У Лили Поттер коленки разбиты, и сердце – тоже. Лили залезла на чердак, забилась в самый дальний темный угол, сидит там, тихонько носом шмыгает, слезы со щек сердито вытирает. Лили девять лет, она многое уже понимает. Вот только в голове настойчиво бьется: «Ну почему именно я?».
Пыли на чердаке много, она забивается в нос, и Лили чихает. И тут уже нет сил сдержать поток соленых слез, и она ревет, уже не сдерживаясь, всхлипывает громко, вздрагивают худые плечики. Потому что сегодня – не ее день. Потому что на улице осень и дождь, потому что Джеймс в Хогвартсе, потому что Ал скучный, а Тедди уже совсем взрослый и не пишет целую вечность. Потому что папа целыми днями на работе, а мама сегодня отчитала за разбитую вазу. Ну и что, что вазу разбил Хьюго, Лили все равно никому об этом не скажет, она не ябеда. Но обида засела в груди ржавыми ножницами, не выдерешь ее никак. Лили ревет, как маленькая, плачет горько-горько, ведь знает, что никому она в этом доме не нужна, и никто ее искать не будет. И девочка плачет еще отчаяннее, ведь ей очень хочется, чтобы искали.
Лили Поттер бежала через двор, перепрыгивала через лужи, Лили Поттер спрятаться хотела, на чердак любимый залезть, чтобы нареветься всласть. Бежала-бежала, о камень споткнулась, да и плюхнулась в грязь октябрьскую, колени при этом содрав. Теперь ранки кровят и саднят, и Лили от этого еще обиднее. Ведь домой придет – никто не пожалеет, что ноги разбила, вздохнут только: «Горе ты наше луковое, опять в пакости какой-то измазалась! И паутины в волосах столько, что целый паучий город там обосновать можно!». Лили не хочет домой. Ей обидно.
Обидно потому, что папа придет с работы измотанный и усталый, захочет отдохнуть и ему точно не до нее будет. Обидно потому, что мама до сих пор дуется на нее за вазу, а как грязные джинсы увидит, так вообще рассердится. Обидно потому, что верный друг и товарищ Джеймс бросил ее и укатил в свой Хогвартс. Обидно потому, что Ал нудный, Хьюго разбил вазу, а Рози лежит дома с температурой. А еще у Лили коленки разбиты. И сердце, да.
Люк приподнимается, вздымая тучи пыли, и Лили поспешно замолкает и вытирает глаза. А из люка торчит голова Ала. Брат смотрит на нее, маленькую и обиженную, смешно нос морщит и чихает громко.
— Слезай давай, — говорит спокойно, — там тебе письмо от Джеймса пришло. И мама пирог испекла. Твой любимый.
Голова исчезает, люк захлопывается, а Лили смотрит недоуменно на клубы пыли. Смотрит недолго, мгновение всего, потом выползает из своего угла, быстро-быстро к люку двигается и с чердака слазит. И назад, через двор, она летит уже, как на крыльях. Распахивает дверь в дом, а там свежей выпечкой пахнет, там мама на кухне возится в цветастом своем переднике, а на столе конверт лежит, корявым почерком Джеймса подписанный. Лили вбегает в дом, а Джинни смотрит на дочь и вздыхает только:
— Горе ты наше луковое, опять коленки разбила! Иди сюда, бальзамом заживляющим замажу, больно ведь, наверное.
Лили улыбается. Не больно ей. Совсем не больно.
* * *
Осень на дворе, дождь льет, как из ведра, а капитан команды все не успокоится, для него плохой погоды просто не существует. Лили возвращается с тренировки мокрая с головы до пят и злая немного. Снитч не поймала, не видно же ничерта, дождь глаза заливает, от капитана нагоняй получила, а в гостиной ее не ждет ничего, кроме домашнего задания по Трансфигурации. Джеймс на свидание упорхнул, Ал в библиотеке, кажется, живет, а Рози уже спит и пятый сон видит. Лили четырнадцать лет, она идет темными коридорами Хогвартса и клянет все, на чем свет стоит. Сегодня день – не ее. А может, она просто слишком не любит дождливую осень.
Лили идет коридором и вдруг падает. На ровном месте навернулась, ну что ты тут будешь делать? Мантию порвала, кожу на ладонях содрала, ну и коленки разбила, куда же без этого. Лили лежит на каменном полу, ей и смешно, и грустно, и вставать совсем не хочется. Забиться бы на чердак старый да поплакать, отвести душу, но Лили взрослая, она не плачет. Как бы обидно не было и как бы ранки на ногах не болели.
— Ты чего разлеглась тут посреди коридора? – голос удивленный насмешливый над ухом раздается, и Лили вздыхает грустно: вот если не везет, так не везет во всем.
Но он не уходит, – конечно, уйдет он, размечталась! – ложится рядом на спину. Лили хочется его ударить, чтобы отстал и перестал паясничать. У них отношения не очень клеятся, и Джеймс не раз уже предлагал набить Малфою парочку синяков, ну, для профилактики, чтобы не совался, но Лили только смеялась в ответ.
— Лежать, конечно, хорошо, но у тебя мантия мокрая, — изрекает парень, задумчиво пялясь в потолок. Лили поворачивает к нему голову, фыркает раздраженно.
— Тебе-то какое дело, а?
— Простудишься и умрешь, а мне потом доставать некого будет, — пожимает плечами Скорпиус. – Короче, вставай, а не то я тебя отлевитирую. Ты же с тренировки, а значит, палочки у тебя с собой нет, так что ты против меня бессильна.
Лили удрученно крякает. Ей обидно, что Малфой застал ее в таком положении, и что дождь за окном, и мантию спортивную придется новую покупать. И снитч она не поймала, и домашку еще писать, и Джеймс, подлец, на свидании. Еще и коленки эти.
Лили поднимается на ноги, и Скорпиус поднимается тоже. Смотрит на нее озадачено, и вдруг изрекает важно:
— Поттер, у тебя колени содраны. Добро пожаловать в детство, — и ухмыляется, негодяй. И Лили злится еще больше, на себя, на него, на осень и на капитана команды, который так не вовремя со своей тренировкой.
— Да пошел ты, — огрызается зло, хмурится, но почему-то не уходит, остается стоять напротив чистого, сухого и веселого Малфоя. Не обращая внимания на то, что сама-то – грязная, мокрая и злая.
— Иду, — кивает головой тот. – Но ты со мной идешь. В Больничное крыло, пусть тебе ранки твои замажут чем-то, ведь попадет грязь туда какая-то, заражение еще заработаешь. Оно тебе надо?
Лили вздыхает обреченно, рукой машет. Ей не больно, совсем-совсем не больно, и заражения она никакого не боится. Но в Больничное крыло почему-то идет.
* * *
Сентябрьское солнце такое яркое-яркое, теплое-теплое, словно лето решило никуда не уходить, остаться в Англии навсегда. Лили платье легкое надела, зеленое-зеленое, Лили волосы распустила и глаза немножко подкрасила. Лили в Хогсмид собирается.
Босоножки на каблуке громко цокают по каменной мощеной дороге. Лили семнадцать лет, она на последнем курсе Хогвартса учится, ей ЖАБА сдавать в этом году. Но это же когда будет, в июне только, а сейчас – середина сентября, и солнце светит, и небо синее-синее, и Хогсмид уже близко-близко.
А в Хогсмиде ее ждут.
Нет, не Джеймс, он-то как раз не приедет в этот раз, на сборы со своей командой квиддичной умотал. И не Ал, он себе девушку какую-то голубоглазую нашел, и они теперь вместе в библиотеке живут. И даже не Рози, она вся с головой окунулась в научную деятельность, ее теперь и калачом из лабораторий не выманить. Лили в Хогсмиде ждет Скорпиус Малфой.
Ждет давно уже, Лили опаздывает, и по мощеной дороге она уже почти бежит. Быстро-быстро цокают каблуки, развивается платье зеленое, а глаза блестят. Ведь заметили вдалеке уже фигуру долговязую, стоит уже ее ненаглядный, букет астр белоснежных в руках сжимает. Ведь бывает такое, что день – твой, и все у тебя складывается именно так, как ты и задумала, все получается, и все хорошо.
И Лили бежит к Малфою. Отношения у них уже два года, как очень клеятся, и Джеймс уже не раз предлагал набить Скорпиусу парочку синяков, – так, для профилактики, исключительно в воспитательных целях! — но Лили только смеется в ответ. Она ему, если провинится, сама фонарь под глазом может зажечь!
Но делать она этого не будет. Бежит к Малфою, соскучилась ужасно, целых три недели без него – с ума сойти, и как только она дышать смогла столько времени одна? И Скорпиус ее уже заметил, букетом белым приветственно машет, мол, давай быстрее, рыжая, сколько можно ждать уже? И она мчится еще быстрее, так быстро, как только позволяют каблуки. И к нему уже остается совсем ничего, несколько шагов всего лишь, но Лили ногу подворачивает и летит навстречу каменной мощеной дороге.
Летит, да не долетает. Скорпиус подхватывает ее, не дает приземлиться на землю и в очередной раз коленки разбить. Обнимает сильно-сильно, держит крепко-крепко, не отпустит, точно, не отпустит.
— Поттер, ты что, опять в детство захотела? Сколько можно-то? Не ударилась? Не больно?
Vova
