Запутавшись в речах богини Кали,
Я пробовал дышать сквозь жабры рабьи.
Пока ее уста мне предрекали
Безденежье, безделье и безбабье.
Но я доволен был любым уделом,
Вычерпывал и тратил сколько было.
И даже если смерть меня хотела,
Моя любовь всегда меня хранила.
От черных дел и неразумных трат,
От адских петель в скрипе райских врат…
Те петли смазав маслом, но не мылом,
Я пробовал уйти и отвертеться.
Но оказалось, что не тут-то было -
Какая цель, такие к ней и средства.
Все, что я делал, становилось словом,
Танцующим вприсядку под ногами.
И некая священная корова
Преподнесла мне рог с тремя бобами.
И я бежал стеблями тех бобов
Долой от антиподовых богов…
Искать вину в других не лучший способ,
Скорбь получаешь к истине в довесок.
И тот, кто мне вручал дорожный посох
Остерегал клевать на мелких бесов.
Он говорил: "Колени не подмога.
Любви достоин тот, кто гибнет стоя".
Он повторял: "Когда мы смотрим в оба,
То видим только зеркало кривое".
И в тех местах, где оптика лгала,
Я выпрямлял собою зеркала…
Сквозь кегельбан разбросанных кумиров,
Все виделось в какой-то мутной тризне.
И брошенный наверх шипами мира,
Я расписался в моноатеизме.
Делю свой ужин с сытыми врагами,
Которые и с ним запанибрата, но
Неужто в этом скорбном балагане,
Еще никто не умирал от мата?
Я буду первым, если захочу
Поставить не на свет, а на свечу…
Бобы истлели, затекли колени,
И легкость на подъем разъела жабры.
Враги дострочно полегли от лени,
Задушенные собственною жабой.
Шипы завяли, муки притерпелись,
Дела свелись не только к песнопенью,
Все средства сочтены, и даже ересь
Является отныне лишь ступенью.
Теперь я ближе, нежели тогда
Сомненья укрепляют города…
Vova
