Небо бежевое, бережно держа в руках,
Не замечал, как сквозь пальцы, талантом в прах.
Пахнет парою, пар, пара нормальных строк,
Я не больного разума, ведущий монолог.
Сам с собой силуэтом, собаки серой,
Силою Серафима, смотрящего на стены
Серебром солнечным, сияют слепо.
Божественно красив, но для себя нелепо,
Судьба поэта видимо несущий, истину.
Не воздухом он дышит, чернилами и листьями,
Изгнаны из общества, измен, он изменился.
В кубе печальных стен, украсил плен картинами,
Рисуя сном, Пикассо galena mane radon.
Порою видит дом, отца и мать
Остановив мир, он лег поспать, чтобы на утро встать,
И вновь следить за небом, иллюзия оттенков.
С цепи тебе он предан, как девушке, как богу
Как идеи, он умирал, с сигаретой, последней тлея.
А я ходил аллеями опавших крон, слезами музы
Подкармливая диктофон, пересечен Рубикон.
И истечен срок, я не больного разума ведущий монолог.
Щелистом шоссе, и шепотом шатенки,
Шампанскими, Шатэ, крыла шизофрения.
Шелком, Шопен играл, окрашивая оттенки,
И бежевое небо, расправляло крылья.
Шелестом шагов, шлифуя намо Jeffry shoos’a,
Шумев, шатая кредо немного шаловливо.
Открывает панорама, не монолог больного
Бежевое небо.
Щелистом шоссе, и шепотом шатенки,
Шампанскими, Шатэ, крыла шизофрения.
Шелком, Шопен играл, окрашивая оттенки,
И бежевое небо, расправляло крылья.
Шелестом шагов, шлифуя намо Jeffry shoos’a,
Шумев, шатая кредо немного шаловливо.
Открывает панорама, не монолог больного
Бежевое небо.
Vova
