Я тебя ненавижу-вижу, Но ко мне ты все ближе, ближе. Ты меня ненавидишь, но, но, но, Но ко мне ты все ближе все равно. Я тебя ненавижу-вижу, Но ко мне ты все ближе, ближе. Ты меня ненавидишь, но, но, но, Но ко мне ты все ближе все равно.(c)
Агата Кристи
Бесконечные крики, бесполезные, уже не имеющие силы, по-маггловски пустые проклятия, гневные письма, демонстративные уходы и пафосные надписи помадой на зеркалах.
Сириус морщится. Пусть голос Беллатрикс звенит от гнева, а губы, прикушенные до крови, нервно дрожат, он знает, что в ее жестах нет привычной одержимости, нет больше сумасшедшего запала, направлявшего когда-то каждый ее шаг. Он знает, что это лишь механика, все это – каждое слово, каждый жест, даже блеск в глазах — лишь до омерзения привычная, тысячу раз проигранная роль, их глупый, но необходимый ритуал. Он и сам не задумывается над своими ответами на ее отрывистые реплики, зная, что говорит то, что она хочет услышать. Они уже тысячу раз проигрывали перед несуществующими зрителями эту сцену – ссоры, обвинения, разрыв навеки, хлопок двери – дрожащие стекла перед уходом в пустоту.
Не нужно даже думать, пытаться предугадать ее действия. Они давно написаны ими самими в несуществующем сценарии. Сейчас она сбежит и пойдет мести грязные улицы остатками длинного платья, некогда бывшего изысканным нарядом потомственной аристократки, а ныне – нелепым черным одеянием, покрытым пылью нищих улиц убогого магловского квартала, изорванным от ее бесчисленных падений на неровную, кое-как отстроенную мостовую, прожженным пеплом от сигарет, которые Белла тайно крадет у него, не зная, что он давно раскусил все ее уловки. По ее словам, каждая ночь – особенная. Плевать, что ни одна не отличается от другой. Каждый раз она обещает уйти навсегда, оставив Сириуса наедине с темнотой маггловского дома, в компании дешевых сигарет и гадкой выпивки.
А на рассвете она всегда возвращается, измученная и усталая, забыв все свои слова. Бездумно, она прокрадывается в его спальню и машинально ложится рядом с ним, а Сириус, сонный, ничего не понимающий, так же механически обнимает ее, проваливаясь в вязкую теплоту до следующего представления.
Беллатрикс превратила их жизнь в бесконечную мелодраму, где каждую секунду проигрывается один лишь эпизод.
А ведь Беллатрикс ненавидит сопливые любовные романы, но с остервенением читает их целыми сутками. Пытаясь забыться в книгах, она проглатывает их одну за другой, шипя на глупых героинь и бездарных авторов. Любовные романы и контркультура – все, что ей остается. Беллатрикс не может читать маггловское фэнтази, каждое упоминание магии вызывает у нее дрожь, истерику и слезы зависти, которые она тщетно пытается скрыть. А классические романы заставляют ее вспомнить свой собственный дом, в который нет дороги назад. Она рвет эти книги в клочь, а осознание того, что теперь она не сможет сделать это с помощью магии, заставляет ее ненавидеть их еще сильнее. Сириус украдкой наблюдает за ней, видя как дергаются ее руки, на секунду замирая перед тем, как порвать очередную страницу. Он видит, как она привычно пытается найти в кармане палочку, бережно хранимую несмотря на всю бесполезность, как выкрикивает заклятья, не вызывающие даже искр и дыма. Как ошарашено, непонимающе она смотрит на собственные ладони, способные лишь на нелепые жесты неудачливого фокусника. Она ошарашена тем, что сейчас должна применить физическое усилие, вместо одного лишь желания, которому прежде повиновалась палочка. Как злобно она кусает свои губы, больше не способные оживить мертвый язык, прежде творивший чудеса.
Беллатрикс, несмотря на все свои попытки казаться роковой женщиной, всегда была книжным червем. Она наверняка скучает по библиотеке Блэков, полной диковинных фолиантов, но запрещает себе даже думать о них, зная, что ни одна книга не отроется сквибу. Она пытается заполнить ноющую пустоту внутри сентиментальными историями и увлекательными рассказами о жизни низов, в которую они с Сириусом оказались вовлечены, но ее натура, впитавшая магию с молоком матери, отвергает их. Выливаясь на Сириуса в причудливом сочетании этих странных жанров.
-Я тебя ненавижу!
— Сколько ты еще будешь это повторять?
Все привычно, знакомо, ожидаемо. Его губы привычно кривятся, ее руки привычно ищут что-то стеклянное, но с каждым днем в доме все меньше предметов, которые она с пафосной яростью могла бы разбить о стенку. Сириус видит, как Белла нервно осматривает комнату, а ее лицо искажает сожаление, наверняка вызванное тем, что она не может больше произнести репаро. Ему даже немного жаль кузину. Какой бы невыносимой она ни была, она слаба. Магический мир больше не ее дом, а здесь она беспомощна. Любой маггловский изыск вызывает у нее страх и непонимание, тщательно скрываемое под маской презрения. Белые, тонкие руки не предназначены для работы. Она никогда не держала в них ничего, кроме книги или палочки. Хотя нет, держала. Но это слишком интимно.
— Из-за тебя я здесь! – кричит Белла, отвернувшись. А Сириус не сомневается, что она сейчас утирает слезы, — это ты лишил меня магии! Сука!
Сириус делает ей ехидное замечание о том, что ее речь не соответствует речи благовоспитанной леди, получая в ответ поток ругательств и напоминаний о произошедшем.
Беллатрикс кричит, а Сириус почти отключается, отхлебнув еще один долгий глоток виски. Уже не огневиски. В первый же раз, когда он притащил в их новый дом любезно подаренную Ремусом бутылку магического напитка, он получил скандал, стоивший им несколько зеркал и большую часть посуды. Спустя пять минут он мысленно отключился от разговора, уже зная наперед каждую реплику. Он устал. Он слишком устал. Но он не готов был признать свое поражение. Огненные знаки, они желали сжечь друг друга, поглотив чужое пламя. Он не мог позволить себе сдаться. А она? Она кричала, бесилась, сгорая в своей ненависти, но Сириус чувствовал, что скоро это пламя поглотит ее саму, а сейчас Белла отдает ему последние искры, прежде чем, шипя, погаснуть. Ее источником была вера в свою избранность, свою магию, а сейчас она оказалась лишена этого дара. А видеть хоть что-то, напоминающее о прежней жизни, было для нее слишком тяжким испытанием. Она тлела, как уголек. Знала ли Беллатрикс, что заставляя его испытывать злость, дает ему силы?
Конечно, знала. Так уж у них повелось. Он и не знал, что привычный спор и подзуживание Джеймса выльются в зависимость, которую он пронесет через всю свою жизнь.
Сперва это было забавно. От любого его слова о любви к магглам она вспыхивала, как спичка, заводясь фразами о чистоте крови. Он слышал их немало, но если слова матери вызывали лишь злость, то слова Беллы развлекали его. Он и сам не понял, когда это стало потребностью. Когда он понял, что в ответ на свои рассуждения, он хочет услышать не подобострастные кивки, а дерзкие, наивные, но горячие возражения? Когда он понял, что кузина не просто забавный соперник, а красивая, яростная девушка? Когда он впервые заткнул ее не грубостью, а злобным, диким поцелуем? В школе, принимая решение о побеге, он думал, что Белла вросла в него своими дерзкими высказываниями, но позже понял, что та была с ним свою жизнь. Будто заветные слова пробудили магию крови, которую никто не в силах преодолеть.
— Ты будешь жить здесь со своей девушкой?— старый знакомый усмехнулся, глядя как Сириус сжимает в своей руке руку Беллы, пытавшейся с помощью нелепого длинного шарфа спрятаться от привычного холода окраин Лондона.
Сириусу захотелось дать ему по лицу, стерев ехидную улыбку. Но, увы, он слишком зависел от старых, заведенных еще во время своего ухода из дома, связей. Слишком многих трудов ему стоило найти этот дом. А ведь будь у них хоть капля волшебной силы, простая алохомора и парочка запирающих заклятий легко решили бы все их проблемы.
— Так это твоя девушка? – снова усмехался бывший друг, имени которого Сириус никак не мог вспомнить.
Беллатрикс почти прокусила ткань плаща, пытаясь сдержать все свои ехидные замечания, которые она готова была обрушить на этого недалекого юношу. Взамен утраченных заклятий. А Сириус тупо кивнул, не зная, что ему ответить.
Девушка? Нет, никогда! Любовница. Сука. Мучительница. Возлюбленная. Но только не девушка, только не жена. Никаких глупых статусов для этих ненормальных отношений.
Расплескивая виски на свои руки, губы, платье, она говорит о ненависти. А догадывается ли Белла, что Сириус возненавидел ее задолго до того, как увидел впервые? Мерлин знает, чего добивалась мать, сотни раз повторяя ее имя. Начиная с самого детства Вальбурга, отчитывая его за очередную шалость, непременное ставила ему в пример кузину, которую он ни разу не видел, но уже успел возненавидеть ее со всей горячностью, на которую только способно детское сердце. Сириус совсем не ничего не знал о ней, но вовсе не горел желанием с ней познакомиться. Мальчику довольно долго удавалось увиливать от посещений многочисленных родственников, благо, в доме было достаточно потайных комнат и темных уголков, но это не могло длиться вечно. Сириус не сомневался в том, что мать предпочла бы запереть его в доме и никогда не показывать никому, сделав вид, что у нее только один сын, но дань традициям обязывала ее совершать неизменные визиты, от которых ей хотелось провалиться под землю от стыда. А сам виновник ее проблем, непослушный ребенок, отчаянно думал о том, как бы поскорее удрать от дяди и тети. Он не сомневался, что в их доме он будет испытывать только злость и скуку. Оптимизма ему не добавляла и встреча с кузиной Беллатрикс, обещанная его взвинченной матерью. Воображение рисовало вторую Вальбургу, лицемерную и жеманную. А может, кузина будет такой же соплей и рохлей, как его родной брат Регулус, гордость матери, существо способное лишь безропотно выполнять все, что ему говорят, и заискивающе улыбаться? Но Белла оказалась совсем иной – искренней и пылающей, дерзкой девчонкой, обладающей острым язычком и неизменным блеском в глазах. Вопреки всему, Беллатрикс была похожа на него самого. Вот только они стояли по разные полюса этой нелепой, возведенной задолго до их рождения баррикады, равно готовые раздирать глотки и руки, пытаясь доказать свою правду, в которую отчаянно верили. Но тогда, будучи ребенком, он еще не понимал всего этого. На тот момент его волновало лишь то, что все оказалось не так страшно, как он ожидал. Он ведь всегда рад был поспорить, это было весело. Мать даже похвалила его за то, что сумел найти с кузиной общий язык, если конечно можно было так назвать их шумную детскую перепалку. Слушая непривычные похвалы, Сириус мстительно улыбался, радуясь, что матери не удалось его наказать.
Вдохновленная первым успехом, Вальбурга решила, что лучшего способа вразумить ее сына не найти и теперь старалась сделать все, чтобы Сириус и Белла виделись как можно чаще. Он и сам уже успел забыть, когда последний раз проводил каникулы дома – мать отправляла его к тете и дяде при первой же удобной возможности. А Сириус в общем-то и не возражал. Конечно, общество кузины с неизменными подколками и вызывающими зубной скрежет фразами о чистоте крови не шло ни в какое сравнение с шалостями, которые они могли бы на пару с Джеймсом устроить в Поттер-мэноре или Хогвартсе, однако было куда приятнее, чем задушевные разговоры с матерью, от которых Сириус готов был завыть не хуже Люпина. А в разговорах с Беллатрикс он находил своеобразное очарование. С кем еще можно враждовать так отчаянно? Сопливус, которого он с друзьями отчаянно задирал в школе, не вызывал у него интереса. Нелепое создание в обносках, не видящее ничего дальше котла со своими обожаемым зельями – Сириус тратил на него время исключительно от скуки. Регулус? Какие уж тут споры, брат способен лишь жаловаться мамочке. А вот Белла… Он почти никогда не воспринимал ее слова всерьез, считая их лишь вбитыми ей в голову стереотипам, но то, как она спорила, вызывало у него бешеный восторг. Сириус не знал, чего от нее ожидать – разъяренная Беллатрикс, исчерпав все свои аргументы, могла накинуться на него с яростным воплем, бросая на ходу заклятья или предметы, что попадались ей под руку. Беллатрикс не сдастся никогда – и это веселило его и вызывало невольное восхищение. Сириус всегда возвращался домой в радостном возбуждении, смакуя подробности очередной ссоры, о которой он непременно должен с хихиканьем рассказать Джеймсу.
И это не укрылось от глаз его матери. Когда они стали старше, она все чаще и чаще начала повторять, что кузина могла бы стать для него идеальной женой, а Сириус ненавидел ее за это еще сильнее. А ведь это мать, презирающая непутевого сына и восхищающаяся идеальной племянницей, толкнула их друг к другу. Она так рьяно произносила пламенные речи о том, что лучшей жены ему не найти, что Сириус всерьез начал опасаться, как бы его не решили с ней сосватать, по примеру родителей-кузенов. Помолвка Беллы с Рудольфусом, таким же чопорным недотепой, развеяла его страхи и заставила Вальбургу прикусить язык. Но у нее возник иной план.
План, о котором Сириус узнал с помощью простого подслушивания под дверью гостиной, из которой мать яростно выставила его под предлогом того, что хочет серьезно поговорить с Беллатрикс, оказался предельно прост. И стоило ради этого рисковать, применяя доверенное ему Джеймсом хитрое заклинание? Эффект был непредсказуем, Сириус мог бы покрыться щупальцами или провести остаток жизни в виде насекомого и ради чего? Ради того, чтобы увидеть, как мать, тщательно прикладывая к сухим глазам платок, жалуется на него сочувственно кивающей Белле?
Сириус фыркал, глядя на то, как притворно убивается мать, описывая в красках свое разочарование никчемным сыном, а Беллатрикс не знает, куда деться от смущения. Он не знал, что она это умеет. Чай давно остыл, а Вальбурга все продолжала свою речь, слезно умоляя девушку перевоспитать его, убеждая, что только она одна на свете способна заставить Сириуса взяться за ум. Вальбруга почти рыдала, уговаривая племянницу позаботиться о нем. Спасти его. Смешно. А Беллатрикс, желая доказать свою верность семье, горячо обещала исполнить эту просьбу, убеждая тетю в своей преданности. Сириус лишь хмыкал. Неужели кузина не замечала в глазах Вальбурги хищного блеска, не видела довольной хищной улыбки? Как можно придумать подобную глупость? Разве можно в нее поверить?
Он ожидал от матери большего.
Сириус скрылся в своей комнате, радостно насвистывая. Он и не сомневался, что Беллатрикс, которую он столько раз доводил до белого каления, утроит ему выволочку за странную придурь матери, чем доставит ему несколько приятных минут.
Интересно, а что думала об этом сама Беллатрикс? Когда-то давно, перед тем, как потерять ее, Сириус напомнил ей об их детских ссорах. Тогда она лишь улыбнулась, сказав, что ей они тоже казались отличным средством избавиться от скуки.
Но этот момент был лишь песчинкой в вихре времени, затерянной между настоящим, тонувшем в тоске, и прошлым с матерью с ее вечными придирками и глупыми идеями.
Сириусу и в страшном сне не могло присниться, что Вальбурга добьется успеха. Однако кузину эта идея неожиданно воодушевила. Она следовала плану с фанатизмом, не умея действовать по-иному. Если раньше их школьное общение ограничивалось лишь язвительными взглядами, брошенными друг другу с разных концов большого зала, то сейчас Беллатрикс решила стать его постоянным спутником. Она подкрадывалась к нему, оказываясь рядом в самые неподходящие моменты. Будто она следила за ним. Теперь перед глазами Сириуса постоянно мелькало сочетание серебра и зелени, так резко разбивающее привычную багрово-золотую гамму. А в ушах постоянно звенел ее голос, комментирующий каждое его действие. Она всегда была рядом, игнорируя любые его попытки от нее сбежать. Везде и всегда, каждую секунду. Беллатрикс улыбалась, наблюдая из путанных хогвартских коридоров за его попытками напакостить Сопливусу. Она вклинивалась в разговоры их дружной четверки, наплевав на то, что они пытаются уединиться, выскакивая как черт из табакерки. Она сидела рядом с ним, язвительно смеясь над тем, как он вручную полирует котлы, наказанный за очередную шутку. Как верная тень, только своенравная и не умеющая молчать. Она взялась за благородное дело, призванное поставить брата на пусть истинный так рьяно, что Сириус поклялся бы, что Белла перешла бы и на Гриффиндор, будь у нее такая возможность.
Впрочем, Сириус не мог отрицать, что факультет Годрика принял бы ее. Смелости Беллатрикс схватило бы на десять львят. А благородство? У нее оно было, только особое, извращенное воспитанием и приверженностью идеям Блэков.
И именно оно толкало Беллу на так надоевшую ему слежку. Было видно, что девушка порядком устала терпеть строптивого кузена, чьему терпению быстро пришел конец. Но ради слова, данного его матери, она не отступит. Он не смог бы от нее избавиться – нравоучения и перепалки, в которых Беллатрикс оказывалась на редкость упрямым и дерзким соперником, стали неизменной частью его жизни. Как и фырканье и сочувствующие взгляды мародеров, которые тоже оказались не в силах умерить ее пыл. Она будто стала пятой в неразлучной четверке, но сеяла лишь разлад. От нее доставалось всем – даже Джеймсу. Сириус бесился, чувствуя себя мышью, за которой увязалась жирная ловкая кошка. И это при его анимагической форме! Смех сменился яростью, рассказы о ней превратились в забавных баек в сплошные злобные жалобы. Она перестала быть для него источником адреналина, став причиной вечного раздражения. Из почти любимой соперницы Белла превратилась для него в невыносимую, надоедливую надзирательницу. Ее было слишком много. Если их общение – наркотик, то у него была передозировка из-за которой его выворачивало наизнанку. Теперь он не понимал, как она могла изредка вызывать у него симпатию, сейчас хотелось лишь освободиться от нее навсегда.
Тогда у него и возник этот казавшийся гениальным план. Если нельзя от нее избавиться, то можно ведь ее переиграть? Перетянуть Беллатрикс на свою сторону – разве ей более эффективный способ мести? По меркам магического мира Белла была невинна. Менять любовников? Да пожалуйста! Непростительные заклятья? Без проблем! Убивать магглов? Легко!
Лишь одно могло испортить светлый образ его кузины – запятнать ее связью с маггловским миром.
И он хотел заставить ее сделать это.
— Иди сюда, — шепчет Сириус, глотая дым.
Беллатрикс нерешительно крадется к занятому кузеном дивану, а потом осторожно опускается рядом с Сириусом на продавленное сидение.
Сириус берет ее за подбородок, привлекая к себе, а после выпускает в ее полуоткрытые губы струйку ментолового дыма. Сириус видит, что Белла хочет возразить, но не успевает это сделать, принимая дым своими губами. А после, прикасаясь к губам кузена, выдыхает дым обратно, в его губы. Сириус хочет напомнить Белле о притворной ненависти к маггловским привычкам, но вместо этого целует ее, яростно и жадно. Они играют дымом, перекидывая друг другу и стирая его с губ своего вечного соперника.
— Нравится?
— Да, — отрешенно произносит Белла, гоняя дым по легким.
— А говорила, это только для магглов.
Белла дает ему звонкую пощечину, а после берет еще одну сигарету.
Сириус смеется, ожидая нового удара.
— Будто ты делаешь это в первый раз?
Беллатрикс прожигает его глазами, кусает губы, но молчит.
Тогда, в школе, она с готовностью исполняла возложенную на нее миссию, а Сириус этим пользовался. Если ей так хотелось стать его надсмотрщицей, его тенью, то почему бы не дать ей шанс? Почему бы не обратить раздражение в смех, к которому он привык? А какое было бы лицо у его дорогой матушки… Игра стоила свеч. Она одним махом смог отомстить бы им обеим.
Если Белла так жаждет быть частью его жизни, то пусть увидит ее во всей красе. С одобрения Джеймса Сириус начал претворять свои намеренья в жизнь. Он и сам не знал, во что собирается ввязаться, но ради кузины готов был рискнуть. В конце концов, разве кто-то может знать способ сбежать из школы лучшего него, создателя карты мародеров?
Неформальный Лондон, о котором Сириус мечтал уже долгое время, открыл им свои объятия. Каждый день они проживали будто две жизни. Утром они вели себя, как обычные студенты. А ночью он тащил упирающуюся Беллатрикс за собой по тайным ходам в запретный лес, где кончался запрет на аппарацию. Все это непременно сопровождалось ее уговорами вернуться и его ехидными предложениями отправить ее обратно, на которые она отвечала яростным отказом. Хлопок перемещения открывал им другое, прежде незнакомое пространство, где жизнь текла по чуждым маггловским законам. Сириус жадно рвался в этот мир, наполненный рок-музыкой и ревом мотоциклов, ночными прогулками и пьяными драками, дешевым алкоголем и прокуренными барами, лицами людей с броской раскраской, от которой у Беллатрикс пестрело в глазах. Школьная мантия Сириуса сменялась на наряды из кожи и металла, вызывавшие у Беллы новую бурю возмущения.
Сириуса искренне забавлял вид ее искривившегося в презрительной гримасе лица, когда она гуляла с ним по маггловским улицам, демонстрируя всему миру отвращение и непонимание того, как она здесь оказалась. Ради долга Вальбурге она шла за ним в маггловский Лондон, открывавшийся им во всем его гранях. А Сириус изгалялся вовсю, таская ее в места, одно хуже другого, коли ей так хочется его сопровождать. Бедной Беллатрикс приходилось слышать такие слова, от которых даже уши малолетнего хулигана свернулись бы в трубочку, что уж тут говорить о благородной леди. Было видно, что она с трудом удерживается от желания не спалить очередной бар, в который он ее затаскивал, игриво предлагая сигареты и крепкие напитки. Беллатрикс стыдила его, произнося речи, которым позавидовала бы сама Вальбурга, а Сириус искренне наслаждался свободой и победой над своей благородной сестрой, вынужденной ради него шататься по дешевым забегаловкам и сомнительным барам, где грохот музыки заглушал ее нравоучения.
И маггловские неформалы всех мастей казались ему вполне симпатичными. В их словах о свободе он слышал отзвуки собственных мыслей.
Сириус втягивал ее в водоворот уличной жизни, заставляя общаться с новообретенными друзьями, на которых Белла с радостью бы наложила круцио. Еще больше его веселило то, как она пытается общаться с ними. Своей наглостью и развязностью они повергало Беллу в такой шок, что она вцеплялась ему в руку, а после лишь злобно шипела, когда он напоминал ей об этом. Ее злило нахальное дружелюбие с которым они относились с ней, а уж то, что они окрестили ее девушкой Сириуса и вовсе вызывало бешенство. А Сириус искренне наслаждался, наблюдая за Беллой. Она не могла понять, почему они с такой готовностью приняли ее в свою компанию, почему ее злой язык вызывает у них не отвращение, а симпатию. Белла и не подозревала, что ее привычный внешний вид будет вызывать восторг у неформалов, заставляя их восхищаться ее вкусом и смелостью. Сириус тогда заметил, что почти гордиться сестренкой, когда приятели говорили ему о том, какая редкостная стерва его девушка. Ее шок, злость, ненависть, бешенство, истерики разжигали его кровь, наполняя ее адреналином.
Сперва ему казалось, что он ломает ее, на слабо заставляя выпить жуткий коктейль или затянуться маггловской сигаретой. Вся жизнь казалось ему восхитительной, счастливой игрой, а вид разъяренной кузины, сидящей в неподобающем им обоим месте, добавлял игре остроты. Но смех над Беллой был для него лишь утешительным призом. Главной наградой стало бы признание того, что она любит этого мир. Он и сам удивился, почему эта мысль не пришла ему в голову раньше. Ему казалось, что он сломает ее, отомстит за наглые попытки изменить его жизнь, заставив сказать эти заветные слова. Она должна полюбить эти невиданные ей развлечения, дикую музыку и глупые выходки.
Теперь он сменил тактику. Он радостно поддержал эту навязанную глупую игру в любовников, отвешивая ей комплименты, от которых она свирепела, однако любезно принимала их. Он больше не смеялся над ней, сменив издевки на восхищение. Он больше не хотел приводить ее в ужас, теперь он его целью стало не напугать ее нищетой и грязью, а показать, какой за всем этим скрывается блеск. Он колдовал при магглах, заставляя их выть от восторга, а на неодобрение Беллатрикс отвечал ей, что не боится тех, кто намного ниже и слабее их. На это Белле ничего было ответить, она лишь улыбалась, думая, что кузен начал исправляться. Он думал, что немного разбавив магией столь отвратительный мир, сделает его для нее привлекательным. И не ошибся. Все чаще под маской злости прорисовывался восторг.
Когда же он понял, что бешенные тусовки и дикие выходки уже не приносят ему удовольствия, если их не сопровождают злобные комментарии? Когда же он осознал, что похвала маггловских друзей ничто по сравнению с ее ехидством? Сириус и сам испугался того, что у него не было никакого желания совершать вылазку, если рядом не будет Беллы. Он не хотел делать что-то, если знал, что не услышит ее пламенную речь. Когда?
Быть может после первого полета на его мотоцикле, когда он почти силой затащил упирающуюся Беллу на маггловское изобретение. Она ругалась и визжала, обещая его немедленное заавадить, едва они коснуться земли. Но по возвращению на твердую почву ее упреки сменились искренним, счастливым смехом, которого он прежде от нее не слышал. Теперь без ее смеха любимая музыка превращалась в фальшивую мелодию, а мечты о свободе – глупостью.
Наверно именно тогда, обнимая Беллу, даже не пытающуюся по привычке скинуть его руки, он понял, что пытаясь заставить ее полюбить этот мир, сам полюбил ее, со всеми принципами и язвительными комментариями. Глядя на нее глазами приятелей, он и сам увидел по-другому, открывая для себя ее черты, что прежде не замечал. Чувствуя, как она дрожит всем телом после полета, Сириус понял, что не хочет ломать ее. Он хочет сломить в ней лишь оболочку, образ, броню, что ей навязала семья. Он по-прежнему хотел, чтобы она полюбила его мир, но не ради того, чтобы унизить ее. А ради того, чтобы она осталась с ним. Ее голос стал неизменным эхом, без которого его собственные мысли оказывались лепетом.
Игра в любовников стала настоящей. Сириус понятия не имел, как Белла воспринимает их отношения, вышедшие за всякие рамки родства, но просто наслаждался ее поцелуями, перетекающими в обжигающие укусы. Все, что она теперь немного сдерживала на словах, выливалось на него с лихвой в постели, заставляя его содрогаться от касаний ее ногтей, острых, как лезвия.
Теперь Сириус уже не закатывался презрительным смехом, видя, как Белла робко подпевает прежде бесившим ее мелодиям, а ласково подбадривал ее. А при виде того, с каким восторгом она смотрит на то, как он с помощью колдовства устраивает мелкие пакости, по его телу разливалось тепло. Маггловский мир, слегка раскрашенный колдовством, может и не был для Беллы идеальным, но манил ее, Сириус был в этом уверен.
Но Сириус понимал, что праздновать победу рано. Он искреннее думал, что смог обуздать ее, а Белла, напротив, думала, что покорила его. Огонь страсти сменялся пламенем ссор. Не желая расставаться, они желали каждый перетянуть другого на свою сторону. Беллатрикс уже не плевалась ядом, но просила прекратить его развлечение. Она потихоньку оттаивала, но принципы семьи, которой она в отличие от него дорожила, остались при ней. И Сириус решился на отчаянный шаг, привычно ожидая, что Белла пойдет за ним. Он решил порвать с семьей окончательно. Он сломал Беллу, но совсем не так, как хотел. Быть может, сердце ее и оказалось разбитым, но броня осталась целой.
Что она делала все это время? Андромеда, получавшая редкие письма от Нарциссы, рассказывала ему, как Белла сходила с ума. Она стала похожей на драную, дикую кошку, готовую растерзать любого, кто посмеет к ней подойти, своими коготками. Она терзала и себя, прижигая себе сигаретами руки, режа их лезвием и заливая по полной потери чувствительности руки алкоголем. Она послала Вальбургу с ее просьбами к чертям, и мать настолько обиделась, что даже не присутствовала на ее свадьбе, о которой он узнал из письма, которое немедленно порвал.
Сейчас Сириус понимал, что лучше бы она снова силой взвалил ее на мотоцикл. Но тогда его жгла злость за то, что верная тень покинула его в самый тяжелый момент. Он окончательно вернулся к друзьям-магглам, заливая ее потерю под их дружеские насмешки о том, что он потерял такую шикарную девушку. Он скучал по ее злым словам, срываясь на Джеймсе, который никак не мог понять, почему Сириус скучает по той, что еще недавно портила ему жизнь напыщенными речами. Джеймс шутливо поздравлял с его с избавлением, не замечая, как напрягаются кулаки его лучшего друга. Джеймс радовался за него, а Сириус отчаянно боролся с желанием хорошенько ему врезать.
А потом, спустя несколько лет, он заметил в толпе упивающихся знакомые шелковые волосы цвета вороного крыла и дикий кошачий взгляд, который не могла скрыть даже белая маска.
— Ты счастлив, да? – шипит Беллатрикс, — Ты так любил любил магглов, наверно ты в восторге от того, что стал одним из них? От того, что вернулся к своим маггловским друзьям?
По телу прокатывается волна наслаждения, что присуще лишь мазохистам, от того, что ее слова бьют в самое сердце. Он никогда не скажет ей о том, насколько она права. Сириус и сам не понимал, насколько магия была важна для него, пока не лишился своих чар. Он любил маггловский мир и ненавидел свою семейку, его привлекала маггловская свобода и неформальность. Но отказаться от магии навсегда даже не приходило ему в голову. Даже мысли такой не возникало. Она была его частью, без нее его юношеские выходки не стоили бы и ломаного гроша. Да и все, что он вытворял, он вытворял с помощью магии, даже не отдавая себе в этом отчета. Это было естественно, так же как дыхание. А сейчас из воздуха будто выкачали весь кислород, и больше нечему разжигать его пламя. Он больше не может дышать, искрить, гореть. Сейчас он скрепя сердце признал бы, что променял свою бурную юность на шанс вернуться под отчий кров. С глупыми законами, но с магической силой. Сириус ужасался тому, что и в правду начинал считать магглов низшими существами, отчаянно тоскуя по волшебству. А может всегда думал так, просто отрицал это в пику своей родне. Он ведь просто развлекался. Разве была для него лучшая награда, чем вид разъяренной родни?. Разве он согласился бы добровольно стать сквибом? Да никогда, и плевать, что мать тотчас же хватил бы удар от такого позора.
Он никогда не признается ей, насколько завидует ее крикам и истерикам. Она, не отрицавшая своего превосходства, имеет на это право. А он, защищавший магглов — нет. Вести себя, подобно Беллатрикс, — значит сдаться. А сдаться – значит заживо похоронить все то, что от него еще осталось.
Сириус был рад тому, что она так отчаянна, так ранена. Ее эмоцией, слез, ненависти хватало на двоих. Будто через нее он и сам выплескивает то, в чем не смеет признаться.
— А где твои друзья, Белла? Где твой муж? Где бы ты была без них? Где твой Лорд?
Теперь ее очередь отбивать удар. Она вздрагивает, ее плечи опускаются, а стакан едва не выпадает из ослабших рук. Сириусу даже жаль ее, он прекрасно понимает, что она чувствует. Преданная теми, с кем сражалась бок о бок, с кем рисковала жизнью и играла со смертью. А теперь все рухнуло, ее бросили те, с кем у нее были общие идеалы и вера. Так он чувствовал себя после смерти Джеймса, безвинно брошенный в Азкабан. Все друзья, за которых он готов был умереть, просто отвернулись от него из-за одного мгновения. Но тогда у него была цель. И магия. А сейчас они ее лишены. Они оба знают, что для Беллы нет пути назад. О том, что ее былые приятели будут поддерживать ее, не могло быть и речи. Сириус прекрасно понимал, что если те и станут искать ее, то лишь за тем, чтобы убить. Ведь она теперь хуже сквиба. Она бесполезна. Высшим милосердием для них стало бы ее убийство. А Лорд уже давно списал ее со счетов, забыв все былые заслуги.
— А твои? Где твой глупый Орден? Где твой великий Дамлдор?
Он мог бы ей ответить, но молчит, почти разрывая от напряжения кожу собственными ногтями. Сириусу приходили письма, которые он не читая сжигал. Он знал, что ни Гарри, ни Ремус, ни все остальные не отвернутся от него на этот раз, но принимать от них сочувствие, почти соболезнование, было выше его сил. Он слишком сильно скучал по магическому миру, чтобы хоть как-то соприкасаться с ним. Он никогда и подумать не мог бы, что потеря магии заставит его отвернуться от самых близких. Он никогда и предположить не мог, что сделает это из зависти. К их магии, к их нетронутой силе. Теперь он ничем не лучше их, у него даже нет права упрекать их. Он не мог жить без волшебства, как ни крути, слишком сильной была власть крови, в которой веками искрилась магия. Ее не победить простым упрямством. А насколько мучительно потерять способность к анимагии, которой он добивался с таким трудом? Потеря своей силы заставила его на все посмотреть по-другому. В глубине души признать правоту Беллы. Сделать немыслимый выбор.
Выбор, что привел к тому, что он заперся от всего мира в компании сумасшедшей сестры.
— Без них бы ты не выжила, моя дорогая. Напомнить?
— Что ж вы такого героического сделали? Ты так вообще бросился Лорду под ноги.О, велика заслуга! Давно бы так!
Сириус понимает, что они снова поменялись местами. В ней еще тлеют искры иронии.
Несмотря на тихо подкрадывающееся тепло, даруемое дешевым алкоголем, воспоминания остаются по-прежнему яркими и свежими. Сколько времени прошло с тех пор? Неделя? Месяц? Полгода? Год?
Бегство – единственное, что было разумным в их положении. Бежать через мелькающие коридоры министерства, не обращая внимания на ловушки и чудеса. Бежать, волоча за собой Беллу, готовую вот-вот лишиться чувств. Пожалуй, в это было и что-то хорошее. Будь в этой растерянной девушке хоть что-то от неистовой кузины, он бы не смог просто взять ее за руку и увести прочь. Но потеря магии, вполне ощущаемая телом, но еще не осознаваемая разумом, дала ему шанс. Беллатрикс, напуганная и сбитая с толку, сцепилась в его руку, покорно позволяя вести себя к выходу из этого лабиринта.
Ныла ли ее метка? Возможно, магия лишила ее и этого, потому что на ее лице при виде Темного Лорда, загоняющего его крестника в ловушку, отразился полный шок и непонимание. Залитый светом зал был худшей западней чем темные коридоры с сомнительными изобретениями. Сейчас он, лишенный магии, проиграл бы и первокурснику, а что уж и говорить о величайшем Темном Волшебнике, что любезно улыбался в другом конце зала, игриво направив на них палочку.
Но готовые вот-вот сорваться заклятья были предназначены вовсе не ему. Видимо, он уже сыграл свою роль и больше не представлял никакого интереса. Первая пытка поразила Беллатрикс, еле живую и беззащитную. Сколько бы он в своих запретных мечтах не пытал ее непросительным проклятьем собственными руками, он не мог позволить сделать это кому-то иному. В честном бою, один на один, у него не было шансов. Но сейчас у него была надежда. Забыв свою натуру, свое воспитание чистокровного волшебника, он бросился на Лорда чуть ли не с кулаками. Выиграть это битву? Нет, это и битвой не назвать. Драка? Пожалуй. Выиграть драку не было его целью. Сириус напал на Лорда с одной лишь целью – остановить его, дать время Беллатрикс. Ради этого он был готов забыть о гордости, по-женски царапая руки Лорда, вырывая у него палочку, дергая его за мантию в надежде сбить того с ног. Расчет оправдался – два тела сплелись в схватке на полу Атриума. Наверно, Гарри думал, что Сириус делает это ради него. Но, увы, Сириус и сам не желал признавать, что двигала им одна лишь мысль – лишь бы она была жива.
Момент, когда белые, змеиные руки Лорда сомкнулись на его шее, вовсе не был болезненным. Он был унизительным. Перед его глазами вновь вспыхнули забытые сцены – Орион, оплетающий его веревками и воющая о своем отвратительном наследнике Вальбурга. Боль приносило вовсе не жжение веревок и неспособность дышать, а осознание того, что ничто на свете не способно их остановить. Сириус задыхался не от кляпа, воткнутого в рот, а от понимания, что так будет всегда. Всю ночь, пока он не сдохнет, как забитая собака.
Родителям помешал Регулус.
Темному Лорду помешал Дамблдор.
Гарри был заворожен и испуган, но у Сириуса не было ни сил, ни времени спасать его. Он кинулся к Белле, а после тащил ее на себе к выходу, а потом они бежали по темным, холодным улицам. Она просила остановиться. Она просила аппарировать, не понимая, что они больше на это не способны. Сириус отнекивался, не желая объяснять ей причины.
А после того, как наконец рассказал ей правду, впервые в жизни не дразнил ее, не находил колких слов, а просто успокаивал, безропотно принимая на себя ее боль и гнев. Первый и последний раз в объятии была лишь нежность, а не страсть.
— Простишь меня за то, что я тебя спас?
— Спас? Это я тебя спасла!
Сириус слышит в ее голосе нотки отчаянья. Пусть победа в споре за ней, для самой Беллатрикс это признание – свидетельство поражения. Он читает сейчас ее мысли, как открытую книгу, зная, как она жалеет о том, что спасла его и ненавидит за то, что с ней стало. А еще больше ненавидит себя за то, что не жалеет об этой досадной ошибке. И о том, что не хочет ее исправлять.
Жалела бы – убила бы его. Он не раз видел, как она дрожащим руками пыталась насыпать в бутылку крысиный яд, а после, разрыдавшись, отбрасывала его прочь. Хотела бы – убила б давно. Перерезала бы горло или удушила, пока он спит. Исправила бы то, что спасая его, собственными руками обрекла себя на жизнь сквиба, где есть остались лишь алкоголь, грязные улицы и дешевые книги.
Все былые объятия меркли перед простым касанием ее руки, когда Белла, видя, как Сириус исчезает за Аркой, кинулась к нему и схватила его за запястье. Глухая стена, что Сириус возвел своим уходом, рухнула от одного движения ее руки. Именно она, а не Гарри, вытащила Сириуса из объятий пустоты, которые уже почти затянули его. Она вырвала Сириуса из небытия, сама прикоснувшись к нему. А ценой этого спасения стала для них потеря магии.
Спасла бы она его, зная заранее, чем это обернется?
Сириус не знал ответа на этот вопрос. Но слыша, как она, наконец, взорвалась окончательно, привычно обвиняя его во всем, начинал догадываться.
— Да, ты ведь спасла меня, — Сириус улыбается.
Беллатрикс нечего на это возразить.
— Я тебя ненавижу! Ты сломал мне жизнь!
Она спасла его и спасает до сих пор. Каждый день, произнося гневные реплики, проигрывая единственный жизненный сценарий. Магия ушла, а огонь старой вражды еще оставался неизменным, и, распаляя Беллу, Сириус разжигал в себе самом волю к жизни. Прежде ее злость толкала его на глупые подвиги, сейчас она одна на свете могла заставить его жить. Ненависть оказалась сильнее всего, и пусть она когда-то и сожжет их дотла, она заставляет их гореть. Ненависть еще пылала там, где обратились в дым надежды и мечты. Пока слова Беллы искрят яростью, он будет жить, что бы злить ее, потому, что не может проиграть ей. И она не может, и только этот круговорот заставляет крутиться колесо жизни.
Он знает, что неразумно использовать весь запас ее огня так резко, но прервать цикл хоть на секунду – значит умереть. Она не сможет гореть всегда, а без этого он не сможет ей больше отвечать. Ненависть не может быть вечной. Но сейчас они будут греться в обманчивых искрах этого костра. Сколько хватит упрямства и старых обид. Ее сила – как коробок спичек, который стоит беречь, а он безумно тратит его, понимая, что однажды чиркнет последней, после которой остается лишь серый дым тоски и сожалений. А сейчас он злит ее, в глубине души благодаря за весь этот цирк с прощальными записками и хлопаньем дверьми.
Ненависть наркотик, что туманит мысли, не позволяя отчаянию завладеть ими.
А когда они догорят, им остается лишь выпить крысиный яд, не таясь друг от друга.
А может, чиркнув спичкой, взамен былых заклятий, поджечь этот домик, выпустив угасшее пламя душ наружу.
Сириус откидывается на диван, делая вид, что не слушает ее. Обиженная, разъяренная, она хлопает дверью.
А по утру как всегда возвращается, притягивая Сириуса к тебе. Между ними снова происходит привычный диалог, в котором они лишь поочередно меняются репликами.
— Я тоже тебя люблю, — хмыкает Сириус.
— А я тебя ненавижу, — улыбается Беллатрикс, обнимая его.
И в этом смертельно надоевшем спектакле, который он будут играть, пока хватит сил, с одной лишь целью – выжить, это единственная импровизация.
Vova
