Hurricane. "Give me a sigh"

Что-то выдернуло ее из беспокойного сна, и, открыв глаза, Гермиона не сразу сообразила, что происходит – полумрак спальни обманывал умиротворением, словно она все еще спала. Робкая луна заглядывала в комнату сквозь полузадернутые синие шторы, такие же старенькие и ветхие, как потертые тканевые обои на стенах. Резной карниз под потолком выглядел весьма нелепо без висящего на нем полога кровати, но тот был слишком пыльным и служил убежищем нескольких пиксей, а потому спустя три дня, проведенных в этом доме, они решили убрать ненужное напоминание былой роскоши.

Одеяло вновь зашевелилось, и Гермиона повернула голову. Гарри дергался во сне и сжимал потными ладонями края простыни, что-то беззвучно шепча сквозь кошмар, наверняка мучивший его не одну минуту. Гермиона потянулась к нему рукой, провела кончиками пальцев по дрожащей скуле, но он лишь сильнее застонал, рукой шаря по постели.

— Эр..мин-на...н-нет, — из его горла вырвался полувсхлип-полухрип, тело чуть выгнулось, и он на мгновение замер, а потом задрожал крупной дрожью. Гермиона чуть охнула и сильнее затеребила его за плечо.

— Гарри, Гарри, проснись!

Он резко распахнул глаза, и некоторое время Гермиона видела до ужаса расширенные зрачки, делавшие его взгляд черным-черным: он все еще пребывал в своем кошмаре.

— Гарри, — снова позвала она, и только тогда он, наконец, проснулся и посмотрел прямо на нее. Несколько долгих ударов сердца Гарри рвано втягивал носом воздух, взгляд его метался по ее лицу, выискивая что-то, понятное только ему, а потом он вдруг с глухим стоном обнял ее, до боли сжимая плечи руками.

— Опять этот сон, да? – поняла Гермиона, шепча куда-то ему в шею. Гарри неуверенно кивнул, затем покачал головой, давая ей новый повод для волнений.

— Что на этот раз? Кто-то еще умер?

Гарри вздохнул, все еще подслеповато разглядывая ее лицо, и опустил глаза.

— Нет, снова ты. Только...

— Только что?

Он поднял на нее раненый взгляд, выглядя сейчас беззащитнее ребенка, поправил выбившуюся прядь ей за ухо – у него дрожали пальцы, словно переживая последствия кошмара.

— Это была не Беллатриса. Это я тебя убил.

— Ты? – глупо переспросила Гермиона, просто не зная, что может еще сказать. Гарри кивнул, прикусывая губу, и она заметила каплю крови на ней – видимо, последствия его беспокойного сна.

— Да. Мечом.

— Мечом? – теперь ее удивление не было выдуманным, она никак не могла понять, что тому было делать в гаррином сне.

— Я пронзил тебя мечом в самое сердце, и ты не сопротивлялась, — объяснил Гарри. – Вернее, ты и не могла. Сначала я тебя обнимал, а потом в моей руке откуда-то взялся меч, и я не знал, что с ним делать, пока ты не отодвинулась и не открылась, вот так, — он лег спиной, раскинул, будто на кресте, руки, не сводя глаз с Гермионы. Она растерянно следила за его действиями.

— И я вонзил меч прямо тебе в сердце, — закончил он, вновь возвращая к ней руки.

— Как это, должно быть, было ужасно, — произнесла Гермиона тихим голосом.

— Ты себе представить не можешь, насколько, — горячо зашептал Гарри, поочередно целуя ее щеки, уши и лоб. – Было так много твоей крови, все мои руки в крови. Я пытался тебя вернуть, но все было бесполезно: ты уже умерла, и самое ужасное – я сам тебя убил. Почему я так сделал?

Он повторил свой вопрос, явно не ожидая ответа, и Гермиона просто позволила ему успокоиться, подставляя лицо и руки нежным поцелуям. Спустя минуту Гарри остановился, заглядывая ей в глаза; он молчал, и Гермионе стало не по себе: его взгляд пронзал буквально насквозь, выискивая в ней тайные мысли, которые она всеми силами старалась закопать глубже.

— Гарри, что такое? – Гермиона надеялась, что голос ее звучит не так жалобно, как ей показалось.

Он покачал головой, выглядя странно печальным и довольным одновременно.

— Что бы я делал, если бы тебя не стало?

Гермиона чуть не поперхнулась от подобного поворота, но постаралась выглядеть более убедительной.

— Я не мертва и умирать не собираюсь, Гарри. Я здесь, с тобой. И ты все еще помнишь, что я тебя люблю?

— Разумеется, — тут же ответил он, целуя ее в висок и опускаясь обратно на подушки. Его руки обвили Гермиону за талию, и она в который раз подивилась, насколько гармонично чувствует себя рядом с ним. И как они не замечали этого раньше?

— Я тебя люблю. – плоско объявил Гарри ей в волосы – дыхание приятно пощекотало макушку. Через пару минут он уже сопел, убаюканный биением двух их сердец.

Гермиона поудобнее устроилась в кольце его рук и закрыла глаза – ночь уходить еще не думала, а потому девушка мысленно молилась спокойному сну.

Спустя два часа весь тихий молчаливый дом проснулся от ее собственных криков.

На этот раз она оказалась не на школьном дворе, куда из раза в раз в ее сне Хагрид приносил тело Гарри, — теперь это был дом на Гриммо 12, и Гермиона лежала на их кровати, раскинув руки. Гарри сидел рядом, смотрел на нее, а в руках у него был меч Годрика Гриффиндора. Она знала, что сейчас произойдет, и отчего-то не сопротивлялась. Но Гарри вдруг развернул меч рукояткой к ней и, все так же не сводя с нее пристального взора, направил острие себе в грудь. Гермиона, как завороженная, следила за медленным погружением стали в плоть – Гарри не издавал ни звука, лицо его было спокойным, и сперва она подумала, что это даже приятно.

Она потянулась к нему, обхватила ладонью холодную рукоятку – Гарри кивнул – и помогла всадить меч до упора. Он улыбнулся, протянул к ней руки, и только тогда Гермиона заметила, что не видит крови. Ни капли.

С застывшей улыбкой на лице Гарри вытянул меч из груди – он был чист и блестел, как раньше. Она коснулась пальцами холодной стали, перевела взгляд на зияющую дыру на теле Гарри. Он смотрел на нее и чего-то ждал. Гермиона крепче ухватилась за рукоять меча, потянула ее на себя из его ослабших рук. И как только меч оказался у нее на коленях, воздух вокруг сгустился, поглощая Гарри с дырой в груди, кровать, на которой она сидела, и всю комнату.

В следующий миг она оказалась на холодном полу в полупустом оружейном зале Малфоев, а ее руки стянули магические цепи, и холодный металл обжигал кожу. Гермиона начала задыхаться, пробовала кричать, но голос пропал, как только одна из молчаливых фигур произнесла заклинание. Они столпились вокруг нее, все в черных мантиях в высоких капюшонах, лиц не видно; блестели только в темноте опасные глаза. Гермиона с ужасом смотрела, как подходят они ближе, окружая ее и не давая возможности убежать, скрыться. Шепотки нарастают, ругательства становятся сильнее, громче.

Гермиона одна, скована по рукам и ногам, не может даже пошевелиться. Холодом бьет ее затхлый воздух в замке, хлыстом по телу обжигают ругательства, кто-то кричит «Грязнокровка!» и оказывается совсем рядом с ней. Лица не разглядеть, но тощие пальцы блестят в темноте, дрожат от нетерпения, касаясь ее шеи. Гермиона кричит, но изо рта не вылетает ни звука, ей остается только дрожать всем телом от холода и отвращения.

Тусклый свет из высоких окон выхватывает из темноты качающиеся фигуры на гобеленах. Тело рвет на части. Ноги онемели. Плакать нет сил, остается только кусать губы, глотая тошноту.

Другая фигура. Капюшона на лице нет, и Гермиона видит, что рядом с ней Гарри. Помоги мне, вытащи меня отсюда! Но он склоняется к ней и жадно припадает к ее шее, оставляя воспаленный след, и Гермиона кричит, выгибаясь всем телом, бьется в истерике, до крови разбивая затекшие запястья. Оружейный зал погружается во мрак.

— Гермиона, проснись! Милая, успокойся!

Она распахнула глаза с судорожным вдохом, выгнулась, словно ее ударили в живот. Влажные дорожки от слез холодили щеки. Гермиона повернулась, чувствуя, как все тело дрожит от страха, и рукой прикоснулась к голой гарриной груди, тут же испуганно отпрянув.

— Гермиона, все хорошо, это я, — прозвучал в предрассветной дымке его успокаивающий шепот, но она помнила его темную фигуру среди других, там, в Малфой-мэноре, и потому дрожала, стараясь отодвинуться подальше от призрачного тепла его тела. Гарри обеспокоенно водил рукой по ее лицу и плечам, мешая отстраниться, и Гермиона снова заплакала.

— Боже, Герм! – не на шутку перепугался он, пальцы запутались в ее волосах. – Милая, я с тобой, ничего не бойся! Я никому не дам тебя обидеть, слышишь?

Она закивала, наконец-то ощущая, что ночной кошмар покидает ее, и позволила ему обнять себя. Гарри резко притянул ее ближе, обхватывая руками за плечи и шею, так сильно, будто хотел вжать в себя. Гермиона расслабилась спустя бесконечно долгое время, спустя миллион ударов их сердец. Гарри молчал, продолжая гладить ее плечи и целовать в макушку.

— Все хорошо, теперь все хорошо.

Она так и не смогла заставить себя признаться ему в своей тщательно скрываемой тайне.

* * *

— Отлично выглядишь, дружище! – зазвенел в дверях голос Рона, и Гарри поднял на него усталые глаза. Рыжий только проснулся – волосы в беспорядке торчали во все стороны, на лице видны складки от подушки, веснушки на носу еще не так заметны.

— И не говори, — выдохнул Поттер, потирая переносицу. Голова гудела, норовя упасть на скрещенные на столе руки, в ушах стоял странный гул. Хотелось завернуться в одеяло по самые уши и забыть про весь мир, таким выжатым он себя чувствовал.

— Опять война снится? – Рон присел к столу, левитируя к себе чашку с горячим чаем.

— Гермионе снятся кошмары, она мечется по кровати и кричит. Следовательно, и я плохо сплю.

Друг кивнул, прихлебывая бодрящий напиток. Вскоре к их маленькой компании присоединилась Луна, и он как-то просиял, встряхнулся и мгновенно стал похож на себя прежнего. Гарри улыбнулся, наблюдая эту картину.

— Ты не беспокойся понапрасну, Гарри, — мягко произнесла Луна, касаясь его руки. – Нам всем просто нужен хороший продолжительный отдых, чтобы прийти в себя и успокоиться. Такие важные события не могли остаться незамеченными для нашей нервной системы и внутреннего мира, поэтому организмам требуется восстановительный период. Вскоре это должно прекратиться, вот увидишь.

— Ты слишком много времени проводишь с Гермионой, — хмыкнул Рон в свою чашку, и Луна улыбнулась, тряхнула кудрявой головой и отошла к кухонному столу, чтобы приготовить себе нехитрый завтрак.

Дверь на кухню тихо отворилась, являя взорам присутствующих рыжую шевелюру Джинни – она и Невилл приехали погостить на Гриммо 12 всего несколько дней назад, но уже успели обзавестись отдельной комнатой в этом доме и неусыпным вниманием миссис Уизли. Гарри приветливо кивнул, и Джинни тоже отметила нездоровый взгляд его глаз, за что получила вымученный вздох. Невилл оказался рядом с подругой через пять минут, и тихую кухню заполнили спокойные мерные голоса.

Гарри закрыл глаза, желая прекращения своей головной боли, но тут же оказался во власти этой мирной атмосферы спокойствия и уюта. Он чувствовал себя настолько обычным, насколько это было возможно, насколько он сам помнил, каково это – быть нормальным человеком. Вот справа Рон передает масленку Невиллу, задевает локтем крышечку у сахарницы, опрокидывает ее, и на полу разбивается стекло. Всеобщий возмущенный вопль «Рональд!» доносится со всех сторон, но Уизли только пожимает плечами, фыркает себе под нос «Ох уж эти нервозники» и чинит все с помощью Репаро. На несколько мгновений утро вновь становится тихим, слышно только, как звенят в чашках ложечки и как хрустит во рту у Гарри крекер с вареньем.

А потом обычное утро вторника взрывается криком со стороны спальни Гарри и Гермионы, и он запоздало вспоминает, что Гермиона так и не спустилась к завтраку, и это было то, чего ему не хватало для полного умиротворения – ее присутствия рядом.

Он вскочил, опрокидывая на пол стул, на котором сидел, и метнулся к дверям и вверх по лестнице, перескакивая через две-три ступеньки, желая мгновенно оказаться в комнате и найти Гермиону.

Спальня была пуста – незастеленная кровать с мятыми простынями молчаливо указывала на отсутствие девушки, а из ванной слышался шум падающей воды. Гарри пересек комнату пятью громадными шагами и, немного замявшись, распахнул дверь примыкающего санузла. Горячий воздух хлынул в лицо, пар застилал глаза; он видел только, как трепыхались шторки душевой кабины.

Гермиона в ночной рубашке сидела на кафельном полу, сжимаясь в комок, из горла вырывались слабые крики. Забытое полотенце валялось рядом, намокая от воды. Гарри сглотнул ком в горле и присел, подавая руку. Девушка дернулась от него, будто он был прокаженным, и вжалась спиной в стену, полностью оказываясь под струей из душа. Она дрожала, сжимая руками плечи, обхватывая живот, поджимая под себя голые ноги.

— Гермиона… — пораженно прошептал Гарри. Было трудно различить что-то из-за горячего пара, но он отчетливо видел, как ей плохо, как истерика одолевает ее и тянет вглубь безумия. Глаза ее метались от его лица к протянутым к ней рукам, и она совсем не замечала, что промокла насквозь.

— Герм, пожалуйста, дай я помогу, — повторил Гарри, касаясь ее напряженных пальцев. Гермиона вдруг зашлась диким криком, спиной ударяясь об кафель, оттолкнула его руки, и тело забило крупной дрожью.

— Нет, не надо! – застонала она, голос сошел на «нет». – Гарри, не надо…

С рвущимся сердцем он подхватил на руки ее безвольное тело, вынес из ванной и аккуратно уложил на кровать, совсем не обращая внимания на то, что она вся мокрая и что ее волосы промочили его футболку насквозь. Гермиона плакала, дергалась и бормотала: «Нет, не надо, пожалуйста, не надо». Гарри чуть не задохнулся, когда она вцепилась в его руку мертвой хваткой и заглянула в глаза. Ее взгляд был почти безумным, зрачки расширены от ужаса, ей хотелось выть, но изо рта вырывался только беззвучный крик, и он видел, что ее скручивает самый настоящий страх.

— Кто-нибудь, — тихо произнес он внезапно осипшим голосом, зная, что его услышат. – Кто-нибудь, принесите ее зелье, оно в ванной на полке.

Участливая ручка Джинни подала ему склянку, пока он пытался уложить Гермиону нормально и отцепить от ворота футболки ее онемевшие пальцы. Она уставилась на него немигающим взором и не видела, совершенно точно не видела ничего и никого вокруг, пребывая только в своем кошмаре. Гарри чуть ли не силой влил в нее порцию зелья, после чего она вмиг ослабела. Руки упали на промокшие простыни.

— Джин, можешь переодеть ее? – Гарри едва ли узнавал собственный голос, таким он был хриплым и неживым. Джинни рядом энергично закивала, и тогда он вышел из комнаты, оставляя с неподвижной Гермионой ее и Луну. Рон ждал за дверью, хмуря лоб, и выглядел очень обеспокоенным, но в разы лучше самого Поттера – тот сейчас сам себе казался вывернутым наизнанку пережитой истерикой подруги. Словно не она, а он бился в судорогах, словно это его одолевали внутренние демоны и рвали на части крики.

— Тебе нужны огневиски, приятель, пойдем, — друг сжал ладонью его плечо и повел вниз по лестнице. Гарри на ватных ногах двигался весьма медленно, то и дело порываясь броситься назад и проверить, что стало с Гермионой. Их спальня молчала, и оставалось надеяться, что девочки справятся без его участия, потому что в данный момент он сомневался, что способен был бы испытать все заново.

В кухне Невилл подал ему стопку, которую Гарри тут же опрокинул, задохнувшись от обжигающего горло жара. Напиток прогрел внутренности, заполняя полупустой желудок пьянящим теплом. Легкость, пробежавшая по телу, достигла воспаленного мозга, вспрыснулся в кровь алкоголь. Стало легче.

— Поправь меня, если я ошибаюсь: с ней такое впервые, так ведь? – неуверенно спросил Рон, ставя рядом с Гарри еще один стул. Он и Невилл уселись напротив, через стол, и внимательно смотрели на него, пока он пытался взять себя в руки и успокоиться.

— Не понимаю, что случилось, — вместо ответа произнес Гарри. – У нее бывали кошмары, да, бывало, что она плакала во сне, кричала. Сегодня ночью ей стало намного хуже. Я не знаю, что ей снилось, она не сказала, только вот так сильно она раньше не боялась. Я проснулся оттого, что она вопила, понимаете? Вопила не своим голосом, — его голос дрогнул, и он плеснул себе еще порцию янтарной жидкости. Рон тоже налил себе стопку, то ли из сочувствия, то ли из солидарности, то ли от напряжения. Невилл покачал головой, но покосился на последние капли огневиски в бутылке, вздохнул, и налил свою порцию.

— Я не знаю, что мне делать.

Сейчас Гарри сам себе казался беззащитнее ребенка, и ему было не стыдно – страшно. Страшно за ту, что лежала беспомощной куклой на их кровати и – теперь он не знал, когда именно – могла в любую секунду опрокинуться обратно в изматывающую всех, и его в частности, истерику. Она была единственным человеком в мире, которому он не мог помочь, как бы ни пытался и какие бы силы для этого не прилагал, хотя хотел этого больше всего остального.

— Может, нужно обратиться в Мунго? – промямлил Невилл себе под нос, и Гарри вскинул голову. Гриффиндорец смотрел на него оленьими глазами, словно ждал, что тот кинется на него с кулаками. – Я понимаю, это радикальные меры, но бабушка говорила, что можно вызвать врача на дом, чтобы тот осмотрел Гермиону и указал диагноз. Ей будет спокойнее, если ты не поведешь ее в больницу. Гарри, ей нужна помощь! – взмолился Невилл, видя, как темнеют гаррины зрачки. – Ты не можешь не признать, что в этой ситуации ты бессилен, и рано или поздно все повернется так, что ты вообще ничем не сможешь ей помочь!

Поттер шумно выдохнул, стискивая пустую стопку. Невилл был прав, даже сейчас, в полупьяном от виски и переживаний состоянии он понимал это. Но Мунго? Врачи? Неужели нет чего-то более мирного, неужели ему придется столкнуть Гермиону с одним из тех людей в белых халатах, что беспристрастно выносят приговор пациентам? Она же не больна! Это война сделала с ней такое! Кто бы остался нормальным после полугода заточения в темницах Малфоев, после того, как столько времени прислуживал Волдеморту против своей воли, видел смерти, пытки и мучения? Да кто вообще мог бы чувствовать себя спокойным, когда на его глазах творилось самое жестокое зло, какое только возможно?

Внезапно Гарри понял, что совершенно не знает, что пережила Гермиона в Малфой-мэноре, хотя во время войны не мог думать ни о чем другом, кроме как о своем незнании обо всех мучительных месяцах, что она провела среди пожирателей. Он твердил себе, словно мантру, что выяснит все до последнего момента, пока они пытались победить, но как только война закончилась, их настигли кошмары и бессонные ночи, и он почему-то позабыл о собственном обещании перед Гермионой и собой.

«Ты скажешь мне. Когда все это закончится, ты мне скажешь, Гермиона. И, клянусь, они ответят за все.» Он вспомнил, что сказал ей в тот далекий март, когда она вытащила его из лап Беллатрисы, и они вдвоем укрылись в палатке на три долгих дня перед тем, как вернуться обратно за Роном. На протяжении месяцев ожидания он мучился и терпел ее молчаливую покорность и смирение, хотя видел, что ее разъедает изнутри горечь. Он и сам ждал, просыпался среди ночи от своих криков, снова и снова переживал во сне мгновения пыток – не своих, Гермионы; ждал момента, когда сможет спросить ее напрямую и получить, наконец, ответы. Жестокое любопытство жгло, не давало покоя, и Гарри сам себе казался чудовищем, раз так жаждал знать подробности ее мучений, но ничто не волновало его больше, чем это.

Почему он предпочел все забыть, как только почувствовал, что они победили? Словно какая-то пелена заволокла его глаза, уверенность в том, что теперь-то им ничего не грозит, и все они могут жить спокойно и так, как хотели, накрыла его и остальных плотным куполом, закрывая от внешнего мира и его проблем. Утопичное счастье так сильно пригрезилось Гарри, что он предпочел не думать ни о чем.

И вот он результат. Гермиона в их комнате заходится истерикой, так что приходится поить ее зельем, к которому он не прибегал с самого окончания войны. Месяц эйфории беззаботности дал свои плоды.

— Гарри? – Рон тронул его за плечо, и он мгновенно ощутил себя на кухне в доме особняке Блэков. Друг смотрел обеспокоенно и настороженно. – Ты стонал. Что случилось?

Гарри пару раз удивленно сморгнул, но Уизли и Невилл не сводили с него взгляда, и ему пришлось признаться, что на некоторое время он выпал из реальности.

— Я не знаю, что… — начал он, потом запнулся и сглотнул ком в пересохшем горле. Озвучить свой вопрос Гарри побоялся, чувствуя, что не сможет передать словами всю свою неуверенность, беспомощность и гнев на себя. Вина поднялась в нем огромной волной и затопила все сожаления.

Он не знает ничего о том, что пережила Гермиона. Он ничего о ней не знает.

— Гарри, что? – спросил Невилл, но Поттер покачал головой. Рон открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут в кухню медленно вошла Джинни.

— Гарри, давай выйдем.

Он вскочил на ноги и быстро пересек небольшую комнату. Рон и Невилл недоуменно смотрели ему вслед.

Джинни топталась в гостиной у потертого старого гобелена – Гермиона так и не нашла способа отцепить его от стены, так сильно он был припечатан туда заклинанием. Рыжая девушка выглядела встревоженной, Гарри отметил бледные щеки и нервозность, с которой она кусала губы.

— Что с ней? – вместо предисловий спросил он, сердце в груди норовило выскочить через горло или ухнуть в пятки.

— Ей плохо, Гарри. Я точно не уверена, но мне кажется, что ее мучают воспоминания. Что-то в прошлом сильно повлияло на ее психику, и она долго подавляла это в себе, а теперь мозг не выдержал, и вот… — Джинни вздохнула, заломила руки – Гарри сильно-сильно сжал пальцы рук, надеясь, что физическая боль заглушит душевную бурю. – Я думаю, она не протянет долго, если будет и дальше топить все в себе. Гарри, ты должен что-то сделать, иначе мы ее потеряем!

Гарри чуть не взвыл и схватился за голову. Глаза Джинни блестели и вот-вот должны были наполниться слезами, но он видел перед собой только выгибающееся в истерике тело Гермионы, и не мог представить себе зрелища хуже. Когда ее пытали, он мог направить свой гнев на ее мучителей, а теперь знал, что в ее состоянии ни виноват никто или виноват он сам. Гарри рухнул на колени, весь сжался и позволил нервной дрожи затопить всего себя.

— Я не знаю… Не знаю, что мне делать, Джин, — затрясся он, обхватывая себя, точно Гермиона недавно, руками за плечи. В груди вместо сердца разрасталась почти забытая черная дыра, поглощая все остальные ощущения, оставляя в теле только полную опустошенность. Он почти забыл это чувство. – Что мне делать?

На этот наивный вопрос не могла бы ответить даже МакГонагалл.

Логическая цепочка, словно сама собой возводящаяся в его пьяном мозгу, привела его к одной идее. Мадам Помфри. Хогвартс. Никаких целителей из Мунго.

Гарри вытер тыльной стороной ладони просочившиеся сквозь плотно сжатые веки слезы и поднялся с пола под ошарашенным взором Джинни.

— Кажется, ты нашел решение? – улыбнулась она, смахивая с его плеч невидимые пылинки. Гарри кивнул. Погляди он на себя со стороны глазами девушки, то увидел бы в своем взгляде решимость, граничащую с чуть-чуть безумством. Но он только стоял, сжимая руки в кулаки, чувствуя, что теперь на месте дыры в нем проклевывается робкая надежда.

В коридоре послышались тихие шуршащие шаги, и в гостиной показалась Луна. Гарри обернулся, кидая на нее вопросительный взгляд, и она кивнула.

Поттер обошел девушек и поднялся по лестнице на второй этаж. Осторожно заглянул в приоткрытую дверь собственной спальни и увидел спящую на постели Гермиону. Девочки переодели ее в чистую футболку – она по комичному стечению обстоятельств оказалась футболкой Гарри – и укрыли одеялом, так что теперь ничто не напоминало о недавней истерике. Гарри прошел к изголовью кровати, замер, не сводя глаз со спящего умиротворенного лица девушки.

На щеке горел немым напоминанием небольшой порез с запекшейся кровью. Он коснулся его одним пальцем, почувствовав тепло под ее кожей, провел вдоль узкой красной полоски, потом, не сдержав порыва, наклонился и поцеловал. Гермиона вздохнула и улыбнулась сквозь сон, словно ощутив его присутствие. Гарри вздохнул, опускаясь перед ней на колени, склонил голову, наощупь находя ее руки и переплетая с ней пальцы.

Как бы он хотел знать, что с ней происходит и как ей помочь.

Гермиона медленно возвращалась в сознание, вслепую идя по шаткому мостику к реальности. В тот момент, когда ощутилось тепло на пальцах, она открыла глаза. Рядом с кроватью на коленях сидел Гарри, и их руки сжимали друг друга так крепко, словно пропади контакт – и они потеряются. Он не заметил ее пробуждения, погруженный в свои тяжелые мысли, и Гермиона позволила себе последить за ним.

Напряженные плечи, сутулая спина; бледное лицо со сведенными к переносице бровями и болезненный взгляд, будто ему было плохо. Гермиона выхватила из полумрака комнаты стиснутые пальцы свободной руки и узкую полоску губ – Гарри отнюдь не выглядел расслабленным.

Она вздохнула, и только тогда он вскинулся, резко поднимая голову, зеленые внимательные глаза мигом окинули ее лицо, фигуру и остановились, почему-то, на губах.

— Привет, — прошептал он, чуть сильнее сжимая на миг ее руку. Гермиона улыбнулась, но Гарри не позволил себе даже намека на радость. Добрый милый Гарри, проявляющий такую трогательную серьезность в попытке позаботиться о ней – Гермиона мгновенно прослезилась, что тоже не ускользнуло от его внимания.

— Плохо? Больно? Герм, не молчи, я сейчас принесу зелье, ты только не беспокойся... – заторопился Гарри, пытаясь подняться на ноги. Гермиона снова улыбнулась, качая головой.

— Нет, глупый, я в порядке, полном. Ты такой симпатичный, Гарри.

Он замер в нелепой позе, вдруг нахмурился, выглядя сейчас до ужаса комично, и опустился обратно на пол, придвигаясь к ней ближе.

— Симпатичный? – переспросил он, брови потерялись в густой шевелюре черных волос. – Герм, тебе нужно зелье. Срочно.

Она не выдержала и рассмеялась, хотя Гарри, по-видимому, ничего смешного в этой ситуации не находил и все еще хмурился, стараясь понять, что творится с его девушкой. Он терпеливо ждал, когда она успокоится, и как только Гермиона замолчала, бросив тихое «Извини», он слабо выдохнул.

— Послушай, милая, ты совершенно не в порядке, — сказал Гарри — она видела, как он тщательно подбирает слова, волнуется и прячет пальцы в собственных волосах. – Я думаю, что...

— Что я сошла с ума? – закончила за него Гермиона, на что он внезапно дернулся.

— Нет, Мерлин, ни в коем случае! – он чуть не схватился за сердце, но этот жест был таким театральным, что Гермиона усомнилась в его словах. – С тобой просто что-то происходит, и мне кажется, что я не справлюсь один. Я уже не справляюсь.

Она заметила, как поникли его плечи, и он чуть вздрогнул, когда ее рука участливо легла на его щеку. Гермиона прекрасно понимала, что он должен был чувствовать, становясь свидетелем ее ужасной истерики, она и сама бы не знала, как себя вести, если бы это Гарри вопил от ужаса и заламывал себе руки, пока она бы беспомощно наблюдала, не в силах помочь. Если Гарри не сошел с ума, слыша ее истошные крики, то он уже герой.

— Что с тобой, Гермиона? – тихо прошептал он, хватая ее руку своей и целуя в чуть влажную ладонь. – Что происходит, скажи мне, я не понимаю...

Она напряглась, и Гарри это почувствовал. Поднял на нее печальный взгляд, покачал головой и дотронулся пальцами до щеки.

Она была совершенно неспособна выразить словами свое состояние и объяснить причины. Не готова говорить не эту тему, хотя повторяла себе изо дня в день, что уж сегодня-то должна поговорить с Гарри и все рассказать! И каждый раз терпела неудачу, едва пытаясь завести разговор. Облечь в слова свое состояние, поведать прошлое казалось ей настолько непреодолимым препятствием, что она из раза в раз отказывалась от этой идеи, хотя понимала, что тянуть бесполезно. Гарри обязан был знать правду, хотя бы потому, что сам открылся ей полностью, доверился, вручил ей все свои тайны. Гермиона знала о нем все, в свою очередь пуская его в свой внутренний мир не дальше вытянутой руки. Она безгранично и безоговорочно доверяла ему всю себя, только вот поведать свои тайны была не готова.

— Что они с тобой делали? – резко спросил Гарри, вскидывая голову. Гермиона ошарашенно переводила взгляд с его лица на его сжатые руки на простынях, и открывала и закрывала рот, не в силах начать говорить. Сейчас она испугалась, что не выдержит его внимательного колючего взгляда, расплачется и все расскажет; и тогда он возненавидит ее хотя бы за что, что так долго скрывала от него правду.

— Что, Гермиона, с тобой делали? – припечатал Гарри, буря в ней дыру размером, по меньшей мере, с кратер вулкана. Она вся вжалась в перину и хотела уже, как маленькая, натянуть одеяло по самые уши, но он перехватил ее руки и сжал в своих, качая головой. – Мне нужно знать. Скажи мне. Что?

Гермиона то ли всхлипнула, то ли резко вздохнула и – сама того не заметила – мелко задрожала. Гарри продолжал давить и настаивать на своем.

— Ты не можешь больше прикрываться войной. Она закончилась. А ты – страдаешь. Скажи мне.

Она закрыла глаза, пытаясь таким образом скрыться от собственной лжи, которая должна была вот-вот сорваться с ее губ. Как же трудно, Мерлин, говорить ему неправду!

— Ты знаешь, что, — просипела она в ладони и сквозь зажмуренные веки почувствовала скорее, чем увидела, как Гарри втянул носом воздух от напряжения. Гермиона быстро продолжила, надеясь, что не сильно перегибает палку. – Ты подслушал мой разговор с Флер в Ракушке! Ты знаешь, что со мной было там!

Казалось, он долго собирался с силами, чтобы произнести следующие слова.

— Пытали? – Гермиона не ответила, и он продолжил, сглотнув ком в горле. – Круциатус? Беллино проклятие?

Когда она кивнула, превозмогая отвращение к самой себе, Гарри выдохнул, но Гермиона видела, как сжимаются пальцы его рук – сильно, наверняка до боли, так что запястья синеют. Ей самой хотелось сейчас заглушить совестливый голос болью, да только она не посмела бы сделать это при Гарри. Господи, что же она тогда за человек, если врет ему?!

Внутренние терзания перекинулись на мучительную память, и Гермиона подумала, что сейчас признаться было бы куда сложнее и только бы все еще больше испортило. «Позже,» — подсказало сердце, и она облегченно выдохнула.

— Больно? – спросил Гарри каким-то странно надтреснутым голосом, и Гермиона подняла на него удивленный взгляд. Он все еще стоял перед ней на коленях в смиренной позе, и она пристыдилась еще и по той причине, что заставила его чувствовать себя виновным.

— Нет, уже нет, милый, — ласковое обращение невольно сорвалось с губ, и она вдруг улыбнулась. Эта домашняя обстановка заставляла всех вести себя немножко иначе, более раскованными и расслабленными – то же коснулось и ее.

— Тебя били? – Гарри все еще гнул свою тему; Гермиона насторожилась: почему ему хочется узнать все с такой доскональной тщательностью?

— Гарри, зачем тебе...

— Просто ответь! – вскинулся он, и Гермиона разозлилась.

— А как, по-твоему, появились синяки на моем теле?! Я же не могла сама столько заработать, пока в мэноре по лестницам бегала из темниц в залы! Они еще мне кости ломали и средневековые пытки применяли, это ты тоже хочешь знать?! – лицо Гарри с каждым ее словом становилось все бледнее, а взгляд мрачнее, больнее, печальнее – но Гермиона не замечала, что делает с ним, полностью отдавшись долго скрываемым внутри эмоциям. – И зелья на мне испытывали, и комбинации проклятий! Утюг разве что не прижигали, но там и без него достаточно развлечений было! Ну, что еще тебе рассказать? Доволен?!

Она выдохнула, смахнув с лица капли сердитых слез, и уставилась на него немигающим взором, коря себя за несдержанность, а его – за жестокое любопытство. В голове мелькнула мысль, что прошлое, как бы они не бежали от него, никогда не оставит их в покое, и когда-нибудь они сами раздавят друг друга взваленной на плечи ношей.

Гарри отшатнулся, руки упали с постели, и он сидел на полу, тяжело переводя дыхание, словно только что пробежал марафон. Его трясло – Гермиона не была уверена, из-за чего конкретно – и сейчас он выглядел таким, каким она помнила его во время войны – раздавленным с сбитым с толку.

— Прости, — выдохнул он, подполз ближе и сильно сжал дрожащие пальцы ее рук. – Прости, я не хотел причинить тебе боль. Я только... Только хочу помочь.

— Гарри, ты не...

— Если бы ты только позволила, подсказала мне, — продолжал он, совершенно ее не услышав. – Я все сделаю, честное слово. Только скажи, что.

Ее глаза вновь наполнились слезами – Гермиона отметила, что слишком много плачет в последнее время – и, упрямо стерев влагу с ресниц, она улыбнулась. Все-таки Гарри – удивительный человек.

— Я знаю. Ты уже делаешь все, что нужно.

А она эгоистичная лгунья.

Гарри не заметил ее душевной драмы, поднялся на ноги и улыбнулся ей, ероша волосы.

— Ты проголодалась? Хочешь, я принесу тебе поесть?

Гермиона кивнула, и он чуть ли не радостно выбежал из комнаты, на ходу зовя Кричера. Домовик все еще жил в этом доме, теперь выполняя свою работу более сносно – сказывалось перевоспитание и раскрытая, наконец, тайна Регулуса Блэка, — но вот доверять ему особо важные поручения Гарри все еще опасался.

Гермиона села в постели, чувствуя, как ломит от недавних судорог тело, и потянулась. Она была одета в мятую серую футболку Гарри, и оттого ей было странно радостно. До этого момента носить вещи своего теперь уже молодого человека казалось Гермионе странным и непривычным, хотя – она мысленно усмехнулась – это добавляло бы домашней теплоты и уюта. Футболка, хоть и была свежевыстиранной, пахла Гарри, его неповторимым ароматом – свежим ветром, слабым солоноватым потом и пряной влажной травой. Так пахла свобода, Гермиона прекрасно помнила именно этот запах, и он был для нее роднее собственного аромата ладоней и волос, притягательнее всех разнообразных запахов зелий, одеколонов, фруктов и цветов. Он был нужнее всего.

— Герм? Все в порядке? – Гарри, вошедший в комнату с подносом в руках, застал ее в странной позе – Гермиона сидела, спрятав ноги в складках одеяла, и втягивала носом воздух через ворот футболки. Она улыбнулась, отпуская растянутую ткань, являя ему потеплевший взгляд.

— Извини, я просто... – она опустила глаза, заметив усмешку на лице Гарри. – Мне просто нравится твой запах.

Он как раз пил воду и поперхнулся самым натуральным образом. Гермиона приподнялась, отнимая у него кружку, он посмотрел на нее, оценил то, в чем она была, и кивнул.

— Я тоже люблю всю тебя, но сомневаюсь, что ты позволишь мне нюхать твою одежду.

Гермиона удивленно хлопала ресницами пару секунд, прежде чем заливисто рассмеяться. Гарри подхватил ее смех.

* * *

Вечером, когда Гермиона спустилась в полутемную гостиную, дом на Гриммо 12 был непривычно тих. Рон и Джинни, гостившие у Гарри неделю, вернулись помогать миссис Уизли, и их возлюбленные тоже не видели поводов оставаться, а потому покрытые сумраком уходящего дня комнаты пустовали. Гермиона поплотнее запахнула халат и прошла в кухню – там возился с кастрюлями Кричер, то и дело роняя что-нибудь на пол – Гарри не было. Девушка съела оставленный с обеда гарнир и вернулась в гостиную, только теперь заметив узкую полоску света, льющую из полуоткрытой двери в кабинет и библиотеку Блэков.

Гарри сидел в широком потертом кресле, перекинув ноги через подлокотник, и был погружен в чтение так глубоко, что не услышал легких шагов Гермионы.

— Ты вновь читаешь? – немного удивленно спросила она, но в голосе звучало тепло. Гарри обернулся к ней и показал на обложку книги, что держал в руках. Брови Гермионы полезли на лоб, и она даже не попыталась скрыть удивления.

— История Хогвартса? Ты серьезно?

— Она странно расслабляет, — пожал он плечами, оставляя в старом фолианте закладку и отправляя его на полку волшебной палочкой. Это была его родная палочка, с пером феникса, что он сломал во время побега из дома Батильды Бэгшот и починил с помощью Старшей палочки. После чего с облегчением и каким-то странным удовлетворением переломил последний Дар смерти. Теперь его остатки лежали, погребенные под руинами старых стен школы.

— Вот уж не подумала бы, что ты будешь читать эту книгу, — усмехнулась Гермиона, возвращаясь из воспоминаний к Гарри, сидящему в кресле и зовущему ее присоединиться. Она присела на край подлокотника, с которого немедленно была пересажена на колени к Поттеру.

— Знаю, странно, — промычал он ей в плечо. – Я и сам удивлен. Но когда-то же надо начинать!

Они рассмеялись и на некоторое время умолкли, слушая тиканье старинных часов с кукушкой. Равномерный стук успокаивал, и Гермиона закрыла глаза, откинулась Гарри на грудь и облегченно выдохнула. Мгновения тишины и спокойствия были так приятны, но так редки, что порой именно их не хватало для полной гармонии.

— Герм, пойдем завтра со мной в Хогвартс? – тихо спросил вдруг Гарри, отрывая ее от вязких, как желе, мыслей. Она открыла сонные глаза и повернула голову.

— Зачем?

Он замялся.

— Я хочу узнать у МакГонагалл, так ли необходимо нам возвращаться в школу и заканчивать седьмой курс.

— Ты же отказался от Аврората? – нахмурилась Гермиона, высвобождаясь из кольца гарриных рук. Он кивнул, впрочем, не выглядя таким уж уверенным.

— Я бы хотел работать в отделе Правозащиты, — неожиданно признался он. Судя по всему, эта мысль посетила его не так давно, и пару дней Гарри обдумывал, прежде чем поделиться ею с Гермионой. Она попыталась пригладить его волосы, представляя его за столом с грудой бумаг – лицо в чернилах, очки съехали на бок, в зубах перо – и улыбнулась.

— Милый, тебе придется много работать с документами. Подписывать, разбираться, искать подвохи, исправлять ошибки и заверять копии. Ты готов к такому?

Гарри покачал головой, но весь вид его говорил о том, что он серьезно настроен.

— Понимаешь, я хочу работать в Аврорате, это желание никуда не делось, — объяснил он, переплетая их пальцы. – Но подвергать свою жизнь опасностям, преследуя остатки пожирателей – не слишком заманчивое и светлое будущее. А вот стоять между преступниками и законом, быть тем, кто выносит приговор и защищает права людей... Мне кажется, я мог бы работать в правозащите. Тем более, что это никак не противоречит моим убеждениям, да и личный опыт мне позволяет. Что скажешь?

Гермиона вздохнула, прикидывая варианты, но пришла к тем же выводам. Гарри глубоко заинтересован в том, чтобы их общество избавилось, наконец, от остатков послевоенной грязи, и в то же время он видит разницу между степенью виновности разных людей. Он четко следует своим принципам и болезненно ощущает несправедливость, и пусть эмоции, бывает, вырываются у него из-под контроля, он заменяет это расчетливой холодностью своих действий в критических ситуациях. Да, пожалуй, он мог бы работать в Правозащите.

— Знаешь, я думаю, это неплохая идея, — улыбнулась Гермиона, видя, как просветлело лицо Гарри.

Он смотрел не нее, и его взгляд скользил по ее лицу, останавливаясь на глазах, выбившихся прядях волос, веснушках на носу и губах, уголках губ, подбородке – и снова на губах. Гермиона наклонилась к нему и легко поцеловала, едва коснувшись чуть влажной кожи, и Гарри не перехватил инициативу, как это бывало ранее.

— Итак, что еще? – спросила Гермиона, так и не дождавшись дальнейших пояснений с его стороны. Гарри весь подобрался, вдруг заинтересовавшись кистями своих рук, а не ею, и девушка поняла, что ее подозрения не беспочвенны.

— Герм, поговори с мадам Помфри, ладно? – сказал он, поднимая взгляд, и она увидела, что там пряталось, на глубине этих пронзительных глаз – настороженность и страх.

— Гарри... – пораженно прошептала она, но юноша перебил, неожиданно сильно сжимая ее руки.

— Пожалуйста, Гермиона, сходи к мадам Помфри! Мы должны знать, с чем имеем дело и как тебе помочь!

— Отчего же сразу меня в Мунго не прописать? – огрызнулась Гермиона, внутренне понимая, что сейчас Гарри прав: ей нужна помощь специалиста. Но обращаться к медикам из отделений для душевнобольных...

— Никаких врачей из Мунго, только наша школьная медсестра, — серьезно ответил Гарри. – Она сможет назначить тебе лекарства, может, какие-то особые зелья для сна и сердечные капли, я не знаю... Ты же доверяешь ей, не так ли?

Гермиона кивнула, чувствуя себя ребенком из-за своей обиды на него, хотя он говорил сущую правду, и только она противилась по причине его излишней опеки.

Это она виновата перед ним, и это ему следовало бы обижаться!

Гермиона прикусила губу, чтобы не взвыть от стыда и отчаяния, но Гарри счел этот жест по-своему.

— Не сердись, Герм. Ты же не станешь отрицать, что помощь медика нам не помешает? Я не хочу, чтобы ты выла от боли каждый раз, когда воспоминания одолевают тебя, не хочу слышать, как ты вопишь от страха по ночам. Это слишком... слишком невыносимо. Ты страдаешь, и я мучаюсь. Так не должно быть.

— Я знаю, Гарри, — сказала Гермиона спустя минуту напряженного молчания. – Хорошо. Завтра же схожу к ней.

Он облегченно выдохнул, прижимая ее ближе на пару мгновений. Гермиона вдохнула запах его одеколона – море, свежая листва и чуть-чуть пряной нотки – и окончательно расслабилась. Гарри перебирал пальцами ее волосы и тоже дышал ею.

— Пойдем спать, — сказал он, поднялся, поднимая вместе с собой и ее тоже, и понес в спальню. Гермиона улыбнулась – в груди приятно стучало немного взволнованное сердце.

Рядом с ним мир рождался заново.