Не думать, не вспоминать, не пререкаться

Гермиона Грейнджер, несомненно, была умной и рассудительной девушкой. В свои неполные двадцать лет она успела пережить достаточно много как хороших, так и неприятных событий, и смело могла утверждать, что жизненного опыта ей не занимать. Однако все это никак не помогало ей найти ответ на вопрос, как быть дальше теперь, когда она осталась одна, без поддержки Гарри и Рона, и возвращается в Хогвартс, где, кроме Джинни, у нее и друзей-то не будет. Впрочем, это, несомненно, было гораздо лучше, чем сидеть в четырех стенах, не покидая родительский дом даже по выходным, и жалея о том, что случилось или не случилось. Общество компаньонки – милой женщины-сквиба, дальней родственницы Молли Уизли, донельзя надоело Гермионе. Хотя, конечно, была благодарна ей за заботу в особенно тяжело давшиеся первые несколько недель после…

Не думать, не думать, не думать!

Воспоминания, от которых столь рьяно отмахивалась Героиня Ордена Мерлина второй степени были связаны с войной против Темного Лорда лишь косвенно. Посвящены они были полностью и целиком бывшему директору Хогвартса, бывшему Упивающемуся смертью, бывшему профессору зельеварения и ЗОТИ, бывшему двойному шпиону, бывшему ее любовнику – пусть и ставшему таковым по недоразумению и всего-то на одну ночь! — Северусу Снейпу.

Сколько бы Гермиона ни противилась собственным воспоминаниям, образ мрачного зельевара настойчиво преследовал ее последние две недели перед возвращением в Хогвартс. Девушке казалось, что она давно уже справилась с этим непонятным и столь сильным влечением к самому неприятному из своих учителей, но с того момента, как она получила известие о присуждении ей стипендии Фонда Дамблдора с условием завершения выпускного курса обучения в Хогвартсе, мысли ее то и дело возвращались к Снейпу.

Она прекрасно знала, что его уже больше года как нет в Хогвартсе, но понимала, что для нее каждый уголок величественного замка будет пропитан воспоминаниями о стремительно двигающейся высокой фигуре в развевающейся черной мантии, об обманчиво бесстрастном баритоне, о холодном быстром взгляде из-под падающих на глаза черных блестящих волос и о презрительно изогнутых губах Грозы Подземелий, цедящих очередную изящно сформулированную гадкую реплику.

Воспоминания о нем были ее радостью, и в то же время ее мучением весь этот год. Единственное, что девушке все-таки удавалось контролировать – это характер самих воспоминаний. Понимая, что полностью сопротивляться она не может, Гермиона с тихой грустью позволяла себе возвращаться к событиям пятого курса, когда ее стали не раздражать, а завораживать резкие реплики Снейпа, его отстраненность и полное пренебрежение мнением окружающих вкупе с острым умом и крутым нравом. Она буквально жила ожиданием сдвоенных Зелий, и ни присутствие в той же аудитории Слизерина, ни традиционно отнимаемые Грозой подземелий баллы у Гриффиндора не могли испортить Гермионе удовольствия, получаемого от шелкового голоса зельевара, пряного запаха от его мантии, который просто обволакивал девушку, когда он проносился мимо нее к столу очередного недотепы, испортившего зелье.

Подавляющее большинство студентов ненавидели Мастера Зелий, награждая его обидными эпитетами и сочиняя глупые байки о его вампирской натуре, пристрастию к мертвечине, личной жизни и т.д. Девушка долго не могла понять, как такой умный человек, как профессор Снейп, может позволять так к себе относиться. Первое время она смело бросалась защищать его, доказывая своим друзьям, что они не правы в своем отношении к странностям зельевара. Как доказательство, она приводила свой коронный довод: чистокровные семейства воспитанников Слизерина просто не допустили бы, чтобы деканом факультета был недостойный человек. А Снейп сохранял за собой этот пост уже более пятнадцати лет!

Вскоре наблюдательная и вдумчивая гриффиндорка сделала удивительное открытие: Слизеринцы не просто гордились своим деканом. Они им восхищались. И именно это восхищение впервые заставило Гермиону задуматься о достоинствах Северуса Снейпа. Сначала она просто подумала об известном постулате женского расположения – «Зло притягательно». Но, если этим можно было объяснить более чем положительное отношение к профессору Снейпу женской части Слизерина, особенно на последних курсах, то безоговорочную преданность и стремление во всем подражать со стороны мужской части факультета это никак не объясняло.

Когда выяснилось, что зельевар состоит в Ордене Феникса и выполняет опасную миссию двойного шпиона, девушка и вовсе окружила своего профессора ореолом романтического героя. Так Северус Снейп стал для Гермионы идеалом мужчины: загадочным, сильным, волевым, ироничным, — продолжать она могла до бесконечности…

Узнав об убийстве Дамблдора Гермиона места себе не находила. Ей казалось, что все это – чудовищная ошибка, и Гарри подправили память, чтобы он обвинил Снейпа – Гермиона была уверена, что настоящими убийцами были Драко и его безумная тетка. Боясь признаться о своих подозрениях, она глубоко запрятала свои чувства к профессору, решив, что ей обязательно представится возможность все выяснить. Ни Рон, ставший ей неожиданно близким, ни тем более Гарри, понять ее не могли.

Но потом все изменилось. Они отправились на поиски хоркруксов, а Снейп… Снейп вернулся в Хогвартс как директор. И все надежды Гермионы оказались пустыми наивными попытками оправдать любимого человека, оказавшегося именно таким двуличным монстром, каким его описал Гарри. Казалось, она возненавидела Снейпа – не за то, что он уже натворил и продолжал творить в Хогвартсе, а за то, что предал тот образ самого себя, только более благородного и правильного, который она так долго взращивала в своих мыслях.

Отчаявшись избавиться от терзающих ее мыслей о все-таки еще любимом зельеваре, она попыталась забыться в объятиях Рона, но в последний момент струсила. Слушая его сбивчивые извинения, она пообещала себе, что навсегда забудет предателя Северуса Снейпа. И она почти забыла.

Только однажды, в Малфой-мэноре, теряя разум от очередной порции Круцио, она пожалела, что в свое время в руках у нее не было гоблиновского кинжала Беллатрисы, чтобы воткнуть его в холодное сердце Северуса Снейпа. Именно тогда Гермиона пообещала себе, что, если ей доведется выжить, она найдет Снейпа и, глядя прямо в его черные глаза, лично убьет его, отомстив и за Дамблдора, и за себя. Будет смотреть, как из обсидиановых глаз уходит жизнь, и ждать, когда из его тонких изогнутых губ выйдет последний вдох, а из холодного сердца – последний толчок крови. Мысли о кровавой мести помогали ей справиться с подкрадывающимся безумием и отчаянием после пыток Лестрейндж.

Во время битвы за Хогвартс она неустанно следовала за Гарри, потому что знала: Мальчика-который-выжил будет искать Волдеморт, а рядом с Темным Лордом будет и его темный слуга, Северус Снейп. Для зельевара Гермиона припасла свою личную порцию Круцио. Увидев Снейпа на полу Визжащей хижины, истекающего кровью, она неожиданно расплакалась, когда поняла, что он умирает. Расплакалась от обиды, что не сможет задать так долго мучившие ее вопросы о мотивах его поступков и получить наконец-то ответ. А еще от бессилия и злости, что не может применить к нему Круцио – таким жалким был умирающий Гроза Подземелий.

А когда Гарри посмотрел воспоминания профессора и рассказал сначала друзьям, а потом и Министерству…

Она убежала из Норы, аппарировала несколько раз, потом очнулась у Черного озера, мокрая и грязная, рыдающая в голос. Испуганные Рон и Гарри искали ее целые сутки, а когда нашли – она бродила у сгоревшей хижины Хагрида и, как заклятие, просила о прощении. Когда им удалось ее увести оттуда, Гермиона неожиданно пришла в себя и спокойным тоном поинтересовалась у Рона, согласен ли он взять ее в жены. Опешивший от счастья парень пробормотал что-то невразумительное, однако уже на следующий день в Пророке появилась передовица о помолвке Героев войны – в Министерстве сочли, что эта радостная новость поможет хоть немного скрасить суровые последствия послевоенного времени.

Гермиона была удивительно расслаблена и умиротворена, однако и Рон, и Гарри заметили, что в ней появилась некоторая холодность и отстраненность, которые все просто списали на послевоенный синдром и усталость.

Все изменилось после известия о том, что Снейп выжил. И, хотя Министерство тщательно скрывало его местонахождение, Гермиона пыталась убедить Гарри использовать все свое влияние, чтобы узнать, где именно восстанавливается профессор и обязательно его навестить. Однако победитель Волдеморта оказался морально не готов встретиться с человеком, который, как выяснилось, безумно любил его мать, был косвенно виновен в ее смерти, защищал его все эти годы и пошел на убийство лучшего друга для того, чтобы дать ему, золотому мальчику, шанс победить Темного лорда.

Несколько недель спустя Гарри все-таки «созрел» и послал с совой Снейпу просьбу о встрече, они получили ответ от зельевара. Записка, написанная знакомым нервным почерком, была весьма лаконична, хотя и содержательна:

«Угрозы, вопросы, благодарности, равно как и прочие благородные гриффиндорские порывы можете оставить при себе, так как мне больше нет необходимости притворяться, что меня вся эта чушь хоть немного волнует».

— Ссскотина! – смачно выразился тогда Рон, не сдержав улыбки. – Вот ведь ублюдок!

— Угу, — согласился с ним Гарри, с облегчением отбрасывая листок. – Только представь себе, если бы действительно пришлось к нему ехать и благодарить…

— Вы – два идиота! – рассердилась тогда Гермиона, но объяснять ничего не стала.

Она решила, что ей еще представится возможность увидеть профессора Снейпа, чувства к которому с новой силой вспыхнули в ее сердце. Ведь не сможет он так же грубо отказать Министерству? Осталось только подкинуть Кингсли эту несомненно удачную мысль: красивая торжественная церемония чествования героев – как гимн миру и возрождению славы Магической Англии…

Перед Торжественной церемонией награждения в Министерстве Магии, Гермиона целую неделю планировала свои действия, сотни раз мысленно проигрывала ситуации и диалоги: как она подойдет к Северусу Снейпу, как она намекнет на свои чувства к нему, как впервые прикоснется, как признается…

Половину своих сбережений она истратила на недельный абонемент в Магический салон красоты, где мадам Дюфье лично колдовала над непослушными волосами героини войны, восстанавливала опаленные брови и ресницы и возвращала зубам утраченную белизну. Никаких заклятий очарования – нельзя рисковать, ведь для такого мага, как Снейп, не составит труда увидеть настоящий облик Гермионы. А она давно перестала следить за своей внешностью. Только на предплечье левой руки, где красовалась уродливая незаживающая рана «Грязнокровка», девушка наложила Отвлекающее заклятие – так, чтобы оно не привлекало ничей взгляд. Сочувствия Гермиона терпеть не могла, и даже о своих ночных кошмарах никому не рассказывала.

Вторую половину сбережений она потратила на темно-зеленое платье, расшитое мельчайшими серебристыми кристаллами – творение эльфов парижского дома магической моды. Ей казалось, Северус обязательно оценит ее внимание к деталям и поймет, почему гриффиндорка выбрала для своего наряда цвета Слизерина.

Ее совершенно не беспокоил тот факт, что профессор может не испытывать к ней ни симпатии, ни теплых чувств вообще. Все, что волновало девушку – это возможность открыться ему, предложить свою молодость и любовь для того, чтобы залечить его душевные раны… Снейп по-прежнему представлялся ей одиноким, озлобленным, неухоженным и никому не нужным мужчиной, чье благородство и гордость не позволяют показать свою слабость. Даже если бы он отверг ее – к такому ходу событий Гермиона была готова – он все равно будет знать, что где-то есть она, Гермиона Грейнджер, которая понимает его, восхищается им и искренне любит его. И, кто знает, может быть когда-нибудь, в особо тоскливый вечер, устав наконец от собственного одиночества, профессор вспомнит о ней и найдет ее…

Что ж, у судьбы оказалось своеобразное чувство юмора. В зал Атриума Министерства вошел загадочный мрачный мужчина ее мечты, чьей осанке, манерам и изяществу, с которым он обращался с полами своей дорогой бархатной мантии, могли бы позавидовать самые благородные представители Магической Англии. Снейп опоздал почти на час и заявился на Церемонию в самом дурном расположении духа. И не один.

Уставшая маяться в ожидании Гермиона, услышав его голос – такой родной, такой неповторимый! – сорвалась с места и кинулась к дверям, чтобы секундой позже застыть безмолвной и бледной статуей. Северус Снейп, герой войны и знаменитый двойной шпион, не стесняясь в выражениях, «давал интервью» корреспонденту "Ежедневного Пророка" Рите Скитер, осмелившейся сунуться со своими вопросами к впервые появившемуся на публике после продолжительного периода восстановления магу.

А в то время как сам темный маг презрительно цедил в адрес корреспондента и представляемого ею издания утонченные гадости, о его руку опиралась неизвестная черноволосая красотка в умопомрачительном красном платье с золотистым отливом. Спутница Северуса Снейпа в платье цветов Гриффиндора – это было выше понимания Гермионы.

— Гермиона, на тебя, что, Ступефай наложили? – вездесущие Рон и Гарри подхватили ее под руки и повели к столу с напитками.

– Ух ты, Снейп, похоже, вступил в брачный период! И где он подцепил такую мадам?

— Гляди-ка, и Малфой появился – не побоялся, хорек…

— Оставьте его в покое, ребята… — механически возразила Гермиона.

Дальнейшие возмущения Рона присутствием Драко Малфоя на Церемонии она слушала в пол уха. В тот момент у нее в голове не осталось совсем никаких мыслей: глаза, повинуясь инстинкту, следили за Снейпом и его спутницей, а в голове была абсолютная пустота.

Она позволила Рону напоить себя, после чего заметила, что Снейп оставил черноволосую красавицу и в сопровождении своего крестника скрылся в боковом коридоре. Это был шанс поймать его и поговорить наедине. Что именно она собиралась сказать, Гермиона не знала, но на тот момент это показалось ей вполне разумной идеей.

Двинувшись следом за высокой стройной фигурой, Гермиона была готова и к тому, что ее признание будет с удовольствием принято, и к тому, что ее любовь будет отвергнута. Это не казалось важным, главное – просто поговорить с ним, и поймать взгляд его необычных обсидиановых глаз…

Через полчаса бесполезных блужданий по многочисленным коридорам, понимая, что заблудилась, Гермиона со вздохом признала, что, возможно, упустила свой шанс окончательно, и Снейп давно покинул явно ненавистное ему мероприятие.

Но к тому, что последовало за столкновением в полутемном коридоре, она готова не была.

Эти воспоминания она запрятала так глубоко, как только смогла: не позволяя себе ни смаковать мгновения, раз за разом вызывая их в памяти, ни анализировать события той памятной ночи, Гермиона сумела убедить саму себя, что все случившееся – не более чем ее глупые фантазии. Ведь не мог же такой человек, как Снейп, даже будучи в крайне поддатом состоянии, без каких-либо объяснений проявить к ней интерес как к женщине, и, что самое обидное, после всего даже не вспомнить об этом? Столкнуться с ней в пустынном коридоре возле банкетного зала Министерства, навалиться на нее, дерзко ловя ртом испуганные губы, аппарировать в какую-то комнату с неприбранной кроватью, и овладеть ею прежде чем она успела справиться с первым порывом безудержной страсти и все-таки запротестовать, а затем, когда она стала неумело отвечать ему, брать ее еще и еще вперемешку с рычанием и стонами…

Мечты Гермионы сбывались каким-то странным образом, в самой развратности которого для нее была какая-то особая притягательность. Она, не обращая внимания на первую боль, смело отдавалась мужчине своей мечты, наивно полагая, что он дал волю своей страсти именно к ней, Заучке Грейнджер, что тоже ждал этого момента и поэтому столь несдержан в ласках. Он несколько раз доводил девушку до апогея наслаждения, и она выкрикивала его имя, в то время как он отвечал ей хриплым стоном, но сам ни разу не произнес ни слова.

Прежде чем, обессилевший, он провалился в тяжелый похмельный сон, Гермиона услышала неразборчивое бормотание, в котором разобрала только разрешение воспользоваться его ванной и камином и приказ вернуться вечером следующего дня. Осознание случившегося пришло к ней в предрассветных сумерках. Осторожно освободившись от руки, по-хозяйски покоившейся на ее груди, Гермиона села и огляделась. Взгляд ее скользнул по бледному мужскому телу, вытянувшемуся рядом, по лицу с заострившимися после болезни чертами, затем окинул невзрачную комнату с потухшим камином и

разбросанными прямо по полу книгами и свитками, и вновь вернулся к лицу мужчины. Что он скажет, когда откроет глаза и увидит ее в своей постели? Что должна сказать она? Что теперь будет? Она просидела в этих раздумьях около часа. Снейп спал глубоким похмельным сном, и, чем дольше она разглядывала его орлиный профиль в обрамлении неухоженных черных волос, тем более страшным становилось ожидание его пробуждения. Боялась она не привычных «десять баллов с Гриффиндора, мисс Грейнджер!», боялась холодного недовольного взгляда и презрительно искривленных губ, когда он бросит ей небрежное «Вы еще здесь?»

Почему она еще здесь – Гермиона не знала. Северус Снейп был ее героем, ее мечтой и сладкой сказкой перед сном, дарящей надежду. Она столько раз мечтала о том, как именно она, Гермиона Грейнджер, Гриффиндорская всезнайка, сумеет разбудить в сердце сурового зельевара человеческие чувства, подарив ему любовь, нежность и заботу вместе со своей невинностью. Мог ли Северус Снейп отказаться от такого подарка? Теперь она знала ответ. Рядом с ним вчера была восхитительная женщина, она доверчиво заглядывала ему в глаза, поправляла воротник его парадного сюртука, поглаживала запястье его руки –воспоминание именно об этом интимном прикосновении заставило Гермиону расстаться со своими иллюзиями. Впервые за последние шесть часов девушка осознала, что украла всю эту безумную ночь у другой женщины. С этим осознанием пришла спокойная ярость – к себе, и злость – к Снейпу.

Гермиона встала, брезгливо подняла с пола разорванное платье в слизеринских цветах, нашла свою сумочку и вытащила палочку. Взмах, злой шепот – и темно-зеленая ткань превратилась в обычную черную мантию. Следующий взмах, очищающее заклинание – и бедра больше не покрыты засохшими белесыми подтеками.

Еще один взмах в сторону сбившихся простыней, но губы девушки не торопятся произнести заклинание еще раз, и неожиданно растягиваются в недобрую улыбку. Кто сказал, что гриффиндорцы не могут быть мстительными? Еще как могут!

Гермиона аппарировала прямо из спальни,умело взломав обычные защитные чары, наложенные на комнату, и с удовольствием представила себе недоумение, с которым Северус Снейп, проснувшись утром, будет разглядывать на несвежей простыне следы ее невинности, подаренной ему этой ночью.

Если он вообще заметит их.

Следующие несколько недель Гермиона провела в абсолютной прострации. Первые дни она постоянно подходила к зеркалу, оттягивая воротник и разглядывая бордовые следы страсти зельевара на своей шее – свидетельства того, что все случившееся не привиделось ей в пьяном сне.

В доме на улице Гриммо, где к тому времени она стала полноправной хозяйкой, каждый вечер собирались Уизли и Поттер. Чутко прислушиваясь к их постоянной болтовне, особенно когда Уизли пересказывали со слов отца последние министерские новости, Гермиона жадно ловила знакомое имя и сопутствующие ему эпитеты, надеясь хоть что-то узнать о Снейпе. Расспрашивать о человеке, к которому, даже после его неожиданного перевоплощения в образ мрачного героя, Уизли продолжали относиться как к самодовольному слизеринскому ублюдку, ей не позволяла гордость.

— …Отец говорит, Снейп отказался от должности…

— …И как вообще ему могло прийти в голову просить за такую мразь, как Малфои???

— …Отказался возвращаться в Хогвартс. Представляешь, Гарри, теперь этой сальноволосой летучей мыши не будет, и мы спокойно можем сдать ТРИТОНы!!! Лонгботтом от счастья, наверное, уже танцует сальсу!!!

Эти обрывочные факты словно околдовали девушку. Сидя в кресле перед камином она, как завороженная, беззвучно шевелила губами, раз за разом повторяя услышанное. Конечно, глупо было надеяться, что Снейп будет носиться по Министерству, пытаясь узнать имя той, с которой покинул Церемонию и затем переспал. Но признавать тот факт, что ему просто все равно, было еще больнее.

Ситуация была патовая. Конечно, в тот вечер Снейп был уверен, что имеет дело с взрослой женщиной, а не со своей собственной студенткой. Ей даже было известно, какой женщине была адресована вся его страсть. Гермиона с грустью вынуждена была признать, что просто «попалась под руку» мужчине в тот момент, когда у него благодаря алкоголю достаточно ослабели тормоза и обострились желания.

«И отшибло память!» — печально добавляла девушка.

Ее мучил вопрос, узнал ли ее Снейп, запомнил ли ее лицо или хотя бы прикосновения. Первые несколько недель она втайне надеялась, что дверь неожиданно распахнется или камин полыхнет зеленым, и в комнату шагнет разгневанный зельевар, который после недолгих пререканий и разбирательств заключит ее в объятия и попросит прощения за все. Или не попросит, а просто унесет ее в спальню, и волшебная ночь повторится. Ведь для такого талантливого мага при желании не составляло труда проследить путь ее аппарации и выяснить ее личность без посторонней помощи, правда?

Три недели спустя Гермиона поняла, что надеяться ей не на что. Либо Снейп еще ночью узнал ее, и утром, не застав в своей постели, вздохнул с облегчением, либо просто не посчитал нужным выяснять, с кем ночью разделил постель и страсть.

Именно тогда у Гермионы случилась истерика. Вернее, истерика была только началом – началом продолжительной депрессии и нежелания жить. Ночные кошмары, связанные с пережитыми на войне страданиями, постепенно усиливались. Днем Гермиона просто запрещала себе вспоминать о событиях, сопутствующих ее пребыванию в роли «игрушки» безумной тетки Драко: она так никому и не рассказала, как близка была к безумию и смерти в Малфой-мэноре. Днем ее кошмаром становились мысли о Снейпе.

Она так и не вернулась на последний курс обучения, она не сдавала вместе с Гарри и Роном ТРИТОНы, она покинула дом на улице Гриммо, где зеркало перестало отражать последние подтверждения реальности ночи, когда сбылись и тут же разрушились ее мечты. Она вернулась в маггловский Лондон, в пустой дом своих родителей, где большую часть времени проводила, уставившись невидящим взглядом в книгу или за окно, под монотонное бормотание компаньонки, нанятой заботливыми Уизли.

Лекарь из больницы Св. Мунго с авторитетным видом поставил ей диагноз послевоенного синдрома. Гермиона не стала его разубеждать. Она была достаточно умной, чтобы понимать: диагноза «разбитое сердце», так же, как и болезни «разбитые мечты», ни в магической, ни в маггловской медицинской практике, не существует. Из больницы она ушла на следующий же день, отказавшись от лечения, и решив, что ей хватит душевных сил справиться со своей безответной любовью.

Это была уже вторая попытка забыть Северуса Снейпа и заглушить чувства к нему. И, как и в первый раз, она была неудачной. Хотя, после семи месяцев жизни в маггловском Лондоне, она научилась с этими чувствами справляться, и даже стала жалеть о том, что не завершила учебу – ее заинтересовала возможность получить пост ассистентки с правом бесплатного обучения при Мастерской Зелий в Академии Магических Искусств, освобождающийся в следующем году и предложенный ей переходящим туда на должность куратора Слагхорном. В Зельях, как и в Чарах, она разбиралась неплохо, но для должности требовалась квалификация «Превосходно» по всем предметам, год практики у опытного зельевара и его рекомендации.

А неделю спустя после предложения Слагхорна она получила сову с письмом Драко Малфоя и приглашением встретиться в маггловском кафе. На какой-то момент в ее сердце вспыхнул робкий огонек надежды: может, Снейп узнал о ней, и Драко хочет с ней встретиться именно по этому поводу? Но голос разума тут же развеял эти надежды: если бы все было так, дверь ее дома уже была бы снесена Аллохоморой и разъяренный зельевар награждал бы ее самыми презрительными эпитетами из своего, несомненно, богатого запаса сарказма.

Вздохнув, Гермиона коснулась приложенного к записке зонтика для коктейля, и ее перенесло на уединенную зеленую террасу летнего кафе. Чары Отвода Глаз полыхнули серебристым, когда девушка осмотрелась. За ближайшим столиком лениво развалился Драко Малфой.

— Чего тебе понадобилось от меня, Малфой? – Спросила Гермиона, решив опустить формальные приветствия.

— Что за манеры, Грейнджер! – беззлобно посетовал Драко, вставая и отодвигая перед девушкой стул, приглашая присесть. – Речь, между прочим, пойдет о твоей карьере…

— Вы что, сговорились со Слагхорном? – подозрительно поинтересовалась Гермиона. – Или упустили тот факт, что я не доучилась и не имею диплома Хогвартса?

— Как раз об этом я и хочу с тобой поговорить. Может, сядешь, наконец?

Девушка опустилась на предложенный стул, и, проигнорировав протянутое ей меню, буркнула:

— Выкладывай.

Драко внимательно посмотрел на нее.

— Видишь ли, у моей семьи перед… магическим сообществом есть определенные… обязательства.

— Мы с тобой квиты, Малфой, если ты об этом!

— Не об этом. Ты можешь не перебивать?

Гермиона замолчала, удивляясь, чего это Малфой так нервничает.

— Мы основали Фонд Дамблдора, специально для молодых волшебников из… из семей магглов. Фонд предоставляет им возможность учиться по углубленной программе и поддерживает их исследования в любой из областей магических наук. Это… очень серьезные деньги, и для нас важно, чтобы ими распорядились с умом, особенно в первый год работы Фонда, чтобы это не стало…

Драко замолчал, старательно подбирая слова. Ему стало казаться, что еще немного – и Гермиона фыркнет ему прямо в лицо, развернется и уйдет. Но девушка молчала, обдумывая что-то.

— Вам нужно мое имя? – спросила она, наконец.

— Очень, — признался Драко. – Все уверены, что отец хочет просто откупиться от Министерства, поэтому создал Фонд. А на самом деле – это моя идея. И я думал именно о тебе. И о том, что натворил.

— Да ладно тебе, — миролюбиво ответила девушка. – Если бы не твоя мать – нас всех заавадили бы после победы Лорда. Или запытали до смерти…

Оба замолчали, погруженные в свои не самые приятные воспоминания. Драко первым прервал тишину.

— Если ты готова продолжить обучение… Было бы очень кстати, если бы первым стипендиатом стала именно ты – тебя знают в Министерстве, твоя честность ни у кого не вызовет ненужных подозрений, про тебя точно никто не скажет, что тебя купили Малфои…

Драко замолчал, наблюдая за сменой чувств на лице Гермионы, и, наконец, добавил:

— Не могу свыкнуться с мыслью, что этот рыжий идиот Уизли получил диплом, а ты – нет. Я знаю, у тебя были свои проблемы, но…

— Мои проблемы остались позади, — со спокойной уверенностью ответила Гермиона. – И ты прав, диплом мне необходим, я уже думала об этом. Но учти, я не позволю какому-то министерскому бюрократу контролировать каждый мой шаг и выбирать за меня тему исследований!

— Разумеется, — улыбнулся Драко. – Именно на это я и надеюсь. Я хочу, чтобы деньгами распоряжались только те, кому они адресованы, а не эти министерские стервятники!

— Тогда договорились! – заключила Гермиона, протягивая руку Драко. — Я возвращаюсь вХогвартс.

"Без всяких экстернатов и прочей чепухи" – мысленно добавила она. "Учусь и сдаю ТРИТОНы, так как всегда мечтала"

— Вот и славно! — заключил Драко. — Я знал, что ты не откажешься от такой возможности!

— Честно говоря, мне вдвойне приятнее будет осуществлять мои мечты на деньги того, кто доводил меня и моих друзей все эти годы!

— Кто бы сомневался, что ты об этом напомнишь! – проворчал Драко, пожимая протянутую ему руку и незаметно для окружающих касаясь ее палочкой, чтобы скрепить договор. – Завтра пришлем тебе свиток с договором, и нужно будет сделать снимки для «Пророка»… Реклама, сама понимаешь… Так что придется еще раз встретиться, официально, в Министерстве. Кстати, что планируешь исследовать?

— Еще не думала, – ответила Гермиона, поднимаясь и собираясь уходить. — Скорее всего, что-то из Зелий… Не знаешь, кто будет вести вместо Слагхорна?

— Не знаю, — соврал Драко. – Но, думаю, преподаватель будет гораздо более достойный.

Гермиона едва удержалась, чтобы не поинтересоваться у Малфоя-младшего, как поживает его крестный. Вовремя остановив свой порыв, девушка напомнила себе, что начинает новую жизнь. И воспоминаниям о Снейпе в этой новой жизни не место. Кто знает – может, вместе с этими воспоминаниями уйдут, наконец, и ночные кошмары?

То, что два этих явления взаимосвязаны, Гермиона не сомневалась: ведь именно образ зельевара стоял перед ее глазами во время пыток круциатусом.

А Драко Малфой с ужасом думал о том, как сообщить своему крестному, принявшему предложение вернуться в Хогвартс на должность профессора Зельеварения, что кое с кем из Золотой троицы ему все-таки придется иметь дело, так как эта «кое-кто» выбрала именно Зелья как область исследований. И справедливо решил, что торопиться портить настроение Северусу Снейпу не стоит. Хотя, с другой стороны, это была идея Снейпа – использовать Фонд для того, чтобы иметь возможность легально, не вызывая ни у кого подозрений, проводить все те исследования, которые интересовали его как зельевара.

О том, что кандидатуру Грейнджер его крестник выбрал, исходя из своих расчетов, Мастеру Зелий знать не обязательно.

— Более глупых и несуразных доводов я в жизни не слышал!

Резкий голос профессора зельеварения Северуса Снейпа, подхваченный ветром с площадки Астрономической башни, пролетел над сосновым бором и заставил стаю ворон с возмущенным карканьем сорваться с вершин многовековых деревьев Запретного леса.

— Позвольте напомнить вам, Северус, что эта девочка вовсе не по своей вине…

— Нет уж, Минерва, это вы позвольте напомнить, что не стоит даже начинать со мной разговор о ВИНЕ! – яростно прошипел Снейп.

Ему безумно надоело это постоянное упоминание войны в качестве «особых обстоятельств», которые ежедневно доводили до его сведения, мотивируя любые поступки и глупости. Как будто ему недостаточно собственных неприятных воспоминаний!

– И прекратите, наконец, каждый раз взывать к моей памяти! Поверьте, не все мои ПРИЯТНЫЕ воспоминания связаны исключительно с благородными поступками!

Минерва МакГонагалл решила, что разумнее будет промолчать. Ее пугали такие моменты, когда в Северусе пробуждалось что-то, оставшееся от Упивающегося – манера вести себя, интонации в голосе, яростный гнев в обычно просто холодных черных глазах… Но сдаваться пожилая дама не собиралась. Позволив Северусу отвернуться к проему в стене смотровой площадки и, дав ему несколько минут, чтобы совладать со своим гневом, она решила было уже продолжить увещевания, но зельевар сам неожиданно прервал молчание.

— Я так понимаю, место для нашего разговора выбрано не случайно? – поинтересовался он ледяным тоном.

Взгляд его при этом был направлен поверх сосновых верхушек на серебристую искристость далеких вершин.

— Это была не моя идея! – извиняющимся тоном ответила Минерва.

Ей действительно было непонятно, почему для такого разговора Дамблдор посоветовал выбрать именно место своей гибели.

— Еще бы! – фыркнул Снейп, по-прежнему не оборачиваясь. – Великий стратег, даже из могилы напоминающий мне о долге!

Снейп был неимоверно зол на Дамблдора: старый интриган продолжал доставать его своими безумными аферами, но, если раньше речь шла о спасении чьих-то жизней, то теперь причина была просто смешной. Да и Минерва тоже хороша – пойти на поводу у портрета окончательно спятившего любителя лимонных долек и пытаться надавить на него – на него, темного мага, героя войны, бывшего Упивающегося и двойного шпиона! Впрочем, чего еще можно ожидать от этой старой кошки?

— Северус, это помогло бы…

— Даже не начинай! – Мастер зелий перешел на "ты", и в его голосе послышалась неприкрытая угроза. — Свой долг помощи я перевыполнил на сотню лет вперед! И мне давно уже плевать на все остальное. Тем более что это не что иное, как глупый каприз девчонки, избалованной вниманием и признанием, — кстати, не всегда и не во всем заслуженным! Ей не место среди студентов! Ей никогда не стать снова ученицей! Я понимаю, почему ей хочется вернуться, но это возвращение не изменит того факта, что некоторых из ее друзей нет в живых, а часть ее знакомых находятся в Азкабане! Она хочет вернуться в беззаботное время ученичества, но позвольте напомнить, что ей уже 19 лет! В таком возрасте пора уже перестать верить в сказки и научиться жить реальностью! Так можете и передать БЫВШЕЙ мисс Невыносимой Всезнайке.

— Северус, мы не вправе отказывать ей в возможности завершить образование!

— Она вполне в состоянии сдать материал экстерном. Как-никак, у нее был целый год , вам не составит труда оформить его как год свободного обучения…

— Ты прекрасно знаешь, почему она не вернулась к учебе с остальными учениками! – возразила МакГонагалл. – Девочка пострадала в этой войне не меньше остальных, сначала скитания в лесах, потом этот плен, гибель друзей… Ты знаешь, она почти не покидала своего дома весь этот год!

— Да уж, мне ли не знать о душевных ранах и нервных срывах! – фыркнув, саркастически скривил губы Снейп.

Минерва МакГонагалл решила промолчать. У нее оставался последний довод, но сначала нужно было дать Снейпу время обдумать и оценить все плюсы и минусы возвращения Гермионы Грейнджер в Хогвартс не только в качестве ученицы, но и в роли практиканта — помощника зельевара.

Мастер зелий стоял в проеме смотровой площадки, повернувшись к ней спиной и подставив лицо свежему осеннему ветру еще некоторое время, и, наконец, процедил:

— Глупая самонадеянная девчонка! Не могла вернуться вместе с Поттером и Уизли, чтобы спокойно закончить учебу в мое отсутствие и избавить меня разом от всех заноз в заднице!!!

Минерва усмехнулась. Оказывается, Дамблдор был прав, когда уверял ее, что столь долгое восстановление Северуса связано именно с нежеланием обучать Золотую троицу в их последний год в Хогвартсе.

— Речь идет не только о мисс Грейнджер, речь идет о твоей лаборатории в первую очередь! Не ты ли жаловался на недостаток свободного времени для исследований? Я бы никогда не стала тебя просить об этом… Но ты не можешь не признать, что в данной ситуации ее кандидатура – лучший выбор! И лучший выход для Хогвартса в целом! Если она тебе настолько неприятна — что ж, тебе прекрасно удавалось справляться со своими эмоциями, находясь в обществе гораздо более мерзких людей. Подумай сам, как стипендиатка Фонда Дамблдора может обучаться еще где-то, кроме Хогвартса? И потом, возможности, которые предоставляет эта стипендия, для нас будут совсем не лишними – ты сам знаешь, с каким трудом нам далось финансирование на этот год… Половина попечителей в Азкабане, другие мертвы… Подумай об этом, просто подумай.

С этими словами пожилая дама удалилась, оставив зельевара во власти воспоминаний и раздумий. Альбус был прав, когда посоветовал ей завести этот нелегкий разговор именно на Астрономической Башне, а затем оставить там Северуса в одиночестве.

Прикрыв глаза, бывший двойной шпион Ордена Феникса и бывший Упивающийся Смертью еще около часа стоял на площадке, обдумывая неприятную ситуацию, в которой оказался: целый год ежедневно лицезреть перед собой живое напоминание о той части жизни, которую он с долей грусти, но без сожаления спустил в думосбор.

МакГонагалл прекрасно знала, что лаборатория – больное место декана Слизерина. Собственно, само его возвращение в Хогвартс было обусловлено не только желанием возродить ставший для него родным факультет Слизерин, но и желанием всерьез заняться исследовательской деятельностью. Весь предыдущий год он вежливо отклонял предложения вернуться на пост директора Хогвартса, о преподавании также не хотел даже слышать. Все свои средства – а их у бывшего Упивающегося было более чем достаточно – Северус собирался вложить в создание собственной лаборатории, чтобы посвятить дальнейшую жизнь изучению тайных магических наук и любимым зельям.

Но его мечте не суждено было сбыться: история возрождения Темного Лорда и последующие за этим страшные события заставили Министерство Магической Англии быть в десять раз более осторожным в отношении темных магов, и новые ограничительные законы не оставили Снейпу никакой свободы действий. Запрет на официальную закупку более чем половины необходимого ему оборудования и ингредиентов привел бывшего Упивающегося в такую ярость, что он буквально разнес кабинет нового Министра Магии и чуть было не наложил на весь отдел Контроля за Магическими Действиями проклятие Вечной Ночной Диареи.

Министр был непреклонен: слава Темного мага и Правой руки Волдеморта порождала гораздо больше проблем, чем преимущества, предоставляемые статусом Героя войны и двойного шпиона, чьими стараниями были разрушены планы Волдеморта. Да еще намёки на некромантию, когда Северус в очередной раз отказался объяснять, каким образом ему удалось «ожить» через сутки после смертельного укуса Нагини и фатальной даже для организма волшебника кровопотери. Он не стал никому объяснять, что было бы глупо предположить, что он не предвидел попытки Темного Лорда расправиться с ним и не подготовился к этому.

Конечно, Снейп мог просто наплевать на все запреты и без труда добыть все необходимые материалы на черном рынке. Собственно, именно это он и собирался сделать, злорадно представляя себе растерянные лица бессильных помешать ему агентов Министерства и Авроров. Северус прекрасно понимал, что в нынешней Магической Англии он – единственный достаточно сильный маг, обладающий темными знаниями, и запреты кучки запуганных чиновников ему будет легко обойти. Но возвращаться к жизни, требующей постоянного напряжения, конспирации и железной выдержки он не хотел. Не сейчас, когда наконец он мог делать все, что пожелает. Он был свободен.

Проведя половину своей жизни в тисках сожаления, вины и долга, Северус Снейп поначалу не знал, что делать со своей свободой. Боль утраты, связанная с образом Лили, сменилась светлой грустью и перестала давить. Ненависть к самому себе из-за необходимости быть свидетелем, а иногда – и участником зверств Упивающихся, не проходила особенно долго, и даже очищение разума не помогало. Но он не зря был Мастером Зелий: модифицировав Зелье забвения, он сумел изменить эмоции, связанные с воспоминаниями. И тьма внутри озарилась светом.

От этого света захотелось жить. Захотелось заниматься любимой работой. Предаваться приятному безделью с книгой в руке и бокалом огневиски. Нет, он не полюбил жизнь и не стал глупо радоваться ежедневным пустякам, на которые раньше не обращал внимания. Он просто больше не хотел умирать. С удивлением открывая в себе ранее глубоко запрятанную тягу к тем или иным действиям, Северус Снейп заново приобретал привычки, осваивал навыки и осознавал желания. Это оказалось довольно интересным занятием, хотя, конечно, были и разочарования: интересных ему людей оказалось очень мало, а интересных ему женщин – еще меньше. Он по-прежнему не утруждал себя любезностью и вежливостью и очень скоро вернул себе прежний образ сальноволосого ублюдка.

Присмотрев себе симпатичный особняк с просторными подземельями, как нельзя лучше подходящими для обустройства лаборатории, он собрался навсегда покинуть дом в Паучьем Тупике и открыть свою лавку зелий. Но что-то его останавливало, какая-то мысль, связанная с сожалениями и тем же проклятым, хоть и не до конца осознанным, чувством долга.

А потом был памятный разговор с Драко Малфоем на Торжественной Церемонии в Министерстве. Северус настаивал на том, чтобы молодого слизеринца пригласили, и был удивлен, узнав, что всезнайка Грейнджер так же ходатайствовала о его приглашении перед самим главой Аврората – а в те непростые месяцы сразу по окончании войны Аврорат был, несомненно, куда более властной структурой, чем с трудом восстанавливающее былую силу само Министерство. Так или иначе, Драко появился среди гостей в тот самый момент, как Северус, специально заявившийся на церемонию в сопровождении куртизанки из элитного парижского борделя, в пух и прах разругался с министром из-за конфискованной партии драконьей крови.

Подхватив крестника под руку и бормоча под нос нелестные эпитеты в адрес всего министерства, Снейп вытащил Драко из банкетного зала и, недолго поплутав по коридорам, завел его в приемную министра. Вызвав казенного эльфа, зельевар грозным рыком убедил его принести поднос с огденским огневиски и два стакана. Чем больше Драко рассказывал бывшему декану о последних новостях из Хогвартса, и в частности – о его бывшем факультете, тем больше хмурился Снейп. Половина слизеринцев были морально раздавлены арестами их родных — сторонников поверженного Темного Лорда. Оставшаяся половина – в основном малыши первых и вторых курсов – ходили неприкаянные, без привычных эталонов для подражания – старшеклассников данного факультета почти не было, и без мудрого руководства декана, ибо Слагхорн при всем своем желании с этой должностью не справлялся.

— Слизерин уничтожен, крестный! – со странным спокойствием и отрешенностью говорил Драко. – От нашей славы не оставили и следа! Первогодки, услышав о распределении к нам, рыдали от страха! Я неделю уговаривал их не бросать факультет! Слагхорн, эта бестолковая скотина, почти не заходит к ним.

— Мой мальчик, ты достаточно умен, чтобы понимать – все это временные явления. Слизерин невозможно уничтожить, как невозможно изъять из человеческой натуры честолюбие, расчетливость, холодный ум и гордость за то, что ты есть. И, думаю, та растерянность, о которой ты повествуешь, равно характерна в настоящее время для всех факультетов без исключения, даже для хваленого Гриффиндора.

— Если бы ты вернулся, — Малфой с надеждой заглянул в глаза крестного, — все было бы иначе. Одно твое появление уже заставило бы этих гриффиндорских идиотов вместе с другими горе-героями заткнуться !

— Я слышал, наше чудесное трио возвращается в Хогвартс? – спросил Снейп, наливая себе еще виски в как-то незаметно опустевший стакан.

Драко только сокрушенно хмыкнул, и, следуя примеру крестного, подлил себе виски.

— Если это очкастое убожество еще раз посмеет сунуться ко мне со своими задушевными беседами – клянусь, я лично награжу его Авадой!

— Не кипятись, Драко… Всему свое время. Не забывай, терпение – это самое мощное оружие во всем, что касается достижения целей. Ты должен принять действительность такой, какая она есть и немножко подстроиться под нее. Подыграй этой троице – и они от тебя отстанут. Игнорируй их, если можешь. Лично у меня нет никакого желания наблюдать их счастливые рожи, полные неприкрытой щенячьей благодарности и восторга, поэтому мой ответ тебе – нет, я не вернусь в Хогвартс. В этом году – точно. Пусть эта троица сдает свои ТРИТОНы и убирается во взрослую жизнь. А для тебя этот год станет школой самостоятельности, и поверь мне, ты извлечешь гораздо больше полезных уроков, чем за все предыдущие годы вместе взятые.

Драко был с ним согласен – об этом говорили его сузившиеся глаза и сжатые губы, фирменный Малфоевский вид, означавший гордое смирение и неизбежное обещание мести.

— Если бы все закончилось иначе… — прошептал Драко.

— Поверь мне, «иначе» было бы еще хуже. Ты вовремя сделал свой второй выбор. Хотя о чем я говорю, ты же МАЛФОЙ!!!

Это была настоящая похвала из уст мрачного зельевара, и его собеседник, не удержавшись, расплылся в довольной улыбке.

— Обещай мне, что не позволишь заучке Грейнджер обогнать тебя в зельеварении!

— Обещаю, крестный!

— И не давай спуску остальным гриффиндорцам.

Когда они покинули ставшую после второй распитой бутылки довольно уютной приемную министра, Снейп с трудом держался на ногах. Чувство сильного опьянения в эти дни всегда приносило ему приятное отрешение от обычных невеселых мыслей, и зельевар решил не пить антипохмельное зелье, предусмотрительно спрятанное в одном из карманов парадной мантии.

Простившись с крестным, Драко вышел на террасу, откуда аппарировал в Малфой-мэнор, а Северус отправился плутать по коридорам в поисках обратного пути в Банкетный Зал. Раньше ему достаточно было цепкого взгляда и натренированной памяти, чтобы запомнить даже самый запутанный путь, но в последнее время он просто не утруждал себя такой необходимостью. Все-таки в некой доле беззаботного существования была определенная прелесть.

Снейп собирался вернуться в Атриум, еще раз высказать министру все, что о нем думает, нахамить каждому из представленных к наградам героев войны, отказаться принимать собственную награду в знак протеста и, в завершение вечера, заняться страстным сексом со своей спутницей прямо посреди зала, в стиле Упивающихся смертью.

Столкнувшись секундой позже с обладательницей тугой груди, тонкой талии и мягких губ, Северус не стал особо раздумывать и решил ограничиться последним пунктом своих коварных планов. Его требовательные действия не вызвали протеста, из чего мужчина сделал вывод, что столкнулся именно с той, к которой спешил.

«К черту министра!» — решил Снейп, делая выбор в пользу разврата и аппарируя вместе со своей «добычей».

Пробуждение после ночи «хмельной страсти», как их именовал Северус Снейп, всегда было неприятным. Обычно после таких ночей он долго отмокал в ванной, пытаясь справиться с чувством легкой брезгливости, всегда появляющимся вместе с воспоминаниями о том, что именно происходило ночью.

Будучи основную часть времени человеком, максимально собранным и замкнутым, он тем не менее позволял себе иногда предаваться безудержной страсти, давая выход всем накопившимся и тщательно скрываемым до этого момента эмоциям – как положительным, так и отрицательным. Не считая нужным стесняться своих желаний и порывов, в постели он предпочитал общество доступных женщин, подчиняющихся любому его желанию и демонстрирующих достаточно умений, чтобы удовлетворить его прихоти. Снейп был щедр со своими любовницами, и всегда заботился о том, чтобы, при необходимости, вовремя подправить их воспоминания – обычно он это делал тогда, когда женщины начинали привязываться к нему и надеяться на какую-то теплоту с его стороны.

И только иногда, когда ему было особенно паршиво, он обращался к Кармен – она хорошо знала привычки бывшего Упивающегося и, умея балансировать на грани, не позволяла себе неосторожных слов или действий, способных привести его в ярость и всколыхнуть тем самым рвущиеся наружу темные порывы.

Накануне Снейп вызвал ее и взял с собой на Торжественную Церемонию именно потому, что предполагал, в каком бешенстве вернется с этого ненавистного его натуре мероприятия. И, чтобы это бешенство не превратилось в причудливые своей реальностью ночные кошмары, ему нужна была женщина и возможность превратить темные эмоции, разрывающие душу, в страсть.

Поначалу тот факт, что он не обнаружил утром в спальне своей ночной любовницы, не удивил Снейпа: обычно он позволял Кармен пользоваться его камином, настроив одностороннюю разовую связь. Француженка была слабой волшебницей, почти сквибом, что, впрочем, компенсировалось удивительным женским чутьем и красотой. Она не умела аппарировать в одиночку, ограничиваясь использованием каминной сети, и обычно покидала его постель рано утром, чтобы хорошенько отдохнуть до вечера.

Но в это утро какое-то тревожное ощущение необычности смутило зельевара. Он на секунду прикрыл глаза, собираясь с мыслями и обостряя свои натренированные чувства. Ответ пришел через несколько секунд: в его спальне не было и следа запаха духов Кармен. Вчера брюнетка была буквально пропитана любимым ароматом сандала – странный, по мнению Снейпа, но не самый раздражающий выбор. А сейчас его постель пахла иначе. Пахла другой женщиной.

Снейп вскочил. Сюрпризов он не любил. Сюрпризы могли стоить жизни. Он никогда еще не был столь беспечен, чтобы допустить в свой дом кого-то, обладающего достаточными магическими способностями для самостоятельной аппарации, даже несмотря на его защитные чары. Проверив входную дверь и камин, и убедившись, что ими никто не пользовался, Мастер зелий разозлился.

То, что женщина, с которой он провел ночь, оказалась волшебницей, стало для него крайне неприятным открытием. Похоже, его настойчивые попытки избавиться от шпионских привычек и постоянного напряжения дали не самый приятный результат.

Он хорошо помнил, что оставил Кармен в Атриуме, превращенном в Банкетный зал, и удалился, чтобы спокойно поговорить с Драко. К этому его вынудило в том числе настойчивое внимание и выразительные взгляды некоторых дам, которые, словно сговорившись, осаждали убежище в Паучьем тупике с того самого момента, как в «Пророке» появилась огромная статья, посвященная его роли в войне против Темного Лорда. Во время беседы с крестником он пил, и чем больше слушал его – тем сильнее хотел напиться, что и сделал. Затем, уже смутно — прощание с Драко, и столкновение с женщиной в коридоре. На тот момент ему не требовалось ничего, кроме ее согласия. Она была не против…

Саму ночь, проведенную довольно бурно благодаря выпитому огневиски, зельевар помнил отрывками. Он почти не обращал внимания на партнершу, утоляя свою страсть, разве что… Странное ощущение, которое «завело» его куда сильнее обычного еще в коридоре Министерства – дрожащие нетерпением женские губы, неуклюже отвечающие на его собственнический поцелуй. И потом, уже в постели, его охватило дикое вожделение, в десятки раз большее из-за неумелых ласк и трепетного узкого лона, в которое хотелось врываться снова и снова.

Пробормотав проклятия, Снейп призвал думосбор. Изъяв и просмотрев со стороны свои воспоминания о прошлой ночи, он грязно выругался. Значит, с Церемонии он ушел с другой.

Лица ее в воспоминаниях он так и не рассмотрел, сколько ни пытался: полумрак спальни был не на его стороне. Никаких четких воспоминаний, связанных с внешностью его неожиданной любовницы. Ничего, кроме длинных волос, тонких запястий и округлой тугой груди. Впрочем, если ей вздумалось использовать заклятие Очарования, то даже эти воспоминания о ее внешности ничего не стоят.

Неимоверная злость охватила Мастера Зелий. Такие ошибки в бытность двойным шпионом могли стоить ему жизни. Конечно, сейчас ему никто не угрожал, и он сам последний месяц настойчиво избавлялся от порядком утомляющих привычек постоянной конспирации и до чертиков надоевшей окклюменции, но… Как он мог быть настолько беспечен, чтобы оказаться во власти неизвестной женщины? Уснуть, тем самым предоставив ей полную свободу действий?

Конечно, убить она его не могла: сложные заклинания, которые были установлены на его убежище Дамблдором еще во время молодости Снейпа, связывали магическими путами и помещали под защитный колпак любого, выразившего намерение навредить хозяину дома. Но…

Но его безумно злил тот факт, что ОНА – кем бы ни была его ночная спутница — ПОСМЕЛА вот так просто уйти, без всяких объяснений и утренней неловкости (с ЕЕ, естественно, стороны). Вести себя подобным образом – его прерогатива.

Взяв палочку, Снейп пробормотал заклинание поиска и провел ею над скомканной постелью. И почти не удивился, когда к кончику палочки из складок сбившейся простыни потянулась дымчатая красноватая линия. Расправив простыню, Северус Снейп несколько минут отрешенно разглядывал капли засохшей крови на светлой ткани несвежего белья. Неужели он был настолько груб? Неужели она позволила ему быть настолько грубым?

Нахмурившись, он пробормотал еще одно заклинание, надеясь, что кровь озарится багрянцем случайной раны, или, в крайнем случае, желтизной добровольного ранения. Взмах палочкой – и капли полыхнули серебристым светом, заставившим Мастера зелий снова кинуться к думосбору и еще раз пересмотреть воспоминания.

Он не ожидал, что заклинание Происхождения озарится цветом невинности, и до последнего надеялся, что ошибся. Но в воспоминаниях не было никаких жестоких игр, способных навредить, да и кровь упорно светилась серебристым.

Осушив пузырек с антипохмельным зельем, Северус Снейп на секунду прикрыл глаза. Затем, призвав к себе маленький пустой фиал, больше похожий на кулон, он произнес еще одно заклинание: капли крови, восстановившей свой жидкий вид, переместились внутрь.

— Что ж, мисс Как-Вас-Там, – задумчиво произнес зельевар, разглядывая девичью кровь на свет. — Решили поиграть в прятки?

Однако решить загадку таинственной девицы Снейп так и не смог. След аппарации проследить не удалось, что еще больше разозлило зельевара: кем бы ни была его ночная гостья, она оказалась весьма сведуща в чарах конспирации. Если она окажется сотрудницей Аврората или Невыразимкой – это будет та еще шутка! После того, как его пару раз выбросило сначала где-то посреди трущоб маггловского Лондона, а затем – на опушку неизвестного леса, Мастер зелий решил пойти другим путем.

Первые несколько дней он просто ждал, что его ночная гостья объявится сама . Ведь была же, в конце концов, какая-то причина, по которой эта мисс добровольно оказалась в его постели! Он еще раз проверил комнату, наложив чары Следа Присутствия, и выяснил, что за время нахождения в его спальне гостья не делала ни малейших попыток ни отыскать его тайники, ни открыть дверь в кабинет.

Никаких магических воздействий, кроме Очищающего заклятия, в комнате так же не производилось. Значит, пятна крови ему были оставлены не случайно. Он ДОЛЖЕН БЫЛ их увидеть. Она хотела, чтобы он думал о ней. Возможно, эта женщина в него влюблена. Немного поупрямится, заставляя его мучиться неизвестностью, и затем даст о себе знать каким-нибудь неуклюжим намеком, обычным для дам, тайно желающих быть раскрытыми. Наивные женские штучки, не более того.

Когда его ожидания не оправдались, Снейп наведался в Министерство, пытаясь узнать список приглашенных на Церемонию гостей и присутствующих служащих, но, как обычно, сорвался в ответ на тупость чиновников, и ушел ни с чем. Вопиллер от министра, требующего объяснить, почему все сотрудники Отдела по Связям с Магической Общественностью приросли тем самым местом к своим стульям, Мастер зелий оставил без ответа.

Колдографии из «Ежедневного пророка» ему так же не помогли: несмотря на то, что Торжественной Церемонии был посвящен целый разворот, кроме героев войны и министра, вручающего награды, на снимках почти не было приглашенных гостей. Разозлившись на незнакомку из-за того, что ему приходится прикладывать подобные усилия, явно недостойные ее персоны, Северус плюнул и прекратил поиски.

Заговорив кулон с кровью заклинанием Родства, он спрятал его в карман мантии, надеясь, что так или иначе окажется вблизи от той, которой принадлежит кровь, и тогда сияющее тепло кулона подскажет ему виновницу этого неприятного приключения.

То, что девица, ставшая в его постели женщиной, не соизволила ни остаться с ним до утра, ни дать о себе знать в последующие дни, приводило Северуса в тихое бешенство. Он даже собирался использовать оставленную кровь и провести довольно сложный ритуал вызова, но вовремя спохватился: вполне возможно, та, из-за которой он все это затеял, ничего интересного из себя не представляет и убежала просто потому, что струсила. Связываться из-за такой с темными силами, рискуя привязать к себе ее бестелесную сущность, все-таки не хотелось.

Отказавшись таким образом от настойчивых поисков, Снейп продолжал пребывать в прескверном настроении. Он, не сдерживаясь, демонстрировал свой злобный характер, и даже довел до слез Нарциссу Малфой, когда та решила пожаловаться на недостойное поведение своего мужа. Только что освобожденный из Азкабана, Люциус сразу ударился в запой и разврат. Вместо того, чтобы попытаться остепенить Люциуса, Снейп присоединился к нему и почти поселился в дорогом парижском борделе, требуя себе «невинных дев» и утопая в огневиски. Антипохмельное зелье оба не пили из принципа, стремясь довести свой разум до максимально бесчувственного состояния.

Когда Драко попытался убедить их вернуться назад, пьяный Снейп неожиданно для самого себя признался крестнику, что не видит смысла жизни без любимого занятия, которым, стараниями Министерства и Аврората, ему уже никогда не дадут спокойно заниматься, несмотря на все его средства и магические навыки.

Младший Малфой достаточно хорошо знал своего крестного, чтобы оценить такую откровенность. Для бывшего слизеринского принца события битвы за Хогвартс стали своеобразным началом новой жизни, в которой он стремился заботиться о дорогих ему людях и восстанавливать наиболее важные для него константы когда-то беззаботного и счастливого прошлого. Уже на следующий день Драко преподнес отцу и крестному идею «Фонда Дамблдора». Он был убежден, что мужчины его поддержат: отец – потому, что мечтал вернуть себе былое влияние в Министерстве и заставить всех вновь считаться с деньгами семьи Малфоев, а крестный – потому, что мог продолжать свои исследования под легальным прикрытием, пользуясь неограниченными средствами Фонда и обходя все запреты Министерства – ведь, официально, все опыты будут вестись учениками. А знаний этих учеников не хватит для того, чтобы понять, зачем нужны все заказываемые ими под руководством Снейпа ингредиенты. Драко же втайне надеялся, что возвращение Северуса в Хогвартс позволит дому Слизерин возродиться в своей былой славе.

Драко не ошибся – в тот же вечер трое мужчин аппарировали в магический Лондон. Снейпу понадобилось несколько порций антипохмельного и бодрящего зелья и два часа времени для того, чтобы продумать план воплощения идеи с Фондом.

А днем позже профессор зельеварения Школы Чародейства и Волшебства Хогвартс Горациус Слагхорн получил неожиданное предложение из Академии Магических Искусств стать почетным куратором Лаборатории Зельеварения. Директор Академии уже несколько месяцев приглашал на эту должность Снейпа, но, после отличной рекомендации, которую тот дал Слагхорну, последовал его совету и обратился к его честолюбивому коллеге.

Естественно, слово «почетный» сразу привлекло внимание Слагхорна, и уже через неделю Минерва Макгонагалл предприняла очередную попытку уговорить Снейпа вернуться в Хогвартс, оставшийся без Мастера зелий за две недели до начала учебного года. К ее немалому удивлению, на этот раз Снейп согласился, затребовав, правда, дополнительные помещения в подземельях для новой лаборатории и право самому отбирать себе учеников для продвинутого курса.

Узнав, что первым стипендиатом Фонда Дамблдора в этом учебном году стала никто иная, как Невыносимая Заучка Грейнджер, Северус Снейп пришел в неописуемую ярость. Сама мысль о том, что эта особа опять будет мозолить ему глаза на первой парте и станет ежедневным напоминанием о тех непростых годах, когда он совмещал деятельность преподавателя и двойного шпиона, выводила Снейпа из себя.

Он предпринял несколько попыток убедить Драко отказаться от идеи возвращения этой девчонки в Хогвартс и даже позволил себе использовать эпитет «недостойная магглокровка», что обычно не было для него характерно. Однако его крестник привел вполне разумные доводы: именно магглорожденная героиня войны и подружка Поттера станет прекрасной ширмой для исследований Снейпа – уж кому-кому, а ей бюрократы Министерства и слишком бдительные авроры точно не посмеют ставить какие-либо ограничения и задавать ненужные вопросы.

Резон в этих словах был, но Северус Снейп не зря считался умным человеком: он, как никто другой, знал, какой навязчивой может быть Гермиона Грейнджер на занятиях, и как раздражающе ее самомнение. К тому же она была достаточно своенравна для того, чтобы портить ему спокойную жизнь, а ее неконтролируемое любопытство обязательно приведет к столкновениям даже по пустяками.

Снейп понимал, что в глазах этой девицы его авторитет профессора и Грозы Подземелий придется заново восстанавливать: она многое пережила во время войны и наверняка относится к нему не лучшим образом. А если учесть тот факт, что она лицезрела его в момент наивысшей унизительной слабости, хрипящем в луже собственной крови с разорванным горлом те нелепые слова… Откуда ей знать, что фразу о глазах Поттера он выдавил из себя в страхе, что они не сумеют правильно собрать его воспоминания или потеряют их! Уходить законченным ублюдком в тот момент ему было просто страшно. И теперь ему предлагают переживать эти мгновения снова и снова, глядя на боевую подругу Поттера?

Оставив надежду убедить крестника, Снейп переключился на Минерву, убеждая ее обратить внимание Гермионы Грейнджер, символа гриффиндорской храбрости, на углубленное изучение Трансфигурации. Он даже произнес речь, полную высокопарных слов о преемственности и прекрасных традициях дома Гриффиндор.

Но директор МакГонагалл была подготовлена к его давлению, и за ее уверенными доводами Снейп прекрасно разглядел очередной хитрый план Дамблдора по спасению «заблудшей души моего мальчика». Роль «спасителя», как понял Снейп, отводилась Грейнджер. Ему очень хотелось ворваться в кабинет директора и высказать Дамблдору, пусть и на портрете, все, что он думает о его многоходовых планах, но неожиданно на ум зельевару пришла другая мысль.

Неужели он, сальноволосый ублюдок, воплощение слизеринской изворотливости, не сможет устроить все так, что Грейнджер сама бросит Хогвартс или хотя бы откажется от идеи вести исследования по Зельям? Гриффиндорское упорство, воистину, ничто по сравнению со слизеринским хитроумием и умением добиваться желаемого.

К тому же — кто знает, может, за прошедший год гриффиндорская заучка научилась не думать слишком много, не вспоминать неположенного и не пререкаться? Послевоенный синдром меняет людей, в этом он лично убедился. Может, излечив ее кошмары, связанные с войной, ей поубавили невыносимого всезнайства? И научили не смотреть этим настырным, раздражающим взглядом? Если вдобавок к этому она сумеет быть невидимой, неслышной и неосязаемой — возможно, он потерпит ее до сдачи ТРИТОНов и окончания практики.