G, D, S, или Не выдумывай!

Дети. Какие же они всё-таки дети. Шумные, весёлые, шебутные. Каждый раз, когда Гарри приводит в дом свою компанию, под древней крышей поселяется радость, переполох, юность. Старые стены дрожат от смеха и громких споров, половицы скрипят от топота молодых резвых ног, стулья подворачивают ножки, когда на них плюхаются беспечно и непринуждённо, венецианские бокалы и фамильные фарфоровые чашки дрожат от страха разделить участь невезучих разбитых товарок. Тяжёлые шторы и выцветшие маркизы прячут пыль по углам: прибегут, разметают, выбьют старую печаль, возвышенное равнодушие и впустят в серые окна яркое солнце… или лунный чистый свет… Жизнь. Фамильный особняк Блэков с опаской относится к ней. Он её побаивается, он её… так ждёт…

Дети. Гарри и его друзья. Искренние, взволнованные, решительные. Настоящие гриффиндорцы. Хотят воевать, намерены сражаться, не собираются отступать, даже не помышляют о слабости. Дети, которым пришлось так рано повзрослеть. Победа! Они не сомневаются в ней. Они её уже почти схватили за хвост! И уже успели опьянеть от неё… От слабого эля, от вермутового компота, от глинтвейна, от кальвадоса… и от победы над Тьмой…

Гарри приводит своих друзей, и они устраивают гриффиндорские вечеринки: споры, лозунги, грандиозные планы, судьбоносные решения, музыка, танцы, выпивка, блеск юных глаз, поцелуи под утро по углам… Мне так странно наблюдать за ними. Вспоминать, сравнивать… Мы в их возрасте были другие. Мы в то время ещё не знали, что такое война. И мир, расколотый надвое: свет и тьму. Хотя…

Гарри так похож на него. Мне иногда больно смотреть на крестника. Вернее, мне всё время больно на него смотреть, но порой я не могу эту боль скрывать и удерживать в себе. Порой эта боль становится сильнее. Сильнее разума, сильнее стального блэковского характера, сильнее двенадцати лет, проведённых в гостях у дементоров, сильнее… меня.

Если прикрыть ресницы или надвинуть на глаза густую чёлку – то можно представить, что это не Гарри, а Джеймс завалился с друзьями ко мне на Гриммо, сидит, раскрасневшийся и как обычно растрёпанный, в обнимку с рыжеволосой куколкой на старом бабкином диване, голосит бравурную, немного похабную песенку пьяным голосом, расплёскивает по паркету яблочную водку с газировкой из переполненного бокала, улыбается мне отчаянно и открыто. Очки блестят, через их стёкла не виден цвет его глаз. Это у Гарри они зелёные, как и матери, а у Джеймса… У моего Джеймса… Комок в горле заставляет меня резко вскочить и чуть ли не выбежать в коридор. Никто не замечает – дети развлекаются, им весело, они заведены предвкушением драки с взрослыми серьёзными дядями, они знают, что их никто не остановит, они верят, что уже выросли из детских мантий и могут всё… Даже победить тех, кого мы не смогли…

Свечи догорают. Надо напомнить невыносимому домовику, кто в доме хозяин, и как необходимо принимать гостей… Яблоки рассыпаны в коридоре. Чуть не споткнулся. Откуда тут яблоки? Всё раскидано, разбросано, кавардак… Ночь зовёт. Такая ночь! Такая луна, прям хоть вытягивай шею и вой, как в Азкабане через узкое окошко. Четыре сильные лапы, клыки, способные сразиться с любой опасностью не хуже волшебной палочки, запахи острые и уносящие с ветром разум, оставляющие только звериные инстинкты и память. О том, что ты человек, маг, мужчина. О том, что ты… любишь… О том, что ты… предал… О том, что Джеймса больше нет… Нет!

Обернуться и исчезнуть в ночи? Нагуляться вдоволь. Нельзя. Всё испорчу. Дамблдор не велит, и он прав. Я не один. У меня есть крестник. У меня есть Гарри…

Дети спят – не спят. У них своя жизнь. Вечеринка захлебнулась усталостью и нервным перегрузом, им надо набраться сил – они ещё маленькие… Слышу возню, недовольные перешёптывания, кажется звуки драки. Что ещё за глупости? Толкаю дверь… Осёл, кретин, старый идиот! Давно ли сам зажимал по углам девочек и мальчиков! Позор! Рон лежит на Гермионе, пытается своими ногами удержать её отчаянно колотящие по одеялу стройные ножки, одной рукой стягивает с неё трусики, а другой уже целится своим перезрелым красавцем. Куда ты целишься, молокосос? Поцелуй её сначала, поиграй пальчиками, шепни на ушко. Разве можно с такими девочками нахрапом? С такими волшебницами… Она сейчас твоему удаву хребет сломает без всякой магии. И будет совершенно права: не умеешь обращаться с настоящими женщинами – не суй! Ах, Рон, поучить тебя на досуге?

Притворяю тихонько дверь, скрипит, зараза – паршивец-домовик, совсем от рук отбился, лентяй, нет на него леди Вальбургии!.. Лёгкая тень задевает меня краем тяжёлой шерстяной юбки. Девчонка проносится мимо по коридору. Восторженно подпрыгивает, дробно цокает каблучками, облако карамели, вермута и влюблённости…

Опасливо заглядываю на кухню: ещё одно свидание? Или, не дай бог, перепихон? Нет, молодёжь, я всё понимаю, но дом Блэков – не дом свиданий. Вы хоть предохраняетесь, черти? Ещё же несовершеннолетние… Джинни прижалась щекой к холодному окну, что-то мурчит себе под нос. Немножко помятая, блузка сбилась, юбка чуть на бок, обычно прилизанные тяжёлые волосы перепутаны, чулочки сборят на щиколотках. Водит тонким пальчиком по запотевшему стеклу. Большая размашистая солидная «H» уже красуется на серой оконной влажной поволоке. Луна заглядывает сквозь три толстые прозрачные черты, две вертикальные и одну горизонтальную между ними. Девичий пальчик скользит медленно и словно испуганно, выводит «G» со сложной волнистой чёрточкой и ставит посерединке «+». Гарри плюс Джинни? О! Быстро чертит знак равенства, рисует пухленькое сердечко, поспешно стирает его, усмехается и уверенно выводит восклицательный знак. Смеётся бесшумно и подписывает рядышком мелко и почти неразборчиво: «yes»… Еле успеваю шагнуть в тень, за дверь: девушка быстро, на одном дыхании осушает полстакана сливок из холодильника, выскакивает из кухни, проносится мимо приливом счастья и щенячьего восторга, кружится на бегу…

*

— Да, Блэк! Да, Сириус! Она сказала «да»! – Джеймс налетел, словно цунами, сгрёб в охапку, стиснул плечи, оторвал от земли. – Я женюсь, Бродяга! Мы женимся! Ты представляешь? Лили согласилась!

— Ну да, — я с трудом высвободился из его очумелого захвата, — представляю. И поздравляю. Впрочем, я и не сомневался, что ты уговоришь эту строптивую кобылку.

— Перестань, — от его счастливого взгляда сразу потянуло холодком. – Не надо так о ней. Ты же знаешь, что я её люблю, — тихо, но уверенно, словно приговор. Мне приговор.

— Как «так»? Я искренне за тебя рад. За вас. Я же её не лошадью назвал и не овцой, и тем более не коровой. Кобылка – мило и задорно. Она же у тебя задорная?

- Я не понял! Ты нарываешься? – у Джеймса сжались кулаки, палочкой он меня учить не станет, а вот врезать, как следует… Давай, ударь, если сможешь!

Я смотрел на него в упор и… горел в адском пламени… Пламени его глаз, губ… Я готов был встать перед ним на колени, опуститься в пыль перед своим школьным другом, перед Сохатым, перед своим… Джеймсом… И молить его не жениться, не бросать меня, не любить никого другого… Я, Сириус Блэк!

— Я рад за тебя, Сохатый, — до сих пор не понимаю, как я тогда не лишился чувств: голова кружилась, сердце бухало, ноги подгибались… — Ты выбрал чудесную девушку. Вы очень красивая пара. Вы будете счастливы. – Поттер расслабился, улыбнулся, похлопал меня по плечу. Я знал, что не должен этого говорить, но слова сами слетели с губ: — А… как же… я?

— Что ты? – беспечная улыбка на лице Джеймса закаменела, рука замерла на моём плече. – Не выдумывай, Сириус! Ну ты даёшь! – он покачал головой, усмехнулся и… посмотрел так… Перечеркнул… нет, вырвал страничку…

А я тогда не решился поднять этот мятый листочек из грязи под ногами…

Шёл дождь. Крыша текла, и я заставил эльфа сидеть на чердаке и ловить противные мутные капли в тазик. Что мне с ним делать, со старым маменькиным прихвостнем? Голову отрубить по семейной традиции? А на кого тогда дом повесить?

Они стояли на крыльце такие мокрые, такие дрожащие, такие… Я почему-то сразу понял, что Гарри привёл в дом не просто припозднившегося друга, промокшего и голодного, а своего парня… Это было так странно. Малыш Гарри – и вдруг с мальчиком. Беленьким, симпатичным, кого-то мне напомнившим… Дорогой костюм с иголочки, блестящие, даже несмотря на уличную грязь, ботинки – не то, что мой охламон-крестник в джинсах и кедах.

— Сириус. Можно мы, ну, переночуем? – виноватый испуганный взгляд Гарри заставил меня спрятать усмешку. – Там такой ливень.

— А у твоего друга есть имя? – сложил я руки на груди и еле удержался, чтобы не спросить: «Стелить вам, мальчики, в одной спальне или в разных?»

Гарри втолкнул белобрысого красавчика в прихожую и, вжав голову в плечи, крепко держа его за руку, потащил в свою комнату. Тот, вероятно почувствовав спиной мой насмешливый снисходительный взгляд, резко развернулся на ступеньках и почти с вызовом отчётливо произнёс:

— Драко. Моё имя Драко, мистер Блэк! – Гарри так дёрнул его за руку, что он чуть не ткнулся носом в перила.

Ничего себе! Малфой! И о чём Гарри думает? Хотя… как раз думать ему сейчас, наверняка, совершенно не хочется… И я его понимаю…

Я махнул им рукой: «Идите уже, грейтесь, сушитесь, утром познакомимся», — и проворчал, хотя меня уже никто не слышал:

— Вообще-то от дождя легко можно прикрыться. Штук десять элементарных заклятий. «Если только руки и мысли не заняты чем-то более важным, чем дождь… Грейтесь? Дал добро? Представляю, как они будут греться… Но, Малфой?! А с другой стороны, не относись Гарри к этому сероглазому решительному, э…, Драко серьёзно – не притащил бы его в мой дом…»

Я подслушивал? Я не подслушивал! Но не затыкать же мне уши в своём собственном доме! А вешать «тишину» — это, уж извините, не моё дело. Взрослые мальчики? Всё знают и всё умеют? Играют во взрослые игры, да ещё так азартно? Вот пусть сами и заботятся о конспирации, я им не нянька… Как же они орали! Стонами это точно назвать было проблематично. Я так и не понял, кто кого. Кажется, они ещё не определились и именно на эту тему спорили всю ночь…

Промаялся до утра. Чтоб вас, юные джентльмены, с вашей любовью… У Сириуса железные нервы? У Сириуса нет чувств? Воспоминания не врываются в его голову жгучими всполохами Круциатуса? Сириус не живой мужчина?

Уже на рассвете с жуткой головной болью и резью в паху я поплёлся в ванную… Серая дымка в дверном проёме кухни контрастирует с тёмным пятном – размытый (это у меня глаза щиплет от бессонницы, ну не от слёз же, право, что за бред!) вытянутый силуэт на фоне холодного молочного рассвета. Мальчик сидит на подоконнике и болтает босой ногой. Чертит на влажном оконном стекле, палец скрипит и замирает время от времени. Словно боится написать что-то неправильно или сомневается, что вообще должен писать хоть что-то. Словно решает важную задачу, вспоминает сложную формулу или заклятие, или изобретает их заново. «H +». Долго держит палец на одной точке, будто хочет прожечь дырку в стекле без всякой магии. Крутит головой, разминает шею, сладко потягивается, не слезая с подоконника, прижимает руку к своему паху, стонет гулко. Качает головой из стороны в сторону так сильно и решительно, что облако волос поднимается на фоне утренней мглы, заглядывающей в дом. Вскакивает порывисто. Замирает на месте, возвращается к подоконнику. Крупная отчётливая «D» стирает изморозь со стекла, знак равенства – две ровные короткие черты, знак вопроса с толстой точкой… H+ D = ?

Не решил, значит, мистер Драко Малфой? Не убедил тебя Гарри этой ночью в том, что нужен тебе? Не смог, сил не хватило, навыков, страсти, раскованности, искренности, теплоты и нежности, уверенности и жёсткости? Или это ты не смог уговорить, доказать, что любишь, что имеешь право находиться рядом? Сложно вам, мальчики? А кому легко, когда любовь, когда дышать нет сил, когда горит всё внутри, когда на всё готов ради одного взгляда, одного поцелуя, одного слова, выдохнутого в губы?..

*

— Не выдумывай, Блэк! Я вообще тебя не понимаю!

— Ты обещал, Джеймс!

— Я ничего не обещал. О чём ты? Бред. Что с тобой, дружище? У меня Лили, теперь у меня Гарри. У нас. Ты его крёстный, и я очень этому рад. Лучшего крёстного я и не желаю своему сыну.

— При чём тут малыш Гарри? И при чём тут… Лили? Ты же понимаешь меня.

— Я женат. У меня семья. Чего ты хочешь, Сириус?

— Ты знаешь.

— Я думал, что ты шутишь. Что ты прикалываешься. Это же было так… несерьёзно, по-детски, не взаправду. Теперь мы взрослые мужчины.

— По-детски?! Джеймс! Ты же говорил, что… И я… Несерьёзно?! Я позволил тебе жениться, я уважаю твой выбор, твою жену, я люблю твоего сына, но… Как ты можешь?! То, что было…

— Блэк! Что за истерика? Что было? Глупые перегруженные гормонами и огневиски мальчишки развлекались и учили друг друга всяким интересным штучкам? Взрослые разговоры, взрослые картинки, взрослые желания, детский выпендрёж и безответственные шалости. Нам было хорошо, нам было интересно, нам было забавно, мы кончали впервые в жизни не в собственные кулаки. Что ещё? Ты мой друг, лучший друг, и я не понимаю, почему ты так серьёзно относишься к этому. Я люблю Лили. Ты это знал всегда. Ты сам нас с ней… И что теперь ты хочешь?

— Я… люблю тебя…

— Ох, чёрт… Блэк, ну что ты несёшь? Сириус, ты либо псих, либо прикалываешься. Тебе, принц крови, опять скучно? – Джеймс гневно закатил глаза, отвернулся, потом, немного успокоившись, сделал шаг ко мне, обхватил за плечи, заглянул в глаза… Мне казалось, что сейчас, вот прямо сию минуту, я узнаю… жить или… — Не выдумывай, Сириус! Ладно? Лучше не бузи и становись хранителем нашего Фиделиуса. Да?