Я встал у изголовья его тела и бездумно смотрел на его лицо с пустыми глазами и застывшей полуулыбкой на губах. Мать отчаянно рыдала, уткнувшись в его грудь а Джини где–то там, в стороне, тихонько всхлипывала.
Я ничего не чувствовал, время буквально остановилась, и плевать мне было на эту гребанную войну и на Волдеморта и Дамболдора с их бесконечными сетями интриг, и на грёбанного наивного мальчика с изумрудными глазами. Плевать.
Он любил так говорить. И плевать на всё человечество с их принципами с Астрономической башни.
Он всегда был главной частью нашей души и нашего тела. Несмотря на то, что все шутки и розыгрыши придуманы были именно нами, больше внимание всегда уделялось ему.
И, чёрт возьми, я завидовал ему! Хотя никогда не подавал вида…
Он был безбашенным, весёлым и нелепым в своей наивности. С ним никогда нельзя было серьёзно говорить и, как мне казалось, ветер прочно поселился в его огненно-рыжей шевелюре. Он безумно раздражал своим вечным оптимизмом и положительностью и в первое время я отчаянно глушил в себе дикое желание хорошенько приложить его головой об стол!
А однажды, в детстве, он упал с многолетнего могучего дуба и получил сильнейшее сотрясение мозга. Два месяца он лежал в коме и, очнувшись, расплакался, расстроившись о том, что пропустил свой собственный девятый день рождения. Лекарь, осматривавший его, спустя несколько минут отозвал маму в сторонку и шептал ей о чём-то очень важном с притворно-скорбным выражением лица.
Два месяца, которые я был без него, были для меня сущим Адом. Мне казалось, что я не мог дышать, зная, что он может не очнуться. Мне казалось, что сердце моё вот-вот остановится вместе с его сердцем. Мне казалось, что я умру вслед за ним.
Придя домой, моя мать держащая лицо в больнице, всё же разрыдалась, а я, ни разу не видевший её слез, просто не знал, что нужно делать. И лишь когда она судорожно вцепилась в воротник мантии Фреда, я осознал, что случилось что-то ужасное. И радость моя о спасительном исцелении части моей души, моего сердца, омрачилась горестным предчувствием .
Фред, моя частичка, моя душа и моё сердце, оказался неизлечимо болен. Он был… неисправен, поломан, разбит?! Сильнейшее расстройство нервной системы и внутричерепная травма головы и совершенное чудо, так и не произошедшего, смертельного, кровоизлияния в мозг.
И когда мой брат спал, я, закусив губу до крови и слушая сказанные на кухне тихим шёпотом слова о том, что дни моего брата сочтены, и опухоль будет прогрессировать, а денег на лечение у нашей семьи нет, пытался сдержать отчаянный крик, рвущийся из моей души.
Каждое слово невообразимой болью отзывалось в моей груди, а злые слёзы всё же потекли по моему искажённому от муки лицу.
С тех пор я был немой поддержкой, прикрывающей тылы, защитником от всех невзгод и верным братом, готовым всегда подставить плечо. Он, как и все больные, страдал от частых головных болей, апатии и сонливости, но всё же не сдавался и не опускал руки, борясь со своим недугом.
Мы пытались скрыть от него правду, но после очередного продолжительного обморока, застав меня в слезах, он лишь сказал, что знает. Знает.
И то необъяснимое смятение после посещения лавки Оливандера и его слов о том, что даже наши палочки зависят друг от друга, что они очень важны друг для друга, и не смогут без своего собрата. А тихое: «Берегите их», я запомнил на всю жизнь.
Те отчаянные, полные слёз девятилетнего мальчишки, два месяца, вспоминались мне с содроганием и необъятным ужасом. Но со мною была крохотная надежда, возросшая под стенами солёных слёз и не погибшая от диких завываний ветра-отчаянья.
А сейчас надежды нет, ведь вот он, лежит передо мной такой холодный и недвижный с пустым взглядом и полуулыбкой на устах. Я готовился к этому моменту, но совершенно не ожидал, что это произойдёт… так. Что он погибнет от случайно разрушившейся стены, засыпавшей его своими обломками.
Я не уберёг, не спас, не оттолкнул и не принял на себя удар. Не уберёг…
Неверие. Не было, блять! Мой циничный мозг это понял, но не грёбанный мешок, разгоняющий по моим венам кровь. Не он.
И ваши сочувствующие и жалостливые взгляды мне не нужны, идите к чёрту! Мою частичку, моё сердце, мою душу забрали и ничего не оставили взамен. Кому нужна пустая оболочка, без души, без сердца, раздробленная на неровные кусочки?
А я всё так же стоял у изголовья его тела и бездумно смотрел в пустые глаза и на так и застывшую полуулыбку на его лице.
И никто не увидит маленькую солёную капельку, катившуюся по лицу застывшей пустой оболочки без души.
И никто, кроме шального ветра, который так любил его волосы, не услышит тихого «не уберёг».
Vova
