Ною бы понравилось

Роза стояла у кухонного стола, резала лук и тихо ненавидела Болгарию, а также все, что с ней связано: море, замужество, беременность, «Лястовицу» и квиддич. Последний она ненавидела по-особенному.

Девушка с остервенением работала ножом, останавливаясь только для того, чтобы вытереть набегающие слезы тыльной стороной ладони.

— Проклятая Болгария. Вот какого лешего меня сюда занесло? — злилась Роза, сгружая лук на шипящую сковороду.

За окном плескалось ленивое Черное море, ласково облизывающее берег, а в небольшом коттеджике пахло солью и солнцем.

Последние лучи окрашивали нежно-персиковые стены кухни в кроваво-красный цвет. Мягкий, едва слышный рокот ласкал слух.

Девушка глубоко вздохнула, подошла к окну и оперлась руками на подоконник. Заходящее солнце щекотало раскрасневшиеся щеки и раздраженные глаза.

Вдох-выдох... Вдох-выдох...

Неожиданно кто-то обнял ее за со спины за талию и тяжело задышал на ухо. Роза почувствовала нежные поглаживания по выпирающему животу и вывернулась из объятий.

— Крам, — откинула отросшие волосы со спины и встала за стол. — Не распускай свои лапы.

Мужчина лет двадцати-двадцати пяти довольно ухмыльнулся и снова подошел к девушке. Встал позади, убрал падавшие на шею волосы и начал покрывать покрытую веснушками кожу легкими, невесомыми поцелуями.

— Прекра... Ох, — вздохнула Роза, когда Крам добрался до плеча. По коже побежали мурашки, а где-то в животе бабочки расправляли крылья, щекоча нервы. Однако Роза Уизли не была бы собой, если бы так просто сдалась. Она передернула плечами и толкнула Крама локтем в живот. — Отойди от меня, похотливый старик.

— Прости меня, хорошая моя, — жарко зашептал на ухо девушке Крам. — Прости дурака. Простишь?

Конечно, она уже простила! От обиды остался один дым, но наследственное грейнджеровско-уизлевское упрямство давало о себе знать.

— Простить? Тебя? — нарочито спокойно поинтересовалась Роза и повернулась лицом к мужчине, оказавшись с ним лицом к лицу. Крам был невысоким, коренастым и крепким. Надежным, как подумалось девушке при первой встрече. И она не прогадала. Почти не прогадала.

— Меня,— в губы выдохнул Крам.

Роза внезапно взорвалась и сильно толкнула мужчину в грудь, отчего тот отошел почти на шаг:

— Да ты охренел? Ты сожрал последнее в мире молодильное яблоко, которое я, между прочим, искала с одиннадцати лет! Вик, я столько литературы перерыла, столько объездила, последние деньги просадила на поиски — и что?! Ты съел его!

— Зато я помолодел, — хохотнул явно веселившийся Крам. — Теперь твои родители точно ничего не скажут.

— Ах да, точно, — скривилась девушка и скрестила руки на груди. — Я и забыла, что ты любишь мою мать! С чего бы это меня любить! Я ведь теперь не та молоденькая цыпочка, которую ты подобрал на улице, благодетель хренов. Я же теперь толстая, сварливая, мать твою!

Глаза Розы стремительно наполнялись слезами, а Виктора распирал смех. Ну как можно не смеяться над любимой дурочкой?

Мужчина подошел к столу, сел на стул и усадил к себе на колени почти не сопротивляющуюся девушку.

— Розка, глупая моя, ничего-то ты не понимаешь, — хрипло начал Виктор, зарываясь носом в волосы, пахнущие травами и чем-то будоражащим кровь. Сердце часто-часто застучало, как и в день их знакомства.

— И чего же я не понимаю? — девушка поерзала на коленях и удобно уселась. Рука Крама на животе грела, внутри разливалось тепло, и Роза поняла, что без него ей холодно.

— Тебя нельзя не любить, нельзя заменить. Без тебя я никто, дурочка. Без вас, — он погладил живот, — я ничтожество.

Роза подозрительно прищурилась, но внезапно согнулась от тянущей боли в животе.

— Крам, — выдохнула она. — Не хочу тебя огорчать, — вдохнула. — Но я, кажется, рожаю.

На лице Виктора отразилась полная гамма эмоций от ужаса до радости. В конце концов он глубоко вдохнул и попытался мыслить трезво и без паники. "Мы же столько раз обсуждали, что делать", — подумал он.

Мужчина помог жене подняться и, поддерживая за плечи одной рукой, а другой вызывая такси, повел к выходу. Пятнадцать минут ожидания показались вечностью.

— Вам куда? — молодой водитель автомобиля перевел взгляд с Крама на Розу и обратно и сам ответил. — В лечебницу святого Ромила.

Виктор усадил жену на сиденье, сел рядом и взял ее за руку:

— Ты только дыши. Вот так, — девушка тяжело вдохнула, закусила губу от боли и выдохнула. — Умница, моя хорошая.

Роза судорожно цеплялась за широкое запястье мужа, дышала и заглядывала ему в глаза. Ей было страшно так, как никогда еще не бывало. Казалось, ужас съедал каждую клеточку, а боль и не думала прекращаться. Девушку разрывало изнутри, но она стойко держалась, потому что знала: Крам — он надежный, не бросит, не оставит.

— Не бойся, — шептал Виктор, поглаживая тыльную сторону ладони жены, пока ее везли в операционную. — Я рядом, Розка.

Девушка кивала головой, закусывала нижнюю губу и только перед тем как скрыться в операционной крикнула:

— Родителям позвони! А потом марш ко мне!

Мужчина прижал кулак к груди и фыркнул, когда его жена заорала на медсестру:

— Это вам, дурам, «не положено»!

И началось.

Виктор метался, как загнанный дверь, заламывая руки, кусая губы и ероша волосы.

Он садился на мягкую скамейку, поднимался, встречал шумную чету Уизли-Грейнджер, которая убеждала его, что деторождение — это дело длительное, провожал нервную Гермиону, причитавшую: "Боже, неужели я стану бабушкой? Я же так молода еще" и дерганного Рона, прижучивавшего жену: "Тебе пятьдесят лет, женщина" и оравшего: «Если с Рози что-нибудь случится, я тебе все яйца поотрываю и в глотку затолкаю», успокаивал прочих Уизли, объяснял им, что «детей рожать — это не драконьи яйца инкубировать», обещал сообщить, если появятся новости, и отправлял всех Уизли по домам.

Наконец, после двадцати часов метаний, моральных мучений и нервного истощения молодая медсестра приоткрыла дверь палаты и поманила Виктора наманикюренным пальчиком.

— Господин Крам, господин Крам!

Слегка задремавший Виктор подскочил, как ужаленный, и, путаясь в развязавшихся шнурках, поспешил к молодой мисс.

— Д-да, — Крам подравнял воротник несвежей рубашки.

— Родила ваша супруга.

— К-как? Уже? — мужчина слегка растерялся, но взял себя в руки.

Медсестра рассмеялась:

— А вам двадцати часов мало?

— Нет. А кого? — Виктор бегал пальцами по пуговицам рубашки, без нужды тер рукой щетину.

— Кого вам больше хочется?

Мисс Эбигейл Уолш, а именно так звали молодую медсестру, хитро усмехалась.

— Сына, — уверенно заявил Крам.

— О! Тогда поздравляю! — звонко воскликнула Уолш, хлопнула его по плечу и пропустила в отделение.

Поняв, что ему разрешают войти, мужчина вломился в палату и застыл.

Уставшая, измученная Роза полулежала на кровати, изучая зачитанную до дыр книгу "Квантовая теория света" Лоудона.

Роза Крам подняла голову и, заметив Виктора, подмигнула и тихо сказала:

— С меня десять галеонов. У нас сын.

Крам почувствовал, как внутри разлились тепло и нежность. «У нас сын», — эти слова грели душу.

Мужчина сел на край кровати и потянулся у Розе. В ее глазах светилось счастье.

— Как назовем? — мужчина очертил пальцами скулы жены и заправил за ухо выбившуюся прядь.

— Корвином, — прищурилась Крам.

— Это еще почему? — шепотом возмутился Виктор. В палату заглянула медсестра и, окинув понимающим взглядом родителей, закрыла комнату на ключ.

— Потому что я так сказала, — правая бровь Розы поползла вверх. Виктор сел на кровать и уставился на жену. У нее слишком опухшие губы... Слишком блестящие глаза... Слишком высокая грудь...

— А если я не соглашусь? — от возбуждения перехватило дыхание, голос окончательно осип.

— А ты и не откажешься, — промурчала Роза, подтягивая мужа к себе за воротник рубашки.

* * *

— Спрашиваю еще раз: как такое получилось?! Почему вы ничего не сказали нам с отцом? — кипела Гермиона, меряя шагами небольшую гостиную коттеджа «Лястовица».

Роза Крам сидела на диване, закинув ноги на журнальный столик, и читала физику Ландау.

Услышав вопрос матери, она отложила книгу в сторону, тяжело вздохнула и потерла пальцем переносицу:

— А что мы должны были сказать? Что Кори страдает от буллезного эпидермолиза? И что бы ты сделала, мама?

— Мы бы помогли!

— И чем же? — резко спросил вошедший в комнату Крам. Он застыл в дверном проеме, облокотившись на косяк. — Чем бы ты помогла, Гермиона?

— Врачами, медициной, деньгами. Мы бы что-нибудь нашли! — миссис Уизли гордо взглянула в глаза тому, кто забрал у нее дочь. Когда Роза ушла из дома в семнадцать лет, Хьюго загадочно улыбался и говорил, что Рози вернется. Обязательно. А потом пропал сам.

Супруги Уизли искали их, подключили всю семью, аврорат, иностранные министерства, но все зря. Найти детей не было никакой возможности. Но четыре года спустя, когда Рон уже отчаялся, в газетах появилась сенсационная новость — Виктор Крам женится! И, самое главное, на ком! С первой полосы газеты радостно улыбалась Роза Уизли.

Кажется, именно тогда Рон поседел на всю голову.

— Гермиона, ты, наверное, забыла, но мне не двадцать лет, — на этих словах Роза фыркнула. — Я старше тебя, а ты указываешь, что мне делать?

Раздраженный, невыспавшийся Виктор для всех гостей был катастрофой хотя бы потому, что говорил прямо и резко. Гермиона обессилено опустилась в ближайшее кресло и протерла очки.

— Хорошо, Виктор, — женщина выплюнула это слово с выражением глубокого презрения на лице. — А так чего вы добились?

— Спасли жизнь Корвину. Кажется, это главное, — ласково пробасил огромный рыжий мужчина, вышедший из кухни с сердитым ребенком на руках. Темноволосый мальчик сводил брови на переносице и строго обводил всех голубыми глазами, но заметив усатого Рона, оставшегося в стороне от перепалки и теперь с упоением читавшего Стивена Кинга, радостно заулыбался и протянул к деду руки.

Проявления радости не остались незамеченными Гермионой, и она взорвалась:

— Рональд Уизли, как это понимать?

Хотя что тут понимать, если и так все ясно? Миссис Уизли догадалась, что ее муж, в отличие от нее самой, в этом коттедже не первый раз, и ребенок его хорошо знает.

Рон перевел обреченный взгляд на жену, потом на внука и подошел к рыжему мужчине:

— Ну-ка, Хьюго, отдай мальца деду Рону. Пойдем, парень, кажется, нам пора гулять.

Мальчик с удовольствием переполз на руки к деду и обхватил руками его шею. Рон вышел из комнаты, а Хьюго, огромный рыжий здоровяк, уселся рядом с сестрой. Крам продолжал стоять в дверном проеме.

— Да, он здесь бывает часто, — опередила мать Роза. — Папа приносит игрушки, развлекает Кори, пока мы с Виком в университете. А все потому, что он терпимее тебя. Может, оттого, что это не он танцевал с моим мужем на святочном балу.

Гермиона с неодобрением посмотрела на дочь и потянулась за стоящей на столе чашкой кофе. Ей было неприятно слышать это хотя бы потому, что Роза сказала правду. Миссис Уизли горячо любила своего мужа, но собственническое чувство к Краму осталось. Ведь он любил ее. Когда-то. А теперь, ну с ума сойти, этот самый Крам ее зять.

— Ладно вы с Виктором, но Хьюго! Во что вы превратили моего мальчика?

"Мальчик" ростом под метр девяносто и с косой саженью в плечах добродушно хохотнул и взял в руки оставленную сестрой физику Ландау.

Повисла неуютная тишина, которую нарушил Крам:

— Это был его выбор. Он отдал свою магию ради спасения ребенка. Теперь он мой кровный родственник. Если тебя что-то не устраивает — вали отсюда к чертовой матери!

Гермиона покрылась гневными пятнами, но, перехватив умоляющий взгляд дочери, постаралась успокоиться. В конце концов, разве она не поступила бы так же?

Женщина откинулась на спинку кресла и, наконец, осмотрелась вокруг. Стены заставлены книжными шкафами, письменный стол, расположившийся у окна, завален тетрадями, учебниками и разноцветными ручками. На подоконнике соседствовали розово-белая бегония и красная переския. На стенах висели картины, изображающие море, пляж и корабли, а везде, где только можно, разместились фотографии: Хьюго и Корвина, свадебные, на которых Роза сияла красотой и счастьем, медовомесячные, девять фотографий в ряд, символизирующие беременность. Гермиона улыбнулась, окинув взглядом скромный дом дочери.

Маленький Кори напоминал ей Розу, хотя от Крама ему досталось больше: те же черты лица, то же суровое выражение, а вот глаза были Розы — внимательные.

— Ладно, — женщина отпила кофе и обратилась ко всем присутствующим. — Расскажите, как вы познакомились, и, Виктор, сядь уже. Я понимаю, что буллезный эпидермолиз не лечится, принимаю ваше решение отдать мальчику всю вашу магию для поддержания организма. Не будешь же ты злиться на старую больную женщину?

Виктор впервые улыбнулся, прошел в комнату и уселся рядом с женой.

— На самом деле, этот старый извращенец меня споил и совратил, — начала было Роза, но рядом раздалось деликатное покашливание Хьюго, и девушка уменьшила обороты. — Хорошо, мелкий, он меня просто совратил, — опять покашливание. — Ладно-ладно, я сама Крама споила и совратила!

По щекам Розы пошел румянец, и Гермиона поспешила выручить дочь:

— Я спросила не как вы Корвина делали, а как познакомились.

В открытое окно ворвался морской ветер, пошевелил листья цветов, запутался в волосах, погладил по коже. Напряжение в комнате упало.

— Я подобрал ее в Софии, не помнившую даже собственного имени, и привел сюда...

Пока Виктор рассказывал, Гермиона тщательно присматривалась к дочери, улавливая необратимые изменения. Да, она все еще такая же худая, какой была в школе, но исчезла острота форм. Теперь у Розы округлые, мягкие плечи и такие же колени. Даже в голосе исчезла резкость, хотя хрипотца от сотен выкуренных сигарет осталась.

В глазах пропала жажда приключений, ее место заняли тяга к знаниям и безграничная любовь. Уже то, как крепко прижималась ее непокорная гордая Роза к боку Крама, как ласково перебирала его пальцы и как нежно на него смотрела, говорило об изменениях.

Роза променяла свободу на любовь и не прогадала.

"Любовь, — думала Гермиона, радуясь простому женскому счастью дочери. — Сильнее всего, святее всего, непобедимее всего".