Отблески пламени, рассыпаясь, отражались от каменных стен и тяжелых сводов старинного замка. Неподвижный терпкий воздух вдыхался туго. Ощущался пронизывающий и невыносимый холод, который, казалось, шёл изнутри, а не извне. Но Драко был далёк от страха и сомнений: это всего лишь подземелье его родового замка, всего лишь аудиенция у Темного Лорда – не первая и не последняя.
– Кормак Маклагген, подойди ко мне, – раздался голос того, кого юному Малфою предстояло назвать своим господином.
Драко почувствовал, как сжались пальцы и начали неметь руки; как участился пульс. Он стоял в первом ряду и мог видеть всё. На лице застыла маска безразличия и покорности. Рот скривился в ухмылке – такой привычной и ненастоящей, но ставшей частью мира Драко.
Хотелось бежать. Дальше! Прочь! Насколько хватит сил – не останавливаясь и не оборачиваясь. Но он продолжал стоять. Страха не было, только холод.
Драко видел, как вышел из толпы высокий светловолосый юноша, преклонил колено и закатал рукав. Из палочки Тёмного Лорда вырвался поток ослепительного света, несущего смерть и тьму. В его узких глазах загорелся красный огонь, а на белой коже стоящего перед ним юноши появился чёрный контур.
Кормак Маклагген. Гриффиндорец. Пожиратель Смерти… Без тени сомнений, без размышлений он принял Знак Тьмы.
Еле уловимый вздох волной прокатился по залу. Это было лишь лёгкое движение воздуха, чуть заметное движение губ. Смешно: многие боялись даже вздохнуть в присутствии своего Господина.
Кормак поднялся с колен и направился к выходу. В расширенных зрачках был лёд, а на лице усмешка.
На миг их с Драко взгляды встретились, и в этих огромных пустых глазах последний прочёл немое предупреждение: «Ты следующий.»
– Юный Малфой, подойди сюда, – услышал он зловещее шипение того, кого уже с большим трудом можно было назвать человеком.
Это было легко: опуститься на колено, наклонить голову, уставившись пустым взором на витиеватый рисунок у себя под ногами; освободить мысли, чтобы не содрогнуться и не закричать. Если не думать, то нечего будет искать в сознании, и эта пытка закончится быстрее.
Драко научился ставить блок ещё давно: когда впервые осознал, как невыносимо чужое вмешательство в свой разум.
– В тебе есть потенциал, юный Малфой. – Шипящий обжигающий голос. – Ты воспитал прекрасного сына, Люциус.
Только сейчас Драко вспомнил, что находится здесь не один: буквально в шаге был отец. В синих глазах Нарциссы, судорожно сжимавшей запястье мужа, плескались боль и ужас. Позади них стояли люди, навечно заклеймённые и обречённые. У каждого из них была своя причина находиться здесь и своя история. Одними правил страх: за себя или за близких; другими – жажда власти и крови; третьими – идея. Но всеми одинаково – неизбежность. Ею было пропитано всё в этом зале, даже воздух.
– Благодарю, мой Лорд. – Драко с трудом узнал свой голос, который был сейчас охрипшим и глухим.
Взгляд Волдеморта вновь обратился на него. Но Малфой вытерпел и не поднял глаз, продолжая изучать причудливый узор под ногами.
– Но что скрывается за твоей покорностью?
Ответ не успел сорваться с языка, так и оставшись в виде лёгкого вздоха. Драко резко вскинул голову, и его взгляд смог сказать гораздо больше: в нём были смятение, удивление... и протест, который рвался из глубины души – его не удалось спрятать ни за ухмылкой, ни за ровным голосом.
– Готов ли ты отдать жизнь за меня? – Вопрос прозвучал в пустоту. Темный Лорд и так знал, что будет дальше: каким будет ответ, и какой будет правда.
Руки Драко послушно расстегнули пуговицы манжет, и он почувствовал, как холодные пальцы Лорда прикоснулись к запястью. По всему телу озноб пробежал.
Из палочки вырвался синеватый свет. Лёгкое дуновение ветра – и еле заметный контур вспыхнул на миг белым сиянием, растворившись в воздухе, как будто его и не было.
Это была лишь Подготовка. Её проходили немногие: либо избранные, либо проклятые.
«Твой организм может не принять Метку, отторгнуть её, испытывая при этом нечеловеческие муки.» – таким было формальное объяснение этой процедуры.
– Увидимся через полгода, мой мальчик. – Драко услышал шипение, которое показалось ему криком. К горлу подступила тошнота. – И не забывай пить Зелье. Проследи за ним, Люциус.
– Да, мой Лорд.
* * *
Рука онемела. Драко казалась, что она принадлежит кому-то другому. Кожа оставалась ровной и нетронутой: на ней не удалось бы найти ни намека на Метку. Только оцепенение выдавало начало Подготовки.
Схватив кусок мыла, Малфой принялся судорожно тереть предплечье, подставив его под поток холодной воды. С остервенением, причиняя себе боль, он совершал это очевидно бессмысленное действие, объятый лишь одним желанием – освободиться.
* * *
Пальцы сжали небольшую колбу с красноватой, полупрозрачной жидкостью. Часть Подготовки – пить Зелье каждый день.
Но он не станет этого делать.
Ленивым движением Драко вынул пробку и долго разглядывал её скучающим взглядом.
Розовый куст, стоящий в углу комнаты, давно нуждался в поливке…
Медленным шагом Малфой подошёл к нему, и теперь тонкая струйка жидкого яда растворялась в чёрной земле. Словно заворожённый, наблюдал он эту картину, пока последняя капля кровавой искрой не сорвалась со стеклянного горлышка и не исчезла.
Жгучая боль пронзила всё тело. Руки взметнулись к вискам, а голова вдруг стала невыносимо тяжёлой. Отчаянная попытка вдохнуть не имела успеха, лишь только усилив звенящий стон в ушах. Всё вокруг пошло пятнами. Жёлтые, красные, синие – они были невыносимо яркими, почти ослепляющими. Комната начала закручиваться по спирали, вращаясь в мутном потоке, и уже не было ясно, где пол, а где потолок. Остались лишь бесконечная круговерть и голоса из прошлого.
– Вы следующие, грязнокровки!
Как же давно это было!
Когда-то Драко казалось, что магглорождённые это не люди, а животные; низший класс, позорящий весь волшебный мир и, более того, постоянно угрожающий «раскрытием тайны». Для него они были лишь существами, не способными контролировать силу, доставшуюся по ошибке.
– Однажды я стану лучшим из Пожирателей Смерти!
Это была сказка: монстрах и рыцарях, о достойных и недостойных. Малфой думал, что Пожиратели – избранные, несущие смерть не заслуживающим жить – те, кому дано вершить судьбы людей.
– Тёмный Лорд вернулся.
Кем был Лорд в действительности? Существом без лица, живым мертвецом.
Увидев его впервые, Драко не чувствовал ни страха, ни уважения – лишь только удивление. Не мог понять, почему все эти люди ведут себя, будто их жизни находятся в руках Волдеморта? И что в нём такого особенного?
Чёрный контур на белой коже.
Ты следующий…
Так кто такие грязнокровки? Те, о ком не стоит вспоминать. И ради кого не стоит умирать. Какой смысл отдавать жизнь ради смерти низших существ? Это походило на злую иронию судьбы.
Сколько чистокровных погибло в этой войне? Сколько ещё погибнет?
* * *
– Очнулся! Слава Богу! – Драко открыл глаза и увидел взволнованное лицо Нарциссы. Её голос пробивался, словно сквозь толстый слой ваты, а мысли и образы в голове никак не желали сложиться в картину ушедшего дня. Он предпринял слишком резкую попытку подняться: перед глазами потемнело, а к горлу подкатила тошнота.
– Ты в порядке?.. – спросила Нарцисса. Драко кивнул. Синие глаза матери были полны боли, беспокойства и столь необходимого, желанного тепла.
– Всё отлично. – Её мягкая рука прикоснулась к щеке: как в детстве.
– Хорошо. Отец просил спросить, выпил ли ты Зелье?..
– Да, – ответил Малфой чётко и уверенно, а затем бросил быстрый взгляд на розовый куст. Ей не нужно было поворачивать голову, чтобы всё понять.
– Отлично. Я передам Люциусу.
Лицо матери озарила лукавая улыбка: такая, какой она улыбалась только ему.
Нарцисса встала и уже собралась уходить, как вдруг Драко резко сжал её ладонь в своей.
– Что?..
– Нет, ничего. Всё в порядке. Иди, отец не любит ждать.
Нарцисса обернулась, и Драко увидел отчаяние, что плескалось на самом дне синих глаз.
– Всё будет хорошо, – одними губами произнесла она.
Малфой услышал глухой стук: дверь захлопнулась.
06.10.2012 Силки
Глава 2
Силки
Шутит История – зло и без чести,
Мир в витражах, как в осколках событий.
Так повелось изначально на свете –
Все, что угодно, напишет сказитель.
Эти руины, где царствует ветер,
Были когда–то любовью и болью...
Гасится память о камни столетий –
Словно костер заливается кровью.
(Алькор)
Город, где отдыхала семья Грейнджер, славился лишь своими роскошными отелями. Как и все прибрежные городки в этой местности, он был маленьким, небогатым и жил только за счёт туризма.
Выйдя за территорию отеля, Гермиона как будто оказалась в другом мире: цветущие клумбы, мощенные фактурной плиткой дорожки, фонтаны – всё это осталось за большими воротами, напоминающими вход во дворец. Здесь же были лишь пыльные, покрытые гравием тропинки, выжженная трава и маленькие домики, похожие один на другой.
Но Гермионе нравилось бродить по улицам подобных городков, в которых было так оглушительно спокойно, что, казалось, даже время шло немного иначе.
Сейчас ей хотелось побыть в одиночестве, подальше от галдящей толпы туристов, сувенирных лавок и навязчивых продавцов. Недолго думая, Гермиона свернула с главной улицы туда, где, по её представлениям, должно было быть море. Она надеялась найти такую часть пляжа, где не будет отдыхающих, и посидеть на берегу, смотря на волны и не думая ни о чём.
Гермиона так глубоко задумалась, что не сразу услышала, как её кто-то окликнул. Человек, о котором с первого взгляда нельзя было сказать, турист он или местный житель, изо всех сил пытался что-то сказать. Увы, она не поняла ни слова. Если бы её спросили, что именно в нём было не так, Гермиона не смогла бы дать внятного ответа. Вроде всё было в порядке: мужчина двадцати-тридцати лет, прилично одетый. Но интуиция подсказывала Гермионе: с ним лучше не связываться.
– Простите, я вас не понимаю, – ответила она и прибавила шагу. Мужчина пошёл за ней. Рядом, как назло, не было ни души. Гермиона ругала себя за то, что забрела в столь безлюдное место.
Поворот, узкая улочка, ещё один поворот. Её преследователь не отставал. Перед внутренним взором начали возникать нелепые, пугающие картинки и предположения. Увы, её палочка осталась в отеле. Конечно, сейчас она бы очень пригодилась, но это была не та вещь, которую стоило брать на пляж и оставлять в сумке без присмотра.
Дойдя до перекрестка, Гермиона решила посмотреть, куда пойдет преследователь, а самой направиться в другую сторону. Вот только он вдруг остановился.
– Что вам от меня нужно? – спросила Гермиона и резко развернулась, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал уверенно. Мужчина принялся что-то отвечать на своем языке, но она не смогла разобрать ни слова и, бросив это бессмысленное занятие, развернулась и пошла прочь.
Задумавшись о том, кто наградил её талантом попадать в истории, Гермиона тяжело вздохнула. Незнакомец загадочным образом испарился. Может быть, преследование было лишь игрой воображения, и он шел по своим делам?..
Однако теперь возникла другая проблема: Гермиона заблудилась. Убегая от «преследователя», она совершенно не следила за дорогой и сейчас не имела ни малейшего представления, где находится. А найти дорогу среди множества одинаковых улочек было довольно-таки непросто.
Желая выйти хотя бы куда-нибудь, Гермиона свернула в очередной переулок, но тут же поняла, что сделала это зря. На пути возник огромный чёрный пёс.
– Хорошая собачка, – прошептала Гермиона, убеждая себя, что бояться нечего. – Иди домой!
Стоять неподвижно стоило невероятных усилий.
– Иди домой! – повторила Гермиона. Но пёс слушаться не стал, и, ещё сильнее оскалившись, начал притеснять несчастную девушку к забору.
Гермионе показалось, что она слышит звук рвущейся ткани своего платья, что острые клыки вот-вот вопьются ей в ногу. Но взгляд упал на приоткрытую калитку близлежащего участка. Конечно, это была не лучшая идея, но времени на размышления не оставалось.
Когда Гермиона поняла, что натворила, то уже стояла, прислонившись спиной к внутренней стороне калитки. С улицы слышался зловещий лай. «Тоже мне, страна кошек!» — подумала она, а затем попыталась проанализировать ситуацию. Конечно, положение оставляло желать лучшего: она оказалась на чужом участке, за забором всё ещё бесновалась сумасшедшая псина, которая явно не даст выйти, а хозяева дома вряд ли будут рады незваной гостье.
– Ладно, Гермиона, успокойся! И не из таких передряг выбиралась, – сказала она себе, больно впившись ногтями в ладони и зажмурившись. – Здравствуйте! – получилось тише, чем хотелось бы. От быстрого бега в горле жгло; а голову напекло, отчего всё вокруг начало расплываться. На приветствие никто не ответил.
– Здравствуйте! Я хотела… – Гермиона предприняла вторую попытку: безрезультатно.
Осторожно подошла к двери, постучала – снова ничего не произошло.
– Эй! Есть тут кто-нибудь? – Повернула ручку, не рассчитывая, что та поддастся. Но этот день был полон сюрпризов.
Взгляду Гермионы предстали небольшая кухня и длинный коридор. Зная, что, возможно, совершает глупость, вошла в дом и заглянула в одну из комнат.
«Наверное, здесь было землетрясение. Или цунами…» – Примерно такой была первая мысль при виде открывшейся картины: разбитые окна, разбросанные по всему полу вещи, клочья паутины, свисающие с потолка. Всё это свидетельствовало о том, что хозяева покинули дом довольно давно и явно не при лучших обстоятельствах.
На всех поверхностях лежал толстый слой пыли. Или это был пепел? Судя по обожжённым пергаментам, валяющимся на столе и полу, а также двум свечам, сгоревшим почти наполовину, было бы уместнее предположить второе.
Поняв, что здесь дорогу точно не подскажут, Гермиона собралась уходить, однако остановилась, заметив металлический блеск в углу комнаты. Как оказалось, его источником была книга: огромный фолиант в обложке из червонного золота, посередине которой красовались песочные часы и гравировка шестиконечной звезды.
«Жизнь – лишь миг перед вечностью», – прочитала Гермиона руническую надпись на форзаце.
Когда Гермиона раскрыла книгу, та оказалась пуста.
Разочарование накрыло с головой: она-то думала, что нашла древний манускрипт с неизвестными ранее заклинаниями и совершила научное открытие.
Было понятно, что не всё так просто, как казалось на первый взгляд.
Странно, что никто не нашёл книгу раньше. Оставить её здесь было глупо, а если забрать, то это, скорее всего, будет считаться воровством, но Гермионе знала, что, не взяв книгу, будет жалеть всю жизнь. Найдя небольшой кусок материи, валявшийся среди общего беспорядка, завернула в него свою находку и, затравленно озираясь по сторонам, вышла из дома.
Подойдя к калитке, Гермиона в задумчивости остановилась. Она совсем забыла про собаку! Приоткрыв ворота, быстрым взглядом окинула переулок: той видно не было. Ощущение смутной тревоги, закравшееся в сердце ещё в самом начале приключения, усилилось. Казалось, что череда ничем не связанных между собой событий на самом деле не просто случайность.
Как ни удивительно, до отеля Гермиона добралась без проишествий. Пройдя всего несколько улиц, вышла на набережную, где с лёгкостью узнала нужное направление.
Она вбежала в номер и, благодаря судьбу за то, что тот был пуст, вытащила из-под кровати чемодан, спрятав свёрток на самое дно. Оставалось надеяться, что миссис Грейнджер ничего не понадобится здесь в ближайшее время.
Судя по нервному, надломленному голосу, мама уже начала волноваться.
– Я… гуляла, – промямлила Гермиона, резко встав и отчаянно пытаясь задвинуть ногой чемодан обратно под кровать.
– А почему на телефон не отвечала?
– Он разрядился.
– Разрядился?
– Да… – она опустила глаза, нервно теребя ремешок сумки и думая лишь о том, что будет отвечать, если мама всё же обратит внимание на чемодан, так некстати зацепившийся за ножку тумбочки. Но миссис Грейнджер интересовало совсем не это:
– Я удивляюсь, как ты умудряешься хорошо учиться. С твоей-то памятью!
– Стараюсь, – улыбнулась Гермиона. – Прости, что заставила волноваться.
– Воды купила?
– Ой…
– Что «ой»? Я так и знала. Вот ни о чём попросить нельзя!
* * *
– Два шарика, пожалуйста. Малиновый и ванильный. – Гермиона улыбнулась пожилой женщине, торгующей мороженым в симпатичном кафе на туристерии. Идея разузнать что-нибудь у местных жителей посещала уже довольно давно: пока Грейнджеры ещё здесь, есть надежда найти информацию о загадочной находке.
Возвращаться в тот дом не хотелось, да и особенного смысла в этом не было.
– С вас восемь фунтов.
– Вот, – она протянула свёрнутую вчетверо бумажку. – Спасибо. Милый у вас город…
– Думаете?
– Да. Тихий, спокойный. Сейчас, наверное, много туристов, а зимой вообще должно быть здорово.
– Нет, гости у нас круглый год. Без туристов было бы скучно.
– А вы здесь постоянно живёте?
– Всю жизнь.
– Правда? Как интересно! Расскажите, какие у вас достопримечательности? Что интересного происходило? Может быть, местные легенды?
– Достопримечательности? Нет у нас ничего… Вы бы лучше в Каир съездили или в Гизу.
– О да, это обязательно! Ну а всё-таки? А то уже десять дней здесь живу, а о городе ничего не знаю.
– Да ничего у нас и нет. Разве что статуя с фонтаном в центре города, но такие много где есть…
Разговор потёк совсем не в то русло, поэтому Гермионе ничего не осталось, кроме как взять штурвал в свои руки:
– Ой, надо будет сходить посмотреть. Вы, кстати, не знаете, как пройти на улицу Ораби?
Это название она запомнит надолго. Ничего примечательного, просто имя одного из египетских правителей. Но пожилая продавщица тут же изменилась в лице, словно бы вспомнила что-то ужасное:
– А зачем вам туда?
– У меня там назначена встреча с другом, – сказала Гермиона первое, что пришло в голову.
– Нехорошее место ваш друг выбрал для встречи.
– Почему?
– Это страшная история.
– Страшная?
– Ладно, расскажу вам. Давно у меня об этом не спрашивали…
Гермиона напряжённо вздохнула. Сердце билось ровно, но ощущение тревоги, покинувшее её на некоторое время, теперь вернулось, став при этом вдвое сильнее.
– Есть на улице Ораби один дом. Десять лет назад там жили двое иностранцев. Из Франции, кажется, приехали. Девочка молоденькая, Мария, и юноша. Эрик. Поселились они в том доме. Не знаю, что привело их в город, но жили они здесь долго. Она наукой занималась, а он ей помогал. Хорошие были ребята... Мария часто ко мне прибегала, рассказывала что-то. Об исследованиях своих, о дальних странах. Всего и не припомню… А красавица какая была! Волосы светлые, глаза синие, огромные. Все парни наши от неё без ума были. Жениха её невзлюбили. Вообще, он мало где появлялся. Всё больше дома сидел. Хотя тоже парень видный был, только замкнутый больно.
Эх, жалко-то как… Десять лет уже прошло, а я всё помню, будто вчера было…
Однажды прибегает Мария вся в слезах и говорит: «Пропал Эрик». Как ни пытались выяснить у неё, что случилось, так ничего толком и не поняли. Про какую-то книгу всё твердила, про то, что погубила его… Полиция тогда приехала. В убийстве её обвиняли. Но так ничего и не нашли: ни тела, ни улик. Пропал парень, будто и не было его. Так следствие ничем и не закончилось. А вскоре Мария уехала. Многие думают, что это она Эрика убила, а потом помешалась. Но я в это не верю. Не такой она человек, да и любила его всем сердцем… А как плакала! Смотреть страшно было.
– А где она сейчас?
– Не знает никто. Однажды собрала вещи, и больше её не видели. Ни слова никому не сказала. Думаю, на родину поехала, во Францию. Плохо ей здесь одной было, всё о парнишке напоминало – вот и не выдержала. С тех пор дом пустует. Продать хотели, но не покупает никто: боятся. Народ поговаривает, что по ночам там призрак Эрика стонет и Марию зовет. Вот не знаю, правда ли…
– И что же, неужели никто в дом не ходил?
– Да нет, ходили… Ещё как ходили. Не так давно ребята наши полезли туда. Клад, говорят, искать. Теперь вот в больнице лежат. Стеллаж на них со стены упал. Хорошо хоть живы остались. Так что остерегаемся мы этого места, проклятое оно. Перенесла бы ты встречу свою, а то быть беде.
– Да, пожалуй, – машинально кивнула Гермиона. Хорошо, что она не знала этой истории, пока была в доме.
Живое воображение мигом нарисовало целый калейдоскоп вариантов смерти Эрика, плачущую Марию...
– Я пойду. Спасибо вам огромное. Извините, что побеспокоила, – как в тумане, услышала она звук собственного голоса и поняла, что уже стоит у выхода.
– Да ничего. Я всегда рада с туристами поговорить, а то живу и кроме кафе своего не вижу ничего. Удачи тебе!
– Спасибо. – Голос был чужим и отрешённым. Мотнув головой, отгоняя тем самым дурные мысли, Гермиона поспешила в отель.
«Что же ты таишь в себе?»
Она осторожно развернула ткань и окинула книгу тяжёлым взглядом. История Марии и Эрика не дала никаких ответов, только больше запутала и без того загадочную историю. Клубок затягивался всё туже, а сознание Гермионы никак не могло поймать ускользающую нить.
Быть может, они были волшебниками? Это бы многое объяснило. Но что с ними случилось? И какую роль здесь сыграла книга?
А она ведь просто хотела отдохнуть: без магии, тайн и приключений.
* * *
Резная ручка массивной деревянной двери медленно опустилась вниз, впуская в душный мирок библиотеки луч яркого света. Нарцисса резко встала. По блеску синих глаз, на дне которых плескались слезы, можно было понять, что она ждет его уже довольно долго. И это ожидание не прошло бесследно.
– Северус! – звонкий и отрывистый, её голос эхом разносился по залу.
– О чем ты хотела поговорить, Нарцисса? – ответил Снейп ровно, почти холодно.
– Что ты знаешь о Подготовке? – спросила она. Он видит, как дрожат её руки, как побелели пальцы, сжимающие дымящуюся чашку чая. Он заглянул ей в глаза и понял всё.
– Неужели?..
– Да, – тихое, почти невесомое. Бессмысленное. Он и так всё знал, объяснять не было ни сил, ни необходимости. Нарцисса закусила губу, чувствуя, что вот-вот сорвется и заплачет. А в темных глазах её собеседника просыпались тени воспоминаний.
– Я не знаю, как объяснить…
– Расскажи мне всё! – Её глаза лихорадочно заблестели, лицо было мертвенно бледным, а голос походил на стон. – Пожалуйста… Ты ведь знаешь, как это. Что делает это заклятие… Скажи мне правду, Северус! – рука, до того лежавшая на столе, взмыла вверх, сбив по пути чашку горячего сладкого чая. Темная жидкость разлилась по столу, начав медленно стекать с него. Но Нарцисса не заметила этого, безмолвно ожидая ответа.
* * *
Солнечный свет пробивался сквозь приоткрытые шторы, окрашивая комнату в золотисто-оранжевые тона. Цвета счастья и беспечности.
Драко раздирали отчаяние и жгучая боль от этого несовпадения – внутри и снаружи. Он злился на этот мир за его несправедливость. За эту яркость – как будто в насмешку. Малфой сидел на кровати и смотрел в одну точку. Что он видел там, на этом куске стены? Скорее всего, ничего конкретного. Пустоту.
На столе в беспорядке находились стопка книг, сломанные перья и разлитые чернила.
Последствия тщетной попытки отвлечься, уйти в придуманный мир. Но тогда ничего не вышло. Буквы никак не желали складываться в слова, а слова – в картинки. Всё было бессмысленно.
Жгучая боль в висках стала вечной спутницей последних дней. Он уже привык, сдался на её милость и научился не замечать. А она всё шла рядом, копируя каждый шаг, словно призывая – сдаться.
Рука сжила стеклянную колбу с жидкостью, так похожей на кровь.
* * *
«Что делает это заклятие?» Если бы он знал…
– Медленно сводит с ума, – Снейп дал короткий, простой ответ. Ответ, не оставляющий никаких шансов.
– Как?.. – в глазах Нарциссы, наполненных слезами, застыл ужас. Он в бессилии взметнула руками. Послышался звон бьющегося стекла, по полу разлетелись осколки злополучной чашки. Осколки жизни и надежды…
– Как? Медленно и непреклонно. Жгучий холод, невыносимая жара. Огромное, неудержимое желание сделать с этим хоть что-то, вернуться в нормальное состояние. Оно затуманивает разум, подчиняя его и заставляя сделать все, что угодно, лишь бы это прошло.
* * *
Громкий стук в дверь заставил Драко содрогнуться. Колба выскользнула из рук и покатилась по ковру.
– Войдите, – рявкнул он. Даже звук собственного голоса вызывал раздражение. Дверь медленно открылась, и красивая светловолосая девушка замерла в дверях, застыв в оцепенении.
– Астория?
– Ты ждал кого-то другого? Как дела?.. Я слышала, ты заболел…
– Нет, все в порядке, – отчеканил Драко, резко отвернувшись к окну.
– Хорошо… – она попыталась улыбнуться и продолжить разговор: – Как лето?
– Нормально. – Его ответ был сухим и пустым. Нормально равно никак. Как стук в закрытую дверь, ключей от которой ей не найти никогда. Впрочем, пора привыкнуть. Они знакомы с детства, а теперь почти помолвлены, но она не знала о нем ничего. Малфой никогда не пускал её в свою жизнь.
– Что читаешь? – Астория подошла к столу и взяла одну из книг.
– Ничего! – Он вырывал том так яростно, словно скрывал в нем великую тайну. А может, так оно и было?..
– Прости… Я не думала, что это секрет…
– Там нет никаких секретов! Просто не трогай мои вещи! – сквозь зубы зашипел он, руки сжались в кулаки.
– Ладно… Успокойся! – в её глазах явно читался страх. Астория прекрасно знала, что, если Драко в таком настроении, то лучше держаться подальше, и уже собиралась уйти, когда он резко схватил её за руку. «Что?..» – хотела спросить она, но не успела, потому что он притягивает её к себе и, сжав в объятиях, впился в губы в яростном поцелуе. Жестоко, стремительно, причиняя боль. Она попыталась отстраниться, но он не дал ей этого сделать.
Малфой видел испуг, мелькнувший в её глазах, и блеск подступивших слез. Но ему было всё равно. Его уже давно перестали беспокоить чужие чувства. Она его девушка, он имеет право делать с ней всё, что хочет.
Но ему плевать на неё. Эта мысль яркой вспышкой озарила сознание, и Драко вдруг резко остановился, оттолкнул Асторию от себя и уставился на неё таким взглядом, словно не понимал: кто она? что делает здесь?
Он не чувствовал ничего. Лишь тупую боль в висках и легкое оцепенение в левом предплечье. Всё как всегда. Ничего не изменилось. И уже не изменится.
Он сам не знал, чего добивался. Хотел причинить ей боль? Хотя бы часть той боли, что чувствовал он сам.
Нет, ему было плевать на неё. Он просто хочет почувствовать.хоть что-то. То, что сможет перебить его агонию. Но попытка потерпела крах.
Апатия вдруг сменилась безудержной яростью.
– Убирайся вон!
– Что?.. Да как ты…?! – Астория попыталась закричать, но голос срывался, издав фальшивую ноту, глаза были полны слез. Она закусила губу, изо всех сил пытаясь не расплакаться, но мокрые дорожки заблестели на щеках.
– Я неясно выразился? Убирайся вон, – он больше не кричал. Теперь его голос был убийственно спокоен и холоден. – Да как ты смеешь?! – выплюнула Астория, замахнулась и почти ударила его по лицу, но в последний момент остановилась и стремительно выбежала из комнаты. Он знал, что она грани припадка и проплачет всю ночь, а потом, возможно, не будет разговаривать с ним несколько месяцев.
Но ему было все равно…
* * *
– А Зелье? Что делает Зелье?
– Оно способно дать облегчение. Но лишь на время. А потом становится ещё хуже. Ты не можешь думать ни о чем другом. И жизнь медленно обращается в кошмар.
Бледное, измученное лицо Нарциссы стало почти серым. Пошатнувшись, она ухватилась за спинку стула, чувствуя, что вот-вот упадет.
– Прости, Нарцисса, но правда порой бывает ужасна, – сказал Снейп пустую, пафосную фразу. Совсем не то, что надо было сказать, не то, что он чувствовал. Это была маска. Броня, позволяющая воспоминаниям вырваться наружу.
– Ничего… Я в порядке, — выдохнула Нарцисса и глубоко вздохнула.
* * *
Жадно глотая воздух, Драко осел по стене. Оцепеневшая рука почти отказывалась подчиняться, лишь гулко ныла, словно в неё воткнули сотни игл, с каждым движением входящих все глубже и глубже. Малфой не смог бы с уверенностью сказать, какой была эта боль. Вязкой и пульсирующей или резкой и острой, но совершенно точно – мучительной.
Взгляд упал на колбу, валявшуюся посередине комнаты и переливающуюся в лучах солнца. Резким движением Драко поднял её и сжал в руке, а потом швырнул об стену. Бешено и яростно, вкладывая в это движение всё своё отчаяние и ожесточение.
«Ну вот, теперь будет пятно…» Дурацкая мысль… Но она заставила улыбнуться. Сколько колб он уже разбил? Десять, двадцать?.. Сколько ещё разобьет? Столько, сколько будет нужно, чтобы уничтожить весь этот яд до последней капли.
Такими темпами в оранжерее не останется роз. Смешно, какая ерунда лезет в голову… Он выдержит, он справится. Не так уж это и сложно. Ну, болит голова, и что с того? И не с таким справлялся…
Надо жить, как раньше, как будто ничего не произошло.
Сегодня вот пойдет в бар, напьется огневиски и забудет о своих колбах.
К черту Метку… К черту Лорда…
В его планах на лето не было пункта «присоединиться к почитателям сумасшедшего царствующего трупа». А планы свои Драко менять не привык.
* * *
– У человека, начавшего пить Зелье, есть только два пути. Либо он медленно, мучительно сходит с ума, либо принимает Метку.
– Неправда! Ты лжешь! Лжешь! – она кинулась к нему и практически ударила, но он перехватил её руку. Слезы все-таки потекли.
– Ты направляешь свой гнев не туда, Нарцисса.
Еле заметный кивок, нервный озноб заставляет все её тело содрогнуться.
– Да… Продолжай, пожалуйста.
– С каждым новым выпитым флаконом ты все хуже понимаешь, где ты и кто… И только Метка может дать облегчение, избавить от агонии. Тогда ты приходишь к Нему сам…
– Мерлин!.. Но зачем?! Зачем Ему это надо? Почему нельзя просто принять Метку и все? Ведь это неправда про непереносимость. Бред!
– Да, это ложь. Ты никогда не задумывалась над тем, почему в рядах Пожирателей никогда не возникало мыслей о восстании, почему все так беспрекословно подчиняются его власти? Да, есть одержимые идеей, свято верящие в неё. Такие, как Беллатриса. Но их мало. Всего лишь несколько человек. А ему не нужны те, кто будет сомневаться и слишком много думать. Ему не нужны соперники, лишь верные слуги.
Нарцисса всё понимала. Сейчас вдруг подумалось о том, как правы те, кто говорит, что счастье в неведении… Но она выдержит и дослушает до конца.
– А если принять Метку сразу? Если попросить Его? Раз исход все равно один…
– Не говори ерунды, Нарцисса. Метка – не просто символ Пожирателя Смерти. Приняв её, ты уже не можешь не подчиняться его воле, не прийти, когда он зовет или ослушаться. Приняв её, ты признаешь в нем Хозяина.
– Но…
– Я знаю твоего сына. Он никогда не пойдет на это. Иначе бы Подготовка просто не началась.
– Да, он не пьет Зелье.
– Сколько времени прошло?
– Два месяца.
– Он долго держится. Хотя вначале приступы не такие сильные. Со временем станет хуже. Сначала кажется, что возможно сопротивляться, жить, как раньше. Но с каждым днем это становится тяжелее. Всё вокруг кажется ненастоящим. Мир превращается в свою собственную пародию, а разум постепенно затуманивается.
* * *
– Ты только подумай, Блейз, насколько прекрасна наша жизнь! – Драко Малфой с трудом узнал свой голос. Тот был слишком звонким. Настолько, что резал уши, когтями врезаясь в изнуренное сознание. В голове был туман, а в глазах – лихорадочный фосфорический блеск.
При этом лицо исказила безупречная, почти счастливая улыбка. Та самая, что подходит на все случаи жизни и никогда не бывает правдой.
– И насколько же? – скептический взгляд, почти отрешенный взгляд Блейза отрезвил. Он пробирался в сознание, как будто сквозь слой защитного стекла, прозрачного, но непроницаемого. Тяжесть и непонимание висели в воздухе, грозя разлететься на сотни осколков, и раня все, что встречается им на пути.
Маски… Вечный маскарад. В этом – их жизнь. Их рок и их проклятие.
Смертельная усталость в глазах, ледяная тоска в душе. И улыбка…
– Ровно настолько, насколько может быть хороша жизнь в семнадцать лет. Только подумай, мы с тобой не какие-нибудь грязнокровки. Мы с тобой – лучшие! Все должны нам завидовать… – подобные слова походили на самовнушение, но поверить в них было не слишком сложно.
– Ах, Блейз, как я рад, что я – это я, а не какой-нибудь там Поттер, Кинт или Уизли! – Драко остановился, стараясь не вдумываться в то, что сказал. В его ситуации вообще лучше не думать… Просто жить. Но это не про него. «Просто» – значит сдаться, «просто» – значит стать, как все.
Тишина становилась невыносимой. В планы Малфоя не входило молчать.
– Ну и что ты как воды в рот набрал? Пойдем-ка в бар. Ведь, как говорится, In vino veritas! Утолим тоску-печаль…
– Незаметно, чтобы ты был печален… – В голосе Блейза слышались холодность и скептицизм . Словно назло, по контрасту. Так казалось Драко. Они смотрели друг на друга и видели только себя. И, возможно, могли бы понять друг друга, если бы так сильно не хотели быть понятыми.
Если посмотреть чуть глубже, то можно было заметить, что спокойствие Блейза такая же маска, как и напускная веселость Драко. Но они не могли и не хотели видеть ничего дальше своих собственных проблем, злясь, что их настроения не совпали, и понимания, на которое так рассчитывали оба, теперь не удастся достичь никакими усилиями.
Напряжение, ощущаемое почти физически, усиливалось с каждой секундой. Это было то странное состояние, когда мир вокруг становится похожим на душную комнату, наполненную едким газом. И вроде всё в порядке, и даже есть, чем дышать… Вот только неприятная горечь постепенно затуманивает разум, и достаточно лишь одной искры, чтобы начался пожар.
– Да, у меня прекрасное настроение. Лучше не бывает! – Даже собственный смех вызывал у Драко раздражение. Здесь было слишком много лжи, иллюзий и миражей. Они – вся его жизнь. Теперь только так. А иначе придет пустота.
В глазах была неприятная резь, в горле застрял ком. Но разве это важно?..
Ему хорошо, у него отличное настроение. Так должно быть, а, значит, так и есть.
* * *
«Истина в вине…»
Вино, кровь, Зелье…
Красный – цвет крови, боли и его агонии.
Драко взял бокал и посмотрел на свет. Последние лучи заходящего солнца отражались в нем, преломляясь и окрашивая весь мир в этот цвет.
– И долго ты собираешься гипнотизировать бокал?
– Я… Да нет. Задумался просто. Как дома дела? Как живет Амелия?
Казалось бы, это был банальный вопрос, призванный поддержать разговор. Но лицо Блейза изменилось. Маска спокойствия разбилась вдребезги, а в глазах зажегся опасный огонь.
Драко не смог бы понять, что случилось, даже если бы захотел. Он просто не мог знать, почему имя собственной сестры вызвало у Блейза такую реакцию.
Но ясно было одно. Спичка чиркнула – воздух запылал.
– Как день рождения прошел? – спросил Блейз надтреснутым, звенящим голосом. Таким, что может вот–вот превратиться в крик, уйти в самый верх звуковой шкалы.
Банальность за банальность. Если слушать со стороны, то в их разговоре не было ничего необычного. Просто беседа двух друзей… Но они слишком хорошо знали друг друга и умели наносить точные удары. Легко, с улыбкой на лице сыпать соль на все ещё кровоточащие раны.
Еле заметный контур, вспыхнувший на миг белым сиянием…
–День рождения? Прекрасно! – всё просто. Всё как обычно. Драко умел скрывать чувства, даже от самого себя…
– О, замечательно! Наверное, и гости особые были.
– Куда же без них…
– И что же, скоро сбудется мечта всей твоей жизни?
– Мечта?
– Да. Ты же всегда хотел присоединиться к… особым гостям.
«Ты следующий»
Руки до боли в пальцах сжили край деревянного стола. Ухмылка теперь больше напоминала оскал, а голос – тот резкий, истошный звук, что издает фортепиано, если изо всех сил ударить по клавишам.
– А, ты об этом… Ну да, ну да. Но ты не волнуйся, через полгода и на твоей улице будет праздник. Всей семьей отметите, – удар за удар. Звенящий, раскаленный добела воздух, и слова, похожие на удары стальных клинков. Безобидный разговор, начавшийся почти как шутка, теперь был похож на словесную битву, наполненную желанием сделать друг другу как можно больнее. Легко и просто, почти шутя. Но в каждом слове были шипы, а на каждом шипе – яд.
– Но тебе это счастье все равно раньше улыбнулось… Обидно, знаешь ли.
– Правда? Ну так я попрошу Его подождать. Отпразднуем вместе, как друзья.
– Право, не стоит утруждаться.
– Чего уж там. Что только не сделаешь ради друга… К тому же меня это ни капли не затруднит.
– Что, уже приобрел авторитет в особых кругах?– А как же иначе. Но не переживай, я и за тебя словечко замолвлю.
– Вот спасибо! Но я уж как-нибудь сам…
Каждое слово давалось с трудом. Друзья… Чем они лучше врагов?.. Те хотя бы честны друг с другом. Тонкая струна самообладания, натянутая до предела, лопнула, издав долгий фальшивый звук. Драко вскочил и выхватил палочку из кармана.
Резкое, неосторожное движение, и бокал, до краев наполненный красным вином, упал на каменный пол, разбиваясь на сотни осколков. Кажется, этот миг длился гораздо дольше, чем должен был. Словно замедленная видеосъемка в маггловском кино.
Красная жидкость, так похожая на кровь, разлилась по паркетному полу, и весь мир вдруг слился в одну точку, а потом растекается, окрашиваясь в новые цвета.
И они вдруг поняли. Оба. Оказывается, это было не так уж и сложно: понять друг друга. Без лишних слов, фальши и лжи. Картонная улыбка сползла с перекошенных, как от зубной боли, лиц, как листья, опали все те пустые, никому не нужные слова, что они успели наговорить друг другу.
Стена рухнула, и Блейз Забини глухо произнёс:
–Пойдем что ли, напьемся…
А Драко Малфой лишь кивнул в ответ.
* * *
Нарцисса судорожно сглотнула, стараясь подавить подкатившую к горлу тошноту. Слез уже не было, страха тоже. Казалось, все чувства высосали, оставив лишь холод и оцепенение.
– Но должен же быть выход! Хоть какой-нибудь!
– Если он есть, то мы найдем его. Я обещаю.
Снейп ушел, а Нарцисса в бессилии прислонилась к стене, чувствуя, что силы медленно покидают её.
«Всё будет хорошо. Мы найдем выход. Я обещаю.»
06.10.2012 Своя-чужая боль
Глава 3
Своя-чужая боль
Мой мир — янтарный отблеск на острие заката,
Сплетенья лабиринта — недели, дни, года…
Мой мир — за все, что было, последует расплата,
Но это будет позже. А может — никогда.
Интрига на интриге, интригой погоняет,
И чей–то яд в бокале, и шепот за спиной.
Но что же мне поделать? Семью не выбирают,
Ведь, если все по правде — то я и сам такой.
(Анастасия Шакирова)
— Рон, надо поговорить, — голос Гермионы прозвучал резко. Возможно, даже слишком. Она окинула друга долгим, серьезным взглядом, а потом, словно опомнившись, попыталась улыбнуться. С тех пор, как они приехали в Хогвартс, прошло уже три дня, а Гермиона никак не могла застать Рона одного.
Держать в себе всё произошедшее с ней летом больше не было сил. Хотела рассказать Гарри, но передумала, решив, что беспокоить его своими проблемами по меньшей мере эгоистично. Кандидатуру Дамблдора тоже отмела сразу, так как прекрасно знала, что, рассказав ему, попросту распрощается с книгой. Ей этого совершенно не хотелось.
— Да, конечно. Что-то случилось? — Рон улыбнулся, подвинувшись, чтобы Гермиона могла сесть. Они давно не говорили один на один. Их отношения вообще сложно было назвать «дружескими» в привычном понимании этого слова. Это было что-то среднее между намеком на любовь и взаимной непереносимостью.
Раньше Гермионе казалось, что Рон нравится ей и что её чувство взаимно. Возможно, когда-то это было правдой. Она была готова пойти ради него на всё, терпела его выходки, прощала обидные и колкие слова, тянула за собой вверх, несмотря на недюжинное сопротивление, и всякий раз расстраивалась, боясь утонуть в неопределенности.
Гермионе хотелось ясности. Она устала ждать, пока Рон разберётся в своих чувствах.
Его раздражала её серьезность, её — его беспечность. Рон частенько называл Гермиону занудой. Сначала она обижалась, несколько раз плакала из-за этого. Забавно… Ведь с этого и началось их общение: с её слез из-за его слов. По сути, дальше они не продвинулись. А потом Гермиона поняла, что они с Роном попросту говорят на разных языках, и у их отношений нет никаких перспектив. Ей сразу стало легче жить, потому что появилась ясность. Иллюзия рухнула, и они стали просто друзьями. Но сейчас Гермиона думала вовсе не об этом, ведь она пришла сюда с совершенно конкретной целью.
— В общем да, случилось. — Она вынула из сумки книгу и начала рассказ.
* * *
–Книга совершенно пустая. Что я только с ней ни делала! И на чары невидимости проверяла, и зелье готовила… Никакого эффекта! — Гермиона раздраженно всплеснула руками, заканчивая свою историю. — Я совершенно не знаю, что делать… Не ехать же во Францию искать эту Марию. Хотя её история меня потрясла. И, знаешь, испугала. Причем довольно сильно. Я уже не раз думала, что зря, наверное, забрала книгу. Мало того, что я теперь воровка, так ещё и, возможно, подвергаю всех нас опасности, — она говорила отрывисто, на одном дыхании. — Рон, да ответь ты хоть что-нибудь!
— Даже не знаю, что сказать... Думаю, что в ней заключена очень сильная магия. Было бы неплохо собрать больше информации. Поищи какие-нибудь книжки, поспрашивай… Ты же умеешь это, как никто другой.
— Легко говорить «поспрашивай»… Как я объясню свой внезапный интерес? Знаешь, мне совершенно не хочется, чтобы кто-нибудь догадался, что она у меня. Хотя, отчасти ты прав. Я как раз собираюсь на днях зайти в библиотеку и поискать информацию. А пока я хотела бы попросить тебя об одолжении… — Рон вопросительно поднял бровь, Гермиона же продолжила:
— Хранить её у себя я больше не могу. Я и так уже замучилась прятать её от Парвати и Лаванды. Вчера, например, они чуть было её не нашли. Если учесть, как она опасна, это может закончиться плохо, — она обреченно выдохнула, нервно теребя ручку своей сумки. — Я почти отчаялась что-либо придумать, когда вспомнила одно заклятье, о котором читала летом. Антидетекционные чары. Это что-то вроде чар ненаносимости, только для предметов. Своеобразный тайник, спрятанный от чужих глаз и блокирующий любую магию как изнутри, так и снаружи. Но чтобы наложить его, необходимо доверенное лицо. Человек, который будет владеть паролем. Единственный, кто знает место нахождения тайника и может его открыть.
— Ты хочешь, чтобы я выступил в этой роли? — неподдельно изумился Рон.
— Да, — коротко ответила Гермиона.
* * *
Драко сидел на подоконнике в одном из коридоров Хогвартса и смотрел в одну точку. Звук шагов пробегающих мимо учеников действовал раздражающе. Происходящее вокруг казалось отголоском дурного и совершенно неинтересного сна, который вроде бы должен кончиться, но по-прежнему длится, затягивая в мутный водоворот.
Звуки вокруг стали приглушенными, но в то же время невероятно резкими, вызывающими неприятное ощущение, похожее на головную боль. Слишком слабое, чтобы вывести из полусна, но достаточное, чтобы заставить оставаться там как можно дольше.
На коленях лежал учебник Зелий, раскрытый на одной странице уже более получаса. Драко честно пытался читать и даже вникнуть в прочитанное, но выходило из рук вон плохо.
«Если так пойдет и дальше, то я скачусь до Троллей», — подумал он. Впрочем, сейчас это казалось неважным. Мысли о том, что произошло летом, и какой станет теперь его жизнь, заглушали всё остальные так же, как шум водопада заглушает писк комара.
Драко крепко зажмурился, тщетно пытаясь сконцентрироваться, чтобы всё-таки дочитать параграф до конца. Досчитал до десяти, смакуя каждую секунду мерцающей, рыжеватой тьмы, какая возникает перед глазами, если закрыть их и посмотреть на свет. Это не помогло. Десять постепенно перешло в двадцать, затем превратилось в сто. А потом Малфой и вовсе сбился со счёта. Открыл глаза и снова уставился в окно. Солнце уже почти село, окрасив небо в тот нежно-розовый, чуть-чуть фиолетовый и даже слегка золотой цвет уходящего дня, какой бывает только ранней осенью или поздней весной.
Наверное, Драко оценил бы красоту пейзажа за окном, если бы не пустое безразличие ко всему, что происходило вокруг. Он бы подумал, что природа творит удивительные вещи, что неплохо, наверное, быть художником и иметь возможность нарисовать всё это, он бы поразмышлял, каким прилагательным лучше охарактеризовать странные цвета за окном. Он мог бы много о чём подумать, если бы «всё равно» не стало девизом последних дней, а мир не был бы окрашен в грязно-серые тона его настроения.
Скучно… В этом слове заключалась почти вся его жизнь. Казалось бы, в его ситуации можно жаловаться на что угодно, но только не на скуку. Тем не менее, она была его постоянной спутницей. Драко уже давно не испытывал радости или разочарования. Он будто бы запретил себе чувствовать, научился жить не сердцем, а головой. Так оставался хотя бы небольшой шанс сохранить рассудок. Он знал, что если будет распыляться по мелочам, тратить последние силы на то, что явно их не заслуживает, то точно не выкарабкается.
У него нет права оступаться, ведь если он упадет, то лицом вниз, в ноги к Темному Лорду. И уже не сможет встать. И дело даже не в том, что никто не подаст ему руку — он сам никогда не примет её. Если уж уходить, то не оборачиваясь; если падать, то в одиночестве.
Каждый человек — эгоист. Это заложено в его природе. В момент опасности он будет спасать свою жизнь прежде, чем разум вспомнит красивое слово «благородство».
Свобода.
Единственное, чем Драко дорожил, и чего бы никогда не отдал.
Просто потому что она его. И никто не смеет отбирать то, что принадлежит Малфоям.
Почему он не принял Метку сразу? Не предложили?.. Да, потому что знали, каков будет ответ. Дух противоречия. Один из главных его проводников. Ненавидеть Поттера, вопреки всеобщему обожанию, смеяться над тем, что все свято чтят, идти против Лорда, когда надо покориться.
Он слишком хорошо понимал мир, умел видеть его изнутри со всеми положительными и отрицательными сторонами. Это был его дар и его проклятие: видеть людей сквозь маски, понимать их сущность. Драко умело пользовался этим, создав себе такую маску, сквозь которую не мог видеть никто; он страдал из-за этого, потому что жить в приторном, идеализированном мире гораздо легче, чем жить в мире реальном. И свет не ослеплял его, и тьма не поглощала. Он просто знал, что сильный властвует над слабым, а добро не всегда побеждает зло.
Мир был жесток, и Драко Малфой учился у него жестокости.
Он устал от ноющей боли в предплечье, от большого количества народа вокруг, от вида одинаковых скучных лиц и колб, что хранились в коробке у него под кроватью. Драко придумал себе развлечение: каждый вечер уничтожать очередную из них по-новому: нагревал до такой степени, что жидкость начинала кипеть и испаряться; замораживал, разбивал или поливал цветы.
«— Как дела? Как поживаешь? Что-то ты бледный… Не заболел?»
«— Странно выглядишь. Сходил бы в больничное крыло.»
«— С прошедшим совершеннолетием! Как отпраздновал?»
«— Мистер Малфой, опять вы спите на уроке! Извольте слушать!»
«— Вы нормально себя чувствуете? Может быть, стоит обратиться к мадам Помфри…»
Какого черта во всех проснулась такая забота о его здоровье и благополучии? И вообще, с какой стати такой интерес к его персоне? Слизеринцы… Ничем не лучше гриффиндорцев: такие же надоедливые и невыносимые. Но если последних можно было проигнорировать или послать туда, где им самое место, то первым приходилось отвечать.
* * *
Почувствовав на себе чей-то взгляд, Малфой резко обернулся и увидел перед собой Кормака Маклаггена. Нарочито медленно, ленивой походкой тот шел по коридору. Окинул Драко презрительным долгим взглядом. По лицу проскользнула издевательская усмешка. Почти слизеринская, почти малфоевская. Драко поморщился, словно от зубной боли, и отвернулся обратно к окну.
Черный контур на белой коже.
Воспоминание было настолько сильным, что вывело его из апатии.
Драко Малфой смотрел на Кормака и видел… себя. Себя прошлого и себя будущего.
Ты следующий…
* * *
— Ой, Драко! Привет!
Из-за спины послышался знакомый голос.
«Мерлин! Вот только тебя тут не хватало для полного счастья…» — уныло подумал Малфой, обернувшись. Перед ним стоял Фениклав Кинт, младший сын давнего друга Люциуса Малфоя, два года назад вернувшийся из Франции, где жил и учился долгое время. После пятого курса Эдуард Кинт решил перевести сына в Хогвартс. И каков же был его гнев, когда младший отпрыск был распределен не на Слизерин, как положено уважающему себя чистокровному волшебнику, а на Хаффлпафф. Сын правой руки Темного Лорда, чей род уходил корнями к самому Салазару, и вдруг на Хаффлпаффе!
Хотя Драко ничего другого не ожидал. Одного взгляда на Феника хватало, чтобы понять, что там ему самое место. Оказавшись в новой компании, Кинт с первого взгляда влюбился в Асторию Гринграсс, и, более того, решил, что они с Драко должны последовать примеру отцов и стать друзьями. Но самого Малфоя такая перспектива совершенно не устраивала. Но Драко ненавидел Фениклава иногда даже больше, чем выскочку Поттера. Не за навязчивость и даже не за любовь к Астории.
Он ненавидел Кинта за то, что сам вынужден был сжимать в руке колбу с жидкостью алого цвета, в то время как Феник, такой же чистокровный, до сих пор не посетил ни одной аудиенции Темного Лорда. Феник был старше Малфоя, и тоже был совершеннолетним, но он мог улыбаться искренне, по-настоящему, в то время как сам Драко вынужден был свыкаться с новой ролью.
Драко знал, что Феник не выдержал бы ни дня на его месте, но от данной мысли становилось только хуже. Ведь в этом и причина. Великий Малфой: он выдержит все. Ему не нужны ни жалость, ни понимание.
Всё правильно. Он не выносит жалости. Она унижает ещё сильнее, чем холодность и безучастность. Просто это было несправедливо! Несправедливо, что над Феником трясутся так, будто ему уготована особая миссия. Несправедливо, что Поттер, который всего лишь не скончался от Авады Темного Лорда, купается в лучах славы уже семнадцать лет и ведет себя так, словно вся Земля вертится вокруг него, и что Маклагген, так легко сдавшийся и принявший Метку, может смотреть на него так…
Ну ладно Поттер… Тот хотя бы право имеет относиться ко всем так, словно они ему по гроб жизни обязаны. Но Кинт! Он вообще похож на героя бульварного романа. Романтичный, робкий, мечтающий «о доблестях, о подвигах, о славе», готовый пожертвовать собой даже ради спасения комара или муравья. Настоящий женский идеал. Непринятый обществом, оказавшийся в чужом кругу, весь из себя разнесчастный и жуть какой благородный… Вымирающий вид, так сказать.
— Неважно выглядишь… Заболел что ли? — завел уже привычную для Драко шарманку Феник.
— Нет, все нормально, — лениво протянул Малфой, тщетно борясь с вновь пришедшей апатией.
— Как лето прошло? Как День рождения?
Как точно, прямо по схеме. Если бы не лень, Драко бы, наверное, убил Хаффлпавца. У учеников этой школы определенно плохо с фантазией…
Это даже смешно. Все люди — безликая масса. Говорят одно и то же, думают одинаково, и при всем при этом считают себя единственными и неповторимыми. Каждый из тех, кто подходил к нему с этим вопросом, совершенно искренне полагал, что проявляет чудеса деликатности и заботы и что Драко ну никак не проживет без его участия. И никто не догадывался, что бы он им ответил, если бы решил говорить только правду.
— Лучше не бывает, — ответил Малфой. Он где-то слышал, что у магглов есть такая штука, которая позволяет записать свой голос, а потом включать по мере надобности. Ему она бы не помешала. А то уже зубы сводит от этих однотипных фраз. — Что читаешь? — поспешно спросил он, заметив, как загорелись глаза Феника, и поняв, что сейчас начнется долгий и эмоциональный рассказ о замечательном лете и прекрасном Дне рождения. И тогда их разговор точно закончится убийством в весьма жестокой форме. Нет, он сам, конечно, не против. Но вот отец может не одобрить…
— Да так… «Великие подвиги магического мира».
— Ну-ну… И что, есть там Поттер на последней странице? — Драко не смог сдержать издевательской усмешки, но Феник, как обычно, не обратил на это внимания.
— Не знаю, если честно… Не дочитал ещё, — замялся он, все же не выдержав надменного и колючего взгляда Малфоя. — Ладно, я пойду, пожалуй. Удачного дня!
И он поспешил прочь. А Драко лишь молча отвернулся к окну.
* * *
— Итак, у нас есть полтора часа, а потом поле переходит к Гриффиндору. Так что прошу вас не тратить время впустую, — отрезал Малфой, окинув холодным и презрительным взглядом слизеринскую команду по квиддичу. По его выражению лица ясно можно было понять, что вся эта ерунда ему уже надоела, и если что-то пойдет не так, то он за себя не ручается. Это была последняя тренировка перед первым матчем в этом сезоне. Драко уже сотню раз пожалел, что связался с этим сборищем, называющимся гордым словом «команда», и согласился быть их капитаном.
— Ладно, приступим. — Он подал знак рукой, позволяя игрокам взлететь в воздух, а сам направил свою метлу практически вертикально вверх, набрав такую скорость, что ветер засвистел в ушах. В воздухе давящее ощущение опустошенности чуть-чуть отступило, позволив вздохнуть полной грудью.
Здесь была свобода. Свобода от земного притяжения, мыслей и проблем. Свобода ото всего.
Зависнув в паре десятков метров над землей, Драко окинул взглядом трибуны.
Любопытных собралось довольно много. Гриффиндорцы, видимо, решившие оценить силы противника, слизиринцы, пришедшие поддержать своих, и некоторые ученики других факультетов.
— Эй, покажите класс! — закричала Пэнси Паркинсон, зачем-то встав и захлопав в ладоши. Миллисента Булстроуд тут же подхватила её инициативу и тоже вскочила, уронив многочисленные сладости, лежавшие у неё на коленях.
Теодор Нотт учил Асторию делать пике, Блейз Забини кружил над какими–то хаффлпавками, рассылая им воздушные поцелуи и приводя их тем самым в непомерный восторг. На небольшом отдалении от них сидела Дафна Гринграсс, окруженная стайкой поклонников и искусно изображавшая, что интересуется игрой.
А напротив них устроился Фениклав Кинт, наблюдавший за происходящим с совершенно искренним интересом, хлопая, свистя и зачем-то размахивая черно-желтым хаффлпавским шарфом. На лице Драко появилась опасная заговорческая улыбка. Он спикировал вниз и остановился рядом с Феником.
— Классно летаешь! Мне бы так! — глаза последнего горели восхищением.
Драко приподнял бровь и слегка улыбнулся, окинув хаффлпавца оценивающим взглядом.
— А ты не умеешь что ли?
— Не особо. Пару раз пробовал, чуть не расшибся, — признался Феник, не заметив, как в глазах Драко промелькнули опасные искры.
— Вот как… — протянул тот, словно пытаясь вникнуть в смысл сказанного. — А как же ты тогда экзамен сдал?
— Да как-то так… С горем пополам, — улыбнулся Феник, а потом поспешно добавил: — Но я так хочу научиться! Однажды обязательно займусь… Как время будет, так сразу займусь!
Драко понимал, к чему клонит Кинт, но учить его, конечно же, не собирался. «Хочешь научиться, говоришь… Ну что ж, дам тебе такую возможность» — подумал он, краем глаза наблюдая за Асторией, уже вполне неплохо выполняющей один из сложнейших трюков.
Астория Гринграсс резко направила свою метлу вертикально вниз и стремительно полетела к земле. С трибун это действительно выглядело весьма страшно. Малфой сделал испуганное лицо и, смотря на Феника полными ужаса глазами, дрожащим голосом закричал:
— Смотри! Она потеряла управление! Мерлин, она сейчас разобьется!
Драко всегда знал, что актерских способностей ему не занимать, но побелевшее лицо хаффлпавца в этот момент стоило заснять на камеру. Кадр бы вышел что надо…
Феник выхватил у Драко метлу и, вмиг оседлав её, полетел на помощь своей вечной любви. Малфой с ухмылкой наблюдал за столь забавной картиной. Его метла отнюдь не отличалась простотой в управлении, поэтому Кинт не продержался на ней и минуты. Истошно вопя «Я помогу тебе!», он подлетел к ничего не подозревавшей Астории и в этот момент окончательно потерял управление. Свалившись со своей метлы, Феник ухватился за ручку её, и, чуть не свалив несчастную девушку вниз, беспомощно повис в воздухе.
«Интересно, он мне метлу не сломал?» — отстраненно подумал Драко, с интересом наблюдая за представлением. Кто бы мог предположить, что обычная тренировка пройдет так весело и с таким шумом?..
— Ты что, совсем свихнулся?! — услышал он рассерженный бас Нотта, смешавшийся с визгом Астории и охами перепуганных зрителей.
Драко пожалел, что не захватил с собой бинокль и фотоаппарат. Зрелище того стоило!
* * *
Неизвестно, сколько бы продолжалось это представление и надолго хватило бы Фениклава, выступавшего сейчас в роли маятника, пытавшегося удержаться на метавшейся из стороны в сторону метле, если бы не бладжер, угодивший Кинту точно в голову. От удара последний потерял сознание и стремительно полетел к земле.
Астория резко спикировала вниз и попыталась поймать своего неудавшегося спасителя, то же самое сделали Теодор Нотт и Блейз Забини. В итоге своей цели не достиг никто, и Феник со всего размаху упал на пыльное квиддичное поле.
На трибунах началась паника. Некоторые зрители вскочили со своих мест и побежали к лежащему без чувств Фениклаву, другие принялись причитать и суетиться. Пэнси Паркинсон побледнела, как полотно, и упала на руки близстоящего Гойла.
Благо, высота была относительно небольшой, поэтому оставался призрачный шанс, что Феник поломал себе не все конечности. «Никудышный из него спаситель…» — отстраненно подумал Малфой, подбегая к лежавшему без сознания Кинту. Вид его мог испугать кого угодно. Кровь из носа, довольно глубокая ссадина на лбу, мертвенно бледное лицо… Кроме того, он был весь в пыли и, кажется, не дышал.
— Мерлин! Что ты наделал?! — закричала Астория, из глаз её брызнули слезы и она, схватив Малфоя за рукав, начала трясти его с неистовой силой. — Да как он вообще оказался на твоей метле?! — она опустилась на колени перед Фениклавом и тщетно пыталась вспомнить основы колдомедицины, чтобы привести его в чувство.
— Вот мне тоже интересно… — вставил Блейз, последовавший её примеру.
И таких, как они, нашлось довольно много, отчего началась суматоха, где каждый кричал что–то свое, никто никого не слушал, и все совершают множество бессмысленных действий.
— Да я откуда знаю? Подлетел, схватил… Он же бешеный, — Драко говорил ровным, почти насмешливым голосом. Хотя в нем всё же различались панические нотки, руки же и вовсе дрожали, а в глазах отражался неподдельный страх. Правда, непонятно, за Феника или все–таки за себя.
— Метла, кстати, цела? — вдруг спросил Драко, чем вызвал укоризненный взгляд абсолютно всех, кто имел счастье это слышать, включая даже Блейза, который и сам нередко совершал подобные поступки.
— Да как ты можешь думать о метле в такой момент?! — Астория побелела от гнева и наотмашь ударила Драко по лицу. Резко, почти яростно, вложив в этот удар всю обиду, что накопилась в ней за долгое время их общения.
Что ж, в этот раз их перемирие длилось три недели. Почти рекордный срок…
Малфой перехватил её руку и, больно сжав запястье, посмотрел тем самым взглядом, от которого хочется провалиться под землю, а по спине пробегает холодок. Но она выдержала это, чуть ли не впервые в жизни не спасовав перед ним и не опустив глаза. Эта странная, яростная, безмолвная битва взглядов длилась всего несколько секунд, и мало кто заметил, как изменилось обычно мягкое, наивное лицо Астории, и в синих глазах появилась сталь.
— Да позовите же кто-нибудь мадам Помфри! — выкрикнул голос из толпы единственную разумную мысль, заставив Драко и Асторию резко обернуться и оборвать зрительный контакт. Но звать никого не пришлось, потому что буквально через несколько мгновений на поле появились Филч и Макгоннагл, и Феник был благополучно доставлен в больничное крыло.
* * *
— Думаю, вы знаете, что несете полную ответственность за квиддичное поле и все происходящее на нем, когда там играет ваша команда, — директор говорил удивительно спокойно. Впрочем, как всегда.
Драко лишь равнодушно кивнул. Апатия, ставшая уже такой привычной, снова вернулась, оплетая его своими сетями. И было всё равно, хвалят его или ругают.
Пустой, безучастный взгляд, руки, скрещенные на груди, и одно единственное желание — чтобы оставили в покое.
Сейчас он думал о том, зачем затеял всё это, почему опять поддался влиянию настроения. Ведь, в сущности, его поступок, был не более чем глупой, детской шуткой, приведшей к непредвиденным последствиям. Нет, он не жалел Кинта. Скорее, не мог понять, зачем тратил свои силы на весь этот спектакль. Посмеяться? Возможно. Вот только никому не было смешно.
Сейчас произошедшее казалось бредом. Сущей ерундой. Это было по-детски глупо. Наверное, не закончись эта история так плачевно, она была бы забавной. А так, дурацкая шутка, обернувшаяся трагедией. Даже банально как-то… Надо было придумать что-нибудь поинтереснее, чем простое опрокидывание Феника с метлы. Впрочем, ему вообще не было дела до Фениклава. Как и до большинства учеников этой школы, как идо директора, внимательно смотрящего на него из-под очков-полумесяцев.
— Я не знаю, что послужило причиной сегодняшнего происшествия. Но почему-то думаю, что это не простая случайность, — сказал последний.
— Вы ошибаетесь, профессор, — ответил Драко безучастным голосом. В его глазах был холод. А говорил он так, словно делал одолжение и объяснял и без того очевидные вещи. — Мне нет никакого дела до Фениклава. А произошедшее на поле — не более чем несчастный случай.
— Не буду спорить, Драко, так как понимаю, что это бесполезно. И всё же, тебе придется понести наказание.
— Я знаю, — коротко ответил Малфой, слегка ухмыльнувшись. И к чему только была вся эта прелюдия?..
— Во-первых, мне придется отстранить вас от обязанностей капитана команды по квиддичу. Думаю, это будет вполне справедливо. Во-вторых, весь этот семестр вы будете отрабатывать практику в кабинете Рун, где поступаете в распоряжение профессора Вектор. Также вы лишаетесь возможности походов в Хогсмид. Пожалуй, на тот же срок…
— Это всё?
Наказание не удивило и не расстроило Драко. Он оставался таким же безучастным, как и раньше, по-прежнему мечтая быстрее выйти отсюда.
— Вам недостаточно?
— Нет, вполне хватит… Я могу идти?
— Да, Драко… Но я хочу, чтобы ты знал: если у тебя что-то не так, ты всегда можешь обратиться ко мне.
— О да, безусловно, — протянул Малфой. «Кажется, старик начал путать меня с Поттером. Ну, ничего не поделаешь, возраст…» — подумал он, и на тонких губах зазмеилась холодная, презрительная улыбка. — Если у меня что-то случится, то вы узнаете об этом первым.
В этот момент Драко почувствовал, что туман в голове, ставший уже таким привычным, начинает густеть, а в предплечье возвращается тянущая боль. Он не знал, что послужило причиной для этого, ведь ещё секунду назад всё было нормально.«Только этого не хватало!» — Малфой слегка поморщился, но всё же сумел сохранить на лице обычное выражение.
— Иногда, закрываясь в себе и боясь попросить совета или помощи, мы делаем только хуже. Поверь мне, Драко… Здесь никто не будет осуждать или обвинять тебя.
Директор говорил так медленно, что Драко показалось, будто он делает это специально. Каждая секунда нахождения здесь теперь стала настоящей мукой. Малфой вцепился в ручки своего кресла и до боли сжал пальцы, словно пытаясь перенести туда своё напряжение. По телу пошла мелкая дрожь, и он испугался, что если заговорит, то выдаст своё состояние. Но слушать этот бред не было больше никаких сил…
— Да, да, конечно! Я знаю, что только в понимании можно достигнуть гармонии, что любовь побеждает всё, и мы должны уметь прощать. Я непременно обращусь к вам, если мне это понадобится. Я могу идти, профессор? — выговорил он на одном дыхании целый клубок пафосных фраз, похожих на цитаты из книги проповедей. Их сладость, казалось, скрипела на зубах, вызывая мерзкое ощущение, которое чувствовалось почти физически. Впрочем, сейчас ему было плевать, что говорить. Только бы выйти отсюда. Ведь иначе… ведь если Дамблдор поймет…
Хотя что тогда будет?.. Впрочем, неважно.
Драко резко вскочил и пулей вылетел из кабинета. Жадно глотая воздух, он прислонился спиной к холодной стене. Озноб, охвативший его, с каждой секундой становился всё сильнее. Он медленно осел на пол, содрогаясь в лихорадке, которая лишала возможности думать и выворачивала наизнанку, превращала всё тело в один оголенный нерв, разрывала привычный мир и забирала из него все краски, оставляя лишь непроглядную тьму.
Это был первый приступ за несколько хогвартских дней. Первый приступ «вне дома», заставивший окончательно похоронить хрупкую надежду на то, что весь этот кошмар остался в Малфой-меноре, а здесь всё будет иначе.
Но «иначе» не будет. Не будет уже никогда.
06.10.2012 Паутина миражей
Глава 4
Паутина Миражей
Холодное серое утро. Проснулась. Взглянула в окно.
Надежды наполнили душу. Что будет, мне знать не дано.
Казалось, устала я верить, казалось, устала мечтать,
Но снова я буду ждать счастья и буду во сне я летать.
И вновь я даю обещанье вести себя так иль иначе
И снова иду я по жизни тоскуя, смеясь или плача.
Я буду искать оправданье молчанью, слезам, разговорам,
Пусть знаю, что, может быть, скоро всё это покажется вздором.
Тусклый свет догорающей свечи освещал комнату, рисуя на стенах причудливые узоры. Гермиона сидела на кровати, обхватив колени руками. Вдруг вспомнила, с чего всё началось: своё маггловское детство, мечты о чуде, письмо с гербовой печатью и историю новой жизни.
Когда она получила письмо, то сначала решила, что оно лишь чей-то глупый розыгрыш. Потом долго боялась, что это всего лишь сон, который растворится с первыми лучами солнца, и однажды она проснется, а письмо исчезнет, будто его и не было.
Зачисление в школу казалось подарком Судьбы, поэтому Гермиона набросилась на учебу со всем рвением, на которое была способна, твердо решив, что должна стать лучшей – достойной этого чудесного и неизведанного мира, милостиво впустившего её в волшебную сказку.
Но мир этот оказался гораздо сложнее и опаснее, чем в сказках, которые она читала в детстве.
За те семь лет, что Гермиона соприкасалась с ним, ей довелось пережить столько, сколько хватило бы на несколько десятков приключенческих романов. Поэтому вскоре она попросту разучилась удивляться, привыкла к тому, что раньше называла чудесами. Так было легче – хладнокровно, трезво оценивать ситуацию, смотря на неё словно бы со стороны. Хотя иногда хотелось вернуть то безвозвратно ушедшее ощущение эйфории, когда сердце замирает в груди, а дыхание перехватывает. Когда понимаешь: вот она – сказка, стоит лишь руку протянуть, и можно будет прикоснуться.
Гермиона мельком взглянула в зеркало, и на миг ей показалось, что она вновь увидела там ту самую одиннадцатилетнюю девочку с горящими энтузиазмом глазами, с отчаянным стремлением найти и проявить себя в этом новом для неё мире. Ей это удалось. Теперь она твердо знала, чего хочет. Вот только платой за это стали погасшие искры беспечности, ушедшая вера в чудо. Её глаза больше не загорались озорным огнем, а на губах всё реже расцветала улыбка.
Иногда Гермиона думала, что было бы, если бы она из прошлого попала в свое настоящее. Какой бы она увидела себя? Узнала бы? А если бы узнала, то что бы почувствовала? Разочарование? Восхищение? Облегчение?
Она помнила, как мама часто повторяла ей в детстве: «Ты у меня самая умная, самая красивая и
Любимая.» Но Гермиона знала, что таких «самых» миллионы на всей земле и что подобные слова говорили не ей одной. Но от этого они не становились ложью. Просто, быть лучшей можно лишь только для кого-то или в чем-то. Быть «лучшей» просто – нельзя. Так же, как нельзя познать всё или дописать до бесконечности.
* * *
Гермиона шла по коридору, прижав к себе внушительную стопку книг и периодически уворачиваясь от учеников младших курсов, которые носились здесь, как торпеды, и постоянно норовили сбить с ног.
Она вдруг подумала, что уже давно не относилась к Хогвартсу как к волшебному замку. За семь лет он утратил свою таинственность и стал казаться самой обычной школой. В сущности, ею он и являлся. Просто школа, где учились обычные дети, ищущие себя и свое место в мире. Порой совершавшие жестокие, противоречивые поступки, но отчаянно нуждавшиеся в любви и понимании. Наверное, окажись она сейчас в маггловской школе, не увидела бы ничего нового. Разве что уроки были бы другими.
Сегодняшний день определенно относился к разряду плохих. Утром не прозвенел будильник, отчего Гермиона чуть не проспала завтрак, но прибежав туда в последние десять минут, умудрилась пролить на себя вишневый сок, испачкав любимую блузку. Конечно, можно было успокоить себя тем, что бывало гораздо хуже, что благодаря будильнику она выспалась, а благодаря соку есть повод выбраться в Хогсмид, и заодно заглянуть в книжный. Она могла бы придумать что-нибудь ещё, но не стала этого делать, просто записав этот день в колонку «плохих», и пошла на уроки, которые сегодня тянулись невероятно долго. За лето Гермиона изучила почти весь материал первого полугодия и теперь откровенно скучала.
Она с нетерпением ждала конца дня, чтобы наведаться в кабинет Рун и в сотый раз попытаться разгадать загадку книги, хранящейся в тайнике. В последние дни загадочная находка занимала все мысли. Гермиона уже успела проштудировать множество книг, относящихся к этой теме, и даже тайком проникла в Запретную секцию. Про фолиант с пустыми страницами и странным символом на обложке в них не было ничего. Последней её надеждой оставался кабинет Рун, где хранилось несколько древних книг на этом удивительном языке.
Гермиона заранее договорилась с профессором Вектор, что придет позаниматься после уроков. Зачем ей это нужно, конечно, не сказала, сославшись на то, что пишет проект.
Благо, кабинет оказался пустым. Она взяла несколько книг, словарь, достала из сумки блокнот, который в последние дни непременно носила с собой, и в котором тщательно расписала все, что знала про свою находку на данный момент.
Гермиона уже расшифровала все символы, что видела на обложке. Звезда – Вечность, Часы – Время, Жизненный путь и Смерть. Но ясности эти знания не внесли. Понять что-либо стало только сложнее.
Увидев, что кабинет пуст, Гермиона обрадовалась и принялась аккуратно раскладывать книги на парте; села и открыла одну из них. За дверью послышались шаги, и та медленно отворилась. Гермиона вздрогнула и машинально захлопнула книгу. Перед ней предстала странная картина, потому что на пороге стоял ни кто иной, как Драко Малфой. Со шваброй в руках.
Гермиона вздрогнула, подумав, что сегодняшний день скоро побьет все рекорды по части невезения.
Малфой прошел в кабинет, оглядел его ленивым взглядом, даже не остановившись на Гермионе, будто её здесь и не было.
А где же элементарные правила вежливости? Или она стала привидением?
Словно уловив мысль Гермионы, Драко усмехнулся и небрежно бросил через плечо:
– Что же такого запретного читает наша всезнайка, раз так вздрагивает от каждого шороха?
– Ничего. Только учебник, – ответила Гермиона, надеясь, что этим их разговор и закончится.
– Учебник? – Драко недоверчиво прищурился. – Грейнджер, учебники не читают с таким растерянным лицом. Я всегда подозревал, что ты читаешь любовные романы, – он явно издевался.
– Романы?! Я не читаю романы! – вспыхнула Гермиона. Как же сейчас всё раздражало! Его наглость, её растерянность, даже звук собственного голоса. С какой стати она должна перед ним оправдываться?
– Да ты смутилась. Значит, я угадал, – присвистнул Малфой. По его губам проскользнула издевательская усмешка.
– Да нет же! Это не роман, а учебник! – Гермиона задохнулась от возмущения, но всё же позволила ему взглянуть на книгу. В голове пронеслась мысль о том, что не стоило перед ним оправдываться, ведь ей не должно быть никакого дела до того, что он подумает. Разозлившись ещё больше, она раздраженно воскликнула:
– И вообще, это не твоё дело! Я не обязана перед тобой отчитываться, Малфой!
– Конечно-конечно. Успокойся. Ты не в меру впечатлительна, Грейнджер. Так возбудилась из-за банального вопроса… – Драко снисходительно улыбнулся, что буквально вывело Гермиону из себя. Щёки залил предательский румянец.
Она глубоко вздохнула и, собрав в кулак все силы, чтобы не раскричаться, медленно произнесла:
– Это тоже не твоё дело. И лучше оставь меня в покое. У меня нет ни времени, ни желания с тобой разговаривать.
– Вот, уже лучше. Теперь ещё осталось научиться не краснеть при каждом слове, – он говорил преувеличенно мягко, отчего ей так и хотелось изо всех сил ударить его по лицу.
– Пошел к черту! – выпалила Гермиона, и, бросила на Малфоя яростный взгляд.
– Уже был, – тихо произнес он. Она услышала, но не подала виду, демонстративно уткнувшись в книгу.
Гермиона сидела так уже несколько минут, но не поняла ни строчки. Осознав тщетность своих попыток, осторожно подняла глаза. Малфой сидел на подоконнике и, держа в руке волшебную палочку, управлял шваброй, которая сама убирала кабинет.
Но ведь на отработке нельзя пользоваться магией. Впрочем, какая ей разница? Пусть делает, что хочет!
Гермиона машинально оглядела комнату. Взгляд снова упал на слизеринца.
Он сидел, прислонившись к оконной раме, свесив вниз одну ногу и, кажется, задумавшись. По крайней мере, лицо его потеряло привычное надменное выражение и казалось таким… необычным. Красивым. Но внимание Гермионы привлекли глаза.
Драко смотрел вдаль. Или в себя… В любом случае, она могла точно сказать, что сейчас он не замечал постороннего взгляда.
А она видела его глаза. Странные, холодные, словно стеклянные, они гипнотизировали, заставляя забыть обо всем. А ведь раньше Гермиона бы не вспомнила даже их цвет...Она не пыталась разгадать Драко Малфоя и узнать, что скрывается за холодным сиянием серых глаз. Но чувствовала даже больше, чем могла осознать.
Её вдруг накрыло такое отчаяние, что захотелось закричать, отвернуться или бежать. Чем дальше, тем лучше. Наложить на себя Обливейт, навсегда забыть сегодняшний день и это ощущение полной беспомощности.
Гермионе стало страшно, потому что она вдруг поняла, что не сможет отвернуться, отвести взгляд или двинуться с места. Это было похоже на наваждение.
А ведь он не хотел добиться такого эффекта. И даже не замечал ее. Ему было наплевать. Наверное, он и вовсе забыл, что она находится здесь.
Гермиона проглотила тугой комок и вдохнула. Воздух, который не был горячим или холодным, почему-то обжег горло и отозвался легким отзвуком боли где-то в области груди. А выдохнуть она уже не смогла. Потому что дальше был ужас.
Ужас от осознания того, что он смотрит на нее в упор. Она видела, как потемнели его глаза, как опустился стальной затвор, тщательно скрывший то настоящее, что он прятал даже от самого себя, как вновь зажглись ледяные искры высокомерия и насмешливости.
– И долго ты собираешься на меня пялиться? – лениво протянул Малфой. – Хотя, я тебя понимаю… – он самодовольно усмехнулся. – От меня сложно отвести взгляд.
Гермиона вздрогнула и стремительно опустила глаза. Уставилась в книгу и закусила губу, но вдруг осознала, что стало душно, и вдыхаемый ею воздух начал казаться гораздо теплее, чем был на самом деле. Кровь прилила к щекам, а услужливое воображение тут же нарисовало картину происходящего со стороны: она, красная, как помидор, и Малфой, смотрящий колким, издевательским взглядом… От этого стало ещё хуже. Рука никак не желала перелистнуть страницу, а румянец на щеках продолжал усиливаться.
– Ты слишком много о себе возомнил, Малфой! Жаль, что другие не разделяют твоего мнения. Гермиона старалась, чтобы голос звучал ровно и уверенно, но вышло плохо. Приглушенно-надломано, как будто ей не хватило воздуха на окончание фразы.
Они оба знали, что она говорила неправду.
–Ты действительно так думаешь? – тихо спросил Драко. Только теперь Гермиона поняла, что он подошел к столу, и стоял, облокотившись на него руками по обе стороны от неё. Так близко, что она могла чувствовать его дыхание. По спине побежали мурашки, и её охватило ощущение загнанности. Казалось, умереть сейчас легче, чем сказать хоть слово. Хотелось одного: провалиться под землю, исчезнуть, раствориться. Лишь бы не видеть ледяных глаз и нахальной усмешки.
– Здесь совершенно невозможно работать! – выпалила Гермиона первое, что пришло в голову. Вскочила так резко, что стул, на котором она сидела, с грохотом упал и больно ударил по ноге. Но Гермиона лишь слегка поморщилась и пулей вылетела из кабинета.
– Да, Грейнджер, не думал, что тебе настолько сложно сконцентрироваться в моем присутствии, – бросил вслед Малфой. Она не услышала. Или притворилась, что не услышала. Лишь бы не продолжать этот разговор, не слышать этот насмешливый тон и больше не видеть его.
* * *
Гермиона бежала по коридору, проклиная себя на чем свет стоит. Почему она всё время ведет себя так ужасно в его присутствии? Почему не может держать себя в руках? Почему голос дрожит, а щеки заливаются краской?! Что в нём такого особенного?.. Просто наглый, самовлюбленный болван, которой может вывести из себя одним своим видом!
Она свернула за угол, опустилась на подоконник и принялась с излишней сосредоточенностью изучать вид за окном. Но мысли были далеко… Почему не выходит найти нужные слова, когда это необходимо? Почему уверенность всегда покидает в самый неподходящий момент? Вот кто мешал сегодня достойно ему ответить? Неужели она, девушка, которая не раз смотрела в глаза смерти, которая сколько всего пережила, боится какого-то там напыщенного индюка по имени Драко Малфой?!
В её жизни иногда появлялись люди, с которыми она, обычно уверенная и рассудительная, становилась сама на себя непохожей. Путала слова, терялась, совершенно не знала, что сказать.
Таких людей было немного, и Гермиона их тихо ненавидела. Хотя бы за то, что они задевали гордость, заставляя терять способность трезво мыслить.
Драко Малфой был в числе этих людей.
С самого первого курса. Ещё с тех пор, как она натолкнулась на него в коридоре Хогвартс-экспресса, и он, со словами «С дороги, грязнокровка», больно толкнул её, окинув презрительным взглядом. А она, вместо того, чтобы ответить, осталась стоять у стенки, тщетно пытаясь проглотить тугой комок обиды, застрявший в горле.
Боялась ли она его? Объективно, у неё не было ни одной причины для этого. Он всего лишь трусливый слизеринский хорек с явной манией величия. И всё. Его совершенно нечего бояться. Скорее презирать. Но, тем не менее, она боялась. Или чем ещё можно объяснить подобное поведение?
На третьем курсе что-то надломилось в ней, и Гермиона, охваченная яростью, со всей силы вмазала ему в челюсть. Признаться, она сама не ожидала от себя такого и тайне очень гордилась этим поступком. Вернее не так… Гордилась тем, что хоть раз смогла дать ему достойный отпор.
Она думала, что после этого он оставит её в покое. Но эти надежды оказались тщетными. По-прежнему, стоило им столкнуться в коридоре, в дверях или где-либо ещё, он считал своим долгом сказать ей какую-нибудь гадость. Она злилась, срывалась, посылала его к черту. Но как же ей хотелось поставить Малфоя на место раз и навсегда! Но, кажется, это было невозможно.
Шли годы, и гадости постепенно трансформировались, приобретали новую форму. Теперь вместо грубых оскорблений Гермиона всё чаще слышала двусмысленные намеки.
Это было ещё хуже. Ведь раньше она хотя бы твердо знала, как реагировать. Злилась и оскорбляла в ответ. Теперь же смущалась, злилась ещё сильнее, но так и не могла выработать достойную линию поведения.
Каждый раз после встречи с ним, Гермиона чувствовала себя никчемной и раздавленной, корила за то, что так и не смогла поставить его на место, что он снова одержал верх.
Весь вечер она просидела у окна, прокручивая в голове их разговор. Ну почему сейчас в голову приходит столько оригинальных и остроумных ответов? И где они были, когда она так в них нуждалась?
«Я просто была занята, и он застал меня врасплох. К тому же, сегодня совершенно не мой день» – Гермиона тщетно пыталась оправдаться перед самой собой. Выходило плохо. «Ничего, в следующий раз я непременно дам ему достойный отпор» – зарекалась она снова и снова. Но надежды всё время терпели крах.
Каждый день Гермиона приходила в кабинет и встречала там Малфоя. Конечно, она могла бы оставить эту идею, так как догадывалась, что и здесь её попытки что–либо найти успехом не увенчаются, или же попросить профессора Вектор взять книги к себе на некоторое время. Но это бы означало, что она струсила. Гордость не позволяла этого сделать.
Каждый день Гермионадавала себе обещание, что будет спокойной и сдержанной, холодной и беспристрастной. Она продумывала все возможные варианты их разговоров, но ему всё равно удавалось застать её врасплох. Это было как наваждение. Из всего разнообразия возможных фраз она всегда выбирала самую глупую, какая могла прийти в голову.
Ему почти всегда удавалось вывести её из себя. Ей же его – никогда.
Вскоре это стало навязчивой идеей: чтобы он разозлился, потерял контроль над ситуацией. Но пока подобное оставалось её прерогативой.
* * *
Открытое окно, холодное дыхание осени, хоровод листьев в пламени заката…
Драко закрыл глаза и вспомнил, как очнулся вчера и увидел обеспокоенное лицо профессора Снейпа, как долго врал о том, почему он оказался лежащим без сознания у дверей кабинета директора. Потом он бежал по коридору, надеясь лишь на то, что никого не встретит, а оказавшись в комнате, выбросил в окно очередную колбу и долго стоял под холодным душем, пытаясь вернуться в нормальное состояние.
Это было в далеком Вчера. Ещё более далеком, чем Сегодня. Казалось, его начало было очень давно, и Драко с трудом бы поверил, что ещё утром был на уроках. Впрочем, теперь время стало не таким тягучим, как обычно. Были даже моменты, когда он не думал. Не думал о Подготовке, о жизни, летящей в пропасть.
Сегодня он почти смог «жить, как жил». Почти выполнил давно поставленную задачу. От этой мысли Драко почувствовал себя так, словно сдал важный экзамен, перешел один из тех многочисленных рубежей, которые отделяли его от цели.
«Может быть, все не так уж плохо?» – подумал Малфой, слегка улыбнувшись. В конце концов, не закончилась же жизнь из-за этой чертовой Подготовки. Если приноровиться, то с ней вполне можно справляться.
Уверенность, поселившаяся в сердце, окрыляла. Он вспомнил прошедшую неделю: апатию, отчаяние и страх. Они вдруг показались такими глупыми и надуманными.
Драко подошел к окну и, прислонившись к раме, долго изучал звездное небо, насвистывая какую-то мелодию. На душе было так легко, будто все проблемы растворились во тьме, серебристом сиянии звезд и невесомой свежести полночной прохлады.
Вспомнил грязнокровку, подружку Поттера. Всю последнюю неделю его отработки проходили в её обществе. Что ж, это было даже интересно. Уж лучше, чем в одиночестве. Раньше он её презирал, иногда ненавидел, но чаще — завидовал. А потом вдруг она стала ему так же безразлична, как и большинство других учеников Хогвартса. Драко сам не знал, в какой момент бывшие враги стали серой массой. Наверное, когда появились проблемы серьезнее, чем не самое лучшее зелье в классе или проигранный матч по квиддичу.
А Грейнджер… Самая обыкновенная девчонка. Наивная, верящая в сказки. Забавная. Особенно когда злится.
Это стало своеобразным развлечением – выводить её из себя. С того самого дня, когда он заметил на себе её изучающий взгляд. Она смотрела странно. Тепло, и с интересом, словно пытаясь понять. Если бы Малфой не знал её, то решил бы, что она в него влюблена. Впрочем, он забывал о ней почти сразу, как выходил из кабинета. А там мог позволить себе немного «поиграть». Парируя словами и заставляя её тихо себя ненавидеть, смотря, как её щеки стремительно заливаются краской, и она теряется, не в силах найти нужных слов. В его присутствии у неё почти всегда дрожали руки. Она читала учебники, но делала это с таким видом, словно совершает преступление. Нет, она не боялась его. Здесь было что-то другое. Он не мог точно сказать, что именно. Впрочем, его это не интересовало.
Просто иногда казалось, что, чем более неуверенно чувствует себя она в его присутствии, тем увереннее чувствует себя он, словно забирая её энергию и внутреннюю силу.
Мысли о Грейнджер исчезли так же быстро, как и появились. Взгляд упал на стол, где лежало нераспечатанное письмо.
Ровные, аккуратные строки, родной, до боли знакомый почерк. Легкая улыбка коснулась губ, когда он начал читать:
«Милый Драко!
Как у тебя дела? Как прошли первые школьные дни?
Очень надеюсь, что всё будет в порядке, и этот год пройдет для тебя не хуже, чем все остальные. А, возможно, даже лучше.
У нас все хорошо. Через три дня я уезжаю в Италию. Твой отец сказал, что мне нужен отдых, и решил отправить меня в поместье наших дальних родственников. К твоему дяде Альберто… Быть может, помнишь такого. Хотя вряд ли, так как последний раз они приезжали, когда ты был совсем маленьким.
Я буду жить там три месяца. Не знаю, хорошо это или плохо. В любом случае, к зиме вернусь, так что Рождество отпразднуем вместе.
Не знаю, какой там адрес, поэтому пришлю сову сразу, как приеду.
Передавай привет Блейзу и Астории!
Люблю, целую.
Мама.
P.S. Выполняю просьбу отца и пишу: не забывай пить Зелье. А от себя добавлю, что недавно была в оранжерее и видела, как изменились наши розы. Думаю, и хогвартским перемены не помешают…»
Он лежал на кровати и вертел письмо в руках. Перечитывал некоторые моменты, улыбался от неожиданно охватившей его теплоты, своих мыслей и оттого, что жизнь вдруг стала гораздо ярче, чем, например, вчера.
06.10.2012 В бездне безумия
Глава 5
В бездне Безумия
Как быть, если рухнули мечты,
Если никому не нужен ты
В мире боли и обмана?
Гаснет в небе солнца слабый луч,
К двери в мир иной нашёлся ключ –
Выходить ей было рано, но…
Миллионами цветных огней
Разлетелся день, скорбя о ней.
В мире боли, не найдя тепла,
Новый дом навеки обрела.
Что она хотела там найти?
Ведь оттуда нет уже пути
К тем, кто любит и страдает.
(Эпидемия)
Драко видел, как рушился его мир, как обращались в пыль зыбкие отголоски жизни. Видел, как разбивается небо, растекаясь кровавым ядом закатных лучей.
Он чувствовал, как разгорается в груди дикое пламя неистовой боли, слышал, как стучала в висках безысходность, и как, издав прощальный стон, лопнула последняя нить надежды.
Пальцы сжимали письмо. Письмо, разрушившее все, открывшее двери в ад.
Лишь очертания букв на белой бумаге, лишь несколько сухих фраз…
Нет. Неправда. Ложь… Ошибка. Ошибка!
Смысл слов, такой далекий и такой страшный, никак не желал доходить до сознания.
«… сильный шторм… Нарцисса Малфой… утонула… помощь пришла слишком поздно… спасти не удалось… мы приносим Вам свои соболезнования…»
Это было письмо от адвоката отца. Сухие скупые фразы. Без тени эмоций, как некролог в газете. Как будто о ком-то чужом, не о них.
Драко сидел на полу и, словно оцепенев, пустым взглядом смотрел за окно. Он смог бы сказать, сколько прошло времени, и даже с трудом понимал, где находится. Но это было неважно. Теперь уже всё равно.
Он схватил письмо, до того крепко сжатое в кулаке, и яростно разорвал на сотни мелких частей. Как будто лишь оно одно было виновато в случившемся, а так можно было что-то исправить.
Множество обрывков, словно новогоднее конфетти, разлетелись в разные стороны, подхваченные ветром.
«Но к зиме вернусь. Так что Рождество встретим вместе…»
А ведь он так и не ответил, опять отложил на «завтра». А завтра… Оно уже никогда не наступит. По крайней мере, не для него. Драко бежал по коридору, не замечая ничего вокруг. Просто чтобы бежать, ничего не видеть и не чувствовать.
Малфой не помнил, как оказался в пустой слабо освещенной комнате. Схватив палочку, до боли сжал её в руке, а потом принялся швырять в воздух сотни заклятий. Разных… Без разбору. Разбивая и круша все, что попадается на пути.
Он соял один на грудах разбитых стекол, как на руинах своей жизни, рассыпавшейся в прах. Не чувствовал боли осколков, что резали руки, оставляя на них глубокие кровавые раны, ведь эту боль никак нельзя было сравнить с той, что раздирала сердце, впиваясь в него своими когтями.
Страшная волна безудержного гнева и нестерпимой боли накрыла его с головой, поднимаясь из самой глубины души, словно из недр океана, потрясенного бурей. А потом из груди невольно вырывается рыдание, потому что такого гнева и такой боли он не испытывал ещё никогда.
А ведь ещё так недавно, в навсегда ушедшем «вчера», вечность назад всё было в порядке. Он стоял у окна и думал о будущем. О том, что со всем справится, что вновь научится жить как раньше. Думал и о ней. О том, что она – его Надежда, единственная, кому он может доверять, кто не предаст, кто будет с ним несмотря ни на что, подаст руку, если он упадет. Нет… Просто не даст упасть.
Но теперь она ушла. И он падал, падал, падал…Всё ниже и ниже. И даже не пытался удержаться, схватиться за край своей пропасти и выбраться. Нет, он просто падал вниз.
Драко больше не мог сопротивляться: боли в предплечии, кровавому мареву в воспоминаниях, огненному яду в крови. Всё. Теперь он отдался им весь без остатка. Агония завладела им, и Малфой задыхался в её мучительном плену, мечтая лишь об одном – чтобы это закончилось. И неважно как: тьмой, светом, болью, кровью, пустотой, бесконечностью…
Просто не чувствовать, просто не жить…
Ещё утром светило солнце, он мог смеяться, пытался шутить. А её уже не было…От этой мысли становилось жутко, стыдно. Невыносимо больно.
Ещё утром он верил. Но теперь – Конец. Теперь порвана последняя нить, разломан последний плот, и смысла нет. Ни в чем: ни в хождении по грани своих иллюзий, ни в пустой борьбе. С собой и с судьбой. Ведь последняя все равно окажется сильнее, сломает и возьмет свое.
А время по-прежнему текло в своем нескончаемом потоке. Земля всё также вертелась, а день, как и раньше, сменялся ночью. Для всех это был самый обычный вечер. Такой же, как и сотни других. Жизнь продолжалась. Для всех, но не для него.
* * *
Дни шли. Медленно и мучительно стекая по клинку его жизни. Как кровь. Он больше не чувствовал той нестерпимой боли. Огонь в душе догорел, не оставив ничего, кроме серой золы. Отголосков того, чем он когда-то жил.
Но теперь лишь серая дымка – предвестница пустоты.
А потом пришло осознание того, что её больше нет. И не будет. Никогда…
Никогда… Какое страшное слово... Оно длиннее, чем жизнь, длиннее, чем вечность.
Никогда…. Это значит, что он больше её не увидит, что, когда он вернется домой, она не выйдет ему навстречу и не улыбнется своей теплой и такой любимой улыбкой.
Это значит, что ничто уже не будет как прежде.
Утонула. Погибла не на войне, не от руки авроров, не от зеленого луча Авады. Утонула. Так просто, так страшно. Самая простая, обыкновенная смерть. Такая, какой погибают сотни магглов. Утонула. И некого в этом винить. Некому мстить, некого ненавидеть…
«Все будет хорошо…»
Нет! Это ложь! Хорошо уже не будет, просто не может быть.
Как она могла?! Как могла бросить его одного?
Почему?.. Почему так? С ними? За что?!
Она, самая близкая и любимая. Единственная, кто могла помочь, понять. Та, вместе с кем он мог бы справиться. Мог бы… Но – нет.
* * *
Каждый вечер он приходил в Выручай–комнату, закрывал дверь и долго смотрел в одну точку, не видя там ничего.
Здесь он мог спрятаться от чужих глаз, не слышать за своей спиной сочувственных вздохов преподавателей, шепота учеников. Мало кто знал о случившемся. Но скрыть ото всех, увы, не представлялось возможным. Хуже всего было в слизиринской гостиной, где жалость и напряжение буквально витали в воздухе. Стоило ему войти, как все замолкали, переставали заниматься своими делами, бросали сочувствующие взгляды. Не знали, что сказать, но пытались как–то поддержать, тем самым только лишь вызывали раздражение.
* * *
– Мистер Малфой, приехал ваш отец, – голос Директора ворвался в его мир и, словно чужеродное тело, вонзенное в плоть, заставил поморщиться.
– Я знаю, – не оглянулся, не остановился. Голос ровный, тихий. Холодный.
– Думаю, вам стоит поговорить с ним.
– Нет, – четкое и уверенное, оно прозвучало неоспоримо.
Но пойти все-таки пришлось. Наступив себе на горло, увидеть человека, который превратил его жизнь в ад, которого он ненавидел за все.
За Подготовку и Метку, за свою жизнь и за её смерть.
«Твой отец сказал, что мне нужен отдых и решил отправить меня в поместье наших дальних родственников…»
Отдых… Какой отдых? Последний раз такая забота просыпалась в Люциусе… никогда. Да, он никогда не делал ничего просто так. Значит, ему было нужно, чтобы она уехала. Зачем? Из–за него. Чтобы не мешалась под ногами, не могла вытащить из этой трясины, не была поддержкой и опорой.
«Вернусь к зиме» … Зимой пройдет срок, и он должен будет принять решение. Зимой все закончится…
И в этот момент её не должно было быть рядом.
Они знали, что она помогает ему, прикрывает, что только благодаря этому он мог сопротивляться так долго. Они все знали и решили от неё избавиться… А значит, она погибла из-за него. Из-за этой чертовой Подготовки, из-за его упрямства.
Уж лучше бы он принял Метку сразу. Уж лучше бы он…
Нет! Она бы не простила этого. Она бы не дала…
Она пожертвовала собой ради него. И он должен, нет, обязан быть достойным этой жертвы.
Когда Драко шел сюда, то думал, что не сможет видеть отца, захочет убить его. Не выдержит и сорвется на крик, будет кидать проклятия.бНо теперь его душу сковало такое ледяное спокойствие, что, казалось, его не растопить даже самым сильным пламенем. Даже пламенем гнева.
Драко молча выслушал всё, что говорил Люциус, равнодушно кивая и не придавая этому никакого значения. И лишь уходя, стоя в дверях, услышал оклик. Обернулся… И увидел отца. Наверное, впервые в жизни смог прорваться сквозь толстый щит отчужденности, холодности, жестокости и увидеть за ним вину.
– Держись, сын, – тихо сказал Люциус, смотря на Драко привычным строгим взглядом. И вдруг Драко увидел в отце не бездушного слугу Лорда, готового продать ради последнего семью и душу, а просто человека. Желающего сделать как лучше, наверное, слишком слабого, чтобы идти против течения. Но все же способного любить.
Да, он любил её. Пускай раньше часто казалось, что брак его родителей построен на чем угодно, но не на взаимной любви, но теперь Драко понял, что отец любил мать. По его глазам, в которых плескалась боль, по судорожно сжатым губам, по жесткому голосу, который мог ввести в заблуждение любого, но не сына, и по безмолвному «Прости», которое последний мог бы услышать в тот миг, когда почти закрыл за собой дверь, и которое просто почувствовал.
Драко знал, что мать вышла за отца по принуждению, слышал, что в молодости она любила другого. Он помнил, как однажды после очередной ссоры родителей, нашел Нарциссу в библиотеке с фотоальбомом в руках. Она поспешно спрятала его и тщетно пыталась скрыть слезы. Драко так хотелось помочь ей, утешить, но совершенно не знал, что надо делать.
Посто обнял её, а она все-таки расплакалась.
Тогда мать долго говорила о каких-то ошибках, любви и долге, слабости и глупости, о чем–то ещё. Малфой не запомнил все. Тогда он впервые видел её слезы.
Нарцисса взяла его за руку и попросила пообещать, что он никогда–никогда не покорится обстоятельствам и будет бороться до последнего, что бы ни случилось. Потом словно опомнилась, вытерла слезы и долго извинялась за то, что позволила эмоциям взять над собой верх.
И всё время повторяла: «Ты должен знать, что я люблю твоего отца. Люблю! Люблю! Он столько всего для меня сделал, он так заботится обо мне…»
–Я знаю, знаю… – говорил Драко, пытаясь её успокоить. Хотя отчетливо понял, что она говорила неправду.
Теперь он думал, была ли жизнь Нарциссы Малфой счастливой. Потому что знал, что говорить о любви к отцу бессмысленно. Не было никакой любви. Что же тогда удерживало её рядом с ним? Долг? Привычка? Или сам Драко?
Нарцисса никогда не говорила об этом, ни в чем не упрекала, но Драко чувствовал, что мать с отцом не расстались только из-за него. Она жертвовала собой ради него.
Только сейчас Малфой понял это. Только теперь, когда её больше нет, и он даже не может сказать ей «спасибо». За все: заботу, любовь, понимание. За то, что она была, за то, что была рядом.
А ведь он так часто был груб с матерью. Не ценил того, что она делала для него, принимал это как должное. И ни разу не сказал «спасибо».
В последние дни Драко много думал о Смерти. О том, что ждет там, за последней чертой. Хотелось верить, что не просто пустота и бескрайняя тьма.
Ну почему?! Почему именно она?..
Ведь она достойна жить! Достойна прожить долгую и счастливую жизнь!
Уж лучше бы он сам…
От этой мысли Малфой содрогнулся. Наверное, это легко. Как заснуть…
Гораздо страшнее жить, видя, как уходят родные и близкие, и знать, что их уже не вернуть. Никогда.
* * *
Гермиона опустилась на кровать, обхватив руками подушку. По щекам текли слезы. Обжигающие и режущие глаза, мешающие трезво мыслить и заставляющие тонуть в безграничной жалости к себе. Они никак не желали останавиться и дать возможность успокоиться. Глубоко вздохнуть и сказать себе, что всё пустое, всё пройдет…
Комната погрузилась в тишину. Лишь только тихий шепот и слабые всхлипы разрывали безмолвие угасающего дня. Ну вот… Она снова плачет из–за чужих слов. А ведь обещала, давала себе слово быть сильной.
Перед глазами встала картина получасовой давности. Она сидела в кабинете Рун и читала. А потом пришел он. Малфой.
Впервые за неделю появился здесь. Выражение его лица стало другим. Наверное, ещё холоднее, чем раньше. Но тогда она не придала этому значения.
– Думаешь, тебе всё можно, да, Малфой? – язвительно спросила Гермиона, сама не понимая, что на неё нашло, и зачем она собственноручно ввязывается в перепалку. – Нет, возможно, это не моё дело, но почему ты не был на отработках целую неделю?
– Знаешь, Грейнджер, ключевая фраза здесь «не моё дело». Так что не лезь, куда тебя не просят, – сухо ответил он и принялся убирать класс. Сам, без палочки.
– Вообще-то, правила едины для всех. И если ты думаешь, что можешь их нарушать, прячась за спинами родителей, то ошибаешься, – не унималась Гермиона, хотя прекрасно понимала, что лучше бы остановиться.
Драко резко отвернулся, и она не могла видеть, как изменилось его лицо от её, казалось бы, безобидных слов.
Когда он повернулся, Гермиона поняла, что тот страх, который она испытала в их первую встречу, был лишь легким испугом, пародией на самого себя. А настоящий, первозданный страх – здесь и сейчас.
Сложно описать ощущения человека, смотрящего в черное дуло направленного на него пистолета. Но Гермиона испытывала сейчас нечто подобное. Оцепенение, холод, рвущийся из глубины души, и ужас. От осознания собственной беспомощности, безумия происходящего… Она видела его глаза и понимала, что он способен на всё, что сейчас его не остановить никаким заклятием.
Он просто стоял и смотрел ей в глаза, а она уже чувствовала себя так, словно на неё направили целый сноп зеленых лучей Авады Кедавры.
Но даже они не показались бы страшнее его взгляда.
Бледное, почти белое лицо, стальные глаза, наполненные яростью и презрением, губы, искаженные в кривой усмешке – наверное, этот образ станет вечным спутником её ночных кошмаров.
– Я, кажется, сказал тебе не лезть не в свое дело, – проговорил он ледяным голосом. Таким, что, кажется, ещё немного, и на окнах бы появился морозный узор, вода заледенела, и всё вокруг покрылось бы инеем. Даже время, кажется, остановилось. Во всяком случае, Гермиона не смогла бы точно сказать, сколько времени он смотрел на неё, заставляя тонуть в глубинах ужаса.
Она забыла, как дышать, и лишь отсчитывала глухие удары собственного сердца, эхом отдающиеся в ушах. Раз, два, три…
Но тут Малфой с силой ударил кулаком по близстоящей парте, тем самым заставив её вздрогнуть и подскочить на месте. Вдруг он сорвавшимся голосом закричал:
– Ты вечно лезешь не в свое дело! Даже семь лет назад, оказавшись здесь, ты влезла не в свое дело! Какого черта ты вообще попала в эту школу?! Тебе здесь не место! И никогда не будет! – Гермиона отшатнулась, как от удара. Сердце подпрыгнуло в груди и забилось чаще. Слышать эти слова, смотреть в его дикие, яростные глаза – это было невыносимо. И срашно. Хотелось встать и убежать, но она сидела, не в силах сдвинуться с места.
– То, что ты оказалась здесь – всего лишь милостыня со стороны Дамблдора и ему подобных. Это жалкая подачка, которая ни к чему не обязывает. Ты как была, так и останешься здесь чужой! – пронзительный, сверкающий взгляд, излучающий странный мерцающий свет; голос, похожий на предсмертный крик. Он действительно был на грани безумия…
–Ты ничтожество, Грейнджер! Думаешь, что сможешь чего-то добиться здесь? Для того сидишь за учебниками? Нет! Ты никогда не узнаешь и сотой доли того, что подвластно чистокровным волшебникам! Ты никто и будешь никем всегда. Как бы тебе ни хотелось этого избежать. Не лги себе! И изображай из себя самую умную. Не делай вид, что знаешь всё лучше всех, когда это вовсе не так! Да ты просто смешна в своих стремлениях доказать, что ты здесь не пустое место. Никому не нужна со своей грязной кровью и пустыми амбициями! Твоё мнение никого не интересует и ничего здесь не значит!
Гермиона судорожно прерывисто вздохнула, её широко открытые глаза неестественно блестели, прокушенная губа давала о себе знать тупой болью.
–Ты отталкиваешь людей, Грейнджер! У тебя и друзейто нет! Поттер? Уизли? Да они лишь используют тебя. Им просто удобно иметь под рукой ходячую энциклопедию…– он остановился, и сделал несколько жадных глубоких вздохов. Резко зажмурился и, кажется, почти успокоился. Но потом словно бы что-то вспомнил, и снова посмотрел на Гермиону. Ещё никогда ей не доводилось видеть столько ненависти в одном единственном человеке.
Его передернуло, краска бросилась в лицо, которое исказилось в гримасе презрения:
– Такие, как ты, вообще не имеют права на жизнь, лишь путаются под ногами! Вы достойны уничтожения! И если ты ещё жива, то это лишь дело времени. Но, поверь мне, это не вечно. Однажды вы сдохнете! Все до единого!
Гермионе показалось, что, ещё немного, и она умрет прямо здесь. От охватившего страха, ненависти и яда, которыми сочится каждое его слово.
Хотелось плакать, кричать; убить его, растерзать. Но она сидела и смотрела на него не отрываясь. Сжав губы, впившись ногтями в ладони, и став, наверное, похожей на мраморную статую, готовую рассыпаться на части, но застывшую в своей беспомощности.
Как в тумане слышала она продолжение его пламенной речи: угрозы, обещания убить. Но, кажется, страх достиг своего предела, и дальше идти было некуда. Поэтому Гермиона просто замерла, покоряясь охватившему её ужасу, и уже почти ничего не чувствуя.
Она отстраненно отметила, что глаза Драко, сияющие сейчас лихорадочным блеском, стали практически черными, что, если бы словами можно было убить, то завтра здесь бы нашли её бездыханный труп, что воздух словно бы наполнился электричеством, и она, наверное, могла зарядить свой маггловский телефон, всего лишь принеся его в эту комнату. Вспомнила лето и свою находку, из-за которой, собственно, оказалась здесь; попыталась предположить, что случилось сегодня с Малфоем. Ведь не в ней же одной причина…
А потом Гермиона поняла, что его палочка направлена прямо на неё.
Она не успела подумать, как обидно будет умереть в семнадцать лет от руки однокурсника, о Гарри и Роне и о том, какая участь ждет Малфоя, когда выяснятся все обстоятельства, о маме и папе, о неоконченной картине и недописанном эссе… Не успела подумать о том, как бездарно, в сущности, прошла её жизнь и о том, что сейчас, наверное, будет больно.
Гермиона просто зажмурилась и закрыла голову руками, слегка наклонившись к парте. Услышала звон бьющего стекла и жуткий грохот у себя за спиной. А потом поняла, что жива и невредима: не чувствует адской боли от Круциатуса, не летает над потолком, глядя на свое бездыханное тело, а по-прежнему сидит за столом, боясь открыть глаза.
Собрав в кулак всё свое мужество, оглянулась и увидела разбитую вазу, выбитое окно, выпавшие из шкафа книги, перевернутую парту и разлитые чернила. Драко Малфоя, стоящего посреди этого разгрома, и даже его палочку, валявшуюся под ногами.
Он промахнулся? Случайно? Специально?..
Гермиона не знала. Но это и неважно.
Оцепенение спало, и, решив больше не испытывать судьбу, она вскочила и выбежала из кабинета. Прибежав в свою комнату, долго сидела на кровати, стараясь унять отчаянно колотящееся сердце, успокоить сбившееся дыхание и справиться с бьющей лихорадкой…
Так страшно, как сегодня, ей не было уже давно.
Нет, он правда безумный! Самый настоящий псих!..
Гермиона в бессилии опустилась на кровать, закрыла глаза и вновь увидела лицо Драко Малфоя и его глаза, способные обратить в прах.
Ты ничтожество, Грейнджер! Ты никто в этом мире!
Как же она его ненавидела! Ей было невыносимо больно.
За те семь лет, что они учились вместе, Гермиона успела привыкнуть к его колкостям, издевательствам и усмешкам. Но сейчас… Дело не в том, что он оскорбил её, не в том, как сильно он её ненавидел и даже не в том, какое заклятие он мог бы произнести. В конце-концов, не первый раз они стоят, направив друг на друга палочки, а до его отношения ей нет никакого дела. Но было больно оттого, что он был прав почти во всем. Его слова были не пустым звуком, не просто бредом, сказанном в порыве безумия. В них была правда. За своими книгами и уроками она действительно не замечала жизни и всё время пыталась кому-то что-то доказать. Гермиона боялась быть «никем», но, по сути «никем» и была. Ведь, как бы она ни старалась, всё равно никогда не узнает многого из того, что знают чистокровные маги с самого детства, что заложено у них в крови. Никогда не станет одной из них.
Оказавшись волшебницей, Гермиона отошла от прежней жизни, но так и не нашла места в новой, стала изгоем в обоих мирах. Здесь – убогой, там – сумасшедшей.
Она была «не такой». Не такой, как все. Не такой, как надо.
Кто она, в сущности? Простая маглорожденная ведьма. Все силы уходили на то, чтобы преодолеть то отставание от чистокровных волшебников, которое появилось из-за происхождения.
Гермиона боялась, что проживет пустую, никчемную жизнь. В вечном стремлении к недостижимой цели. Без друзей, без любви. Ведь всю жизнь она действительно была одна. Жила в своем маленьком мирке и пускала туда лишь немногих.
Нет, она никогда не лгала. Тут он ошибся. Всегда была собой и старалась говорить и делать только то, во что верила и считала действительно правильным. Возможно, оттого и страдала. В своем одиночестве. Конечно, были Гарри и Рон. Но Гермионе часто казалось, что они с друзьями все больше отдаляются друг от друга, и с течением времени пропасть между ними становилась всё глубже.
Они оставались самыми близкими и дорогими ей людьми, теми, кого она любила всем сердцем. Просто уаждого своя жизнь, свой путь. И они не могут пройти его рука об руку. Как бы сильно этого ни хотелось. В последнее время они проводили не очень много времени вместе, реже разговаривали «по душам». Словно бы устали от звания «Золотого трио», от того, что их так часто воспринимали как единое целое…
Они, как и раньше, держались друг друга, доверяли, иногда просили совета и готовы были оказать помощь в любую минуту. Только теперь между ними стояло то взрослое, что пришло в их жизнь. Наверное, это «взрослое» называлось любовью. Между ней и Роном всегда будет стоять призрак того, что могло бы быть, но уже никогда не будет. Иногда Гермионе казалось, что он понимает это и даже злится за то, что она поставила жирную точку в их отношениях.
Они стали чуть холоднее. И всё чаще проводили время по-отдельности. Гарри с Джинни, Рон с Лавандой, а Гермиона со своим одиночеством.
Гарри часто приходил к ней спросить совета по поводу того, как вести себя с Джинни, с недавних пор его девушкой: что ей подарить, как помириться, что лучше сказать и сделать в том или ином случае. Часто повторял, как он рад, что у него есть друг-девчонка, с которым он может поговорить о таких вещах. Гермиона помогала ему. Всегда с улыбкой. Но сердце каждый раз болезненно сжималось. От ревности? Отнюдь. Она никогда не испытывала к Гарри ничего, кроме дружеских чувств.
Скорее это было оттого, что у него, как и у всех её знакомых, была своя жизнь. А у неё не было. И вряд ли будет в ближайшее время.
Гермиона не жаловалась, но по вечерам забиралась с ногами в кресло, обнимала подушку и молча грустила, наслаждаясь звенящей холодной тишиной.
А теперь она сидела на полу, и точно так же обняв подушку, плакала из-за слов какого-то там мерзкого слизиринца.
Дело не в том, кто он. Дело в ней. Его слова напомнили обо всех внутренних проблемах и переживаниях. С самого детства и до настоящего времени. Он озвучил вслух то, в чем она боялась признаться даже себе.
Да как он посмел?! Почему? Почему?..
«Я первый раз вывела Драко Малфоя из себя» – ни с того ни с сего подумала Гермиона и ещё сильнее зарыдала.
* * *
Дверь издала резкий звук сильного удара, эхом разлетевшийся по комнате, и быстро закрылась, даже не слетев с петель. Хотя могла бы… Так яростно гриффиндорка захлопнула её, убегая.
Драко растерянно смотрел туда, где она только что сидела. Звук собственного крика до сих пор звенел вушах, а в горле неприятно покалывало, словно огромный колючий шар застрял там, не давая продохнуть.
Он не знал, почему именно Грейнджер сала живым воплощением его Ненависти, почему именно на неё свалился весь груз очаяния и боли, почему её слова стали последней каплей, переполнившей чашу гнева.
В сущности, она не была виновата ни в чем. Разве что в своем существовании, глупости и не в меру длинном языке. Но та ярость, что копилась в нем с момента получения письма или даже с начала Подготовки, и которая могла бы выплеснуться на Люциуса, Дамблдора или любого случайного прохожего, встретившегося у него на пути, в полном объеме пришлась на долю Грейнждер, которая всего лишь оказалась не в том месте и не в то время.
Сейчас Малфой прекрасно осознавал это. Но в тот момент, когда он увидел её, улыбающуюся, живущую, радующуюся; не знающую ни о его горе, ни о его боли, сознание Драко вдруг поразила ослепительная и страшная мысль: все его проблемы, все его мучения из–за неё. Из–за таких, как она. Он терпит всю эту боль лишь ради того, чтобы однажды взять и просто убить её. Чтобы убить всех их.
И он ненавидел её за это. Ненавидел яростно: до боли и изнеможения. Ведь если бы не было грязнокровок, не было бы Подготовки, Лорда с его безумной идеей, этой борьбы и этого дня.
Вся его жизнь подчинена им. Тем, в чьих жилах течет грязная кровь.
Грейнджер… Она была обыкновенной. Такой же, как все. Но ради её смерти он ломает свою жизнь. Он живет ради того, чтобы однажды она умерла.
Раньше казалось, что это легко – убивать таких. Оказалось – смертельно страшно. Даже от одной мысли… А ведь, возможно, когда–нибудь они встретятся снова, и он ещё раз направит на неё свою палочку и скажет совсем другие слова. И Грейнджер примет смерть от его руки. Или не она, а кто–то другой. Так ли это важно?..
Дело не в том, кто она такая, но в том, что он мог убить человека.
Драко видел ужас, скрывающийся в глубине её глаз, но мог бы поклясться, что даже она в тот момент испытывала меньший страх.
И в миг, когда его палочка была направлена на неё, грязнокровку, воплощение всего, что он ненавидел, Драко вруг представил, как бледнеет её лицо, как гаснут глаза, и сердце издает последний удар.
Рука дрогнула, и Малфой бросил в воздух обычное Reducto.
А ведь он мог убить. И она бы перестала дышать, и больше никогда не увидела света.
В тот момент его ненависти хватило бы на это сполна. Помешал лишь страх, не давший переступить черту. А ведь когда-нибудь ему придется сделать и это.
Данная мысль заставила Драко похолодеть. Перед глазами встало лицо матери. Бледное, белое… Мертвое. Губы, которые больше никогда не расцветут в улыбке, глаза, которые больше никогда не увидят неба.
Он жадно втянул воздух, внутренне содрогаясь ужасу своих мыслей, и медленно осел по стене. Почувствовал, как боль снова сжала грудь, разрывая изнутри, подобно сотням раскаленных игл.
Кабинет погрузился в звенящую и болезненную тишину. Но Малфою она казалась криком, истошным и оглушающим.
В бессилии опустившись на пол, Драко смотрел в одну точку и видел как липкая засасывающая бездна обволакивала его, погружая в пучину безумия, накрывая с головой, высасывая остатки света и впуская Тьму. Не черную, не белую, а пустую. Лишенную цвета, смысла и очертаний.
Мир потерял форму, становясь похожим на тягучую массу. Казалось, время остановило свой ход. Драко не знал, что происходит, не помнил, кто он. Потерял ориентацию в пространстве и уже не мог точно сказать, лежал ли на холодном полу комнаты, плыл ли, ощущая мощь стремительного течения, падал в бездонную пропасть или разлетелся на мириады частиц, растворяясь в окружающем пространстве. Он чувовал лишь пустоту, забравшую все силы.
А потом появился ослепительный и болезненный свет. Густой, как туман, и прозрачный, как вода, он вдруг начал складываться в знакомые образы.
– Что, Малфой, так и будешь прятаться за спинами родителей?.. родителей… родителей… – слова Гермионы зазвенели в сознании, воскрешая её смутный образ, который вдруг материализовался и стал почти живым.
Она стояла перед ним и улыбалась. В глазах были жалость и презрение, в голосе – усмешка и яд.
– Я ненавижу тебя, Грейнджер! – зеленый луч пронзил её тело, растворяясь в нем и медленно разрушая изнутри. Она упала вниз, став похожей на тряпичную куклу. Издала последний вздох и... растворилась в воздухе. Вдруг начала менять очертания: мерцать и переливаться, растекаться водой и рассыпаться прахом. Исчезла и появилась снова, обратившись в красивую женщину с длинными светлыми волосами и серыми глазами, остекленевшими навсегда. В Нарциссу Малфой.
И сердце Драко перестало биться, когда он увидел мать, пронзенную лучом его Авады.
С полустоном-полукриком Малфой выхватил из кармана красную колбу, почувствовал, как холодное стекло коснулось его губ, а в нос ударил приторный резкий запах. Терпкая, вязкая жидкость, похожая на смесь расплавленной карамели с крепким огневиски, обожгла горло и разлилась по телу приятным теплом. Она проникала в каждую клетку, растворяясь в ней и отравляя своей ядовитой сладостью.
У Драко потяжелели руки, всё тело налилось свинцом. Мир вокруг начал расплываться, становясь влажным и обволакивающим, будто по нему провели мокрой кистью, смешав все краски и образы.
Он чувствовал, как танцуют в его душе языки пламени и как поток холодных живительных вод тушит этот пожар, принося покой и умиротворение. Картинки перед глазами теперь сияли всем спектром красок, какие только может увидеть человеческий глаз, блестели и светились, меняясь, словно узоры в калейдоскопе. А потом вдруг собрались воедино, открыв взору уже знакомую комнату, которая стала совсем другой. Все предметы, находящиеся в ней, теперь излучают эфемерное сияние, словно бы идущее изнутри; солнечные лучи наполнили воздух жемчужным светом. Цвета стали ярче и красочнее, а легкое дыхание ветра, ворвавшегося сквозь раскрытое окно, принесло приятную прохладу и свежий аромат моря и цветов.
Тонкая, воздушная, еле слышная, но такая прекрасная мелодия рвалась из глубины души и мягкими волнами разливалась по комнате. И Драко казалось, что все проблемы ничтожны и пусты в сравнении с этот волшебной музыкой, с этим бескрайним, всеобъемлющим светом. Теперь ему стало совершенно не важно, что происходило за стенами этой комнаты, что будет завтра или в следующий миг…
Боль наконец-то ушла, и даже горечь утраты, которая, казалось, не покинет никогда, стала приглушеннее и почти исчезла. Жизнь оказалась удивительно прекрасной, наполнилась чем-то неизведанным и манящим.
И лишь внутренний голос, почти усыпленный, задушенный, загнанный в угол, исступленно кричал: Ложь… ложь… ложь…
* * *
Драко лежал на полу и смотрел на высокий потолок, расписанный старинными фресками. Не знал, как долго продолжалось его забытье. Тепло, такое вожделенное и прекрасное, ушло, оставив после себя легкий привкус горечи. Он плохо помнил, что произошло, знал лишь, что на какое-то время испытал подобие покоя и умиротворения, которые скоро уйдут, вернув привычную боль: в предплечье и душе. Но пока она не может возродится, сдерживаемая стальными цепями Зелья. Это значит – у него есть время хотя бы чуть-чуть прийти в себя, собрать силы перед новой битвой. Ведь понятно, что дальше будет только хуже, и выпитое Зелье даст о себе знать новыми приступами, гораздо более сильными, чем предыдущие.
Взгляд упал на стол, за которым не так давно сидела Гермиона. Груда осколков, разбросанные книги, разлитые чернила… И блокнот. Тот блокнот, с которым она не расставалась ни на минуту, и поспешно захлопывала всякий раз, когда кто-то был рядом.
Красивый: в твердом переплете, с черно-золотым рисунком и металлической цепочкой, служащей закладкой.
Взял, повертел в руках, на секунду задумался. Воспитание вступило в поединок с любопытством. Открыть или нет?
За дверью послышались шаги: стук каблуков по каменному полу. Неужели она вспомнила и вернулась? Вряд ли. Но всё же… Сердце подпрыгнуло в груди, и Драко, поспешно выхватив палочку, произнес короткое заклинание, сделав точную копию блокнота. В сумку сунул оригинал, на стол положил копию. Сам не знал, почему сделал это, ведь, в сущности, они ничем не отличались друг от друга. Шаги стихли.
«Ну вот… Это уже смахивает на паранойю.»
Драко поспешно вышел из комнаты и направился в Выручай-комнату.
* * *
Двери Выручай-комнаты открылись перед Гарри внезапно.
Раньше он часто бывал здесь, когда хотел побыть в одиночестве. Подумать или просто насладиться тишиной. Обычно комната встречала его уютной гостиной с небольшим камином и креслом у окна. Но сегодня всё было не так.
Полупустой зал со светлыми стенами, разбитыми окнами, грудой осколков и разлитой красной жидкостью на полу. Кровь?.. Порыв ветра, ворвавшийся в комнату, приподнял полупрозрачные занавески пепельного цвета и ударил юноше в лицо потоком холодного воздуха.
«Странно… Как будто здесь был ураган или торнадо. Или…»
– Малфой? – вырвалось у Гарри прежде, чем он успел подумать, что лучше бы было просто уйти. Но теперь поздно. Слизиринец, до того сидевший уткнувшись лицом в колени, поднял бледное лицо и устало посмотрел на сокурсника.
– Чего тебе, Поттер? – равнодушно спросил Драко, ничуть не удивившись появлению гриффиндорца. Или ему просто было все равно…
Гарри растерянно стоял в дверях, не зная, уйти ему или остаться.
Бледное осунувшееся лицо, отрешенный взгляд. Это был совсем не тот Малфой, которого он знал.
И тут вдруг вспомнил, как недавно, проходя мимо кабинета директора, случайно услышал один разговор. Что-о про мать Драко, несчастный случай. Он мало что понял тогда и не стал придавать этому особого значения. Но теперь мозаика начала складываться в единую картинку, и Гарри поразила страшная догадка.
Пусть Малфой был его врагом, но такого не заслужил даже он. Гарри не понаслышке знал, что такое терять близких, и никому не желал пережить подобное.
Он уверенным шагом прошел в комнату и, опустившись на пол рядом с Малфоем, тихо сказал:
– Сочувствую.
Обычно Драко злился, когда ему говорили это слово. «Сочувствую…» Как они могут сочувствовать, когда сами никогда не переживали подобного! Когда не знали, что такое видеть смерть; жить, зная, что близкого и любимого человека никогда не будет рядом. Они не знали. А значит, их слова были пусты: лишь жалость и дань вежливости, и больше ничего. А он не терпел жалости, ему надоели фальшь и наигранность. Особенно теперь.
А Поттер был единственным человеком, кто мог понять, чье «сочувствую» не было лишено смысла. Сейчас Драко отчетливо осознал это. И пускай он не знал всего, пускай они по-прежнему оставались рагами, но Поттер мог понять.
И поэтому Малфой не стал говорить Гарри, что не стоит лезть не в свое дело, что ему не нужна жалость и ещё сотни подобных возможных фраз. Он просто сказал: «Спасибо». Сам не ожидал от себя такого. А Гарри и подавно. Это было странно: Малфой, и не язвит, не говорит колкостей, не оскорбляет. Малфой и «спасибо» – вещи такие же несочетаемые, как Волдеморт и благотворительность. По крайней мере, Гарри привык так думать.
Неужели трагедия так сильно меняет людей? Или он просто устал?..
В комнате повисло неловкое молчание, а затем, словно опомнившись, Драко резко спросил:
– Откуда ты знаешь?
– Я…Да так… Случайно разговор услышал, – неохотно начал Гарри, не желая оправдываться.
– Ого! Золотой Мальчик подслушивает чужие разговоры. А я думал, что разносить слухи – прерогатива Браун. Или вы работаете в тандеме? – саркастически усмехнулся Драко.
Нет, всё-таки конец света настанет не так скоро. Что-то в Малфое осталось прежним.
– Ладно, Поттер, не делай такое сосредоточенное лицо. Это была шутка, – протянул слизиринец, а потом вдруг снова стал серьезным и несколько секунд молча смотрел в потолок. А затем, окинув гриффиндорца усталым взглядом, тихо сказал:
– Значит, об этом болтают на каждом углу… – в его голосе было столько обреченности, что Гарри невольно поежился.
– Не то что бы…
– Брось, Поттер, не стоит скрывать очевидное. Это обсуждают все подряд? Наверняка и в газетах успели напечатать…
– Нет, в газетах вроде ещё не было, – отозвался Гарри и почувствовал себя невероятно глупо, прекрасно понимая, что говорит совсем «не то» и «не так». И вообще, не стоило ему приходить. И зачем только комната его впустила?
– Знаешь, в чем минус так называемого высшего света? Вся твоя жизнь становится достоянием общественности. Хуже, наверное, только у вас, на Гриффиндоре, где все считают своим долгом влезть не в свое дело, – беззлобно откликнулся Малфой, слабо улыбнувшись. Он не имел в виду никого конкретно, но Гарри по-своему истолковал его слова и резко встал, собравшись уходить. Малфой не возражал и, молча отвернувшись, сокрушенно уставился в окно. Отчаяние, исходившее от него, чувствовалось почти физически, и Гарри вдруг вспомнил, как несколько лет назад точно так же сидел, уставившись в одну точку и тщетно пытаясь смириться с потерей. С потерей, которую уже никогда не восполнить. Внезапно он увидел в Малфое не наглого слизиринца, смеющегося надо всем и вся, не будущего Пожирателя смерти, с которым он враждовал все семь лет пребывания в этой школе, а просто человека, убитого горем и нуждающегося в понимании.
Он стоял посреди комнаты, ошеломленный этим открытием, и не знал, как поступить. В который раз за этот долгий день. Потом развернулся и сел на прежнее место.
– Что, Поттер, никак не можешь со мной расстаться? – ухмыльнулся Малфой, заставив Гарри пожалеть о своем решении.
– Ты слишком высокого о себе мнения.
– Где-то я это уже слышал… И всё-таки вы с ней похожи.
– С кем, с ней?
– Неважно.
Повисла тишина. Мучительная и гнетущая, как вязкая тягучая масса, медленно разливающаяся по комнате и заставляющая обоих чувствовать себя глупо и неловко, словно они оказались не в том месте и не в то время. Было слышно, как тикают часы за стеной, где-то вдалеке раздавался звонкий смех. Тяжелые капли дождя мерно ударяли по стеклу, как будто хотели что-то сказать, а два бывших врага сидели на полу комнаты со светлыми стенами и впервые в жизни пытались понять друг друга.
– Знаешь, когда мы учились на первом курсе, в комнате на пятом этаже висело зеркало. Зеркало Желаний. Там… – Гарри тяжело вздохнул, поморщился, словно его пронзила резкая боль, но все-таки продолжил: – Там я впервые увидел своих родителей.
Малфой поднял на гриффиндорца глаза, полные боли, отчаяния и пустоты, холодной и пронизывающий. Он хотел что-то сказать. Но не смог…
– Мне было легче. Они не уходили из моей жизни, их просто там не было. А когда погиб Сириус, мне хотелось ненавидеть весь мир. За его несправедливость, за эту чертову войну, за всё! Мне говорили тогда, что жизнь продолжается, но для меня она закончилась в тот самый миг. Всё потеряло смысл.
А потом я подумал, хотел бы он, хотели бы мои родители для меня такой жизни, какой она стала. Никому из нас не суждено жить вечно. Но убивая себя, мы не сможем вернуть их, – Гарри говорил долго, сбивчиво. Голос его дрожал и срывался, но он не останавливался, зная, что если прервется, не сможет продолжить. Понимал, что ещё сотню раз пожалеет и об этом разговоре, и о своей излишней откровенности, но он точно знал, что поступает правильно.
Малфой молчал. За всё время этого длинного монолога он не проронил ни слова. Он не сорвался на крик, не попытался уйти. Сложно сказать, почему именно этот юноша, которого он ненавидел большую часть своей жизни, оказался сейчас рядом. Сложно сказать, почему Выручай-комната впустила Гарри, несмотря на запирающее заклятие. Возможно, потому что ему, Драко Малфою, так нужно было чье-то участие и понимание, хотя он никогда не признался бы в этом даже себе.
– Я так любил её, – Драко судорожно вздохнул и закрыл глаза. Он мог бы многое сказать сейчас. Но все было бы не то. Пустые слова.
– Она знала это, – ответил Гарри после недолгого молчания и поспешно вышел из комнаты.
* * *
Драко вдруг понял, что ему действительно стало легче, а дорога, лежащая впереди, теперь не казалась настолько тернистой, чтобы быть непроходимой. И он должен пойти по ней, пройти её, он должен жить… Жить, потому что обещал ей тогда, что не сломается. Должен жить ради неё, ради памяти о ней, должен бороться до последнего и не сдаваться, во что бы то ни стало. Потому что она верила в него и в то, что он справится. Хотела, чтобы он жил и был счастлив. Драко сделает все для этого. Ради неё…
Впервые за долгое время, он вернулся в свою комнату в подземельях до полуночи.
Взгляд упал на золотистый блокнот Грейнджер. Малфой взял его и открыл на первой попавшейся странице.