его, — спокойно сказал Паркер, и это спокойствие заставило Драко вжаться в спинку дивана.

— Вы? В битве, да? Там, у Хогвартса?

— Нет, уже здесь. Корин активировал портключ, он хотел убить тебя в укромном месте. Сам понимаешь, в Хогвартсе было шумновато для вдумчивого тщательного убиения, — Паркер криво улыбнулся. — Я хотел спасти тебе жизнь и успел прикоснуться к Корину в момент активизации портключа.

— А… почему Вы хотели спасти мне жизнь? — уточнил Драко. «Да он псих! Как Дамблдор мог взять на работу человека, который так спокойно убивает!! Наверняка поэтому он так тщательно скрывал всё, что не касалось материала урока… наверняка его разыскивают. Не дал же Дамблдор Министерству сцапать Сириуса Блэка!».

— Потому что я те… — Паркер запнулся на полуслове и медленно снял очки, открывая изумрудные глаза, сиявшие изнутри каким-то одухотворённым собственным светом. «И про очки теперь понятно. С такими фонарями вместо глаз по вечерам, наверно, свет не требуется!». В этот момент он просто пугающе был похож на Поттера. — Понимаешь, Драко, я не Паркер. Кристофера Паркера никогда не существовало. Я — Гарри Поттер.

С полминуты Драко переваривал эти слова, расширенными глазами глядя на явно свихнувшегося Паркера. «Он не может быть Гарри. Даже Гарри не смог бы раздвоиться и преподавать Защиту самому себе. И эти шрамы, — перед мысленным взором слизеринца возникла картнка: Поттер в светлой футболке, на фоне которой отчётливо видно, какая у него чистая смуглая кожа без малейших недостатков, опускается на плед Уизли и Грэйнджер. — Значит, это псих, вообразивший себя Гарри на почве внешнего сходства. Что делать?»

— Вы… вы с ума сошли, — дрожащим голосом сказал Драко. Несмотря на то, что его палочка была нацелена на Паркера, и последний стоял безоружным, преподаватель ЗОТС многократно превосходил Драко в силе и умении, и слизеринец не обольщался насчёт своей возможности победить. — Гарри моложе. У Гарри нет шрамов. Гарри — это Ваш ученик, а не Вы, опомнитесь!

— Я — Гарри Поттер из будущего, — терпеливо объяснил этот псих. — Я победил Вольдеморта — вот уже как раз и победил, судя по времени — а потом три недели пролежал в коме. Никто не знал, где ты, ты пропал без вести во время той битвы, которая, полагаю, уже закончилась, и я уговорил профессора Снейпа сварить зелье времени и отправился в начало года. Дамблдор взял меня преподавателем. Я ждал весь год, учил Защите самого себя. А сегодня я занялся не Вольдемортом, а тобой, потому что я… я тебя люблю, Драко.

«Я попал…». Драко сжался в комок.

— Как Вы… ты докажешь, что ты и есть Гарри?

Паркер-Поттер знакомо робко улыбнулся. Точно так же улыбался Гарри…

— Я не знаю, чему ты поверишь. Задай какой-нибудь вопрос, ответ на который знаю только я.

Драко задумался. Что мог знать только Гарри и больше никто? Не так-то много было у них секретов на двоих… разве что самый горький и страшный секрет.

— Каким заклятием я заставил тебя… то есть Гарри… не сопротивляться тогда… на Рождество? — к тому времени, как Гарри нашли, действие Релаксиса давно должно было закончиться. А нашедший вряд ли интересовался, чем там обездвижили жертву. И в больничном крыле тоже — от Релаксиса не остаётся никаких физических последствий. И Гарри, по словам крёстного, молчал как рыба насчёт подробностей… неизвестно почему.

— Заклятие Релаксис, — усмехнулся Паркер… Поттер? — Я помню ту ночь в деталях, Драко. До сих пор. Ты заявил, что я могу трахаться с кем угодно, но всё равно я твой. А мне было страшно, и я всё пытался узнать, что ты делаешь, хотя и так было ясно, что, и втолковать тебе, что ты сошёл с ума. А сейчас ты считаешь психом меня. Забавно. Вот, посмотри, — Паркер стянул свою извечную ленту со лба, и между прядями взъерошенной длинной чёлки Драко увидел чёткий шрам в виде молнии.

Поттер. Это и есть Гарри Поттер, собственной персоной. Всё вместе доказывает неопровержимо.

Но если это Гарри Поттер, то почему он говорит, что любит? Он не может любить Драко… он никогда его не любил, а уж после изнасилования… при одной мысли о том, что тогда было, слизеринца передёрнуло от отвращения к самому себе. Он опустил голову. «Гарри снова спас меня. Зачем? Я не стою. Я вообще ничего после такого не стою. Я полная сволочь, мерзкий маньяк».

— Ладно, я вижу, ты не хочешь со мной разговаривать, — вздохнул Гарри. — Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, — пожал Драко плечами. Ему очень хотелось спросить, почему его спасли и почему утверждают, что любят, но он не решался. — А мы… надолго здесь?

— Ты совсем не можешь выносить моё общество? — в голосе Гарри звучала ирония или горечь? Драко смотрел в пол, пытаясь проглотить непрошеные слёзы. — По крайней мере, до тех пор, пока ты не будешь в порядке для того, чтобы аппарировать. К тому же там, в Хогвартсе, должна быть полная неразбериха: трупы студентов и Пожирателей, я с трупом Чижова и пеплом Вольдеморта валяюсь под деревом, закрытый барьером из магической силы, за который и Дамблдор пройти не может… И вот ещё в чём проблема…

— В чём?

— Я спас тебя, но я не знаю, что произошло дальше. Я вышел из комы, когда экзамены давно закончились… правда, мне, Спасителю Магического Мира, всё зачли на «превосходно» за убийство Вольдеморта, — с неожиданной злостью сказал Гарри. — И мне сообщили, что ты пропал без вести. С самого сегодняшнего дня. А я, по словам Гермионы, в образе профессора Паркера принимал экзамены по ЗОТС. Но я вот он. А где же будешь ты во время экзаменов?

Вопрос был не в бровь, а в глаз. Драко только молча пожал плечами.

Они просидели в полном молчании в одной комнате полчаса. Драко прятал лицо на подтянутых к груди коленях и боялся пошевелиться лишний раз; он весь был, как натянутая струна. Надо было как-то поговорить с Гарри, прояснить всё это, но он понятия не имел, как начать и чем продолжить. Впервые в жизни у Малфоя не было слов. Он вспоминал сцену в Выручай-комнате, когда он бросил Гарри в лицо очередную гадость, вспоминал, как безрезультатно пытался достать его хоть одним заклятием на Защите. Теперь понятно, почему Паркер не заметил тот поцелуй. То есть он заметил, но имел вескую причину не пресекать его. Хотя бы ту, что он помнил, что не пресёк… о Мерлин, эти временнЫе заморочки! Гарри тоже сидел тихо, думая о чём-то своём, и не проявлял никакого желания общаться с Драко.

Слизеринец поменял позу, потому что пятая точка у него уже начала затекать, и вытянулся во весь рост на диване. Под головой он заметил сложенный фиолетовый свитер, который явно был на Гарри до того, как они прибыли сюда. Тёплая волна благодарности прошла по телу Драко. Может, он сумеет ещё вымолить у Гарри прощение?

— Гарри? — окликнул он.

— Да?

— Ты… — Драко хотел сказать «простишь меня?», но в последний момент струсил и эту реплику заменил другими словами. — Где ты получил эти шрамы?

Гарри, сидевший на подоконнике, устало сгорбился. Где его Гриффиндорская осанка и смело вскинутый навстречу всему миру взгляд? Изумрудные глаза светились, образуя дрожащие бледные пятна зеленоватого света на полу.

— В битве с Вольдемортом. Сегодняшней. Они никогда не заживут, потому что поддерживаются напрямую моей магической силой.

— Как это?

— Я забрал себе силу Вольдеморта, когда он умер, — Гарри неожиданно выпрямился и посмотрел в глаза Драко. — Она грозила разнести всё вокруг, и я подумал, пусть разнесёт одно моё тело, чем весь Хогвартс, и забрал её себе, а она меня почему-то не убила. Я до сих пор плохо ею управляю. Например, не знаю, как заставить глаза не светиться. Но она привязала эти шрамы ко мне накрепко. Мадам Помфри сказала, их можно будет вывести, только если я стану сквибом.

— Что он делал с тобой, чтобы нанести столько шрамов? — глухо спросил Драко. Новость несколько оглушила его.

— Он — ничего. Он, собственно, просто умирал, а мы были связаны через наши палочки. Я помню только, что это было больно, будто меня резали раскалённым ножом, хуже Круциатуса. А так я ничего не знаю. У меня даже разбираться времени не было.

— Почему… не было?

— Я сразу, как очнулся и узнал, что ты пропал, рванул к Снейпу. Три дня мы с ним экспериментировали с зельями, а потом я выпил нужное и рванул в прошлое. Газет не читал, ни с кем не говорил толком. Только с Роном и Гермионой, но говорил в основном я, а они только сказали, что Хогвартс бурлит.

— Ну ещё бы, — невольно усмехнулся Драко. — Ещё бы он не бурлил.

После этой реплики снова повисло молчание, и Драко клял себя за неуместно прорезавшийся юмор.

— Гарри.

— Что?

— Почему ты сразу кинулся в прошлое, когда узнал, что я пропал без вести? — вот оно и сказано, можно захлопнуть рот, потому что вылетело и поймать нельзя, и подождать реакции.

— Мерлин, я же уже тебе сказал, Малфой! — неожиданно разозлился Гарри и соскочил с подоконника, лёгкий и быстрый, прирождённый ловец и боевой маг. — Я люблю тебя, чёртов придурок! Сколько раз повторять?!

Драко услышал тихое потрескивание стен и в панике зажал рот рукой. Сейчас всё обвалится. Понятно, где он будет во время экзаменов — будет лежать в персональной могиле размером с резиденцию Вольдеморта… Гарри замолчал и опустил голову, вдыхая и выдыхая, стискивая кулаки.

— Прости, — невыразительным голосом сказал он и быстрым шагом вышел из комнаты.

Драко смотрел ему вслед, совершенно сбитый с толку. Как это понимать? Любит и ненавидит одновременно, что ли? Тогда так бы и сказал… Или только любит? Тогда почему сорвался? Потому что Драко не поверил в первый раз?

Слизеринец посидел минут пять, гадая, как поступить. Голова гудела от мыслей. «Надо пойти за ним и всё ему объяснить. Он поймёт, Гарри не может не понять. И попросить прощения. Он простит. Обязательно. Потому что я больше не могу с этим жить».

Сорвавшись с места, Драко кинулся вслед за гриффиндорцем с отчаянным воплем:

— Гарри! Гарри-и!..

Он блуждал по комнатам в поисках Поттера уже с час. Ну куда можно уйти за пять минут так, чтобы за час догнать было нельзя? Драко обследовал весь первый этаж, шарахаясь от луж засохшей крови, морщась при виде засушенных голов домашних эльфов и спешно отпрыгивая от милых сюрпризов вроде ковра, на полном серьёзе вообразившего себя зыбучими песками, или громадной заржавелой алебарды, со свистом проносящейся через комнату на уровне пояса, чтобы разделить незваного гостя на две симпатичные половинки — не вбей ему Гарри на уроках ЗОТС хорошую реакцию, мечтания этого ночного кошмара оружейника могли бы и сбыться. Ну и где же сам Гарри? Тут того и гляди убьёт, пока его найдёшь. Где же он? На зов гриффиндорец не отзывался. Драко задумчиво посмотрел на лестницу, ведущую на второй этаж. Может быть. Но если обыскивать все этажи, то можно остаться тут навсегда, не то что на три недели.

Дверь открыта. Дверь наружу. Гарри закрывал её, когда они вошли или нет? В любом случае, для него было бы более типично пойти на свежий воздух, а не общаться с двинутыми алебардами. Блондин просветлел лицом и вприпрыжку устремился к двери. Он совсем забыл, что в старых замках нельзя бегать вприпрыжку, а полагается только размеренно ходить. И вовсе не потому, что замки эти грозят развалиться от неосторожного шага. Отнюдь.

Очередная мраморная плитка пола провалилась под его ногами, и он с криком рухнул в пахнущую затхлой пылью и чем-то ещё, смутно знакомым, темноту. Удар о каменный пол помутил что-то в голове, но сознания не лишил, чему Драко лично был очень рад.

«Кажется, я перенял от Поттера привычку на каждом шагу наживать себе неприятности на все места сразу… охх…». Драко попытался встать, но понял, что не может оторвать правую руку от того места, куда она попала при падении. Это было что-то липкое, толстое и твёрдое, как верёвка. Драко дёрнул раз, другой. Начиная нервничать, он попробовал отодрать это что-то от себя свободной левой рукой. Левая рука тоже прилипла. Драко прикусил губу и понял — это паутина. И судя по качеству клея — совсем свежая. Тот, кто её сделал, где-то здесь. И тот паук, который сделал паутину такой толщины, должен раза в три превосходить размерами самого Драко. Арахнофобией, в отличие от Уизли, Драко не страдал, но в подобных обстоятельствах… Малфой почувствовал, как мозг затопляет паника, и беспорядочно задёргался. Как результат, он потерял равновесие и боком упал на паутину, которой даже не видел толком. «Мама… — подумал Драко и увидел чьи-то фосфоресцирующие глаза числом восемь штук, медленно приближающиеся из дальнего угла подпольного помещения. — Хотя нет. Это явно не мама…»

— Поттер!! Га-аррииии!!!

Драко кричал, пытаясь одновременно вспомнить, как колдуют без палочки и как звучит режущее верёвки заклятие. Не вспоминалось ни того, ни другого.

— Гаррииии! Га-арриииии…

Последний крик Драко оборвался — паучье жало или как оно там называется впилось ему в бок, наполняя ядом, жидким огнём растёкшимся по жилам. Драко непроизвольно забился, подозревая, что это — предсмертные конвульсии.

— Гар… ри… — шёпот с трудом давался Драко, в ушах оглушительно звенело, перед глазами всё плыло.

-Драко, я здесь, здесь, милый, любовь моя, — ворвался в сознание Драко взволнованный голос Гарри, — я убил этого гадкого паука, я здесь, ты жив, Драко, любимый, солнце моё, родной мой, самый лучший, ты жив?..

— Я… жив, — осторожно подтвердил Драко, размышляя сам, не врёт ли он. — А ты меня опять спас, да?

— Да, милый, только скажи, как ты?

— Он вспрыснул в меня яд, — обиженно, как маленький ребёнок, пожаловался Драко. — Это больно. Куда-то в бок.

— Сейчас, сейчас, — торопливый голос, самый любимый на свете, треск разрываемой ткани и сдавленный возглас тревоги. — Тебе всё ещё больно?

— Уже нет, — с лёгким удивлением понял Драко, прислушавшись к себе. — Но я не могу шевелиться. Как от Петрификуса. Почти.

Драко услышал отрывистый шёпот и касания чужой магии — Гарри проводил диагностику, и, похоже, напрямую, без палочки.

— Это парализующий яд, — поделился Гарри своим «открытием». — Видимо, он собирался тебя сожрать и не хотел, чтоб ты дёргался при этом. Мм… он впрыснул тебе очень много. И ещё…

— Что ещё? — с беспокойством спросил Драко.

— Я не могу ручаться, но этот яд, кажется, заблокировал и твою магию. Этого паука наверняка вывели для охоты на волшебников и позаботились, чтобы жертва никак не могла сопротивляться, — голос Гарри звучал смущённо и расстроено, будто он был во всём виноват.

— Прекрасно, — простонал Драко. — Я парализован, и я — чёртов сквиб.

— Нет, ты что! — теперь у Гарри были негодующие интонации. — Это временно. Но так как тебе впрыснули очень много, ты недели две будешь очень слаб и физически, и магически.

— Две недели? — выдохнул Драко. — Прощай, экзамены…

— О, — видно, и до Гарри дошло, что именно помешало Драко вернуться к сессии. — Но… куда теперь? В смысле, почему я не отнёс тебя в Хогвартс и не отправил в больницу?

— Возможно, потому, что я не хочу, чтоб меня видели таким, — предположил Драко. — Полным паучьего яда, парализованным и почти сквибом.

— Всё на «п», — усмехнулся Гарри. Драко был не уверен, но, кажется, губы Гарри нежно коснулись его виска. — Тогда куда тебя отнести, маленький, но гордый ворчащий страдалец?

— Почему это маленький?! — возмутился Драко.

— В конце концов, я по субъективному времени старше тебя на год и вообще — я твой преподаватель, — со смешком напомнил Поттер.

— О, профессор Поттер, — фыркнул Драко. — Я не знаю, куда меня отнести. Где сейчас безопасно и уютно.

— Безопаснее всего — здесь. Я наложил свои защитные чары на этот замок, пока ты дрых сегодня днём. Пусть они топорные, но в них вложено столько силы, что ни один Пожиратель не пролезет.

— Ты даже самокритику проявляешь, сочетая с дикой похвальбой, — съязвил Драко. — Хорошо, великий и ужасный Поттер, Герой Магического Мира, убиватель Тёмных лордов и по совместительству любовь всей моей жизни… я отключаюсь, делай со мной, что хочешь…

Драко, не удержавшись, зевнул и действительно отключился. Очевидно, яд паука предусматривал, чтобы жертва не могла даже комментировать. Ну да, вдруг у паучка несварение желудка случится от излишнего сарказма его ужина?

Гарри имел много опыта в том, чтобы подвергаться лечению, и очень мало в том, чтобы подвергать ему кого-нибудь другого. Тем не менее, он, тяжело вздохнув, уже привычно подцепил Малфоя на руки и отнёс в ту самую комнату с диваном. Когда Драко говорил про «любовь всей его жизни» — он шутил или как? Гарри был бы не прочь прояснить этот вопрос, но Драко лишь посапывал, так привольно раскинувшись на руках гриффиндорца, будто ему там было самое место. Гарри понятия не имел, можно ли его сейчас будить. Всё, что он знал путём своей примитивной диагностики — так это то, что сам по себе этот яд выйдет из организма постепенно примерно за две недели. Но надо ли в этом яду как-то помогать? Чем можно кормить это хамоватое чудо и вообще… если его можно кормить, то где взять еду? Если сотворить самому — то это не лучший вариант. Гарри, конечно, не был худшим по Трансфигурации, но то, что он творил, отличалось редкостной несъедобностью. Домового эльфа бы сюда, да, наверное, Вольдеморт со своей братией поубивали всех лопоухих бедняг. Хм. Эльф. А что? Гарри сделал глубокий вздох и позвал:

— Добби!

С лёгким хлопком у его ног появился Добби. Гарри в замешательстве смотрел на эльфа. Как он смог сюда аппарировать? Хотя, кажется, у домовиков собственная магия, не такая, как у людей.

— Гарри Поттер! — счастливо закричал Добби. — Великий Гарри Поттер освободил всех! Ура Гарри Поттеру!! Но… как великий и могучий Гарри Поттер одновременно здесь и там? — Добби ткнул пальцем куда-то за спину, подразумевая под «там» Хогвартс, и съёжился, по привычке ожидая наказания за неуместные вопросы.

— Я переместился во времени, Добби, — спокойно сказал Гарри. — Я буду лежать в больничном крыле до пятнадцатого числа, и этот я, который перед тобой, будет принимать экзамены в Хогвартсе. Я был там весь год как преподаватель, Кристофер Паркер… впрочем, это неважно. Послушай, Добби, мне нужна твоя помощь.

— Всё, что угодно, для Гарри Поттера! — воодушевлённо пропищал Добби, слегка загруженный предыдущей речью Гарри.

— Я здесь с мистером Малфоем… Драко. Он ранен. О нём нужно заботиться. Я буду это делать, но мне придётся отлучаться на экзамены и… здесь совсем нечего есть и нет никаких условий, чтобы нормально жить. Ты не мог бы помогать мне, Добби?

— Конечно, мастер Гарри Поттер! Я принесу еды Гарри Поттеру и мастеру Драко! — пообещал Добби и испарился с тем, чтобы через пять минут появиться снова с огромным подносом, нагруженным всевозможной едой.

— Спасибо, Добби, — Гарри ухватил с подноса сэндвич и принялся жевать: от волнения за Драко он сегодня даже не завтракал. — Ты не мог бы подумать, как можно обустроить эту комнату, где мы сейчас, чтобы здесь могли жить двое? И… хм, нам нужно будет как-то мыться. Если тебе не сложно, Добби, помоги мне с этим.

Добби, разумеется, не было сложно, ничуть. Гарри немного погрызла совесть за такую бесстыдную эксплуатацию преданного эльфа, но сам Гарри так увлёкся угрызанием содержимого подноса, что перестал обращать на совесть внимания.

Тем временем Добби быстро трансфигурировал диван, на котором мирно почивал Малфой, в двуспальную кровать и застелил её льняными простынями, добавил одеяло и кучу подушек разного размера. Также в комнате появилось кресло, судя по расцветке, доставленное сюда прямо из подземелий Слизерина, и большая деревянная бадья.

— Когда Гарри Поттер захочет мыться, он должен только наполнить это водой — пояснил Добби, указывая на бадью. — Гарри Поттер знает заклинание?

— Да, Добби, спасибо, — Гарри оглядел нововведения в комнате, и глаза его расширились.

— Добби, почему ты сделал одну кровать? двуспальную кровать? — щёки Гарри залил румянец.

— Хозяин Гарри Поттер велел сделать, чтобы здесь могли жить двое… — начал эльф.

— Всё-всё, Добби, хватит, — торопливо замахал руками Гарри. — Мы и так обойдёмся. — Порой совесть действительно просыпается чертовски невовремя.

«Ладно. Ладно. В конце концов, она достаточно большая, чтобы можно было не касаться друг друга, — уши Гарри просто воспламенились от таких мыслей. — И вообще… он ещё болен. И не факт, что я ему нужен. Хоть в каком-то качестве… ох, лучше я подумаю об этом позже».

— Спасибо, Добби, — улыбнулся Гарри почти через силу. — Ты не мог бы прийти завтра и принести нам ещё еды?

— Конечно, мастер Гарри Поттер! Добби придёт! — эльф исчез, отправившись куда-то по своим эльфьим делам.

Гарри вздохнул и посмотрел на Драко, такого красивого, расслабленно разметавшегося на кровати, с приоткрытыми губами и тенью от длинных ресниц на гладких щеках. Заклинание диагностики показало, что Драко будет спать до утра, пока первая порция яда не выветрится сквозь поры. «Это надо сделать. НАДО, Гарри. Ты же гриффиндорец и не позволишь себе ничего лишнего». Брюнет стиснул зубы и принялся раздевать Драко. Тем более что после встречи с пауком его одежда нуждалась в штопке и стирке. Кроссовки на пол. Носки запихнуть туда же… боже, какие совершенные ступни с длинными изящными пальчиками… «Мать твою, я что, фетишист?!». Футболка. Джинсы. Пожалуй, трусы лучше оставить. Гарри судорожно вздохнул (что-то он развздыхался последнее время) и, стараясь не смотреть на совершенное белоснежное тело, прикрыл Драко пуховым одеялом. Заботливо обложил слизеринца со всех сторон подушками, чтобы ему было удобней. Залез с ногами в зелёное кресло с серебряными змейками по подлокотникам и подголовнику кресло и превратил Многосущную вещь в «Историю самых значимых чистокровных семей магического мира». Надо перечитать то, что тут сказано о МакНейрах. Да и вообще… чтение напоминало страшную сказку, триллер и захватывающий детектив в одном флаконе.

* * *

Драко проснулся и, не открывая глаз, попытался определить, было ли всё вчерашнее сном. Если не было, откуда одеяло и подушки? А если было, то откуда эта дикая слабость во всём теле, будто он вручную таскал свои чемоданы в «Хогвартс-экспресс»? Ладно, лучше не гадать, а выяснить всё самому. Драко разлепил казавшиеся чугунными, как крышки от котлов, веки, и увидел в кресле слева от кровати мирно спящего Гарри Поттера. Малфой рассматривал его с минуту, чувствуя, как кретинская улыбка вольготно устраивается на губах. Сейчас он казался таким беззащитным… на коленях раскрытая книга, растрёпанная чёрная голова на плече — наверно, шея затекла от такой позы. Но даже во сне ровные брови были насторожённо сдвинуты, а губы сжаты. И непохоже, чтобы ему снилось что-то плохое. Просто привычное выражение лица, к которому мышцы уже так привыкли, что автоматически сокращаются в заданную маску. Драко тихонько вздохнул: как хорошо было бы поцелуями разгладить эту морщинку между бровями. Но… позволят ли?

От этого еле слышного вздоха Гарри немедленно вскинул голову, открывая светящиеся зелёные глаза — Мерлин мой, с этим светом в глазах он ещё красивее, чем был.

— Как ты? — хрипловато спросил он.

— Отлично, — отозвался Драко. — Только слабость.

— Так и должно быть. Есть хочешь? — морщась, Гарри массировал шею.

— Хочу, — понял Драко, прислушавшись к себе. — А у нас есть что? И откуда эта кровать?

— Я позвал Добби, и он помог обустроить здесь всё. — Гарри хмыкнул. — Можно считать, я унаследовал от Вольдеморта не только силу, но и вот этот милый загородный домик. Пока ты спал, три-четыре придурка пытались пролезть без спроса сквозь мои заклятия.

Драко хихикнул по поводу «загородного домика».

— И где они теперь?

— Не знаю. Может, в Аду, может, в Раю, — Гарри пожал плечами. — Они сгорели дотла, наткнувшись на заклятия и не успев представиться.

Смех Драко оборвался. Повисла неловкая пауза.

— Э-э… ты говорил что-то насчёт еды.

— Да. Вот она, — Гарри поднял с пола у кресла большой поднос. — Ты сам есть в состоянии?

— Конечно! — праведно возмутился Драко и в доказательство сел. То есть, попробовал сесть. — Ох… конечно, нет, я имел в виду.

— Понятно, — иронично откликнулся Гарри. — Что будешь? Вот зараза, я даже не знаю, что тебе можно.

— Всё можно! Что там у тебя?

— Ты слаб и болен, — непреклонно заявил Гарри и разрезал на кусочки очищенное яблоко.

— Тоже мне, мадам Помфри, — фыркнул Драко, чтоб сохранить хоть иллюзию независимости.

— Ты сам изъявил желание остаться под моим присмотром, а не аппарировать под крылышко мадам Помфри, — с ухмылкой напомнил Гарри. Крыть было нечем.

Драко жевал яблоко по маленькому кусочку, стараясь касаться губами пальцев Гарри, вкладывающих еду ему в рот. Гарри каждый раз премило краснел и никак больше не реагировал. После яблока последовали два сэндвича и немного тыквенного сока.

— Спасибо, — пробормотал Драко. Такое простое дело, как непродолжительное жевание, заставило его выбиться из сил. — Умыться бы…

Гарри стукнул палочкой по пустому кубку:

— Aguamenti.

Он вынул из кармана платок того же фиолетового цвета, смочил его в воде и обтёр лицо Драко. Мм… прохладная вода, хоть какое-то ощущение свежести.

— Надо будет заказать у Добби полотенец, — решил Гарри вслух и стёр воду с лица Драко сухим концом платка.

— Почему ты спал в кресле? Кровать достаточно большая для двоих.

— Зачитался. К тому же я имею привычку пинаться во сне… во всяком случае, мои одеяла не раз беззвучно жаловались мне на это, будучи с утра найденными мной на полу.

Драко улыбнулся и хотел ещё что-то сказать, но на него навалился сон, тяжкий и непреодолимый, такой, после которого гудит голова и остаётся отвратительный привкус во рту.

Все последующие дни слились для Драко в один нескончаемый кошмар. То и дело тело охватывали вспышки боли, идущей изнутри, голова всегда была такой тяжёлой, что невозможно было поднять. Его рвало, он потел не обычным потом, а чем-то жгучим, вязким, тёмным, пахнущим смертью. Иногда ему не было больно, и он понимал, что в эти моменты он спит. Дыхание требовало сознательных усилий, говорить было невозможно, и Драко только стонал, сам не зная, мысленно или вслух он это делает. Но всегда рядом с ним были сильные руки, обтиравшие вязкую гадость с тела, поившие прохладной водой, поддерживавшие во время приступов рвоты, ласковый голос, шептавший слова утешения, тёплые колени, на которых голове было так уютно, и ловкие пальцы, перебиравшие спутанные волосы нежными массирующими движениями. Кажется, голос даже рассказывал ему сказки: про маленького динозавра, подружившегося с облаком, про троллей, игравших в странную игру под названием «футбол», про оленёнка и белку, про смешного человека, у которого открывался настоящий третий глаз в самые неподходящие моменты, про зеркало и расчёску, решивших сбежать из магазина… Драко недопонимал иногда отдельных слов, терял нить повествования, но этот голос дарил ему чувство спокойствия, помогал расслабиться скрутившимся в узел внутренностям. К тому же Драко никогда ни от кого не слышал сказок. Он даже не думал, что кто-то может рассказывать их вслух другому человеку. Драко цеплялся за руки, обнимавшие его и пытался плакать, чтобы стало чуть-чуть полегче, но никак не получалось, и он просто засыпал, измученный, ничего не соображающий и благодарный, такой благодарный, каким не был никогда…

Утро. Тихо. Солнечный зайчик нагревает щёку. И никакой боли. Драко полюбовался на тёмный потолок над собой с такой нежностью, какую он и к людям-то нечасто испытывал, и сладко потянулся.

— Ты уже проснулся, солнце? — неподдельно обрадовался тот самый голос, который выводил его из приступов боли одним своим звучанием. Драко наконец-то вспомнил, чей это голос. Гарри. Так это был он? «С другой стороны, кто ещё стал бы ради тебя так надрываться? — мелькнула мысль. — Он же герой. Гриффиндорец. И, хочется верить, не только поэтому…».

— Да. И голоден, как волк! — Драко сел без усилий и доверчиво взглянул в глаза Гарри. Кажется, он уже привыкает к этому свету. — Хотя солнце — это ты. Вон как светишь, — Драко прикоснулся к уголку глаза, показывая, что имеет в виду.

Гарри бдительно следил, как Драко поглощает пирожные и фрукты, запивая их горячим чаем, и на его лице были написаны просто неописуемые радость и облегчение.

— Теперь в тебе нет яда. Пара дней — и ты сможешь скакать, как кузнечик.

— А какое сегодня число?

— Ты провалялся дольше двух недель. Сегодня четырнадцатое. Завтра я выйду из комы, а восемнадцатого отправлюсь в прошлое. Думаю, нам лучше подождать, пока я смоюсь, чтобы в Хогвартсе не было столпотворения Поттеров, — Гарри усмехнулся.

— Весь год тебя это не смущало, — с озорными искорками в голосе заметил Драко. — Но я не против.

— Правда? — Мерлин мой, у Гарри такая интонация, будто он не верит своему счастью.

— Ну конечно. Тебе ведь завтра скажут, что я пропал без вести, так пусть тебе не врут.

— А мне и так врали, — беззаботно откликнулся гриффиндорец. — Думаешь, когда я появлялся в Хогвартсе из-за экзаменов, Дамблдор не понял по моей счастливой физиономии, что я тебя спас? Только подробностей, конечно, ему никто не озвучивал.

— Как экзамены, кстати? Тебе, я помню, всё зачли автоматом за твои красивые глазки, — Драко ехидно ухмыльнулся, — а как остальные?

— Полагаю, тебя в первую очередь интересуют слизеринцы? — хмыкнул Гарри. — Что ж, лучше всех сдали те, кто перевёлся из Дурмстранга. Они получили превосходно, так же, впрочем, как Гермиона, Пери Перова и равенкловцы. А вообще я был строг и придирчив, хуже Снейпа. С каким удовольствием я влепил «неуд» Паркинсон и Крэббу с Гойлом…

Драко рассмеялся. Насчёт Паркинсон он был абсолютно согласен. Отчего-то он совсем не волновался по тому поводу, что сам пропустил все экзамены. Здесь, рядом с Гарри, ему было слишком хорошо, чтобы забивать голову проблемами. Блондин потянулся и легко спрыгнул с кровати на пол.

— Знаешь, я хочу прогуляться! — решительно заявил он.

Гарри почему-то отвёл глаза в сторону и жутко покраснел.

— Что, прямо так? — выдавил он из себя.

— Как? — Драко недоумённо взглянул на себя и тоже залился краской. Он был совершенно обнажён.

— Твоя одежда… — смущённо пробормотал Гарри. — Она была грязная и рваная, к тому же ты болел, и тебя надо было обтирать… в общем, на спинке кровати висит, вот тут.

Драко поспешно натянул одежду, чистую и целую — не иначе как усилиями домовика, Герои Магического Мира так уметь не должны.

— Ну а сейчас мы можем пойти гулять?

— Конечно… но тут негде гулять, — предупредил Гарри, вставая. — Довольно много квадратных метров заброшенного газона, а потом сразу ров.

— Хоть по газону побродим. Кроме того… мои магические способности тоже должны были вернуться?

Гарри привычно взмахнул ладонью, и Драко почувствовал лёгкое покалывание диагностического заклинания.

— Да, вернулась. Твоя палочка должна быть где-то в кармане джинсов. А что?

— Я могу попробовать наколдовать какое-нибудь дерево, — предложил Драко. — Для тени.

Они вышли во двор. Драко щурился от непривычно яркого солнечного света и замечал краем глаза, что Гарри бдительно следит за ним, чтобы подхватить, если что. Сама идея показалась Драко весьма заманчивой, но он пока не решался претворить её в жизнь.

Нестриженая много лет трава обвивалась вокруг щиколоток обоих, солнце грело. С каждым шагом Драко ощущал, как к нему возвращаются силы, которых ему недоставало все эти долгие дни, пока из тела различными путями выходил яд. Они молчали, но это молчание никого не тяготило. Наоборот, оно было таким уютным, что Драко хотелось мурлыкать и кататься по земле, как котёнку. Он практиковался в Вингардиум Левиоса на сухой траве, Акцио и Агуаменти на кубке, когда захотелось пить. Всё работало безотказно, и счастье от самой ситуации, оттого, что всё было хорошо, и Гарри, любимый Гарри был рядом, у Драко счастливо щекотало под ложечкой.

Слизеринец присел на корточки и коснулся земли палочкой.

— Naturam Expellas Extra!

Из земли показался росток дерева. Драко дождался, пока оно вырастет до достаточных размеров, и снова взмахнул палочкой:

— Accio одеяло!

Прилетевшее одеяло он расстелил под деревом и, взглянув на Гарри, сделал приглашающий жест. Гриффиндорец с улыбкой плюхнулся на одеяло, прислоняясь спиной к стволу дерева. Драко растянулся рядом, устраивая голову на коленях Гарри, и почувствовал, как тот почти сразу напрягся.

— Что-то не так? — хитро уточнил Драко, приоткрыв один глаз.

— Н-нет, всё нормально, — Гарри смутился, но попыток отодвинуться не предпринимал и даже, кажется, расслабился.

Драко полежал пару минут и решил, что пора переходить к более активным действиям. Он повернул голову и скользнул губами там, где штанины брюк Гарри сходились — хорошо, что на нём не джинсы сегодня, а брюки.

— Д-драко… — голос Гарри звучал почти панически. — Что ты делаешь?

Драко вспомнил, при каких обстоятельствах ему в последний раз задавали этот вопрос, и с беспокойством уточнил:

— Тебе не нравится?

— Н-ну… да… в смысле нет… нравится… но зачем?

— Потому что я люблю тебя, глупыш, — вздохнув, пояснил Драко, приподнялся с помощью локтей и поцеловал Гарри в губы.

Ошеломлённый гриффиндорец ответил на поцелуй так жарко, что Драко немного опешил. Хотя, если Гарри весь год учительства наблюдал за ним и ничего себе не позволял, то у него должно было скопиться много… невыплеснутой энергии.

Они исследовали рты друг друга, жадно пили гортанные стоны, прежде чем те успевали оформиться в звуки. Руки без прямого указания хозяев проникли под футболки и принялись поглаживать.

— Драко, — выдохнул гриффиндорец, отрываясь от губ блондина. — Ты не должен… ты не обязан, если…

Драко не стал больше слушать эти бредни, а мягко подхватил Гарри подмышки и уложил на одеяло.

— Запомни, Гарри, — прошептал Драко прямо в губы брюнета, — я НИКОГДА не делаю того, что делать не хочу. Тем более, когда я делаю то, что делаю сейчас. Но если ты не хочешь, то я перестану.

— Я хочу! — торопливо возразил Гарри и сам притянул к себе Драко. Слизеринец растворился в уютных объятиях, отвечая мягким и любопытным губам и языку. «Ну наконец-то это грёбаное благородство в нём заткнулось и отошло покурить».

* * *

Воспоминания о рождественской ночи практически полностью изгладились из памяти Гарри, всё-таки с тех пор прошла уйма времени. Так что, когда Драко проявил инициативу, Гарри заметно растерялся вовсе по другой причине. Что, если он делает это только из благодарности за спасение и лечение? Впрочем, после слов Драко эта мысль испарилась. Всё-таки Драко — Малфой, и всегда им будет. Смешно думать, что он стал бы предлагать себя исключительно из благодарности. Стало быть…

Что там стало, Гарри не успел додумать, потерявшись в вихре прикосновений Драко. Горячие губы, казалось, были везде, руки быстро сдёрнули с Гарри футболку, и Драко прикусил напрягшийся сосок. Гарри застонал, отбросив к чёрту весь самоконтроль.

— Драко… аххх…

Слизеринец только мурлыкнул в ответ и пошёл гулять языком вокруг обоих сосков Гарри. Гриффиндорское благородство проснулось и заметило, что нельзя же сидеть, как истукан, и принимать ласки, так нечестно. Гарри, повинуясь голосу своей гриффиндорской сущности (слизеринская поражённо молчала, в шоке от поведения вечной соперницы), стянул с Драко футболку и джинсы. И начал исследовать это тело, стройное, прекрасное, совершенное. Драко под Гарри стонал и извивался, хрипло требуя:

— Ещё… ещё, Гарри… о-о!.. да, дадада… — гриффиндорец добрался до низа живота Драко и нежно поцеловал твёрдый член.

Гарри сосал, облизывал и покусывал, и стоны Драко действовали лучше любого афродизиака. Доведя блондина до полного изнеможения, Гарри отстранился.

— Гарри?.. — обиженно подал голос Драко, открывая мутные от желания серебристые глаза. Гарри поспешил утешить его поцелуем в губы.

— Я хочу тебя, — мягко прошептал гриффиндорец.

— Мм? — серебряные омуты широко распахнулись от удивления.

— Ну не всё же тебе быть сверху! — привёл неотразимый аргумент Гарри. — Я тоже хочу!

Драко улыбнулся припухшим зацелованным ртом и впился поцелуем в губы Гарри.

— Делай, что хочешь! — великодушно разрешил он.

И Гарри начал делать.

Он прошептал заклинание смазки и осторожно ввёл один палец в Драко, одновременно целуя блондина в живот. Почти сразу он нащупал простату. Его язык скользил во впадинке пупка, когда он добавил ещё один палец. Драко стонал, насаживаясь на его пальцы, и в глазах у Гарри темнело от желания.

Третий палец. Гарри сорвал наконец с себя брюки свободной рукой и закинул ноги Драко себе на плечи.

— Гарри… ну давай же… пожалуйста…

— Ты готов? — уточнил гриффиндорец. Он не хотел причинить любимому ни малейшей боли.

— Мерлин, конечно, готов! Действуй и прекрати говорить глупости!

Нет, Малфой — это диагноз. Всё ещё посмеиваясь над Драко, который в любом положении ухитрялся командовать окружающими, гриффиндорец вошёл в блондина на сантиметр, и из головы мгновенно вылетел весь смех.

— Дальше, Гарри… — Драко нетерпеливо двинул бёдрами навстречу.

Решившись, Гарри продолжил входить в восхитительный тугой жар. Он заполнил Драко до предела и остановился, свыкаясь с кружившим голову блаженством.

— Двигайся, Гарри… пожа-а… — окончание слова потонуло в стонах и всхлипах.

Гарри двигался, с каждым мигом всё ускоряя темп, Драко, низко вскрикивая, резко подавался вперёд. Гарри обхватил рукой член Драко и стал двигать сжатой ладонью в такт движениям собственных бедер. Через какое-то время, заполненное невероятным кайфом и пульсирующим жаром, перед глазами вспыхнули цветные искры, и гриффиндорец взорвался изнутри, взлетая на седьмые небеса. Драко, почувствовав в себе семя Гарри, вскрикнул:

-Гарри!.. — и излился в ладонь брюнета.

Они устало растянулись на одеяле, обнявшись. Дерево над ними, обыкновенный тополь, густо зацвело розами, но никто из двоих этого не заметил. Гарри открыл было рот, намереваясь завести разговор о них и их отношениях, но Драко вовремя заметил это и прижал тонкие горячие пальцы к губам гриффиндорца:

— Шш, Гарри. Не нужно ничего говорить. Мы есть, мы вместе, мы любим друг друга. Тебе ещё что-нибудь нужно?

Подобная постановка вопроса прояснила всё, что хотел спросить Гарри, и брюнет, не удержавшись, поцеловал эти бледные пальцы.

— Нет. Ничего. Всё, что мне нужно, у меня уже есть, — Гарри крепко обнял блондина.

Драко с довольным урчанием устроил голову на плече Гарри и почти сразу уснул. А гриффиндорец ещё долго лежал и улыбался, как тихий идиот. И его это вполне устраивало.

* * *

Драко проснулся уже в комнате, на кровати. Гарри сидел рядом, скрестив ноги по-турецки, и умиленно любовался блондином.

— Нравится? — спросил Драко, потягиваясь.

— Очень, — серьёзно заверил его Гарри, но светящиеся глаза смеялись.

Драко соскочил с кровати.

— Итак, чем мы займёмся?

— Я буду ужинать, ты — не знаю, — ухмыльнулся Гарри. — Добби приходил, пока ты видел десятый сон.

— Пожалуй, я тебя ограблю — отберу ужин и съем сам! — подумав, заявил Драко.

— Может, мы сможем как-нибудь договориться, сэр разбойник? — Гарри шутливо поднял руки в жесте сдающегося.

«Сэр разбойник» благосклонно полагал, что смогут. И даже изъявил желание кормить «грабимого субъекта» с рук. Всё это закончилось постелью, потому что «грабимый» так ласково и тщательно целовал тонкую ладонь «разбойника», что у того перехватило дыхание.

В подобной идиллии прошло три дня по режиму еда-секс-сон-секс-еда и так далее по кругу. Но всё имеет тенденцию кончаться, и эти три дня не стали исключением.

— Сегодня восемнадцатое, — тихо сообщил Гарри проснувшемуся Драко, пропуская сквозь пальцы длинные блестящие светлые пряди. — И через полчаса я уйду в прошлое.

— О, — Драко сел и потянулся. — Это значит, что нам надо вернуться в Хогвартс?

— Не можем же мы провести здесь всю жизнь. Я и так опасаюсь, что про этот замок пронюхают авроры и напорются на мои заклинания. Проходить через них умеет только Добби.

— Ладно-ладно, — Драко разыскал джинсы под кроватью и натянул. — Только учти, — Гарри оказался неожиданно припечатан к кровати телом слизеринца. — Если. Ты. Герой. Магического. Чёртова. Мира. Хоть. Посмотришь. В сторону. Кого-нибудь. Ещё. Я. Зааважу. Обоих, — чётко произнёс Драко, сопровождая каждое слово быстрым скользящим поцелуем в область ключиц и шеи.

Гарри изумлённо распахнул свои зелёные фонари и расхохотался.

— Стоило убить Вольдеморта и год преподавать защиту под чужим именем, чтобы Драко Малфой закатил мне сцену необоснованной ревности!

Драко, надув губы, смотрел на покатывающегося от хохота брюнета. Тот отсмеялся и внезапно извернулся, как кобра, пригвоздив блондина к постели и прижимая руками его запястья над головой.

— То же. Самое. Касается. Тебя. В полной. Мере, — спокойно предупредил Гарри и поцеловал ошалевшего от такой смены ролей слизеринца.

Драко толкнул дверь личного кабинета крёстного и вошёл, таща за руку Гарри. Не то чтобы последний сопротивлялся, но блондину было приятно держаться за Гарри.

— Привет, крёстный! — радостно поприветствовал он Снейпа.

Видно было, что Снейп ошарашен мгновенным появлением повзрослевшего Поттера и невесть где ошивавшегося почти месяц крестника, но многолетние тренировки позволили зельевару взять себя в руки.

— Добрый день, мистер Поттер. Рад видеть, что Ваша миссия, судя по всему, завершилась успешно. Здравствуй, Драко. Может, ты соизволишь объяснить, где ты ошивался всё это время?

Ещё в замке МакНейров они с Гарри договорились, что посвящать в подробности Северуса не будут. В смысле, подробности касательно пауков и ядов. Потому что если рассказать, то обоим надерут уши и не посмотрят, что оба совершеннолетние и один — действующий Лорд Малфой, а другой — Спаситель Магического Мира.

— Мы были вместе, Северус, — невинным тоном сообщил Драко.

— Всё это время, — добавил Гарри и покраснел.

— А почему ты отсутствовал на экзаменах, Драко? — подозрительно уточнил Снейп. Это было самое слабое место во всей их отговорке.

— Я был занят другими вещами, — Драко широко распахнул глаза а-ля пай-мальчик.

— Это какими же?

Драко молча повернулся к Гарри и поцеловал того в губы. Оба так увлеклись этим занятием, что Снейпу пришлось на них рявкнуть:

— А ну отлипнуть друг от друга! Поттер, от Вас одни неприятности! Как можно было так затрахать человека, чтобы он не мог шевелиться?!!

Гарри стал похож на один большущий помидор.

— Это было не совсем так, Северус, — вступился Драко. — Во время той битвы меня зацепило чьё-то заклятие и заблокировало мою магическую силу две с лишним недели. Гарри вылечил это. И я вполне мог двигаться! Но что бы я делал на экзаменах, когда даже жалкое Акцио не мог сколдовать?

— Что-то вы недоговариваете, два негодника, — прозорливо проворчал Снейп. — Ладно. Полагаю, Дамблдор охотно согласится, чтобы ты сдал всё осенью.

— Конечно, согласится! — расцвел Гарри, явно радуясь уходу от скользкой темы. — И я лично прослежу, чтобы Драко учил летом.

Снейп сомневающееся хмыкнул.

— Я всё же преподаватель, — обиженно напомнил Гарри. — И неплохой.

— И Защиту я точно сдам! — лукаво добавил Драко.

— Спелись, — констатировал зельевар. — Идите-ка оба отсюда и покажитесь народу. Сейчас в Большом зале обед. Отбейте им всем аппетит, поцеловавшись на пороге.

И они это сделали!!!..

— Я устал учить, — капризно протянул Драко, отрываясь от учебника. — Давай сделаем перерыв!

— Никакого перерыва, пока ты не повторишь те три главы, — непреклонно донеслось из кресла.

— Тиран!

— Лентяй!

— Зануда!

— Халявщик!

— Спаситель Мира!

— Ах ты хорёк несчастный!! — праведно возмутился Гарри, слетая с кресла и бросаясь на слизеринца, весьма довольного таким поворотом событий — ведь учебник автоматически отходил на задний план.

Они боролись на полу, хохоча, пока Драко не победил, перевернув Гарри на спину и принявшись щекотать.

— Так нечестно! — возмутился Гарри, давясь хохотом.

— Всё честно! Я же слизеринец, — однако щекотку Драко прекратил, застигнутый врасплох мягким поцелуем.

— Подумать только, — заметил Гарри после продолжительного молчания. — Если бы мне кто-нибудь сказал год назад… хм, объективный год назад, что я буду помолвлен с Драко Малфоем, я бы послал этого человека в психушку.

— А если бы мне сказали, что я буду помолвлен с Гарри Поттером, — воодушевлённо начал Драко и смолк. — Я бы сам сошёл с ума.

— Почему? — искреннее недоумение в по-прежнему светящихся изнутри изумрудных глазах.

— Потому что я так об этом мечтал, дубина! — не выдержал Драко и бросился целовать Гарри. Как сумасшедший. Гарри смеялся, но не сопротивлялся.

— Перестань, Драко, я же ничего не знал и не чувствовал тогда…

— Ага, представляю себе, с каким стуком упала на землю твоя челюсть, когда ты получил Многосущную вещь, — ухмыльнулся Драко.

— Да уж, что было, то было!

— Кстати, где она сейчас?

Гарри смутился и процвёл слабым румянцем на скулах.

— Ну-ка, признавайся! — Драко оседлал Гарри и приготовился снова щекотать, пока не добьётся ответа.

— Только без пыток!! — Гарри заёрзал, но освободиться не сумел. — Ладно-ладно, расскажу, только без щекотки!

— Говори, — Драко, не меняя диспозиции, скрестил руки на груди.

— Она у меня на шее висит. Можешь снять и посмотреть, — после того, как отпала необходимость быть Паркером, Гарри снова превратил Многосущную вещь в тот же самый медальон и находил несколько извращённое меланхоличное удовольствие в том, чтобы пугать прохожих светом собственных глаз. Правда, большинство поклонников Мальчика-который-спас-мир находили этот свет совершенно очаровательно-инфернальным и не пугались, что злило Драко до потери пульса. Гарри никогда не возражал поклонникам, давая Драко лишнюю возможность попрактиковаться в Чарах и Трансфигурации, а потом возвращал всё, как было без малейшего ущерба первоначальному положению вещей, если не считать небольшого шока у подневольного практического материала для блондина.

Драко расстегнул цепочку и раскрыл медальон. Изнутри на него смотрело его собственное лицо.

— И что это значит? — ляпнул блондин, не подумав.

— Возможно, это значит, что я — полный идиот, — предположил Гарри. — Или что я совсем сошёл с ума на почве тебя. Но всегда, когда ты отходишь хотя бы на пару минут, я любуюсь твоим изображением.

Драко продолжал рассматривать себя в медальоне.

— Это тогда, когда мы встретились у озера?

— Ага. Мне опять снилось какое-то дерьмо, и я не мог заснуть. Не знаю, какое прекрасное успокаивающее видение, способное меня развлечь, я хотел найти на улице, но, к сожалению, встретил тебя, — Гарри злорадно показал Драко язык.

— Ах ты… — от возмущения Драко не мог найти подходящего определения и отшвырнул медальон в сторону.

— Любовь всей твоей жизни? — помог Гарри, обхватывая ладонью затылок Драко и приближая лицо блондина к своему.

— Всё-то ты знаешь, — обиженно фыркнул Драко, пытаясь отвернуться.

— Ты мне сам сказал. Ну не дуйся… — их губы встретились, и все слова были забыты.

Многосущная вещь лежала поверх забытого учебника по Чарам. В камине торчала недовольная голова Северуса Снейпа, решившего поинтересоваться, как дела у этих двоих. Где-то внизу, в прихожей, возмущался всем на свете портрет миссис Блэк. На улице шёл дождь. В грязной пивнушке Мундугнус Флетчер выторговывал очередную партию краденых котлов. Альбус Дамблдор в своём директорском кабинете задумчиво грыз засахаренную лимонную дольку. Профессор Стебль по ошибке поливала мандрагоры самогоном, припрятанным в её подсобке с инструментарием для ухода за растениями ещё близнецами Уизли. Ремус Люпин в далёком лесу чесал лапой за ухом, пребывая в волчьем обличье. Мадам Максим наконец-то соглашалась выйти замуж за Хагрида. Недобитые Пожиратели Смерти удирали в Америку через океан. Дикое африканское племя Мумбо-Юмбо воевало с не менее диким африканским же племенем Мумба-Юмба. Пингвины в Антарктиде нещадно мёрзли. Земля вертелась вокруг своей оси. Солнце прилежно светило всем, от хищных лиан, которых Мумбо-Юмбо науськивали на Мумба-Юмба, до краденых котлов, давным-давно проржавевших и прохудившихся от неправильных условий хранения.

Двоим, целующимся на ковре в гостиной, не было до всего этого никакого дела. Когда их руки нашарили и начали расстёгивать пуговицы рубашек, голова чертыхнувшегося Северуса Снейпа помянула Вольдеморта в весьма двусмысленной ситуации и скрылась.

Когда Гарри Поттер и Драко Малфой были сосредоточены друг на друге, даже Тёмному лорду, возникшему перед ними в точно такой ситуации, какую поминал зельевар, пришлось бы выйти за дверь и поболтать с миссис Блэк, ожидая. Они сходили с ума друг от друга так старательно, что дождь, подчиняясь неосознанным волнам магии брюнета, прекратился. И солнце всё так же прилежно осветило сплетённые в любви тела.

Fin.

But to be continued…