Одинаково много

На свете нет ничего незначительного. Серьёзно, нет ни одной, даже самой крохотной вещи, которая ничего ни для кого бы не значила.

Неполных шестнадцать лет, а я уже это понимаю.

Сложно не понимать, когда всё вокруг только и делает, что имеет значение.

Когда директор МакГоннагал говорит о том, что нам нужно будет постараться, чтобы получить высший балл на экзаменах — это важно. Когда мы со Скорпиусом днями напролёт тусуемся в библиотеке, чтобы получить высший балл на экзаменах — это важно. Когда Джеймс Поттер для того, чтобы получить высший балл на экзаменах, записывается на допы к отцу Скорпиуса — это важно.

Когда Кимберли Вуд приглашает Скорпиуса на свидание — это просто кошмар. В смысле, ужасно важно. Просто кошмар.

Кимберли младше меня на два месяца, зато грудь у неё больше на два размера. Она — ну, в смысле, Кимберли, а не грудь, хотя и грудь тоже, потому что сложно представить грудь Кимберли без самой Кимберли, — учится на Хаффлпаффе, играет в квиддич и в эту субботу идёт в Хогсмид со Скорпиусом. В пятницу, накануне он виновато трёт переносицу (хотя насчёт «виновато» — это я, наверное, просто придумываю) и говорит мне:

— Не то, что бы это для меня что-то значило.

В ответ я, конечно, киваю, хотя всё внутри похоже на гной бубонтюбера — пузырится и обжигает. Гной бубонтюбера — это, кстати, то, что я вспоминаю каждый раз, когда мимо меня по коридору проплывает Венера Забини. Кроме дурацкого имени у неё в наличии — прошлое, которому я могу лишь позавидовать: её папочка с детства дружит с профессором Малфоем, а значит, сама Венера с детства дружит со Скорпиусом.

— Да мы всего-то играли в одной песочнице! — он шутливо поднимает руки вверх, когда однажды замечает мой взгляд, впивающийся в спину Венере.

Я знаю. Всего-то вместе играли в одной песочнице, всего-то вместе до школы учились простеньким заклинаниям, всего-то вместе ехали в Хогвартс и гадали, кого куда распределят. Скорпиус отправился на Равенкло, Венера — по стопам папочки учится в Слизерине… Спасибо Сортировочной Шляпе, хоть в этом мне повезло!

Не искать в этом глубокого смысла и знаков судьбы у меня не очень-то получается, хотя я правда стараюсь. Мама не верит в судьбу и во всём старается найти что-то логическое, что-то, что поддаётся анализу, но анализировать свои чувства к Скорпиусу я не хочу.

Иначе будет грустно.

Мне, разумеется. Не ему.

Ему-то что — он возвращается из Хогсмида ближе к вечеру, как обычно спокойный, ну, разве — немного нахмуренный. Последнее меня очень пугает, потому что если Кимберли потребовала у него перестать со мною общаться, а он согласился, мне остаётся только пойти в Запретную секцию, вытащить оттуда какую-нибудь страшную книгу типа старого учебника по Уходу за магическими существами и позволить ему закусать меня до смерти.

Как выясняется чуть позже, Кимберли ничего и потребовать не успела. Скорпиус отшил её, как только она потянулась к нему за поцелуями.

— Я же говорил, — рассказывая мне всё это, он пожимает плечами, — я просто так с ней пошёл… Ничего особенного.

Может быть, и так. Может быть, и ничего особенного, но я всё равно чувствую облегчение. Для меня это — не ерунда.

Всё, что связано со Скорпиусом, для меня просто не может быть ерундою.

Я совсем не помню, как и с чего это началось, хотя, казалось бы, такие важные вещи невозможно не помнить. Но… Вот когда-то я жила без него (больно даже когда я всего лишь пытаюсь представить), а потом — он появился, и весь мир сразу стал ярким, невероятным и значимым. Каждое крохотное явление обросло миллионом деталей и миллиардом подробностей, абсолютно всё заиграло яркими красками, и совсем, вот вообще не осталось ничего не значительного.

Когда Скорпиус игнорирует обиженный взгляд Кимберли — это важно. Когда на Рождественских каникулах он присылает мне открытку со снеговиком в синем шарфе — это важно. Когда мы идём в гости к Поттерам, и на коленях у Джеймса — учебник по Зельеварению, это тоже важно.

Потому что Зельеварение ведёт профессор Малфой, а профессор Малфой — отец Скорпиуса, и ничего это не слишком сложная логическая цепочка.

Мама, во всяком случае, просекает её на раз-два. И, вообще-то, это тоже важно, но, честно говоря, полный кошмар.

Впрочем, лучше мама, чем папа. С ним бы простым «Роза, я прошу тебя, будь осторожна», дело бы не закончилось.

— Я буду осторожна, мам, — тихо говорю я, глядя куда-то к Джеймсу в кружку, в блестящий чёрный кофе. Можно было бы сказать, что мы со Скорпиусом только друзья, ничего серьёзного и ничего особенного, но я же уже знаю, что это не так.

Это было не так, есть не так и будет не так.

Мы возвращаемся в Хогвартс, и всё идёт своим чередом. Настенные часы в спальне для девочек — тикают, профессор Бинс стабильно вгоняет всех наших однокурсников в сон (и только мы со Скорпиусом конспектируем), у Кимберли Вуд по-прежнему самая большая грудь чуть ли не во всей школе, Скорпиусу по-прежнему нет до этого ни малейшего дела.

Если это — исключение из того правила, о котором я говорила, то пусть оно, пожалуйста, таковым остаётся и дальше.

Дальше?

Дальше — День Святого Валентина, и я раздумываю о том, чтобы отправить Скорпиусу открытку. Замаскировать её под ответ на его рождественнское поздравление или вообще подписаться не своим именем, лишь бы больше не молчать о том, что для меня — самое важное.

Впрочем, тринадцатого февраля я вычитываю в книге, которую мама подарила мне «для лёгкого чтения», что о важных вещах лучше не говорить. Поэтому я и не говорю. Поэтому вместо того, чтобы тащиться, как все влюблённые парочки, в Хогсмид (Кимберли Вуд, к слову, идёт туда с Лисандром Скамандером), мы идём к профессору Малфою — Скорпиус хочет взять у него какой-то особенно хитрый справочник по Травологии, которого в библиотеке не оказалось.

Я не спрашиваю, зачем учителю Зельеварения справочник по Травологии. Я и без того понимаю, что там можно найти много интересного об ингредиентах. Много важного.

Лично я — из интересного — нахожу там Джеймса. «Там» — это, конечно, не в самом справочнике, а просто в кабинете профессора Малфоя, и, если рассказывать по порядку, то это не я его, а он нас находит.

Мы со Скорпиусом уже собираемся уходить, как вдруг дверь открывается (без стука — мой кузен совершенно невежлив!) и появляется Джеймс. Увидев нас, он чуть запинается на пороге, но профессор машет ему рукой — мол, заходи, всё в порядке, и Джеймс, поколебавшись, заходит.

— Кофе? — спрашивает его профессор Малфой.

И Джеймс говорит:

— Да, конечно.

Я тоже хочу говорить «Да, конечно». То есть, я и без того отвечаю так на вопросы в духе «Сегодня вечером, в библиотеке?», но на вопросы в духе «Пойдёшь со мной на свидание?» мне бы тоже хотелось отвечать именно так.

Жаль, что Скорпиус об этом и не догадывается.

Я старательно молчу о самых важных вещах.

По этой же логике я ничего не рассказываю маме о том, как прошли экзамены. Ну, до тех пор, пока не получаю сову. «Превосходно» — по всем предметам, и за эту отметку она готова мне простить моё «совершенно неподобающее поведение». Ещё бы. Она так мною гордится!

Интересно, будет ли гордиться отец, если узнает, что в тот же вечер я отправляю Скорпиусу сову?

Скорпиус отвечает. Всего несколько слов:

«Родители в августе разведутся».

Когда мы встречаемся на вокзале Кингс-Кросс, я готова бежать к нему, наплевав на родительское неодобрение. Но я не бегу. Потому что сам Скорпиус прячет глаза, бледной тенью стоя за спиной высокой женщины в строгой мантии. Это его мать, я видела её тысячу раз, и он на неё совсем не похож.

Скорпиус на самом деле — вылитый профессор Малфой. А профессор Малфой такой красивый, что даже странно, что они с моими мамой и папой — ровесники… Профессор Малфой такой красивый, что в него запросто можно влюбиться.

Ну, можно было бы, если бы Скорпиуса не было.

Мы со Скорпиусом встречаемся только в купе. Зато я всю дорогу до Хогвартса держу его за руку.

— Как ты? — спрашиваю уже вечером, когда после ужина мы сбегаем от всеобщего веселья в библиотеку.

— Я не знаю.

— Они… — понятия не имею, что я собираюсь сказать, да мне оно и не нужно, потому что Скорпиус меня всё равно перебивает:

— Они женились по расчёту.

— Эм, — вот и всё, что я отвечаю.

Сначала я впадаю в ступор, а потом чувствую ревность. Это ужасно глупо, даже по меркам книжек «для лёгкого чтения», но с этим ничего не поделаешь.

— Ты, когда вырастешь, тоже женишься по расчёту?

Скорпиус молчит, и я думаю о том, что если он женится по любви — я умру от ревности прямо на свадьбе. И если он женится по расчёту — тоже умру. А если его невестой окажется Венера Забини, то я, наверное, просто взорвусь, и на двести километров всё окружающее пространство зальёт тем самым гноем бубонтюбера, который кипит у меня внутри, как только я о ней вспоминаю.

Или даже на триста.

На четыреста.

Да хоть всю планету.

— Нет, — наконец-то говорит он и смотрит мне прямо в глаза. — Если я женюсь, то женюсь по любви.

Мама сказала бы, что в неполных семнадцать лет об этом рассуждать рановато. И я бы с ней согласилась, только, во-первых, сама подняла в эту тему, а, во-вторых, что-то во взгляде Скорпиуса не даёт мне это сказать.

Что-то… очень важное. Пугающее и прекрасное одновременно.

Что-то, что не даёт мне удивиться, когда Скорпиус вдруг выдаёт:

— Роза… Я так давно… Можно я тебя поцелую?

Мне хочется сказать, что он мог бы не спрашивать, но в конце концов я закрываю глаза и говорю:

— Да, конечно.

И, когда его губы прикасаются к моим, становится ясно, что для нас обоих это значит одинаково много.

Fin~