Волосы, освобожденные от плена тугой черной ленты, рассыпаются по плечам, притягивая взгляд.
— Мисс Блэк, не соблаговолите ли вы закрыть дверь? — с насмешкой.
Не отрывая глаз от бледной ладони, смахивающей платиновую прядь с плеча, чисто на автомате переступаю порог и где-то на самом краю сознания слышу закрывающуюся за моей спиной дверь. И смотрю на него, смотрю, пытаясь вобрать в себя каждую деталь, любую мелочь — прилипшие к коже у миниатюрного ушка волосы, тонкая цепочка на узком запястье, расстегнутый ремень… Точно как Джеймс Дин — шикарно одет и болезненно бледен. А в этой огромной ванной для старост он смотрится… как само собой разумеющееся.
Мне не хочется думать, какое наказание придумал бы ему Абраксас, если бы узнал, что под ладной черной мантией из безумно дорогой ткани к стройным ножкам сына липнет вульгарная джинсовая ткань. Хотя я просто физически не в состоянии об этом думать, потому что краем глаза замечаю неуловимые движения его рук, и белоснежная, как снег, устилающий окрестности Хогвартса, рубашка летит на пол. Пальцы сами тянутся к серебряно-зеленому галстуку, чтобы хоть немного ослабить узел, — так душно вдруг становится в комнате.
Он наклоняется к бассейну с душистой водой, умывается, проводит влажными руками по шее, и я окончательно забываю, что моим легким необходим воздух, — замираю посреди вдоха, пожирая взглядом каждое движение идеально вылепленного тела, недоумевая, куда я смотрела все четыре курса, если замечаю это великолепие только сейчас, когда уже середина пятого? Тот самый Люциус Малфой с шестого курса, на которого я едва кидала взгляд, завидев его в факультетской гостиной, оказывается, стоил внимания.
Он плавно поворачивается ко мне, растягивая каждое свое движение, как он растягивает гласные в своей манерной речи, и в серых, серебристых глазах убийственная насмешка.
— Я подразумевал, что дверь следует закрыть с той стороны.
Мучительно краснея, я вылетаю в коридор и больше в этот вечер в ванной старост не появляюсь.
09/1972
— Люциус Малфой староста школы… Какая неожиданность, правда? — Андромеда смотрит на его небрежно распахнутую мантию с неодобрением — у нее, как у человека до чертиков аккуратного, не могло возникнуть даже мысли о том, чтобы староста мог быть настолько халатным. Я поворачиваю голову вслед за сестрой, и мой взгляд натыкается на белоснежный ворот малфоевской рубашки.
Вспышка.
Отворачиваюсь нарочито медленно, пытаясь ни одним жестом не выдать охватившее меня волнение. Заправляю за ухо волосы, чувствуя насмешливый взгляд серых глаз. Мерлин, неужели у него другого цвета рубашек нет? Осторожно беру стакан с тыквенным соком — руки мелко дрожат — и пью, отчаянно надеясь, что щеки не пятнает предательский румянец.
Малфой ни словом не обмолвился о прошлогоднем инциденте в ванной старост, но, казалось, в каждом его взгляде на меня сквозит ненавязчивое и многообещающее: «Я не забыл, Нарцисса, я все помню». И эти видимые одной лишь мне, возможно, существующие лишь в моем воображении намеки не причиняли бы мне никакого беспокойства, если бы каждый раз, когда он попадал в мое поле зрения, я бы не задавалась вопросом, что там под его мантией сейчас. Малфой сводил меня с ума этой неизвестностью, дразнил небрежно распахнутым воротом мантии, демонстрируя самую малость, заставляя меня вспоминать. Представлять. Хотеть. Я могла избегать его, сколько моей душе угодно, но избегать мыслей о нем — практически невозможно.
— Мисс Блэк.
Я невольно вздрагиваю, поднимаю на новоиспеченного старосту школы глаза и тут же вновь опускаю их — он помнит, я снова вижу это, он помнит.
— Ваше расписание, — в мою ладонь ложится пергамент, и я молю всех существующих богов о том, чтобы Малфой не заметил охватившую меня дрожь, — пароль гостиной… а новый пароль ванны старост… — он наклоняется ко мне так, что я чувствую его горячее, чуть влажное дыхание у шеи, и до моего уха доносится полный насмешки шепот, — Забавные нынче пароли придумывают в Хаффлпаффе, не правда ли?
Малфой уходит прочь легко, стремительно, до невозможного красиво, а я смотрю ему вслед, забыв, как дышать и как мыслить связно.
— Ты… — я слышу полный ужаса голос Андромеды, а, повернувшись, встречаю полный того же ужаса взгляд, — ты… Малфой…
— Нет, Мерлин, нет, — я не знаю, что имеет она ввиду, и не имею ни малейшего желания знать, но не хочу, чтобы сестра хоть как-то связывала меня с этим… парнем, — он сказал мне пароль для ванной старост. Только и всего.
07/1973
Когда директор поздравляет семикурсников с долгожданным выпуском, в зале становится до безумия душно. На автомате поправляю галстук, всем телом ощущая, как Малфой поднимается из-за стола, обмениваясь улыбками и рукопожатиями со своими однокурсниками. Я знаю, что нужно потерпеть еще немного, что нужно отсидеть хотя бы часть ужина, а потом уже, сославшись на головную боль, отступить в подземелье, признавая свое поражение перед горьким комком внутри, но у меня почти не остается на это сил. Но стоит мне подумать об этом, как на плечо ложится тяжелая рука Андромеды.
— Ты должна знать, что Малфой помолвлен с Белиндой Крейн.
На секунду я чувствую, как все внутри меня замирает, а потом с бешеной скоростью падает куда-то вниз.
— Не понимаю, причем здесь я.
Сестра поворачивает голову, и я, проследив за ее взглядом, в который уже раз вижу белоснежный ворот малфоевской рубашки и чувствую прилив смущения. Андромеда насмешливо качает головой.
— Вот об этом я и говорю.
Я позволяю себе пару секунд полюбоваться на вид слегка открытой шеи Малфоя, с сожалением отворачиваюсь, прокручивая в голове достойный ответ, и натыкаюсь взглядом на сестру. И начинаю задыхаться.
Потому что я прекрасно осознаю, что я вижу — она внимательно (очарованно) гипнотизирует алебастровую кожу.
Я чувствую себя так, будто меня ударили по голову чем-то тяжелым — звуки становятся глухими, а перед глазами все расплывается. Андромеда скользит взглядом по изгибу плеч, мысленно очерчивает изящные линии торса, задерживаясь на тонких пальцах, поправляющих серебристо-зеленый галстук, и опускается ниже, туда, где, по моим расчетам, под мантией находится черный ремень, удерживающий грубые джинсы на узких бедрах. Сестра не знает об этом. Сестра не может позволить себе представить аристократа Малфоя в одежде, присущей магглам или, что хуже, гриффиндорцам. Сестра продолжает смотреть на него.
Мне хочется развернуть ее к себе, что-то сказать, что-то сделать, но я краем глаза замечаю, как чертов Люциус Малфой посылает Андромеде скупую улыбку (многообещающий взгляд?), и воображение подкидывает мне картинку с участием смущенной и довольной младшей Блэк и гордым блондином, прижимающим ее к стенке. Я слышу свой холодный голос будто издалека.
— Он помолвлен.
Сестра наклоняет голову так, чтобы я не смогла разглядеть ее лица за густой занавесью волос.
— Да. На Белинде.
Понимая, что больше не могу здесь оставаться, я поднимаюсь и спешно покидаю Большой зал, оставляя позади радостных выпускников во главе со старостой школы.
04/1974
— Ах, нет, нет, перестань!
Я прячусь за широкой колонной, отчаянно надеясь, что парочка в саду не заметила меня.
— Ну, куда ты лезешь!
Я знаю, что голос принадлежит этой Крейн, но парень, прижимающий ее к лавочке, совершенно не похож на Малфоя. До моего слуха доносятся неясные звуки поцелуя и шуршание ткани. С отчаянно колотящимся сердцем выглядываю, чтобы разглядеть, с кем Белинда так продуктивно проводит время, и тут же ныряю обратно за колонну, услышав полный страсти женский стон.
Это Паркинсон. Страшный, толстый, похожий на мопса Паркинсон. И как я сразу его не узнала?
Белинда продолжает стонать (слишком наигранно), а я во всю костерю матушку, устроившую этот балаган на пасхальных каникулах. Толпа народу, снующая по поместью туда-сюда, с которой приходилось вести светские беседы, раздражала. Возможно, если бы Малфои не отбыли во Францию, а посетили бы прием у Блэков, было бы не так скучно. Тут из сада вновь раздался отвратительный звук, издаваемый Крейн, и я подумала, что отсутствие Малфоя весьма удачно — не хватало еще наблюдать его эротические игрища с Белиндой.
И если уж речь зашла об эротических игрищах, знает ли бывший староста о том, что Белинда без-пяти-минут-Малфой весьма охотно пускает к себе под юбку всяких личностей вроде омерзительного Паркинсона?
Знает ли он?
Вряд ли. Абраксас скорее бы съел свою трость, чем позволил бы так опозорить свой род — выдать красавца-сына за какую-то шлюху. Да и сам Люциус относился к подобным девицам с пренебрежением. А это значит, что стоит мне только рот открыть о том, что я сейчас здесь слышала (и даже мельком видела), как контракт о помолвке будет расторгнут.
Под аккомпанемент стонов и скрипа лавочки я прячу пылающее лицо в ладонях, силясь прогнать мелькнувшую внутри неясную надежду. Об этом и думать не стоит. Гордый, неприступный, холодный Люциус Малфой… и память тут же услужливо предает меня, рисуя рельефные узоры мышц под алебастровой кожей, скомканную белоснежную рубашку на полу и голубые джинсы.
Прикасался ли он к Крейн так, как это делает сейчас Паркинсон? Трогала ли она его? Я горю от шальной мысли о том, как она могла его трогать, и сердце стучит прямо в горле, когда воображение ставит вместо Белинды меня саму. Кусаю губы в попытке справиться с этим наваждением, но безуспешно, мой разум застилает, и даже звуки, исходящие изо рта чертовки-изменницы, становятся, в какой-то степени, привлекательны.
Спустя несколько мучительных минут, проведенных с моей разбушевавшейся фантазией, я слышу, как парочка покидает скамейку (я больше никогда не сяду на нее), и я задаюсь вопросом — должен ли об этом узнать Малфой?
11/1975
Поместье Крейнов кажется мне неподобающе неуютным до тех пор, пока я не натыкаюсь на огромную комнату с бассейном, сделанным в виде озера. Одним движением палочки я превращаю нехитрый наряд под мантией в купальник и в предвкушении окидываю помещение взглядом. Бортики выложены гладким темно-серым камнем, стены покрыты плотными и густыми рядами зелени, а сквозь прозрачный потолок видно небо — совершенно нереальная картина. Еще более нереальной она становится, когда в бассейне обнаруживается неспешно плавающий Малфой.
Я знаю, что через месяц у него свадьба. Я знаю, что я не могу даже претендовать на что-то. Но под этим взглядом затаившегося хищника я больше не могу контролировать себя, и руки сами тянутся к застежкам на мантии, обнажая наколдованный купальник.
Он держится в воде так, что видны только глаза, пристально наблюдающие за каждым моим действием, белокурые волосы липнут ко лбу, а сильные руки медленно двигаются, сохраняя положение тела.
Я готова поклясться, что вместо ног вижу крокодилий хвост, но не могу разглядеть, потому что стоит мне встретиться с ним глазами, как я уже не могу отвести взгляд. Он опьяняет меня, он зовет меня, он хочет съесть меня. Но кто я такая, чтобы сопротивляться?
С каждым шагом, приближаясь к ступенькам, ведущим в воду, во мне все сильнее разгорается пламя, а остатки смущения куда-то испаряются. Я не хочу соблазнять его, я не хочу чего-то большего, пока он так на меня смотрит, потому что любая неосторожная мысль о том, что произойдет дальше, может разрушить очарование момента и сломать эту магию, которая возникла между нами.
И пусть под водой мне открыто совершенное тело Бога, я все же не могу перестать всматриваться в серо-серебристые глаза, в которых бушует мрачный огонь.
Смотрит ли он так на Белинду? Я с неожиданным для себя бесстыдством сравниваю себя с ней в этом плане, с оттенком легкого превосходства замечая, что я лучше. Гораздо лучше. И когда моей груди касается теплая и душистая вода бассейна, я без колебаний отталкиваюсь ногами от дна и плыву навстречу Малфою.
Я почти чувствую радость, когда он делает неуловимое движение в мою сторону и перехватывает меня на полпути, но сильнее этого чувства оказывается электрический разряд, прошедший сквозь меня, когда этот дьявол оказывается в моем личном пространстве, касаясь меня левой рукой.
В его глазах снова напоминание о том происшествии в ванной, но теперь это не так уж и важно, потому что еще в серебре его глаз я вижу…
Я не успеваю определиться, что именно я вижу в них, потому что Малфой переводит взгляд на мои влажные губы, и это нечто сменяется на очевидное желание. Внутри все обрывается, когда он медленно поднимает руку и проводит по нижней губе большим пальцем.
Я дрожу. Я горю. И я безропотно открываю рот шире, когда он погружает в него указательный и средний пальцы.
Мне хочется закрыть глаза, запрокинуть голову, но я продолжаю смотреть на него, ожидая, когда свершится то, что я вижу в его взгляде.
Малфой наклоняется ниже, и я чувствую упругую вибрацию зарождающегося стона в моем горле, и это отрезвляет меня — сознание мигом проводит параллели с Крейн, мозг напоминает, что бывший слизеринец помолвлен.
Я делаю пару шагов назад и, сбросив, наконец, оцепенение, не заботясь боле ни о чем, в спешке покидаю комнату с бассейном.
03/1976
Абраксас Малфой, постукивая тростью, стремительно пересекает коридор, направляясь в кабинет к матушке, которая прямо сейчас пьет чай с Вальбургой, обсуждая присоединение сестренки Беллатрикс к рядам последователей Темного Лорда. Он едва смотрит на меня, когда я, бледная и нервная, приветствую его, и это заставляет мое сердце уйти в пятки.
Газеты смаковали разрыв помолвки юного Малфоя с непередаваемым удовольствием, афишируя маленькие грязные секреты бывшей невесты. Абраксас не стеснялся в выражениях, комментируя поведение Белинды, а Люциус только брезгливо морщился, когда журналисты задавали ему вопросы.
И вот, проходит пара месяцев, как Абраксас, запасшись хорошим вином, появляется в доме Блэков, стремясь увидеть Цигнуса и Друэллу. Я чувствую неконтролируемую дрожь в руках, и умоляю всех существующих богов на свете, чтобы его перст не пал на Андромеду. Хотя мне даже представить страшно, что произойдет, если Малфой попросит меня в невесты своему сыну. Я, наверно, сразу умру, ведь переносить это болезненное умопомрачение и обжигающий стыд от случая пятилетней давности, когда младший Малфой рядом, не представляется мне возможным. Ведь я схожу с ума — больше я не нахожу объяснений своему безумному поведению.
Проходит почти два часа, когда дверь кабинета, наконец, открывается, и оттуда появляются мои ужасно довольные родители и немного нетрезвый Абраксас. Старик придирчиво оглядывает меня с головы до ног, игнорируя притихнувшую Андромеду, и неожиданно ухмыляется.
— Хороша. Они будут прекрасно смотреться с Люциусом.
Я чувствую острый, полный ненависти и горечи взгляд сестры, но сама ощущаю только ужас от мысли, что с этого момента надменный Малфой стал моим женихом.
01/1977
Я спешу по коридорам Малфой-мэнора, чтобы сообщить своему жениху, что Абраксас, слава Мерлину, наконец-то надавил на Визенгамот, и теперь известна точная дата свадьбы. Я могла бы, конечно, сделать это с помощью домового эльфа, но мне хочется лишний раз увидеть Люциуса своими глазами и увериться, что происходящее не сон. Ну и, разумеется, немного насладиться нечастой возможностью побыть с ним наедине. Не то чтобы я совсем перестала бояться своего бывшего сокурсника, но я должна была привыкнуть к человеку, который скоро станет моим мужем — ведь не пристало жене трястись от страха перед тем, с кем она обручена.
От волнений и переполняющих меня мыслей забываю постучать и, распахнув дверь, просто замираю на пороге.
Малфой, одетый в одни джинсы, стоит ко мне спиной и смотрится в зеркало.
Дежа вю.
Против воли я слежу за изгибами его тела, отмечая каждую линию совершенного тела, и чувствую внутри себя пожар. Платиновые волосы разметались по спине, и они почти скрывают от меня новую деталь облика моего суженого — черную, как уголь, метку на левом предплечье. И я чувствую исходящую от него опасность, я вижу в нем хищника, и от первобытного страха добычи перед охотником меня бьет крупная дрожь. Он не двигается, затаившись, а я не могу пошевелиться от испуга, от восхищения, от желания. Малфой слегка качает головой, и я ловлю его пристальный взгляд в отражении.
И понимаю, что люблю его.
Это чувство пронизывает меня с ног до головы, и мир, пошатнувшийся в декабре на пятом курсе, вновь становится на место. Мой жар становится согревающим меня теплом, и разливается от сердца по всему телу.
Его имя, Люциус, срывается с губ шепотом, и я поражаюсь, как красиво оно звучит, как соответствует оно его облику, и он медленно поворачивается ко мне.
— Нарцисса.
Мерлин, я люблю его.
Я продолжаю смотреть на него, впитывать в себя, пытаясь охватить его всего — вместе с нежным изгибом шеи, пятном новоприобретенной метки на предплечье и тонкими пальцами на пряжке ремня; но не сразу замечаю то, что мне следовало заметить.
Люциус облизывает свои тонкие, ставшие вдруг сухими губы и выглядит беззащитным. Растерянным, сбитым с толку, испугавшимся. И у меня не остается никаких сомнений.
Я переступаю порог его комнаты и закрываю за собой дверь.
Vova
