Фокусник

Ненавижу! Не-на-ви-жу!

Именно вот так, по слогам. По-другому это слово никогда не думалось. Он даже проговаривал его всегда по слогам. Но и тогда оно не выражало всей той ненависти, которою он испытывал сейчас к своей жизни. Впрочем, другой он последние годы не знал. Точнее, последние пять лет.

Джеймс Блэк нервно вытащил сигарету из пачки, прикурил и судорожно затянулся. Ненависть плескалась черной жижей в душе, почти переливаясь через край, не давала нормально дышать и думать. Ненавистью отдавали еда и сигаретный дым. Ненавистью был разбавлен утренний кофе и гель для душа. Воздух был пропитан ей, и ей же пахло несвежее постельное белье.

Не-на-ви-жу!

Сигарета закончилась слишком быстро, фильтр нестерпимо завонял паленой пластмассой и обжег пальцы. Джеймс выругался и отбросил окурок в темноту. Поднял голову и уставился в мутное, темное небо ночного Каорле. Длинный тяжелый день наконец то закончился, шапито собрано, лавки стоят на своих местах, звери в клетках вывезены на улицу и накормлены. Осталось только вымыться — и нужно идти спать. Завтра сходу три представления, а он зверски устал. Нечеловечески устал.

Тяжелая физическая работа никогда не числилась среди его любимых занятий. Да и давно ему не приходилось заниматься ничем похожим. А сейчас... Раз в две недели... Собрать шапито, расставить все по местам, перетащить ящики с реквизитом, выстелить арену, помочь дрессировщикам со зверями, перегнать фургон на место, залить воду в радиатор, оттащить вещи в стирку... И через две недели все заново, только в обратном порядке.

Завтра первые представления в этом городе. Красные, лоснящиеся лица туристов, вонь от пота и от животных, непереносимый запах попкорна и сосисок, полчаса позора, потом жидкие аплодисменты. Не потому что он плохой фокусник. Просто гостям давным-давно все надоело, и они притащились в душный цирк только потому, что заняться в Каорле больше нечем. Только море и пляж. Пляж и море. И залетное шапито с измученными артистами.

Джеймс брезгливо передернул плечами. Его давно уже воротило от его работы. Бросить бы все, вернуться... Да только кто его ждет? Кому он там сдался, после того как... Внутри опять плеснула ненависть, да так, что в глазах потемнело и накатила тошнота.

Ну сколько можно вспоминать о том, что было? Было и прошло, теперь у него совсем другая жизнь, другой мужчина, другая работа и другие интересы! Все другое — и слава Мерлину!.. Мерлину...

Одно единственное слово вытащило на свет все давным-давно похороненные в глубине души воспоминания. О школе, о прошлой жизни, о друзьях... О войне... Он трясущимися руками вытащил из мятой пачки еще одну сигарету, кое-как подкурил и затянулся. Дым принес облегчение — или это ему только казалось? Впрочем, неважно. Важно, что он почти сразу перестал думать о прошлом. Сигареты отделяли его от его прошлого как бетонная стена. Тогда их не было. Тогда все было хорошо, просто отлично. Пока… Пока…

Еще одна затяжка, сильная, долгая. Пальцы почти обожгло, хотя до фильтра еще было далеко. О Боже... Он с силой стукнулся затылком о борт машины. Надо идти спать. Надо! Завтра опять тяжелый день. Выспаться, переделать кучу дел перед утренним представлением. Позавтракать. И если он сейчас не ляжет спать, то завтра на грим уйдет в два раза больше времени. Пока все синяки замажешь.

Джеймс отбросил окурок и полез за новой сигаретой. Последняя. На сегодня точно последняя. Завтра нужно купить еще — и не забыть отнести белье в стирку.

— Джеймс? Ты еще не спишь?

Он обернулся на голос и равнодушно оглядел говорившую девушку. Акробатка, дочь директора. Милая девочка, фигурка всем на зависть. Схватить бы ее за волосы, нагнуть, стащить с нее нелепые одежки и отодрать так, чтобы она кричала и молила о пощаде...

— Нет, Марина, еще не сплю. А ты когда пойдешь? — Его голос прозвучал на удивление ровно, словно это не ему в голову только что приходили мысли почти об изнасиловании. Впрочем, она же явно не против. Иначе зачем она крутится возле него уже полгода. Юбочки, топики, маечки, которые не скрывают вообще ничего. Настолько не скрывают, что она приличнее выглядела бы раздетой, чем одетой вот в это.

Но он держался. Один-единственный секс с ней навсегда привяжет его к цирку. А он все еще надеялся когда-нибудь вырваться отсюда, уйти. Когда-нибудь... Поэтому... Он отбросил очередной окурок в сторону. Улыбнулся Марине и зашел в свой фургон. Все-таки завтра ему предстоял тяжелый день.

Не-на-ви-жу!

Джеймс с трудом оторвал голову от подушки. Нестерпимо хотелось курить и заранее подташнивало от предстоящего длинного дня. За стеной шумел просыпающийся цирк, рычали голодные тигры, что-то звякало. Слышался смех, по-утреннему бодрый и весьма неуместный. Надо вставать. Надо!

Он со стоном перевернулся на спину, потер ладонями помятое со сна лицо, зевнул. Надо. Вставать. Вставать не хотелось. Ему вообще не хотелось ничего, что было «надо». Было бы отлично, если бы в его жизни присутствовало только «хочу» и «могу». Но нет, главным было «надо» — и поделать он с этим ничего не мог. Или не желал?

Такие размышления с утра пораньше не добавили жизни радости, зато всколыхнули волну ненависти, залившую его с головой. Опять. Он рывком сел, натянул на себя брошенную с вечера на пол одежду, наскоро умылся и вывалился из вагончика. Вокруг кипела жизнь. Туда-сюда сновали довольные жизнью циркачи. Джеймс поморщился от отвращения и закурил первую утреннюю сигарету. На голодный желудок.

Дым наполнил рот, проскользнул по гортани, хлынул колючей волной в легкие. В голове зашумело. Джеймс улыбнулся. Жизнь — дерьмо. Новый день начался.

— Цирк? — Драко изумленно отвернулся от зеркала и уставился на лежащую на кровати девушку.

— Именно цирк. Шапито. Ездит с места на место и дает представления. Слышал о таком? — Гермиона потянулась, намотала на палец блестящий локон и улыбнулась Драко. — Ну так что, сходим?

Драко мотнул головой. Что за бредовые идеи приходят в голову женщинам после утреннего секса? Какой цирк? Зачем волшебникам цирк? Последнюю фразу он, видимо, произнес вслух, потому что Гермиона рассмеялась.

— А почему нет? Там звери, акробаты, клоуны. Да фокусники, в конце концов. Интересно же! Или ты никогда не был в цирке? К тому же мне скучно! Мы уже неделю тут — и только и делаем, что загораем. Точнее я загораю, а ты сидишь в тени и пьешь коктейли. — Она снова рассмеялась и села на постели.

— Был! Но, Мерлин, почему именно цирк? Мы можем спокойно аппарировать в Милан и сходить в оперу! Гермиона!

Девушка тем временем спрыгнула с кровати, подбежала к нему и обняла его за талию.

— Драаако, ну пожалуйста, — томно прошептала она ему на ухо. По коже волной пробежали мурашки, тонкие волоски на спине у Драко встали дыбом.

— Ну хорошо. Уговорила. Но тогда завтра в оперу.

Гермиона снова рассмеялась, поцеловала его в шею и убежала. В душ. Драко покачал головой. С тех пор, как они вместе, прошло уже пять лет. Целых пять. А он все никак не мог привыкнуть к тому, что его девушка в один миг превращается из строгой заучки в игривую тигрицу, а потом резко обратно. Секунда — и мисс Грейнджер изменилась. Еще секунда — и она опять такая же, как раньше.

За эти пять лет он так толком и не узнал ее, не понял, какая она на самом деле. Это добавляло остроты в их отношения. Но иногда напрягало. Вот как сейчас, с цирком. Впрочем, если она хочет, то пусть будет цирк. Все что угодно, только бы она оставалась с ним.

Пять лет все вокруг изумлялись, каким образом слизеринский принц мог полюбить грязнокровку. Правду знал только они двое. Тогда, с самого начала, страшно бесила эта влюбленность. Он бил посуду, ломал мебель. Варил зелья и рылся в старых книгах с заклинаниями в безуспешной попытке избавиться от этой проклятой любви...

Сейчас он был рад, что у него ничего не получилось. С Гермионой было интересно. Весело. С ней он был счастлив. С ней он чувствовал себя живым. Только с ней. Что она испытывала к нему, он мог только догадываться. Но он надеялся, что за эти годы она хоть чуть-чуть, хоть немного полюбила его...

Драко потянулся за сигаретами. Он начал курить после того, как... Неважно. Просто неважно. Он бы и пить тогда начал запоями, но вмешалась Гермиона. Пришла, наговорила ему кучу гадостей, добила оставшуюся в мэноре посуду. Частью даже об его собственную голову. Плакала, кричала...

С тех пор он пил совсем по чуть-чуть. Немного вина на ужин, легкий коктейль на пляже, виски по выходным с крестным. А курить не бросил. Сам не мог понять почему. Вроде как сигареты ему были не нужны. Но все равно, его не оставляло ощущение, будто, бросив, он потеряет что-то важное. По-настоящему важное.

Он прислушался к шуму льющейся воды. Если Гермиона ушла в душ, то это надолго. Очень надолго. Она могла часами торчать в ванной и маниакально следила за тем, чтобы белье менялось минимум раз в неделю. Говорила, что оно пахнет ненавистью. Почему — он не понимал, ну и ладно. Главное, чтобы Гермионе с ним было хорошо и удобно. А уж каким образом они этого добьются — без разницы.

Драко опять покачал головой. Гермиона все еще мылась. Может быть, это как-то связано с... Нет, об этом думать нельзя. Совсем нельзя.

Он понимал, что все это ненормально. Что так не должно было случиться. Что он любил, полжизни любил совершенно другого человека. Пока в один день не влюбился в Гермиону. Просто так, на ровном месте. Как будто глаза открылись. Еще вчера он ждал встречи с другим, а сейчас он смотрел на Гермиону и не мог оторвать взгляд. Казалось, что она сияла каким-то мягким внутренним светом. Его тянуло к ней. Хотелось прикасаться к ней, гладить ее нежную кожу, согревать дыханием ее холодные пальцы...

Хуже всего было крестному. Они, конечно же, очень быстро разобрались, что произошло. Почему Гермиона, без остатка влюбленная в Снейпа, неожиданно променяла его на Драко. Почему сам Драко не представлял своей жизни без Гермионы. На тысячи «почему» нашлись ответы — вот только сделать с этим они ничего не могли.

Решение их проблемы было так близко — и так недоступно одновременно. Совершенно недоступно, и от этого становилось только хуже. Невыносимо было наблюдать, как Гермиона, в редкие моменты просветления, смотрит на Снейпа глазами побитой собаки. Как шарахается от каждого его прикосновения. Слушать, как она тихо плачет по ночам, запершись в ванной, и видеть, как она старательно прячет покрасневшие от слез глаза. Замечать, как крестный бледнеет, когда они обнимаются. Знать, что все, абсолютно все должно быть по-другому. Совсем не так...

Впрочем, пока Гермиона с ним, он счастлив. И сделает все, чтобы она тоже была счастлива, чего бы ему это ни стоило. Иначе он просто не сможет жить...

Джеймс в еще раз провел губкой по лицу, нанося окончательные штрихи. Грим закончен. Последнее на сегодня представление. Самое тяжелое. Днем приводят детей. Дети... Они радуются любому фокусу, любому зверю. Вечером приходят только взрослые. Злые, циничные, усталые люди, такие же, как он сам. Он ненавидел их. Искренней, чистой, незамутненной ненавистью. Просто ненавидел. Они не были ни в чем виноваты, кроме того, что они жили. А он только существовал.

Он встал. Надел фрак. Взял в руки цилиндр и волшебную палочку, бывшую теперь для него всего лишь бесполезным куском дерева. Вышел из гримерной. Нервно выкурил очередную сигарету, несмотря на прямой запрет шефа не дымить за кулисами. Прошел к выходу на арену. Замер перед занавесом. Одернул фрак, поправил бабочку и стряхнул с рукава невидимые пылинки. Тогда, давно, такие мелочи как пылинки его не интересовали. Впрочем, с тех поменялось слишком многое. Поправил очки и...

Аплодисменты иллюзионисту! Огни, люди, запах пота и попкорна. Ненавижу!

Руки плетут узоры из карт. Веревки. Пальцы действуют, словно сами по себе, отдельно от него. Он даже не смотрит в зал. Вернее, смотрит, но не видит. Какое ему дело до того, что подумают все эти люди? Кто они для него? Что они значат в его поганой жизни?

Исчезающие монеты. Снова карты. Кролик в цилиндре (не забыть бы его покормить). Аплодисменты.

Марина уже сидит в первом ряду, значит, сейчас привезут ящик. Распиливание. Как он смеялся, когда узнал, как именно делается этот фокус. А сейчас он сам дурачит легковерных. Интересно, а есть еще в этом зале кто-нибудь, кто не подозревает, что девушек на самом деле две?

Подать руку Марине, подвести ее к ящику. Коротко улыбнуться. Барабанная дробь, совсем не настоящая, а всего лишь запись. Все фальшиво до зубовного скрежета. Все бесит. Уйти!!! Взять пилу. Театрально взмахнуть руками. Распилить. Краску бы обновить на ящике...

Аплодисменты, восторженные вздохи. Вонь пота и попкорна, перемешанная с тягучим запахом ненависти. Сейчас главное — не сорваться и не закричать от отвращения. Покрутить ящик. Сложить половинки обратно, незаметно хлопнуть по стенке. Открыть крышку, подать руку Марине. Посетители хлопают так отчаянно, словно он на самом деле совершил какое-то волшебство, а не показал банальнейший фокус. Проводить Марину обратно к сидячим местам. И не забывать улыбаться, хотя его улыбка больше похожа на спазм лицевых мышц, чем на что-то приветливое.

Вернуться в центр арены, поклониться, поднять голову, наконец-то сфокусировать взгляд и...

Наткнуться прямо на испуганные, дикие глаза Гермионы. Она смотрела на него так, словно не могла наглядеться. Смотрела, смотрела... А он уставился в ответ, хотя давно пора бы уже уйти, уступить место дрессировщику кошек. Гермиона продолжала смотреть. А рядом с ней сидел Драко, так сжимая ее ладонь в свой, что пальцы у обоих побелели. Мерлин...

Джеймс легко поклонился публике в последний раз и прошел в свой фургон, не обращая ни на кого внимания. Быстро смыл с лица грим, содрал с себя фрак, не замечая, что пуговицы летят в разные стороны, зло швырнул его на пол. Следом полетел жилет, давившая шею бабочка и новая белая рубашка. В угол отправились брюки и узкие, неудобные туфли.

Избавившись от сковывающей движения одежды, он рывком натянул на себя любимые разношенные джинсы и старую, еще школьных времен, футболку, но и это не принесло облегчения. Трясущимися руками вытащил из пачки сигарету и сунул ее в рот. Вышел из фургона и обессиленно сполз по стенке. Откинул со лба челку. Зажмурился. Рядом с ним явно кто-то был, он не хотел знать кто. Уходите все! Я хочу побыть один...

Его локоть тронула ледяная рука.

— Гарри?..

Он дернулся в сторону, уходя от прикосновения. Невыносимо! Ненавижу...

— Гарри? Гарри, это ты? — В ее голосе звучали слезы, и рука, все еще касавшаяся его локтя, ощутимо дрожала. — Гарри...

Он осторожно открыл глаза. Что этим двоим от него надо? Зачем они тут появились? У него же все было почти хорошо. Зачем? Зачем?.. Почему они вдвоем?.. Он посмотрел в серые глаза напротив, с трудом подавив желание превратить это красивое лицо в кровавое месиво.

Ненависть, видимо, отразилась на его лице. Гермиона шарахнулась к Драко, тот сделала шаг вперед, закрывая ее собой. Джеймс вздохнул.

— Вы обознались. Меня зовут Джеймс Блэк, а никак не Гарри. А теперь уходите. — Странно, но у него даже получилось сказать это холодным, отстраненным тоном. Гермиона заплакала. Драко сжал кулаки.

Все трое молчали. Джеймс докуривал сигарету. Бросить, что ли, курить... И начать пить? А что, хоть на время забыться. Гермиона ахнула, вцепившись Драко в плечо.

— Сейчас ты размышляешь, не бросить ли тебе курить, — тихо сказал тот. — И не начать ли пить. Не надо Гарри, это не выход. Алкоголь еще ни разу не решал проблем. Мы живем в отеле «Арионе», на набережной. Зайди к нам в гости, пожалуйста.

Он обнял Гермиону за талию, поцеловал ее в висок и повел куда-то в сторону. От них прямо веяло любовью. Всепоглощающей, бесконечной любовью. Не-на-ви-жу! Джеймс встал, проводил их взглядом и, пошатываясь, зашел в фургон. Захлопнул дверь, упал на кровать. Снова встал. Подошел к зеркалу и посмотрел на свое отражение.

Остатки грима на подбородке, белое как мел лицо. Горящие ненавистью ярко-зеленые глаза. Черные длинные волосы собраны в хвост. Только шрама не хватает. Зачем они пришли? Зачем они заставили его вспомнить, кто он такой на самом деле? Кем он был. Кем он мог бы стать. Зачем?!

* * *

Драко почти тащил на себе Гермиону. Идти она толком не могла, дрожала и плакала. Ему тоже хотелось разрыдаться. Сломать что-нибудь, побиться головой об стену... Нельзя. Совсем нельзя. Гермиона одна не справится, сделает с собой что-нибудь. А этого он не перенесет. Если с ней что-то случится, погибнет не только он, но еще и крестный, и Гарри, который теперь Джеймс.

Он рассмеялся. Джеймс Блэк, это надо же такое! В честь своего крестного и того, кого Гарри всю жизнь считал отцом... Неплохое имя, вот только зря, абсолютно зря. Сменив имя, он сделал хуже им всем. Всем четверым, замешанным в эту историю. Зачем? Почему он не дождался помощи, не спросил совета?..

И что теперь делать? Решение всех их проблем было так близко. Но Гарри должен прийти к ним сам, добровольно. Иначе ничего не получится...

Джеймс открыл глаза и хмуро уставился в потолок. Прошло уже два дня с тех пор, как он встретил Драко и Гермиону. Воспоминания, так тщательно скрытые где-то глубоко в памяти, вылезли наружу. Не давали спать. Заставляли думать о том, как все могло бы быть. С чего все началось...

Красно-золотое сияние внезапно разлилось по зачарованному потолку над их головами: это ослепительный краешек восходящего солнца проник в Большой зал через восточное окно. Свет ударил им в глаза одновременно, так что лицо Волдеморта вдруг превратилось в пылающее пятно. Гарри услышал крик высокого голоса и тоже выкрикнул в небо всю свою надежду, взмахнув палочкой Драко.

— Авада Кедавра!

— Экспеллиармус!

Хлопок был подобен пушечному выстрелу. Золотое пламя взвилось в самом центре круга, по которому они двигались, — это столкнулись их заклятия. Гарри видел, как зеленая вспышка Волдеморта слилась с его собственной и как Бузинная палочка взмыла ввысь, чернея на фоне рассвета, закружилась под зачарованным потолком, точно голова Нагайны, и пронеслась по воздуху к хозяину, которого не пожелала убивать, чтобы полностью подчиниться его власти. Гарри, тренированный ловец, поймал ее свободной рукой — и в ту же минуту Волдеморт упал навзничь, раскинув руки, и узкие зрачки его красных глаз закатились. На полу лежали смертные останки Тома Реддла — слабое, сморщенное тело, безоружные белые руки, пустое, отсутствующее выражение на змеином лице. Волдеморт погиб, убитый собственным обратившимся вспять заклятием, а Гарри стоял с двумя волшебными палочками в руке и глядел на опустевшую оболочку своего врага.

Получилось... Великий Мерлин, все получилось! Эйфория накатывала вперемешку со смертельной усталостью. Хотелось лечь и уснуть. И не просыпаться как можно дольше. Но нельзя. Дел было невпроворот. На свободе оставалось еще достаточно Пожирателей, мечтавших отомстить за смерть своего повелителя. Хогвартс разрушен и абсолютно не пригоден ни к чему. Многие погибли...

Но главное, что они победили! Победили! Гарри оглядел зал. Где-то здесь должен быть он...

Драко стоял на другом конце зала, судорожно сжимая в руках палочку. И смотрел на него во все глаза. Любовался и гордился. Так, что было видно всем и каждому. Впрочем, никто ничего не замечал. Кто-то оплакивал мертвых. Кто-то обнимался с живыми. Гермиона бежала через зал к бледному как мел Снейпу, стоящему в дверях. Подлетела, обняла, свалила его на пол и начала целовать, куда придется.

Невилл кружил в воздухе Луну, заливавшуюся счастливым смехом. Рон пробирался к Лаванде, лежащей на полу, тащил за собой мадам Помфри. Ну да, на Лаванду же напал оборотень...

Драко... Драко неподвижно стоял возле стены. Не делал ни шагу навстречу. Боялся? Опасался, что Гарри его оттолкнет? Гарри засмеялся. Ну что за глупости! Бегом, быстрее к нему, сжать так, чтобы хрустнули ребра, запутаться пальцами в грязных, слипшихся от пота волосах, поцеловать, почти укусив за губу... Все закончилось, они вместе, рядом... Все будет хорошо.

Все было хорошо. Почти. Авроры, высунув языки, гонялись за последними Пожирателями. А те гонялись за Гарри. Четыре нападения за две недели, причем последнее едва не закончилось для Гарри смертью. Авада просвистела в сантиметре от уха. Повезло.

Проблемой являлось еще то, что охранять его у министерства не было возможности. У аврората дел и без того хватало, от Ордена Феникса остались одни воспоминания, сам Гарри мог и не успеть увернуться в следующий раз. После долгих размышлений он заперся в доме на площади Гриммо, спрятавшись под заклятием Фиделиус. Хранителем тайны стал Драко.

Гарри смертельно скучал. Почти все время он находился один, не считая Кикимера. Навещали его редко, все были заняты чем-то более важным, чем забота о бедном герое. Он облазил весь дом от подвала до чердака, привел в порядок оставшиеся комнаты, бегло осмотрел библиотеку и нашел маггловскую книгу фокусов. Откуда она взялась в доме чистокровных волшебников?.. Может быть, Сириус притащил? А может, и нет, главное, что он скуки Гарри освоил все описанные в ней трюки. Глупо, конечно. Зачем магу фокусы? Но ему было так скучно...

Гарри сел на кровати. Он проспал очень долго, а сегодняшние представления никто не отменял. И не отменит, тем более ради него. Он выступал и с головной болью, и с гриппом, и с вывихнутым плечом. И, само собой, он сможет выступать под волнами воспоминаний, накатывающих на него вот уже второй день подряд.

Очередная сигарета, на этот раз тонкая и с ментолом. Дамская. Никотина в ней было не больше, чем в волшебной палочке, но мятный дым исправно делал свое дело. Драл гортань, наполнял легкие. Приносил хоть какое-то подобие спокойствия. Да и курилась она дольше, чем обычные сигареты.

Он потянулся всем телом, чувствуя, как хрустят суставы и воют от боли затекшие мышцы. На улице жил нехитрой жизнью цирк. Звери кричали, каждый на своем языке, смеялись люди, и что-то грохотало в отдалении. Что именно, Гарри не знал. Впрочем, какая разница?..

Его кролики, три штуки, грустно сидели в своих клетках и грустно ели салат. Почему-то кролики всегда были грустными. Непонятно почему. Жизнь их была куда веселее жизни самого Гарри. Ешь, спи и иногда тихо сиди в шляпе. Прыгай по травке, когда пускают погулять, играй с деревянными шариками или лазь по бумажному тоннелю, сделанному дрессировщиком кошек.

Гарри присел перед клеткой с Драко. Драко... Белая шерстка, темные, очень грустные глаза. Любопытный розовый носик и мягкий животик. Драко...

Белые жесткие волосы, внимательные, чуть испуганные серые глаза. Теплаягладкая кожа, совершенное тело, вздрагивающее под его, Гарри, пальцами. Румянец, заливающий бледные щеки, и приоткрытый в сладком стоне рот.

Когда Гарри касался его в самый первый раз, все казалось волшебным и незыблемым. Все было таким, каким должно было быть. Загадочная темнота Выручай-комнаты, легкий скрип огромной кровати, поцелуи, шепот, стоны. Он пришел туда драться. Пришел выяснить, что именно скрывает гордый слизеринский принц.

Пришел врагом — а ушел любовником и другом. Он сам не понимал, как так получилось, что Драко, которого он давно ненавидел всей душой, неожиданно стал ему самым близким и дорогим человеком. Не знал, что именно заставляет его мчаться как на крыльях на ночные свидания в Выручай-комнату. Вздрагивать, проходя мимо Драко на переменах. Сладко застывать, слушая его голос. Мечтать на скучных уроках о следующей встрече. Задыхаться, чувствуя руки Драко на собственной коже и его губы на своих губах.

Он был слеп и глуп. Он понял, что именно это и есть любовь, только в палатке, в лесу. Когда Рон ушел и они остались с Гермионой вдвоем. Он проснулся ночью от ее плача. Хотел было встать и попытаться утешить ее, сказать, что Рон обязательно вернется и все снова будет хорошо, но потом заметил, что она рыдает, глядя на колдографию Снейпа. Его отца. Рыдает и гладит тонкими пальцами недовольно хмурящееся лицо. Всхлипывает, шепча его имя.

У него не было с собой колдографии Драко. Просто не подумал ее сделать. Да и зачем, они и так почти все время проводили вместе. Но у него были воспоминания. Яркие и цветные. Полные жизни и радости, а не безысходной тоски, наполнявшей его существование в холодной палатке. Он нырял в них с головой, когда становилось совсем невмоготу, и находил в них покой. Как сейчас в сигаретах.

И именно тогда, рассматривая плачущую Гермиону, он понял, что любит Драко. Любит, несмотря ни на что. И что они обязательно будут вместе, надо только победить Волдеморта.

Гарри лег на траву и закурил очередную сигарету. Ментоловый дым легкой голубоватой струйкой уходил в мутное небо. На душе было муторно и мерзко. Он не вспоминал о Драко и их любви уже пять лет. Даже несмотря на то, что его белого кролика звали Драко. Кролик Драко не имел ни малейшего отношения к человеку с таким же именем. Просто белый кролик — и все.

Вокруг него шумел цирк. Тигр в клетке рычал на медведя, медведь лениво поедал орехи, не обращая на тигра ни малейшего внимания. Чуть в стороне веселились вечно пьяные клоуны, а рядом с ними упражнялись два новеньких жонглера. Взлетали вверх разноцветные блестящие булавы, разбрасывая вокруг лужицы света. Все как всегда.

Гарри лениво приоткрыл глаз и посмотрел на Северуса. Черная шерстка, милые ушки, черные, очень грустные глаза. Северус лениво гонял лапой по клетке маленький деревянный шарик с колокольчиком внутри.

Северус... Отец. Гарри долго не мог прийти в себя после визита Снейпа на Тисовую улицу. После смерти Дамблдора его ненависть к Снейпу возросла до небес и грозила затопить его с головой. Он часто мечтал о том, как найдет предателя и убьет его собственноручно. Просто задушит или зарежет. Представлял, как охотится за ним по всей Британии, находит и...

Вместо этого Снейп пришел к нему сам. Непонятно как пробрался в дом, дождался Гарри в его комнате, пригвоздил заклинанием к стене и заставил слушать. Говорил он долго, и Гарри, поначалу не слышавший его, все-таки прислушался и обалдел.

Снейп рассказывал о своей любви к Лили Эванс. О том дне, после экзамена. О своемжелании вымолить прощение. О своих страданиях, когда Лили начала встречаться с Джеймсом. О попытке самоубийства, когда они поженились. О примирении, о нескольких украденных ночах любви. О предательстве. О договоре с Дамблдором. О смерти. О короткой записке Лили перед тем, как Лорд нашел их, в которой говорилось, что Гарри его сын. О заклинании, подтверждающем родство. О том, что не надеется дожить до победы...

Он говорил, а Гарри чувствовал, как волосы на голове становятся дыбом. Говорил, а по спине Гарри тек холодный пот ужаса и... понимания. О да, Гарри великолепно понимал, все, что чувствовал Снейп, пусть и не зная тогда о том, что и сам любит.

Когда Снейп замолчал и Гарри наконец обрел способность двигаться и говорить, он попросил Снейпа не умереть. Сказал, будет рад узнать его, своего отца, ближе — после того, как разделается с Темным Лордом. Тогда Снейп улыбнулся. Впервые на памяти Гарри. И пообещал, что сделает все возможное, чтобы и после войны досаждать Гарри своим присутствием.

Потом, в Визжащей хижине, Гарри чуть было не бросился ему на помощь. Но вспомнил, что отец обещал не умирать. И не умер. Каким образом он умудрился протащить с собой к Лорду противоядие и заживляющее зелье, Гарри не знал. Но главное, он был жив. И они смогли поговорить.

Очередная сигарета отчаянно воняла старыми носками, но Гарри все равно курил ее с удовольствием. Какая разница, чем она воняет. Важно, что внутри никотин. И спокойствие. На Гермиону он даже не посмотрел. Милый грустный коричневый кролик. Такой же, как и тысячи других.

Гарри зевнул, чуть не вывернув челюсть, и сел. Солнце стояло в зените, и надо было идти в гримерку. Цирк не будет его ждать. А после представления он, пожалуй, сходит к этим двум предателям. Все же интересно, что им от него надо.