Три закона диалектики

Сознание возвращалось скачками, как будто в голову запрыгивали кузнечики и своими лапками будили память, пребывающую в глубокой отключке.

Вот они с Гарри обсуждают последний квиддичный матч.

Вот Лунатик на кухне дома на Гриммо неторопливо поглощает глазунью.

А вот он сам идёт по каким-то узким проулкам, пытаясь забыть отвратительный разговор в министерстве. Он сворачивает, затылок пронзает вспышка боли. Всё.

После этого проблеска кузнечики могут сломать хоть все свои лапки, но ни одно воспоминание больше не шевелится.

Перед глазами мрак. Глаза закрыты.

Где-то слева капает вода. Слышно.

Плесень, мох, крысы. Этим пахнет. Мерлин, опять крысы!.. Будто в Азкабане я ими ещё не подавился...

Азкабан. Я опять в Азкабане? Нет-нет-нет... Надо быстро перекинуться в пса, пока не появилась страшная охрана. Почему-то не получается. Не получается. Страшно. Где моя магия?

Тут нос улавливает другой запах.

Запах человека. Чужого. Другого. Свежего. Мужчины. Чую кожу, мускатный орех, гвоздику и что-то ещё. Нет, в тюрьме на том злосчастном острове так никто не пах. Чистых и свежих там не было.

Руки связаны за спиной. Не просто связаны, скованы холодными браслетами. Запястья саднят, плечевые суставы ломит, голова раскалывается.

В этот момент мозг подкидывает идею открыть наконец-то глаза. Это действие совершить получается.

А здесь не так темно: в дальнем углу чадит факел.

Блэк обводит мутными глазами поток.

Сырой камень. Плесень. Мох. Каменные стены, каменный пол. Холодно. Влажно. Просторно. Безнадёжно.

Блэк стонет.

— Что, очнулся, Блэк? — спокойный голос.

Другой. Свежий. Мужчина.

— Кто здесь? — голос хриплый. А этот запах смутно знаком, как и голос.

— Сильно тебя приложили, Блэк. Даже своих, — смешок, — родственников не узнаёшь.

— Кто ты? — Блэк поворачивает голову на звук чужого голоса.

— Лорд Люциус Абракас Малфой, имею несчастье быть мужем твоей кузины Нарциссы, в девичестве Блэк, — небрежно сообщает сидящий у противоположенной стены человек. — Говорит о чём-нибудь?

Мучительный возглас узнавания вырывается из груди.

Дракклова собачья жизнь!

— Мне всегда везло с сокамерниками, — горько ухмыляется Блэк и усаживается, прислоняясь лопатками и связанными руками к стене. — Где мы?

— В очередном месте дислокации лагеря Волдеморта, — Малфой безразлично передёргивает плечами. — Поместье Ноттов. Или, возможно, Гойлов...

— Что же, Малфой, ты тут делаешь, спелёнутый как последний маггл? Его Темнейшество споткнулся о твою трость? Или ты ослепил его змеиные глазоньки блеском своей шевелюры? — Блэк от горьких усмешек перешёл к отчаянному веселью.

— Тебе бы только зубы скалить. Ничему тебя жизнь не научила.

— Ты вывел Лорда из себя количеством столовых приборов, окружающих тарелку, во время трапез в твоём мэноре?

— Всегда знал, что Гриффиндор и этикет — две вещи, не совместимые между собой.

— И всё же, Малфой?

— Я отказался приводить на инициацию своего сына, за что и был сочтён «предателем нашего великого дела», — устало говорит аристократ.

Блэк озадачен. Брезгливая интонация, с которой Малфой произносит «наше великое дело», и сам поступок наталкивают на мысли о, скажем так, несогласии с действиями Волдеморта. Если, конечно, изворотливая гадина опять не врёт. Кстати...

— Долго я тут пробыл?

— Я тут уже часов двенадцать. Тебя притащили часов пять назад.

— И что ваша шайка собирается дальше со мной делать? Выпытывать информацию?

— Не с тобой, Блэк, а с нами. Я – предатель «великого дела», ты – предатель крови. У твоей второй кузины Беллы до сих пор руки чешутся с тобой поквитаться. Через день здесь должны собраться все упивающиеся, тогда, как любезно сообщила та же Белла, проведут показательные уроки по применению пыточных заклятий для нового выводка пожирателей, а уж затем и показательную казнь предателей. Хоть этого Драко не придётся видеть... — Малфой сообщает всё это, как будто рассказывает об очередном приглашении на званый ужин.

— Грязные ублюдки! — Блэк дёргает руками. Он не понимает, почему не может принять свою анимагическую форму, зачем он вообще здесь понадобился, почему опять именно он. Сволочного Малфоя жалко не было. — Я, блядь, даже перекинуться не могу! А ты, ублюдок, чего ухмыляешься?!

— Опять ты лаешь, Блэк. Тебе и перекидываться не надо. В этом подвале невозможно применять магию. И, если ты не заметил, мы закованы в антианимагические браслеты.

Блэк ярится ещё больше: на Малфоя за его высокомерие и на себя за то, что не сообразил сразу, в чём дело. А потом его внимание цепляется за одну мелочь.

— Мы? Что значит мы, Малфой? Ты ж не анимаг.

— Слишком поспешные выводы. Не ты один в министерство на поклон не пошёл сообщать, в кого ты обращаешься.

— И кем же ты стал, о чистокровнейший: комнатной левреткой или флобберчервём? — Блэк хохочет.

— Мерлин и Моргана, как же было хорошо, когда ты валялся в углу в бессознательном состоянии!

— Ты меня достал, сволочь!

— Блэк, заметь, — Малфой гордо выпрямляется около своей стены, — это ты постоянно кидаешься оскорблениями. А я всего лишь отвечаю на твои бесконечные вопросы и не срываюсь поминутно на крик.

Блэк яростно сверкает глазами. Но краешком сознания понимает, что эта сука где-то права: Малфой первый раз открыто проигнорировал его вопрос и если огрызался, то без остервенения. Блэк злобно клацает зубами и затыкается.

После примерно часа тишины Малфой осторожно нарушает молчание.

— Блэк, послушай. Не знаю, какие у тебя планы, но я ещё умирать не готов.

— Есть предложения? — огрызается Блэк.

— Вообще-то да. Может, не будешь перебивать?

Последовало молчание, и Малфой продолжает.

— Палочки у нас отобрали и сковали руки. Но передвигаться по камере мы можем. И мне нужна твоя помощь.

Так вот оно что. Малфою опять что-то нужно, вот он и корчит вежливость. Кто бы сомневался.

— Малфой ПРОСИТ о помощи? Ради этого стоило угодить в тюрьму, пожалуй.

— Блэк, ты помогаешь мне – я вытаскиваю тебя отсюда. Слово Малфоя.

А это уже интересно. Слово главы чистокровного рода — это почти как нерушимый обет. Да и умирать на этой недели не входило в планы Блэка. Если есть хоть малейший шанс отсюда выбраться — надо его использовать.

— Слово главы рода Малфоев?

— Как глава магического рода Малфоев и чистокровный маг в тринадцатом поколении даю слово не оставлять Сириуса Блэка, если мне, Люциусу Малфою, представиться возможность покинуть это поместье, и забрать его с собой. Доволен?

— Идёт. Что нужно от меня?

— Ползи ко мне и расстёгивай мою рубашку.

— Ты шутишь, Малфой?

— Нет, Блэк. Мне нужно, чтобы ты аккуратно расстегнул мою рубашку...

— Малфой, ублюдок, ты издеваешься?! Как твоя рубашка поможет выбраться отсюда?! Или ты думаешь, что, блядь, увидев твою голую грудь, все от восторгов попадают в обморок?!

— Сириус, дослушай меня, а потом возникай, — Малфой закатывает глаза. — Я дал тебе своё слово.

Молчание. Блэк ошарашен, услышав своё имя из уст этого гада.

— Так вот. Будучи умным человеком и тёмным магом, с детства учишься полагаться только на себя. И если коротко: у меня есть вторая волшебная палочка, нигде не зарегистрированная, чистая. Учти, о ней не знает даже моя семья. Она всегда при мне. Другие волшебники не могут её видеть или чувствовать без моего добровольного на то согласия...

— Как?

— Родовые чары крови. Они не рассеиваются даже в подобных защищённых от магии местах. Кроме того, отправляясь вчера к Лорду, я знал, что по головке меня в этот раз не погладят. Поэтому наложил ещё одно занятное заклятие: чтобы посторонний мог до неё дотронуться, нужно не только моё согласие. Одежда, под которой находится палочка, должна быть аккуратно снята или расстёгнута, а не разорвана или содрана с помощью заклинаний. Сейчас она прикреплена к поясу моих брюк, под рубашкой. Т.е. чтобы её увидеть и взять, ты с моего согласия аккуратно расстёгиваешь эту рубашку и тогда вытаскиваешь палочку.

— Малфой, у меня связаны руки! За спиной! И я вообще не чувствую пальцев! Как ты себе это представляешь, идиот?

— У тебя есть рот. Расстегнуть пуговицы можно с помощью губ, зубов и языка. Неужели ни разу не пробовал? — Малфой самодовольно усмехается.

Блэка душит кашель возмущения.

— Сволочь, я тебе что, шлюха в Лютном переулке, чтобы рубашки на тебе расстёгивать?! Да пошёл ты!!!

— Сириус, — Малфой считает в уме до десяти и разжимает зубы. — Ты думаешь, я захожусь восторгами от происходящего? Ты вообще понимаешь, что нас ждёт через пару часов? Думаешь, в тебя кинут парочку Круциатусов, а затем подарят Аваду? Если да, то ты — тупой наивный недоросток! На нас будут демонстрировать все тёмные пыточные заклятия, какие только вспомнит сестричка Белла. Поверь, вспомнит она много. Через час её упражнений твои глаза вытекут, колени и пятки будут раздроблены, сухожилия порваны, кожу порежут в лоскуты, внутренности медленно прожарят, затем вырвут зубы и отсекут язык, под ногти загонят иглы, а в глотку будут лить раскалённое масло. А, ещё каждый из молодого выводка пожирательских детишек опробует на нас свои силы в любимом Непростительном №2. Всё это время остальные доблестные наблюдатели будут удерживать тебя в сознании и не дадут сдохнуть от кровопотери, — тут запал Малфоя кончился, и он опустил голову, переходя на шёпот. — Сириус, ты не видел, на что способна Беллатриса, красуясь перед Лордом. И не дай Салазар тебе это увидеть, а тем более почувствовать.

Блэка накрывает липкий ужас. Он чует отчаяние сидящего напротив человека и жуткую реальность его слов. Пёс в нем жалобно скулит и поджимает хвост.

Расстегнуть рубашку зубами? Это ведь не смертельно. Тем более вон Малфой какой смазливый и чистенький.

Тут Блэка накрывает видение предстоящего кошмара.

Сорочка Малфоя пропитывается кровью, тонкий хлопок становиться неотличим от виснущих лоскутов кожи. А лёгкий аромат мускатного ореха и фиалок становится отвратительным запахом горелой плоти.

Тошнота поднимается к горлу.

Везде горелое мясо. Везде кровь. Только пустые багровые глазницы в обрамлении белоснежных волос таращатся в пустоту.

Блэк трясёт головой, прогоняя морок. Малфой, целый и пока невредимый, сидит всё там же и уже готов открыть рот, чтобы продолжить описание ожидающих их истязаний.

— Перестань, Люциус. Перестань! Я помогу тебе.

Малфой выжидательно смотрит на него.

— Малфой? — Блэка мучает ещё один вопрос. — Здесь всё равно нельзя использовать магию. Что ты собираешься делать дальше?

— Поразительная для тебя рассудительность. Как только ты достанешь мою палочку и вложишь её мне в руки, она снова станет невидимой. Когда нас будут конвоировать в пыточный зал, я вытащу нас. Пожиратели могут аппарировать как внутри поместий Лорда, так и за его пределы. Сегодня, пожалуй, метка сослужит мне добрую службу.

Блэк размышляет.

— Итак, Блэк. Будь добр, подойди ко мне.

— Может, сам подтащишь сюда свою задницу?

— Не могу, вывихнута лодыжка.

— Засранец. Ладно.

Гордость и ненависть вопят в последнем потомке рода Блэков.

Чтобы я унижался и полз к этому надменному слизняку?

Однако чутьё подсказывает, что лучше временно забыть вражду и выбраться из этого подземелья.

А потом уж можно и проклясть.

Страх заточения опять поднимается в груди и заглушает-таки гордость.

Но ползать я не буду!

Блэк медленно поднимается на ноги. Мышцы от долгого бездействия ломит. Хочется потянуться и размять руки, но приходится, опираясь плечом о стену, двигаться по периметру к сидящему Малфою. Чем меньшее расстояние между ними остаётся, тем острее Блэк чувствует запах Малфоя.

Проклятые аристократы! Просидел полсуток в затхлом подземелье, а пахнет этим долбанным мускатным орехом, пахнет силой и свежестью. И притягивает.

Блэк жадно втягивает в лёгкие воздух, нависая над Малфоем. Он резко опускается на колени и приближает лицо к шее Малфоя, но, потеряв равновесие, неуклюже плюхается поперёк его вытянутых на полу ног.

— Блэк, сука, спятил?!! — воет Малфой, дёргая повреждённой ногой.

— Я тебе не цирковая собачка, чтобы чудеса эквилибристики проявлять! — огрызается Блэк. — У меня тоже руки скованы, даже опереться не обо что!

После ещё одной неудачной попытки найти удобный угол для расстёгивания рубашки в положении сидя, Блэк вцепляется зубами в белоснежный воротник. Малфой шипит.

— Твою мать, Блэк! Если хоть одна пуговица оторвётся, можешь мысленно начать прощаться со своей жизнью! — Не удержавшись, аристократ сам растягивается на полу.

Оба лежат на сыром камне и сверлят потолок злобными взглядами. Перевернувшись набок, Блэк упирается взглядом в колени Малфоя. Они лежат валетом, только перевёрнутое отражение не зеркальное, скорее уж это отражение противоположных сущностей.

Ухоженный блондин, тонкие классические черты лица, упивающийся ни в коем случае не смертью, а своим богатством, родословной и положением в обществе. Лживый, изворотливый, эгоистичный, чьи серые глаза обжигают льдом и презрением.

И потрёпанный шатен, чьи заострённые худобой черты напоминают не античную статую, а воинствующего рыцаря тёмного средневековья. Прямой, импульсивный, верящий в светлые идеалы добра и дружбы, чьи васильковые глаза опаляют пламенем бушующих внутри эмоций.

Удивительно, вот так, бывалучи, пялишься на чьи-нибудь коленки, а в голове кузнечики философствуют… Эх, Бродяга, не о том думаешь!..

— А что, может получиться… — бормочет Блэк, выныривая в реальность, и по-змеиному смещается назад так, чтобы его лицо оказалось на уровне шеи Малфоя. — Эй, благороднейший, повернись-ка на бочок!

Малфой поворачивается и носом почти утыкается в блэковский подбородок. А сам Блэк, не теряя ни минуты, подаётся вперёд и захватывает зубами верхнюю пуговицу сорочки Малфоя.

На словах всё выглядело просто. А вот пробовали ли вы сами без помощи рук или магии расстегнуть (а не отодрать!) пуговицу? Это сложно, поверьте. Блэк вот проверил.

В поисках хоть какой-то точки опоры приходится лбом и носом упереться в грудь Малфоя, а подбородком — в шею. Блэка сразу же окружает бешеный аромат его кожи и парфюма. Малфой брезгливо отворачивает лицо. Сириус этого даже не замечает. Через пять минут отчаянной борьбы губы побаливают от трения с тканью, а язык саднит от царапин костяной застежки. Всё время хочется помочь себе руками, отчего стеснённые плечи сводит болезненной судорогой. Хлопок под губами стал влажным от слюны.

— Блэк, а Блэк? А собаки все такие слюнявые?

— Заткнись, Малфой! Сам бы попробовал!

— Не склонен принимать сомнительные предложения, — хмыкает Малфой в его ключицу. По позвоночнику бежит мурашка. Блэк на неё внимания не обращает. Зато он изловчился подцепить и зафиксировать зубами неуступчивую петлю и языком протолкнуть в неё гадскую пуговицу. Края ткани расходятся, и язык пробегает по фарфоровой коже. На пробежку по спине теперь отправляется небольшая группа взволнованных мурашек. Блэк делает вид, что ничего не замечает.

— Семьдесят восемь, — выдыхает Малфой.

Блэк думает, что ослышался.

— Чего?

— Семьдесят восемь, говорю. Это я тебе буду пуговицы отсчитывать.

Блэк в ужасе отшатывается.

— Блядь, только не говори, что на этом сраном куске материи восемь десятков застёжек! Если так, то я лучше сразу перегрызу горло тебе, а сам потом убьюсь головой о стену!

— Спокойно, не горячись! Это всего лишь вербальная часть для снятия заклинания.

— А почему именно семьдесят восемь?

— Так надо, — Малфой как-то странно усмехается. — Ты лучше давай закрепляй навык.

Самодовольный ублюдок! Дай только выбраться…

Блэк сдвигается чуть вниз и начинает работать над второй пуговицей. Она оказывается столь же упрямой, зато руками Блек дёргать перестаёт. И вот язык пробует на вкус обнажённую кожу чуть ниже ключиц. Мурашки, мурашки.

— Семьдесят семь.

С третьей удаётся справиться чуть быстрее. Как только влажная ткань открывает очередной кусочек груди, он покрывается гусиной кожей. Блэк скользит взглядом чуть в сторону и натыкается на выпуклость соска. МУРАШ-Ш-ШКИ.

Да чтоб тебя!.. Сослать бы эти мурашки куда-нибудь.

А мурашки взяли и послушались: всей толпой со спины перекочевали куда-то в нижнюю часть живота.

— Семьдесят шесть, — выдыхает Малфой, тёплое дуновение проходит сквозь одежду Блэка. Мурашки переходят от беговых упражнений к силовым. Теперь они натянули какие-то невидимые канатики, два из которых скрутились вокруг сосков, а третий начал поднимать внушительное достоинство Блэка, как откидной мост. Блэк решил не думать: с дементорами помогало, авось и с мурашками прокатит.

— Семьдесят пять.

…

— Семьдесят четыре, — Блэк дышит куда-то под основание рёбер. Выдыхает, пытаясь согреть чужую кожу, хотя эта кожа и так горячая. Живот Малфоя напряжён и покрыт маленькими пупырышками.

— Семьдесят три, — как-то хрипло выдаёт Малфой. Блэк смотрит на впадинку пупка. Она так близко, в неё просто идеально войдёт кончик языка. Его «мост» уже подняли. Мурашки по случаю качественно выполненной работы с натяжением канатов устроили вечеринку на блэковских щеках. Щёки зарумянились от такого активного движения.

— Блэк, чего застыл? А ну, фас, Сириус!..

Блэк кусает один из чётко очерченных квадратиков пресса.

— Ты что творишь, сволочь?!

— А нечего отдавать команды, которые сам не понимаешь! — рычит Блэк, тревожа приглянувшийся пупок. За что и получает. Малфой вцепляется зубами в живот Блэка и, резко дёрнув голову, отрывает сразу две пуговицы от серой рубашки Блэка, умудряясь при этом полностью вытащить её из брюк.

Сириус справляется с седьмой пуговицей, но та при этом разламывается под его зубами надвое. Блэк застывает.

— Семьдесят две.

— Пуговица… она раскололась.

— Хотя бы часть осталась на ткани?

— Да.

— Засчитывается. Не останавливайся.

Вот к чему это «не останавливайся»? Да ещё с придыханием?

В очередной раз чуть сдвинувшись всем телом вниз, Блэк понимает, что следующая кандидатка на расстёгивание находится прямо над поясом чёрных брюк. Брюки сшиты из плотной эластичной ткани, сидят довольно низко на бёдрах и очень чётко обрисовывают полунапряжённую плоть. С пуговицей он справляется менее чем за минуту. При этом кончик носа мягко касается чужого возбуждения.

— Семьдесят одна.

Блэк в нерешительности замирает.

— Рубашку нужно расстегнуть до конца. Освободи её.

Вот опять. Освободить — это как? Расстегнуть брюки? Или просто вытянуть ткань наружу? И вообще, что освобождать: рубашку или плоть?.. Нет, не о том думаю, да и думать не о чем. И не следует.

Из двух соблазнов должно выбирать меньший. Поэтому Блэк одними губами хватается за белый хлопок и тянет его вверх. Тот легко поддаётся. Малфой шумно выдыхает, ткань на его брюках ещё немного натягивается, а руки за спиной нервно лязгают браслетами.

— Семьдесят.

Блэк, не глядя, ведёт губами чуть вниз, находит очередной костяной кружок и расстёгивает его.

— Шестьдесят девять, — судорожно хихикает Малфой.

Блэк открывает глаза и понимает сразу несколько интересных вещей (о сокамернике, о себе и о жизни в целом). Во-первых, брюки сокамернику тесны. Во-вторых, он сам уже твёрдый точно гоблинский меч. В-третьих, после получаса активных физических нагрузок шее требуется отдых. Блэк, не раздумывая, опускает голову на внутреннюю сторону бедра Малфоя, как на подушку, подбородком придавливает основание вставшего члена и произносит:

— Пуговиц больше не осталось.

Малфой кивает. Блэк этого не видит. Зато он ощущает, как кончик малфоевского носа двигается вверх-вниз по его эрекции. Мурашки оккупировали, кажется, всё тело: спину, живот, пальцы на ногах и даже кончики ресниц. Каким образом они забрались на ресницы? Волшебным, наверное…

Блэку сладко, тошно и хочется. А ещё он не зря учился расстёгивать пуговицы. Брючная застёжка поддаётся с первого раза, молния только жалобно щёлкает.

Под брюками настоящие аристократы белья не носят, поэтому язык сразу же погружается в жёсткие волосы лобка.

А ещё настоящие аристократы всё схватывают на лету. Пока Блэк одуревает от очередной волны жаркого запаха Малфоя, последний виртуозно расправляется с тремя пуговицами на штанах своего визави.

Следует невнятная пауза.

— Сириус…

— Да…

Приходится чуть отстраниться друг от друга, чтобы спустить брюки на бёдра. Для этих целей вполне хватает и сцепленных за спиной рук. А затем снова прижаться друг к другу, вдохнуть чужой запах. И снова отдать всё на откуп губам и языку. Зубы лучше попридержать.

Блэк способен сейчас только на рваный бешеный ритм, он не вбирает глубоко, зато голос не сдерживает. И стонет, стонет, стонет.

Малфой же обещает своим языком неземное наслаждение, туго обхватывая Блэка губами. И тут же отстраняется и прикусывает нежную кожицу у основания – предостерегает от резких движений, говоря: «Забудешь, с кем именно играешь – целым не выберешься». Малфой не стонет, он смотрит в глаза, не опуская головы, вылизывает яйца, легко целует тазовые косточки. И снова всасывает в себя безумного Блэка, даря обещанное наслаждение.

По губам Блэка стекает семя, он трётся щекой о бедро Малфоя, потом сцеловывает несколько упавших капель, а остальное втирает сжатыми губами в кожу. Люциус выпивает Блэка до конца, до последней крошки, до последнего рваного стона. А затем быстро сгибается и ставит смачный засос внизу блэковского живота. Клеймит. Потом откидывается и долго рассматривает колени Сириуса Блэка.

Волшебная палочка действительно обнаружилась за поясом брюк. Блэк зубами вытащил её и вложил в руки Малфоя, где она опять стала невидимой.

Когда за ними двоими пришли, брюки они друг другу застегнули. Штаны благородного джентльмена всегда должны быть в порядке, чем бы он ни занимался: игрой в бридж, чтением Пророка, пытками предателей или отсасыванием у другого благородного джентльмена. Но рубашка Малфоя так и осталась расхристанной. Блэк решил, что ему это очень к лицу. Как только Малфоя выволокли из камеры, он в секунду залечил повреждённую лодыжку и оглушил своего конвоира. И тут же из-за спины (рук он так и не освободил) кинул связку из ослепляющего проклятия и Силенцио в конвоира Блэка.

Блэк смирно наблюдал за стремительными движениями аристократа: его завораживали метающиеся вслед за хозяином белые пряди волос. Они хлестали по щекам, обнимали шею, оглаживали лопатки, оплетали уши. Блэк завидовал им. Вся его неуёмная импульсивная натура кинула свои эмоциональные ресурсы на приступ иррациональной ревности. Они ведь так и не добрались до губ друг друга тогда в камере. А вот одна из прядей добралась до рта Малфоя и нетерпеливо приклеилась к нему. Малфой таких нежностей не оценил и резко откинул её назад. Блэк задумался: его оттолкнут также?

Малфой тем временем сбросил стальные браслеты с рук и смотрел на Блэка взглядом юного естествоиспытателя. Подобрался к нему вплотную и спросил:

— Приятно смотреть, как другие работают?

— Я завидую твоим волосам – они могут касаться твоих губ, — выдал Блэк.

— Это легко исправить.

Малфой качнулся вперёд, обхватил Блэка за талию, набросился на его губы и аппарировал.

Через несколько мучительных мгновений чёрного вихря пожирательской аппарации они оказались в каком-то тёмном каменном переулке. Воздух пах лошадьми, тестом и далёкими полями. Спина Блека упиралась в каменную стену с вделанным в неё железным кольцом.

— Куда ты меня затащил, Малфой, — выдохнул Блэк. – Мерлин, сними же с меня наручники, я даже плеч не чувствую!

Малфой усмехнулся, взмахнул палочкой и… транфигурировал свою рубашку в приталенный сюртук. Наколдовал ленту и собрал волосы в хвост. Далее появились шейный платок, перчатки и трость.

«A gentleman will walk but never run»* — вспомнилосьпочему-тоБлэку.

_______________________

* Джентльмен идёт неспеша, а ни в коем случае не переходя на бег (Стинг «EnglishmaninNY»)

— Я тебя вытащил. Слово Малфоя сдержано, клятва исполнена.

Малфоевское самолюбие требовало сатисфакции за вынужденную просьбу о помощи. А ещё была склонность к театральным эффектам. Ведь щедрость становится поистине королевской только в сравнении с такой же жестокостью монархов. Вдоволь налюбовавшись бурей эмоций на лице Блэка, с удовольствием отметив искру отчаяния, Малфой «отпустил» лицо и улыбнулся.

— Ну что ты? Неужели поверил Малфою? Мы ведь только и делаем, что лжём, провоцируем, интригуем, извлекаем выгоду…

— А ещё вы потрясающе делаете минет. Или это исключительно твой талант? – Блэк недоверчиво глядел исподлобья, ощетинившись.

Малфой в очередной раз взмахнул палочкой – оковы исчезли. Он притянул Блэка к себе.

— Мы в Сиене, Сириус. В средневековой итальянской крепости, возведённой на холме. На территории контрады* дель Аквила, где у меня имеются небольшие апартаменты на имя никому неизвестного маггла. В Британии нам лучше не появляться, нас там не ждут, но уже ищут. А тут скачки через неделю. Довольно красивое зрелище вкупе с прибыльным букмекерством.

_______________________

*округ или район некоторых итальянских городов. Contradadell’Aquila – контрада Орла.

— А Волдеморт? Он же будет в ярости. И будет жечь твою метку.

— Когда совсем хреново, я перекидываюсь. От лордов помогает, как и от дементоров. Уж ты-то знаешь.

— Скажешь, какая у тебя анимагическая форма?

— Как-нибудь в другой раз.

Они шли по мрачной мостовой куда-то вверх. Блэк запахнул рубашку и медленно растирал запястья.

— Люциус. Почему?

Почему ты не оставил меня в стальных наручниках; почему сказал, где мы; почему ведёшь за собой; почему улыбаешься, а не насмехаешься; и причём тут скачки, ради Мерлина?! Для всей этой сотни «почему» не находилось слов.

Малфой остановился около высоких дубовых дверей. Он задумчиво водил затянутыми в замшу пальцами по деревянной поверхности.

— Знаешь, когда я смотрел на твои колени… Всё случившееся для меня внове, но при этом как-то болезненно правильно. Перемены бывают к лучшему. Может, ты слышал о трёх законах диалектики? О единстве и борьбе противоположностей, о переходе количества в качество и об отрицании отрицания. Мы бились по разные стороны, а в результате наши разнозаряженные полюса сошлись очень тесно… Я никому и никогда не хотел показать этот город; рассказать о Чёрной смерти, что бушевала здесь когда-то; о банковских интригах местных горожан; о военных хитростях итальянцев. А вот тебе – хочу. Потому что чувствую, твоя реакция на любые мои слова и поступки будет в десятки раз превосходить все ожидания. Тебе будет до безумия интересно, а спорить с каждым моим высказыванием ты будешь до исступления!.. — Малфой перестал жестикулировать, в одночасье замерев. – А вообще, при близком рассмотрении ты оказался занятным. И, конечно, я должен ещё раз опробовать на тебе «пуговичную» пытку.

Чёртов Малфой! Но теперь так просто ты меня не проведёшь!

— Ха, ну про единство, борьбу и притяжение противоположностей – это история известная. А что ты подразумевал под переходом количества в качество? То, что только после десятка минетов ты позволишь трахнуть себя? – наглый оскал.

— Что с тебя взять, кобель? Нет, меня больше интересует перспектива наложения моего вечного отрицания тебя как разумного существа на твоё столь же ярое отрицание меня как достойного топтать эту землю…

— Минус на минус даёт плюс. Так что веди меня в свои дворцы, будем устраивать скачки в постели. … Раз у НАС неожиданный отпуск, не хочу больше ни о чём думать. А всю эту философию оставь маггловским мозгоправам, — подумав в последний раз, добавил Блэк.

Просто потому, что одному достаточно чувствовать мускатный запах чужой силы вокруг и внутри себя, а другому – знать, что его ревнуют к собственным волосам. Химия и физика, а вовсе не философия.