Аппарационная воронка нехотя выпустила его, напоследок с силой ударив в затылок гудящей болью. Скорпиус всегда неважно переносил перемещения, а за сегодня их было уже намного больше пяти. Выругавшись, что позволил себе расслабиться и не обновить следящие чары над домом, он запустил поисковой артефакт бродить по малознакомому городу, куда вынес его остаточный след магии аппарировавшего получасом раньше Поттера, а сам в измождении уселся на бордюр. Складывалось впечатление, что Гарри решил совершить кругосветное путешествие всего за несколько часов: Нью-Йорк, Санкт-Петербург, Мадрид, Каир, Монте-Карло, Сидней, Дели… Каждый раз Скорпиус по чистой случайности ухватывал зыбкую ниточку следа, а его артефакт-поисковик возвращался ни с чем.
Невыносимо хотелось пить. Воровато оглянувшись вокруг и не увидев ничего подозрительного, Скорпиус вынул их рукава строгого двубортного пиджака волшебную палочку, ударил ею по неприметному камню, превращая в стакан, шепнул:
— Агуаменти! — и, дождавшись, пока сосуд наполнится прохладной водой, с удовольствием выпил половину, а остатки вылил себе на голову, словно пытаясь смыть дурноту.
— Объект обнаружен! Здание Тайбей сто один, западная сторона. Крыша, — металлический голос, возникший в голове, возвестил о том, что в этот раз он не опоздал.
Поморщившись, Скорпиус поднялся на ноги и, ориентируясь на координаты, переданные поисковиком, аппарировал.
Поттер и впрямь нашёлся на крыше огромного небоскрёба. На фоне ночного неба, расчерченного яркими неоновыми всполохами реклам, он казался ангелом. Тёмным и порочным, но посланником Божьим. Подойти к нему было одновременно и страшно, и до безумия хотелось. Выдернув из рукава палочку, Скорпиус наскоро набросил антиаппарационный купол, пользуясь тем, что Гарри не видит его в кромешной тьме. Чары никак не хотели выстраивать защиту, словно с ними неосознанно боролась магия Гарри, но Скорпиус упрямо плёл нити и завязывал узлы, лишая возможности вырваться, не оставляя даже призрачной лазейки. Когда купол, шипя и переливаясь угрожающе красными волнами, всё же накрыл здание Тайбей сто один неровной полусферой, Скорпиус медленно вышел из тени и ступил в круг, освещённый прожектором — ориентиром для вертолётной площадки.
— Малфой, ты всё-таки нашёл меня, засранец, — с усмешкой, больше похожей на гримасу, процедил Гарри и вскочил на парапет ограждения.
Чувствуя, как противно сжимается сердце в предчувствии неминуемой беды, Скорпиус мучительно размышлял, как бы возвести вокруг мужчины, бесстрашно прохаживающегося по семисантиметровому стальному бортику ограждения крыши, левитационный щит. Разум отчаянно твердил, что это невозможно выполнить в одиночку, да и незаметными для магглов такие чары сделать не удастся. Может, в Лондоне Аврорат и выдал бы санкцию на применение Обливиейта к десяткам, если не сотням ни в чём не повинных людей, но здесь, в Тайбее, о Гарри Поттере и его героическом прошлом никто не знал.
Тем временем Поттер, всё больше входя в раж, быстрее и быстрее перебирал ногами, перемещаясь от одного угла парапета к другому, то и дело теряя равновесие и размахивая из стороны в сторону руками, напоминая журавля. Скорпиус, ощущая себя охотником, медленно и осторожно приближался к танцующему свой страшный танец мужчине.
— Целитель Джекоб прислал сову, — хоть сейчас Скорпиусу совершенно не об этом хотелось говорить, но нейтральными фразами он пытался переключить на себя внимание Гарри, заставить его хоть на минуту остановиться, чтобы подойти ещё чуть ближе, чтобы успеть.
Странно, но весть о докторе-ябеднике, сообщившему его официальному опекуну о том, что пациент не явился на очередной сеанс, заинтересовала Гарри. Он не только остановился, но спрыгнул с парапета и присел на корточки.
— Да ну? — теперь его улыбка стала какой-то зловещей. Скорпиусу даже захотелось отвесить паяцу пощёчину, лишь бы убрать её. — И что пишет старый маразматик? Может, что мне надоело жрать кисель из протухших флобберчервей? Или то, что я устал слушать вопли мандрагоры, якобы это изгонит засевших в моей голове мозгошмыгов?
Разговор явно уходил не в то русло. Прекрасно понимая, что каждое последующее слово только будет распалять и без того заведённого до предела Поттера, Скорпиус решил кардинально сменить тему.
— Я взял небольшой отпуск, — он постарался придать голосу как можно больше безрассудной весёлости. — Давай махнём к морю, а? Ну их, эти клиники, аптеки и процедуры!
— Не хочу, — упрямо гнул свою линию Гарри, — надоело лежать и ничего не делать. Ты же даже метлу мне не доверяешь, — последние слова были сказаны тоном обиженного ребёнка, готового пустить слёзы ради получения желанной конфеты.
Вот тут Скорпиус растерялся окончательно. Гарри, тем временем, снова взобрался на парапет.
— Гарри, прошу тебя, — он осторожно протянул руку, дотрагиваясь до тёмных кудрей, — идём, пожалуйста.
Маг обернулся, и в его глазах Скорпиус опять увидел это… Сколько бы раз он не приглашал лучших колдомедиков, какие только зелья не пробовал — всё заканчивалось одинаково. С приёмом последней дозы препарата или с завершением курса процедур проходила неделя-другая, и взор Гарри снова туманился, подёргивая зелень зрачков пеплом забвения, уродуя память. Гарри Джеймс Поттер был тяжело болен, и не было силы, способной его излечить.
— Спустись с парапета, пожалуйста, Гарри. Пойдём домой, — Скорпиус ухватил рукав замшевой куртки и легонько потянул мужчину, стоявшего на краю крыши высотного здания, стараясь утащить подальше от гибельной пропасти.
— Не мешай, — совершенно серьёзно ответил Гарри, — я учусь летать, — и, оттолкнув Скорпиуса, резко шагнул вниз…
Скорпиус вытащил из кармана мантии уменьшенную заклятием метлу, прохрипел:
— Энгоргио!
Оседлал древко и стрелой рванулся в бездну, за летящим вниз Гарри.
До земли оставалось не больше двадцати метров, когда Скорпиус, у которого от ускорения заложило уши, нагнал Поттера. Дрожащей рукой ухватил его поперёк груди, и стал втаскивать на метлу, отчаянно стараясь удержать её в горизонтальном полете одними только ногами.
Гарри был обмякший, словно тряпичная кукла, и неимоверно тяжёлый. Мышцы рук, казалось, вот-вот лопнут от напряжения, но Скорпиус ни на минуту не расслаблялся. Он всё тянул и тянул. В тот момент, когда негнущуюся ватную ногу Поттера удалось перебросить через древко, Гарри словно очнулся от чаровного сна.
— Зачем мне метла, я умею летать без неё, — хрипло рассмеялся он, сбрасывая ноги и упираясь руками Скорпиусу в грудь, отталкиваясь. — Я уже пробовал так.
— Да, конечно, и не раз, — процедил сквозь зубы Скорпиус, усиливая хватку, пытаясь сцепить скользкие от пота пальцы в прочный замок на поттеровской спине, — только для этого палочка нужна. Вспомни, ты свою сломал вчера, а за новой мы сходить не успели.
— Эта палочка меня не слушалась, — улыбка Гарри показалась Скорпиусу оскалом неведомого зверя. — Мне нужна лучшая палочка. Старшая, — он прикрыл глаза, словно вспоминая что-то.
На несколько секунд они зависли на уровне второго-третьего этажа в хрупком равновесии. Но затишье кончилось, когда Гарри, вздохнув, резко сорвал кольцо удерживающих его рук и камнем рухнул вниз со словами:
— Я летал уже. Я помню.
Успеть его поймать было невозможно. Зажав одной рукой рот, чтобы не распугать криком случайных прохожих, Скорпиус направил бешено скачущую под ним метлу к земле. И словно в замедленной съёмке наблюдал, как ударяется о бетонную мостовую голова Гарри, как изламывается его тело и веером вздымаются бусинки крови из разорванных сосудов.
Отбросив бесполезную метлу в сторону, Скорпиус подбежал к неподвижно лежащему Поттеру и осторожно ощупал его. Хвала Мерлину, падал он всё же не с крыши, но и эти несколько метров могли оказаться роковыми. Из носа и ушей Гарри шла кровь. Он хрипло, с перерывами дышал и надрывно кашлял, захлёбываясь. Скорпиус приподнял ему голову, стараясь как можно меньше тревожить шею, подсунул под мокрый и липкий от крови затылок ноги и устроился так, чтобы Гарри было легче дышать.
Наверное, нужно было что-то сделать. Аппарировать в колдоклинику или отправить кому-нибудь Патронус с криком о помощи. Или самому попробовать залечить раны, благо преподаватель Защиты от тёмных искусств школы Хогвартс, Северус Снейп, заставил вызубрить их не меньше сотни. Но Скорпиус неподвижно сидел рядом с умирающим Гарри, и его сил хватало только на то, чтобы легонько гладить по холодному от пота лбу, пропуская сквозь пальцы спутанные пряди.
Рядом причитала какая-то женщина, кто-то, наверное ребёнок, тоненько плакал, да о чём-то перешёптывались мужчины, но ничего из этого не касалось Скорпиуса. Его вселенная лежала сейчас на заплёванной мостовой и страшно, судорожно дышала. Он молил Мерлина, магию и Гарри, чтобы этот вздох, с таким трудом давшийся уставшему телу, не оказался последним. И следующий. И ещё один.
На мгновение Гарри открыл глаза. Они были яркими, чистыми, какими их редко удавалось увидеть в последнее время. Скривившись от боли, он поднял окровавленную руку и нежно погладил Скорпиуса по щеке, прошептав:
— Чтобы собрать сервиз из осколков, сначала нужно его разбить, — и снова потерял сознание.
Скорпиус еле слышно завыл, словно мать-волчица над убитым детёнышем, давясь нечеловеческим звуком, не давая ему в полную силу разлиться вокруг, чтобы не тревожить истерзанную душу Гарри.
31.08.2012 Глава 2
Тайбей был невероятно красив. Мало кому удавалось рассмотреть панораму города вот так, сидя на крыше огромного небоскрёба. Но меня нисколько не завораживала открывающаяся моему взгляду картина. Я пришёл сюда, изрядно поплутав по городам мира, в попытке пусть и не совсем замести следы — зная Малфоя, мне не приходилось на это надеяться, но немного его запутать и замедлить, чтобы дать мне выиграть время. Да, чтобы осуществить задуманное, хватило бы и минуты, но решиться на это было ох как непросто.
Решив, что ещё пятнадцать минут жизни вполне позволительная для меня роскошь, я присел на нагревшийся за день асфальт, выстилающий вертолётную площадку, проглотил мерзкое на вкус зелье, с каждым днём помогающее всё меньше и меньше, и закрыл глаза. В голове всплывали события тех восьми месяцев моей жизни, что только усиливали уверенность в правильности принятого мной решения.
ДЕКАБРЬ
Навестить в клинике Святого Мунго раненного Нагини мистера Уизли и осознать, что увиденное ночью не просто сон, и даже не фантазия или морок Волдеморта, а реальное событие, было страшно. Вернувшись в Нору, я надолго закрылся в комнате — благо миссис Уизли, преисполненная благодарности за спасение мужа и желая дать мне возможность отдохнуть, категорически запретила меня беспокоить. Пользуясь тем, что в Норе, укрытой защитными куполами, Министерство не может отследить использование несовершеннолетними магии, я набросил на дверь запирающие и заглушающие чары и несколько часов даже не плакал, выл. К вечеру, когда голос окончательно сорвался, а руки болели — так сильно я сжимал кулаки, страха уже не осталось, Разум затопила холодная ярость. На ужин я спустился выспавшимся, спокойным и уравновешенным. Поддерживал беседу за столом, нахваливал еду миссис Уизли и соревновался с Роном, кто съест больше. Но где-то глубоко внутри меня дремал зверь. Я пообещал себе, что сделаю всё, что в моих силах, чтобы он никогда не просыпался, но чудовище, сонно ворочаясь, мечтало о крови и боли, не оставляя мне иллюзии.
— Гарри, а зачем Снейп назначил тебе дополнительные занятия? — оторвалась от книги Гермиона.
Говорить ей, а значит и всему семейству Уизли о том, что меня учат мудрёной науке защиты сознания, хотелось меньше всего, поэтому я буркнул:
— Зелья подтягиваю, — наткнувшись на недоверчивый взгляд карих глаз, добавил: — Если не получу «Превосходно», о допуске к ЖАБА и месте аврора можно забыть.
Этот ответ, по-видимому, удовлетворил всех, и больше темы индивидуальных занятий со Снейпом никто не касался. Как, впрочем, и того, каким образом мне стало известно, что мистер Уизли в беде. Но я чувствовал на себе любопытно-тревожные взгляды, и всё чаще в голосах обращавшихся ко мне друзей и сокурсников сквозило напряжённое ожидание. Занятия окклюменцией не приносили результатов, Снейп раз за разом проникал в мои мысли, но я всё же умудрялся прятать от него свой самый главный секрет.
ИЮНЬ
Муха лениво ползла по оконному стеклу, разморенная полуденным зноем. Я лежал на разворошенной кровати и смотрел, как насекомое снова и снова натыкается на непреодолимое препятствие деревянной рамы и принимается жужжать, словно сердясь.
— Уберись в своей комнате, уродец! — дверь в комнату бесшумно отворилась, впуская тётю Петунию. — Смотри, неряха, уже мухи завелись. И выпусти, наконец, сову, мне надоели её вопли.
Она принялась, по обыкновению, причитать и жаловаться на несправедливость судьбы, навязавшей ей в родственники меня. Обычно это заставляло меня вскакивать и, рискуя на неделю остаться без горячей пищи, начинать возражать ей, но не теперь.
— Нужно связаться с твоими ненормальными дружками, пусть вызовут врача, — тётя применила последнее средство вывести меня из ступора, но, не дождавшись реакции, вышла, оглушительно хлопнув дверью.
Глубокой ночью, когда довольная и сытая Букля вернулась с явно удачной охоты, в комнате стало гораздо более опрятно и уютно. Я сменил-таки простыни на кровати, задвинул в низ шкафа сундук с мантиями и учебниками и загрузил в стиральную машину грязную одежду. Но в моей душе по-прежнему царил хаос. Стоило мне хоть на мгновение закрыть глаза, я видел Сириуса, падающего за Арку. Как только в гостиной, отделённой плохо изолированным потолком, смолкал телевизор, в ушах эхом отдавался голос Волдеморта, шёлково-ласкающий, убеждавший в своей правоте и тщетности сопротивления, да металлическими нотками отдавались слова пророчества:
— Один не сможет жить, пока живёт другой.
Но хуже всего не воспоминания о недавних событиях в Отделе Тайн, а те мысли, что исподволь рождались в моей голове. Иногда я слышал в странном, глухом, но завораживающем голосе утешение, словно со мной говорила мама, но чаще он рождал во мне мерзкое тёмное чувство. Ненависть. Пару раз, когда Дадли особо сильно задевал меня неуместными шутками, она вырывалась наружу. После того как в приступе неконтролируемой ярости я повалил кузена на пол, молотя кулаками по грузному телу, и дядя Вернон с огромным трудом оттащил меня от потерявшего сознание сына, до конца каникул никто из Дурслей не решался заговорить со мной. Трижды в день тётя приносила к дверям моей комнаты еду, а я, опасаясь, что снова сорвусь и убью кого-нибудь голыми руками, поддерживал своё негласное заточение.
Я даже не мог сказать, что это хоть сколько-нибудь огорчало или тревожило меня. Впервые я не ждал писем от друзей, а немногие пришедшие даже не распечатал, равнодушно бросая на дно школьного сундука. Несмотря на отличное физическое состояние, я был очень болен. Мою болезнь гораздо позже Скорпиус Малфой назовёт душевной комой.
МАЙ
Скрючившись, я лежал на ковре в директорском кабинете и слушал удары своего сердца. Истина, чудовищная в своей циничности, подтвердила мои смутные догадки. Я крестраж. Я опасен для себя, для своих друзей. Для Джинни. Я — воплощённое зло. Или идеальное оружие, кем считал меня Дамблдор. Ледяная пуля. Одноразовая и не оставляющая следов. Расходный материал. Паника от осознания факта, что гипотетическая смерть стала неизбежной, и до неё остались не годы и не дни, а всего лишь несколько непозволительно коротких минут ходьбы до Запретного леса, вдруг сменилась ставшей привычной в последнее время холодной ненавистью. Перед глазами поплыла кровавая пелена, и я в очередной раз принялся крушить шикарное убранство кабинета. Больше всего досталось портретам: я рвал холсты, невзирая на крики их обитателей, едва успевавших перебираться на неповреждённые пока ещё полотна, разламывал рамы и крушил подрамники. Пощадил только один, тот, что появился здесь последним. Тяжело дыша, подошёл к хранящему молчание и неподвижность Альбусу Дамблдору, за чьей спиной сейчас сгрудились, что-то крича, осиротевшие без своих пристанищ директора Хогвартса и, внезапно остыв, прошептал:
— Почему ты молчал?
Директор и на сей раз не прервал затянувшейся игры в молчанку, только на седую бороду из-под очков-половинок потекли слёзы.
Спускаясь по главной лестнице по направлению к выходу, утешая бьющуюся в истерике Гермиону и даже разговаривая с родителями, я думал не о том, что мне предстоит сейчас, не о том, как много я не успел узнать, увидеть и попробовать, и даже не о малышке Джинни. Я изо всех сил пытался удержать зверя внутри себя, не дать ему одержать верх над моим разумом. За два с лишним года, прошедших с момента, когда тихой декабрьской ночью я посмотрел глазами Нагини на разорванную плоть Артура Уизли, мне удалось немного изучить его, и так важно было не дать абсолютному, всепоглощающему злу расправить крылья, лишив защитников Хогвартса пусть и мизерного, но шанса на победу.
Может, кто-то и встречал Аваду с большим, чем я, смирением, мне об этом неизвестно. Но я жаждал смерти и был готов к ней, лишь бы не быть больше причиной чьих-то страданий.
СЕНТЯБРЬ
Осень в этом году была солнечная и тёплая. Природа не поскупилась на краски, и свадебные шатры в саду Норы были увиты яркими астрами, огромными георгинами и нежными, словно шёлк, розами. Я стоял рядом с Кингсли, вызвавшимся провести обряд, и с восторгом смотрел, как в окружении подруг ко мне, улыбаясь, идёт Джинни. Воздушное струящееся платье делало её похожей на фею. Мистер Уизли пытался подавать мне какие-то знаки, но мне было почти безразлично, насколько хорошо я получусь на колдографиях в Ежедневном Пророке и Ведьмополитене. Четыре месяца назад я не только не рассчитывал, что Джинни станет моей женой, но и не мог и мечтать, что мне доведётся встретить ещё один рассвет.
— Гарри, перестань глупо улыбаться, — шепнул мне на ухо Рон, — ты похож на Локхарта!
— Отвяжись, — буркнул я в ответ, но без злобы, — я на тебя посмотрю через месяц!
Друг смутился, по ушам и шее разлилась краска. Он ткнул меня в бок и, прыская от смеха, встал слева. Я мог сколько угодно сегодня терпеть шутки и подковырки Рона, понимающе-мечтательные взгляды Гермионы и даже сопливо-трогательные всхлипывания Молли. Я был счастлив. В танце со мной кружилась моя супруга, а на душе было легко и спокойно. И если бы мне пришлось пройти всё это снова, я бы ни минуты не сомневался, направляясь к Запретному лесу.
ФЕВРАЛЬ
— Поттер, не смей больше прикасаться ко мне, — Джинни плакала, прижимая к груди окровавленное полотенце, — псих недобитый!
Она кричала уже второй час, изредка прерываясь на отчаянные рыдания, а я только молча сидел в кресле, изо всех сил сжимая руками собственные плечи. Почему-то мне жизненно важным было не расцепить пальцы, не потерять над ними контроль.
— Чтобы завтра же ты отправился в Мунго, — жена выдохлась. Слёзы уступили место нервной икоте, а громкие ругательства — сухими бессильным словам, — иначе я пойду к Кингсли.
Я промолчал и на этот раз. Я задействовал все свои физические и магические силы, чтобы оставаться на месте, не сорваться на безобразный стихийный выплеск или не дать волю рукам. Голос внутри взывал к мести за обидные и несправедливые слова, нашёптывал, соблазняя, но я только скрежетал зубами, стараясь физической болью, причиняемой себе, а значит и ему, отвлечь нас обоих. То, что крестраж не уничтожен и что он, подобно раковой опухоли, живёт внутри меня, я понял пару лет назад, когда родилась Лили. Вероятно, именно испытанный мною тогда стресс, а последние роды Джинни были на редкость тяжёлыми и чуть не стоили ей магии, а малютке дочери — жизни, разбудил дремавшего глубоко внутри меня дьявола. Сначала я не придавал значения постоянному чувству раздражения и приступам беспричинной злобы, списывая их на огромную занятость Главного аврора и бессонные ночи молодых многодетных родителей. Но потом, когда Лили стала спокойно спать по ночам, Джеймс перестал бояться просыпаться не в родительской кровати, а Альбуса, наконец, перестали мучить бесконтрольные выбросы магии, пришлось признать — кошмар вернулся.
До сегодняшнего дня мне удавалось не выпускать это наружу, и я даже обрёл мнимую уверенность в том, что я в нашей странной паре главный. Но сегодня что-то пошло не так. День выдался на редкость тяжёлым — в простой на первый взгляд, и потому совершенно неподготовленной операции по захвату изготовителей фальшивых зелий погибли восемь авроров, в том числе и Дин Томас. Как главе Аврората мне пришлось идти к нему домой и, отводя глаза от пристально-напряжённого взгляда его супруги, говорить страшную весть.
Дома Джинни попыталась утешить меня, обняв. Но чудовище внутри меня вырвалось, заставляя руки сжиматься в кулаки и наносить удар за ударом по хрупкому, созданному для любви и ласк телу. Остановил меня только вкус крови на губах, куда она брызнула, когда я разбил Джинни бровь. И пусть все повреждения она бесследно залечила за считанные взмахи палочки, но душевная рана не заживёт никогда.
02.09.2012 Глава 3
АПРЕЛЬ
Вывеска была большая, красиво оформленная: «Адвокатская контора “Малфой и Партнёры». Помявшись, я толкнул массивную дверь и вошёл в затемненный холл.
— Мистер Поттер, — от высокой стойки отошла молодая и очень хорошенькая ведьма, — адвокат Малфой ждёт вас. Прошу за мной.
Чувствуя спиной любопытные взгляды, я прошествовал по широкому светлому коридору. В кабинет со мной она не пошла, только распахнула дверь.
— Добрый день, мистер Поттер, — я пожал протянутую руку и сел в обтянутое бархатистой кожей кресло, — я рад, что вы обратились именно к нам.
Следовать негласному ритуалу и начать петь хвалебные гимны мне хотелось меньше всего. Ладони немилосердно жгло от желания вцепиться кому-нибудь в горло. Теперь для того, чтобы разум затуманила ярость, а кулаки сами собой сжимались, не нужен был повод. Я чувствовал себя раздражённым и уставшим всё время. Вереница колдомедиков и маггловских психиатров, к кому уже пятнадцать лет таскала меня Джинни, говорили примерно одно и то же: «Маниакально-депрессивный психоз в стадии обострения», «Резистентность с терапии (или зельям)». Джинни только тихо плакала, да сводила синяки и царапины с рук и лица. Десять лет назад я ушёл из Аврората, боясь, что однажды не смогу различить, друг передо мной или преступник.
В доме я обустроил себе бункер – особую комнату, откуда невозможно аппарировать, а дверь можно открыть, только если стоивший целое состояние особый артефакт, улавливающий настроение и эмоции, сочтёт, что я наполнен только нейтральными или положительными мыслями. Внутри, за тяжёлой дубовой дверью, были одни голые стены. Один из докторов советовал мне поставить туда спортивные манекены, чтобы на набитых песком бездушных болванках выплёскивать сжирающее меня изнутри Адское пламя, но я отказался наотрез. Для меня это значило идти на поводу своего безумия, а этого я и пытался избежать, лёжа на холодном полу, до боли сцепив зубы и сдирая ногти о грубые доски пола.
— Мистер Малфой, — скривился я, понимая, что ближайшую ночь мне снова предстоит провести в добровольном заточении, — давайте опустим хвалебные речи и приступим к делу. У меня очень мало времени.
Скорпиус Малфой, сын моего извечного школьного врага и самый уважаемый адвокат магического Лондона, нисколько не удивился ни резкости тона, ни манере разговора. Маска дружелюбного спокойствия сидела на нём безупречно, а в том, что это именно она, позволяла убедиться покрасневшая мочка уха.
— Да, конечно, — Малфой поставил прыткопишущее перо на чистый пергамент, — я внимательно слушаю.
Сам того не ожидая, я рассказал Малфою гораздо больше, чем хотел. Про болезнь, про разлад с женой, про её желание объявить меня неизлечимо больным и до конца жизни упрятать в Мунго, прикарманив себе мои деньги и лишив палочки. Умолчал только об одном – что знаю причину своей болезни.
Я говорил, одновременно бросая на Малфоя короткие изучающие взгляды. Насколько я помнил, он был ровесником моего младшего сына, а Альбусу в этом году исполнилось двадцать пять. Светлые, но не холодно-белые, а тёплого молочного оттенка волосы чуть не достают до плеч, но не зализаны в гладкую причёску, как у Драко и Люциуса, а мягкими локонами растрепались, радуясь свободе. Гораздо более мягкие, чем у Драко, черты лица. И только глаза у этого Малфоя были такими же, как и у остальных представителей древней фамилии. Серые, холодные, а взгляд внимательный, но равнодушный.
— Хорошо, мистер Поттер, — Малфой оторвался от пергамента. – Суть вашей проблемы я понял. Я свяжусь с вами через два дня для обсуждения судебных перспектив и выработки тактики защиты.
Сил осталось только на то, чтобы коротко кивнуть, соглашаясь. Не сказав больше ни слова, я стремительно покинул обставленный дорогой, но не вычурной мебелью кабинет. Путь до аппарационной площадки показался мне бесконечным, а внутри меня клокотало, сворачивая мускулы в узлы и требуя входа, безумие.
Очутившись в спасительном заточении, я метался по своей темнице, скуля, ругаясь и до крови закусывая губы. Иногда такое состояние длилось неделями, но сейчас я не мог позволить себе подобную роскошь. Мне предстояло усмирить свою болезнь за два дня. И я никак не ожидал, что обстоятельства потребуют от меня гораздо больше.
За окном едва начало темнеть, когда перед мои лицом возник огромный призрачный волк и голосом Скорпиуса Малфоя заговорил торопливо и как-то нервно:
— Мистер Поттер, нам необходимо увидеться. Дело не терпит отлагательств. Я жду вас в конторе.
Зная, что адвокаты редко выполняют работу раньше озвученного ими срока, я из последних сил заставил чудовище внутри себя замолчать. Из носа шла кровь, пачкая футболку. Но я не обращал на это никакого внимания. Артефакт засветился зелёным — отпирая дверь, я выскочил в коридор и тут же аппарировал в кабинет Малофоя.
— Сэр, простите, что потревожил так поздно, — Малфой метался, выискивая на полках шкафов какие-то книги и пергаменты. Раскрасневшиеся в тепле жарко натопленного кабинета щеки и поблескивающий над верхней губой островок пота неожиданно погасили мою злость. Я почувствовал, что… свободен.
На душе впервые за очень много лет было спокойно.
ОКТЯБРЬ
Руки, нежные, но сильные, гладящие меня. Горячие губы, прокладывающие дорожку поцелуев от мочки уха до соска. Мокрый проворный язык, широким движением проводящий от основания моего члена к уздечке, задевая самые чувствительные точки. Тонкие пальцы, осторожно растягивающие. И дарящий освобождение и восхитительное чувство принадлежности и нужности член.
Я сам не заметил, как переехал жить к Скорпиусу. В тот день мы засиделись в конторе далеко за полночь. Джинни и вправду предприняла определённые шаги, причем их было уже так много, что потребовалось всё природное обаяние и профессиональная наглость Скорпиуса и немалая часть моих сбережений, но утром перед нами, усталыми и помятыми после бессонной ночи, лежал на столе пергамент, дарующий мне свободу от опостылевших отношений, а Джинни не оставляющий надежд запустить руку в мой карман или ограничить мою свободу. И пусть свидетельство о моей недееспособности отменить уже не удалось, но вот взять опекунство надо мной, а значит, и над моими деньгами, адвокат Скорпиус Малфой успел раньше
Не сговариваясь, мы отправились завтракать в ресторанчик неподалёку от конторы. Никогда ещё овсянка не казалась мне настолько вкусной. Казалось, до этого момента я был на дне Черного озера, и только сейчас поднялся на свежий воздух. Теперь я и не помню, кто первый заговорил о следующей встрече. Да, я прекрасно понимал, что чудовище внутри меня никуда не делось, и «долгой и счастливой ремиссии», как обещали эскулапы, мне не светит, но я твёрдо решил, что сколько бы мне не отпущено передышки, я не потрачу её на бесполезные метания или глупые предрассудки. Со Скорпиусом хотелось быть рядом. Постоянно, неотлучно. Он оказался превосходным собеседником, надёжным и очень спокойным. Прекрасно зная о моей психической нестабильности, он не боялся и не презирал меня. В свободное время искал в библиотеке Малфой Мэнора какие-нибудь сведения о лечении моего недуга, даже стал искать врачей и целителей, когда моя ненависть ко всему живому стала возвращаться.
Он не боялся огласки, потому совершенно не делал тайны из наших отношений. Мне же было абсолютно всё равно. Родные и друзья, устав от моих беспричинных истерик и скандалов, не рисковали выказывать недовольство моей половой жизнью, а вопиллеры и гневные письма от незнакомых людей пачками сжигал в камине Скорпиус, шутя, что этой зимой мы существенно сэкономим на дровах.
Решительный и даже жестокий в делах, в постели он оказался трепетным и нежным. Мне до одури хотелось подчиниться ему. Повалить Скорпиуса на спину и засадить член между снежно-белых ягодиц было для меня немыслимым кощунством. Он же, в свою очередь, долго робел, бормоча что-то о разнице в возрасте и отсутствии подобного опыта. Тогда я прибегнул к маленькой хитрости. Позволив ему откинуться на подушки и прикрыть глаза, ожидая вторжения, я плавно опустился на стоящий торчком член. И пусть он кричал и ругался, но противостоять нежному объятию и ласковым пошлостям, что я шептал ему на ухо, не смог. Я несколько минут неподвижно сидел на его бёдрах, понемногу работая только мышцами сфинктера, пока он, обезумев от собственных всхлипов и стонов, не подмял меня под себя, выдёргивая каменный член из моей задницы и что есть мочи врываясь обратно.
В тот раз мы впервые серьёзно поссорились. Скорпиус не разговаривал со мной несколько дней, хоть это и могло спровоцировать меня. Я недоумевал, что же могло его так рассердить, ведь он кончил во мне, едва не потеряв при этом сознание, а серые глаза ещё долго потом были мутными и расфокусированными. Злоба и обида заставляла сжимать кулаки, но потом, поняв, что Скорпиус просто-напросто испугался причинить мне боль, я успокоился и вечером встретил его на крыльце нашего дома в одних только тапочках. Малфой сначала ошарашенно смотрел то на моё лицо, то на мокрый от смазки, хоть и несколько поникший на мартовском ветру член, а потом вдруг ухватил меня за руку и увлёк в дом. В тот вечер он, измученный недельным воздержанием и деморализованный моим вероломным поступком, трахал меня до самого утра, загибая в немыслимые позы и тараня мой зад с неутомимостью двигателя Хогвартс-Экспресса.
АВГУСТ
За окном бушевала гроза, ночное небо то и дело вспыхивало молниями, а стёкла в рамах тонко звенели от раскатов грома. Скорпиус спал, свернувшись калачиком и доверчиво прижавшись к моему боку спиной. Я же лежал, не в силах хоть на минуту закрыть глаза. Не то, чтобы меня мучила бессонница, напротив, веки уже давно налились свинцом. Но позволить им опуститься и окунуть меня в бездну воспоминаний, было страшно.
Несколько часов назад Скорпиус, раскрасневшийся, с блестящими возбуждением глазами, вернулся домой, проведя весь день и огромный кусок вечера в каких-то мудрёных переговорах. Стащив в прихожей обувь и на ходу сбрасывая одежду, потянулся ко мне за поцелуем, заставив скривиться.
— Прости, — совершенно неискренне прошептал он, когда я с демонстративным недовольством отстранился, — ты же знаешь. Обычай делового этикета и проверка на чары или заклятья заодно. Эльфийское вино…
Конечно, о ритуале испития эльфийского вина, снимающего любые чары иллюзии, я знал, в конце концов мы с ним когда-то тоже выпили на двоих из одного кубка, но никогда он не возвращался после встреч с клиентами таким… Словно только что занимался сексом. На мгновение захотелось даже обнюхать его, чтобы удостовериться, что на гладкой тёплой коже нет чужих запахов.
— Как прошёл день? – прыгая на одной ноге и тщетно пытаясь попасть в штанину домашних брюк, каким-то подозрительно ровным и равнодушным тоном спросил Скорпиус.
Огромный витраж в библиотечном стеллаже рассыпался, сражённый стихийным выбросом. Я ещё пытался сдержаться, отчаянно жалея, что в нашей со Скорпиусом квартире, куда мы переехали три года назад, так и не обустрена специальная комната. Из прокушенной губы на подбородок липким теплом потекла кровь, но даже её острый запах не прояснил мой разум.
— Гарри, не надо сердиться, — обычно Скорпиус чутко реагировал на изменения моего поведения, сглаживая острые углы и помогая, но сегодня, по всей видимости, вина было выпито слишком много. Он в одних трусах растянулся на диване, листая Ежедневный Пророк.
Перед глазами потемнело, и внутренний зверь истошно вопил: «Ударь! Так, чтобы с красивого лица сошла краска, а на твоих пальцах осталась его кровь!». Я потряс головой, вцепившись руками в пояс собственных джинсов. Потом деревянной походкой направился к двери, намереваясь прибегнуть к самому крайнему и нелюбимому Скорпиусом способу остудить ярость: когда не помогали ни зелья, ни таблетки, ни уговоры, я надевал кроссовки и часами бегал, пока не иссякали силы. Обычно мои упражнения заканчивались потерей сознания прямо посреди улицы, и Скорпиус аппарировал меня домой или в Мунго. На то, чтобы организм оправился от подобного варварства, обычно уходили недели, в течении которых Малфой постоянно опекал меня, поил мерзейшими зельями и не прикасался ко мне в постели, чем нерировал невообразимо.
— Коллопортус! – с ленцой произнесённое заклятье отрезало мне путь к освобождению.
Развернувшись лицом к мучителю, я процедил сквозь зубы:
— Выпусти!
— Нет, — опять всё так же лениво, — в последний раз твое сердце едва залечили. Иди сюда!
Сегодня Скорпиус всё делал не так. Начавшая остывать ярость закипела с новой силой. И я подошёл к нему. Но не для того, чтобы он обнял меня и усадил рядом. Сильным ударом ноги я сбросил его с дивана, и начал наносить беспорядочные удары по несопротивляющемуся Скорпиусу, стараясь причинить максимально больший вред. В ушах стоял звон, но даже сквозь него я разобрал:
— Гарри, Гарри, прошу тебя. Это же я! Гарри! – сбивчивые, рваные слова заставили меня остановиться, но к несчастью, этого не понял Скорпиус. Серые глаза полыхнули злостью напополам с хмельной отвагой, а с разбитых губ слетело роковое: — Наверное, правду отец говорил: невозможно собрать сервиз из осколков. Чаю уже не нальёшь.
Я занёс руку, чтобы нанести ему смертельный удар в голову, и … Что случилось дальше, я плохо помню, только как пришёл в себя, когда Скорпиус запустил в меня Эннервейтом.
— Гарри, ну и напугал же ты меня, — Скорпиус продолжал хлопотать, заставляя пить зелье. С его лица и торса исчезли все следы от моих ударов, но губы по-прежнему были разбитыми, покрытыми коркой запёкшейся крови.
— Что? – спросить: «Что я наделал?» или «Я не сильно тебя покалечил?» не поворачивался язык.
— Прости меня, — опустил голову Скорпиус, — я не должен был говорить этого… Я испугался, отбросил тебя стихийным выбросом. Ты сильно ударился о подоконник.
Затылок болел, в голове словно снитч поселился и жужжал, норовя вылететь через глаз, но чудовище внутри молчало, получив страшное кровавое приношение. Я позволил Скорпиусу вылечить себя, безропотно ушёл с ним в спальню. Первое прикосновение солёных шершавых губ пустило по венам тёплый, ласковый огонь. Скорпиус льнул ко мне, словно книззл, и такого его, ещё не до конца протрезвевшего, очень хотелось целовать, ласкать и тискать. Кожа под моими руками быстро согревалась, начиная гореть. От пальцев на бледных боках и безволосых бёдрах оставались красные следы, а Скорпиус дрожал, словно тетива лука. Стащить с него трусы оказалось одновременно и легко, и трудно, потому что я внезапно понял, что сегодня я возьму его. Страшась, что после всего случившегося расслабиться под моими руками он не сможет, я осторожно прикоснулся пальцами к промежности, медленно опускаясь вниз. Лицо Скорпиуса вдруг приобрело выражение довольного любопытства. К моему облегчению, ни тени сомнения или страха в его глазах я не увидел.
— Смелее, Гарри, — прошептал он, вздёргивая бёдра.
Яйца заныли, собственный член больно упёрся в резинку трусов, но я заставил себя не спешить, приласкать горячий член и хорошенько смазать и растянуть крошечный анус, прежде чем устроиться меж призывно разведённых ног. Скорпиус метался, ругал и умолял одновременно, но я только невесомо целовал худое колено, зажатое у меня под мышкой, и снова замирал, когда уже, казалось, мы оба срывались в оргазм, а спустя несколько мгновения опять мощно врывался в горящее жаром желания тело.
Сейчас, утомлённый Скорпиус спал, а я боялся пошевелиться, чтобы не разбудить, но и уснуть тоже не мог. Драко очень хорошо сказал, что из осколков нельзя собрать целое, а моя жизнь уже давным-давно перестала быть чем-то единым. Чувствуя, как в душе опять просыпается всё разрушающая ненависть, я, из последних сил удерживая сознание, переломил собственную волшебную палочку и аппарировал.
04.09.2012 Глава 4
Вой сирены как будто пробудил его от спячки. К молодому мужчине в форменном костюме сотрудника Медицинской службы Скорпиус готов был кинуться, как к спасательному плоту во время кораблекрушения, но был остановлен коротким предупреждением:
— Нет, господин, — хоть незнакомец и говорил на непривычном слуху воркующем азиатском языке, Скорпиус прекрасно понял его благодаря мультиязычному артефакту, — сначала нужно зафиксировать пострадавшему шею!
Не оттолкнуть по-деловому равнодушные руки, трогающие, ощупывающие Поттера, втыкающие в вены кошмарного вида иголки, стоило огромных трудов, но Скорпиус стиснул зубы и терпел. Магия беспокойно металась внутри, но он не позволял стихийному выбросу прорваться, давил его, повторяя и повторяя про себя: «Сейчас помочь Гарри могут только они!»
Торопливые, но не суетливо-бессильные действия медиков позволяли осторожно надеяться, что, может быть… На шею Гарри надели странного вида приспособление, напоминающее то ли колодку, то ли лошадиный хомут; его самого переложили на узкий щит и отнесли в стоящий «под парами» автомобиль, с эмблемой какого-то госпиталя. Медик сделал приглашающе-вопросительный жест Скорпису, на что тот стремительно вскочил и, следуя указаниям, уселся на узкое и неудобное сиденье в ногах Поттера.
Машина, завывая сиреной, понеслась по никогда не засыпающему Тайбею, но Скорпиусу некогда было любоваться кричащими вывесками и зазывающими рекламными объявлениями. Он неотрывно смотрел на Гарри. Поттер неподвижно лежал, опутанный множеством проводов, тянущихся к пищащим и звенящим аппаратам, с чьих экранов мрачный, но спокойный врач поминутно снимал показания и втыкал в трубку, идущую к руке Гарри, всё новые и новые шприцы с лекарствами.
Дальнейшее слилось для Скорпиуса с неразделимый калейдоскоп: запахи лекарств и крови вызывали дурноту, голоса докторов и персонала отдавались в ушах гулом роя пчёл, а холодный металлический лязг инструментов вызывал ломоту в костях. Сколько прошло времени, Скорпиус точно не знал, но он обнаружил себя, сидящим в одиночестве на маленьком, обитом какой-то скользкой тканью диванчике, возле двери с надписью: «Операционно-реанимационное отделение». Оглушённый и дезориентированный, он всё ещё пытался сообразить, почему оказался именно здесь и где же сейчас Гарри, когда охраняемая им дверь бесшумно отворилась, выпуская мужчину, одетого в светло-зелёный костюм без отделки и застёжек. На испещрённом морщинами лице застыло выражение усталости.
— Вы родственник господина Потьтеря? – негромко спросил он.
Скорпиусу понадобилась целая секунда, чтобы в смешном и почти до неузнаваемости исковерканном чужеродным для азиата слове узнать фамилию Гарри. Он спешно кивнул головой, не в силах сказать хоть слово из-за сдавившего горло спазма.
— Хорошо, — улыбнулся мужчина, — я доктор Сан Чи, дежурный хирург.
Он долго и много говорил, экспрессивно жестикулируя и щедро пересыпая речь малопонятными Скорпиусу медицинскими терминами. Объяснял что-то про опухоль в печени, обнаруженную во время какой-то процедуры. Спрашивал, не было ли у Поттера странностей в поведении, и терпеливо пояснял на ошарашенное: «А вы откуда узнали?», — что подобные опухоли выделяют токсины, туманящие разум и заставляющие думать, что у человека психическое расстройство. А потом вдруг заговорил о каких-то поглощённых близнецах и редких медицинских случаях. Но так и не ответил на самый главный для Скорпиуса вопрос.
— Что с Гарри… Поттером? – одними губами прошептал Скорпиус, чувствуя, как ушах нарастает обморочный гул.
— Не волнуйтесь, господин… — доктор замялся, и Скорпиус запоздало спохватился:
— Малфой. Скорпиус Малфой. Я адвокат мистера Поттера, — держать уплывающее сознание становилось всё труднее, и Скорпиус до крови прикусил щёку, медно-железной солоноватостью приводя себя в чувство.
— Не волнуйтесь, господин Мальфой, — врач присел на корточки, положив смуглые руки Скорпиусу на плечи, — с господином Потьтерём всё будет хорошо. Операция позади. Сейчас он спит. Но он обязательно поправится, — не дождавшись от Скорпиуса хоть какой-то реакции, он спросил: — Как вы?
— Лучше, — одними губами прошелестел Скорпиус, — а можно?...
— Нет, — мягко ответил Сан Чи, — утром.
Скорпиус попытался поспорить, но быстро сдался. Воспользовавшись тем, что из коридора никто его прогонять не стал, он растянулся на жёстком диване и забылся тревожным сном.
Видение было веселым и радостным. Цветным, как в далёком детстве. Ему снился Мэнор. Скорпиус шёл по отсыпанной гравием дорожке, слушая, как мелкие камушки шуршат под ногами, а навстречу ему бежал, заливисто смеясь, Гарри. Когда же до него оставалась всего пара ярдов, Поттер словно передумал, развернулся и рванул прочь. Скорпиус, хохоча, задыхаясь от слишком высокого темпа, побежал за ним, подальше от каменной махины Мэнора, в бескрайнее поле, где дурманяще пахли высокие травы и где кружился, задевая кончиками пальцев спелые метёлки с семечками Гарри.
Сон как рукой сняло, и Скорпиус резко поднялся с дивана. Он едва сдержался, чтобы не выхватить палочку, но заставил себя остановиться, увидев, кто его разбудил. Сан Чи выглядел ещё больше уставшим, чем ночью. Под глазами залегли синюшные тени, а и без того грубые черты лица заострились ещё больше.
— Что-то случилось? – спросонья голос никак не хотел слушаться, а кошмарное предчувствие беды только мешало говорить. – Как Гарри?
— Господин Потьтерь неплохо провёл ночь, — успокаивающе улыбнулся врач. Скорпиус пристально взглянул в его глаза, пытаясь уловить фальш.
В отчаянии он собрался даже применить легилименцию, но побоялся, что увидит и узнает слишком много. Врать ему доктор бы не стал, и были бы дела плохи, улыбаться тоже наверное повременил. А мысли Сан Чи в те несколько часов, что он провёл с Гарри в операционной, Скорпиус совершенно не хотел видеть.
— Он поправится, — жилистые пальцы с силой впились Скорпиусу в плечи. – Через час мы переведём его в палату, и вы сможете к нему пройти. Медсестра вас проводит. Но, — предупреждающе поднял палец Сан Чи, — ему нельзя волноваться. Никаких нотаций или расспросов. Я требую!
Скорпиус послушно кивнул, впрочем, ничуть не кривя душой. Он не собирался ни расспрашивать, ни упрекать Гарри. Ни сейчас, ни потом. Ему только важно было сказать: «Никогда не думай, что ты один в своей проблеме. И не считай себя обузой!»
Врач показал ему, где туалет, и рассказал, как пройти в кафетерий, так что пришедшую за ним медсестру Скорпиус встретил в чистой и разглаженной заклятьями одежде. Применённые парикмахерские и косметические чары придали отдохнувший и почти беззаботный вид, убрав следы бессонной ночи.
И всё же переступая порог палаты, Скорпиус заметно нервничал. Он опасался, что не сможет удержать лицо, встретившись взглядом с Гарри. Но тот спал в полумраке. На голове и руке белели повязки, а сам он казался на фоне зелёных казённых простыней совсем молодым, словно только-только закончил школу, а не прожил на свете без малого пятьдесят лет.
Отчаянно кокетничающая медсестра что-то говорила негромкой скороговоркой, металась по палате, поправляя жалюзи и бессмысленно переставляя вещи на тумбочке, но Скорпиус не обращал на это никакого внимания. Он присел на край высокой больничной кровати, старясь не потревожить спящего Гарри, и застыл, молча глядя на него.
— Привет! – Гарри открыл на удивление ясные глаза и крепко ухватил ойкнувшего от неожиданности Скорпиуса за локоть. – Я уж подумал было, что ты и видеть-то меня больше не захочешь.
— Почему? – Скорпиус накрыл руку Гарри своей.
— Когда-то ты должен был устать прикрывать мой зад, — спокойный тон не обманул Скорпиуса. Он почувствовал, насколько трудно и больно Гарри говорить об этом.
— Доктор велел тебе не волноваться, — слова, сухие и безликие, пришлось выдавливать из себя, старательно заталкивая внутрь те, что хрипло и влажно рвались из горла: «Глупый, разве я могу когда-нибудь устать?».
Но Гарри, казалось, услышал невысказанное. Он закусил губу и надолго замолчал, только всё крепче сжимая пальцы на руке Скорпиуса.
— Позови Снейпа, — сказал он наконец, — мне нужно с ним поговорить.
— Почему с ним, а не со мной? – рассердился Скорпиус, вскакивая и начиная мерить нервными шагами палату.
Страх, усталость и нечеловеческое напряжение сорвали, казалось, намертво вросшую в кожу маску спокойствия и рассудительности. Скорпиус уселся в небольшое плетёное кресло для посетителей и закрыл лицо руками, чувствуя, как на ладони горячими каплями падает беспомощность.
— Скорпиус, — негромко позвал Гарри, но он только дёрнул плечами, — Скорпиус, прости, я не хотел тебя оскорбить.
Голос Поттера срывался, выдавая нервозность, и пришлось заставить себя вспомнить о предупреждении врача. Скорпиус поспешно прошептал Очищающее и поднял голову, изо всех сил моля Мерлина, чтобы губы дрожали не слишком заметно.
— Экспекто Патронум! – по палате пронёсся вихри магии, клубясь и сгущаясь возле ног Скорпиуса.
Серебристый волк выскочил в окно, унося с собой короткую просьбу и координаты для аппарации. Говорить ни о чём не хотелось. Скорпиус просто боялся, что не сможет сдержаться и устроит кошмарную истерику в лучших традициях матери, закатывающей отцу скандалы из-за любой малости и умудряясь так вывести из равновесия холодного и равнодушного Драко, что приходилось вызывать колдомедиков. Он откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Гарри, тоже молчал, может, чувствуя состояние Скорпиуса.
* * *
— Нет, мистер Поттер, — Скорпиус сам не заметил, как задремал под равномерный монотонный писк аппаратуры, в изобилии стоящей в палате. Хрипло-сипящий голос, разбудивший его, принадлежал Северусу Снейпу, и тот явно был настроен отнюдь не миролюбиво: — Я, конечно, всегда знал, что вы непроходимый идиот, но я и предположить не мог, что додумаетесь до такого!
На всякий случай, Скорпиус решил не показывать, что проснулся, и весь обратился в слух.
— Северус, я идиот, и я даже не отпираюсь, — в голосе Гарри слышались какие-то отчаянные нотки.
— О Мерлин! Мне стоило пережить Волдеморта и Дамблдора, испытать на себе нежный поцелуй Нагини и пройти чистилище Визенгамота, чтобы услышать из уст Поттера, что он идиот! – Снейп перешёл на хрип, что происходило с ним в случае сильного раздражения. – Я солью воспоминание в Думосбор и буду смотреть по три раза на дню!
Что-то звякнуло, грохнуло, послышался плеск разливаемой жидкости, но Скорпиус стоически терпел и не открывал глаза, понимая, что если истина не будет озвучена сейчас, этого может не случиться никогда.
— Северус, если сомневаешься в моей способности понимать, что написано в книге, прочти сам, — Гарри, похоже, и вправду чувствовал себя намного лучше. Его голос набрал металла, и даже со стороны, где, по ощущениям Скорпиуса, стоял Снейп, доносилось только сопение. – Фолиант у меня в тумбочке лежит, в нашей со Скорпиусом квартире. Если бы кто-то решился меня страховать, он бы знал, и ни за что не показался бы.
— А если бы он перекинулся на кого-то, кто ринулся бы откачивать тебя, полудохлого, а? – прохрипел Снейп. – Что, если бы перекинулся в более здоровое тело? В Скорпиуса, например? Ты хотел бы ему своей судьбы?
Скорпиусу казалось, что сожми он ручку кресла ещё чуть сильнее, и она раскрошится в труху. Чем больше он слушал, тем страшнее становилось, а сердце никак не хотело верить в выводы, сделанные бесстрастной логикой разума. Этот таинственный он в Гарри, слова врача о каком-то близнеце…
— В тебе был крестраж? – от крика Скорпиуса казалось, замерли даже стрелки на больших круглых часах на стене.
Снейп молчал, как и Гарри, опустивший голову.
— То есть, ты хочешь сказать, — продолжит Скорпиус уже гораздо более тихо, — что сиганул с крыши, чтобы убиться вместе с ним на пару?
— Можно подумать, был ещё какой-нибудь способ, — огрызнулся Гарри. Теперь уже он повысил голос, и Скорпиус, почти мгновенно успокаиваясь, с какой-то иррациональной радостью узнал в манере разговора властные нотки самого грозного и несгибаемого главы Аврората. – Сколько бы ты ещё выдерживал бы мои выкрутасы? И как долго мог бы сдерживаться я, прежде чем…
Он умолк, но Скорпиус прекрасно понял, что он имел в виду. В памяти туманом боли и ужаса всплыл предшествующий прыжку вечер. Гарри о нём тоже не забыл. Он рванулся встать навстречу Скорпиусу, но свежая рана на животе заставила застонать и бессильно откинуться обратно.
— Прости, Скорпиус, — успокоившись и отдышавшись, проговорил Гарри, — но Северус прав. Эта дрянь слишком хочет жить, и запросто могла бы перекинуться на тебя. Я еле удержал её внутри себя, но достаточно неглубоко, чтобы медики смогли найти. На это я и рассчитывал – причинить себе такой вред, — Поттер пожевал губами, — чтобы он испугался и показался, собираясь искать себе новое пристанище.
— А в Мунго что, нельзя было это сделать? – не унимался Скорпиус, чувствуя глупую и детскую обиду за свои переживания и мотания по миру. – Соорудили бы лесенку метров пять, шмякнулся бы ты на мраморный пол, и в полминуты колдомедики распотрошили бы и залечили заклятьями. Без трубок и пищалок этих!
Он говорил, кричал, даже почти рычал, пытался трясти за грудки несопротивляющегося Поттера, но в глубине души понимал: Гарри сделал всё правильно, и других способов просто не существует.
Снейп, до этого молча подпиравший стену неподвижной статуей, кашлянул, привлекая к себе внимание.
— Когда вы закончите милые семейные разборки и посчитаете свои отношения выясненными, подумайте вот о чём, — оценивающе окинул притихших мужчин и продолжил: — Ты, Поттер, собираешься валяться тут, подставляя руки и зад под маггловские иголки, или по старинке будешь милые и вкусные зелья пить?
— Конечно зелья, — засуетился Скорпиус, содрогнувшись от упоминания об орудиях пыток маггловской медицины, — быстрее и не так болезненно.
Снейп улыбнулся, почему-то больше смахивая выражением лица на мучимого почечной коликой страдальца.
— И как же мистер Поттер объяснит ошеломлённым магглам, что операционная рана затянулась за час, а сломанная рука срослась за сутки? Или обливиейтить вздумали?
Скорпиус озадаченно глянул на Снейпа, словно ждал подсказки, ведь у невозмутимого зельевара всегда был готов запасной план, в какие бы передряги не втягивала его судьба. Но тот молчал, не стремясь облегчить задачу. Голос подал Гарри, уверенно заявивший:
— Я могу выписаться под поручительство опекуна, благо, ждать его прилёта мне не придётся, — щёлкнул пальцами, как обычно делал, когда сложная ситуация в шахматной партии разворачивалась в его пользу. – Северус даст мне обезболивающего зелья, Скорпиус вывезет на каталке до такси и в отель, а там зелья и аппарация домой. Не волнуйтесь, я покорчусь, никто ни о чём не догадается!
— Мистер Поттер, — теперь Снейп по-настоящему улыбался, и даже чёрные глаза чуть посветлели до оттенка горького шоколада, — а может, вы и не зря сиганули-то. Я впервые слышу от вас разумные мысли. Возможно, мне стоило хряпнуть вас об угол ещё на первом курсе. Но я по-прежнему считаю, Гарри, что ты неоправданно рисковал.
Дальнейшую перебранку Снейпа и Поттера Скорпиус слушал вполуха. Глядя на пусть и болезненно-бледного, укутанного, как мумия, в бинты и опутанного проводами и трубками, но совершенно разумного, спокойного и рассудительного Гарри, он чувствовал, как от пальцев ног к груди поднимается тёплая волна облегчения.
«У нас получилось собрать сервиз из осколков, — подумал Скорпиус, уже выпроводив Снейпа за зельями и растягиваясь на узкой кровати рядом с Гарри. – Получилось!»
Vova
