Мой скучный муж

Третья кружка сливочного пива стояла передо мной, словно вызов. Я могла выпить её и зарыдать от отвращения к самой себе — такой слабой и нерешительной не в кругу врагов, а в кругу самых близких людей, — а могла отказаться от опротивевшего за год напитка и в очередной раз отличиться не в лучшую сторону. Объяснять, что данный напиток напоминает мне обычное пиво, только теплое и с молоком, и выпить его я могу не более чем кружку, а за столом стоит такая скорбная тишина, что меня тошнит еще и от неё... я бы просто не нашла нужных слов.

За год, прошедший так быстро, словно он и не год, а один пасмурный день, я научилась молчать. Кто бы мог подумать, что моего горя по усопшим не хватит, что вечера в Норе у камина покажутся мне слишком жаркими, а мой взгляд то и дело, словно бы невзначай, будет скользить по оконному стеклу с такой тоской, что мистер Уизли решится подойти и похлопать меня по плечу, спутав скорбь по ушедшему со скорбью по ушедшим?

Я даже не знаю, что произошло, но в одно не прекрасное утро я проснулась ни свет ни заря, полная уверенности, что все еще спят. Оделась, привела себя в порядок и спустилась вниз, к завтраку — за столом собрались все, кого я любила, ждали только меня. Столько верных глаз, столько боли и отчаяния, а я не могла его разделить. Зал заседаний Визенгамота стал моим вторым домом, а кресло в его центре и звон опутывающих пленников цепей — снились в кошмарах. Однажды, заикнувшись Джинни о том, что устала, я наткнулась на её колючий и все понимающий взгляд. В первый раз за все годы я кожей ощутила, что не такая, как она, а грязнокровка, чужая. Подруга снисходительно прощала мне мою чужеродность, даже улыбнулась и кивнула, разрешив быть «не такой». Но она не понимала, как можно устать от мира, когда закончилась война, когда нужно скорбить, ходить на могилы мертвых, надоедать им своим присутствием и уж совсем ненужными извинениями.

Гарри поступал именно так, не просил прощения и не говорил с погибшим за всех нас Северусом, а просто подходил и коротко извинялся. Потом замирал на мгновение, словно к себе прислушивался и краснел, как мальчишка, не услышав в своих словах ни нотки честности. Не уверена, что заказанный им портрет Северуса простит его за неспособность выговорить парочку хороших слов, разве только смачно плюнет ему на макушку за доставленное беспокойство.

Мне же дико хотелось танцевать, и я завидовала своей кузине из Нью-Джерси, рассматривая её фотографии с соревнований по спортивным танцам, где та блистала не только своими умениями, но и вызывающе яркими нарядами. Мне хотелось каждое воскресение садиться в маленький мамин «Фиат» и ехать на ферму дяди Карлоса — выбирать к обеду самую упитанную утку и самые румяные яблоки. А после, вдоволь наевшись и перемыв гору посуды, с чувством выполненного долга закрываться в своей комнате и подглядывать за жизнью бывших одноклассниц в социальных сетях. Жизнь в магическом мире для меня остановилась, когда закончилась борьба, а там — на экране монитора — шла своим чередом. Однако мне нечем было поделиться с теми, кто посыпал мою голову песком в песочнице и, создав свою страничку, я её удалила.

У меня даже парня не было!

Рон держался особняком. Номинально, для уж совсем посторонних, я все еще числилась его девушкой, а на первых порах так и было. Мы говорили по душам, пытаясь эти самые души очистить от пережитого и вида мертвых тел дорогих нам людей, целовались, и улыбались в ответ на тихие смешки Молли, наслаждавшейся нашим счастьем, словно личным лекарством. Впрочем, когда моя боль улеглась, а я поняла, что смерть не идет по пятам и можно смело шагнуть в светлое будущее — он за мной не пошел.

Мы остались друзьями с общим героическим прошлым и светлым чувством благодарности в сердце. Я всегда буду помнить его горячую руку, не выпустившую мою ни на секунду в пламени горящего Хогвартса. Рон оказался крепким и храбрым мужчиной, но не моим. Он был настолько родным, простым и читаемым, что если бы мне суждено было усыновить ребенка и Уизли оказался в числе кандидатов — я бы не задумалась ни на секунду.

Нас осудили все, кого я знала, а наше зрелое решение восприняли, как размолвку. Рона нарекли идиотом, а меня — несчастной, покинутой, но все же совсем немного, совсем чуть-чуть — виноватой. Впрочем, в который раз проявили снисхождение, простили и постарались забыть столь неудачный роман, словно стыдились того, что их сын, друг и брат так быстро сдался в борьбе за меня. Разве только с тех пор Молли встречает меня уж слишком радостно, словно век не видела, а Гарри стесняется обнимать при мне Джинни. Думает, раз он счастлив, то его счастье способно меня разозлить.

Я люблю Гарри, он мой лучший друг, мы узнали этот мир, шагая нога в ногу, и моя радость за него всегда была чистой, как слеза. Но только после войны я поняла, что впереди целая жизнь, а его я знаю недолгих шесть лет. И Уизли, и Поттеру я обязана этой жизнью не раз, и от одного только взгляда на них у меня начинало щемить сердце, но за завесой детства я не смогла заметить главного отличия между парнями — в отличие от Рона, наш Гарри был пугающе... черствым.

Он с холодным рассудком готов был пожертвовать собственной жизнью, чтобы жили другие, но поддержать, понять и успокоить друга в трудную минуту — ему трудно, и как бы он ни старался, веры его скупым словам не было никакой. Поэтому, как ни крути, а в его счастье мне просто не верилось. Поттер, словно хамелеон, подстроился под свалившуюся на нас рутину будней, не в силах понять, чего же хочет он сам. Социальная адаптация — вещь сложная, и Гарри притворился, что справился. Рядом с ним больше не было ни ужасных Дурслей, приказывающих ему, что делать, ни Дамблдора, оставившего ему после себя уж совсем не широкий выбор путей, и парень очевидно был рад последовать за теми, кто остался — за Уизли.

Меня бы забили камнями, упомяни я в магическом мире о такой науке, как психология, и прокляли, расскажи я о влиянии трудного детства на неокрепшую детскую психику. Удивительно, как Гарри вообще смог вырасти и стать нормальным человеком, а потому я не сержусь на него за то его невнимание и люблю до сих пор, чтобы ни было сказано.

— Холодная она такая... — протянул Перси, раскачиваясь в кресле качалке отца. — Ты не обижайся, Гарри, она ведь подруга твоя, но мы-то другие... Верно я говорю, Ронни?

В тот момент Рон что-то жевал и, судя по тому, как сильно закашлялся и грохоту кофейных чашек, стоявших на столе, по которому он громыхнул кулаком — ему было что возразить. Перси лишь скептически хмыкнул, предпочтя обойти тему моей холодности стороной, а Гарри просто вздохнул и остался стоять у окна. Сделав незаметный шаг назад от двери гостиной, я взяла пальто и вышла во двор. Декабрьский мороз быстро осушил пару слезинок, и я успокоилась, ведь как ни крути, а мне действительно нравится холод.

Разрешение на работу в министерстве все никак не приходило, победили мы лишь Волдеморта, а не бюрократию. С каждым днем я все четче понимала, что в волшебном мире, какой он есть сейчас, можно быть родом из мира маглов, но тебе этого никогда не забудут и самые добрые маги, а поэтому я стыдливо скрывала свои частые визиты в родительский дом. Друзья и знакомые видели во мне только подругу героя, а статус лучшей ученицы Грифиндора остался далеко позади, да и престижным его считала лишь парочка заучек вроде меня. Скучной жизнью была довольна даже Полумна, и по утрам она с удовольствием утюжила Невиллу брюки со стрелками, используя обычный утюг и силу собственных рук, чем доводила бабушку парня до настоящих истерик.

Все мы, те, кто вложил частичку себя в общую победу добра, не вернулись продолжать обучение в Хогвартс и после того, как школу отстроили заново. Некоторые не хотели видеть стен, впитавших в себя столько боли, но большинство не хотело учиться, раз уж министерство приняло такое решение — признать наше обучение оконченным — за заслуги перед страной.

Неудивительно, что кухонные посиделки больше не казались символом единения. Во время тех импровизированых собраний все боялись улыбаться и по прошествии года, и лишь тихо разговаривали, передавая друг другу уже осточертевшие мне пироги. Зачастую жевать их приходилось под аккомпанемент плача малыша Тедди, внимали которому с такой печалью, будто были виновны в смерти его родителей.

По-моему, ребенку не хватало улыбок, но хохотать, когда все вокруг мрачнее тучи? Мои ноги и мой голос отказывались меня слушаться, и лишний раз засмеяться, подкинув малыша на руках, я просто боялась. Наверное, для тех, кто был магом с рождения и знал, что будет жить дольше, чем какой-то там магл, время идет медленней, но это вовсе не моя история.

Мне надоела постоянная толпа возле меня, надоело ощущение вины за свое нежелание её видеть, казалось, будто меня причесывают под себя, чтобы я стала похожа. Тем не менее, как бы я не любила Молли, жалость к которой разрывала мне сердце, Гарри, Рона, Джорджа и всех-всех-всех — не была бы я Грейнджер, если бы однажды чаша моего терпения не переполнилась, пусть даже и сливочным пивом.

Люциус Малфой не получил пожизненного приговора, и все сидящие за столом понурили головы именно по этой причине.

Походы в Визенгамот утомляли только меня, а Флер и Джинни, поддерживая своих мужчин, старались не замечать моих вцепившихся в край стула пальцев, благодаря которым я и сидела прямо, не раскачиваясь, словно в истерике. Челюсть сводило от желания зевнуть, в груди гулял ветер — на подземном этаже никто никогда не топил — а в животе урчало, словно я умирала от голода, и не имело значения, голодна я на самом деле или же нет. Все лица смешивались в одно темное пятно, имена Пожирателей выветривались из моей хваленой памяти, стоило их только услышать, а взгляд то и дело отвлекался от происходящего на арене и внимательно изучал лица друзей, с каким-то болезненным наслаждением внимавшим каждому слову убийц.

Волшебный мир выдавливал меня из себя, серость вокруг обманула все ожидания, а друзья отдалились, сплотившись не со мной, а горем друг друга. Умом я хорошо понимала — всему виной пресловутый поствоенный синдром — ведь война всегда война, в каком бы мире не происходила, и следует немного подождать, но сердце жгла неясная обида. Хотелось встать, закричать, растормошить сонных людей и вытворить что-нибудь эдакое, лишь бы кровь вновь побежала по венам.

Мне не было дела до Малфоев, и то что старшему из них сулили свободу, если его семья делом докажет лояльность победившему режиму, вызывало досаду у кого угодно, но только не у меня. Да, я, пришедшая из мира обычных людей, понимала гораздо яснее — мы никогда не станем вершителями судеб в этой стране. Останемся ярким, но символом, и не более. В магической Англии столетиями продолжали свое родовое древо семьи куда более сильные и влиятельные, чем Уизли, и ни битва у школы, ни извержение вулкана, не способны ничего изменить. Что-то мне подсказывало, что и имена тех, кто грудью встал на защиту лорда Малфоя, нам никогда не станут известны. О лицах я просто молчу. Министерство оказалось заведением куда более закрытым, чем мог предположить рядовой маг, и даже в этом я видела сходство с моим родным магловским миром.

Впрочем, и Билли, и Джордж, просыпавшийся по ночам от своего же крика, верили в высшую справедливость так же рьяно, как и я, глядя на кровавый майский рассвет после еще более кровавой ночи. Потом во мне что-то щелкнуло, я шагнула из юности в зрелость и уже не могла разделить той жгучей ненависти парней, обращенной в сторону Драко, хохотавшего над какой-то шуткой Забини через два столика от нашего.

— Ироды... — проскрипел Билли не своим от сдерживаемой злости голосом. — Тараканы, а не люди, никакая отрава их не берет... Гарри? Тебе видно?

Билли мог только слышать, так как сидел к слизеринцам спиной, а вот Гарри сидел возле меня и видел все. Сложив руки на столе, словно ученик на уроке, он подался вперед всем телом, просто забывшись, и не отрывал жадного взгляда от бывших врагов. Притвориться то он притворился, да вот только я, знающая его не хуже себя, понимала — не будь рядом Уизли, он бы плюнул на весь мир, свое звание героя, взялся за спинку табурета и протащил его через весь зал к тому, вражескому столику. Помирился и простил всех, кто за ним сидел, присоединился к веселью, повспоминал общее прошлое и стал счастливым человеком, свободным от груза обид. Однако совершить подобное ему не позволяла не только совесть, но и здравый смысл, поэтому он продолжал молча завидовать, а я — молча жалеть моего бесхребетного друга.

Очнувшись, Гарри поспешил схватиться за пиво, словно уличенный в измене.

— Ага, живучие... — ответил он неуверенно и тут же поднял кружку. — Ну что, за погибших?

Настала моя очередь с завистью таращиться на блондина — тот пил ароматный чай из аккуратной белоснежной чашки, радовался чему-то и, судя по широте его улыбки, не только новостям из Азкабана, но и просто — всему хорошему на свете.

Вначале я подумала — Драко лукавит, демонстрируя нам свое равнодушие. Но поймав парочку его мимолетных взглядов, скользнувших по нашей компании, с удивлением поняла, что ему действительно все равно, кто дышит с ним одним воздухом в Дырявом Котле. Вот уж действительно кому нужна была эта война, так это ему. Хорек не просто не растерял друзей, он их, казалось бы, приобрел, а свобода в нем расправила крылья и взмыла ввысь, как только Драко узнал, что Поттер не просто спас ему жизнь в адском огне, он заступился за него и в мирное время.

Гарри топал ногами и с пеной у рта доказывал министру, что у слизеринца не было выбора, и тот не выстоял перед таким напором. С расширенными от непонимания глазами он порвал свой ордер на арест младшего Малфоя, согласно которому тот должен был провести в крепости целых семь лет. Я была рядом с ним в тот день, он не доверился Рону, а сам идти побоялся. С тех пор у меня, Гарри, Драко и Кингсли есть общий секрет, знать о котором больше не должен никто. Малфою рассказали, кто его защитил, и в одном из коридоров Атриума Министерства тот подошел к Поттеру, пожал ему руку и сдержанно поблагодарил. Таким довольным собой я Гарри не видела ни до этой встречи, ни после. Разумеется, отбив Драко у жерновов Азкабана, он больше помогал себе, чем ему, но то был единственный его поступок за все те мрачные месяцы, достойный уважения и свободный от жизненных принципов Уизли.

Кингсли теребил свою сережку и ходил из одного угла кабинета в другой, казалось, ковровая дорожка от его нервных шагов вот-вот загорится.

— Почему, Гарри? Ответь мне, почему?! Ты знаешь, что происходило в Малфой-мэноре, пока там столовался Волдеморт? Знаешь, какую роль во всем играл Драко? Не пойми меня неправильно... — он понизил голос, испугавшись за парня, а тот стоял багровый от переполнявших его чувств. — Но Драко Малфой виновен по всем статьям, мальчик мой. Он заслуживает наказания, заслуживает!

— Хорошо, — Гарри дергано кивнул, — он заслуживает. Тогда я лично прошу вас, пусть один из тех, кто заслуживает наказания, его избежит.

Они молчали минуты три, а я просто сгорала от чувства неловкости в глубоком кожаном кресле. Хотелось выбраться из этого предмета роскоши и почесать коленку, но ситуация была такой напряженной, что верхом неприличия казался обычный вздох, не то что подобные телодвижения.

Хруст разрываемого листа бумаги и легкий треск огня в камине, в котором сгорела едва ли не смерть Драко, послужил Гарри красноречивым ответом. Парень вышел из кабинета первым, я проскользнула за ним и тут же подпрыгнула на месте от ужасного грохота за спиной. Поттер с такой силой хлопнул дверью кабинета министра, что с потолка посыпалась штукатурка. Ему не понравилось, что Кингсли Брувстер, ставший министром только лишь благодаря его готовности отдать свою жизнь и за него тоже, не мог выполнить одну единственную просьбу героя и демонстрировал тому свои сомнения, не стесняясь. Ну что ж, как бы Джинни не берегла любимого от скучной реальности, иногда она его находила.

Тем днем, в толстом вязаном свитере с высоким горлом, обычных брюках, похожих на школьные, и растрепанными волосами, даже в полумраке питейного заведения Малфой выглядел не просто молодым — юным. Он крутил в руках серебряную зажигалку, отбивая ею ритм по столешнице, и казался таким обычным, крепким и готовым вынести все невзгоды с ухмылкой на бледном лице, что в ту самую минуту и непонятно отчего, но я простила ему почти все, даже его отца и свои самые ужасные часы в Малфой-мэноре. Ему было за что ненавидеть и себя, и родителя, и нас всех вместе взятых и каждого по отдельности, он потерял друга, его семья потеряла еще больше, но он лично таскал в Азкабан передачи, а гулял по Косому переулку с высоко поднятой головой, не обращая внимания на шепоток за спиной.

Да, Малфой был и остался наглым и хитрым человеком, но он не ненавидел, а проходя мимо нашего столика в уборную, весело стукнул Гарри по спине, желая раззадорить сцепивших зубы парней и в который раз доказать свою наглость. Он не должен был так поступать. В нашей компании не было людей, не пострадавших во время войны, а Драко и впрямь был виновен по всем статьям обвинения, какие не выбери. Однако жизнь в нем бурлила, раскаяния не наблюдалось и в помине, а Поттер по окончании битвы стал просто бывшим однокурсником.

Гарри немного поперхнулся, хмыкнул и... уголки его губ несмело потянулись вверх.

Джордж, Перси, Рон и Билли застыли, словно каменные изваяния.

— Ну чего вы? — парень продолжал улыбаться. — Ну стукнул... Ну не Авадой же, в самом деле...

Джордж скривился.

— Да, Гарри, в тебя Авада не попала, тут ты прав.

— Ты думай, когда говоришь. — За друга вступился Рон. — Полезно.

— Ты меня учишь? — парень рассвирепел. — Меня?! Ты вон её, — он кивнул на меня, — удержать не смог. Слабак!

Мне захотелось провалиться сквозь землю.

— Мальчики, не ссорьтесь... — но Перси никто не слушал. — Не ссорьтесь, кому говорю!

— Хочешь сказать, что было бы лучше, если бы вместо Фреда погиб я?!

— Да, Рон, представь себе, именно это я и хочу сказать! — верещал Джордж и, глядя в его расширенные от гнева черные зрачки, я понимала, что после смерти брата его психика уже никогда не будет прежней. — Какая от тебя польза, ну какая?! Ты даже другом быть не можешь! Гарри улыбается, когда наш враг мило так хлопает его по спине! Ты не можешь объяснить ему, что это не хорошо, нет? Словарный запас не позволяет?!

Все уже давно повскакивали со своих мест, Билл пытался усадить разбушевавшегося не на шутку Джорджа обратно на стул, Перси отошел в сторонку, и сидеть остались только я и Гарри. Последний хотел уйти, я видела, но до конца жизни так и не смог. Я же хотела уйти только в уборную, пока меня не вырвало проклятым пивом, но к месту меня пригвождали десятки пар глаз, уставившихся в нашу сторону. Забини отвлекся от чая и следил за происходящим с нескрываемым презрением на холеном лице. Еще не так давно, увидев подобное неуважение от того, кто был чужим, кто числился неприятелем, но проиграл вчистую, я бы решительно прошла к нему и отчитала за ненадлежащее поведение. Но в ту минуту мне захотелось подойти к Блейзу и зарыдать у него на плече — так плохо мне было от того, что слизеринец думал и чувствовал то же самое, что и я.

— Прекратите...

— Ненавижу! — продолжал кричать рыжий. — Ненавижу! Всех в Азкабан, всех! — из глаз у него брызнули слезы, он сделал порывистый шаг к столу, упал на стул и положил голову на руки, скрыв перекошенное злобой лицо от праздного любопытства посетителей таверны.

— Прекратите...

— Мы все их ненавидим, все... — бормотал Билли, поглаживая брата по спине. — Возьми себя в руки, ну не вернуть его уже, не вернуть...

— Прекратите! — мой голос вырвался, наконец, на свободу. — Прекратите немедленно! — и я кричала, не контролируя его громкость. — Замолчите!!!

Гарри схватил меня за запястье и потянул вниз, призывая то ли вернуться на место, то ли не оставлять его одного. Он почувствовал, что я действительно хочу его покинуть, и испугался.

— Герми, ты чего? — все враз успокоились и сосредоточили свое внимание на моей скромной персоне. — Да мы это... покричим и перестанем. Ты сама прекрасно знаешь!

— Перси, я больше ничего не хочу знать... — протиснувшись между спинкой стула Билли и стенкой, я потянула с вешалки курточку. — У меня под кроватью чемодан, передай Джинни, пожалуйста, чтобы домой мне его отправила. Хорошо?

— Хорошо... — пробормотал Перси. — А куда — «домой»?!

— К маме! — рявкнула я, вырвала свою руку из плена цепких пальцев Гарри и выбежала из помещения так быстро, как только могла.

Догонять меня никто не бросился. Я завернула за угол, в подворотню, и возле огромной металлической урны меня не просто вырвало, меня вывернуло наизнанку. Желудочная кислота нестерпимо жгла горло, но мне не так сильно хотелось глотнуть чистой воды, как воздуха, свободного от магии, врагов и друзей. Знаю точно, и уверена в этом не меньше, чем в собственном имени — не появись позади меня две черные фигуры в коротких пальто того же цвета — моя нога бы переступила границу между волшебным миром и миром маглов, но вовеки веков не шагнула обратно.

Драко деловито застегивал пуговицы, опустив голову.

— А чего они там верещат? — спросил он небрежно. — Поттера не поделили?

— Ну и сволочь же ты, Драко...

Он поднял ко мне лицо и игриво подмигнул.

— А то! — затем повернулся к облокотившемуся о стену Забини. — Ну что, как долг отдавать будешь? Натурой? Или деньгами?

Мальчишка усмехнулся.

— А натурой — это как?

— Ты три вечера подряд танцуешь с Асторией и не подпускаешь ей ко мне ближе, чем на двадцать футов.

— Да иди ты! — Забини захохотал. — Я лучше свою детскую копилку о землю тресну!

— Куда же ты, спаситель мой? — Драко театрально развел руки вслед удаляющемуся другу. — На кого же ты меня покидаешь...

Неожиданно и я прыснула со смеху.

— Много выиграл?

— А зачем мне мало выигрывать?

— И на кого поставил?

— Не на кого, а на что, — он пожал плечами. — Поттеру вы все осточертели, и рыдать ему осточертело. Я на улыбочку поставил, а Блейз — на мозги. Мне доподлинно известно, что твой дружок их не имеет, а он так, только догадывался!

Драко нахмурился и невидящим взглядом уставился на грязь под ногами. Веселье слетело с него, обнажив человека. Он даже перестал быть красивым, и я с удивлением поняла — он не красивый, совсем, так, просто сероглазый блондин, да и глаза у него бесцветные и больные. Все же это он любил жизнь, но никак не она его.

— Не говори так, он тебе жизнь дважды спас, Драко.

Без намека на иронию парень ответил:

— Я же уже сказал — дурак.

Да, Гарри поступил благородно, но в Азкабан на долгие годы попали даже те, кто в подвалах брошюры о чистоте крови печатал, зарабатывая себе на жизнь и не ведая, что ею же и поплатится, а Драко? Немного трусливый и избалованный, он все равно не казался глупым, скорее наоборот, и метка зла на его руке стала его частью навеки. Парень пережил не меньше, чем мы все, ведь Люциус Малфой посвятил жизнь сына миражу, и кто знал, что у него там, в душе, вполне возможно — глубокая пропасть? Я могла завидовать его широкой улыбке и верным, не болтливым друзьям но, проходя мимо него, я ощущала знакомый запах сырости Малфой-мэнора и... страх.

— Не слышу возражений.

— Умом тронулся? — я даже ногой топнула, подняв в воздух грязные капли. — Ты же виновен!

Парень сделал несколько шагов мне на встречу, остановился так близко, что я испуганно дернулась, и сцепил руки за спиной.

— Да нет, тут спорить глупо... — прошептал он. — Ты почему Поттера не защищаешь, а? — он удивлялся честно, а его взгляд скользил по моему лицу, словно бритва.

Пытаясь отсрочить неизбежное, я уставилась на круглую медную пуговицу Драко где-то у него на груди, и возмутилась откровенно фальшиво.

— Дурак?! — пискнула я и прочистила горло. — Так ты когда «спасибо» говорил — лгал, значит, да?!

— Ну почему сразу — лгал? Я благодарен. Нет закона, запрещающего быть благодарным дуракам... — протянул он задумчиво. — Бедняжка.

— Гарри?!

Губы парня растянулись в усмешке.

— Раз такое дело, то и он.

Мне до чертиков захотелось отбежать назад на приличное расстояние, или хотя бы заставить Малфоя отойти от меня ну хоть немножечко дальше!

— Вот еще! С какой стати?!

— Лучшая подруга считает его дураком, Гермиона. Не берусь утверждать но, кажется, мне вас жаль... — он поднял глаза к небу и на мгновение прикрыл, сверяясь с собственными ощущениями. — Хотя нет — показалось!

— Он не... он не... — воздух в груди закончился. — Он не...

— Эй, ты чего?!

Неизбежное все-таки произошло — я разрыдалась перед врагом.

Драко пытался нарваться на грубость, привык за годы обучения, а нарвался на горячие женские слезы. Я вытянула перед собой руку, и хоть выпрямить её мешало слишком малое расстояние между нами, попыталась оттолкнуть нахала открытой ладонью. Нахал оказался крепким не только с виду, и мое исхудалое от перенесенного и передуманного тело с ним просто не справилось. Не сдвинув его с места, я будто бы оттолкнулась от Драко и больно ударилась спиной об угол мусорного бака. От боли и досады слезы потекли в два ручья, я зарыдала в голос и сползла на землю, прямо в грязь, к ногам Малфоя.

Парень метался вокруг меня, бормотал какие-то слова утешения, два раза и без запинки назвал Гарри самым умным человеком на планете, просил перестать немедленно, совал мне под нос белоснежный платок и ловко уворачивался от комьев грязи, коими я пыталась его от себя отогнать.

И только лишь в ту минуту, сидя в зловонной луже под моросящим весенним дождиком, я ощутила себя не боевой подругой и не нелюбимой девушкой, а женщиной. Разоружить хитрого мужчину, пусть даже и такого юного, без магии и волшебной палочки?

Впрочем, я все равно продолжала рыдать, уткнув лицо в колени, а Малфой все равно не отходил, хотя сидеть на корточках было неудобно, а сидеть так близко — и вовсе неприлично.

Голос Забини ворвался в мое сознание сквозь всхлипы, но поднимать голову мне не хотелось — много чести.

— Друг мой, скажи мне, что все совсем не так, как выглядит... — парень явно беспокоился за рассудок товарища. — Умоляю, скажи...

Судя по паузе — Драко задумался.

— А как это выглядит? — с интересом бросил блондин себе за плечо.

— Как преступное избиение женщины!

— А-а-а... — протянул он с непонятным мне облегчением. — Тогда да — все совсем не так, как выглядит.

— Дура-а-а-к... — озвучив такую свою правду, я почувствовала себя почти счастливой. — Какой дура-а-а-к...

Забини отказывался понимать, что происходит и на чью защиту ему становиться.

— Я?! — спросил он. — Ты уверена, Грейнджер? Я ж тебя и не обидел ни разу.... или обидел?

— Идиот! — не выдержал Драко. — Не ты!

— Допустим... — похоже, слизеринец передумал беспокоиться и начинал веселиться. — Но если я идиот, по-твоему, то кто тогда — дурак? Ты, что ли?

От злости Малфой зубами клацнул.

— Нет, не ты? Странно, а все так складно получалось... — он с трудом сдерживал смех. — Ну, так кто тогда, Гермиона? Из-за кого ревем то?!

— Га-а-р-р-и-и... — моя любовь к объяснению всего и вся сыграла со мной ну очень злую шутку. — Г-а-а-р-р-и-и дур-а-а-к...

Молчание, последовавшее за таким откровение, меня испугало. Услышав шаги Забини, а затем его неслабый тычок Драко куда-то в область лопаток, я подняла голову и встретилась глазами с изумрудными глазами своего лучшего друга. Гарри стоял позади Блейза, виновато опустившего взгляд, и смотрел на меня. Малфой от неожиданности забыл подняться, застыл на корточках с чертовым платком в протянутой руке, и я в полной мере ощутила, как это неправильно и больно — предавать.

В полинявшей курточке не по погоде, видавшей виды и прошедшей с ним огонь и воду в прямом, не переносном смысле. Серых джинсах и грязных кедах, таких же неухоженных, как и он сам, Гарри больше не выглядел ни избранным, ни героем. Джинни любила его, как любят то, что принадлежит только тебе. Она разговаривала с ним по душам, сытно кормила и планировала совместную жизнь не меньше чем на два века вперед. Но чем больше она становилась похожа на Молли, тем больше Гарри становился похож на Артура. Все та же жизнь без денег и счастье от того, что ты — Уизли.

Впрочем, мне было жаль Поттера не только потому, что он забывал о себе и своем внешнем виде, растворяясь в жизнях других, мне было жаль его еще и потому, что слизеринская проницательность Драко не подвела. Любя всем сердцем, в глубине души я все-таки считала Гарри неумным человеком — дураком. За нелюбовь к учебе, слепую веру Дамблдору, готовность умереть, словно овца на заклании, безропотность и бессловесность в кругу друзей, и нежелание идти своим путем.

У него окоченели пальцы, даже со своего места я хорошо видела, как они побелели и плохо сгибаются. Гарри засунул обе руки в рукава куртки и немного наклонился вперед, словно от рези в желудке. Он единственный, кто решил проверить, аппарировала я или все же осталась снаружи, дышать свежим воздухом и успокаивать нервы. Последовав за Блейзом, подсобившим ему с поисками, он рассчитывал найти подругу, а не потерять её навсегда, но мои слова задели его до такой степени, что все произошло именно так.

Разумеется, я просила у него прощения еще долгое время, но моих объяснений до конца он не дослушал ни разу. Казалось бы — три не злых слова плачущей женщины, чьи мечты о волшебной жизни разбивались у нее на глазах. Женщины, которая не жалела себя, помогая ему выживать. Однако Гарри и впрямь оказался довольно черствым и не прощающим человеком. Пусть храбрым, выносливым и, как ни крути, сильным духом, но непрощающим. Быть может, Северус понял это сразу, как только первокурсник со шрамом пересек порог его кабинета? Надеюсь, что нет, иначе его и без того мучительная смерть превратилась в адскую муку.

Вспоминая тот закоулок с мусорными баками по прошествии десятков лет — я заливисто смеялась от жуткой глупости произошедшего, но Гарри оставался серьезным до смерти. Возможно, сыграло свою роль и то, что свидетелем моей истерики стал Малфой. Однако, Поттер не последний виновный в том, что больше поплакаться мне оказалось просто некому.

Разогнувшись, он поправил дужку очков, нервно закивал, будто соглашаясь с собственными мыслями, развернулся и пошел прочь.

Мне хотелось закричать, отпихнуть от себя Малфоя, броситься следом, взять парня под руку и почувствовать себя нужной. Такой, которую всегда ждут дома, а не ругают за дрему в Визенгамоте под аккомпанемент монотонного голоса судьи. Странно, но в момент, когда в моей жизни закончились все трудности, и больше не осталось тайных комнат, я почувствовала себя несчастной и бесполезной. Сутулая спина Гарри лишь убедила меня в этом, а Драко поставил жирную точку в моей прекрасной школьной истории.

— Поттер! — он сделал несколько растерянных шагов в его сторону и рукой показал на меня. — Да у неё истерика просто! Ты чего?! Это же Грейнджер!

Гарри остановился и немного повернул голову.

— Драко, пожалуйста, только не ты...

Пожиратель просил Героя не бросать своего друга в луже у его ног. Такой насмешки судьбы парень вынести не мог, и Малфой понял. Они все такие, и время доказало отлично — они понимают.

Он только тихо сказал:

— Она же одна совсем, Поттер...

— Одна? — переспросил он с удивлением. — Она не одна.

Гарри на мгновение исчез в ярком дневном свете и скрылся за углом.

Выдержав подобающую моменту паузу, Забини деликатно откашлялся.

— С прискорбием вынужден признать, но я не совсем понял... а кого он имел в виду? — спросил он. — Нас с тобой, что ли?!

— Блейз?

— А?

— Заткнись.

— Заткнулся.

Оба тяжело вздохнули и покосились в мою сторону.

Инстинктивно я выпрямилась и откинула со лба мокрый локон.

Драко вздохнул во второй раз и задумчиво посмотрел куда-то поверх моей головы.

— Не поможет, Гермиона... — пробормотал он. — Ты, оказывается, слабая... Ладно, вставай!

Я сидела, обняв колени и пытаясь натянуть на них короткое трикотажное платье. От влаги оно казалось не бордовым, как ему и было положено, а грязно-серым. Плотные черные колготки радовали взгляд грязными потоками, равно как и некогда белый пуховичок, промокший гораздо сильнее, чем уверяла меня консультант баснословно дорогого магазина в Уолтшире. Я помню все детали своего облика тогда, в ту минуту, когда была еще здорова. И распущенные по плечам волосы, и мамино скромное колечко, грозившее свалиться с моего костлявого пальца вот-вот. Уже тогда сердце в груди забилось с устрашающей силой, так я испугалась не открытой руки перед глазами, а своей, вцепившейся в руку врага, будто в спасательный круг.

Он потащил меня за собой, словно непослушную дочку, и я не противилась — не могла. Зубы стучали от холода, да и все тело дрожало так, что тронь я тогда палочку и попробуй помочь себе сама, здоровья бы мне не прибавилось. Он так сжал мою ладонь, что я чувствовала его напряжение, словно электрический разряд. Теплые пальцы Малфоя, казалось, ненавидели холод моих. Позади фыркал и неодобрительно хмыкал Забини, пытаясь нас нагнать, но Драко не видел никого вокруг — спешил вперед.

— Смотри! — он остановился перед окном таверны, за стеклом которого до сих пор сидели разозленные и мрачные Уизли вместе с Поттером. — Смотри внимательно, и думай! — он грубо схватил меня за плечи и развернул лицом к парням.

Нужно было что-то сказать, влепить ему пощечину и заорать на побежденного — победители имеют право. Однако я послушалась, шмыгнула носом и внимательно рассмотрела родные лица. Первым меня заметил Перси, он похлопал Билла по плечу, и в мою сторону обернулись все. Жизнь за стеклом остановилась. Рон побагровел и вскочил с места, с шумом опрокинув стул, остальные просто застыли, приоткрыв рты.

— Знаешь, почему они там, а ты здесь, с нами?!

Вновь шмыгнув носом, я дала понять, что не понимаю вообще ни черта.

— Вы разные! Посмотри, улавливаешь сходство между ними? Они мужчины, а ты — нет. Ты почти магл, а они — нет! — он уже не говорил, а кричал, срываясь на хрип. — Их все устраивает, не зря же мы проиграли, а тебя — нет! Но их мало, кучка недалеких магов, а волшебный мир... большой! — он, наконец, отпустил мои плечи и сделал шаг назад. — Я видел, как ты на меня смотрела, там... — и кивнул в сторону окна. — Но я весь такой веселый только по одной причине, Гермиона — я живой и надеюсь жить дальше. Этот мир совсем не плох, поверь мне на слово. Ты не видела ничего. И если больше не хочешь видеть вот их, то на свете имеется еще очень много магов, с которыми ты можешь... дружить.

— Ага, как же, дружить... — за моей спиной хихикнули.

— Забини!

— Все, ушел. Совсем ушел. Доволен?

— Абсолютно! — рявкнул Драко и вновь посмотрел на меня. — Они уже очнулись, сейчас выбегут тебя утешать. И ты утешишься, обязательно. Но однажды, совсем скоро, тебя опять где-нибудь стошнит от сливочного пива, и ты останешься одна. Моя компания покажется тебе почти идеальной, но меня уже не будет, Гермиона. Я вообще — не герой. Сама знаешь... — парень отвел взгляд. — Те твои крики, они мне ночами...

— Замолчи!

— Хочешь всю жизнь прожить среди тех, кто будет молчать? Они ведь просто не будут ничего знать... О чем тогда говорить? — он замолк, но ненадолго. — Ну, что выбираешь — тишину? Или...

— Убери от неё лапы, ублюдок!

Рон просто не верил реальности, не верил, что я могу смотреть в лицо Малфою, внимая каждому слову, как на уроке, еще и так по-детски всхлипывать. Разъеренный одним только видом блондина возле меня, он надвигался на нас, раскинув руки, будто в сеть поймать хотел. От уже опротивевшей мне ненависти уголок его правого глаза дергался. На подмогу ему выскочили не менее злые братья, а я... я утонула в бесцветных и бездонных глазах Драко. Словно девчонка, начитавшаяся сопливых романов. До того момента я думала — тонуть могут только в воде, но жизнь преподнесла мне сюрприз, и заплатила я за него дорого — гордостью.

— Э-э-э... — Забини, как оказалось, уйти от Драко на приличное расстояние не мог в принципе. — Что там дама решила? Нам бы аппарировать сейчас, ну вот сию же секунду...

Повиснув на Драко и вцепившись в его локоть мертвой хваткой, я успела заметить на лице парня так раздражавшую меня все школьные годы гримасу превосходства и презрения, и поняла — он ей не обучен, он получил её вместе с кровью предков и не имел над ней власти. Только тогда она меня не тронула, не вызвала отрицательных чувств, хоть и была адресована Рону. Последний с таким отчаянием выкрикнул мое имя, словно на его глазах я доверилась не Малфою, а смерти. По большому счету, не произошло ничего бесповоротного, и мы еще сможем улыбаться друг другу, умерла ведь не дружба — погибло общее прошлое.

Приведя себя в порядок в одной из спален Малфой-мэнора, я даже не задумалась о том, насколько все неправильно. Не имея возможности аппарировать прямо из замка, я со скоростью лани помчалась по лестницам вниз, вихрем пронеслась мимо Нарциссы, чуть не выпавшей из кресла в тщетной попытке меня разглядеть, выбежала на обожженную огнем войны лужайку, и исчезла, не попрощавшись.

Писем Джинни, наверняка написанных под диктовку всех Уизли, я не читала, а просто складывала в ящик — на потом.

Мама обычно молчала, слова были лишними, и только лишь осторожно гладила меня по голове, чуть не плача от жалости. Она хорошо понимала — в этом доме я назло своим мечтам, и когда за порогом в закатном свете появлялась стройная фигура молодого человека в черном, пыталась сделать все, чтобы я подошла к окну, а не пряталась на холодном полу ванной.

Он насмешливо улыбался, оглядываясь на свет моей спальни, курил с моим отцом его кубинские сигары, сидя на ступеньках у входа, отвешивал комплименты матери, таскающей ему кофе и кексы, словно родному. Он влюблял в себя мой дом, пытаясь выгнать меня из него. Ни Гарри, ни Рон, они не знали моих родителей и никогда не говорили моей матери, насколько храбрая у них дочь, а вот Драко сказал. Рыдать или смеяться, услышав подобное из уст приспешника Волдеморта — я просто не знала.

— Доча, да выйди ты к нему... — мама ласково разговаривала со мной через закрытую дверь ванной. — Тебе вернуться надо, ты же с нами вянешь просто! Квартирку в этом вашем переулке снимешь, работу найдешь, и мальчик у тебя, вроде бы, уже есть...

— Мама, это не мальчик — это Малфой. Помнишь, я тебе говорила, что если мир волшебный, то это еще не значит, что он сказочный?!

— Помню, Гермиона, помню...

— Это я о нем, мама. Он мой враг!

— Бывший! — мама вздохнула. — Бывший...

— Враги бывшими не бывают! — заявила я авторитетно.

— Дура! — уже совсем не ласково рявкнула мама и кулаком стукнула в дверь. — Бывают, если втрескаться в них по уши!

Промучившись около месяца, и прорыдав в подушку почти столько же ночей, я поняла, что не поправилась ни на грамм, ведь болела не простудным заболеванием, а Драко. Один только взгляд на него и дыхание становилось поверхностным, да куда там — оно вообще пропадало!

Мысленно я проклинала и себя, и всех Уизли вместе взятых со всем сливочным пивом на планете, но поделать ничего не могла — я не влюбилась, я полюбила так, что просто потеряла себя. Не идеальный, не герой и не добрый, но мне все равно хотелось видеть его каждую минуту и чувствовать горький аромат его парфюма. Не в силах выносить жизнь без Малфоя, однажды я вышла, присела рядом с ним на ступеньку и обвила руками его бледную шею, уткнувшись в неё носом. Мне показалось, вокруг нет воздуха и если не вдохнуть его запах — я задохнусь.

Уже гораздо позже я поняла, то был не просто запах любимого — то был медленный яд, он проник мне под кожу, и в тот момент я продала всех и вся в обмен на обещание счастья.

С тех пор мы надолго не расставались, и иголка в сердце, такой болезненной и нездоровой была моя любовь, она превратилась в кинжал. Там же, глубоко в сердце, я чувствовала — ему нужна была грязнокровка в роли подружки. Доказать, что его семья встала на путь исправления, а Люциус Малфой получил шанс на свободу.

Но придирчиво выбирая мороженное в Гайд-парке, и меняясь им всю дорогу, так и не достигнув согласия в сделанном выборе. Покупая билеты в маггловскую оперетту на четверых — для нас и моих родителей, где Драко все равно не справился с ролью хорошего зятя и заснул у меня на плече. Подбирая бездомного котенка и крадясь с ним по лестнице в нашу с ним съемную квартиру, дабы не заметил консьерж. Сидя между угрюмым Ноттом по одну руку от себя, и Нарцисой по другую в обеденном зале Малфой-мэнора и чуть не теряя сознание от страшных воспоминаний. Согласившись с тем, что кроме Драко в мою жизнь ворвался еще и Забини — отказывающийся делить со мной друга и вынужденно подружившийся еще и со мной, по причине чего все приготовленные на моей кухоньке деликатесы поглощались им еще раньше, чем до них добирался сам Мафлой. Все это убеждало меня в том, что я Драко не безразлична, что его нежность и улыбки, ночные ласки и утренний кофе — не обман, а настоящая жизнь.

Впрочем, жизнь самого Драко оказалось еще более реальной и прозаичной. Министерство отобрало у них половину бизнеса, и положило глаз на «Строительный траст големов», потери которого Малфои бы не перенесли финансово. И Драко целыми днями пропадал в кабинетах, налаживая утерянные связи, унижаясь и исправляя отцовские ошибки. Вечерами от него разило алкоголем, чернилами и бумажной пылью. Он приходил уставшим, заваливался на кровать, сняв одни только ботинки, клал голову мне на живот и засыпал до утра. Ночью, правда, частенько ругался с покойной Беллатрикс, просил прощения у Крэбба, или просто выкрикивал невпопад имена и стонал, а я гладила его спину и жалела.

Он мог широко улыбаться и радоваться жизни, несомненно, но в магическом мире потерял свободу надолго. В первые годы после произошедшего толпа при его появлении расходилась, и пусть никто, кроме детей, не показывал пальцем — Пророк постарался на славу — отдохнуть и расслабиться Драко мог только вдали от всякого волшебства. Ненавидя мир магловский безо всякого притворства, как и недолюбливая маглов безо всякой указки отца, он терпел культурные походы со мной и в кинотеатры, и выставочные залы, и даже ни разу не пропустил «ночь открытых дверей» в музеях страны. Скелеты динозавров особенно поражали мое воображение в полумраке, а стоило навести на них палочку и прошептать парочку слов — они представали передо мной живыми, такими, какими были сотни тысяч лет назад.

Но если подобные мероприятия — как подарок своей девушке, то отдых на лужайке для пикников Каслэйка, неподалеку от величественных зданий гарвардского университета — он ему нравился. С притворной неохотой он помогал мне собирать корзинку, с таким же фальшивым безразличием выбирал бутылку вина, сыр, ждал, пока я все упакую и топтался позади меня, будто нетерпеливый ребенок. Думал, я ничего не замечу. Но зная, что ради этой прогулки Драко вытерпит все, я умудрялась даже одевать его в одежду маглов, и в тот странный день расстаралась на славу.

Поскандалив ради приличия, Малфой отшвырнул свои тапочки под стол, со вздохом уселся на табурет и натянул яркие замшевые мокасины цвета сирени. Потертые джинсы были с трудом, но натянуты на любимого ранее. Красная футболка, серая толстовка с капюшоном, отсутствие колец, запонок и других, обожаемых им украшений. Он казался воплощением романтичности, юности, трогательности и какой-то непорочной сексуальности, существуй такая на свете. Высокий, стройный до худобы и широкоплечий, я гордилась им, словно трофеем, и на мгновение поняла Джинни. Для неё Гарри — такой же трофей. Повязав Драко на тонкое запястье красную нитку, я увидела перед собой студента. Пусть бледного и притворяющегося недовольным всем на свете, с прищуренными глазами цвета пасмурного неба, но... милого.

Картину идиллии довершила я сама, надев ситцевое платье в мелкий цветок и римские сандалии. Мы заняли место под деревом, выпили по бокалу вина, я закинула ноги на Драко, легла на спину и залюбовалась птицей в безоблачной синеве. Малфой достал тяжеленный талмуд об истории магии балканских стран — мой подарок — водрузил его мне на колени и углубился в чтение, ничем не отличаясь от расположившихся неподалеку студентов.

Под шорох страниц и шелест листвы я задремала. Ветерок так нежно ласкал лицо, и сон оказался настолько сладким что, услышав голос Джорджа, я проснулась не сразу, подумала — сновидение. Но проснувшись, тут же пожалела о том, что Малфой сейчас выгляди вовсе не так, как положено Малфою.

— Ты знал? — вопрошал он, тыча в нас указательным пальцем. — Я тебя спрашиваю, ты знал и молчал?!

Рон стоял возле брата, поглядывая на нас исподлобья, угрюмо, но без злости, а с любопытством. Казалось, ему стыдно перед братом и он водит носком по траве, смущаясь именно его. Но я видела — Рон смущается нас, и когда он через несколько лет скажет, что просто не представлял, что я могу быть такой беззаботной — не солжет.

— Не кричи... — прошептал Рон. — Люди вокруг.

— А что, собственно, он должен был знать? — Драко фыркнул, хоть я и видела, что ему не нравится, когда на него так орут. — Полагаю, он догадывался, что я умею читать... разве нет, Ронни?

Карие глаза Джорджа просто заискрились от гнева.

— Не паясничай, Малфой... — проскрипел он. — Вы у нас и так много отняли, так еще и её?!

Драко с грохотом захлопнул книгу.

— Пошел вон, Уизли... — обманчиво спокойно произнес парень. — Не стоит таскать за собой братьев, они тебе Фреда заменить не смогут. А Гермиона... — он похлопал меня по коленкам. — Я тебя отнимал?

С остервенением закачав головой, я отвергла подобное.

— Вот видите, я её не отнимал... Она сама пришла!

— Подонок...

— Ну почему же? — Драко поднялся и отряхнул джинсы. — Рон, ты как, ненавидишь подругу? — начал он издалека.

Рыжий выпучил глаза, чуть не взорвавшись от напряженного мыслительного процесса. Разумеется, он меня не ненавидел, а просто жутко злился.

— Не-е-т... — ответил он предельно осторожно. — Ты почему спрашиваешь? Тебе что с того, а?!

Драко подошел к нему и со всей дури хлопнул по плечу.

— Раз так, то ты не откажешься прийти на нашу свадьбу?

Я уже не то что говорить, но и головой качать не могла — внутри что-то екнуло, постыдно веселое и счастливое.

Рон промычал что-то нечленораздельное и убежал, словно за ним Арагог гнался. Джордж, изрыгая проклятия, последовал за братом следом. Малфой вернулся на покрывало и сделал мне предложение, от которого нормальная Грейнджер отказалась бы, но такая как я — больная любовью — согласилась.

Тем же вечером мы сидели на кухне втроем, и Блейз пусть и шутливо, но яростно убеждал почти жену друга, что тот скучен до смерти, и жить с ним — адская мука.

— Он спит в носках!

Покраснев, я ответила:

— Да знаю я...

— Он сидит дома, если его оттуда не вытащить!

— Я вытаскиваю...

— Он любит читать не меньше тебя, — сказал парень и подмигнул, — только стесняется!

— Разберемся!

— Он пьет чай только определенного сорта и убьет тебя, если не найдет его в положенном месте в положенный час!

Тут я не поверила.

— У меня он все пьет...

— Да, пьет! — согласился Забини. — Пьет и страдает!

Драко сначала покраснел, а потом засмеялся, уставившись в кружку с какао.

— Тебя будет любить его мама!

Тут мы оба уставились на красавчика, словно оценивали его адекватность.

— Нет, ну правда! — он развел руки в немом удивлении. — Ты видела, как она на тебя посмотрела, когда ты... знакомиться пришла?!

На слове «знакомиться» он споткнулся.

— Её словно свечку зажгли!

Забини был прав, бочком протиснувшись в широченные двери Малфой-мэнора и цепляясь за полу сюртука Драко, я боялась упасть — от страха подгибались коленки. Нарцисса, будучи истинной Малфой, все же не попала в разряд врагов режима, особенно учитывая её помощь Гарри в ту ночь, и осталась просто женой Пожирателя.

Замок у них не отобрали, адвокат семьи оказался хитрым малым и с успехом доказал — имение принадлежало сотням Малфоев на протяжении веков и то, что мы не помним их имен, а время стерло надписи на их могильных плитах, еще не значит, что они чем-то провинились перед временем нынешним. Да и его клиенты, виновные по некоторым пунктам — еще не последние Малфои, и наказывать тех магов, которым только предстоит родиться — абсолютно незаконное дело.

В принципе — вопрос спорный, но глупых людей возле Малфоев отродясь не было, и адвокат победил.

Нарцисса же, пережившая все ужасы служения Темному Лорду, но все же спасшая своего сына, взяла его за руку и стала счастливой. Правда, её проблема заключалась в том, что счастливой она осталась до конца своих дней. Женщина полюбила разом всех, радовалась жизни за десятерых, смело гуляла под дождем и открытыми глазами смотрела на солнце. Где-то на задворках сознания, будучи благодарной свекрови за всю помощь и любовь, я до сих пор думаю, что в ту ночь она просто немножечко сошла с ума от страха за своего единственного сына.

— Гермиона! — воскликнула она радостно, словно подругу встречала. — Дай я на тебя посмотрю! — и быстрым шагом двинулась к нам на встречу.

Здравый смысл дал деру, и я только и смогла, что пискнуть:

— Не надо!

Спрятавшись за спиной Драко, я была оттуда извлечена пред ясны очи леди Малфой ею же.

Она потянула меня за ту руку, которой я не цеплялась за Драко и заглянула в глаза.

— Гермиона, я далеко не глупа и все понимаю, но мы... — она запнулась. — Мы будем много говорить.

В тот первый раз, я пришла к ней в дом в качестве подруги сына. Пришла, вызывающе одетая во все магловское: черные классические брюки со стрелками, строгая белая блуза и высокий каблук. По дурости я хотела показать ей свою молодость во всей красе и превосходство над ней, женой проклятого Люциуса. Взяв под руку Драко, словно мы настоящая супружеская пара, я прошла в обеденный зал. Он сверкал роскошью позолоченных канделябров, хрусталем, приглушенным блеском полированных рам всевозможных портретов, белизной скатертей и благородным сиянием мрамора в свете свечей. Меня в нем ждали, и я кожей почувствовала — хочу быть частью этого волшебного старого мира. Да вот же незадача — здесь маглам места просто нет!

В следующий раз я пришла в длинном платье приличной волшебницы изумрудного цвета. И вот тогда ощутила — я уже не подружка, а женщина её сына.

Да, Блейз считал, что подобная идиллия мне надоест, а свекровь заставит себя ненавидеть, с её-то всё понимающими ухмылками. И раз я сбежала от такого в подворотню Дырявого Котла один раз, сбегу и во второй. Наверное, избалованный женским вниманием, Забини не задумывался, что зачастую это внимание — просто любовь. А я любила так, что чувствовала себя на этом свете живой, только дотрагиваясь до мягкой кожи Драко. Но не объяснять же это ловеласу, слизеринцу и лучшему другу будущего мужа, по совместительству — мужчине?!

Я просто буркнула:

— Свидетелем будешь?

Он что-то застонал в ответ, стукнулся лбом о столешницу и до нас донеслись булькающие звуки веселого смеха. Мы продолжили посиделки, я допекла пирожки с вишней из оставшегося с обеда теста и отправилась спать — парням предстояло разобрать кучу скучных бумаг и счетов, но на помощь им меня уже не хватило.

На следующий день я никуда не пошла, а взялась за палочку и швабру — после вчерашней готовки все две комнатки квартиры и небольшая кухонька оказались щедро присыпанными мучной пылью. Да и вообще — мне нравилась чистота в нашем с Драко общем доме и с теплотой в груди я с каждым днем понимала ясней и ясней — я взрослею.

Стук в дверь застал меня врасплох. С повязкой на голове, чтобы волосы не мешали, мокрыми босыми ногами и закатанными по колено пижамными брюками — я выглядела замученной домохозяйкой и с трудом перенесла бы визит самого Драко, не говоря уже о людях посторонних.

Споткнувшись о проплывающее у ног ведро, словно оно не ведро, а какой-нибудь парусник, и в сотый раз признав — домашние чары по сложности непростительным никак не уступают, я с разбегу распахнула двери и дунула, пытаясь убрать непослушную прядь со лба.

— Сюрпри-и-и-з!!!

За спиной громыхнуло ведро, видно, сюрприза не выдержало, собственно, как и его хозяйка. Ноги подкосились, рот приоткрылся, и желание закрыть дверь чуть-чуть не пересилило врожденную вежливость — я просто испугалась.

— Джинни? Флер? Молли?! — перечислила я сюрпризы поименно. — Вы... как здесь?!

— Мимо шли... Дай, думаем, зайдем! — рявкнула Джинни совсем не так, как полагается приличной гостье, получила локтем в бок от Флер и натянуто заулыбалась. — Адрес, правда, месяц узнать пытались... а так случайно, совершенно случайно! — она передумала улыбаться, но голос попридержала, а взгляд уставила в пол. — Ладно, Герми... зайти то мы можем?

— Конечно!

Других вариантов ответа у меня не нашлось. Мы встречались с Драко около года, а найти мой адрес они пытались всего один месяц. Да, мы скрывали свои отношения, а немногочисленные слизеринцы, с которыми меня знакомил Малфой — народ скрытный. Однако поискать меня, чтобы просто прояснить ситуацию у Дырявого Котла и справиться о судьбе боевого товарища, почему бы и нет?

Впрочем, я все равно понимала — чего им стоит этот визит вежливости. Молли зашла в квартиру без намека на улыбку и прошла на кухню, с опаской оглядываясь по сторонам, словно в каждом углу её поджидала беда. Раз уж в этой квартире жил Драко, то и ей здесь самое место. Несчастная женщина еще не пережила смерти сына, и только перед ней одной мне действительно было неловко.

Она смотрела на наши с Малфоем многочисленные колдографии, на котрых мы кружимся в вальсе в бальной зале его родного дома; сидим с моим отцом в итальянской пиццерии и с ужасом смотрим на остатки гигантской пиццы, доесть которую — несовершенный нами подвиг; вытаскиваем кота из-под кровати и орем на него за украденный бифштекс, стоя на корточках к объективу пятой точкой, отчего Забини и не преминул запечатлеть столь знаменательный момент семейной идиллии.

Все это было таким банальным, таким противным её непоправимому горю, что я невольно покраснела.

— Тапки одень... — буркнула она. — Простынешь.

— А? — я растерялась. — Да я тут... полы мою... Присаживайтесь!

— Полы она моет... — хмыкнула женщина, отодвигая себе стул. — Ты их пачкаешь!

Все уселись и воцарилось молчание.

— Кто там еще, на колдографии... с едой? — спросила Молли грозно. — Не знаю такого.

— Папа...

— Да? — она удивилась. — А снимал кто?

— Мама... — прошептала я вообще неслышно.

Миссис Уизли задумалась и покачала головой.

— Герми, Герми... — вздохнула она осуждающе. — Ладно, Джинни, помоги ей.

— Но...

— Никаких «но»!

Джинни поднялась, не злобно погрозила мне кулаком и принялась махать палочкой направо и налево — через минуту моя квартира сияла чистотой. Флер заулыбалась, я потупила взор, а Молли, наконец, отпила чай из поставленной перед ней фарфоровой чашечки.

— Тысячелистник с мятой и кориандром?

— Ага... — я глупо заулыбалась. — Драко любит...

Показалось — вокруг выключили звук, такой звенящей и тяжелой оказалась тишина. Впрочем, ситуация была настолько абсурдной, что их хватило ненадолго, и спустя пару мгновений помещение сотряслось от хохота. Он словно прорвал во мне невидимую стену — я и засмеялась и заплакала одновременно.

— Ой, хорек тысячелистник любит... — Джинни чуть под стол не сползала. — Грейнджер ему чаек заваривает! Ой не могу, держите меня... А на досуге вы руны не изучаете, нет? — она продолжала смеяться.

— Нет... — я вытирала слезы салфеткой. — Только историю балканской магии...

Ранее молчавшая Флер жеманно откинула золотые пряди за плечи и повернулась к свекрови:

— О Ме`глин, я видеть эту книга в музее — бедняжка Малфой!

Насмеявшись, все вновь замолчали, и Джинни принялась смахивать с рукава футболки несуществующую пыль. Разумеется, они пришли показать, что я им не чужая и нечего забывать то, что, честно говоря, я действительно успела позабыть. Однако они могли простить мне Драко, но не меня. Я твердо поняла — отныне мы — на расстоянии вытянутой руки. Будем здороваться, улыбаться и желать друг другу счастья, от души, но Гермиона Малфой станет для них незнакомкой.

— Девочка моя... — Молли наклонилась ко мне через весь стол и крепко сжала мою руку. — Ты же умная, девочка, я знаю... Да видим мы, что ты любишь, видим! — на этих словах Джинни заерзала на стуле и посмотрела на собственные ногти, лишь бы отвлечься и смолчать. — Зажмурившись, я желаю тебе стать счастливой женой и матерью, честное слово. Но неужели ты не понимаешь — ты ключик для Люциуса! Драко плохой человек, Герми, но сын отличный. О таких сыновьях только мечтать. Ты в нем уверена?

На тот момент я уже настолько растворилась в любимом что, понимая столь простую истину, все равно знала — и он меня любит. А раз я могу помочь любимому человеку освободить отца, то я отказываюсь строить из себя дурочку, не понимающую, что к чему, и буду рада, если Люциус Малфой покинет застенки Азкабана. Не потому, что я его не ненавижу, тут я с Уизли солидарна, а потому, что его любит Драко.

Молли Уизли в ужасе отдернула от меня руку и отпрянула, прочитав в моих глазах все мои сомнения, и мне пришлось их просто опустить. Скорее всего, между нами рухнуло бы и такое — официальное перемирие — если бы с петель чуть не снес дверь Забини. В суете я позабыла её закрыть на ключ, и просто прикрыла. Прекрасно зная, как медленно я иду открывать двери непрошеным гостям по утрам, он ударил в неё со всей силы, чтоб уж я точно услышала, а та взяла и распахнулась с жутким грохотом. Не ожидая такого подарка судьбы, он влетел в квартиру, где чувствовал себя, как дома, бросился к трюмо и начал тарахтеть ящиками.

— Гермиона-а-а! — заорало слизеринское чудо во всю глотку. — Ты видела красную папку?! Там счета Драко за вторую декаду прошлого года — по неликвиду! — чудо вопило уже из нашей с Малфоем спальни и до меня донесся скрип отодвигаемого кресла. — Мне срочно, опаздываю на заседание!

По большому счету — я его уважала. За почти нейтральную сторону в войне, способность видеть в людях не только плохое, но и хорошее; умение дружить не только в радости, как, например, с Драко; за юмор и легкость, с которой он проник в мою душу лишь только ради него. Он казался беззаботным, но человека надежнее мне было представить трудно. Он пришел в дом к Малфоям и положил руку на плечо друга в то утро, после нашей победы, когда от него и Нарциссы отвернулась даже родня. Придя в себя, народ понял, что эта семья аристократов не сдаст своих позиций и потянулся в Малфой-мэнор едва ли не живее, чем авроры. Но благодарно улыбаясь всем, с тех пор Драко дорожил только им, холеным красавцем с раскосыми глазами и большим сердцем.

Впрочем, даже такие сильные и, по большому счету, хорошие люди — вполне способны надоесть!

Я подняла палочку кверху, тяжело вздохнула и пробормотала с обреченностью в голосе:

— Акцио, красная папка со счетами Драко за вторую декаду прошлого года по неликвиду...

— Она ненаходима! — голос приближался и лица всех присутствующих вытягивались на глазах. — Никакое Акцио не пом... О-па! Какие люди, какая честь! — он застыл в дверях. — Вся женская рать... — прошептал парень мечтательно.

И открыл было рот, дабы блеснуть остроумием, поддеть Уизли и проявить себя, как настоящего слизеринца. Однако прежде взгляд его зацепился за часы над плитой, мечтательность сменилась разочарованием, он с досадой махнул на эту самую рать рукой и кинулся ко мне.

— Гермиона, думай!

— Зачем? — я плохо соображала.

— Папка! — рявкнул Забини мне на ухо. — Красная! Нам налоги могут вернуть!

Пока я думала, он схватил пирожок и принялся его уплетать, оперевшись на стол и с наглым интересом поглядывал на онемевших гостей.

— Папка, папка... — бормотала я, обводя кухонную мебель задумчивым взглядом. — Кажется, я подумала, что там фотографии Альберта и сложила её вместе с его приглашениями, а потом... Вспомнила!

Подскочив, я ринулась к буфету, и в куче бумаг возле бокалов обнаружила заветную папку. Издеваясь над присутствующими, Блейз чмокнул меня в лоб, успел увернуться от моего подзатыльника и рванул к выходу.

Замерев на секунду в проходе он, все еще не прожевав лакомство и с полным ртом, поинтересовался:

— А фы её фдесь не уфьёте? — и ткнул в мою сторону пирожком. — Тофно?

Ответом ему послужило молчание. Посчитав его исчерпывающим он, наконец, убежал, а женщины смогли выдохнуть. Они неискренне поулыбались, переглянулись, и принялись прощаться. Перемирие, благодаря слизеринцу, мы все же сохранили. Молли сделала вид, что не догадалась о моих мыслях о старшем Малфое, а я сделала вид, что ничего такого и не думаю.

Тем не менее, кое о чем она не смолчала.

— Ты знаешь этого парня недолго, Герми, а он врывается в твой дом, словно в свой собственный... — произнесла она уже на пороге.

— Ты точно замуж за Драко выходишь? — Джинни снисходительно улыбалась и натягивала легкую ветровку из синей болоньи. — Не за кого-то другого?

Флер юмора не поняла.

— Зачем за кого-то д`гугого? Д`гако довольно милый!

Зло зыркнув на невестку, Молли подтолкнула её к выходу.

Однако я молчать не хотела точно так же, как и она.

— Он друг Драко, а настоящие друзья — всегда рядом! — во мне проснулась ученица краснознаменного факультета. — Если бы вы хотели узнать мой адрес, написали бы моей маме!

В планы Уизли ссора, как оказалось, не входила. Моему удивлению не будет предела, я сяду на стульчик в детской и просижу на нем битый час, прочитав еще не написанное письмо спустя три года. Примириться со мной и моим грядущим замужеством мать, сестру и золовку отправил ко мне... Рон.

— Ладно, девочка моя, может, ты и права... — торопливо ответила Молли, не дав Джинни и слова вымолвить. — Не будем ругаться, мы тебя любили и будим любить! — она приобняла меня за плечи. — Нора всегда тебе рада, Герми. На свадьбу приглашать нас не стоит, конечно, но ты нам — родная. Запомнишь?

Дождавшись, пока я кивну, а тот кивок дался мне нелегко — в горле ком стоял — женщина махнула рукой на прощание и закрыла за собой дверь.

Мы поженились в жарком августе фантастично далекого 2001 года. Свадьба оказалось на удивление пышной и богатой, и совсем не такой, как мне бы хотелось. Пообещав невесте море, пальмы и парочку близких друзей, Драко меня обманул. Наше бракосочетание стало заметным событием в жизни светской Англии, меня всласть обсудили побежденные и громко прокляли победители. Положа руку на сердце, я признаю, что понимала всю необдуманность своего поступка, но такой злобы со стороны светлых сил моя, еще юная душа, увидеть не ожидала. Меня причислили к лагерю Пожирателей и нарекли предательницей самого Альбуса Дамблдора, а имя подруги Героя вычеркнули из только-только напечатанных учебников по истории, еще пахнущих свежей типографской краской, и забыли.

Вальсируя с мужем в пышном белом платье под волшебные, протяжные звуки скрипки, я еще была Грейнджер, но прочитав наутро кипу свежих газет — сама решила ею больше не быть. Не знаю, что тогда думал о свадьбе сына Люциус, и мог ли он думать в Азкабане, но я стала Малфой не на бумагах — я приняла фамилию его предков всем сердцем и никогда больше не отозвалась на девичью. Не проклятия сыграли свою роль, а обычная любовь жены к мужу.

Помаявшись в квартирке на окраине Косого переулка еще около года, я сдалась на уговоры Драко и переехала в Малфой-мэнор, поближе к Нарциссе и её добрым рукам. Ожидая нашего первого ребенка, я нервничала так, как не нервничала даже перед своей первой поездкой в Хогвартс-экспрессе. Вспоминая заносчивого блондина со вздернутым носом, первым протянувшего руку Поттеру, тогда, в том вагоне, я хваталась за свой большой живот и вздрагивала, все еще не в силах поверить, что внутри меня — его сын. Вспоминая же Драко, ведущего за собой толпу Пожирателей по объятым огнем коридорам моей обожаемой школы, я и вовсе — начинала рыдать.

Нарцисса сидела со мной ночами, гладила меня по покрытому испариной лбу и тихо пела колыбельные еще нерожденному внуку, не обращая внимания на ироничное фырканье Драко из соседнего кресла. Она понимала — выйдя замуж за его сына — я от себя отказалась. За это она никогда не повысила на меня голос и не сказала грубого слова.

Родив мальчика, названного отцом Скорпиусом, я поняла, о чем меня хотел предупредить Блейз в тот памятный вечер. Драко оказался властным мужем, я просто боялась его ослушаться, но вместе с тем — скучным.

На людях от него веяло трагической тайной, взмах тонкой рукой заставлял трепетать сердца впечатлительных дам, и каждый старался незаметно остановить на нем взгляд — рассмотреть. Отец и просто мужчина, с этими ямочками на щеках и улыбкой превосходства на точеном лице, словно из воска отлитом, ему было столько же лет, сколько и мне. Но, если измерять возраст не цифрами, то муж был старше на целую жизнь.

Я шесть лет училась, радовалась жизни и боролась за неё с врагами, и рядом были друзья, да у меня все было — как у людей. Драко же с самого детства боролся против всех без разбору, и его главным противником был вовсе не Поттер — он сам. Кому-то что-то доказывал, не доверяя собственным словам, боялся разочаровывать отца, но тайком рыдал под лестницей, узнав о воскрешении Риддла, освобождении Беллы и приказе, выполнил который другой.

Нарцисса рассказала, что впервые после своего воскрешения Темный Лорд пришел в их дом июньской лунной ночью, и то была последняя ночь не только детства моего любимого мужа, но и его молодости.

Несколько месяцев я кричала на него за закрытые ставни и портьеры немыслимой толщины, — и это в разгар знойного лета! Ими он, казалось, хотел забаррикадироваться от света луны. Вскакивая с постели, взмокшая и злая, я кралась к окну, осторожно тянула за шнурки, открывала раму и вдыхала свежий воздух, мысленно желая Драко задохнуться ну вот прямо немедленно...

Признаюсь, я не сразу заметила — когда ночь уж слишком светла — он просто не спит. Слышит, как я спасаю себя от удушья, зажмуривается и вонзает пальцы в подушку. С годами, ненавязчиво и нежно, я избавила его от этого страха, но научить быть не скучным — не смогла.

Оправившись от тяжелых родов и прокормив сына своим молоком до семи месяцев, я принялась за семейный бизнес и подняла из небытия малфоевскую фабрику по производству волшебных палочек. Конечно, с палочками Олливандера ручной работы сравниться они не могли, но конкуренции не было и... в общем — у меня все получилось. Только работа спасала меня от тоски но, если честно, с годами я с ней просто сжилась.

Драко души не чаял в сыне, следил за тем, как часто ему меняют подгузники, насколько свеж воздух в его комнате и переживал, стоило малышу проспать на час дольше или меньше положенного. Мы жили его интересами, мы всегда были вместе, мы гуляли за ручку, и маги с завистью оглядывались нам в след, когда мы, молодые и красивые, проходили мимо, а Скорпиус — копия отца — весело угукал на его крепких руках. Никаких тайн и событий, ничего удивительного, сказочного и интересного. У нас, вновь богатых и влиятельных — врагов больше не было.

Со временем я обнаружила, что обросла подружками, как снежный ком. Оказалось, друзей можно найти не только в стенах школы и под шквалом смертельных заклятий. Ими могут стать и мамы знакомых малышей, зазывающие тебя в гости при каждом удобном случае, как Панси; и жены чиновников, у которых я часто подписывала контракты, как Дафна; или даже Флер, любительница изысканной красоты, сбегающая от мужа ко мне в замок потискать Скорпиуса и полюбоваться вычурной стариной.

Секретари и детские колдомедики, продавщицы мясных лавок и дочери аристократов — я всегда была рада видеть всех своих приятельниц, посплетничать с ними и обсудить тяжелую женскую долю. После очередного такого заседания в кафе Флориана, вновь открытом его внуком, я вышла на улицу пьяная от громких разговоров и вдруг поняла, что больше в моей жизни не произойдет ничего интересного.

Наши семейные будни оказались простыми до ужаса. Однако, именно в этой скуке и спорах о том, чем полезнее завтракать — круасаном или овсянкой; в совместном отдыхе у Красного моря, где Драко от переживаний чуть не поседел, бегая за Скорпиусом по магловскому пляжу с полотенцем наперевес и грозя мокрому малышу всеми простудными заболеваниями на свете, позабыв, что мы маги; в бокале вина, выпитого на веранде Малфой-мэнора вечером, под звездами и после того, как все колыбельные сыну были спеты и голоса наши охрипли — в этой скуке все же было счастье.

Письмо Рона, то, в котором он признался, что уговорил мать пойти на мировую, пришло еще в первый день рождения сына. В нем он сказал мне много хороших слов, таких, которых не произнесешь во время мимолетной встречи в Министерстве или салоне мадам Малкин, где дежурные улыбки убивали всякое желание говорить. Парень пожелал счастья не только мне и моему сыну, но и его отцу. Ребенок многодетной семьи — для него не было ничего ценнее в мире, чем дети, и именно Скорпиусу я обязана тем, что один мой друг перестал на меня дуться и вновь им стал.

Вскоре после письма он лично посетил Малфой-мэнор и надарил сыну груду тряпичных кукол, сшитых еще его бабушкой. Драко встретил его приветливо, и они даже выпили больше, чем позволяли приличия. Поддерживая друг друга, поздно ночью, они ввалились в Нору пред ясны очи Джинни, Молли и Поттера, так и не приобретшего собственный дом.

Путано объяснив, кто из них кого провожает, а Рон просто настаивал, что это он Драко домой притащил, ведь нельзя пьяного на дороге бросать, они распрощались. С тех пор наши с ним улыбки утратили сухость и стали по-настоящему честными.

Люциуса Малфоя отпустили во время моей второй беременности. Я пряталась от него в спальне целый день, рыдала, покрывалась пятнами и просто не представляла, как буду жить дальше. Стук в дверь раздался вечером. Драко стучал и раньше, орал на меня не своим голосом и умалял не портить его счастье, выйти и поздороваться, мол, с тех пор не просто вода утекла — океан.

Переваливаясь уточкой, злая и зареванная, я распахнула двери и приготовила в ответ горячую отповедь о памяти, которой не прикажешь. Ею, отповедью, мне пришлось подавиться. На пороге стоял старый, но, что удивительно, живой скелет. Только по вымытым и немного влажным волосам, еще более длинным, чем раньше, я и узнала в нем отца мужа, родного деда Скорпиуса и человека, зря растратившего свою жизнь.

— Не укушу... — прохрипел он и недобро осклабился, обнажив голые десна. — Выходи!

В этом жестком приказе, а вовсе не просьбе, я узнала и бывшего Пожирателя, и властный голос Драко, и даже нотки еще нежного голоса сына. Осознав, что передо мной тот, чьим прямым продолжением является Скорпиус, я содрогнулась. Увидев, что невестка передернула плечами, Люциус сделал шаг назад и посмотрел на меня внимательнее, остановив осмотр на животе.

— Такой уж я и мерзкий?

Слова застряли в горле — получилось только сглотнуть.

— Такой, значит... — он вновь посмотрел на живот. — Кто там?

— Девочка... — прошептала я, прежде откашлялась. — То есть нет, две... две девочки.

— Две? — переспросил он. — Две дочки?!

Я кивнула и положила ладонь на округлость под грудью.

— Драко хотел одну, а будет две... — лепетала я. — Ну, две ведь лучше, чем одна? — разум сковывал страх, и мудрые слова на ум не шли, освободив дорогу глупым.

Старик согнулся и зарыдал, крупные старческие слезы еще не старого мужчины катились по впавшим щекам, словно капли дождя, и с каждой такой слезой я понимала — он боится сильнее. Боится, что его выгонят из родного дома; боится, что внук его никогда не признает; боится гнева жены, не пожелавшей навестить мужа ни разу за шесть лет; и боится меня, ту, которая заняла слишком много места в сердцах его любимых людей.

С его приходом жизнь не изменилась, а стала еще более скучной. В доме появился второй чадолюбивый родственник и Скорпиус оказался зацелован и избалован не только отцом, но и дедом. Здоровье Люциуса подводило, он целыми днями сидел у окна столовой, выходящего в сад, а внук сидел у него на руках. Обычно непоседливый и капризный, с дедом ребенок мог молчать часами, казалось, они делили мысли на двоих и слов им просто не требовалось.

Впрочем, по прошествии недолгого времени, услышав, как Люциус интересуется у домовика, что именно его невестка пожелала видеть на столе за обедом. В озвученном перечне не находит лукового супа, но не заказывает его, а послушно кивает головой, я поняла — замок мой. Люциус совершил чересчур много ошибок и больше никогда не почувствовал себя в Малфой-мэноре, как дома.

Мрачное строение, со множеством лабиринтов в темных закоулков, остроконечными башенками, всем его золотом и шелком ковров, слезами и смехом, что впитали его каменные стены за многовековую историю рода. Все это он вольно или невольно, но еще при жизни передал в пользование своим наследникам — моим детям. Замок перестал слушаться лорда Малфоя, в нем жила уже другая, куда более дружная семья, царило другое время и даже другая хозяйка. Подозвав к себе домовика и шепотом попросив их включить в меню еще и тот противный суп, я все равно знала — старик меня слышит, и этими словами я его не унизила — я ему отомстила.

Однако мстила ему не одна только я. Однажды ночью, будучи уже на сносях и страдая бессонницей, я прокралась в библиотеку первого этажа, тихонько толкнула позолоченную лепнину на створке огромной двери, так же бесшумно вошла, обдумывая, какую именно книгу я буду левитировать с высоких стеллажей, и... чуть-чуть не родила досрочно, испугавшись. В помещении, на зеленом диванчике у камина сидела Нарцисса — по щекам у неё катились слезы, но спина была прямой, словно женщина жердь проглотила, а руки аккуратно сложены на коленях. Понимая, что мне никогда не быть такой аристократкой, не позволит ни кровь, ни моё воспитание, я залюбовалась выдержкой и красотой свекрови.

— Чего застыла, Гермиона? — спросила она, не повернув головы. — Там сквозняк, быстро садись рядом, продует ведь.

Проковыляв к дивану, я позволила Нарциссе мне помочь и повалилась на него.

— Слушайте, вы чего не спите? — я принялась отчитывать женщину. — Я — это понятно, мне в уборной разве что постелить, каждые пять минут встаю... А вы?! Драко мне рассказал, что вы ночами в кресле сидите, он его скрип слышал! — закончила я возмущенно, словно на чистую воду женщину вывела.

Она засмеялась чистым звонким смехом, словно бы и не бабушка вовсе, а так — еще ученица.

— Ты психуешь, девочка моя, если мой сын на работе на двадцать минут задерживается. Ходишь мимо буфетов с поджатыми от беспокойства губами — блеск бокалов проверяешь. Дуешься и бурчишь на него, но умудряешься во все окна выглянуть, во все камины заглянуть — время торопишь. И когда он опаздывает, а ты мне нужна, я уже шесть лет только у них тебя и нахожу. Замечала когда-нибудь за собой?

Нет, разумеется, ничего я за собой не замечала и смутилась.

— И я раньше не замечала, а сейчас ты — как я раньше... — она подошла к камину и невидящим взглядом уставилась на огонь. — Ты любишь Драко, вот так вот судьба над тобой подшутила, ты любишь моего сына... А там, — она указала на дверь, — ночами ходит мой муж, Герми. Копия нашего Драко. Такой же заносчивый педант и упрямый осел! — выкрикнула Нарцисса.

— Драко не... — любая жена должна защищать мужа и данное правило взыграло во мне безо всякого разрешения.

Договорить мне свекровь не дала — остановила улыбкой.

— Ну, порядок ему действительно нравится... — согласилась я. — И костюмы в шкафу только по цвету висят, и принадлежности для письма на кофейном столике три минуты постоять не могут, и спит он в носках даже летом, чтоб не простыть, и меня заставляет...

Улыбались мы уже обе.

— Вот, но ты редко замечаешь, ты любишь. А знаешь, как я не люблю сейчас Люциуса? Как ты сейчас любишь Драко!

В голове сила подобной нелюбви не укладывалась. Ведь сравнив ее со своей любовью к тому, кто приложил усилия не для её завоевания, а как раз наоборот, я от ужаса сначала застыла, а потом схватилась за живот.

Нарцисса присела и положила руку мне на колено, заглянув в глаза.

— Помоги мне, Гермиона.

— Как?!

— Полюби Люциуса.

Вначале мне показалось, что я не расслышала, а затем я крепко разозлилась на ту, которую считала второй матерью. Она не помнит битву в Отделе Тайн? Она не помнит Дамблдора? Она не помнит войну? А я помнила, я помнила высокого Пожирателя в маске и расшитом золотом плаще, просто кричащем о любви к богатству и власти. Седрик погиб на его глазах, на его глазах и с его молчаливого согласия гибли сотни, и среди них были дорогие мне люди!

— Простите — нет.

— Я больше никогда и ничего не сделаю для мужа, Герми... — прошептала она. — И у тебя просто не будет выбора — его любит Драко и будут любить твои дети. Ты не сможешь им запретить.

— Даже если я соглашусь — это же абсурд! Невозможный абсурд!

Чуть не расплакавшись, я поспешила библиотеку покинуть.

— Посмотри в его глаза, Гермиона! — крикнула она мне вслед. — Ты сможешь!

Нарцисса через час сама мне подсунула под дверь какой-то простенький французкий роман, ведь сложные вещи для меня во время беременности — форменное издевательство, и еле слышно поскреблась в дверь, давая понять, что чувствует себя виноватой. Впрочем, за тот разговор я обижалась на неё всего парочку дней, а после — простила.

Она не солгала мне, она вообще не лгала, и я не знаю, могла ли она лгать до той битвы в Хогвартсе, но точно знаю — тогда она любила. Вернувшийся же из Азкабана муж оказался чужим. Злость на него выжгла любовь и, беря с подноса две чашки с чаем, одну она протягивала мне, а вторую оставляла себе, хотя обычно вечерами у камина мы сидели втроем — я, она, и Люциус Малфой. Нарцисса не притворялась ни грамму, устала за все годы служения Темному Лорду, и то была не показная женская обида, скорее, она просто стала свободной.

О разговоре я вскоре забыла, и вспомнила о нем лишь через месяц.

— Гермиона, дорогая, ты не могла бы передать моему мужу, что скрип раскачиваемого им стула расшатывает и мои нервы?

Люциус сидел через один стул от меня, по левую руку, и лениво ковырялся вилкой в тарелке. Закатив глаза от опостылевшей мне роли некоего передаточного звена и уж слишком частого упоминания моего имени за этим столом, я медленно повернула голову к свекру. Это был сигнал, я словно бы показывала: вот, я смотрю на вас, значит, если вы сейчас что-либо произнесете — разговаривать будете не с супругой, а как бы со мной.

— Дорогая невестка, — проскрипел Люциус тоном, опровергающим мою для него ценность, — не могла бы ты передать моей супруге, что всё в этом доме, включая эти стулья и её нервы — моя собственность?

Повернув голову к свекрови, я увидела, что та уже окончила трапезу, успела выпить вина, и не спеша выходит из-за стола. Шурша подолом парчового синего платья, она подошла к мужу и наклонилась над ним.

— Ты ошибаешься, милый, и хорошо это знаешь.

Драко сидел, словно прибитый, так сложно было ему принять — этой семьи больше нет. Я положила свою руку на его и легонько так сжала, успокаивая. Люциус фыркнул и отвернулся, а Драко поднес мою открытую ладонь к губам и поцеловал. Да, той, старой семьи больше не было — зато наша была, есть, и обязательно будет...

— Раньше ты на неё не так смотрел! — свекр сам подливал себе вина и философствовал. — Подружка Поттера, зануда, грязнокровка...

— Отец?

Люциус, казалось, испугался металла в голосе сына.

— Сын? — он попытался добавить в свой сарказма, но не вышло, он все равно боялся.

— Гермиона всегда была... симпатичной. — Муж поставил локти на стол и выглядел довольно грозно. — Это во-первых. Во-вторых — ты хотел верить в чистокровность сильнее, чем она того стоила, и меня научил. В третьих — еще одно плохое слово в адрес моей жены и ты вылетишь из этого дома, он ведь и мой тоже, а Скорпиус услышит весьма занимательную историю о том, как его дед хотел убить его мать раньше и как относится к ней теперь...

— Я не хотел... убивать, — прошептал Люциус, отвернувшись от нас. — Не городи чушь!

— Да? — муж усмехнулся и откинулся на спинку стула. — А как думаешь, кому поверит мой сын — любимому отцу или странному деду?

Откинув от себя вилку, Люциус в первый раз за несколько месяцев в Малфой-мэноре захохотал и обратился ко мне.

— Дражайшая и обожаемая мною невестка... Так хорошо?

— Нормально, отец.

— Так вот, — он продолжил, — давеча ты мне доказывала, что я плохой, а муж хороший. Мне просто любопытно — ты готова повторить ту речь на бис?! Я буду благодарным слушателем!

Сложив руки на груди, а точнее — на громадном животе, я исподлобья смотрела на Драко, признавая правоту свекра — та речь и впрямь была уж слишком жизнерадостной. Конечно, мой муж не был хорошим, и не только потому, что шантажировал родного отца родным сыном, но и по ряду других причин. Он плел интриги в министерстве, всеми силами пытаясь помочь занять важные посты лишь только выгодным друзьям; говорил за спинами магов то, что никогда бы не решился сказать в лицо; не жалел больных котов, за исключением нашего собственного, приобретенного еще в пору юности и разжиревшего благодаря хозяйской кормежке до размеров собаки; лгал аврорам, выгораживая тех, кого не должен был выгораживать — в расчете на благодарность.

Разумеется — он не хороший, и метка на его руке мне говорит об этом каждый день. Кингсли говорил мудрые вещи, интересуясь у Гарри, знает ли он что-то о деяниях Драко в то время, когда тот и знать не знал, где Малфой находится? Однако пусть эта занудная сволочь и не добрая, зато любимая и родная, а Люциус?!

От сложных дум меня отвлек громкий голос мужа.

— Это для белого.

— Кто? — я словно ото сна очнулась и принялась озираться по сторонам. — Где?

— Бокал, — терпеливо объяснял действительно педантичный осел. — Ты пьешь красное вино из бокала для белого. И вообще — ты уже выпила больше трех глотков — это вредно!

— Драко, ты скучный!

— Я? — он ткнул себя в грудь. — Отец, ты слышал?!

— Это абсолютно верное замечание? — он зашуршал газетой. — Разумеется, слышал.

— Ты на её стороне?! — по-детски обиделся муж.

— Ты же сам только что красочно описал, что со мной будет, если я не буду на её стороне! — огрызнулся свекр. — Забыл уже?!

Драко смутился.

— Ну, не всегда же...

— А что, есть какое-то расписание?!

Я улыбнулась, уголки губ Люциуса поползли вверх, он даже кинул на меня понимающий взгляд, и Драко предпочел не нарушать хрупкое перемирие — остался пыхтеть, словно чайник, но больше не возмущался.

— Скучный я... надо же...

Я вновь улыбнулась.

— Родители тоже по миру не шлялись, когда я появился, а сидели дома и воспитывали меня! Правда, отец?!

Люциус только перевернул страницу и сделал вид, что увлечен событиями.

Драко махнул на него рукой и разобиделся на весь белый свет. Мне хотелось погладить его по мягким волосам и прижаться к его широкой груди, чтобы услышать биение дорогого мне сердца. Но логично рассудив, что это сделать я успею в любой момент, внезапно планы поменяла.

— Пошли к Панси, а? — попросила я жалобно. — Альберт прием устраивает, в честь дня рождения предка...

— ... скончавшегося в шестнадцатом веке?! Гермиона, у Ноттов сначала праздник, а потом уже в чью-то честь!

Но я продолжала канючить:

— Но мы давно не виделись...

— Утром что, уже не сегодня?!

— Панси только на минутку забежала, новые фотографии принесла!

— Ты никуда не пойдешь, Герми. Сегодня утром мы ждали схваток, и не дождались, потому что тебе не хочется рожать, тебе хочется к Панси!

Пробурчав что-то нелицеприятное, я надулась.

Драко возвел руки к небу, призывая в свидетели высшие силы.

— Мерлин, верни те времена, когда эти женщины готовы были друг друга убить... Я заплачу!

— Хочу к Панси!

— Хочу пазл!

На минуту Люциус оторвался от чтения и с отеческим беспокойством посмотрел на сына.

— Мне страшно такое произносить, Драко, но, по-моему, в словах твоей супруги есть зерно здравого смысла, а вот в твоих...

— Папа!

И свекр вновь укрылся от проблем под выпуском «Пророка».

Повздыхав, муж на удивление спокойно объяснил:

— Вчера я купил Скорпиусу пазл, он сам попросил. Не магловский, как понимаешь. Он подвижный, нужно успеть положить фрагмент, запечатлеть его, пока собака не скрылась за хозяйкой, солнце не зашло за тучу и всякое такое... — он вздохнул. — Хочу собрать его с тобой и сыном. Что скучного в моем желании?!

— У-у-у... — донеслось из-за газеты.

Разозлившись на свекра за неуважение к сыну, не постеснявшемуся признаться в любви к собственной семье, и завидев Скорпиуса в дверях, я заорала:

— Сынок, мы с папой идем собирать пазл, ты с нами?!

Непонимание в серых глазах малыша заставило меня насторожиться.

— Кого-кого собирать?

Но Драко уже подхватил ребенка на руки, что-то заговорщицки шептал ему на ухо, и направлялся к лестнице.

В детской мы все уселись на пол, я прилегла бочком, чтоб пазл животом не укрыть, и мы остервенело принялись тыкать картонками в подвижные картинки, ругать друг друга за нерасторопность, а пса — за чересчур короткий хвост, запечатлеть который все никак не удавалось. Я догадывалась, что среди нас троих ребенок тот, кто зовется моим мужем, а Скорпиус отцу лишь подыгрывает — ему милей серьезность и шахматные битвы с дедом. С дочками Драко еще наиграется, и в пазл, и в лошадок, и в прятки. Но в тот момент я заглядывала ему в глаза с нежностью и хотела обнять так крепко, чтоб ребра затрещали. Однако чем дольше я смотрела в глаза мужа, тем сильнее мне хотелось заглянуть в глаза сына, я даже его красивое личико к себе указательным пальцем повернула, и тем яснее в моей памяти всплывал ночной разговор со свекровью.

На выходе из столовой, Люциус нас окликнул:

— Эй, голубки, знаете, что я вам скажу?

— Ну? — буркнул муж.

— Вы оба — скучные!

Смех свекра эхом гулял по просторному помещению зала и преследовал нас до комнаты сына.

Насмешливые и пустые от усталости глаза Люциуса, немного отстраненные, бархатные и любимые глаза Драко, светло-серые, хитрые глазки Скорпиуса — это одни и те же глаза одной крови и одного рода. Сердце сжалось, ведь я, наконец, поняла — невозможно любить Драко и Скорпиуса, а глядя на Люциуса — видеть чужого и ненавидеть. Он ведь не чужой, и выйдя замуж, я даже не представляла, что обрекаю себя на подобные муки...

Те ощущения, в тот день, возле того пазла, они меня не обманули — оказались пророческими.

Хотя, магловская наука генетика — и есть одно большое пророчество. Через три дня я родила двух прелестных девочек — Алессию и Сабрин — их появление на свет было таким легким, что мой страх перед родами исчез навсегда. Алессия — копия всех Малфоев, ведь моя кровь пасовала перед генами мужа, но вот Сабрин...

Сердце сжалось, когда я увидела младенца, и оно же мне подсказало — именно я дала продолжение Беллатрикс, именно я позволила ей жить и смело идти по жизни сквозь все грядущие века. Родная тетка мужа оказалась слишком близкой родственницей, а расстояние между ней и дочкой — ничтожным.

Те же большие черные, а вовсе не карие глаза, та же копна иссиня черных волос, острый подбородок с ямочкой, лицо сердечком, упрямый, взрывоопасный характер и любовь к власти во всех её проявлениях. В детстве мы умилялись бойкости дочери, её умению постоять за себя и отнять конфету, которой Алессия не желала с ней делиться, но стоило дочери вырасти, умиление сменилось настоящим ужасом.

Я могла часами рассматривать семейный альбом Нарциссы, и выискивать в нем фотографии её старшей сестры. Мне нужно было найти во внешности Беллы хоть какие-то черты, отличные от черт моей дочери но, увы, я не нашла ни одной. Тот же силуэт, те же тонкие руки, то же лицо и тот же бешеный взгляд человека, уверенного в своей правоте.

Моя любимая дочь распределилась на Слизерин, все годы обучения творила, что хотела, злоупотребляла спиртными напитками, слыла первой красавицей, а на шестом году обучения её имя попало в списки авроров. Уж не знаю откуда, но она узнала всю подноготную движения Пожирателей и восхищалась ролью деда в нем. Казалось, душа Беллатрикс достала меня из могилы и выместила на мне всю свою ненависть, воплотившись в крошке Сабрин. Девочка окончила Хогвартс с трудом, пропустила экзамены и пересдавала их в отделе образования министерства. Причина оказалось простой — учиться мешала беременность. Вскоре после выпуска мы приняли в дом внучку, имени отца которого не знаем до сих пор, хотя, я была уверена, что его имя неинтересно даже Сабрин. Обожая всех своих детей и переживая с ними и горе, и радость, Марту я на дух не переносила. Копия матери, Беллы, всех Блэков — на неё моей любви не хватило.

Сабрин погибла в подворотне Дырявого Котла в возрасте тридцати семи лет, как раз там, где решилась моя судьба. Дочь из любви к опасности зарабатывала нелегальной торговлей темными магическими атрибутами и поплатилась за беспечность. Той ночью в неё пальнули Авадой, стоило ей достать мешок с галеонами. Марте на тот момент исполнилось двадцать, но внучка пережила её не намного и так же, как и мать — оставила после себя дочь. Правда, в подробностях её приключений мне разбираться уже не хотелось.

Однако благодаря именно этим наследницам Блэков я поняла, что меня еще помнят. Поттер — несменный глава аврората — вытаскивал мою дочь и внучку из неприятностей наравне с их отцом и дедом. Пока те были живы, Гарри охранял паршивок, как мог. Старательно вычеркивал знакомые до боли имена из донесений и скрупулезно описывал произошедшее лишь на одной бумаге — в письме к Драко.

На похоронах дочери я не рыдала, слезы закончились уже давно, лишь только переглядывалась с мужем, и вздыхала. Убитый горем Драко говорил, что нельзя не платить за грехи, и Сабрин — его камень. Успокаивая его, я говорила, что мои грехи тоже — вещь не бесплатная, но не говорила, что грех у меня только один — стоит рядом и крепко держит мою руку.

Остальные наши дети выросли в степенных аристократов, красивых, веселых и, по большому счету, добрых людей. После девочек я родила еще одного мальчика — Люциуса — имя ему выбрал отец, и скандалы просто не помогли. Он стал знаменитым художником-портретистом, и пусть никто из семьи не нуждался в деньгах, но фамилия «Малфой», украшающая собой все великие музеи маглов и портреты самых известных магов Британии — это приятно. Скорпиус стал главным Колдомедиком больницы Святого Мунго, автором научных трудов, отцом троих детей и, пусть немного безалаберным, сказалось потакание капризам все его детство, но счастливым человеком. Алессия превратилась в красавицу с тонким станом и широкой душой. Однажды её назначат заместителем директора Хогвартса, а не просто преподавателем Зельеварения, и по моим морщинистым щекам потекут слезы радости. Она выйдет замуж за сына Панси и Тео Нотта, и генеалогическое древо Малфоев расцветет от силы чистоты крови, ценность которой, я хоть и спустя полвека, но все же признала.

Люциус умер вскоре после шестнадцатого дня рождения Скорпи. Я хорошо помню ту ночь — меня разбудил Блейз и слезно попросил помочь. Его маленький сын шести месяцев от роду испугал папашу яркой сыпью и хриплым дыханием. Они гостили в нашем доме часто, гуляка поплатился за свою неразборчивость, и стал отцом-одиночкой. Ребенка ему подарила магла легкого поведения, покинув ребенка под дверью номера в гостинице «Мариот» и скрылась, на прощание оставив сыну лишь букет труднопроизносимых заболеваний.

Баюкая малыша и отпаивая его всяческими настойками, я радовалась своей скучной и благополучной жизни, как школьница. Забини спал, сидя на краю кровати, весь измотанный, несчастный и одинокий. Мне просто не хотелось оставлять его одного. Я не ушла, даже когда нос в спальню друга просунул Драко, беспокоящийся и о нем, и о его отпрыске.

— Как он там? — прогундосил он сонным голосом. — Жар есть?

— Уже нет, а сыпь от него была... спите уже оба!

Драко ушел досыпать, Блейз просто упал и захрапел, а я еще два часа ходила по его комнате и пела колыбельную песню не только младенцу, но и его горемычному папе.

Возвращаясь в свою спальню, я заметила в полуоткрытую дверь спальни свекра, что кровать его пуста, и быстро спустилась в столовую, была уверена — он там сидит, любуется рассветом. Сонная и окоченевшая от сырости, за окном зимний дождь лил уже больше недели, я хотела накричать на Люциуса, становившегося похожим на ребенка: не одевающего тапочки в холод и отказывающегося принимать лекарства, потому что они горькие.

Старик сидел в кресле у окна, немного сгорбившись, и подойдя поближе — я рассвирепела в конец. Люциус натянул на себя не слишком тонкую пижаму, как бывало обычно, а выходной костюм, тот, что носил в бытность моей юности — с высоким воротом, разлетающимися полами, запонками из драгоценных камней и вышивкой золотом по черной плотной ткани. Даже седые жидкие волосы, освещаемые серостью рассвета, казались все такими же белыми и красивыми, как и много лет назад.

Он гулять в такую погоду собрался, визит вежливости нанести хочет, так что ли? А мне потом лечи его дни напролет?! Эгоист!

Я стремительным шагом пересекла помещение, остановилась возле Люциуса и толкнула его в спину, привлекая к себе внимание.

— Люциус, немедленно возвращайтесь в спальню! — грозно произнесла я. — Я туда сейчас прикажу чая ромашкового принести — выпейте весь!

Обычно Люциус хрипло возражал, говорил, что не лей я в чай пару другую горьких зелий покрепче, призванных обеспечить ему здоровье, но способных вызвать только расстройство желудка, он бы пил ромашковый чай пинтами.

В этот раз ответом мне послужила благословенная тишина, о которой я так мечтала, ведь голос свекра казался громким колоколом прошлого, услышав его, я словно падала в воронку воспоминаний о Гарри, Дамблдоре, Сириусе и всех, кого раньше любила.

— Люциус? — я обошла стул, охнула и прикрыла рот рукой, чтобы не закричать. — Люциус?!!

На стуле сидел мертвый Пожиратель, член попечительского совета и заносчивый отец противного хорька. Черты лица мужчины, заостренные болезнью, смягчились, морщины разгладились, проступила давнишняя красота, уголки рта, казалось, насмехались надо мной, такой суетливой и скучной, а открытые глаза смотрели так спокойно, как при жизни просто не могли.

Осознав разумом, но не сердцем, я вновь толкнула его в окаменевшее плечо — одним пальцем.

— Проснитесь, Люциус... — просила я. — Что я детям скажу?

— Он уже не проснется, мама, он давно умер, в полночь.

Я медленно обернулась к столу и на одном из его стульев с высокой спинкой, заметила сгорбленную фигурку Скорпиуса. Сын подобрал ноги, обнял колени и уткнулся в них лицом.

— А ты здесь... давно?

— Он попросил меня с ним посидеть, пока не умрет.

Сердце ухнуло, замерло и вновь начало биться, только с удвоенной силой.

— Почему ты?!

— А кто еще? — резонно поинтересовался подросток и пожал плечами. — Ты всегда мне о нем только хорошее рассказывала, мама. Не хотела, чтобы я на тебя злился на нелюбовь к любимому деду. Ты же у нас хитрая! — он ласково улыбнулся мне в темноту. — Но дедушка мне о себе все рассказал, и даже об отце... ну, в тот год, пока тут этот жил... как его... Темный Лорд.

— Волдеморт, — поправила я. — Не лорд.

Сын послушно кивнул.

— Дед не раскаялся, кстати... — продолжал он раскрывать секреты мертвеца. — Просто жалел, что Риддл вернулся в этот мир психом. Не заладилось там что-то, с воскрешением этим... Говорил, раньше тот просто был очень умным магом, и верили ему почти все чистокровные семьи. Знать его в лицо, и пожать ему руку было честью для половины страны, мама. Мы, Малфои, просто не устояли...

— Риддл был убийцей всю свою жизнь, Скорпи.

— Ну да, был... — опять согласился ребенок. — Кто ж спорит? Я просто хотел сказать, что все равно люблю деда... Ты не сердишься на меня?

Слезы потекли по моему лицу градом, я просто побежала к сыну и обняла его за шею с такой силой, что тот даже запротестовал, испугавшись.

— Ну мам, ну чего ты, в самом деле...

— Глупый, какой же ты глупый... — я отпустила его и села на соседний стул. — Сердиться за любовь? Ты что обо мне думаешь, Скорпи?!

— Маленьким я был похож на отца, сейчас колдографии деда... ну, молодого, их с моими путают.

— Милый, вы все на меня не похожи, но это вовсе не значит, что я должна на вас сердиться. Понимаешь?

— Он тебя любил.

— А? — я на стуле покачнулась. — Кто?!

— Кто-кто... — пробормотал Скорпи. — Он! — и кивнул в сторону трупа. — Просто ему нравилось, когда ты злилась. Когда он чай в цветы выливал, или делал вид, что гулять под дождем собрался, или старые сводки газет при тебе просматривал... те, что про суды над Пожирателями, помнишь? Ты же чуть ногами не топала! И нос у тебя так смешно морщился... Папа становился на твою защиту, прибегала бабушка, все начинали на него кричать, такой бедлам вокруг творился. А ему нравилось! Дед себя тогда живым чувствовал...

Помолчав, я все же уточнила:

— Он что-то сказал перед смертью, да?

— Конечно, сказал, мама. Просил передать папе, что просит прощения у самого дорогого человека на свете. Его жене, что любит её за твердый характер и жизнь, что ты вдохнула в этот дом. Передал еще, чтоб ты не мучила Сабрин, она другой не станет, он знает точно. Алессии — что целовала деда крепче всех. Он не сказал ничего необычного, мам, он сам — обычный.

Когда саркофаг с телом Люциуса накрыли крышкой, и скорбная процессия потянулась в замок, словно вереница черных муравьев — я шла последней. Постоянно оглядывалась на величественный склеп и пугалась собственных мыслей. Мне казалось, лорду Малфою в нем холодно, и жутко нервничала оттого, что больше не могу ему помочь. Я похоронила родного человека, родного не только для моей семьи, но и для меня лично, для моего сердца, и от осознания такой нелепости рыдала в голос..

Первым из нас, учеников великого Дамблдора и главных персонажей старых сказок, покинуть шумную родню решился Рон.

Он ввалился в Малфой-мэнор в приподнятом настроении, бодро застучал тростью по мраморному полу и прошепелявил почти беззубым ртом:

— Ну что? Живем еще? — стукнул Драко этой самой тростью по коленке, выказывая свою доброжелательность, и с тяжелыми вздохами повалился в соседнее с ним кресло. — Эй, малец... как тебя там? Смелее давай!

В дверь несмело протиснулось очкастое чудо лет двенадцати отроду, покрытое веснушками от природы, но румяное не от неё — а стеснения.

— Не боюсь я никого... — промямлил ребенок. — Здрасьте!

— Это кто? — спросил муж. — Твой, что ли?

— Ага, конечно, мой бы уже ползамка вашего развалил и раскопки на развалинах устроил! У моих шило в одном месте... Поттера правнук! — старик засмеялся, но тут же хрипло закашлялся. — Его меня сопровождать отправили, чтоб не свалился где замертво — беспокоятся, черти!

— Проходите, молодой человек, — я улыбнулась. — Хотите конфет, печенья?

Ребенок отрицательно покачал головой.

Рон чуть наклонился к Драко и заговорщицким тоном зашептал:

— Книжек про вас начитался, представляешь? Боится! А я всегда Гермионе говорил, много читать — вредно!

Мы понимающе заулыбались, и пока муж с гостем горячо обсуждали новое зелье Алессии от ревматизма, я подошла к мальчику.

— Как тебя зовут?

— Гарри...

Неудивительно — он как две капли воды был похож на того малыша, которому я как-то починила очки в купе Хогвартс-экспресса.

— В книжках мы не очень хорошие, милый, но это не совсем правда — мы скучные, и никого не убиваем.

Ребенок осмелел и поднял на меня зеленые глаза.

— Твой прадед в детстве был мои лучшим другом, и мы вместе победили Темного Лорда.

— Я знаю...

— Да? Откуда?

— Деда рассказывал, говорил — вы очень храбрая, просто с папой поссорились.

— Какой деда?

— Северус... Он старенький уже, но много рассказывает!

— А ему кто рассказал?

— Как кто? — ребенок удивился. — Прадедушка Гарри, прабабушка Джинни... Мы книжкам не верим, честное слово! — тут он вновь смутился и опустил глаза. — Только они страшные такие, особенно те, где про прабабушку и василиска пишут... — он украдкой бросил взгляд на Драко. — Разное пишут...

Я потрепала мальчика по волосам, была благодарна за теплоту в сердце, родившуюся от его слов. Пусть я уже почти все забыла и сохраняю память о прошлом не в голове, а секретере, где храню колбочки с серебряными нитями моей жизни. Все равно — то, что они не верят книгам и передают память обо мне своим детям... это чудесно.

— Ну ладно, поболтали, и хватит... — с кряхтеньем, но Рон все же выбрался из кресла без посторонней помощи. — Вот! — и сунул в руки Драко черную открытку с витиеватым узором золотом по её краю. — Торжественно приглашаю вас на мои похороны! Дату впишете сами, я еще не совсем в курсе... — он махнул рукой на открывшего рот мужа. — Да ладно тебе, Малфой... — старик скривился. — Все там скоро будем! И знаю я, знаю — на этом мероприятии тысяча любителей старины соберется. Поглазеть! Но вы... — он повернулся ко мне. — Слышишь, Гермиона? Вы должны там в первом ряду стоять, я всех уже предупредил, так что отказ — не принимается!

— Зачем?! — только и смог выговорить муж. — Мы, как ты заметил, Малфои! А я... я вообще...

Рон не дал ему договорить, вновь треснул тростью по коленке, отчего муж явственно застонал, и тихо сказал:

— Ты противный слизеринский хорек, Драко... Куда я без тебя, а?!

Когда за гостем закрылась дверь, муж ошарашенно спросил:

— Что это было?

Грустно улыбнувшись, я ответила:

— Приглашение на смерть...

Рон умер в окружении любящей родни всего через неделю. Его обтянутый кожей череп мертвеца, впалые щеки и землистый цвет лица, все говорило о том — что он просто болел, а потому знал, что жить осталось недолго. Остальные ушли один за другим но, слава Мерлину, приглашений мы больше не получали. На похоронах Уизли я стояла возле пожилого и обрюзгшего Тедди Люпина. Дряблыми, старческими губами он перекатывал во рту зубочистку и смотрел на покойного с неподобающим случаю равнодушием. Посмотрев на сухого и поджарого Гарри, я проследила за его взглядом — он скользил по Тедди, как и мой секунду назад.

Престарелый аврор понимал — как бы мы не храбрились, если труха сыпется уже и с сына Тонкс — нам пора уходить вслед за Роном.

Впрочем, я и Драко, мы пережили всех, но просыпаясь утром, я поворачивала голову и видела полуживого мужа: почти лысого, с отвисшим подбородком, пигментными пятнами по тонкой, словно бумажной коже головы, и понимала — нам уже надоело.

Мы прожили вместе ровно век и два года — срок, по истечении которого ты не просто узнаешь человека, ты становишься его частью и нередко не понимаешь — кто же из нас не любит овсянку?!

Вчера, чудесным майским днем, я была разбужена не солнцем, а душным ароматом роз. Они были повсюду — в корзинах на столах, у выхода из замка, на ступеньках. Домовики сновали по дому и, казалось, готовились к великому торжеству.

Обнаружив Драко в столовой, одетого с иголочки в черный бархатный костюм, со всеми перстнями на пальцах, какие он смог найти, я ясно почувствовала, куда мы идем — и не задала лишних вопросов.

Мы брели по лондонскому погосту, поддерживая друг друга, и еле переставляли ноги в массивных старомодных башмаках. Подол шерстяного платья хлестал меня по костлявым ногам, ветер поднимал не успевшие сгнить за зиму листья, но я решительно шла по тропинке из гравия — любимая и счастливая.

Драко останавливался у могил, подзывал домовика и клал на надгробный камень алую розу. Имена усопших, и друзей, и врагов, и родных — он шепелявил себе под нос, словно заучивал наизусть. То ли вспомнить хотел, то ли никогда не забыть, и хромал себе дальше — к очередному праху.

У могилы Северуса Снейпа мы остановились. Вокруг памятника столпилась целая толпа учеников Хогвартса из разных его факультетов — шла экскурсия. Юные и любознательные, они слушали строгую преподавательницу, открыв рты. Женщина отчаянно жестикулировала и загробным голосом описывала внешний вид Визжащей хижины, где и скончалась столь известная историческая личность.

Заметив нас, она правильно определила возраст, приветливо замахала рукой и прокричала:

— Вы ученики, да? Идите сюда! Расскажите о нем что-нибудь!

Правнучка, все это время тихо шагавшая позади, весело фыркнула.

Упрашивать себя я не дала, вошла в круг почтительно расступившихся детей, набрала в грудь воздуха и начала свое повествование дребезжащим от старости голосом:

— Северус Снейп был Пожирателем. Он хотел им стать в юности, и с гордостью носил метку в молодости! — удивленный шепоток вихрем пронесся над нашими головами. — Но кроме желаний, мечтаний и надежд, на свете есть еще много вещей, над которыми мы просто не властны. В случае моего учителя — это любовь. Впрочем, Северус убил и её, и её мужа, всего парой глупых слов. Не верьте им... — я кивнула на учебники в руках детей. — Другого такого виновного сыскать трудно, а уважаемый мистер Поттер старательно очистил имя зельевара, и Мерлин знает — почему. Профессора стошнило бы на эти страницы, прочти он о своей широкой душе! — парочка особо смелых громко захихикала. — Да, он мог закупорить смерть, не жизнь, но понял это слишком поздно...

Девчушка с конским хвостиком, серьезная не по годам, как и я в её возрасте, решительно вклинилась в паузу и тоном опытного репортера поинтересовалась:

— Каким бы словом вы охарактеризовали личность профессора Снейпа? Не задумывайтесь!

Проразмышляв сто два года, задумываться я, конечно, не стала.

— Сволочь!

Преподаватель побледнела и оглядела лица присутствующих. Она поняла — перебей она меня, её авторитет среди них просто исчезнет, словно и не было. Женщина сжала губы и сцепила на животе руки, но не произнесла ни слова.

Тихое слово произнес только муж.

— И предатель...

Оглянувшись на него, я кивнула.

— Да, и предатель. Он предал не только себя, но и того, кому присягал, и тех, кого любил, и тех, кто ему доверял.

— Но он присягал Волдеморту! — выкрикнул кто-то. — Как можно такого не предать?!

— Не присягать! — рявкнула я.

Однако, выдержав паузу, решила больше не затрагивать сложных тем. Рассказала, как стремительно Северус врывался в класс, как кричал на уроках, вместо того, чтобы преподавать довольно сложную науку, как рисковал собой и отдал жизнь, чтобы родились те, кто сейчас стоит передо мной.

— Но вы же назвали его сволочью? — не сдавалась «репортерша». — Ну как же так?

Ко мне как раз подошла правнучка и ласково потянула за руку, увидела, что испарина на моем лбу — не от жары.

— Пойдем уже, ба... — просила она.

Послушавшись, я пошла, но оглянулась на допытливую девчонку и, все же, ответила:

— Он был великим человеком, а великие люди могут себе позволить быть сволочью!

Мне несмело зааплодировали, но я уже не оглядывалась, шла за мужем к очередной могиле, ведь их еще здесь — тьма.

— А как ваша фамилия? — бросил кто-то мне в спину. — Вы не сказали!

Я услышала, как правнучка живо развернулась на каблучках и прокричала:

— Малфои мы, Малфо-и-и!

Гробовая тишина на кладбище — вещь абсолютно нормальная — но в ту секунду она была особенно тихой.

Первой пришла в себя учительница.

— Дети! — женщина хлопнула в ладоши. — На меня смотрим, на меня! В плане посещение могил жертв Второй войны и семьи Лестрейндж! — кричала она. — Не задерживаемся, времени мало, а впереди нас ждут удивительные истории побед и поражений, безусловно, самого сложного периода в истории и...

Её голос стих вдалеке, а мы набрели на могилу Фреда. Драко обошел её по периметру и стыдливо, но все же отворил калитку, вошел и положил не один цветок, а целый букет. Затем мы смущенно постояли у могилы Беллы, вспоминая покойную дочь и внучку, доковыляли до могилы Гарри, Рона, Джинни, Молли, Артура, Невилла, Полумны, Блейза. С удивлением обнаружили здесь и могилу Финнигана, Томаса, Гойла, не так давно погибшего Джеймса Поттера младшего, Чарли, Билла, Флер, Моуди, Минервы, Флитвика, мадам Помфри, Рудольфуса, Тонкс, Люпина, Лаванды, Чжоу, Кингсли...

— Дедушка... — правнучка ластилась к Драко, подныривая ему под руку. — Ну хватит уже, вы шесть часов ходите, ты устал... — в её больших серых глазах стояли слезы. — Пошли домой, а?

Муж гладил её по тугой пшеничной косе.

— Грета, милая, еще совсем немного, подожди...

— Ты второй инфаркт не переживешь, деда... — она почти плакала. — Я дедушке Скорпи пожалуюсь. Сейчас же аппарирую и позову его! — Грета воспряла духом. — Вот увидишь!

Драко хмыкнул и грустно покачал головой.

— Ты чего, деда?

— Ты еще долго не поймешь, девочка, как отцу странно слышать, что его сын — дед...

Правнучка оглянулась на меня, заулыбалась и обняла Драко. Я подошла к ним, уткнула лицо в плечо мужа, и вот так, обнявшись, мы со спокойной душой покинули кладбище, ведь попросили прощения и попрощались со всеми, чей жизненный путь судьба сплела с нашим.

* * *

За окном шуршала листва, пели птицы, а в приоткрытые ставни врывался сладкий ветер, полный запахов цветущей вишни. Сто два года я вслушивалась в эти звуки, означающие жизнь, но лишь затем, чтобы услышать дыхание Драко. Не стало их только сегодня, ведь всякий шум без этого дыхания — безмолвие.

Муж сложил холодные руки на груди, я протянула к ним свою, дотронулась до части себя, улыбнулась и закрыла глаза навсегда.

Всю свою жизнь Грета любила лишь одну сказку, не ту, что можно прочитать в книгах, а ту, что однажды придумала я сама, поленившись встать с кровати — болели ноги. Сказка о драконе, из лап которого принц спас принцессу, пышной свадьбе вопреки воле могущественного короля — отца принца, и долгом поцелуе новобрачных.

Сказка вышла откровенно скучной, и Грета не засыпала лишь по одной причине, она ждала заветных слов:

«Жили они долго и счастливо, а умерли в один день...»