Меня зовут Гериод. Вернее, когда-то звали, но сам я не слышал этого
имени лет шестьдесят. Не знаю почему, но именно сейчас оно всплыло в
моей памяти. Отец не уставал мне повторять, что нужно постоянно
сражаться, чтобы с тобой начали хоть как-то считаться. Казалось бы, что в
этом такого особенного? Это вполне естественно для любого, но у меня
была совершенно иная ситуация с самого рождения. Я был третьим
ребенком в семье, но родился преждевременно и был слишком мал. Тогда я
еще не знал, что в нашем мире, помимо естественного отбора, есть право
родителей — и что моя собственная мать, увидев меня, захотела сразу же
умертвить это «жалкое подобие», но была слишком слаба после родов.
Возможно, если бы она не заболела, я родился бы вовремя и был таким же,
как и все. Но судьба распорядилась иначе. Как мать сама мне
рассказывала, мой отец ослушался её приказа избавиться от меня и не
испугался последствий, но ухаживал за матерью, обильно кормил, чтобы та
быстрее восстановила силы и смогла скорее приступить к моему
вскармливанию. Всё это время я находился на попечении сестер, кормивших
меня молоком ноада. Когда же мать смогла взять меня на руки, она
внимательно осмотрела меня и не нашла никаких недостатков, кроме весьма
скромных размеров. Глава семейства проявила снисходительность и
позволила мне жить, но при всех пообещала собственноручно прихлопнуть,
если я хоть раз доставлю ей неудобства. Когда я слегка подрос и
стал понимать речь, мне рассказали, что физические уродства были не
редкостью в наше время. Скот в погоне за большим привесом кормили
всякими непонятными кормовыми добавками, так что уродства встречались
даже среди самих ноадов, чье мясо было в основе нашего рациона. Только в
нашей семье это было исключено — мать была владелицей крупной
скотобойни, а оба её мужа выращивали скот и заготавливали чистые корма.
Так что с нормальным мясом у нас не было перебоев, и за счёт его
качества мать получала значительную прибыль, так как ее товар уходил по
более высокой цене и всегда имелись постоянные покупатели. Едва
достигнув пятилетнего возраста, я обзавёлся обязанностями — мне поручили
доставку заказов. Я не очень любил показываться где-либо, и по
возможности старался отсиживаться дома, поэтому все заказы исполнял
бегом, на пределе своих возможностей, так как постоянно опасался, что
надо мной будут смеяться. Они и смеялись, наверное... только я этого уже
не слышал. Вышло так, что я был первым мальчиком в семье, но
были еще старшие сестры. Одна — родная, а вторая — от другого мужа
матери. Они любили играть со мной, но то ли не рассчитывали своих сил,
то ли намеренно пытались сделать мне больно. В нашем мире царил
матриархат — и не потому что женщины захватили власть, но потому, что
они были гораздо крупнее мужчин и уже при рождении были больше
мальчиков, а после двух лет начинали стремительно расти и значительно
превосходили в росте мужчин. Взрослая женщина могла убить мужчину одним
ударом, и отец сразу предупредил меня, что не стоит нервировать мать. Из
всей родни теплые чувства ко мне проявлял только он — порой отвешивал
мне ласковые подзатыльники, но мне казалось, что это проявление нежности
с его стороны. И мне нравилось быть рядом с ним. Отец дорожил сыном,
ведь мужчинам разрешалось иметь только двоих детей — девочку и мальчика,
именно в таком порядке. Ему было важно знать, что я — продолжение его
генетической линии. И отец всячески оберегал меня, подсказывал, как
поступать в той или иной ситуации. Жаль, что мы редко с ним виделись,
так как большую часть времени он проводил за городом, на ферме. Бывало,
что я не видел его неделями. Так что к четырем годам я уже привык к
издевательствам. Даже мать небрежно отодвигала меня в сторону, когда я
случайно оказывался на ее пути. Я старался не показываться ей на глаза. У
меня была своя комната, где я часто закрывался и вынашивал планы мести
своим сестрам-мучительницам. Чтобы задумать что-то против матери, даже
мыслей не было. Я с детства знал, что моя мать — непререкаемый авторитет
в нашем доме, и её указания должны исполняться мгновенно и
беспрекословно. Даже сестрам частенько доставалось от неё, а они
вымещали свою обиду на мне. Я был зол на сестер, но мать никогда не
вмешивались в наши «игры», а лишь говорила, что всё это пойдет мне на
пользу и пригодится во взрослой, самостоятельной жизни. Иногда мне
хотелось убежать из дома, чтобы больше не терпеть этих издевательств. Я
уже смирился и приготовился терпеливо ждать, когда пришла новая беда.
Мать родила мальчика от второго мужа, и он был нормальным, по нашим
меркам, ребенком. Уже в свои три года он был крупнее меня и постоянно
стремился толкнуть меня или ударить под радостные выкрики моей родни, а в
пять лет уже открыто и цинично колотил меня, но я уже познакомился с
улицей и школой, где битвы на переменах были обычным делом. Из-за
маленького гаденыша я предпочитал забираться туда, где меня никто не мог
найти, но чтобы это время не пропадало даром, я брал с собой книги —
все, какие только смог разыскать у нас дома. Моим излюбленным местом был
чердак. Там было темно, но моё от природы хорошее зрение позволяло ясно
различать символы на страницах книг. Я буквально проглатывал
книги, но среди тех, что были мне доступны, в основном были произведения
о кровавых побоищах наших предков или разборках наших современников. Я
ещё раз убедился, что в нашем мире нельзя выжить, если ты не силён и
тебя никто не боится. А кто мог бояться меня, когда даже младший брат
был сильнее? Что можно противопоставить одноклассникам, которые на
переменах использовали меня вместо мяча? Для меня оставалось загадкой,
как мои кости оставались целы после жестких приземлений на каменный пол.
Каждый день я слышал хруст чужих костей, когда игры заходили слишком
далеко. С моей внешностью я никого не мог напугать, разве что
рассмешить. Меня прозвали карликом. Ох, если бы только мой рост был
таким, какой была ярость, закипавшая в мозгу! Я стал бы великаном среди
лилипутов. Увы, мне оставалось лишь терпеть, но я никогда не плакал и не
скулил, лишь плотнее сжимал зубы. Именно поэтому меня не нужно
было заставлять заниматься физической подготовкой. После изнурительных
тренировок болело все тело, но мое упорство принесло результаты. К
окрепшим и раздавшимся вширь плечам добавилась выносливость, но главное —
я стал рассудительнее. Я подрос, но не так, как бы мне хотелось — и всё
ещё был значительно меньше своих сверстников. В школе мои дела
шли очень хорошо. Оттуда моей матери прислали уведомление о том, что моя
успеваемость гораздо выше, чем у других мальчиков. Сравнивать с
девочками меня не рискнули... к тому же, учились мы раздельно. Когда я
поинтересовался, чему учат девочек, оказалось что у нас даже программы
были разными. После этого мать позвала меня и спросила, чем
может вознаградить моё усердие в учебе. Я попросил купить мне книги о
науках, как у девочек. Мать ничего не ответила и сразу же отослала меня,
но выполнила мою просьбу — однажды я вернулся со школы и в своей
комнате обнаружил стопку новеньких книг, пахнувших типографской краской.
Я сразу же углубился в науки. Не всё стало понятно сразу, но я
терпеливо вникал в суть описываемых процессов в химии, физике. Любимым
же предметом была биология. Хорошо изучив физиологию и строение всех
животных в нашем мире, я знал названия всех костей и мышц, внутренних
органов, запомнил расположение нервных узлов и даже проверял эти знания
на себе, резко нажимая на болевые точки. Я прочел все те книги всего за
три месяца, и горизонт моего восприятия раскрылся, как веер. Впервые,
устремив свой взор к небу, я заинтересовался, что же находится там, за
облаками? Ночью, тихонько пробравшись на чердак, я подолгу наблюдал за
мерцающими разноцветными огоньками и за большим кругом, отливающим
красным, которые перемещались по темному небосводу. Но больше всего мне
нравилось встречать рассвет, когда оранжевый диск солнца быстро всплывал
над горизонтом, освещая крыши домов, которые были видны из слухового
окна моего чердака. В школьной библиотеке я не нашел никаких
упоминаний о науке, изучающей мир за пределами нашей планеты. Это
удивило меня. Меньше, чем за год я самостоятельно составил карту
небесных огоньков, некоторые скопления соединил линиями и дал названия
получившимся фигурам. Когда я показал свой труд отцу, он не мигая
смотрел на меня несколько мгновений, почесал подбородок, а потом сказал,
чтобы я не вздумал идти с этим к матери. Он вообще запретил
рассказывать об этом кому-либо еще. Заметив немой вопрос в моих глазах,
отец сказал, что знает, о чем говорит — и считает, что я буду ещё
благодарен ему за это. С десяти лет я стал помогать родителям на
ферме и в поле. Наши стада были многочисленны, а пастбища обширны. За
всем этим хозяйством нужен был глаз да глаз. Мне нравилось бегать по
полям с невысокой, но сочной растительностью, а также гонять ноадов, изо
всех сил хлопая их ладонью по мясистому крупу. Животные гулко стонали и
пытались скрыться, но домашние ноады были раскормленны и неповоротливы.
Я как-то пытался прокатиться на одном из них верхом, но спина животного
была настолько широка, что я не смог обхватить его бока ногами, и
перевернулся, воткнувшись головой в землю. Поднявшись, я отряхнул голову
от грязи, прилипшей к моему лицу, и со всей силы пнул ноада по задней
ноге. Он громко вскрикнул и прихрамывая пустился в ленивый галоп, после
чего остановился и завалился на бок. Когда я вернулся на ферму, пришлось
все рассказать отцу. Он внимательно выслушал меня, затем позвал с собой
в амбар, в котором стоял небольшой трактор с большими колесами и
тележкой. Легко подхватив за подмышки, отец закинул меня в прицеп и
спросил, куда нужно ехать чтобы добраться до раненого животного. Впервые
в своей жизни я передвигался не пешком. Хоть трактор и не отличался
особой резвостью, и я легко мог его обогнать, поездка доставляла мне
удовольствие. Я даже не обращал внимания на едкий дым, застилающий
глаза. Я ехал. В городе мало у кого были самодвижущиеся повозки. Они
были очень дорогими, и даже моя мать не могла позволить себе эту
роскошь. Трактора были намного дешевле, но их габариты не позволяли
перемещаться по узким улочкам наших городов. Непонятно, почему наши
предки не предвидели этого. Некоторые улицы были настолько узкими, что
там едва могли разойтись двое. Трактор моего отца работал на сушеных и
спрессованных продуктах жизнедеятельности ноадов. Этого добра здесь было
предостаточно. Топливо представляло из себя увесистые цилиндры,
размером и формой напоминавшие круглые поленья. Как я понял, в навоз
добавлялась угольная пыль, и топливо давало много жара. Я уже читал о
принципе, на котором был основан двигатель подобного транспортного
средства, и после паровых двигателей газогенератор считался чем-то
революционным. Некоторым это могло показаться волшебством, но я всерьёз
занимался химией и понимал процессы, происходящие внутри объёмного
котла. При сгорании топлива выделялся угарный газ, который смешивался с
водяным паром, что приводило к разложению воды на молекулярный водород и
углекислый газ. Водород воспламенялся в цилиндрах и двигал поршни,
которые передавали нагрузку на колеса. Всё просто. Главное — вовремя
подбросить топлива, которого в прицепе было достаточно. Ноад
лежал там, где я его оставил. Он даже не повернул голову, когда услышал
громкое урчание трактора. Отец остановился, спрыгнул на землю, и я
последовал за ним. Осмотрев ногу животного, отец покачал головой, затем
выхватил большой нож и перерезал ноаду горло. Всё произошло настолько
быстро, что животное ничего не успело понять. Уверенными движениями отец
разделал тушу на несколько частей и побросал их в прицеп. После
того, как мы вернулись на ферму, он сказал мне, что если мать спросит о
случившемся, я должен сказать, что наткнулся на ноада, который лежал на
земле и никак не хотел подниматься — и мне пришлось сообщить об этом
отцу. Это была наша первая и не последняя тайна. Отец объяснил, что
матери нельзя говорить правду — тем более, что я был виновен в том, что
животное пришлось убить. Он обещал сам все рассказать, но напомнил,
чтобы я придерживался его версии. К тому времени я уже обладал
мощной мускулатурой, и моей энергии требовался выход. Мать заметила это и
разрешила мне забить моего первого ноада, когда мне исполнилось
тринадцать. Как сейчас помню взгляд его глупых, невыразительных глаз.
Это был огромный, жирный самец — значительно крупнее того, которого убил
мой отец на моих глазах. Я сам выбрал его. Он даже ничего не успел
понять — я отрубил ему голову одним движением. Я точно знал, куда
нанести удар, чтобы секира не встретила лишнего сопротивления кости.
Лезвие прошло между его шейными позвонками, срубив костистый отросток. Я
не чувствовал никакой жалости к этой туше. Напротив, я ощутил
эмоциональный взрыв и понял свою истинную сущность. Мое сердце бешено
заколотилось, как только я услышал запах свежей, теплой крови. Я
относился к животному как к потенциальному обеду, как когда-то наши
предки, охотившиеся на дичь. Я поймал кураж и издал боевой клич, когда
обезглавленная туша ноада рухнула к моим ногам. Схватив его голову за
густую, черную гриву, я торжественно поднял её над собой. Кровь из
рассеченной шеи животного капала на меня, я чувствовал ее запах — и ещё
громче закричал от радости. Мать с одобрением посмотрела на меня, даже,
казалось, слегка улыбнулась. После этого она собственноручно вскрыла
тушу, вырезала сердце животного и отдала его мне. Я получил неслыханное
удовольствие, разжевывая горячую плоть. Это было совсем другим
ощущением, не идущим ни в какое сравнение с поеданием холодного или
испорченного термической обработкой и специями мяса. Теперь я знал, где я
могу проявлять свою агрессию в полной мере. Я спросил у матери, можно
ли мне когда-нибудь повторить это, и она снисходительно ответила, что
заказов на свежее мясо много — и я могу практиковаться хоть каждый день.
После этого случая я стал более уверенным в себе, и даже младший брат
стал с опаской относиться ко мне, хотя по-прежнему был крупнее. Он не
понимал, что со мной случилось, и как обычно пытался достать меня, но я
был хитрее — старался избегать его. Моя родная сестра сказала, что у
меня изменилась и осанка, а взгляд стал более жёстким. И как-то виновато
улыбнулась. Всё это придало мне еще большей уверенности. Мы
подружились, и я даже тайком угощал сестру ещё теплым сердцем ноада, чем
привел ее в восторг. В ответ она разрешила пользоваться ее книгами, и я
узнал, что мать дала мне не всё, что изучали девочки. К моей радости,
среди книг был учебник по астрономии, откуда я узнал, что мерцающие
огоньки называются звездами, а красный диск — спутник нашей планеты.
Карта звёздного неба была очень похожа на ту, которую составил я, а
фигурки, обведённые мной по контуру, назывались созвездиями, только
названия у них были другими. Тогда я еще не знал, что матриархат
намеренно скрывал знания от мужчин, но меня это не волновало, ведь у
меня-то был доступ. Вспомнив совет отца, я не стал показывать сестре
собственную карту. Отец всегда был прав, он был старше и мудрее меня. Получив
поддержку сестры, я ощутил, что у меня есть настоящая семья, а жизнь не
так уж и плоха. Я не знал, общался ли отец со своей дочерью так же, как
со мной — и не стал уточнять ни у одного, ни у другой. Я просто знал,
что у меня есть родные, которые поддерживают меня. Вздохнув свободно, я
без страха стал смотреть на сверстников, и при первом же поползновении в
мою сторону с одного удара свалил с ног давнего обидчика, который
думал, что и в этот раз сможет всласть надо мной поиздеваться. Он
поднялся. Окинул меня ошалевшим, непонимающим взглядом. Потом попытался
сразу же броситься на меня, но его удержали друзья. В этот день я
почувствовал себя практически неуязвимым. Оказалось, что небольшой рост
играл мне только на руку, более рослые противники не ожидали от меня
такой прыти. Но одной проворности было мало. Мне была нужна техника, а в
одиночку этого не постичь. Учиться методом проб и ошибок мне не
хотелось. Вернувшись домой, я застал там отца и сразу же попросил его
научить меня драться по-настоящему. Долго упрашивать его не пришлось, и я
тут же получил первую, настоящую оплеуху от отца, которая свалила меня
на пол под дружные аплодисменты семьи. В голове страшно гудело, но я
поднялся. И снова оказался на полу. В сравнении с отцовскими ударами
тычки моего братца были всего лишь поглаживаниями. Я вновь поднялся на
ноги и встретился глазами с отцом, который уже занес могучую, жилистую
руку для следующего удара, но увидев мой взгляд, остановился и сказал,
что именно так нужно общаться с врагом — внимательно изучить его, понять
язык его тела, а потом предсказать его действия. Отец сказал, что
настоящий боец — это не только гора мышц и отменная физическая
подготовка. Это тоже важно, но главное, что истинный боец должен быть
психологом. С тех пор я изучал поведение других подростков и спокойно
мог предвосхитить их последующие действия по едва заметным признакам и
движениям их тел, по направлению взгляда. Отец был прав — они сами
подсказывали мне, что собираются сделать в следующую секунду. Обычные
состязания на выносливость, когда противники по очереди наносили друг
другу удары, пытаясь свалить неприятеля с ног, я заменил на динамичные
схватки с нестандартными ударами, и не гнушался даже болевыми приемами,
которые доводил до того момента, когда противник начинал дико орать. Это
заводило толпу и меня. Я был резв и изворотлив — в отличие от грузных
одногодок — и вскоре уже никто в школе не хотел со мной связываться,
даже те, кто были старше. Никому не хотелось быть побитым низкорослым
мальчишкой. Я почувствовал свою уникальность. Я был самым
успешным учеником, я мог дать отпор даже тем, кто был больше меня. С
одной стороны, это радовало, но с другой — я никуда не рос. Школьную
программу я знал на несколько лет вперед, при встрече все старались уйти
с моего пути, а задирать кого-то ради забавы мне не хотелось. Молва
о моих школьных победах дошла до уличных банд, и это заинтересовало их.
Главарь одной из них предложил мне показать себя в деле и выставил
своего бойца, с которым у меня прошел жёсткий, но быстрый бой. По
правилам поединок должен был продолжаться до первой крови, и впервые на
меня напал громила с большим ножом. Это не смутило меня, хотя и было
новым впечатлением. Я ощутил сильный всплеск адреналина и неудержимую
ярость. Увернувшись, я отнял у него оружие, и, не задумываясь, воткнул
ему в руку. Кровь была пролита, но я пожалел, что не перерезал глотку
наглецу, посмевшему угрожать мне оружием. Я был принят и успешно
продвигался вверх, с лёгкостью побеждая других членов банды, которым не
терпелось попробовать свои силы в поединках со мной. Некоторые из них
не выживали, а я лишь отделывался небольшими царапинами, но со времени
первого моего серьезного поединка я не расставался с ножом, который
выпросил у матери — она с готовностью мне его подарила. Через полгода я
сломал челюсть Чарану, главарю нашего братства. Он признал мое
превосходство, и я по праву занял его место. Став главным, я решил, что
не стоит упражняться друг на друге. Ведь в городе полно
противоборствующих группировок, и было бы разумнее оттачивать на них
свое мастерство, попутно упрочивая наше положение в обществе. Теперь я
мог бросать вызов главарям других банд, но этого не пришлось делать.
Воик, лидер самой крупной группировки в нашем небольшом городке, уже
немолодой, но свирепый вожак, пригласил меня на разговор. Он был
расчетлив, так как чувствовал угрозу в моем лице — и предложил стать его
правой рукой. Мне не понравился его уничижительный тон и самоуверенный
взгляд. Хоть Воик и говорил не надменно, но всем видом пытался показать,
что я ему не ровня, и он делает мне великое одолжение. Кровь закипела в
моих жилах, и я послал его. Воик усмехнулся, выхватил нож и ударил меня
в живот. Только благодаря быстрой реакции мне удалось увернуться, и
лезвие огромного тесака лишь распороло одежду на правом боку. Я
перехватил руку Воика на излом, вырвал нож и с удовольствием перерезал
его горло, а потом отрезал голову совсем. Меня обуревало ни с
чем не сравнимое чувство превосходства, ведь мне уже давно хотелось
больше власти, а теперь я не знал ничего, что могло бы меня остановить
сейчас. Я вышел из комнаты, в зал с низким потолком, где ждали мои бойцы
и команда Воика. Все разговоры умолкли, и на меня уставилось несколько
сотен глаз. Я высоко поднял голову поверженного врага, дождался, пока
все внимательно рассмотрели, что у меня в руке, а потом с размаху бросил
её на пол. Повисла тишина — такая, что было слышно, как мухи бьются о
стекла окон. Но и этого мне было мало. Сейчас я бы с удовольствием убил
кого-нибудь еще, но вместо этого я с силой пнул лежащую на полу голову.
Она пролетела через весь зал и с глухим стуком ударилась о стену. Я
думал, что череп Воика расколется, но он оказался крепким. Я не знал,
как борются за власть женщины, но был уверен, что в высшей лиге всё не
менее сурово. Думаю, моя демонстрация произвела впечатление на всех
присутствующих. Впервые я стал центром своего, пускай пока небольшого,
мира. Вести о моем новом положении в обществе не прошли мимо ушей моей
семьи. Теперь меня стали опасаться вторая сестра и второй муж матери, а
отец и мать только посмеивались и радовались моим успехам. Я был
счастлив, что мать, наконец, оценила меня по достоинству, и старался
преуспеть на улицах, но и не забывал об учебе. Я даже начал писать
стихи, но тематика была предопределена моим новым занятием. Так что
приходилось искать рифму к сломанным костям и выбитым зубам. Поняв, что
поэт из меня никудышный, я бросил это неблагодарное занятие. В
шестнадцать лет я держал контроль над всем городом, когда меня
пригласили в мэрию. Я был заинтригован, но страха не было. Мэр, огромная
женщина, которой я был лишь слегка выше пояса, долго и молча
разглядывала меня. Я спокойно выдержал ее тяжелый взгляд. Когда она
уселась в свое массивное кресло, наши глаза оказались на одном уровне.
Городская глава пригласила меня присесть, и, не дожидаясь пока я займу
кресло напротив, сходу сделала мне неожиданное предложение. Это
заставило меня задуматься, но я быстро соображал — и с радостью
согласился, хоть и не показал вида. Мне были понятны ее мотивы. Мэр
недаром занимала свой пост и была достаточно дальновидна. Приблизив меня
и наделив властью, она рассчитывала навести порядок в городе, а я, как
никто другой, способен был это сделать, ведь в моих руках были все
криминальные нити. Интересно, пыталась ли она вести переговоры с Воиком?
Мэр могла и сама разобраться, но тогда было бы много жертв, и она
решила действовать иначе. Хоть мне и нравилось быть вне закона, но
официальный статус еще больше развязывал мне руки... правда, и
накладывал некоторые ограничения. Тем не менее, мне всё равно пришлось
сразиться с начальником безопасности мэрии, а это был матерый, но уже не
молодой противник. Бой проходил по классической системе — на
выносливость, при большом скоплении народа на центральной площади нашего
города. Помню как сейчас — шёл мелкий, противный дождь, и каменная
мостовая была скользкой. И без того серые стены домов казались совсем
мрачными и производили угнетающее впечатление. Мэр стояла под большим
зонтом. Она махнула рукой, после чего начался длинный и неинтересный
бой. Мой противник со всей силы ударил меня в левую скулу, я молниеносно
ответил. Мы обменивались ударами около семи минут. Толпа вокруг
напряженно молчала, так как бой проходил на равных. Наши лица
превратились в кровавое месиво, но по правилам поединка я не мог
применить свои способности и нанести решающий удар в другую часть тела
соперника. Голова гудела как колокол. Подступала тошнота. Кровь стекала
по подбородку и впитывалась в мой костюм. Я получил уже не такой сильный
удар, собрался с силами и нанес прямой удар в подбородок противника.
Сначала мне показалось, что хрустнули мои пальцы, но противник сразу же
упал на колени и завалился на бок. Мэр подняла руку вверх, а потом
указала на меня. В ее взгляде я почувствовал какую-то
заинтересованность, но сейчас мне было не до этого. Я победил и теперь у
меня должна была начаться другая жизнь. Так я стал начальником
безопасности мэрии, в полном соответствии с нашим законом. Теперь я имел
право носить огнестрельное оружие — десятизарядный пистолет, который
ранее принадлежал бывшему шефу. Как мы и договаривались с мэром, я
выбрал себе в помощники лучших бойцов из своих бывших банд и взял их на
службу, но остальным приказал найти себе другое занятие и распустил их,
предупредив, что не потерплю беспорядков в моем городе. Не все отнеслись
к моим угрозам серьезно, но мои помощники заставили их пожалеть об
этом. Несколько стремительных рейдов свели на нет жалкие попытки
собраться в новые банды. Мой отряд был реальной силой, и никто не хотел
перебегать мне дорогу. Все знали, что мера наказания одна — смерть. За
два года службы я купил собственный дом, а местные красотки стали
приглядываться ко мне, хотя я по прежнему был невысок, даже по меркам
подростка. Меня это радовало, хоть я и понимал, что дело не в моей
красоте и мужественности — то была дань моему положению в обществе. Я
сам добился столь высокого статуса в юном возрасте, и жёстко вел дела,
ни для кого не делая исключений. А за свое покровительство не стеснялся
принимать подношения. Я понимал, что настоящая власть у мэра, а я лишь
ее слуга, но меня можно было считать вторым по значимости, а значит, я
был выше остальных, и даже матери приходилось делать вид, что она
относится ко мне с почтением, хотя теперь я редко виделся со своей
семьей. Я был слишком занят и жил в свое удовольствие. Ни в чем себе не
отказывая, мог позволить себе почти все, кроме, разве что, собственного
транспорта. Это было дорого даже для меня... Но не для мэра. Однажды
она пригласила меня, чтобы за ужином, в непринужденной обстановке,
обсудить положение вещей, обстановку в городе. У меня возникли
подозрения, что она знает, как я злоупотребляю своим положением с целью
наживы, и предполагал, что городская глава потребует свою долю. Я был
готов к этому, так как был наслышан о её крутом нраве. В детстве я
боялся матери, но по рассказам, мэр была страшна в гневе, и даже моя
мать не могла идти с ней ни в какое сравнение. Мне нельзя было забывать
об этом, но беседа пошла по другому сценарию и мне тогда было еще
неизвестно, к счастью ли это или нет. Повар у мэра был настоящим
кудесником и приготовил изысканные мясные блюда, которые даже после
термической обработки не потеряли вкуса мяса, а грамотно подобранные
специи придавали снеди дополнительный тонкий аромат. Мэр спросила о моей
работе и о трудностях, с которыми мне приходится сталкиваться. Я
ответил, что нет ничего такого, с чем бы я не смог разобраться. Она
улыбнулась и с удовлетворением отметила, что довольна своим выбором.
Затем мэр поинтересовалась, как дела у моей семьи. Довольна ли мать
своим малышом? Я ответил, что мной гордятся, и мне это нравится. Мэр
молча кивнула, не сводя с меня глаз. Там мы сидели несколько минут,
глядя друг на друга. Сейчас ее взгляд был не таким угрюмым, как во время
нашей первой встречи. Она словно пожирала меня. Я был молод и еще не
знал, что мог означать подобный взгляд. Девушки кокетничали и флиртовали
со мной, но это было нечто иное. Взгляд взрослой, половозрелой женщины,
которая привыкла получать от жизни всё, что захочет, слегка смутил
меня. Она заметила это и нарушила затянувшееся молчание. То, что я
услышал от нее дальше, даже напугало меня. Мэр сказала, чтобы я слушал
внимательно и не перебивал, ведь такое предложение поступает только один
раз в жизни. Она уточнила, что я могу и отказаться, но это может
негативно отразиться как на моей карьере, так и на наших отношениях с
городской главой. Отказать мэру равносильно смерти, а я хотел жить.
Сейчас у нее не было мужа, точнее сказать — уже не было, как и многих
мужчин до него. Женщина является инициатором развода, но после него,
бывшего мужа хоронят в девяти случаях из десяти. То же самое случилось с
бывшими мужьями мэра. Ей не составит труда убить меня прямо здесь и
сейчас, а мне нужно было этого избежать. В конце концов, почему бы и
нет? Что я теряю? Все равно это был мой не первый сексуальный опыт... Но
это был первый раз, когда меня буквально рвали на части. От той ночи у
меня остались воспоминания в виде глубокого укуса на плече. Мышцы долго
заживали, но мне понравилось. Понравилось и ей, и поэтому я стал часто
оставаться в доме мэра на ночь, но я впредь был начеку и избегал её
зубов. Так прошел почти год, и в день моего рождения моя
ненасытная любовница сделала мне королевский подарок. У ворот ее дома
меня поджидал блестящий, компактный автомобиль с небольшими и узкими
колесами. На словах она сказала, что я это заслужил нелегким трудом на
всех фронтах, куда был брошен — и с этого дня могу быть свободен, вплоть
до того, что теперь меня могут выбрать на роль мужа. Еще год назад я
был на примете у нескольких хорошеньких девушек, но мэр пригрозила, что
убьет нас обоих, а также расправится с нашими семьями. Я считал себя
любителем острых ощущений, но испытывать судьбу мне не хотелось, а от ее
обещания веяло неминуемой гибелью. Мы расстались. Точнее сказать, мэр
больше не нуждалась во мне. Если сказать честно, то я обрадовался. За
время, проведенное с ней, мое тело пострадало больше, чем во всех
уличных схватках. Я вздохнул свободно и приготовился жить дальше. Настал
день, когда прилетели они — эти инопланетяне. Они предложили нам
сотрудничество и технологии в обмен на нашу лояльность и принятие нашим
правительством общегалактических законов. Но что-то в их предложении не
понравилось Верховной Матери. После поговаривали, что она была в
бешенстве, услышав их сладкие и тонкие голоса. Она объявила их шпионами и
лжецами, сказала, что нашему виду не подходит ни один из видов
сотрудничества, который не подразумевает нашего господства. Затем
Верховная Мать приказала убить пришельцев и принести ей их головы, чтобы
она собственноручно могла вырвать их лживые языки. Это событие
многократно повторяли по телевидению. Пришельцы не успели ничего
предпринять, как были обезглавлены. Их фиолетовая кровь растеклась по
всей площади, а головы были наколоты на специально приготовленные копья и
доставлены во дворец Верховной Матери. Мне казалось, что
пришельцы обязательно должны отомстить за смерть их соплеменников. Я
всегда мстил за смерть своих братьев, забирая жизни двоих за одного
моего. В конце концов, конкуренты поняли, что связываться со мной
опасно. Я был уверен, что инопланетяне обладают разрушительным оружием,
так как достигли технологий перемещения между мирами. У нас такого не
было даже в зачатке. Или я об этом просто не знал? Мои опасения
не оправдались. Больше к нам никто не приходил, но после тех событий все
переменилось в моей жизни. Прошло несколько месяцев, и я встретился со
старым начальником безопасности мэрии. Точнее сказать, это он
подкараулил меня и сразу ударил в лицо массивным кастетом, а потом
сильно пнул по левой ноге и выбил сустав из колена. Это было
стремительное нападение, и я пытался увернуться от последующих ударов,
но поврежденная нога лишила меня подвижности. Я хотел выхватить
пистолет, но упал на живот, придавив руку с оружием. Пособники моего
врага принялись избивать меня ногами, пока я не потерял сознание. Когда я
пришел в себя, все тело болело, а малейшее движение вызывало сильнейшую
боль и приступы тошноты. Казалось, что на мне нет живого места. Все же
мне удалось подняться, и я, придерживаясь за стены домов и заборы, на
одной ноге добрался до дома. Осталось непонятным, почему они не забрали
мое оружие и попросту не убили меня? Ответ был очевиден. Меня хотели
унизить, оставив жить. Пользоваться услугами медиков мне казалось
постыдным. Я прекрасно понимал, что у меня больше не было ни работы, ни
положения, и о том, чтобы показаться в доме матери, просто не было речи.
Про нечестный поединок я не мог рассказать никому. Это было бы
признаком слабости, а в таком состоянии за себя постоять я уже не мог. Я
попытался вправить колено, но с первого раза ничего не вышло. Я не смог
сдержаться и заорал что было сил. Снова подступила тошнота, и в глазах
потемнело. Мне нужно было зажать поврежденную ногу и дернуть. Для этой
цели подходила дверь. Просунув ногу между дверью и дверным косяком, я
уперся второй ногой в полотно двери и резко оттолкнулся...Не
могу сказать точно, сколько пролежал без сознания, но очнувшись, я
почувствовал облегчение. Колено сгибалось, хотя и сильно опухло. Когда я
смог наступать на ногу, то, собрав все пожитки, на автомобиле умчался
из города. Я уезжал прочь от того места, где потерпел первое в своей
жизни поражение. Я гнал по грунтовой дороге до тех пор, пока не
кончилось топливо — горючая смесь, на которой работали новые двигатели
современных автомобилей. Мне пришлось столкнуть с дороги свой дорогой
транспорт и дальше отправиться пешком. Не хотелось, чтобы кто-то мог
выследить меня, и пришлось идти параллельно дороге, скрываясь за густым
кустарником. Через два дня пути я вышел на окраину
полуразрушенной деревни. Я забрался в брошенный дом с выбитыми окнами и
дверями и попытался отдохнуть. Моё новое жилище одиноко стояло на
окраине небольшого поселения, в котором насчитывалось не больше десятка
домов. Местные жители оказались неприветливыми — хотя и не проявляли
открытой агрессии, но и не заговорили со мной. Чтобы лишний раз не
рисковать, я ночевал на чердаке, затаскивая наверх массивную лестницу и
закрывая ею люк. В селении мне не встретилась ни одной женщины.
Казалось, здесь живут одни мужчины. Возможно, у них были подобные моим
обстоятельства, из-за которых им пришлось поселиться здесь. Другой
причины их озлобленности я не видел. С другой стороны, никто не рад
чужакам. Я сам бы относился с подозрением, если кто-то пришел бы на мою
территорию. Так что они не знали, кто я, а я не знал, кто они. Это
устраивало обе стороны. Я заметил, что мои соседи не особо рады и друг
другу, но меня они презирали открыто, смотря сверху вниз. На мое
счастье, дальше устных предупреждений дело не захлдило. Говорили они
немного — чаще всего то была брань в мой адрес. Именно поэтому я
старался как можно реже выходить из дома. Нога уже не болела, но я
сильно припадал на нее. Я был уверен, что могу расправиться с любым из
моих «радушных» соседей. Да что там... я бы справился со всеми, тем
более, что у меня был пистолет. Но именно сейчас, у меня не было желания
самоутверждаться, и всё, что было нужно — залечь на дно и не привлекать
к себе внимания. Я провел в селении несколько месяцев, и за это
время научился охотиться на диких ноадов. Их мясо было не таким, как у
домашнего скота, жёстким, а шерсть — слишком густой, но всё-таки они
оказались вкуснее ноадов с фермы, и я поедал мясо в сыром виде. Дикие
животные были проворны и легки на подъем. Я вспомнил домашний скот,
крупный и ленивый — их можно было догнать пешком. Эти же пускались в бег
только от шума или от запаха, когда я подбирался к ним с неправильной
стороны. Я часто отвлекался на представителей местной фауны, которых
видел только на картинках в учебниках, но ни одна книга не могла
передать того, как щебечут птицы, с каким звуком они хлопают крыльями.
Впрочем, кровососущие насекомые меня изрядно доставали. Я
старался охотиться ночью, чтобы быть меньше заметным для своих соседям,
но вот у ноадов было отличное зрение и обоняние. В конце концов, я
разобрался, что к животным нужно подбираться, присев как можно ниже и
держась подветренной стороны. Правда, и после этого приходилось делать
мощный рывок, чтобы сблизиться с жертвой на достаточное для броска
расстояние, так как они сторонились мест, которые могли служить укрытием
хищнику. Патроны от пистолета закончились уже давно, а в поселении я не
рискнул ни у кого спрашивать о боеприпасах. Показываться в городе мне
хотелось еще меньше. Приходилось охотиться с большой секирой, которую я
заточил с обеих сторон и слегка зазубрил. Так что с двадцати шагов, я
легко мог поразить цель, а с тяжелым куском металла в боку, ноад успевал
сделать всего несколько шагов. Со временем мое охотничье мастерство
возросло. Рука окрепла, броски стали точнее, а расстояние, с которого я
мог поразить дичь, выросло вдвое. Мяса одного животного мне
хватало на неделю, но я не мог его сохранить — здесь не было ни
холодильника, ни даже прохладного подвала. Приходилось есть от пуза.
Потом я подумал, что можно коптить мясо, чтобы хоть как-то сохранить
его, но уже через неделю заработал изжогу. Избавляться от
излишков провизии казалось расточительством, и я попытал счастья,
предложив свежее мясо ближайшему соседу бесплатно. Тот недоверчиво
осмотрел меня с ног до головы, принюхался к ещё пахнущей кровью плоти. Я
объяснил ему причину моего поступка и даже срезал с куска мяса
небольшой ломтик, разжевал его и проглотил. Только после этого новый
приятель принял от меня подарок. В следующий раз я принес ему кусок
побольше, и он поинтересовался, не нужно ли мне чего. Он сказал, что
видел, как я пришел в селение налегке, а в доме, в котором я живу, не
было ничего, потому что когда исчез его хозяин, остальные жители
растащили его скудное добро по своим домам. Он предложил мне кровать, и я
согласился. Вдвоем мы затащили ее ко мне на чердак. Кроме
соседа, я ни с кем больше не общался, а когда я пришел к нему в
следующий раз, его не оказалось дома. Я зашел попозже, через день, через
два, но его по-прежнему не было дома. Дверь в его дом оказалась не
заперта; я вошел и осмотрелся. Глаза быстро привыкли к полумраку, и я
осторожно пошёл изучать внутреннее убранство жилища. Со времени, когда
мы выносили кровать, здесь ничего не изменилось, и мои поиски не дали
никаких результатов, а спрашивать у других жителей я не стал. Дело
близилось к ночи, и пора было собираться на охоту. Шел я долго и
внимательно прислушивался к каждому шороху. От ходьбы внаклонку заболела
спина, но возвращаться без добычи я не собирался. Наконец я нашел следы
недавно прошедшего здесь стада и двинулся за ним, стараясь издавать как
можно меньше шума. Ветер дул мне в лицо, и я почувствовал запах шерсти
ноадов. Ползком забравшись на небольшой пригорок, я разглядел нескольких
животных, выбрал цель и приготовился к броску, но вдруг что-то спугнуло
их, а я почувствовал, как в мою шею что-то вонзилось. Я резко подскочил
и схватился за шею. Между моими пальцами оказалось что-то холодное и
гладкое. Сознание стало медленно отключаться, я упал на колени и выронил
оружие. По всему телу разливалась приятная усталость, и я медленно
завалился на правый бок, стараясь избежать падения головой на камень.
Перед тем, как мои глаза закрылись, я увидел три пары отливающих
металлом сапог крохотного размера, появившихся напротив моего лица. Меня
бесцеремонно ткнули чем-то острым, потом еще раз, но я уже никак не
реагировал. Наступила тишина, и перед тем как провалиться в небытие, я
попрощался с жизнью. А так хотелось жить...
Vova
