Я протягиваю к ней руки...

Я протягиваю к ней руки, а он смеётся. И это лучшее, что я могу увидеть. И эта улыбка — самая искренняя, которую он может мне подарить. И самая нежная, потому что улыбаясь, он смотрит на меня, а в глазах у него она. Это нежность никогда не будет предназначена для меня. И я знаю это.

Поэтому я протягиваю руки к его Джинни и улыбаюсь ей, поправляя её яркие рыжие волосы. Я говорю ей:

 — Джинни, ты не представляешь, как тебе повезло!

А она, конечно же, подумала, что я завидую её волосам, и отвечает, смешно наморщив нос:

 — Зато у тебя они — волнистые. Ты должна гордиться своими волосами, Гермиона! Многие могут только мечтать  о таких.

Я отвожу взгляд и беру в руки учебник по Чарам. На дворе май, потому мы готовимся к экзаменам прямо у подножья Хогвартса на расстеленных  пледах все вчетвером. А Джинни пришла не готовиться.

— Ты, конечно, права, но с ними столько мороки.

Она пришла к Гарри. Поэтому он только смеётся, когда видит эту сцену:

 — Нет, Гермиона, правда. Я конечно, согласен, что у Джинни прекрасные волосы, но и твои волосы тоже красивы. Сама подумай, кудрявых девочек в Хогвартсе можно сосчитать по пальцам…

В конце фразу он уже потягивается и откладывает учебник. А потом весело мне улыбается.

 — Вечно ты о чём-то беспокоишься.

А потом он переводит взгляд на Джинни.

И мне кажется, что я чувствую всю нежность его взгляда. И мне тошно, мне хочется убежать в Запретный лес к кентаврам и арахнидам, скрыться, утопиться в озере, чтобы после меня сожрал гигантский кальмар, но лучше — упасть с астрономической башни и лететь, лететь…

— Кхе-кхе.

Рон кашлянул, и они, чуть смущённо улыбаясь, отвели друг от друга взгляд. Иногда мне кажется, что они научились целоваться взглядами. Что это такая особенная магия у влюблённых парочек. Кажется, что когда они смотрят друг на друга, происходит что-то чересчур личное. Поэтому я благодарю Мерлина, что Рону тоже не нравится такое проявление чувств к своей сестре.

Я не хочу её ненавидеть. Я не могу себе позволить ненавидеть того, кого он любит. Поэтому я стану ей хорошей подругой, буду выслушивать её и ходить с ней по магазинам, буду подбадривать её и восхищаться её. Просто, чтобы понять, хотя бы увидеть, как это — быть его. Как это, когда он принадлежит тебе. Я хочу узнать, какого это — быть им любимой.

И я хочу понять, почему это не я.

Если бы в нашем расписании был предмет «Основы общения с противоположным полом», то я бы его завалила. Я бы не смогла понять этой логики. Я уже не смогла. Сколько бы я не читала книг и журнальчиков с многообещающими названиями, я не могу подойти к нему. Это же Гарри.

Гарри, мой друг, который любит Джинни. Который целовался с Чжоу Чанг. Который мальчик-который-выжил. Которого мне хочется совершенно не по-дружески обнять.

И это чудовищно глупо. Я всегда буду рядом с ним, всегда буду видеть его, слышать его голос, редко — касаться руки, взъерошивать его волосы… Только по-дружески, не вызывая ревнивых взглядов у Джинни. Это же я, «свой парень», друг детства. Но я буду рядом. Рядом, но не с ним. Я буду приезжать к ним на все праздники, годовщины. Я уверена, что они будут приглашать меня и просто так, в любое время. Гарри скажет:

 — А давай позовём их на ужин?

И Джинни согласится и пойдёт на кухню готовить большой ужин на четверых. Или присядет за стол в гостиной, достанет пергамент и разгладит его быстрым движением руки, потому что не захочет доверять это Гарри: у него ужасный подчерк. Она не знает, что он для меня понятней и роднее собственных каллиграфических буковок. Она напишет мне и Рону короткую записку со временем ужина, привяжет к лапе его белоснежной Букли. А я, получив письмо, долго не буду его отвязывать. Уставлюсь на Буклю неживым взглядом, то ли как на вестника смерти, то ли как на божье чудо, и не буду.

Но потом, когда сова начнёт недовольно ухать и переминаться с лапы на лапу, я, конечно же, встану из глубокого кресла, и у меня обязательно затекут ноги, иначе как объяснить, что они будут словно ватными, отдам совиное лакомство и быстро-быстро отвяжу послание, стараясь как можно меньше касаться его птицы. Потому что даже такое напоминание — мука. Как будто прикосновение на расстоянии. Как будто мало будет наших еженедельных встреч и ежедневного напоминание о нём в лице Рона. И постоянных новостей о нём. Или, например, об их с Джинни сыне. А за Рона я обязательно выйду замуж, потому что он сделает мне предложение, а я не смогу отказаться.

Потому что иначе когда-нибудь я могу не сдержаться и броситься ему на шею и зарыдать. И я буду сильно-сильно этого бояться, и поэтому буду редко встречаться с Гарри наедине.  Буду разглагольствовать о том, что это неправильно, что мы трио и должны быть только втроём. А потом добавлю, что «Рон уж слишком ревнив».  А Гарри скажет, что к нему меня ревновать глупо. Я засмеюсь вместе с ним и кивну.

А на этих ужинах и обедах я обязательно буду подходить к Джинни и повторять, как же ей повезло. Или сказать, какой Гарри молодец и как я ей завидую, и что Рон недавно… Я что-нибудь придумаю.

Но я обязательно скажу, как ей повезло. Потом улыбнусь Джинни, выслушав её речь о том, что её брат остался всё таким же неотёсанным, но любящим меня дураком, и снова протяну к ней руку, поправив прядь. И скажу, что она очень красивая. А Гарри, незаметно появившийся на кухне, тоже улыбнётся Джинни. И кивнёт:

 — Тут с Гермионой поспорить трудно. Она как никогда правда — у меня отличный вкус.

Мы с Джинни рассмеёмся, а я поглажу её по плечу и, подхватив заварочный чайник и вазочку с печеньем, сбегу в гостиную к Рону.

А пока я просто задумчиво смотрю раннюю майскую траву и до боли сжимаю пальцами утеплённый чарами плед. Хочется сделать себе как можно больнее, лишь бы не видеть всего этого. Лишь бы не чувствовать этой безысходности. Я ничего не могу сделать. Мои попытки бесполезны. Уже слишком поздно.

 — Гермиона?

Кажется, заметили, что со мной что-то не так.

 — Кто помнит, в каком году проходило последнее восстание кентавров?

 — Гермиона! Может, передохнём?

 — Слушайте, у нас до экзамена осталось всего пара недель, а время летит соплохвосту под хвост!

 — Всё-всё, мы поняли! Учимся дальше.

Рон закатывает глаза, Гарри прячет лицо за книгой, буквально уткнувшись в неё носом. Я успеваю заметить, как перед этим он подмигивает хихикающей Джинни.

 — Я серьёзно! Вы совсем не думаете о своём образовании.

Это очень похоже на крик души. Джинни успокаивает меня, напоминая, что все мальчишки — идиоты. Теперь глаза закатывает уже Гарри. И она вновь принимается за вышивание.

А я снова протягиваю руки к Джинни и снимаю с её одежды белую нитку. И отвожу её длинные волосы за спину.

 — Спасибо.

Произносит она.

 — Тебе спасибо.

За то, что любишь его. За то, что не даёшь мне повода поверить, что он может быть моим. За нежность к тебе в его глазах.

За то, что я научилась протягивать к тебе руки.