Это долина умирающих звезд

Здесь нету глаз,

В этой долине мертвых звезд.

Т.С. Элиот, «Полые люди»

Внезапно ворвавшийся в комнату свет больно режет глаза.

Я поворачиваюсь на диване, и последний выпуск объемного Британского Журнала по Фармагербологии падает на пол с глухим стуком. Моя жена отворачивается от окна, ее рука придерживает бархатную штору. Она смотрит на меня внимательно, как делала это на протяжении последних четырех месяцев.

— Я в порядке, — говорю я хриплым голосом. Пытаюсь сесть, но я устал и ослаб. Максимум, что я могу сделать, это напрячься изо всех сил, чтобы наполовину приподняться, а затем Астория подходит сзади и засовывает подушку мне за спину.

Она садится на оттоманку рядом с моим диваном, длинные ноги аккуратно скрещены в лодыжках, темно-красная юбка едва выше колен. Ее прохладные пальцы легко касаются моего лба, когда она откидывает мои светлые волосы назад.

— Ты выглядишь не очень, — тихо говорит она.

Полуденное солнце, пробиваясь сквозь виноградные лозы, наполовину закрывающие застекленные окна, отбрасывает на пол зеленые блики.

— Как долго я спал?

— Два часа, — говорит Астория. – Может быть, немного больше.

Я киваю. От этого небольшого движения голова болит больше, чем обычно. Сегодня был один из трудных дней; я понял это с того момента, как спустил ноги с кровати этим утром и был застигнут волной головокружения.

Мои веки трепещут и опускаются. Мягкое поглаживание руки Астории по моим волосам успокаивает. Головная боль слегка отступает.

Я почти засыпаю снова, когда Астория заговаривает, и ее голос безмятежен.

— Завтра прибудет специалист, — говорит она. – Из Бадена.

— Немцы, — бормочу я. – Никто из них ни черта не знает.

Астория ничего не говорит. Я открываю глаза. Ее волосы сияют золотым ореолом в солнечном свете.

Я прикасаюсь к ее щеке.

— Они не помогут.

— И все-таки, — она ловит мою руку, ее пальцы сжимают костлявое запястье. Она прижимается губами к худым пальцам. – Я хочу, чтобы он осмотрел тебя.

Нет смысла спорить. Начиная с февраля, после рассмотрения моего случая, Астория настаивала, меняя одного целителя на другого. Как только мы перепробовали моих коллег в Мунго, она начала шествие по Континенту, выискивая тех, кто мог иметь какой-либо интерес к диагностированию магических болезней. Я не решался ей сказать, чтобы она остановилась. Я знаю, что происходит с моим телом, даже если другие этого не видят. Я чувствую эту, нарастающую медленно, но верно, слабость изнутри, по мере того как один приступ за другим отправляет меня в конвульсиях на пол.

Когда-то я был в ужасе. Кажется, что вечность назад. Теперь я жалею только о том, что не доживу до того момента, чтобы увидеть, как мой сын сдает СОВ.

— Сколько дней? – спрашиваю я.

Астория понимает, что я имею в виду.

— Еще два, — говорит она. – Экспресс прибудет в субботу, — она колеблется, проводя кончиком пальца по моей брови. – Твоя мать и я встретим его на Кинг-Кросс.

Скорпиус знает о моей болезни; мы оба решили не скрывать это от него. Но только на пасхальных каникулах он понял это до конца. Он влетел в мою комнату, как может влететь двенадцатилетний мальчик, стуча ботинками по полированному паркету, а затем остановился рядом с моей постелью и его глаза сузились. Он провел остаток недели со мной, лежа рядом, читая мне, рассказывал мне истории о Хогвартсе и Поттере, которого он называет другом, и смеялся над моим описанием отца юного Альбуса Северуса, когда тот сам еще был мальчиком.

Я скучаю по сыну. Я решил продержаться все лето, и намерен выползти из своей постели. Последнее воспоминание моего мальчика об отце не будет, как о беспомощном инвалиде, или будь я проклят. Эльфы ходят со мной по саду каждый день, следуя позади, когда я заставляю себя пройти несколько шагов. Там внизу есть река, чистая и холодная, с косяками форели. Я сделаю это прежде, чем Скорпиус вернется домой, говорю я себе, и во второй половине дня мы пойдем туда вместе, сядем на берегу с удочками и червями, в ожидании добычи, как делали отец и я ленивыми летними днями, до того, как начались неприятности.

Мой отец ушел три года назад. У него случился сердечный приступ. У мужчин из рода Малфоев смертность в раннем возрасте еще больше, чем у Блэков, и сочетание этих двух линий во мне гарантирует короткую жизнь. Я надеялся дотянуть хотя бы до сорока.

Астория встает и подходит к буфету. Она берет графин воды с полки и наливает стакан, потом извлекает из ящика флакон. Я смотрю, как она добавляет две капли на полный стакан. Противосудорожное зелье, одно из трех предписанных мне, и ни черта ни одно из них не приносит никакой пользы. Мы делаем вид, что все по-прежнему, и я улыбаюсь ей, когда она протягивает мне лекарство.

— Ты будешь обедать? – спрашивает она.

— Я попробую, — говорю я поверх стакана. У меня пропал аппетит в последние несколько недель. Целители не определили, что это — один из симптомов моей болезни или же побочный результат зелий. От еды, по большей части, меня тошнит, и я могу есть только мягкую пищу. Я похудел в последнее время. Очень сильно. Я никогда не был крупным, но сейчас не могу смотреть на себя в зеркало. Бледная кожа горла изуродована розовой сыпью, рассыпанной от ключицы до уха. Панси оставалась на прошлой неделе с дочерью, моей крестницей, на ночевку. Виолетта заплакала, увидев меня. Найдется мало вещей более деморализующих, чем слезы восьмилетней девочки; ее мать едва ли держалась лучше.

Худшая часть смерти – страдания и скорбь тех, кто любит меня.

Астория забирает у меня пустой стакан, и я откидываюсь на подушку. Ее губы прикасаются к залысине, которая совершенно потрясла меня своим неожиданным появлением в прошлом году. Сейчас это кажется неважным.

— Поспи, — шепчет она.

Я повинуюсь.

* * *

Я нахожусь в саду, когда прибывает специалист из Германии. Ниппи оставил меня в моем любимом уголке, на удивительно удобной деревянной скамье, изогнувшейся вокруг гигантского дуба. Розы перевешиваются через каменную стену напротив меня, ярко-розовые, оранжевые и белые, с темно-зелеными листьями. Их запах разливается в воздухе, сладкий, но не приторный.

Этот дом является небольшим по меркам Малфоев, только три этажа, с остроконечной черепичной крышей и множеством фронтонов. Он принадлежал брату дедушки Абраксаса, Перси: в уютном маленьком Дорсете хорошо отдохнуть от забот Лондона и от Мэнора. Сейчас я полностью понимаю это желание двоюродного деда. Как бы я ни любил мой родной дом, теперь он холоден и пуст. Когда я заболел, и стало очевидно, что меня не были готовы лечить, Астория настояла на том, чтобы мы поселились здесь; она была уверена, что это поднимет мое настроение. Моя супруга не ошиблась. У меня остались самые теплые воспоминания из детства о восхитительных выходных, которые я проводил здесь весной и летом. «Зеленый Аспид» был единственным местом, где Люциус Малфой мог – и так и было, я полагаю – оставить высокомерное, жесткое поведение и быть просто моим отцом.

Я благодарен моей жене за то, что она привезла меня сюда. Честно говоря, у меня нет желания разделить смертный одр моего отца. Достаточно того, что я буду похоронен рядом с ним.

— Драко, — зовет Астория от дверей оранжереи. Я слышу, как хрустит белый галечный гравий под ее туфлями, прежде чем она показывается из-за поворота.

Сначала я вижу темноволосую фигуру у нее за спиной, его аккуратную темную мантию, как у викария. Она, конечно, не могла сделать это специально – Астория способна на многое, но она ни разу не жестока. И все же это не может быть никто другой. Он легко узнаваем. Мой желудок болезненно скручивается.

— Мистер Малфой, — спокойно говорит Северус.

Я обертываю халат плотнее вокруг худого тела, пальцы дрожат, когда я затягиваю узел на скользком поясе. Мои глаза прикованы к Астории; она избегает моего взгляда, румянец распространяется по ее щекам. Она знает, что сейчас дрожь в моих руках вызвана не болезнью.

Она знает о Северусе.

Я не видел его, наверное, лет пятнадцать. Я был молод и глуп тогда, мне едва исполнилось двадцать три. В течение двух лет я был его учеником, постигая тонкости фармакологического зельеварения. Обучение было бесповоротно прекращено в ту ночь, когда я поцеловал его.

Не знаю, о чем я думал, когда делал это. В то время я пытался выдать это за момент безумия, вызванного тридцатишестичасовой работой в лаборатории без сна. Он только посмотрел на меня с непроницаемым лицом и сказал, что наше сотрудничество завершено.

Не то, чтобы он бросил меня на улице. На следующий день я оказался в лаборатории Мунго в помощниках у Ю. А. Уиникуса. Юэн был моим наставником с тех пор, и после его ухода в отставку два года назад, я был назначен на должность старшего фарма-зельедела.

Я скучаю по прохладной тишине моей лаборатории, тихому бульканью котлов в углу, противоречивому аромату дезинфицирующих средств и крови. Это небольшая вотчина в политической структуре Мунго, но до моей болезни я управлял ей железной рукой. Она была одной из областей моей жизни, которой я был доволен полностью.

— Северус, — говорю я, наконец, поднимаясь на ноги. Я молюсь, чтобы мое тело не изменило мне в этот момент. Какие-то божества наверху слышат меня, и я только едва качаюсь. – Я не знал, что ты занимаешься курсами исцеления.

Он изучает меня зорким глазом диагноста.

— Не таким образом, как ты предполагаешь, — на мой вопросительный взгляд он пожимает покатыми плечами. – Мои исследования в последние годы сосредоточились на нейромагических расстройствах. Я собрал скромную коллекцию специализированных знаний.

— Я объяснила про твои припадки, — говорит Астория. Она крутит обручальное кольцо, как всегда делает, когда нервничает. – Северус думает, что должен обследовать тебя.

— Потому что, конечно, ты найдешь то, что все остальные пропустили.

Северус смотрит на меня, не мигая.

— Подобное, как известно, происходит.

— Пожалуйста, Драко, — говорит Астория. Усталая озабоченность и беспокойство в ее голосе очевидны.

У меня нет сил с ней бороться. Эта болезнь взяла слишком много от нас обоих. Мой взгляд падает на чемодан в руке.

– Ты останешься на ночь?

— По моей просьбе, — Астория одаривает меня взглядом, не терпящим никаких возражений. Она поднимает подбородок.

Я пытаюсь подавить свое раздражение к ней. Она просто делает то, что считает нужным, несмотря на то, что знает о моих чувствах.

— Моя лаборатория потом. Я уверен, Ниппи или Астория будут более, чем счастливы сначала показать тебе твою комнату.

Они оба молчат, когда я прохожу мимо них по гравийной дорожке медленными и неравномерными шагами. Я жестко держу свои плечи, моя спина прямая. Не имеет значения, насколько болезненна такая поза. Хотя это может быть бесполезно, но будь я проклят, если я добровольно позволю Северусу увидеть меня слабым.

* * *

Он объявляет о своем присутствии двумя решительными ударами, стучась в дверь моей лаборатории, и входит, не дожидаясь моего разрешения.

Я сижу у стола, пытаясь подавить быстрорастущее раздражение. Ему понадобилось двадцать минут, чтобы спуститься вниз по лестнице, и я совершенно уверен, что он тянет время для каких-то своих целей. Ублюдок.

— Прошло довольно много лет с тех пор, как я был здесь, — говорит Северус, закрыв за собой дверь. Он с любопытством оглядывается вокруг. – Когда-то это была кладовая, насколько я помню.

— Да, — мой голос срывающийся и резкий. – Я расширил ее после того, как умер отец.

Северус просто смотрит на меня, его глаза темные и нечитаемые.

— Мои соболезнования, — он ставит небольшую сумку на стол и начинает ее распаковывать, расставляя флакончики – часть пустые, другие наполнены жидкостями разных цветов.

— Ты не обеспокоился тем, чтобы прийти на похороны.

— Не думаю, что мне были бы рады, — он достает неглубокую чашу, сверкающую белизной фарфора. – Люциус так и не простил меня за мое предательство.

Я смотрю на него.

— Ты имеешь в виду, на войне.

Он кивает и не смотрит мне в глаза. Вместо этого он берет меня за руку, прижимая теплые пальцы к моему запястью, и считает пульс. Я подавляю дрожь. Он продолжает через некоторое время.

— Он составил свое мнение, совершенно ясное впоследствии.

Я вижу изгибающийся шрам от укуса Нагайны чуть выше его высокого белого воротничка. Он побледнел за эти годы – не розовый и блестящий, а сморщенный. Теперь это просто безобразный узел пострадавшей кожи, только немного светлее, чем оливковая кожа горла.

— Он не возражал против моего обучения с тобой, — говорю я, наконец.

Северус не отвечает. Он оставляет мою руку и достает маленький блокнот и перо.

— Из того, что Астория говорила мне, твои припадки достаточно часты – раз в несколько дней?

— По меньшей мере, — я смотрю, как его перо царапает пергамент. – На прошлой неделе без них не обошлось ни дня.

Он смотрит на меня.

— Какое-нибудь необычное поведение? Физическое напряжение?

— Нет, — я распрямляю руку на истертой деревянной столешнице. Скорпиус был зачат здесь – по крайней мере, я предпочитаю в это верить. Астория же думает, что я сумасшедший. Хотя я не помню ее возражений, когда она потащила меня на стол. – Но я обеспокоен больше обычного.

— Чем?

Я одариваю его скептическим взглядом.

— Как ты думаешь, Северус? Я не дурак, и хотя я, возможно, не профессиональный целитель, я работал в Мунго достаточно долго, чтобы знать признаки. Никто не знает, что случилось со мной, и мое тело отказывает, — мой голос повышается. – Все они могут определить, что у меня присутствует какой-то вторичный васкулит(1), но они не представляют, что является его основной причиной. Сейчас они беспокоятся о моих почках, и тема диализной магии стала подниматься все чаще в последние дни…

— Успокойся, — его голос не потерял лекционных командных нот. Я умолкаю, тяжело дыша. Я даже не понял, что говорил на повышенных тонах.

Пальцы Северуса касаются моего подбородка, слегка наклоняя мою голову то в одну, то в другую сторону. Я морщусь, когда он прижимает их к моему горлу.

— Так больно.

Он поднимает бровь.

— Боль резкая или тупая?

— Тупая, — я колеблюсь. – У меня было онемение участка левой руки. Оно зачастую чередуется с покалыванием.

Северус берет меня за руку, поворачивает ее нежно, его пальцы скользят по моей коже. Я облизываю нижнюю губу, стараясь не вырваться. Он по-прежнему заставляет меня чувствовать. Я никогда не был доволен до такой степени, хотя, к счастью, я слишком слаб, чтобы отобразить наиболее очевидные признаки.

Когда он оставляет мою руку в покое, я не знаю, рад я или разочарован.

— Твоя рубашка, — говорит он.

Я не хочу снимать ее. Он поворачивается, чтобы отойти, и его волосы в такт шагам скользят по щекам. Они все еще черные, но в них уже есть серо-стальные пряди и свет из маленького окна заставляет их блестеть.

Пуговицы на рубашке ощущаются слишком маленькими. Я вожусь с ними, наконец распахиваю эту проклятую вещь, и когда я делаю это, он оглядывается на меня, и его глаза холодно оценивают.

Мурашки поднимаются по предплечьям. Я говорю себе, что здесь просто прохладно.

— Твоя жена, кажется, преданна тебе, — говорит Северус. Одна его рука обвивается вокруг моей руки, поднимая ее, а другая проскальзывает под ней. Чувствую кожей, какие теплые у него пальцы.

— Она, безусловно, производит такое впечатление, — я чувствую вину за резкие слова. Астория осталась со мной, когда имела полное право уйти, и я чертовски хорошо знаю это. Я сжимаю губы, злясь на себя, сердясь на нее, каким бы иррациональным это чувство не было. Иногда я думаю, что было бы легче, если бы она просто ушла, когда у нее была возможность. К счастью, я полагаю, Астория – в отличие от меня – изготовлена из более прочного нравственного волокна. Когда пришла моя болезнь, когда мы поняли, насколько она тяжела, стыд, и расстояние, и секреты, которые съедали наш брак, не имели для нее значения. Ее сестра сказала ей, что она сумасшедшая, учитывая сложившиеся обстоятельства. Астория рассмеялась ей в лицо. Я был отцом ее сына, сказала она, и она не собирается отказываться от меня – не тогда, когда я болен, по крайней мере.

Чертовы райвенкловцы.

— Все сложно, — говорю я, наконец.

Северус просто поднимает бровь и передвигается, чтобы осмотреть другую мою руку.

Я не смотрю на него.

— Мы хотели развестись, — я смотрю на железный крюк, вделанный глубоко в стену напротив меня. Тяжелый котел когда-то висел на нем – давно, когда у меня была энергия, чтобы часами стоять у источника тепла и пара, ожидая, когда зелье закипит, примет правильный оттенок, прежде чем я сниму его с огня. – До… — я замолкаю, делая слабый жест.

— Ох, — Северус застывает на мгновение перед тем, как его пальцы перемещаются через мое плечо к широкой полосе сыпи на горле. Он мягко исследует его, и я морщусь. Он игнорирует меня, его пальцы легко скользят по всей поверхности поврежденной кожи.

— Это не обнародовано, — уже почти с облегчением говорю эти слова. – Мама знает. И Скорпиус, — я запрокидываю голову назад, когда его руки нажимают на мою челюсть. – В основном, это была дружба. Просто… — я не хочу признать правду. Ничего не может быть после того, как ваша жена сообщает вам, что она совершенно уверена, что вы больше заинтересованы в члене в вашей заднице, чем в ней, когда она раздвигает ноги для вас. Я облизываю нижнюю губу. – Это было к лучшему.

Северус снова пишет в своем блокноте.

— И все же она здесь.

— Мой первый приступ был в кабинете адвоката, — в ответ на его пытливый взгляд я вздыхаю. – Да. Каждый целитель, которого я видел, предполагал, что это было вызвано стрессом, — я закрываю глаза. Я все еще чувствую ужасный крен моего тела в тот день; неожиданные сюрреалистические волны, достигшие вершины, безо всякого предупреждения сбросили меня со стула на пол биться в конвульсиях в офисе у МакМерто. Я даже не знал о ведьмомедицинских службах скорой помощи, которые доставили меня в Мунго.

Я тяжело сглатываю и с трепетом открываю глаза.

Северус просто смотрит на меня. Непостижимый, как всегда.

— Мама не может ухаживать за мной, — говорю я через некоторое время. – Она не обладает спокойным темпераментом, и даже если бы он и был, с тех пор, как отца не стало… — я замолкаю.

— Твоя жена осталась, — с помощью циркуля он измеряет поражение на моей груди, прямо под слабыми следами шрамов, которые подарил мне Поттер на шестом курсе. Он хмурится.

— На данный момент, — я спокойно смотрю на него. – Это ненадолго, — короткий срок моей болезни — единственный подарок, который я могу дать Астории. В конце концов, она была вынуждена мириться годами со мной, печалью и скрытыми – и не очень – делами, так что, по крайней мере, моя смерть не будет для нее слишком выматывающей. По крайней мере, я смогу избавить ее от сильной боли.

Северус просто сопит.

— Посмотрим, — он пишет каракули в блокноте, а затем колеблется. – Брюки.

Я соскальзываю с кресла и расстегиваю ремень.— Это необходимо?

В ответ получаю его фирменный взгляд. Я выскальзываю из брюк, вешая их на спинку стула. Я отчаянно хотел видеть его своим… как давно это было. Какая ирония, что он, наконец, будет рядом, но совсем не так, как я фантазировал.

Он молчит, заканчивая осматривать меня.

Я тяжело опираюсь на табурет для баланса, уставившись в стену над его головой, в то время, как он садится на корточки, осторожно исследуя пятнистую фиолетовую сыпь на моих голенях. Я даю отпор волне унижения. В конце концов, его вряд ли волнует, каким ужасным и отвратительным стало мое тело.

Северус встает. Он моет руки в раковине в углу и осушает их полотенцем.

— Сколько стоунов(2) ты потерял? – спрашивает он, не оборачиваясь.

— Почти два.

— И сколько же ты весил раньше?

Я медлю, потом снова подтягиваю брюки.

— Двенадцать. Или около того.

Он смотрит на меня.

— Больше или меньше?

— Меньше, — я застегиваю ремень.

Северус идет обратно к столу. Он берет фарфоровую чашу и палочку.

— И в тебе шесть футов, так?

Я киваю. Его взгляд укоризненный.

— Я ем, — говорю я, защищаясь.

— Как часто?

— Ты говоришь, как Астория, — в моем голосе слышится раздражение. Мне все равно. Он поднимает бровь, и я вздыхаю. – Когда меня не тошнит.

— Что бывает слишком уж часто, я полагаю, — Северус берет меня за руку. – Не двигайся, — он быстро бросает на мою кожу Диффиндо. Я шиплю. Выступает кровь, и он левитирует снизу чашу, собирая небольшое количество. – Ты слишком худой.

Я ничего не говорю. Он прижимает кусок марли к разрезу, толкает мою руку повыше и отставляет в сторону посудину. Одно движение палочки и кожа срастается. Я смотрю, как осторожно он переливает кровь в стеклянный сосуд.

— Я делал анализ крови у всех известных целителей, которые работали со мной, — говорю я сухо. – Я сомневаюсь, что ты найдешь что-нибудь новое.

Северус закрывает колпачок флакона, прижимая наконечник палочки к мягкому воску. Чары оставляют небольшое углубление в форме серпантина.

— Скорее всего, нет, — он отставляет его в сторону. – Астория говорила мне, что твоя лаборатория здесь оборудована на одном уровне с медицинской лабораторией.

— Приблизительно, — я оглядываю маленькую комнату. – Я работал здесь до Мунго.

— Хорошо, — Северус берет пузырек, наполненный темно-фиолетовой жидкостью, и встряхивает его. – Я не забочусь о противосудорожном, так как его у тебя достаточно, — он открывает флакончик и наливает немного в крышечку.

Это горько, как слегка застарелый шоколад. Я отдаю крышку обратно. Слабая дрожь в руках – постоянная в течение последних двух недель – отступает. Северус выглядит довольным собой.

— Мое собственное изобретение, — говорит он, закрывая флакон. Потом протягивает его мне. – Для начала начнем с одного раза в день, — он записывает дозу в свой блокнот.

— А что в нем?

Он смотрит на меня, его перо по-прежнему царапает бумагу.

— Ты не захочешь знать, поверь мне.

Я хмуро гляжу на него.

— А мне кажется, наоборот.

— Шлемник, синяя вербена и дикая морковь, — говорит он через мгновение.

— Занятно, — я прокручиваю список. – Я полагаю, ты имеешь в виду Американский шлемник.

— Конечно. И мне не нужно описывать его качества нервного тоника или спазмолитика. Это немного совмещается с женьшенем для лучшего эффекта. Синяя вербена хорошо известна, как противоэпилептическое, конечно, в сложных случаях. И даже Диоскорид(3) описывал Carrota sativa как спазмолитическое.

— Здесь также есть Ангелика(4), — говорю я, чувствуя эфирный вкус на языке.

— Да, есть, она нужна в пищеварительных целях. Если ты не умрешь, прежде чем я уеду, я оставлю тебе готовую формулу.

Как ни странно, его грубоватая откровенность меня радует. Я устал быть изнеженным целителями и семьей. Слабая улыбка кривит мои губы и Северус, не двигаясь, наблюдает за мной. Краска заливает мое лицо и шею. Он отводит взгляд.

— Одевайся.

Я не совсем уверен, что думать. Тянусь к моей рубашке, влезаю в рукава, но оставляю ее расстегнутой. Северус устанавливает свое оборудование на рабочий стол.

— Мне потребуется день, чтобы проверить твою кровь, — говорит он, не поднимая глаз. – Я полагаю, ты не будешь возражать, если я воспользуюсь этой комнатой?

— Как тебе будет угодно, — я встаю, и тут меня настигает знакомая волна головокружения, заставляющая схватиться за стул. – Черт, — говорю я, и я слышу, как Северус кричит Астории, руки протягиваются ко мне, я падаю, мое тело скручивает судорогой, отправляя в черное небытие.

(1) — Васкулит — обобщающее родовое название группы заболеваний, при которых в болезненный процесс оказываются вовлечены несколько органов или тканей организма. В основе этих болезней лежит воспалительное поражение стенки кровеносных сосудов. (прим. пер.)

(2) — Стоун — британская единица измерения массы. 1 стоун = 14 фунтам = 6,350293 кг (прим. пер.)

(3) — Диоскорид — древнегреческий военный врач, фармаколог и натуралист, реформатор античной медицины. Считается «отцом фармакогнозии». Один из основателей ботаники. (прим. пер.)

(4) — Ангелика - род травянистых растений из семейства Зонтичные. (прим. пер.)

Я смутно помню Северуса, наклонившегося ко мне, его теплые пальцы на моем лице. Он совсем близко. Его голос бормочет мне в ухо, чтобы я сосредоточился и сфокусировался. Также вспоминается слабый запах духов Астории, обеспокоенные нотки в ее голосе.

Постель теплая и мягкая. Медленно открываю глаза. Мне больно. Все тело ноет, как всегда бывает после всех этих заклинаний. Я едва могу двигать головой.

Северус сидит рядом со мной, раскрытый блокнот лежит на коленях. Он склонился над записями, волосы закрывают щеки. Лампа парит рядом, отбрасывая длинные тени на его бледную кожу.

Я сглатываю.

Он поднимает голову и заставляет перо опуститься на блокнот. Его лицо спокойно.

— Не… — мой голос прерывается, скрипит у меня в горле. Я кашляю. – Не очень-то оно хорошее, твое зелье.

— Видимо, — Северус не обижается. – Я считаю, дозировку шлемника надо изменить. Что может означать, что твоя болезнь является в основе своей не просто нейромагической. Я думаю, что поражена вся сосудистая система.

— Это мог быть женьшень, — я откидываюсь на подушки. В комнате темно, шторы задернуты. – Он, как известно, вызывает побочные реакции у пациентов с проблемами артериального давления.

Северус закрывает свой блокнот.

— У тебя нет каких-либо признаков высокого кровяного давления. Наоборот, твое давление слишком низкое.

— Возможно, тебе следует попробовать пассифлору, — предлагаю я.

Он хмуро смотрит на меня.

— Возможно, тебе следует закрыть рот и отдыхать.

Я знаю, что он прав. По-прежнему. Я пялюсь на лепнину на потолке.

— Где Астория?

Северус встает. Свет движется вместе с ним, приближаясь к кровати.

— Спит, я полагаю, — матрас прогибается, когда он садится на край. – Ей потребовалось успокоительное.

— Мои припадки расстраивают ее.

— Это уважительная причина, — Северус рассматривает мои глаза с Люмосом, светя ярким кончиком палочки, как фонариком, в мои зрачки. Я стараюсь не моргать. Свет тускнеет, возвращаясь обратно к мерцающему пламени лампы. – Она была, скорее, в замешательстве.

Я тру глаза, которые режет, будто в них насыпали песка.

— Наверняка ты наблюдал такое прежде.

— Не такого масштаба, — говорит Северус тихо, и я смотрю на него удивленно. – Ты не помнишь их, не так ли?

Я качаю головой.

— Только фрагменты.

— Понимаю, — Северус мгновение ничего не говорит, а затем отводит взгляд прочь. – Это было… чрезмерно.

— Ох, — я берусь за одеяло, мои пальцы скользят по белой вышивке. Сейчас лето, но мне очень холодно.

Тишина между нами становится удручающей. Я чувствую тошноту и слабость. И снова хочу спать. Мое тело ужасно истощено.

— Я знаю, что умираю, — говорю я, наконец. – И не ожидаю чудес от тебя.

Северус спокойно смотрит на меня.

— Я тебе их и не предлагаю.

— Не говори Астории.

— Она любит тебя, — говорит Северус. Он опять отворачивается, глядя куда угодно, только не на меня.

— По-своему, — под его острым взглядом я вздыхаю и вжимаюсь лицом в подушку. – Мы оба совершенно не сентиментальны, Северус. Я не ее большая любовь. Она осталась из-за чувства ответственности – и любви тоже, да, — добавляю я, опережая его. – Ты не можешь быть в браке с кем-то почти четырнадцать лет и не разделять некую толику любви. Тем не менее… — я чувствую слабый запах лаванды и мяты, которые эльфы добавляют в настои для полоскания белья. Это напоминает мне о детстве, и мое горло сжимается.

Пальцы Северуса гладят мой лоб, зачесывая волосы назад. Мягкость его жестов удивляет меня. Его глаза темны и непроницаемы, когда он так гладит меня. После долгого молчания он меняет положение, и костяшки пальцев слегка дотрагиваются до моей щеки, прежде чем его рука ложится на мое плечо.

— Помнишь, — шепчет он, — все те годы, когда я поклялся твоей матери, что буду защищать тебя?

Я медленно киваю. Я не хочу, чтобы его рука двигалась; я чувствую ее теплую тяжесть через хлопковую ткань моей ночной рубашки. Прикосновение заставляет чувствовать себя в полной безопасности – как это было на моем первом курсе, когда мне снились кошмары об отъезде из Мэнора, и Северус пришел из своей комнаты, резкий, но, как ни странно, сдержанный в словах, и как он изготовил Успокаивающее зелье для меня. Я очень надеюсь, что он сделает то же самое сейчас.

Вместо этого его большой палец касается моих сильно выступающих ключиц. Это интимное прикосновение, посылающее дрожь через все мое тело. Спустя пятнадцать лет, всю мою жизнь, я уже имею сына, а он по-прежнему влияет на меня, как будто я подросток. Или, может быть, надвигающаяся смерть просто заставила меня расчувствоваться и сделала излишне сентиментальным. Мне хочется думать, что более вероятно именно последнее.

Глаза Северуса смотрят, не отрываясь, в мои.

— Я сделаю все от меня зависящее, чтобы сдержать эту клятву, Драко.

— Ты не совершишь чуда, — говорю я мягко. Я позволяю своей ладони накрыть его руку, и я разрешаю это себе только потому, что манеры кажутся менее важными, чем ближе я двигаюсь к смерти. Его пальцы чуть согнуты под моими. Странно думать, что сейчас ему почти шестьдесят. Он никогда не выглядел на свой возраст: он был стар для молодого человека, и теперь молод для старика. – Помнишь?

Слабая улыбка появляется на его тонких губах.

— Чудо далеко от того метода, что я считаю перспективным, — шепчет он. – Ты мне веришь?

— Всегда, — нет никаких сомнений, это факт. Мы оба знаем это. Он сохранил мне жизнь во время войны, и я никогда не сомневался в том, что он защитит меня и сейчас.

Северус медленно кивает.

— Тогда я сделаю все возможное.

Я не могу погасить вспышку надежды, которая зажигается во мне, и ненавижу себя за это.

* * *

Мой сын вбегает, стуча каблуками, с летящими одеждами, его светлые волосы растрепал тот же ветерок, что шелестит листьями за окном моей спальни.

— Папа! – Скорпиус прыгает на кровать, весело дрыгая ногами, скидывает туфли, и выбирается из своей школьной мантии с зеленой подкладкой. Я тяну его к себе, вдыхаю сладковатый запах его пота. Я отчаянно люблю моего сына, с тех пор, как впервые взял его на руки. Он — причина того, что Астория и я решили сделать наше расставание как можно более мягким, насколько это возможно, когда решили развестись. Последнее, что хотел каждый из нас, это вызвать стресс у Скорпиуса.

Он замолкает, когда понимает, что я не один, его открытое лицо мрачнеет. Он и Северус молча изучают друг друга, и я подавляю в себе желание рассмеяться над серьезностью момента. После паузы Скорпиус пихает меня.

— Кто он? – спрашивает мальчик вполголоса.

— Старый професс… — я умолкаю, глядя на Северуса. – Мой старый друг.

Северус кивает. На мгновение я почти уверен, что он доволен.

— Мистер Малфой, — говорит он Скорпиусу.

— Дорогой, — зовет мама из коридора. Я слышу ее шаги, вижу свет на лестнице.

Северус откладывает в сторону обтрепанную, с загнутыми уголками страниц книгу, которую он читал мне с того момента, как Астория отправилась на Кингс-Кросс, и встает, когда мать входит в комнату. Она протягивает ему руку, теплая улыбка скользит по губам. Несмотря на ее возраст, с трудом можно разглядеть слабые морщины, складки у рта. Она все еще красивая женщина, и я не могу подавить вспышку ревности, которая портит мне настроение, когда Северус наклоняется и слегка целует ей руку.

— Астория сказала мне, что ты приехал, — тихо говорит мать, как только Северус отпускает ее руку, отступая назад. Рукава его белой рубашки закатаны до жилистых предплечий. Зеленые пятна зелий не тронули ни одной из белоснежных манжет. Две верхние пуговицы расстегнуты, и я могу видеть немного темных волос на груди. Я провел последние полчаса, изучая их, в то время как он читал. Глупо с моей стороны, я знаю, но если и есть что-то, позволяющее такую свободу, то это неминуемая смерть.

— Это показалось мне разумным, — отвечает Северус. – Драко всегда был моим любимым учеником.

Его слова удивляют меня, и я впиваюсь взглядом в его лицо. Северус упорно отказывается смотреть на меня, но улыбка матери становится еще шире и теплее.

— Я знаю, — говорит она, а потом поворачивается ко мне, опираясь на кровать, чтобы поцеловать меня в щеку. Ее губы сухие и теплые. – Как ты, дорогой?

Я постоянно помню о Скорпиусе, и отвечаю, чувствуя под рукой его мягкие и слегка влажные волосы.

— Лучше, — мой быстрый взгляд на сына позволяет ей понять, что я лгу. Возбуждение в глазах матери тускнеет, но ее улыбка остается неизменной. – Где Астория?

— Внизу, инструктирует эльфов насчет ужина. Нам оставить тебя, чтобы ты поспал?

Северус подходит к ней, качая головой и покашливая.

— Нет. Он спит слишком много, — он протягивает ей книгу. – Лучше почитайте ему.

Мать берет предложенный томик из его рук.

— «Племянник чародея?(1)» — Она смотрит на меня, приподняв бровь.

Я пожимаю плечами.

— Северус говорит, мое незнание маггловской литературы ужасает.

— Без сомнения, — сухо говорит Северус. – Даже Темный Лорд слышал о Льюисе.

Мать слегка вздрагивает – от упоминания ли Его Чертовой Светлости или маггловской литературы, я не уверен – и бросает книгу на кровать. Скорпиус тянется к ней.

— О чем она? – спрашивает cын, и поднимает глаза на Северуса.

Я удивлен. Скорпиус, как правило, дистанцируется от незнакомцев, предпочитая слушать, вместо того, чтобы выдавать свое присутствие разговором.

— О двух детях, — Северус говорит гораздо более тепло, чем я мог ожидать от него по отношению к ребенку в возрасте Скорпиуса, — которые смогли создать тайный мир, — он колеблется, его лицо приобретает весьма любопытное выражение. Его можно определить его, как болезненное, но я, конечно, ошибаюсь. Это просто игра света, уверен. – Моя бабушка читала ее мне, когда я был младше вас. Она была магглой и думала, что мне может понравиться. Эта книга стала моей любимой.

— Даже с говорящим львом и Спасителем? – Я немного улыбаюсь ему. – Для тебя это очень по-гриффиндорски.

Северус хмуро смотрит на меня.

Скорпиус крутит потрепанную книгу в руках.

— Могу я взять ее?

— Только если вы согласны читать вашему отцу, — говорит Северус. У него непреклонный голос. Профессорский. На мгновение я снова вернулся в гостиную Слизерина, вспоминая, как Северус отчитывает Блейза или утешает Панси.

— Я не ребенок, — говорю я сердито. – Я вполне способен читать про себя, если захочу.

Скорпиус закатывает глаза и открывает книгу, отложив в сторону кожаную кисточку, которую Северус использовал в качестве закладки.

— Я буду читать ему, — говорит он Северусу, который одобрительно ему кивает, что, как ни странно, огорчает меня.

— Превосходно. Мы остановились на четвертой главе, — Снейп поворачивается к матери. – На одно слово, если можно – шепчет он, и, озабоченно оглянувшись на меня, она выходит за ним из комнаты.

— Спокойно, — говорит Скорпиус, когда я начинаю протестовать. Он одаривает меня комично строгим взглядом, и вполне очевидно, что он нашел себе героя, как и я в его возрасте. – И смотри не засни.

— Негодник, — я облокачиваюсь обратно на подушки, моя рука лежит на спине сына. Он поправляет очки на носу и откашливается, прочищая горло.

— Без всяких сомнений, на сей раз колдовство сработало.

Я закрываю глаза, прерывающийся голос сына мягко звучит в моих ушах.

* * *

На ужине тихо.

Северус не разрешил мне поесть у себя в комнате, несмотря на протесты Астории. Вместо этого он помог мне спуститься вниз, все это время браня меня за два часа сна. Я все еще чувствую усталость и слишком слаб от зелья, которое он тестировал на мне, но одеваюсь, как полагается, с помощью эльфов, и иду по лестнице, останавливаясь на каждой ступеньке, тяжело опираясь на Северуса на каждом шагу.

Рагу из баранины густое и теплое. Я ем медленно. Это изнуряет меня – столько сидеть сегодня вечером.

— Ты совсем синюшный, дорогой, — говорит мать через обеденный стол. – Северус, он не синюшный? Его губы…

Северус отложил ложку.

— Конечно, он такой. Его кровообращение полное дерьмо, — он тянется за бокалом вина. Мне же было отказано в еще одном, к моему большому раздражению. Северус решил, что алкоголь может не сочетаться с зельями. – Неудивительно, учитывая, сколько времени он проводит лежа.

— Я встретил тебя на улице, — я кричу на него. Скорпиус смотрит на нас, меж бровей залегла складка. – Я хотел бы отметить это!

Северус фыркает.

— Только потому, что ты не хотел, чтобы я думал, что ты слаб. Я еще не видел тебя в приемлемом состоянии, — он опустошает свой бокал и снова тянется к бутылке.

Он попал в точку. Это меня раздражает.

— Не смеши, — я стараюсь съесть ложку рагу и едва могу проглотить его. – Ринкан, — говорю я, и появившийся эльф забирает мою тарелку.

— Оставьте, — говорит Северус, и Ринкан замирает, глядя то на меня, то на него. – Поставьте тарелку обратно. Хозяин Драко не закончил трапезу.

— Северус, — тихо говорит Астория.

Он не смотрит на нее. Его мрачный взгляд зафиксирован на мне.

— Вы обе слишком его изнежили, Астория.

— У меня нет аппетита, — все, что я хочу, это лечь и не спорить с идиотской точкой зрения Северуса. Он всегда так жутко уверен, что прав. У меня нет сил, чтобы бороться с ним в данный момент.

Ринкан ставит тарелку обратно передо мной.

— Хозяин Драко чересчур худой…

— Хозяин Драко умирает, ты, глупая тварь! – Взбешенный, я с грохотом отталкиваю тарелку в сторону. Она дрожит на краю стола за секунду до падения, а потом баранина, картофель и морковь разлетаются по полу, а костяной фарфор разбивается на мелкие кусочки.

В комнате воцаряется молчание.

Скорпиус, сгорбившись, смотрит в свою тарелку.

Я тяжело дышу. Мои щеки горят. Ринкан отшатывается от меня, как будто я поднял на него руку, как часто делал мой отец. Я сжимаю кулаки на коленях.

— Я не голоден, — говорю я после паузы жестким голосом.Северус поднимает свою ложку.

— Я вижу.

— Конечно, ты видишь, — я встаю, слегка пошатываясь. Я опираюсь на спинку стула, удерживая равновесие. – Думаю, мне надо прилечь, если не возражаете.

Северус безразлично пожимает плечами и делает несколько глотков вина. Скорпиус упорно не смотрит на меня. Он возит ложкой по тушеному мясу, часто моргая.

— Прекрасно, — я медленно иду по направлению к двери, хватаясь за спинки стульев. Никто из домочадцев не двигается, чтобы помочь мне. Мама прижимает салфетку к губам. Ее глаза подозрительно блестят. Астория закусывает губу, делает движение, чтобы подняться, но острый взгляд Северуса останавливает ее. Я не знаю, о чем он говорил с ними, но я вполне распознаю признаки слизеринских махинаций.

В дверях я оглядываюсь. Северус смотрит на меня, его глаза непроницаемы над краем бокала, и я отвожу взгляд.

* * *

— Он не ошибся, — говорит Астория, и я фыркаю.

— Северус всегда был напыщенным, надменным ублюдком, даже в лучшие времена, — я хорошо осознаю, как раздраженно говорю, но я чертовски устал и, честно говоря, на данный момент мне плевать.

Астория садится на край кровати и берет меня за руку.

— Возможно, твоя мать и я были…

— Это совсем не то, как если бы у меня случилась драконья оспа, Астория, — я ерзаю под одеялами, наваленными на мне сверху. – Мы даже не знаем, продержусь ли я в течение недели на данный момент.

— Хватит, — говорит она. Ее голос напряжен. Ее большой палец описывает небольшой круг на моей ладони. – Северус сказал, что ты слишком много говоришь о своей смерти. Это не… — она замолкает, не глядя мне в глаза.

— Что не? – Я огрызаюсь. – Цивилизованно? Разве мы все предпочитаем не замечать очевидное? Я должен притворяться, что буду рядом со Скорпиусом в его следующий день рождения? Это то, что по чертовой доброй воле делает любой из нас, Астория?

Она молчит, глядя через всю комнату на тяжелое кожаное кресло, в котором теперь постоянно сидит Северус. Его тапочки рядом, там, где он оставил их раньше, днем, черные, потертые и истоптанные. Она убирает свою руку.

— Извини, — говорю я, наконец. – Это не совсем справедливо, заставлять тебя ждать, пока я умру. У тебя есть право, чтобы жить, как ты хочешь…

— Это не обсуждается, — говорит Астория, обращаясь ко мне. Ее глаза темнеют от гнева. – Ты знаешь, что я не уйду сейчас, и меня чертовски сильно возмущает намек на то, что я должна.

Я ничего не говорю. Я знаю, что она должна.

Астория потирает переносицу. Я расстроил ее. Меня грызет чувство вины.

— Ты ублюдок, Драко. Я люблю тебя, и я дура, что все еще люблю человека, который оставит меня вдовой или разведенной женщиной. Но я была в браке с тобой почти четырнадцать лет. Я знаю тебя лучше, чем твоя собственная мать. И ты не хочешь умирать. Ты просто принял это, — она вытирает глаза тыльной стороной ладони и часто смаргивает. – Ты такой… — она шумно дышит, ее рот превратился в тонкую линию. – Упрямый.

Я прикасаюсь к ее запястью. Она смотрит на меня. Слезы наворачиваются на ее голубые глаза, темные ресницы намокли.

— Не надо, — шепчу я. Она знает, что я не могу вынести, когда она плачет. Никогда не мог.

Астория отводит глаза, прикусив нижнюю губу.

— Твоя мать и я согласны с Северусом. Мы уезжаем, обе, и сейчас. Неделя в Мэноре будет лучшим решением. У тебя появится время побыть здесь без зависимости от нас.

— Это не зависимость, — я протестую, но мы оба знаем, что это неправда. Астория печально улыбается мне.

— Дорогой, я знаю тебя достаточно долго, чтобы распознать ложь, — она сжимает мою руку. – Все будет хорошо. Скорпиус останется здесь. Считай, что это шанс провести время с сыном.

Я не решаюсь. Мои пальцы вцепились в ее ладонь. Я вдруг испугался, хотя никогда в этом не признаюсь. Астория была со мной все это время.

— А что, если ты мне будешь нужна? – возражаю я.

— Есть такая вещь, как камин, — сухо замечает Астория. Она наклоняется и целует меня в щеку. – И ты знаешь свою мать. И меня. Мы, скорее всего, будем связываться по каминной сети пять раз в день, чтобы убедиться, что у тебя все хорошо. Ты придешь в ярость от нас в кратчайшие сроки.

— Это будет не так уж трудно, — я отпускаю ее руку, и она встает. – Ведь после всего ты оставляешь меня с Северусом.

Астория одаривает меня долгим взглядом.

— Так или иначе, — говорит она после паузы, — я думаю, что это может быть именно то, что тебе нужно в данный момент.

Когда она закрывает за собой дверь, я поворачиваю голову, глядя на ветви дуба, растущего перед моим окном.

Я в совершенной панике.

* * *

Я сразу же начинаю скучать по Астории.

Врачебный такт Северуса – очень резок, по сравнению с прошлыми днями. Встречаясь с моей угрюмостью, он становится совершенно грубым.

Я отказываюсь покинуть постель в первый же день, и даже отправляю прочь Скорпиуса, когда он перестает читать для меня. Северус приходит после обеда.

— Ты вполне способен спуститься, чтобы поесть, — выговаривает он, наливая в колпачок мерзко пахнущее зелье из небольшого стеклянного пузырька и протягивая его мне. – Выпей.

Я едва могу проглотить его.

— Что это?

— Новое снадобье, — говорит он, закупоривая пузырек. И запечатывая его воском с помощью палочки. – Чтобы вернуть твои силы обратно.

Я опираюсь спиной на кучу подушек, натягивая одеяло на плечи. Я даже не спрашиваю его, что в этом зелье.

— Оно не работает.

Северус мрачно смотрит на меня.

— Это зелье — будет.

На второй день Северус запретил домовикам приносить мне пищу наверх, в мою спальню. Ринкан сообщает эту информацию дрожащим шепотом, когда приходит время обеда.

Стиснув зубы, я заставляю себя встать с постели, позволяя заинтересованному эльфу отвести меня вниз, в столовую. Когда я прибываю – после того, как три раза останавливался на лестнице, чтобы отдышаться – я нахожу Северуса и Скорпиуса вместе, склонившими головы друг к другу. Мой сын смеется над словами Северус, и волна ярости поднимается во мне.

— Наслаждаетесь обществом друг друга? – Я опираюсь на стол, пока Ринкан помогает мне, придвигая стул, стоящий рядом со Скорпиусом. Северус умолкает.

Скорпиус обеспокоено смотрит на меня.

— Ты лучше себя чувствуешь, папа?

Меня раздражает его искреннее беспокойство. Я улыбаюсь ему и, не поддаваясь искушению, ерошу его волосы.

— Немного, — я удивлен, обнаружив, что это правда. Я не так измучен, как это было вчера, несмотря на то, что прошлой ночью несколько раз просыпался. Однако мне не особо хочется признаваться в этом Северусу. Вместо этого я придвигаю поближе тарелку с жареной курицей и карамелизированной морковью, которую Ринкан ставит передо мной, и игнорирую его пристальный взгляд.

— Северус сказал, если мы спустимся к реке во второй половине дня, — Скорпиус оживленно говорит, не замечая мой поединок воли, — то могли бы поймать форель на ужин.

Я вскидываю голову. Свирепо смотрю на Северуса, сузив глаза.

— Неужели? – Этот ублюдок как будто знает точно, что я пытался ходить так далеко и потерпел неудачу.

— Скорпиус упомянул о своем желании порыбачить, — Северус накалывает на вилку морковь и впивается в нее, медленно жуя. – Ты можешь присоединиться к нам, если хочешь, — он встречается взглядом с моими глазами. – Прогуляйся на свежем воздухе. Тебе необходимы физические упражнения.

Он знает так же хорошо, как и я, что у меня нет сил, с зельями или без. Я стискиваю зубы.

— Может быть, в другой раз.

Скорпиус смотрит на меня, потом на Северуса, совсем запутавшись и с сильным разочарованием, но не возражает.

* * *

Я смотрю на изгибающийся поток горной речки в старый бинокль матери. Мне все хорошо видно из окна спальни. Северус стоит на плоском камне рядом со Скорпиусом, терпеливо обучая его, как забрасывать наживку в бурлящую воду. Мое сердце щемит. Это должен был быть я – держать запястье моего сына, показывая ему, как закрепить оснастку и забрасывать удочку над изменчивой поверхностью реки.

Я иронично кривлю рот, опускаю штору и поворачиваюсь обратно к кровати, тяжело опускаясь на матрас.

Я понимаю, что Скорпиус не будет так уж нуждаться во мне, когда меня не станет. Кто-то другой займет мое место. Мысль оставляет кислый вкус в горле и боль в сердце.

Вызываю Ринкана.

— Мое зелье, — жестко говорю я, — то, новое, — эльф встревожено смотрит на меня, но щелкает пальцами и протягивает мне маленький флакончик. Я опустошаю колпачок одним глотком, а затем заставляю себя встать на ноги. – Мне нужна теплая мантия, Ринкан, — я оглядываюсь в окно. – И твоя помощь на улице.

Я делаю глубокий вдох, пока Ринкан роется в моем гардеробе.

Я почти верю, что смогу.

* * *

Скорпиус в восторге смотрит, как я двигаюсь к берегу. По моему настоянию (и полному нарушению воли Северуса) Ринкан зачаровал кресло, чтобы нести меня по саду, через пологие зеленые лужайки. Мои пальцы крепко сжимают подлокотники, и я скольжу вниз по травянистому склону, влекомый магией домового эльфа. Я считаю этот способ путешествия недостойным, но я сделаю все, чтобы не остаться в стороне от таких моментов, как сегодняшний.

— Ты спустился, — говорит Скорпиус, шлепая по воде. Несмотря на то, что его брюки закатаны до колен, они все же влажные. – Северус сказал, что ты сможешь.

Я смотрю на Северуса. Он держит удочку с легкостью, его долговязое тело напряглось для следующего забрасывания. Ветер ерошит его волосы, солнце бликует на седых прядях.

— Я не понимаю, откуда в тебе взялась страсть к рыболовству, — говорю я язвительно.

Слабая улыбка кривит тонкие губы.

— Я вырос на реке Колдер(2), — одним движением запястья он посылает в воздух яркую линию. – Мой дед научил меня. Не то, чтобы мы могли съесть все, что поймали. Но сейчас там чертовски много загрязнений от завода.

Мне горько осознавать, что я так мало знаю о нем, и у меня не будет времени, чтобы выяснить подробности его жизни.

Скорпиус падает на траву рядом со мной. Его светлые волосы лезут в глаза, и он нетерпеливо отбрасывает их назад.

— Тебе холодно? – спрашивает сын, глядя, как я натягиваю мягкое шерстяное одеяло на свои плечи.

— Чуточку, — признаюсь я. – Ничто не сравнится с Согревающими чарами.

— Я могу сделать это, — Скорпиус достает палочку.

Северус останавливает его с угрюмым видом.

— Я думаю, что нет, мистер Малфой. Помните о запрете колдовства для несовершеннолетних.

Скорпиус дуется, но прячет палочку обратно в карман.

— Почему это никого не волновало, когда я не расшибся, упав с яблони? Теперь я в школе и на самом деле обучаюсь интересным вещам, но, черт побери, не могу сделать ни одно из них?

— Следите за языком, — мягко говорит Северус. Он наклоняется, чтобы вытащить форель из реки. Я делаю все возможное, чтобы не замечать, как брюки обтягивают его задницу. Мой интерес удивляет меня. Мне не хотелось думать о сексе с марта. Я отвожу глаза, когда Северус быстро выпрямляется и поворачивается к нам. Он со шлепком кидает форель рядом с еще двумя рыбинами. «Пророк» разложен под ними, типографская краска смазана от мокрой рыбьей чешуи. – А запрет нужен, чтобы убедиться, что вы используете магию под надлежащим надзором, — он дает Скорпиусу посмотреть на добычу. – Это опасно, и твой отец может это подтвердить.

Скорпиус закатывает глаза, и я сдерживаю смех.

— Лучше следи за собой, — говорю я, моя рука приглаживает волосы Скорпиуса. – Ведь перед тобой бывший директор Хогвартса.

Глаза Северуса встречаются с моими.

— Я не ставлю себя в эту компанию, — говорит он тихо, бросает на меня Согревающие чары, потом отворачивается, собирая форель и связывая ее вместе.

Я чувствую себя неуютно.

* * *

На кухне эльфы жарят форель на ужин.

Я съедаю почти всю рыбу, не понимая, каким образом – видимо, оживленно болтая со Скорпиусом, не замечал, как и сколько ем. Когда я кладу вилку, Северус кивает мне, его утверждения очевидны.

Я потрясен, как сильно меня это радует.

Когда я иду в свою комнату, я почти ничего не вижу от усталости, и едва могу раздеться перед тем, как упасть в постель, но сплю я более крепко, чем все последние месяцы.

* * *

Астория связывается по каминной сети на следующий день. Я уверен, что секретный знак о разрешении был отправлен в Мэнор.

— Как ты? – Спрашивает она меня, нахмурив брови. – Нет никаких новостей о Дорсетском убийстве в «Пророке»?

— Пока нет, — я сижу в библиотеке, рядом с камином. Окна открыты – по настоянию Северуса, потому что свежий воздух полезен для меня – шторы цвета слоновой кости раздуваются, и ветерок доносит сладкий аромат роз и абиссинских гладиолусов. Я откладываю книгу в сторону. Уже прошло почти два часа после обеда, а я до сих пор не заснул. – Сейчас, я думаю, Скорпиус находится в моем кабинете с Северусом. Один бог знает, что он учит его варить.

Астория смеется.

— Учитывая его оценки по Зельям в этом году, это пойдет только на пользу.

Мне нечего возразить. Мы оба были в ужасе от нерадивого отношения Скорпиуса к учебе. Пока он был лучшим в своем классе по Истории магии и Защите от темных искусств – должное уважение к Темным искусствам внушалось каждому Малфою с рождения – и, кажется, не заботился о более фундаментальных предметах, таких как Зелья и Чары, к моему великому ужасу. Я не мог понять, откуда у моего сына такое пренебрежение к зельеварению.

— Это дает мне немного тишины, пока они чем-то занимаются, — я перебираюсь на диван. Бедро болит, скорее всего, защемило во время моей вчерашней экскурсии к реке. – Удивительно, как они оба выматывают.

Астория только улыбается. Она знает меня достаточно хорошо, чтобы не обращать внимания на мои притворные жалобы.

— Ты выглядишь весьма довольным.

— Я полагаю, да. Ты знаешь, мне нравится быть со Скорпиусом.

— И Северусом, — говорит она лукаво. На мое ошеломленное молчание она вздыхает. – Действительно, Драко. Мы оба знаем, как ты себя чувствуешь…

Я перебиваю ее.

— С матерью все хорошо?

Астория колеблется, но следует моему примеру.

— В ближайшее время мы едем в Лондон за покупками. Я думаю, надо подобрать новую одежду для Скорпиуса.

— Черную, — говорю я. – Она понадобится ему для похорон.

Моя жена молчит, кусая губы в раздражении.

— Ты должна была засмеяться.

Астория отвечает на мой взгляд.

— Я не нахожу это забавным.

Довольно долго никто из нас ничего не говорит.

— Мне страшно, — говорю я наконец.

Выражение ее лица смягчается.

— Я знаю.

Я отвожу взгляд, в горле ком.

— Я не готов умирать, — бормочу я. Это первый раз, когда я сказал ей это вслух. Сердце лихорадочно стучит в груди. Нитка висит на манжете рукава. Я накручиваю ее на палец, затягиваю, пока она не впивается в плоть и моя кожа не белеет.

— Никто никогда не будет готов, — говорит Астория. Она делает паузу. – Я бы предпочла, чтобы ты не был, ты понимаешь.

Нитка обрывается. Кровь устремляется к освобожденному пальцу, и кожа становится нормального цвета.

— После всего, что я сделал, — я подаюсь вперед, дрожа, обхватывая себя руками. Я чувствую свои ребра сквозь хлопковую рубашку. – После Оливера…

— Хватит, — она качает головой, боль искажает ее лицо. Унизив ее историей с ним, я сделал одну вещь, которую мы действительно не можем обсуждать. – Пожалуйста.

Мы смотрим друг на друга.

— Извини, – я едва могу выдавить из себя слова. Я не хочу ничего больше, только желание припасть к ней, чтобы почувствовать ее мягкие пальцы у виска, слушать, как она говорит мне, что все будет хорошо. Я не заслуживаю этого, и ее тоже, и я знаю это.

Астория глубоко вздыхает.

— Я должна идти, — тихо говорит она. – Я свяжусь с тобой позже.

Камин становится темным. Снаружи слышится звонкий щебет ласточек.

(1) — "Племянник чародея" — книга Клайва Стейплза Льюиса, шестая (первая по хронологии) из 7 книг Хроник Нарнии. (прим. пер.)

(2) — река Колдер — протекает по территории английского графства Камбрия. Протекает напрямик через территорию завода по переработке ядерных веществ Селлафилд. (прим. пер.)

За ужином Скорпиус преподносит мне небольшой стеклянный флакон.

— Я сварил его сам, — с гордостью говорит он, и я искоса смотрю на Северуса.

Он фыркает.

— Это тебя не убьет; я его проверил, — Северус касается плеча Скорпиуса, когда тот садится напротив меня за слишком большой стол. Этот маленький жест нежности удивляет меня, так же, как и сияющая улыбка Скорпиуса. Северус встряхивает салфетку, разворачивая, и тянется к картофелю. – Хотя мальчишка совершенно жалок в зельеварении.

Стул под Скорпиусом вздрагивает, когда тот плюхается на него, шаркая ботинками по полированному полу.

— У меня взорвался только один котел!

Я могу представить себе ответ Северуса на эти слова.

— И он не вырвал тебе ногти? Он стал мягким, — говорю я сыну под хмыканье Северуса.

— Он грозился, — Скорпиус берет булочку со стоящей рядом тарелки и намазывает дьявольским количеством масла, прежде чем откусить от нее. Он причмокивает блестящими губами. – Я сказал, что тебе будет ужасно грустно, если мне будет больно, и ему расхотелось расстраивать тебя.

Под впечатлением от понимания, что у моего сыном наличествует способность к таким инстинктивным манипуляциям, я взглянул через стол на Северуса.

— Прежде это никогда не останавливало его.

Северус закатывает глаза, но я почти уверен, что я вижу, как его щеки розовеют в свете свечей.

— Пей проклятое зелье, — говорит он хрипло и протягивает миску с картофелем мне через стол.

* * *

— Тебе нравится Скорпиус, — говорю я позже, когда Северус стоит на коленях у камина, переворачивая горящие поленья железной кочергой.

Он не смотрит на меня. Пламя освещает его сбоку, отбрасывая длинные тени на стену. Он возвращает кочергу в подставку рядом с камином. Несмотря на теплое время года, я пожаловался на холодный воздух. Я по-прежнему мерзну, несмотря на прилив энергии и увеличившуюся активность.

— Он не совсем невыносим, — медленно произносит Северус.

Скорпиус убежал наверх, в свою комнату, вскоре после ужина. К нему прибыла сова, как он радостно объявил, от Альбуса Поттера, и он помчался говорить с ним по каминной связи к своему собственному очагу. Бывают моменты, когда я думаю, что Астория, возможно, была права, когда настаивала, что он слишком молод, чтобы иметь собственное подключение к камину, даже после того, как мы заблокировали возможность перемещения.

— Ему двенадцать, — говорю я, свернувшись калачиком в углу дивана. – Они все невыносимы в этом возрасте.

— Верно, — Северус встает, отряхивая брюки. – Ты был просто маленьким чудовищем, насколько я помню.

Я, нахмурившись, смотрю на него.

— Попробуй пожить с Люциусом Малфоем.

Северус садится рядом со мной. Он берет мои ступни и устраивает их на своих коленях. Я не протестую. Я не дурак: его пальцы мягко нажимают на своды стоп, и я вздыхаю с облегчением. Все мое тело болит.

Огонь потрескивает в камине. Я на мгновение закрываю глаза, наслаждаясь тишиной, близостью, уверенностью его рук. Это кажется таким естественным, думаю я. Словно это могло быть моей жизнью. Когда-то.

— Сейчас я чудовище? – Я смотрю на Северуса, лицо которого скрыто в тени.

Его большой палец легко скользит по моей пятке.

— Нет.

Я расслабляюсь, и слова вырываются из меня против моей воли.

— Я всегда сожалел о той ночи, понимаешь, — Северус молчит, и я поворачиваюсь, но сразу становится неудобно лежать. – Ты не помнишь.

Мягкое, спокойное дыхание слышно с противоположного конца дивана, где сидит Северус. Его теплые руки продолжают растирать мои ноги.

— Не смеши.

— Ох, — я провожу пальцем по строчке на моем кардигане.

Северус молчит.

— Я никогда не забывал, — говорит он после паузы.

— Ты послал меня подальше.

Северус вздыхает. Затем перекладывает мои ноги обратно на диван и снова встает. Я смотрю, как он идет к буфету, наливает виски и выпивает половину в один глоток. Опять наполняет бокал и, крепко сжимая его в руке, поворачивается, прислонившись к буфету.

— Я был на двадцать лет старше тебя, — говорит он.

— Ты по-прежнему старше.

Виски сияет янтарем в свете огня от камина, когда он подносит бокал ко рту.

— Да.

Я смотрю на него.

— Я хотел тебя, — говорю я спокойно. – Я соврал, когда сказал, что это ничего не значит.

Он кивает.

— Я знаю.

Я смотрю на огонь. Он горит ярко и сильно, облизывая покрытые копотью кирпичи. Подтягиваю колени к груди. Они острые и костлявые. Я никогда не был коренастым, но я абсолютно уверен, что не весил так мало со времен учебы в Хогвартсе.

— Я женился на Астории после того, как меня перевели под контроль Уиникуса, — говорю я. – Отец устроил этот брак.

Северус ничего не говорит. Он просто смотрит на меня поверх своего бокала.

— Я никогда не был ей верен, — я смотрю на него, ожидая осуждения. К моему удивлению, его нет. – Я никогда не хотел причинить ей боль. Но…

— Ты предпочитаешь мужчин.

Я смотрю на огонь.

— Да.

Северус опустошает бокал и отставляет его в сторону.

— Она знала.

— Да, — я глубоко вздыхаю. – Я никогда не предоставлял ей выбора, и она просто приняла это. Пока не появился Оливер Вуд.

— Гриффиндор, — ноздри Северуса раздуваются.

Я одариваю его печальной полуулыбкой.

— Глупо с моей стороны. Я думал, что его таланты могли бы компенсировать его идиотизм, но…

Северус вновь садится на диван, но на этот раз не дотрагивается до моих ног.

— Он рассказал?

— Были слухи в «Пророке», и «Придира» тогда брал у него интервью, — я потираю лицо. – Мы повздорили накануне ночью, — я смотрю на него. – Астория мне изменила. Она не могла принять того, что придется одурачивать общественность.

— Таким образом, она попросила развод.

Я киваю.

— Я не могу не задаваться вопросом, не наказание ли мне это. Как и все остальное. Темный Лорд. Война. Винсент.

— Ты идиот, — говорит Северус, но его голос мягок.

Мы сидим молча, вместе с нашими призраками. Это странно успокаивает.

* * *

Я просыпаюсь в лунном свете, заливающем мою постель.

Что-то не так. Я чувствую ЭТО внутри меня, извивающееся в моих костях и мышцах. Пытаюсь говорить, но изо рта вырывается лишь хрип. Я собираю все силы, чтобы подняться с кровати.

Я иду, шатаясь, вперед, спотыкаясь о «Племянника чародея». Северус почти закончил его прошлой ночью, но настоял, чтобы мы отложили книгу в сторону, когда я начал засыпать, взяв вместо этого томик стихов. Я помню, как он помогал мне подняться по лестнице, его твердая и сильная рука на моем бедре, и я прижимаюсь к нему.

Северус. Он мне нужен. Мои руки напряжены, кулаки сжаты. Это невыносимо больно. Я пытаюсь крикнуть снова, но мое горло перехвачено спазмом. Каким-то образом я добираюсь до двери спальни, дергаю ее, открывая, и шаткой походкой иду вперед.

Я натыкаюсь на стол в зале, бедро пульсирует болью. Чувствую подступающий приступ. Кажется, еще есть время. Я вижу себя в зеркале над столом, мертвенно-бледного, волосы растрепаны, под глазами тени, тело больше похоже на скелет.

Я выгляжу как труп.

Резкий взмах моей руки, и ваза с цветами летит, разбиваясь о стену. Я падаю на колени, меня начинает бить крупная дрожь, когда я опускаюсь на пол.

Хлопают двери; я слышу шаги рядом со мной. Скорпиус кричит, и до меня как сквозь вату доносится, как Северус гаркает на него, чтобы он возвращался в свою чертову комнату.

Его лицо нависает надо мной, бледное и напряженное. Тонкие губы плотно сжаты, и волосы падают на глаза. Он не дотрагивается до моего подергивающегося тела. Я вижу, как движутся его губы, слышу его голос, как будто сквозь туман, но не понимаю, что он говорит.

Вот как кончится мир, — думаю я, строчки, которые читал Северус, всплывают в моей голове. — Не взрыв, но всхлип(1).

Накрывшая темнота становится облегчением.

* * *

Северус ставит пузырек на стол, пересекает комнату и смотрит на меня, скрестив руки на груди. Сейчас нет никаких признаков мягкости, проявленной прошлой ночью.

— Возьми свое зелье, — говорит он.

Я сажусь в кровати, отодвинув в сторону поднос с недоеденными яйцами и сухими тостами, которые Ринкан принес по моему приказу два часа назад. Я не нашел в себе сил спуститься вниз по лестнице этим утром.

— Принеси мне его, — говорю я. Мне больно. Даже малейшее движение посылает через все тело болезненную судорогу.

Северус не двигается.

— Я знаю, что не могу это сделать, — я ложусь вновь, натягивая одеяло на плечи. – Потом… Зелье подождет.

Пуховое одеяло слетает с меня, прохладный воздух заставляет тело дрожать, как лист.

— Поднимайся, — говорит Северус недобро.

Я игнорирую его.

— Что ты хочешь оставить на потом? – Северус едва сдерживает гнев. — Ты просто снова сдаешься, ожидая смерти?

— Что толку? – Я чувствую себя опустошенным. Мне никогда не станет лучше. Этого никогда не будет. Я переворачиваюсь на живот, вжимаюсь лицом в подушку. – Даже ты не можешь помочь мне.

Я слышу ругань Северуса у себя за спиной, а затем матрас прогибается под его весом. На мое плечо опускается рука, тяжелая и теплая.

— Драко.

Я не отвечаю.

Он вздыхает.

— Ты не думаешь, что я терзаю себя, потому что не могу определить, что с тобой случилось? Это оскорбляет мои профессиональные навыки.

— Блестяще, — говорю я в подушку. – Я очень рад, что ты видишь во мне просто еще одну головоломку, которую нужно решить, во что бы то ни стало.

Его пальцы слегка скользят по моим волосам, а затем по щеке.

— Ты знаешь, что это не так.

— Да? – Я поворачиваю голову, глядя на него снизу вверх.

— Да, — его глаза впиваются в мои.

— Почему ты приехал сюда? — тихо спрашиваю я через секунду.

Рука Северуса продолжает путь по моей щеке.

— Ты знаешь, почему.

— Не знаю, — шепчу я. Я ловлю пальцами его запястье.

Он проводит большим пальцем по моей губе, и я дрожу.

— Я не смогу вынести, — бормочет он, — если ты умрешь.

— Почему? – Я едва могу вымолвить слово.

Рот Северуса мягкий и сухой. Он целует меня, осторожно, неуверенно, его волосы падают мне на щеки. Я упираюсь ногой в матрас, мое больное тело выгибается под невесомыми прикосновениями губ к губам.

Он отрывается задолго до того, как я готов окончить поцелуй. Его глаза темны и лицо непроницаемо, но щеки окрасил легкий румянец. Я смотрю на него, а он отводит взгляд в сторону.

— Северус, — говорю я, но он уже поднимается.

— Твое зелье, — говорит он, сглатывая. – Возьми его.

Дверь закрывается за ним. Я дотрагиваюсь пальцами до губ, все еще ошеломленный, пытаясь удержать момент поцелуя, украсть его у времени.

* * *

От зелья хочется спать.

Я просыпаюсь, когда небо за окном окрашивается розово-оранжевым закатом, похожим на огонь, и с начинающим твердеть членом.

Последнее поражает меня. У меня не было эрекции в последние месяцы. Впервые в жизни мой интерес к сексу был равен нулю. Один раз я попытался вяло подрочить, но сдался через пять минут.

Я прикасаюсь к себе неуверенно, боясь, что член бессильно обмякнет в моей руке. Этого не происходит.

Затаив дыхание, я глажу член, поначалу легчайшими движениями. Он затвердевает больше, головка становится влажной. Я быстро меняю свой обычный ритм, нажимаю слишком близко к яичкам, что вызывает жгучую боль. Поэтому я кружу пальцами вокруг головки, отодвигая крайнюю плоть, провожу большим пальцем по влажной расщелине.

Когда я представляю, что это делает Северус, его длинные пальцы и мягкие губы, то содрогаюсь всем телом и кричу, и теплая сперма брызжет на мой впалый живот.

Я падаю на подушку, задыхаясь, совершенно ошеломленный, все тело ужасно болит.

Но после долгой паузы я смеюсь и удивляюсь тому, что я все еще жив.

* * *

Северус идет один, я встречаю его, когда медленно спускаюсь по лестнице.

Он останавливается в коридоре, глядя на меня.

— Осторожно, — говорит он, когда моя голая нога соскальзывает со ступеньки.

Я хватаюсь за перила. Лицо горит, когда я смотрю на него сверху вниз.

— Где Скорпиус?

— Отправился на ужин к клану Поттеров, — говорит Северус сухо. – Джиневра связалась по каминной сети сегодня днем с просьбой отпустить его к ним в гости. Она, кажется, весьма удивилась, когда ответил я.

Я делаю последние несколько шагов вниз по лестнице. Ринкан помог мне одеться – в черные брюки из шерсти и серые кашемировый джемпер. Я даже причесал волосы. Полагаю, это глупо с моей стороны, но у меня явное желание выглядеть не так, как будто я нахожусь на пороге смерти.

Думаю, Астория была бы этому рада.

— Ничего, что я ему разрешил? – спрашивает Северус. Он хмурится, что делает его лицо нехарактерно обеспокоенным. – Cкорпиус и Джиневра заверили меня, что он уже несколько раз был у Поттеров. Ты спал, и я подумал, что ему нужно некоторое время…

Я придерживаюсь рукой за перила и качаю головой.

— Конечно. Для него будет хорошо провести вечер с Альбусом, — мне понадобился час, чтобы решить, чего я хочу. Хорошо. Десять минут, чтобы принять решение. Пятьдесят, чтобы достаточно взять себя в руки и расставить планы и намерения по своим местам. – На самом деле, я рад. Я хочу поговорить с тобой.

Северус осторожно следует за мной в гостиную.

— О чем?

Я останавливаюсь, отвернувшись от него. Его документы и книги разбросаны по всему дивану и полу. Он вновь занимался исследованиями. Мое сердце переворачивается.

— Никто не хочет, чтобы я умер, — говорю я. – Ни мама. Ни Астория. Ни Скорпиус, — я смотрю на него. – Ни ты.

— Конечно, нет, — Северус, прислонившись к дверному косяку, скрещивает на груди руки. Я никогда не понимал, как он может в простой белой рубашке и черных брюках выглядеть так невероятно сексуально. Я старался подражать ему на протяжении многих лет. Но никогда не был таким же. Я высокий, но у меня нет ни его долговязого, жилистого сложения, ни его потрясающей способности игнорировать мнения других людей. – Никто не хочет, чтобы ты умер, но ты, раздражающий идиот, думаешь, что умрешь.

Я поворачиваюсь.

— Это было бы справедливым наказанием.

— Действительно, — Северус отталкивается от косяка, приближаясь ко мне. Он дергает воротник рубашки, показывая мне витой шрам на горле. – И ты бы сказал, что ты и твой отец должны были оставить меня истекать кровью на полу Визжащей Хижины, чтобы я мог искупить мои грехи?

Я не могу остановиться и протягиваю руку, касаясь пальцами его горла. Шрам гладкий и сморщенный. Северус неподвижен под моими прикосновениями. Я тут же вспоминаю, как увидел его там, лежащего в луже густой крови, едва дышащего, с открытыми и расфокусированными глазами. Я был так напуган, что не мог шевельнуться, но отец шагнул внутрь, не обращая внимания на протесты авроров, которые должны были сопровождать нас в Министерство, и взял Северуса на руки, как будто тот был ребенком, прижимая его к груди.

— Мунго, — сказал он Поттеру, стоявшему позади нас, и Поттер просто кивнул. Авроры не посмели спорить с ним.

— Почему Баден? – спрашиваю я тихо. Мои пальцы скользят по его щетинистому подбородку. – Ты не должен был покидать Англию.

— Да, — Северус делает шаг ближе. Я не отстраняюсь. – Я сделал это, — его рука прочно обосновывается на моем бедре. – Ты был безумием.

Я выдыхаю.

— У тебя никого не было в Бадене?

— Никого, похожего на тебя, — его большой палец скользит под мой джемпер, слегка проводит по голой коже над поясом брюк. Он мгновенно вызывает во мне дрожь, отвлекая от голой ревности, вспыхивающей при одной мысли о других. – Никого другого не было настолько трудно игнорировать.

— Северус, — шепчу я, и когда он наклоняется, обвиваю рукой его шею, притягивая в медленный, осторожный поцелуй.

Он стонет, мягко всхлипывает, и я чувствую теплое дыхание у своего рта.

— Драко… Я не должен.

Я отвечаю еще одним поцелуем, на этот раз более сильным, мои зубы скользят по его нижней губе. Северус притягивает меня к себе, его ладонь скользит по моему животу, оставляя горячий след на коже.

— Ох, — я выдыхаю и чувствую, как мой член снова начинает оживать. Я ловлю запястье Северуса, удерживаю рукой его ладонь и прижимаю к своему бедру. Мы долго стоим так, затаив дыхание.

— Драко, — его губы касаются моей челюсти. – Ты еще слаб…

Я поворачиваю голову, целуя его.

— Заткнись, Северус.

К моему удивлению, он слушается. Его губы теплые и влажные, и когда его язык скользит по моим, пальцы сами тянутся к его рубашке, проскальзывая между пуговицами. Я хочу прикоснуться к коже, хочу почувствовать тепло его тела.

— Пожалуйста, — шепчу я.

Северус негромко ругается, и его руки расстегивают на мне брюки, отрывая пуговицы.

— Я хочу, — он задыхается, и я не даю ему закончить.

— Да, — так давно было, чтобы я хотел к кому-то прикасаться. Он мне нужен. Нужно это. Рот Северуса снова терзает мои губы, его пальцы тянут брюки вниз. Когда его рука зарывается в завитки волос вокруг моего члена, я выгибаюсь к нему навстречу, задыхаясь, вслепую, и мой мозг потрясен тем, что это на самом деле происходит здесь и сейчас, а не в воспаленных фантазиях в моей голове. – О, боже, — я крепко обхватываю его руками, чтобы не упасть. – Северус.

Его гладкие, длинные пальцы скользят по члену, оттягивая крайнюю плоть. Мои закрытые веки трепещут – я сосредоточил все силы на ощущениях. Он слегка покусывает мне подбородок и шею. Его щетина, царапающая мое горло, заставляет тело трепетать от нужды и желания показать, что я позволяю ему делать со мной все, что угодно. Только для него.

— Тебе нравится? – его прикосновения осторожны. Легки.

Мне с трудом удается кивнуть.

— Скажи мне, — говорит он. – Скажи мне, чего ты хочешь, — его пальцы плотно сжимаются вокруг моего члена, и это совсем не похоже на движения моей собственной руки.

Я сглатываю, часто дыша.

— Пожалуйста, — говорю я.

— Пожалуйста — что? – Его голос властный и хриплый от желания. У меня появляются силы от этого возбуждающего звука.

— Я хочу, чтобы ты подрочил мне, Северус. Хочу тереться о твое тело. Хочу, чтобы ты раздел меня, — мои щеки пылают; он молчит и его рука неподвижна. – Я хочу принять в себя все твои пальцы.

Я зашел слишком далеко. Я уверен в этом. Он собирается уйти, как сделал это пятнадцать лет назад, и я опять останусь ни с чем.

А потом я чувствую его зубы на своей шее, и он прижимается ко мне, бормоча в ухо.

— Драко…То, что ты говоришь… Ты даже не представляешь, что делаешь со мной. Никогда не представлял, — он исступленно ласкает мое тело, грубыми движениями, которые заставляют меня наваливаться на него, отчаянно нуждаясь в большем, и я вздрагиваю от прикосновений его губ, мои руки на его плечах. Я дрожу, прижимаясь к нему, едва в состоянии удерживать себя в вертикальном положении. После стольких непроизвольных судорог, это невероятное чувство – отказаться от контроля над своим телом ради удовольствия, чтобы позволить ему делать все, что он захочет.

Затем пальцы Северуса скользят по моей мошонке, попадают в чувствительное место, и я шиплю, отстраняясь. Боль пронизывает все тело, резкая и быстрая, почти в два раза сильнее обычного. Я стараюсь вдохнуть воздуха. Это почти невозможно.

Он замирает, его рука все еще у меня между ног.

— Так больно? – осторожно, с врачебными интонациями спрашивает он.

Я киваю, прижимаясь лбом к его плечу.

— Зверски, — крепко стискиваю его запястье, длинные пальцы Северуса нежно теребят мой опадающий член. – Голова…

Рука Северуса снова скользит вниз. Он сжимает мои яички, жестко, перекатывая их. Я громко кричу и рывком отстраняюсь. Моя эрекция полностью исчезает.

— Какого черта ты делаешь? – гневно спрашиваю, когда возможность говорить возвращается ко мне. Я едва стою, согнувшись пополам и опираясь на диван для поддержки, но Северус уже отвернулся, потянувшись к куче бумаг с исследованиями.

— Тестикулярная боль, — говорит он так, как будто я понимаю, потом бросает документы в сторону и хватает другую кипу. Он что-то карябает пером в своем блокноте, быстро листая страницы.

Я стою со все еще расстегнутыми штанами и наблюдаю за ним.

— Ты сошел с ума.

Северус только хмыкает и делает еще одну запись.

— Как долго у тебя эти боли?

— Я не знаю, — застегиваю ширинку, слегка морщась. – Я просто дрочил в первый раз за несколько месяцев…

За это меня одаривают острым взглядом.

— Повышение либидо?

— Что-то в этом роде, — я чувствую, как теплеет мое лицо. – От твоего чертового зелья.

Северус кривит рот.

— Помимо прочего, я надеюсь.

— М-м-м. Надейся, — я чувствую себя особенно жестоким. Я смотрю через его плечо. – Не хочешь поделиться информацией, благодаря которой ты прозрел?

Он пихает мне свой блокнот, указывая страницу. Симптомы моей болезни, перечисленные почти неразборчивым почерком. Я кошусь на него.

— Что?

— Целители не ошиблись по поводу васкулита, — говорит Северус. Он кажется слишком довольным собой. – Церебральный, я бы сказал, учитывая то, что он из себя представляет. Я подозревал, что именно вызывает твои припадки. Это ограничение кровотока в мозге…

— Я не идиот, — огрызаюсь я. – Я работаю в области фармагербологии, Северус.

Он игнорирует меня, заложив руки за спину и расхаживая перед диваном. Я видел его таким, только когда он совершал какой-нибудь прорыв по части зельеварения.

— Полиартериит нодозный(2). Скорее всего, сосредоточен вокруг твоей нейромагической системы – если не в ней, то точно проходит через нее. Все признаки указывают на это. Дуракам в Мунго было бы нелегко это диагностировать – он маскируется под большое количество заболеваний, но у мужчин это часто вызывает боль в яичках…

Я просто смотрю на него. Он лжец – он только что совершил чудо. У него имеется мой фактический диагноз.

Северус поворачивается ко мне. Его брови нахмурены; он делает глубокий вдох.

— Для этого заболевания нет лечения.

Оцепенев, я сажусь на диван, ноги отказываются меня держать.

— Ох, — до этого момента я не понимал, насколько сильно надеялся. Все, о чем я могу думать, это то, чтоя на самом деле не готов умереть. Блокнот падает из моих рук, листы рассыпаются по ковру. – Значит, так…

— Нет, — говорит Северус. Он садится рядом и берет меня за руку. – Я могу сварить зелье…

— Не надо, — мои пальцы сжимают его ладонь. – Не надо давать мне ложную надежду, Северус.

Его глаза сужаются.

— Черт бы тебя побрал, — говорит он и рывком разворачивает меня к себе, его рот находит мой. Поцелуй злой, грубый, и я льну к нему.

Мы медленно отстраняемся друг от друга. Губы Северуса припухшие и влажные. Я касаюсь их пальцами. Он ловит мою руку и целует ладонь.

— Это неизлечимо, да, но есть способы добиться ремиссии, — тихо говорит он. – Есть зелья, которые могут уменьшить симптомы и замедлить прогрессирование болезни.

— Я никогда не доживу до старости, — эта мысль причиняет мне боль.

Северус ничего не говорит. Да ему и не надо этого делать. Я кладу голову ему на плечо, и он прикасается к моей щеке, большим пальцем разглаживая кожу.

— Я обещаю, — говорит он через секунду, — что сделаю все от меня зависящее, чтобы удержать тебя здесь и помочь прожить настолько долгую жизнь, насколько это возможно, — он колеблется, потом смотрит на меня вызывающе. – Со мной.

— Это чертовски хорошо – быть с тобой, — шепчу я. – После всего, что я делал, чтобы привлечь твое внимание.

Северус фыркает и прижимается лицом к изгибу шеи.

— Поверь мне, Драко, — чувствую его теплое дыхание на моей коже.

— У меня нет выбора, — говорю я. – Я всегда верил тебе.

* * *

Кинг-Кросс заполнен магглами, многие из них бросают любопытные взгляды на Северуса, когда он шагает через станцию и мантия развевается позади него. Один человек обходит его с поклоном, говоря: «Извините, преподобный», из-за чего я кусаю губы от смеха.

Северус только сердито смотрит на меня.

— Это не смешно, мистер Малфой.

— Я всегда думал, что из тебя получится правильный викарий, — говорю я спокойно, когда мы идем к барьеру между платформами 9 и 10. Перед каменной стенкой я рефлекторно поднимаю руку и дарю Северусу легкую улыбку, а потом проскальзываю через барьер.

Пар клубится вокруг меня и знак платформы 9 ¾ с золотым обрезом качается чуть выше моей головы. Поезд только что прибыл: носильщики тащат чемоданы и клетки с совами младшекурсников, и школьные мантии спешно сняты ими и спрятаны в чемоданы и саквояжи.

— О, боже, — говорит Северус, кривя губы и глядя на смешную молодую пару, прижимающуюся друг к другу. Их действия подразумевают, что это их окончательное неистовое и хаотичное прощание перед летними праздниками.

Я только смеюсь.

— Подожди несколько лет. Возможно, скоро на их месте будет Скорпиус.

— Только через мой труп, — бормочет Северус. Его рука лежит на моем бедре. Я немного прибавил в весе за последний год. Недостаточно, по мнению Северуса, но он неохотно признает, что я больше не выгляжу так, будто у меня одна нога и вторая по колено в могиле. Все же, зелья работают, три по два раза в день, но я не жалуюсь, принимая их, потому что только они держат меня рядом со Скорпиусом.

И Северусом.

Мы остались в Дорсете, мы оба. Он официально занимал отдельную спальню, пока бумаги для моего развода не были окончательно доработаны, что сильно забавляло Асторию.

— Единственные ночи, которые вы проводите не в кровати Драко, — сказала она после рождественского ужина, весело смеясь после многочисленных бокалов вина, — это те, когда вы раздражены на него. Почему бы вам просто не перенести свои вещи в его комнату?

Северус только фыркнул, его щеки покраснели и он сказал, что это не ее ума дело, черт побери.

И Астория никогда больше не лезла в наши дела.

Сейчас она счастлива и видится с Тони Гольдштейном, по меньшей мере, два раза в неделю, если не чаще. Северус, вместе со всеми, представился ему в конце января, вечером после того, как он, наконец, поместил все свои вещи в мой гардероб. Мне нравится Тони. Он умный и забавный. Он не тот, против которого я бы возражал, как против отчима моего сына, и даже моя мать одобрила его кандидатуру.

Скорпиус, однако, оставил решение за собой. Хотя, я полагаю, Тони убедит его за лето. Он человек особого сорта. Достаточно добродушный, но, слава богу, далекий от Гриффиндора. Скорпиусу достаточно того, что в его жизни уже есть красные пятна поттеровского клана.

— Папа! Северус!

Я вижу светлые волосы в одном из окон поезда, а затем Скорпиус сходит на перрон, следом идет Альбус, их слизеринские мантии перекинуты через плечо. Моему сыну уже тринадцать и он гораздо выше, чем был в июне прошлого года. Я не люблю видеть, как он растет без меня; не удивлюсь, если отец чувствовал то же самое всякий раз, когда он встречал меня с Хогвартс-экспресса.

— Эти двое, — Северус изучает своего тезку. Он был очарован Альбусом Северусом Поттером со времени их первой встречи в сентябре. Любопытство взаимное, насколько я могу судить. Он хочет сделать шаг в сторону, но я хватаю его за руку, удерживая рядом. Он нервничает, как тогда, когда мы встречали Скорпиуса на Рождество. И Пасху.

— Не надо, — говорю я спокойно, мой большой палец гладит его запястье.

Он смотрит на меня и через мгновение обнимает. Я наклоняюсь, едва касаясь своими губами его губ.

Скорпиус смотрит на нас с улыбкой. Альбус остался позади.

— Вы круче, чем Тедди Люпин и Виктория Уизли, — говорит он.

Северус тянется к макушке Скорпиуса.

— Разумеется, я надеюсь, что это так. Твой отец гораздо более привлекателен, чем Уизли. Вейла она или нет.

По пути я вижу Поттера с женой, их дети собрались вокруг. Он встречает мой взгляд и кивает, положив руку на плечо Альбуса, прежде чем его глаза обращаются к Северусу. Он снова кивает. Северус игнорирует его. Вместо этого он смотрит на меня.

— Ну что, домой? – Спрашивает он.

Домой.

Скорпиус сжимает мою руку. Я притягиваю его к себе и улыбаюсь.

— Пойдем.

У меня есть моя семья. Все хорошо.

(1) — строки из поэмы Т.С. Элиота "Полые люди". (прим. пер.)

(2) — Полиартериит нодозный — заболевания неизвестного происхождения, при котором на стенках артерий образуются воспалительные бляшки. Данное заболевание является одной из разновидностей коллагеноза. Характерными проявлениями его являются артрит, неврит, астма, появление кожной сыпи, гипертензия, почечная недостаточность и повышение температуры. (прим. пер.)