Попытки молчания

Небо только намекает на рассвет, тени на кухне становятся бледнее, и чашка с остывшим чаем в утренних сумерках смотрится еще сиротливее. Пепельницу тошнит окурками, и Поттер почему-то опрокидывает её над мусорным ведром, вместо того, чтобы уничтожить содержимое взмахом палочки. Густой запах застарелого никотина въелся в стены, а больше и некуда: ни штор, ни скатерти, ни салфеток. Ни единой безделушки в истинно холостяцкой квартире. На столе только пепельница, чашка с чаем и пачка сигарет, готовая внести новый вклад в никотиновое безумие утра.

Может быть, и стоило бы обзавестись вещами, привычно создающими подобие уюта для чужих глаз, но всё дело в том, что чужих глаз в этом доме не наблюдалось. Да и не хотелось ничего такого, хотя первое время Гарри радовался своему, только своему дому – личное, его, не по наследству или гостеприимно-чужое. Своё. Теперь осталось только чувство безопасности: в этих тоскливых стенах он мог быть один, мог курить, пить крепкий чай, морщиться от желудочных болей и таких же болезненно-тянущих воспоминаний.

Гарри не задавался вопросом, почему так и не ушел из Аврората, всё увереннее поднимаясь к должности Главного аврора. А ведь тогда, сразу после войны, он сказал Рону и Гермионе, что на его век риска хватит и теперь-то…. Хватило риска, но не хватило сил уйти, признаться, что устал и хочет чего-то совсем другого, смутно понятного даже для себя самого – не представлял, как всё объяснить друзьям, Гавейну, Кингсли.

Уже решившись на отставку, на уход в никуда, к черту на рога, да хоть к Чарли и драконам – разгребать дерьмо в прямом смысле этого выражения — так, по крайней мере, будет честнее, — он получил это задание и остался.

Побаливает желудок, Поттер смотрит на часы – до открытия кафе осталось еще два часа. До начала нового рабочего дня – четыре. Сколько часов осталось до конца ноющей тоски, мелким зверьком грызущей что-то под ребрами – неизвестно.

Еще одна бессонная ночь, если не считать за полноценный сон три с половиной часа тяжелого, как свинец, забытья.

Есть не хочется совсем, но колдомедик строго приказал позавтракать как можно плотнее перед тем, как явиться для последних исследований. Этот приказ не самое противное из всего задания, надо сказать.

Оборотку Поттер уже пил, и не раз. После неё всегда побаливает желудок, потому нужно питаться правильно и по режиму. С сегодняшнего дня можно будет не заботиться о режиме: там позаботятся. Поттер только надеется, что усовершенствованное зелье не будет слишком уж невыносимым – гастрит не кажется серьезным заболеванием только для тех, кто им не страдает. Все эти мысли не затрагивают ничего в душе, плавая разноцветными бензиновыми пятнами на поверхности.

Светлеет стремительно, но времени еще слишком много. Мелькает мысль о душе, но Поттер не спешит – успеется. И новая сигарета рисует дымные узоры на маленькой кухне маленькой квартиры на окраине Лондона, где не задают лишних вопросов соседям. Здесь никому не нужны неприятности, каждый живет своей жизнью. Или выживает — кому что досталось от судьбы при распределении.

* * *

— Я проверю пульс. Посидите десять минут, чтобы процесс закончился, — колдомедик отстраненно-вежлив. – В случае возникновения болей – сразу обращайтесь.

Гарри кивает, переводя взгляд на Робардса.

— Нормально? – Главный аврор хмурится, глядя на Поттера, сидящего на кушетке.

— Нормально, — снова кивает Гарри.

— Портключ скоро принесут, в лагере тебя встретят. Связь держим только через медпункт – никаких писем, каминов и прочей херни.

— Я помню.

— Если ты не уверен…. Черт, мне самому не сильно нравится идея отпускать тебя к невыразимцам. Может заменим?

— Не стоит. Я его знаю, если он что-то задумал, я выясню. А другому он мозги запудрит, Гавейн.

— Ладно, — Робардс мнет в руках какие-то бумаги и не отводит взгляда от Поттера. – Если что – сразу возвращайся. Не рискуй: мы тут его быстро расколем, ты же знаешь.

Да, Поттер знает. А еще он знает, что Малфой хитер, вывернется из любой ситуации. Это у них семейное. Думая о семейном сходстве, Гарри видит перед собой серые глаза и белую челку, своенравно падающую со лба. Можно накручивать себя, ругаться, находить сотню обидных, пустых, ничего не значащих слов, но Поттер знает, что забудет каждое из них, как только увидит его снова. И он не признается, что боится, как не признается, что ждет этого момента. Всё закончилось, осталось в прошлом, покрытом сигаретным пеплом и осколками застаревшей боли. А ещё промолчит о том, что идет сам, потому что это его дело и Малфоя, а Министерство тут совсем ни при чем.

Когда колдомедик разрешает ему встать и одеться, Гарри подходит к зеркалу и видит нового себя: мало что изменилось — брюнет, среднего роста, широкий в плечах. Только без очков, шрама и обычные карие глаза. Что-то такое говорилось раньше, про сходный типаж внешности, но Гарри было всё равно, по большому счету.

— Постарайтесь появляться у местного целителя в одно и то же время: длительность зелья увеличена до суток, но не стоит испытывать судьбу все двадцать четыре часа, — на этот раз голос колдомедика более человечен.

— Спасибо, я понял.

* * *

Лагерь – это ряд казарм, плац, полигон и здание, где расположилось начальство, больничное крыло и столовая. Пока Поттер и его сопровождающий идут к администрации, успевают увидеть, как на полигоне отрабатывают боевые, а вокруг плаца бегает несколько фигур. Гарри ловит себя на том, что взглядом выискивает среди них Малфоя, и тут же обрывает свои попытки.

— Присаживайтесь, мистер Эванс, ваш старший сейчас подойдет, — начальник не поднимает головы даже для того, чтобы взглянуть на вошедшего Поттера.

Когда Гарри уже готов спросить, не забыли ли о нем случайно, дверь открывается, и входит Малфой.

То, что это именно Драко, до Гарри не сразу доходит: внешне почти не изменился, оставаясь таким же высоким и худощавым. Острые черты лица еще больше заострились, белые пряди волос чуть отросли – Драко стал старше, сдержаннее в движениях. Но вот лицо – ни единой эмоции: ни привычного высокомерия, ни любопытства из-за присутствия в комнате кого-то третьего. Малфой спокоен, как арктический лед, и, кажется, таким же холодом веет от выражения его глаз: точнее, от отсутствия всякого выражения.

— Мистер Малфой, это ваш новый подопечный – Джеймс Эванс. Разместите, объясните правила и начинайте подготовку.

— Да, командор Блад, — голос спокойный, ровный, словно Малфой принимает новичков под свою опеку каждый день. – Идем.

И всё – долгий взгляд и кивок, чтобы Гарри шел за ним. Ни приветствия, ни знакомства. Это к лучшему: выдавить из себя хоть слово Поттер точно не сможет. Не сейчас, Мерлин, только не сейчас!

* * *

В комнате две кровати, две тумбочки, стол, два стула и большой платяной шкаф. Драко так и не проронил ни слова по дороге к казарме, сейчас тоже – кивком показывает место, где Поттер будет спать, легко похлопывает пару раз по его тумбочке и указывает на три полки в шкафу, отведенные для новенького. Гарри кидает сумку на кровать, достает вещи, раскладывая их – привычка выработалась за три года проживания в такой же казарме, пока он проходил обучение, становясь аврором. А ещё можно не смотреть на него, не видеть, занять руки и мысли.

— Меня зовут Драко Малфой. Можешь называть Драко, — Гарри вздрагивает от монотонности голоса, внезапно раздавшегося за спиной. – Общий распорядок дня висит в каждой комнате. По любым вопросам подходи ко мне. Если куда-то уходишь – предупреждаешь меня, где будешь и сколько времени. Меня поставили в известность, что ты еще не закончил лечение – лазарет покажу сразу после ужина. Где учился?

— Хогвартс, потом дома, — вышло чуть хрипло.

— Ясно. Первое время, пока не освоишься, старайся держаться поближе ко мне. Если закончил, идем – покажу туалет, душевые и пойдем на обед. Все тренировки начнутся завтра. Есть ограничения по физической нагрузке?

— Нет.

Больше они не сказали друг другу ни слова. Гарри шел за Малфоем, запоминал расположение комнат и думал, что кто-то допустил невероятную ошибку, сказав, что этот равнодушный ко всему на свете человек – тот самый Малфой, который по-кошачьи жмурился на осеннее солнце, перебирая непослушные черные пряди на поттеровской макушке тонкими теплыми пальцами. Было ощущение, что из него некто вроде дементора выпил не только всё хорошее, но и все плохое, оставив пустую оболочку. Поттер еле сдерживается, чтобы не схватить за плечи, развернуть к себе лицом и…. Нет, сдерживается.

* * *

И, конечно, никакие из ожиданий Поттера не соответствовали реальности ни на дюйм, и даже, не на сикль, в чем не измеряй. Да, тишины тут тоже не было, но что-то такое, что витало в воздухе, неуловимо, как тени, схваченные периферийным зрением, он не мог определить иначе, как молчанием. Люди говорили, стучали ложками, топали по лестницам крепкими ботинками, ухмылялись, но над всем этим было молчание, словно приглушили свет в огромной комнате – полумрак, полутона, всего половина. С невыразимцами изредка сталкивались по роду службы, но видеть их не в работе, а так вот, в обычной жизни, было странно – они держались не обособлено, как думалось раньше. Они были обособленными, отстраненными, сдержанными. Да в аврорской столовой сейчас бы уже такой гул стоял, замешанный на крепком слове, крепком смехе и запахе крепкого здорового пота, что и себя-то не услышишь. А тут…. Тут всё было другим, но самое странное, они не были чужими: такая же команда, группа, стая – кто во что горазд. Но свои друг другу.

В трех словах выяснилось, что у некоего Ренди Перкинса сегодня день рождения, что старший его группы – Малфой, дает добро на праздник после отбоя. Поттер подумал даже, что всё это слишком похоже на легилименцию, или какую-то ещё хрень, которая помогает им половину мыслей просто читать, не выгоняя их из себя словами: так быстро и почти неуловимо Малфой обменялся несколькими фразами и взглядами с другим парнем.

А ещё было невозможно поверить, что это Драко Малфой. Драко, вашу мать, Малфой, который жить не мог на свете, чтобы раз в минуту не плюнуть ядом в ближнего своего, старательно поддерживая имидж высокомерного и очень высокородного ублюдка! Впрочем, Гарри помнил его и совсем другим, но этих моментов в его памяти было до тоскливой жалости мало.

Если все вокруг жили в этом странном подобии молчания, то Хорек был молчанием – в глазах, в движениях, словах. И Поттер уже не знал, с чего лучше начать порученное дело, потому что не знал этого человека, сидящего перед ним и спокойно, черт, слишком спокойно рассказывающего о том, что их ждет в ближайшие дни и каких негласных правил лучше придерживаться.

Гарри терпел, кивал, пытался запомнить и понять, уяснить, записать на подкорку, но хотел встряхнуть и позвать, чтобы увидеть снова насмешку, злую, опасную, ядовитую, да, любую! А ещё хотелось схватить за грудки, притянуть к себе через стол и заткнуть рот самым банальным способом. Потому что соскучился, ненавидел, хотел и просто боялся, что этот новый Малфой — навсегда. Боялся, потому что тот был чужим. А Поттер ждал совсем не этого человека, прокуривая ночами стены собственной квартиры, стараясь заглушить болью в желудке боль в душе.

Поздно вечером в общей комнате, их группа, нет, уже его группа, праздновала день рождения Ренди, оказавшегося тонким, хрупким пареньком, у которого погиб старший, а он сам после больницы вернулся сюда, чтобы сработаться с новым напарником – Грэхемом Монтегю, которого Поттер узнал почти сразу: бывший капитан слизеринской сборной по квиддичу мало изменился за это время. А Ренди улыбался открыто, без тени смущения, но с тенью обожания, когда Драко поздравил и передал подарок от всей их группы. Эти сияющие глаза заметил не один Гарри – Монтегю тоже не был слепым, и то, что он видел, ему явно не нравилось. Наверное, Перкинс очень хотел стать напарником Малфоя, но не судьба. А вот у Поттера была судьба, сталкивающая, сводящая, намагничивающая воздух между ним и Драко. И трудно было решить, чего же Гарри хочет больше – чтобы не было этого рока, или чтобы он никогда не заканчивался.

« — Что? Что ты на меня смотришь? Свободен, Малфой, и не благодари.

— Как скажешь, — тонкие пальцы устало сжали переносицу. – А знаешь, Гарри, я не свободен, но скоро буду. Обязательно

И Поттер смотрел в спину уходящего Малфоя, остолбенев от этого знакомого «Гарри» и каких-то сумбурных, малопонятных слов о свободе, понимая, что теперь точно всё. Совсем и навсегда. Сейчас, а не тогда, когда Метка зазмеилась на красивой коже предплечья».

— Ты аврор, — рядом сел тот самый парень, Калеб, который спрашивал в столовой насчет этого праздника. – Да не дергайся. По выучке видно, просто. Не думай, тут всем наплевать – свой, значит, свой, какие бы причины к нам не привели. Тем более, старший у тебя….

— Что старший?

— С Драко хорошо работать, Джей. Повезло.

— Почему?

Но Калеб только неопределенно пожал плечами и отошел к Монтегю. А Поттер смотрел на Хорька, который сидел на подоконнике, курил, свесив одну ногу, и не собирался принимать участие в общих разговорах. Сам Поттер тоже не спешил слушать их, хотя, признаться, стоило – хорошая ситуация, чтобы познакомиться, навести мосты, и понять чем живет эта группа. Но сил не было после зелий, бессонницы и какофонии чувств, с которыми сам Гарри не слишком-то умел справляться – не научился тотальному самоконтролю, сколько бы покойный Снейп с него не требовал в своё время.

Он поднялся и пошел в их комнату, еле передвигая ноги, чувствуя, что просто должен отдохнуть, загнать глубоко в себя эту позорную истерику, которая толчками, как гейзер, билась за грудной клеткой. Собраться и перестать всё время думать о прошлом, пытаясь дотянуться до недосягаемого. И пока он шел, то спиной чувствовал, как между лопаток появляется крошечная, теплеющая точка, какая бывает от лазерных прицелов магловского оружия. Только на этот раз оружием был взгляд Драко Малфоя.

О том, что среди невыразимцев зреет некое подобие заговора, какая-то подковерная борьба за неясные цели, стало известно совершенно случайно. Если бы не прошлое этих людей, никто не обратил бы внимания – мало ли какие бродят слухи. Но смертники, а так за глаза называли всех, кто заключил пожизненный контракт с Министерством — «пока смерть не разлучит нас», как невесело пошутил Калеб, — были в основном из «бывших». У кого-то чистая кровь, слегка замаранная пособничеством Волдеморту, у кого-то Метка, кто-то просто «сочувствовал», что никак не тянуло на срок в Азкабане. Доподлинно неизвестно, кому в голову пришла светлая мысль, что эти люди могут быть полезны – знаниями о темной магии и артефактах, из поколения в поколение передававшимися в чистокровных семьях, но факт оставался фактом: именно эти новые невыразимцы помогали уничтожать остатки той грязи, что успела вылезти наружу за время второй магической. А грязи было много.

Ещё только готовясь отправиться сюда, Гарри узнал, что группа Малфоя попала в переделку – авроры опоздали, никак не могли пробиться через щит, а у невыразимцев было мало людей против кучки безумцев, пытающихся возродить нечто, которое те, кто остался в живых, не могли потом разумно объяснить. Группу пришлось переформировывать, некоторым оказалась нужна помощь целителей, а некоторых не спасли бы и лучшие из них. Именно поэтому Робардс настаивал на скором внедрении Поттера – это было оправдано и не вызывало подозрений. Так появился Джеймс Эванс, оказавшийся хаффлпаффцем, на три года младше Драко Малфоя, не участвовавший в битве за Хогвартс, закончивший обучение дома, ставший напарником старшего группы.

Работать Гарри пришлось много: кроме физических нагрузок, пришлось снова браться за учебу – на этот раз углубленный курс истории магии и артефактологии. Дни были загружены работой, потому вечерами он просто отключался, как маггловский телевизор – беззвучная темнота, словно по щелчку кнопки.

С нынешним Драко работать, и правда, было надежно и спокойно – если что-то не получалось, он поправлял, указывал на ошибки без усмешек или взглядов превосходства, оставаясь по-прежнему далеким, погруженным в какие-то свои мысли. Иногда Гарри ловил на себе его внимательный взгляд, но прочитать, понять выражение прозрачно-серых глаз не мог, уже почти смирившись с этим. Разговоры тоже были ни о чем, как у всех.

Конечно, сказать, что дело не двигалось с мертвой точки совершенно, Поттер тоже не мог – невыразимцы всегда были очень замкнуты. Редкие споры решались тихо, скрыто, так же, как и рядовые проблемы – кому-то нужно было в Лондон, на встречу в родными, кто-то, как недавно Ренди, собирал своих на немногочисленные праздники: всё решали сами, не обращаясь лишний раз к командору Бладу. Даже слишком явное для остальных противостояние Малфоя и Монтегю не выливалось в открытые конфликты, хотя последний уже не раз старался задеть Драко, обращая всё в шутку в конце концов.

Вечерами в лазарете, принимая очередную порцию Оборотного, набрасывая несколько слов для Гавейна о том, что подвижек или намеков в порученном деле нет, Поттер ещё и ещё раз прокручивал в голове события прошедшего дня, но не находил ничего нового – ни для себя, ни для Аврората. Конечно, Робардс предупреждал, что на налаживание контакта уйдет больше времени, чем пара недель, но Гарри испытывал нетерпение, схожее с зудом под кожей – хотелось хоть чего-то, хоть намека. Но обстановка не слишком сильно отличалась от той, которую он привык видеть в пору своего обучения на аврора: обычные разговоры, преимущественно внутри своей группы, обычные будни, ровные, размеренные, мало отличающиеся один от другого.

Всё это, и многое другое, в основном ежедневные мелочи, малозаметные, но не маловажные, прокручивалось в голове Гарри, когда он шел в душ, закончив дела в лазарете. Абсолютно погруженный в свои мысли, он открыл дверь, автоматически делая еще пару шагов к шкафчикам для одежды, когда вдруг остановился, замерев от увиденного: Монтегю, на котором из одежды было только полотенце на бедрах, жадно выцеловывал шею Ренди, порыкивая от удовольствия. Широкие пласты мышц на его спине словно перетекали волнами, подчиняясь движениям рук. Капли то ли воды, то ли пота, медленно стекали вдоль позвоночника, пропадая за краем полотенца. А Перкинс только слабо всхлипывал, приоткрыв рот с чуть дрожащей нижней губой, которую он постоянно облизывал или закусывал, чтобы тут же отпустить, пропуская судорожный выдох. Когда мальчишка открыл глаза, помутневшие от желания и слабости, их выражение тут же сменилось смущением и страхом, как только Ренди заметил Поттера.

— Грэм…. Грэм! – тонкая рука всё сильнее хлопала Монтегю по спине, привлекая внимание последнего. – Грэм перестань, мы не одни.

— Какого…, — Грэхем неохотно прервал своё увлекательное занятие и повернулся, уставившись на Поттера тяжелым взглядом.

Ренди ужом вывернулся из лап Монтегю, схватил свою рубашку и чуть не бегом выскочил из раздевалки, на ходу бормоча извинения.

— Эванс! – Грэм криво ухмыльнулся. – Как ты невовремя.

— Ну, стоило запереть дверь, Монтегю, — Гарри уже взял себя в руки и подошел к шкафчику, открывая дверцу.

— Наверное, стоило бы, — за спиной Поттера раздались тяжелые шлепки по полу босых ног Монтегю, который медленно шел к нему. – Но что теперь об этом? Не стоит. А вот что стоит, так это поговорить об упущенном мною удовольствии. Что скажешь, Эванс – ты виноват, что Ренди сбежал, тебе и исправлять это дело?

— Ты бы принял душ ещё раз, Грэм. Холодный. Или Ренди догони.

— В душе я уже был, бегать мне как-то не по статусу. Да и зачем? Может, Джеймс, договоримся полюбовно, м? Уж поверь мне, я из тебя напрочь вытрахаю мысли о твоем напарнике. Или Малфой ещё не добрался до твоей задницы? Он у нас любит поухаживать, чтоб, значит, красиво было.

Гарри повернулся, глядя на стоящего рядом Монтегю – тот продолжал ухмыляться, демонстративно, оценивающе оглядывая Поттера с головы до ног, как бы примериваясь. Рука Гарри сама потянулась к карману форменных штанов, где лежала палочка.

— Не помню, чтобы я хоть намеком дал тебе понять, что заинтересован в такого рода отношениях. А с Малфоем мы и сами разберемся – всё-таки напарники. Так что, Грэм, вы пошутили, мы посмеялись – спокойной ночи.

— А ты строптивый, Эванс. Люблю таких, аж кровь играет.

Стало ясно – Монтегю просто так не уйдет. Либо похоть сильно в голову ударила, либо так его, Поттера, проверяет «на вшивость». Только ни одна из этих причин Гарри не устраивала – палочка уже привычно легла в руку, намекая, каким будет продолжение разговора.

— Джеймс, ты уже вернулся из лазарета? – обманчиво-спокойный голос за спиной, как ножом разрезал туго натянутую нить напряжения. – Грэм?

Малфой стоял в дверях, прислонившись к косяку и сложив руки на груди. Увидев палочку в руке Гарри, ледяной взгляд серых глаз буквально впился в Монтегю.

— Полегче, Драко! Мы просто разговаривали, — смеясь и вскидывая руки вверх, как бы сдаваясь, Грэхем отошел на пару шагов от Гарри. – Как-то всё не удается поболтать днем, да, Джеймс?

— Бывает, — по-прежнему тихо ответил Драко.

Грэм медленно взял вещи, и пошел к выходу, мимо так и не двинувшегося ни на дюйм Малфоя. Уже выходя, боком, чтобы не задеть Драко, Монтегю обернулся к Поттеру и послал воздушный поцелуй, тут же заржав, как кентавр – громко, раскатисто, как-то похабно. И только когда смех стих в коридоре, Малфой вошел в раздевалку, сбрасывая с плеча полотенце и убирая свою палочку обратно в кожаное крепление на левом предплечье.

— Ты за мной следишь что ли? – раздражение, вызванное этим предположением, отчетливо слышалось в голове Гарри, как бы он ни старался говорить хладнокровно.

— Да нет. Просто в душ шел, — и Драко открыл дверцу соседнего шкафчика. – Надеюсь, я не помешал?

Сначала Гарри хотел ответить что-то злое: помешал? Да какого черта! Но…. Но Малфой не смеялся, не пытался подшучивать, скорее, это Поттер подсознательно ждал такой реакции – прежний Драко не упустил бы случая. Хотя, прежний Драко не держал бы наготове палочку, готовый в любой момент… что? Прийти на помощь, спасти от Монтегю? Чушь! Какая-то сопливая, бабская чушь – просто Грэм давно уже ищет повод задеть Драко, а эта ситуация была просто идеальной.

— Драко, — Гарри повернулся к напарнику и замер во второй раз.

Малфой успел снять ботинки и рубашку. Он возился с пряжкой ремня, глядя вниз, челка закрыла лицо, и он сдул её, когда поднял голову.

— Что?

А, и правда, что? Дыхание как-то сразу перехватило, не к месту вспомнились несдержанные всхлипы Перкинса и влажные звуки поцелуев Монтегю. Память о недавней сцене, желание протянуть руку и коснуться такой знакомой белой кожи, провести дорожку вниз, кончиками пальцев ощущая сбивающееся дыхание, самому выцеловывать эту шею, как раньше, давно, в прошлой жизни.

— Джей?

— Э…. Я…. Спасибо.

— А. Не за что. Монтегю не посмел бы ничего сделать, да ты и сам справился бы.

Пряжка ремня звонко стукнула, тонкие пальцы потянулись к молнии, привычно расстегивая, опускаясь вниз. Гарри сглотнул и отвернулся, старательно игнорируя тянущее тепло в паху – нет, только не сейчас. Не думать! Не смотреть. Не вспоминать. Всё закончилось. Закончилось же?

Глупые, непослушные пальцы неловко теребили пуговицы, тянули молнию, дергали шнуровку, каждым движением мешая, оттягивая время, пока дверь в душевую за спиной не хлопнула – Драко ушел в душ, а Поттер оперся рукой о дверцу шкафчика, опустил голову, закрыл глаза и вдохнул, как после долгого нырка в ледяную воду. Нужно было взять себя в руки: просто так всё сошлось сегодня, просто случайность. Ничего не значащая случайность.

* * *

— Джеймс, — уже в комнате, прежде чем лечь спать, Малфой вдруг заговорил. – Хочу прояснить, чтобы не было недомолвок: я не собираюсь, как выразился Грэм, ухаживать. Не думаю, что напарникам обязательно быть настолько близкими.

— Я и не думал. Монтегю слишком много говорит, чтобы слушать каждое его слово.

Драко усмехнулся, пожелал спокойной ночи и лег. Гарри тоже лег, отвернулся к стенке, почти жалея, что Малфой «не думал и не собирался», хотя улыбка у него была какой-то более дружеской и близкой на этот раз.

Старательно отгоняя от себя образ полураздетого Драко, Поттер закрыл глаза, медленно проваливаясь в сон, понимая, что личное отношение к Малфою всё больше затмевает собой все служебные. И с этим нужно было что-то делать.

* * *

«Да уезжай ты, черт, уезжай…»

Гарри открыл глаза сразу, словно не спал всю ночь. Тело было сковано каким-то странным напряжением, как от Петрификуса – он до онемения сжимал кулаки, челюсти свело, а эмаль зубов, казалось, грозилась раскрошиться. Так было и тогда, в поезде, когда кровь из разбитого носа уже заливала горло, а мантия-невидимка скрыла его от посторонних глаз.

Стук сердца гулкими толчками гнева отдавался в ушах – от обиды, злости, бессилия. И в этот момент он услышал шаги возвращающегося Малфоя. Краем глаза Поттер видел, как тот подходит, опускается на одно колено перед ним, слепо тянется рукой к лицу, скрытому ловко накинутым капюшоном. Лицо самого Драко было … живым: никогда до этого Гарри не видел такого Малфоя.

«Да уезжай ты, черт, уезжай, Поттер! Я же…».

Что «я же» Малфой не договорил, теплые пальцы задержались на скуле Гарри, а сам Драко закрыл глаза, как закрывают их люди, безмерно, безгранично уставшие. И это мгновение показалось Поттеру таким долгим, словно день или неделя. Захотелось протянуть руку в ответ, коснуться острого подбородка, отчаянно и крепко сжатых губ, разгладить крошечные лучики-морщинки в уголках плотно сомкнутых век. Хотелось утешить, понять, что не так, почему Малфой просит – а это именно просьба, Гарри сразу понял, прочувствовал – понять, что происходит, а потом хорошенько врезать по этому холеному лицу. Просто для того, чтобы раз и навсегда научить быть как все, нормальным, а не жестокой и заносчивой задницей, которая даже попросить толком не может. И о чем попросить – уехать? Зачем?

Но дверь вагона уже глухо хлопнула, закрываясь за Драко Малфоем, которого Поттер словно бы увидел впервые.

И сейчас, вытянувшись в струнку на кровати, Гарри смотрел на лицо Малфоя, каждая мышца которого была расслаблена, возвращая жизнь чуть капризно изогнутым губам, подрагивающим ресницам, тонким векам, белесому шрамику, пересекающему висок, уходящему в светлый лен волос. На подбородке уже золотилась щетина – Гарри видел её только однажды, когда проснулся вот также, лицом к лицу с Драко, не любуясь, но стараясь увидеть каждую черточку заново, впитать, врасти самому, пустить корни, чтобы не забыть никогда. Тогда он мог позволить себе прошептать прямо в эти губы: «Дракооо». Сейчас Поттер только шумно вздохнул, усилием воли отвернувшись к стене, закрывая глаза, чтобы успеть прогнать ненужные воспоминания, пока не прогремел подъем.

Минут через пятнадцать проснулся и встал Малфой: бесшумно, как кот, передвигаясь по комнате. Гарри привстал на локте, оглянувшись через плечо, успев увидеть белизну кожи и линии сухих мышц на боку, пока форменная рубашка не скрыла их.

— Доброе утро. Я в душ, подъем через четыре минуты, — скользящее равнодушие взгляда ощутимо полоснуло по лицу, хотя Гарри не был уверен в этом из-за собственной близорукости, но чувствовал. Точно чувствовал.

— Доброе. Я понял, я тоже скоро.

— Да.

Дверь снова закрылась за ещё одним Драко Малфоем, которого Гарри не знал. И он не был уверен, что успеет узнать и на этот раз.