Хроники Малфоев. Часть I: Железный Лорд

Тусклое мерцание свечей и неяркий свет, исходящий от камина, освещал просторную комнату. Помещение было оформлено в строго выдержанных темных тонах и обставлено в классическом викторианском стиле. Стены были декорированы панелями из темного дуба, пол покрывал темно-зеленый ковер. Обстановка комнаты не оставляла сомнения в ее назначении: это был кабинет, предназначенный для письменных занятий и интеллектуальной работы.

За массивным столом, у стены, располагаясь фронтально по отношению к тяжелым двустворчатым дубовым дверям, восседал хозяин кабинета. Он был занят внимательным изучением древнего фолианта и периодически выводил пером на гербовом пергаменте загадочные символы. Это был высокий пожилой мужчина с правильными чертами лица, благородство которых подчеркивала идеально остриженная седая борода, и серо-стальными глазами. Не смотря на достаточно глубокие морщины на лице и абсолютно седые волосы, аккуратно зачесанные назад, он не выглядел стариком, его стать и холодный взгляд отражали непоколебимую уверенность этого человека в своей силе и превосходстве. Мужчина был одет в классический черный костюм-тройку и белую накрахмаленную рубашку. Весь его вид говорил о том, что он является настоящим потомственным аристократом.

Атмосфера кабинета источала спокойствие. Лишь слабое потрескивание камина и звук пишущего пера нарушали идеальную тишину, воцарившуюся в комнате. Человек, сидящий за столом, продолжал сосредоточено читать фолиант и делать на пергаменте пометки в виде комбинаций непонятных знаков.

Тихая ночь подходила к концу. Темно-зеленые с серебряной отделкой портьеры, плотно закрывавшие большое окно, приобрели более светлый оттенок: за окном начинался рассвет. Комнаты достигли крики белых павлинов, доносящиеся из парка.

Мужчина прервал чтение, аккуратно закрыл ветхую книгу, свернул пергамент и легким движением поднялся со своего письменного кресла. Затем он взял черную трость с набалдашником в виде серебряной головы змеи с изумрудными глазами, извлек из трости палочку и направил ее на портьеры, которые мгновенно раздвинулись в стороны, впуская в кабинет свет от первых солнечных лучей. Хозяин кабинета подошел к окну и направил свой взгляд на парк, озаренный лучами восходящего солнца. Его взору открылась мощенная парковая аллея, с обеих сторон которой стояли движущиеся античные статуи, и, как казалось, приветствовали солнце. В конце аллеи виднелся мраморный фонтан, в котором, переливаясь разными оттенками под солнечным светом, журчала вода. В течение нескольких минут мужчина наблюдал открывшийся ему пейзаж из окна.

По его отрешенному виду можно было сказать, что этот человек скорее пребывает в своих мыслях, нежели любуется на красоту утреннего парка. Этим человеком был лорд Абраксас Кассиус Малфой, глава рода Малфоев, особый полномочный советник Министра Магии по делам международного магического сотрудничества, постоянный судья верховной коллегии Визенгамота, кавалер Ордена Мерлина I степени, почетный председатель Лиги чистокровных магических семейств Британии, президент Международной конфедерации магов. Все эти титулы и регалии, вкупе с личными талантами и магическими способностями высочайшего уровня обеспечивали лорду Малфою статус одного из самых могущественнейших и влиятельных волшебников всего магического сообщества. Но высокое социально-статусное положение и наличие широких возможностей политического влияния требовали наличия развитого чувства ответственности и постоянной работы.

Вот и сегодня Абраксас Малфой, имеющий привычку работать в ночное время суток, занимался изучением древнего скандинавского фолианта по рунической магии, посвященного старинным темномагическим проклятьям и предсказаниям. Глава рода Малфоев был разносторонним человеком, но знания для него не были ценны сами по себе. Как истинный слизеринец и чистокровный маг из одного из самых древних родов магической Европы он рассматривал знания, прежде всего с точки зрения их приложения на практике, ибо только в этом случае они действительно представляют собой силу.

Древние руны не были родовой магической специализацией семейства Малфоев, однако руны давали возможность получить относительно точные предсказания грядущих событий без обращения к сомнительному искусству прорицаний и знание о сложнейших темных проклятиях, практически невозможных для выявления. Интерес к нордическим рунам был привит Абраксасу его матерью Ингердой, которая происходила из рода Инглингрехтов — одного из старейших чистокровных домов магической Европы, который по преданию вел свое начало от легендарных Нибелунгов и издревле специализировался на огненной и рунической магии. Род Малфоев же веками специализировался на ментальной магии, и, в процессе ее длительного изучения, многими поколениями Малфоев, были накоплены ценнейшие знания в этой области, а исключительные способности к ментальной магии приобрели характер передаваемых в роду по наследству через узы крови. Совершенное владение ментальной магией делало представителей рода Малфоев мастерами в области окклюменции, легилименции, чар забвения, корректировки воспоминаний, чар иллюзии, подчинения воли.

Стоя у окна и наблюдая, как солнце поднимаясь все выше, озаряет своими лучами парк Малфой-Мэнора, лорд Абраксас Малфой размышлял о давно минувшем и грядущем. Его беспокоило то, что он увидел, проводя очень древний рунический обряд предсказания будущего. Если руны сложились верно, а ошибка практически исключена, то вскоре последуют события, которые кардинально изменят существующую расстановку сил в магическом мире и нарушат хрупкий баланс, установившийся между сторонниками сохранения чистоты крови и изоляции волшебников и между поборниками за интеграцию маглорожденных в магическое сообщество при тесном сотрудничестве с миром маглов.

Лорд Малфой презрительно усмехнулся: «маглорожденные», а по сути своей просто грязнокровки, которые совершенно чужды миру чистой абсолютной Магии. Они ценностно чужды магическому сообществу и не имеют целостного глубокого представления о Магии как таковой, для них это просто «чудеса», «фокусы». Они никогда не смогут воспринять те священные вековые традиции и магические знания, которые собирали целые поколения чистокровных волшебников. Невозможно это хотя бы в силу их крайне низкого магического потенциала, который заключен в крови и имеет свойство накапливаться из поколения в поколение. И хотя все чистокровные роды ведут начало от магловских предков, и они, если не являются предателями крови как Уизли, питают к Магии величайшее уважение, для них это основа существования, неотделимая часть жизни, не только средство достижения целей, но и Ценность. Для грязнокровок же магия крови и родовая магия это пустые слова, осознание прямой связи чистоты крови и магических способностей находится за гранью их понимания, многие из них надеются компенсировать слабость собственной магии прилежанием в изучении магических наук. Но это бесполезно: их магической слабости им редко удается овладеть сложными чарами высокого уровня, магией стихий природы и даже, нередко, аппарацией. Именно поэтому смешение чистой крови магов с грязнокровками или еще хуже с маглами так опасно: оно приводит к разрыву тех уз, которые обеспечивают сохранение магической энергии в магах, к вырождению магического мира.

Ситуация с вхождением грязнокровок в магический мир резко обострилась в начале ХХ века. Лорд Малфой очень неплохо знал историю, философию, искусство и культуру маглов. Многие образцы магловской творческой мысли были высоко оценены сообществом чистокровных магов. Общность элитарной культуры маглов-аристократов и культуры чистокровных магов прослеживалась в течение всего периода развития магического и магловского мира с древнейших времен и вплоть до начала ХХ века. Именно тогда произошли сущностные перемены в парадигме развития мира маглов, которые затронули и магическое сообщество. У маглов активизировался научно-технический прогресс, и ускорилась индустриализация. Вследствие этого, в магловском мире произошли глубокие социально-экономические и политические изменения, а в духовной сфере вызрел кризис, результатом которого явилось распространение среди маглов-простолюдинов примитивной массовой культуры и декаданса в магловской элитарно-аристократической среде.

При этом, в мире маглов, в условиях системного кризиса в обществе и хаоса в массовом сознании, обусловленного резким изменением системы общественных отношений, крепнет вера в возможность достижения общего блага посредством кардинального преобразования существующей социальной системы. Благое начинание маглов оборачивается против них самих: за рациональным стремлением ниспровержения устаревших институциональных форм общественного устройство, приходит неуемное желание «вечного и необратимого» прогресса, составной частью которого является насаждение идей массового потребления и всеобщего равенства. В целом, подобную тенденцию несложно объяснить: маглы суть есть люди недалекие, примитивные, они не способны постичь природу своего бытия, идентифицировать себя и определить свое предназначение, но при этом, в своем стремлении объяснить сущность окружающего их мира, они тяготеют к абсолютной догме. В разные времена в качестве подобного рода догматической системы выступали мифология, религия, а ныне наука. Мифология и религия как идейно-мировоззренческие системы основаны на вере, они порождают стереотипное мышление и при этом не отражают реальную картину мира, но при этом пытаются определить смысл бытийности. Наука более совершена, она раскрывает и точно объясняет многие явления мироздания, выявляет точные закономерности физического мира. Лорд Абраксас полагал, что и для магов фундаментальная магловская наука может быть полезна в контексте раскрытия всех тайн магической энергии, питающий волшебный мир, и магической материи, делающей его вещественным. Но магловская наука имеет ряд существенных изъянов: во-первых, усилиями маглов ученых и популяризаторов научного знания она все более приобретает черты абсолютной догматической системы; а во-вторых, наука совсем не имеет духовного наполнения, что делает ее крайне уязвимой мировоззренческой системой. Таким образом, по глубокому убеждению лорда Малфоя, к середине ХХ века, когда наука начала необратимо завоевывать себе место доминирующей мировоззренческой системы в мире маглов, произошел окончательный разрыв магловского общества с традиционными морально-этическими ценностями, которые, не будучи совершенны, все же удерживали маглов на определенном культурном уровне. Бездуховность и гедонизм стали основой новой магловской культуры. Маги же всегда сохраняли целостный духовно-мировоззренческий стержень, для них в «чистой» Магии были ответы на все вопросы: и на то как функционирует мир, и на то зачем это нужно.

Однако, в тот же период, в первой четверти XX столетия в магическом мире произошло судьбоносное событие. До этого времени отслеживание магов в магловском мире носило несистематизированный характер, обнаруживались лишь те, кто имел достаточно сильные магические способности. Новые магические роды возникали редко, магический мир представлял собой замкнутую общность, состоящую лишь из сильных магов. Но в начале ХХ века были изобретены чары, позволяющие выявлять среди маглов любые, даже средней силы случаи применения магии. Особенно хорошо были подвержены выявлению детские выбросы стихийной магии. С этих пор можно было безошибочно вычислять маглорожденных магов и ведьм. Тогда же был принят закон, в соответствии с которым при Министерстве создавался специальный департамент, основной задачей которого было отслеживать и приглашать в магический мир всех, кто имел хоть сколько-нибудь заметные способности к магии, даже если они достигли совершеннолетия. Этот в высшей мере безответственный шаг был пролоббирован представителями не слишком знатных чистокровных родов и министерскими чиновниками, которые желали упрочнить свое влияние. Многие древние чистокровные роды также сперва отнеслись к этому снисходительно, что было обусловлено их экономическими интересами: все они были монополистами в том или ином секторе магического рынка, и появление большого количества грязнокровок в магомире позволяло им увеличить свои обороты и приумножить капиталы. Однако они не учли, что в течение всего одного поколения грязнокровок и полукровок в магическом мире стало больше чем чистокровных магов. В виду своей численности, они приобрели и влияние в магическом сообществе. Они ввели моду на всевозможные «чудеса», которые ничего не стоят с точки зрения настоящей Магии, но выглядят очень, по их мнению, «волшебно». А вот стремление к росту магических сил ими не поощрялось. При этом они активно начали насаждать идеи равенства волшебников и маглов, насаждать чуждые истинным волшебникам культурные ценности и, о ужас, бороться за права магических существ.

Естественно подобное положение вещей в международном магическом сообществе не могло не вызвать реакцию со стороны древних чистокровных родов. И если, в магической Британии ситуация, благодаря усилиям таких благородных семейств как Малфои и Блэки, оставалась терпимой, но на европейском континенте дошло до начала масштабного военного конфликта чистокровных магов поддержавших Геллерта Гриндевальда, авантюриста и проходимца, помышлявшего лишь о единоличной абсолютной власти, и грязнокровками вместе с «толерантными» чистокровными магами, которые на деле являлись предателями волшебной крови. Но в принципе, установление тиранического правления Гриндевальда на территории континентальной магической Европы был далеко не худший вариант развития событий для рода Малфоев и всей магический Британии, поэтому, с благословения главы рода и своего отца лорда Кассиуса, Абраксас Малфой активно сотрудничал с Гриндевальдом и оказывал последнему политическую и финансовую поддержку.

Однако Гриндевальд был повержен главным идеологом толерантного отношения к грязнокровкам в магической Британии Альбусом Дамблдором, бывшим ранее соратником и единомышленником Геллерта Гриндевальда. Именно с этого момента, с 1945 года, Дамблдор и начал вести свою собственную игру, рассчитанную на достижение им абсолютной власти косвенными «гуманистическими» путями, под личиной добра и стремления к общему благу.

С поражением Гриндевальда влияние чистокровных магов в континентальной Европе было основательно подорвано. Однако чистокровные британские волшебники, напрямую не участвовавшие в войне сохранили прочное положение. Консолидировав свои силы, они образовали Лигу чистокровных магических семейств Британии, целью которой было сохранения истинной Магии и могущества чистокровных родов. Совместными усилиями им удалось добиться улучшения ситуации. Тогда же, в 1949 году, по инициативе Абраксаса Малфоя, ставшего после смерти отца лордом и главой рода, была принята поправка к закону о выявлении и интеграции маглорожденных в магомир, согласно которой в магическое сообщество Британии приглашали не всех маглорожденных магов, а только тех, кто обладал магической силой выше среднего уровня, и только в возрасте поступления в старшую школу. Но изменения были уже необратимы: в магическом обществе существовали теперь две различные культуры, при невероятно сильном социальном, ценностном и магическом неравенстве их носителей. Именно в таком положении находился ныне магический мир Британии.

Солнце взошло, озарив своими теплыми лучами прекрасный парк родового поместья Малфоев. Крики белых павлинов и чудесные соловьиные трели возвещали о начале нового теплого августовского дня. Но, несмотря на идиллическую картину за окном, дивную безмятежную красоту последних летних дней, у лорда Малфоя было тяжело на душе. Ему не давало покоя, то, что он увидел, сложив древние руны: «последуют лета хаоса и безвременья, тьма окутает землю, и будут жертвы великие, реки крови прольются, и появится Змей, несущий смерть всему живому, и не будет никому от него спасения». Предсказание можно было истолковать не иначе как предупреждение о грядущей магической войне и появлении нового величайшего темного мага, стремящегося к мировому господству.

Взглянув последний раз на утреннее солнце, Абраксас Малфой отошел от окна, и, присев в кресло у камина, и одним движением руки погасил тусклое пламя. Благородный лик лорда Малфоя не покидало выражение крайней задумчивости. Он отлично знал, кто является тем «Змеем», о котором ему сказали руны древних скандинавов: Том Марволо Риддл, полукровка, смеющий именовать себя Темным Лордом Волдемортом. Однако без сомнения он является сильным магом, прекрасно владеющий темными искусствами и обладающим мощным магическим потенциалом, сравнимым лишь с очень немногими волшебниками современности. Выросший в магловском сиротском приюте, называющий себя Наследником великого Салазара Слизерина и декларирующий о необходимости массового уничтожения грязнокровок и маглов, он при этом тщательно скрывает свое прошлое. Но редкое имя «Марволо» не могло ни о чем не говорить лорду Малфою, прекрасно знающему историю всех чистокровных семейств Магической Британии. Марволо Гонт и его сын Морфин были последними потомками Слизерина мужского пола. Абраксас Малфой не знал наверняка, ведь Риддл сделал все, чтобы окутать свою раннюю биографию ореолом таинственности, но полагал, что матерью новоявленного «Темного Лорда» была Меропа Гонт, дочь Марволо. Самым простым путем для того, чтобы раскрыть загадочное прошлое Риддла, поняв его внутреннюю сущность и мотивы, было обратиться к архиву школы чародейства и волшебства Хогвартс, но старый интриган директор Дамблдор также предпринял все возможное, дабы скрыть истину, что несомненно было на руку Тому Риддлу.

Совершенно очевидно, что Альбус Дамблдор имеет свой исключительный интерес в возвышении Волдеморта, и лорд Малфой отлично представлял себе его природу: основной целью Дамблдора является превращение Волдеморта в знамя борьбы чистокровных магов за полное возрождение своего могущества. Это блестящий тактический ход, который обеспечит полнейшую дискредитацию идеи чистоты крови в глазах всего магического сообщества, поскольку Риддл олицетворяет собой образ абсолютного зла и открыто призывает к тотальному уничтожению грязнокровок и порабощению маглов. Малфои всегда были выше этого и не одобряли столь варварские и прямолинейные методы, предпочитая силовому давлению манипулятивное воздействие на противника. Именно поэтому Дамблдор совсем не заинтересован в том, чтобы Абраксас Малфой стоял во главе «партии» чистокровных магов: он не менее хитер и коварен чем Дамблдор, а его манипулятивные таланты и возможности значительно выше чем у директора Хогвартса, и лорд Малфой сделает все возможное, чтобы помещать старому интригану воплотить его план в жизнь.

С такими мыслями сидел в кресле, поглаживая серебряный набалдашник своей трости, лорд Абраксас Малфой. Он обратил свой взор к одной из стен комнаты, которая была полностью закрыта старинным гобеленом. Фамильное древо рода Малфоев. Лорд Малфой всегда смотрел на него с невероятной гордостью и благоговением: чистая кровь, сильная магия, древнейший благороднейший род, великие предки… Абраксас всю свою жизнь старался соответствовать величию своего рода. Малфои всегда среди сильных мира сего, они издревле выступают вершителями судеб, у них есть высочайшая миссия: сохранение и преумножение силы истинной Магии как высшей Ценности, обеспечение гармонии магической энергии в материальном мире. Для этого им необходимо контролировать, а при необходимости направлять вектор развития магического сообщества в нужное русло не останавливаясь ни перед чем. Для Малфоев не существует моральных преград на пути к высокой Цели, они всегда пребывают над святостью.

Абраксас торжествующе улыбнулся, гордо вздернув подбородок. Какие бы напасти не готовила судьба и рассвет нового дня, он лорд Малфой, а это означает, что он все преодолеет и победит, ибо Малфои всегда выигрывают. Так было, так есть, и так всегда будет…

— Благородный хозяин Абраксас! – звук хлопка аппарации и писклявый подобострастный голосок главного домового эльфа поместья, старого Топси, заставили лорда Малфоя прервать свои размышления.

— Зачем ты побеспокоил меня, Топси? – ледяным тоном спросил Абраксас, даже не глядя в сторону домовика, заискивающе смотрящего на своего хозяина.

— Простите Топси, хозяин. Топси не хотел мешать досточтимому лорду, но сэр Абраксас сам просил Топси сообщить о времени завтрака, — запричитал домовик, трясясь от страха перед предполагаемым наказанием.

— Довольно Топси, ступай и распорядись подавать завтрак, — проговорил лорд Малфой и тут же услышал хлопок: Топси, скороговоркой пролепетав «Будет сделано благословенный хозяин», счел за лучшее как можно скорее ретироваться.

Абраксас вздохнул и откинулся на спинку кресла. Занимаясь чтением древних рун и размышляя о судьбах магического мира, он не заметил, как быстро пролетела ночь и рассветные часы. Уже долгие годы он имел привычку работать по ночам и практически не спал, преодолевая проблему физической усталости за счет собственной магической энергии. Это было крайне полезно, учитывая тот факт, что объем дел, связанных с интересами рода Малфоев, министерской или международной деятельностью, ничуть не уступал высоте положения лорда Малфоя.

Лорд Абраксас встал и величественной походкой направился из кабинета в малую столовую. Путь туда лежал через широкую мраморную галерею, на стенах которой висели магические портреты почтенных предков лорда Малфоя. Каждый раз, неспешно ступая по мраморному полу Галереи Предков, Абраксас оживлял в своем сознании эпизоды из истории древнего благородного рода Малфоев.

История Малфоев как магического рода насчитывает более двадцати веков. Таким образом, Малфои являются одной из трех старейших династий чистокровных магов Европы наряду с Блэками и Инглингрехтами. Старинная семейная предания и летописные хроники Малфоев подробно описывают славное прошлое этой старинной магической фамилии.

…Легенда повествует о чудесном происшествии с молодым военным трибуном шестой когорты III Августова легиона (Legio III Augusta)[1] Луцием Манием Эмилием Торкватом, происходящим из древнего патрицианского рода Эмилиев Торкватов. Сей благородный род славился своей доблестью, политическим влиянием и умением любые обстоятельства обращать себе на пользу. Сам Луций Эмилий был не обычным юношей сенаторского достоинства, начавшим традиционную для его высокого социального положения военную карьеру. Уже с детства он обнаружил в себе уникальные способности: помимо того, что он феноменально быстро запоминал и усваивал новые знания, он мог еще каким-то непостижимым образом перемещать предметы по воздуху, вызывать легкие порывы ветра, и, что самое удивительное, видеть мысли других людей. Конечно, этот его удивительный дар изначально не был подвластен ему в полной мере: Луций не мог его контролировать сам, а проявлялся он в моменты переживания мальчиком сильных эмоций.

Но одно необычайное событие все изменило, и молодой восемнадцатилетний патриций обрел контроль над своей магией, найдя возможность контролировать и осознанно использовать магическую энергию в своей крови, и тем самым положив начало новому магическому роду. Этим событием явилась встреча Луция Эмилия с единорогом в священной роще друидов в римской провинции Нарбонская Галлия[2], где стоял лагерем III Августов легион, которая, описанию самого Луция произошла 10 октября 38 года до новой эры.

Отправившись на утреннюю охоту, юный трибун заехал слишком далеко вглубь заповедного леса кельтов, оставив далеко позади себя своих товарищей и сопровождающих их рабов. Невдалеке на опушке леса он увидел группу людей в белых одеждах и серпами, которые стояли, образовывая круг, и распевали загадочные песнопения. То были галльские друиды, которые, как показалось Луцию, его не заметили. Спешившись и привязав коня, юный патриций направился в сторону проводящих обряд друидов, стараясь двигаться бесшумно и не привлекать к себе их внимание. Подойдя ближе и укрывшись за широким стволом векового дуба, Луций Эмилий узрел следующую картину: друиды с серпами кольцом обступили невероятной красоты белого коня с большим рогом на лбу, который был прикован цепями, а из бока его текла серебряного цвета жидкость. Луций понял, что это животное раненный единорог[3], а друиды, скорее всего, намереваются использовать его в качестве ритуальной жертвы и взять его кровь для своих темных обрядов. Молодой человек видел неимоверные страдания несчастного раненого животного, некогда такого прекрасного и свободолюбивого, а сейчас ожидающего мучительной смерти. Чувства гнева и жалости захлестнули юношу, и из ладоней его вырвались мощные порывы ветра, которые отбросили друидов на мегалитические камни, лежащие на другом конце поляны, и сломали цепи, опутывавшие единорога. Затем Луций упал обессиленный и истощенный, ведь испытал мощнейший всплеск стихийной магии, уничтоживший кельтских друидов и освободивший раненого единорога. Когда же благородный патриций очнулся, над ним, склонив голову, стоял безрогий единорог. Рог же его лежал на земле рядом с молодым римлянином – это был дар единорога. А на своих губах юноша почувствовал вкус, подобный дивному сладкому нектару: то были капли крови единорога, отданные им добровольно. Это был первый и единственный описанный случай добровольного жертвования единорогом своей крови. Обладающая уникальными магическими свойствами, кровь единорога не только усилила магию Луция Эмилия, но и изменила его внешность: каштановый цвет его волос изменился на белый, а синий цвет глаз на серый. С тех пор Луций Маний Эмилий Торкват взял себе прозвище Альбин[4], и он и все его потомки стали обладателями волос цвета платины и глаз цвета серебра и стали. А из рога единорога, Луций сделал себе амулет, помогавший ему контролировать свой магический потенциал и служивший усилителем и проводником магии. Таковы были чудесные дары единорога в благодарность за свое спасение.

Это удивительная встреча с единорогом, усиление своих феноменальных способностей и обретение полного контроля над ними, окончательно убедили Луция Эмилия Альбина, в том что, он является не простым человеком, пусть и знатного происхождения, а волшебником. Естественно, что после этого он стал искать тех, кто подобно ему обладает способностью к магии. И он нашел их среди оракулов и жрецов различных языческих культов Римской империи. Так он стал частью магического мира, в ту пору еще тесно взаимодействующего с миром маглов, и воспринял те магические знания, которые были присущи античной греко-римской школе.

Одна из главных догм магического мира, пока еще находящегося на стадии институционализации, которую Луций Альбин усвоил и наказал своим потомкам твердо ее придерживаться, состояла в том, чтобы образовывать брачные союзы только между носителями магических способностей, дабы сохранять и преумножать силу и чистоту магии рода. Однако это не означает, что новый магический род Эмилиев Альбинов полностью изолировал себя от контактов с обычными людьми, то есть с маглами. Напротив представители этого семейства быстро осознали, что свой волшебный дар они могут использовать для обеспечения себе высокого положения в обществе, пока еще не дифференцированном на магов и маглов. Так еще сам Луций Альбин, используя не только имя и влияние своих предков патрициев Эмилиев Торкватов, но и свои способности «убеждать» людей при помощи ментальной магии, добился сенаторского кресла и проконсульской власти в римской провинции Македония. Впоследствии его потомки также использовали магию для преумножения своего богатства и влияния. Таким образом, чистокровный магический род Эмилиев Альбинов остался одним из немногих патрицианских родов Рима, которые благополучно пережили крах республики, установление режима принципата[5] и правление тиранов подобных императорам Калигуле и Нерону.

Но история не стоит на месте. И к середине IV века новой эры Римская империя в силу различных субъективных и объективных причин вступила в фазу системного кризиса. Но Великое переселение народов и распространение христианства в Средиземноморье угрожали не только римской государственности и образу жизни, но античному магическому сообществу. Кельтские маги, греческие оракулы, восточные и римские жрецы уже с начала V века стали подвергаться гонениям со стороны христиан, и вынуждены были спасаться бегством в труднодоступные области или погибнуть. Период мирного совместного сосуществования магов и маглов в едином социокультурном пространстве канул в небытие вместе с блеском и величием Античности.

Однако, в эти тяжелые для всех волшебников Средиземноморья годы, некоторые наиболее сильные и изворотливые из них сумели сохранить свое привилегированное положение. К их числу относились и представители рода Эмилиев Альбинов, которые к тому времени обосновались на юге Галлии. Они сразу же увидели, какую силу представляет собой христианство, и решили, дабы сохранить свое могущество, стать одними из тех, кто возглавит процесс его распространения. Так в начале VI века Авит, епископ Альби[6], был одним из тех, кто проводил крещение варваров франков.

В дальнейшем потомки легендарного Луция Альбина заняли исключительное положение при франкском королевском дворе, в силу своей образованности и в виду оказания варварским королям неоценимых услуг в устранении их противников среди франкской родовой аристократии при помощи изготовления ядов и наведения темных проклятий. Дабы сохранить свои привилегии и влияние на монархов и, не терпя конкуренции со стороны других магов, они активно сотрудничают с иерархами Римской Католической Церкви и выступают одними из идеологов первых гонений на ведьм и волшебников во Франции. Именно в этот период, в середине VIII века, как среди маглов так и среди магов за представителями древнего благородного чистокровного рода Альбинов прочно закрепляется именование Малфуа[7], что отражает представление окружающих о них как о беспринципных, циничных авантюристов, стремящимся из всего извлечь свою выгоду. Но забота Малфуа о собственном процветании есть лишь одна сторона медали. С другой же стороны можно увидеть доблестный чистокровный род, который на протяжении всего своего существования делал все возможное для сохранения и преумножения чистой Магии в мире, развития и распространения истинного магического знания, обеспечения баланса и гармонии в обществе. В этой связи следует отметить, что Малфуа сыграли значительную роль в развитии такого феномена раннесредневековой Франции как Каролингское Возрождение в конце VIII – середине IX веков. В частности Роже Малфуа, виконт Альби очень многое сделал для развития просвещения среди маглов, и особенно среди магов: он стоял у истоков школы для детей волшебников, которая несколько столетий спустя стала Шармбатонской академией волшебства.

В конце IX – начале Х веков, после затухания Каролингского Возрождения и распада Франкской империи, Малфуа перебираются в Нормандию, где щедро одарив золотом для войны с франками первого герцога этой области викинга Роллона[8], получают большие земельные владения и занимают привилегированное положение при герцогском дворе. В течение следующих полутора веков Малфуа укрепляли свое положение в Нормандии, в то время как на остальной территории Франции их влияние значительно ослабло в виду крайне недоброжелательного отношения со стороны других волшебников, которым Малфуа причинили в свое время множество бед.

Важнейшим поворотным этапом в истории чистокровного рода Малфуа явилось Нормандское завоевание Англии. Осознав бесперспективность пребывания в Нормандии с точки зрения увеличения своего магического могущества и процветания рода, честолюбивый Арманд Малфуа обратил свои взоры на туманный Альбион, где, в виду слабости местной магловской власти[9] и постоянной междоусобной вражды английских магических семейств, перед Малфуа с их богатствами и магическим потенциалом открывались блестящие перспективы достижения доминирующего положения. Арманд Малфуа прикладывает все усилия, дабы убедить герцога Вильгельма как можно скорее начать слишком долго откладывавшееся норманнами вторжение на Британские острова. И в 1066 нормандская армия высаживается на побережье Англии и разбивает в битве при Гастингсе войско англосаксонского короля Гарольда II Годвинсона, а Вильгельм I Завоеватель становится королем Англии.

Однако Вильгельм стал лишь королем маглов, поскольку маги Британии в отличии от Франции жили совершенно независимо и обособленно от маглов и не подчинялись их правительству. Такая ситуация полностью устраивала Малфуа, ведь теперь они могли приобрести не просто влияние при королевском дворе, но реальную власть в магическом сообществе.

Арманд был единственным из своего рода, кто пожелал окончательно переселиться в Англию, брат же его Симон Малфуа предпочел остаться во Франции. Так столь древний и всегда сплоченный род разделился на две ветви: английскую и французскую. Арманд Малфуа стал именовать себя на английский манер Малфоем, эту же фамилию стали носить все его потомки.

В Англии, в благодарность за оказанные Вильгельму магические услуги в войне против англосаксов, Арманд получает огромные земельные владения в Уилтшире, куда он перевозит из Франции половину всех фамильных сокровищ Малфуа и закладывает Малфой-Мэнор, ставший резиденции для всех Малфоев на протяжении более десяти веков. После этого Арманду Малфою необходимо приложить все усилия для интеграции в новое для него британское магическое сообщество.

Уровень развития магических знаний в Британии ХI века был на порядок выше чем во Франции. Если во Франции до этой поры в качестве усилителей и проводников магии при сотворении чар и заклинаний волшебники все еще использовали различные кристаллы, посохи, кольца или амулеты, то на Британских островах, с основанием четырьмя величайшими волшебниками со времен самого Мерлина школы чародейства и волшебства Хогвартс был осуществлен прорыв в использовании магии – появились волшебные палочки. В отличие от многих других магических артефактов волшебная палочка и заключенная в ней магическая энергия имеет непосредственную гармоничную связь с магией ее владельца, что позволяет полностью раскрыть весь свой магический потенциал при сотворении волшебства. Таким образом, при мощном магическим потенциале и выдающихся способностях чистокровный маг из одного из самых древних родов магической Европы Арманд Малфой со своим амулетом из рога единорога уступал по силе творимого волшебства какому-нибудь полукровке со средними способностями. Но он был Малфоем, а это означало, что знание, золото и хитрость это его главное оружие.

Еще будучи во Франции, Арманду удалось заполучить фолиант, написанный основателями Хогвартса и повествующий об искусстве изготовления волшебной палочки. Теперь он досконально знал этот процесс, а также свойства и силу сердцевин и древесины для палочек. На основе этих знаний Арманд заключил, что лучшей сердцевиной для его палочки будет сердечная жила валлийского зеленого дракона, а материалом вяз. Ибо сердечная жила дракона в сочетание с вязом дает палочки наибольшей силы, всегда имеющие сильную связь с хозяином и способные на самые яркие и мощные заклинания.

Обосновавшись в Уилтшире, Арманд Малфой у оружейников гоблинов заказал себе доспехи из гоблинской стали, а затем отправился в Уэльс на поиски зеленого дракона, дабы лично с ним сразится. Личная победа над драконом усилила бы связь Арманда с палочкой, в которую он планировал заключить сердце дракона, в то же время доспехи гоблинской работы обеспечили ему полнейшую неуязвимость. Таким образом, отыскав и одолев валлийского зеленого дракона, Арманд Малфой получил все необходимое для изготовления себе волшебной палочки. Он желал сделать не просто палочку, а уникальный артефакт невероятной магической силы. Для этого Арманд, использовал при создании палочки несколько капель своей крови, и теперь только он и его потомки могли использовать эту палочку, заключающую в себе силу родовой магии, для сотворения волшебства. Дабы еще более усилить мощь своей волшебной палочки Арманд Малфой изготовил для нее чехол-трость из того же вяза, что и сама палочка, а чтобы сохранить чистоту заключенной в ней магической энергии он сделал из магически зачарованного серебра набалдашник в виде головы змеи – символа вечной мудрости.

Теперь, имея собственное поместье на английской земле в Уилшире, безупречную чистокровную родословную, несметные горы золота, веками накапливаемые предками, и мощное орудие для сотворения величайших чудес волшебства, Арманд Малфой мог претендовать на исключительно высокое положение в магическом сообществе Британии. Фортуна благоволила ему. Магическая Британия после смерти Мерлина и основателей Хогвартса, величайших волшебников сумевших добиться баланса сил, была раздираема внутренними противоречиями между влиятельными чистокровными семействами, ни одно из которых не могло одержать верх. Самым могущественным и древним магическим родом в Британии были Блэки, ведшие свой род от кельтских друидов, но они не могли достичь абсолютной власти на Британских островах, поскольку почти все другие магические роды, страшась их силы, выступили вместе против Блэков. В такой ситуации Арманд Малфой решил предпринять блестящий дипломатический маневр: заключить долговременный союз с Блэками и одновременно стать посредником, третейским арбитром для разрешения противоречий между магическими домами Британии. Представители рода Блэков, до этого момента вынужденные, несмотря на свою силу пребывать в изоляции, с радостью приняли предложение Малфоя, тем самым положив начало многовековому альянсу двух могущественнейших семейств магической Британии. Союз Малфоев и Блэков решено было скрепить узами магии крови, и Арманд Малфой сочетался браком с дочерью главы рода Блэков Ауригой. Отныне история двух древнейших чистокровных магических родов тесно переплетается, и в течение многих столетий гордые Блэки и блистательные Малфои совместными усилиями поддерживают в магической Британии порядок и баланс интересов.

Заручившись поддержкой дома Блэков и примирив конфликтующие стороны, Арманд Малфой выдвинул проект организации управления магическим сообществом Британии. Согласно его инициативе, верховным органом управления становится Совет Волшебников, в который должны войти представители наиболее древних и влиятельных чистокровных родов Британии. Совет состоял из двадцати волшебников, каждый из которых получал титул наследственного лорда, а также судебную власть и право законодательной инициативы. Разумеется, что при создании Совета Волшебников ведущая роль в нем досталась Малфоям и Блэкам, а также таким чистокровным семействам как Лестрейнджи, Гонты и Яксли. Это был первый триумф Малфоев на Британских островах. Теперь они получили рычаги реальной политической власти в магическом мире, так необходимые им для преумножения величия своего рода.

Несмотря на однозначную приверженность Малфоев чистокровным ценностям, неподдельное презрение ко всем маглам и их, без сомнения, искреннюю веру в абсолютное превосходство волшебников, Малфои не изолировали себя, подобно Блэкам и Гонтам, от деловых контактов с магловской аристократией и политической элитой Англии, а напротив активно сотрудничали с ними, осознав неимоверную выгоду от ведения дел с маггловскими капиталами и имуществом. В результате Малфои становятся самой богатой семьей в магической Британии. В течение сотен лет им удалось расширить свои земельные угодья в Уилтшире путем присоединения к ним земель, принадлежащих магглам, живущим по соседству, а также маггловскими сокровищами и предметами искусств пополнить свою внушительную коллекцию магических артефактов и произведений магического и магловского искусства.

По прошествии нескольких веков, с кардинальными изменениями в системе общественных отношений, как в магическом, так и магловском мире, Совет Волшебников как институциональная форма организации высшей публичной власти в магическом сообществе перестала отвечать велениям времени. Таким образом, дабы повысить эффективность центрального управления магическим миром Британии, в 1629 году место Совета Волшебников как высшего руководящего органа занимает Министерство Магии, концентрирующее в себе функции исполнительной и законодательной власти, а сам Совет, сохраняет лишь судебные функции и преобразовывается в Визенгамот – верховный суд магов и волшебников.

Политические реформы в магической Британии в первой половине XVII века явились основой для грандиозного триумфа рода Малфоев. Их огромное богатство и магическая сила стали залогом значительного влияния в Министерстве, хотя ни один Малфой никогда не стремился на роль Министра Магии, предпочитая координировать работу магического правительства находясь в тени. Со времен избрания первого Министра Магии Анктьюуса Осберта, который был не более чем марионеткой лорда Септимуса Малфоя, и вплоть до середины ХХ века, никто не мог стать даже кандидатом на пост министра, не проведя тайных консультаций и не получив одобрения в купе с финансовой поддержкой от глав благородного дома Малфоев.

XVII век также стал знаковым для усиления влияния Малфоев на международной арене магомира. В тот период, в связи с началом технического прогресса и роста популяции маглов, обострился вопрос сокрытия волшебного мира от маглов. При этом было совершенно очевидно, что решение этой проблемы требует консолидации сил всего магического сообщества. И в 1692 году собирается первый саммит Международной конфедерации магов, на котором по инициативе глав британской делегации лордов Брутуса Малфоя и Персеуса Блэка, принимается Международный Статут о Секретности, регулирующий стандарты сохранения тайны существования мира магов. Помимо этого, лорд Малфой на саммите выступает с предложение о предании Международной конфедерации магов статуса постоянно действующей международной организации по поддержанию мира и безопасности в мировом магическом сообществе и по развитию международного магического сотрудничества. Это предложения Брутуса Малфоя практически единогласно одобряется делегациями от всех магических правительств, а сам он становится первым президентом Конфедерации, и в течение последующих столетий роль Малфоев в дипломатии магомира остается чрезвычайно значительной…

Лорд Абраксас Малфой гордо шел по Галерии Предков и мерно постукивал тростью по мраморному полу, не только магически, но и почти физически ощущая величие деяний своих благородных предков. Могущество рода Малфоев всегда вызывало у окружающих либо зависть и ненависть, либо страх и трепет. И Абраксас справедливо полагал, что общество всегда склонно к категоричным оценкам, ибо для праздного большинства слишком трудно постичь масштаб и истинный смысл деяний выдающихся личностей, толпе нужны кумиры-иконы, святые идеальные герои. Лорд Малфой презрительно скривил губу: только глупцы не в состоянии понять, что святость и подлинное величие есть вещи несовместные.

Абраксас дошел до кованых дверей, отделявших Галерею Предков от холла, ведущего в малую столовую. Двери сами открылись перед ним, пропуская хозяина поместья, который с гордо поднятой головой неспешно направился на утреннюю трапезу.

Когда лорд Малфой покинул галерею, и двери затворились за ним, на фамильном гербе Малфоев, висевшим над дверями, словно в подтверждение мыслей главы рода зеленым свечением засверкал выгравированный на гербе девиз Малфоев: «Sanctimonia vincet semper».

[1] римский легион, сформированный триумвиром Октавианом в 43 г. до н. э.

[2] Провинция Римской империи с центром в городе Нарбо-Марциус (лат. Narbo Martius), совр. Нарбонна, расположенная на территории современных Лангедока и Прованса в южной Франции.

[3] Образ единорога был эмблемой III Августова легиона

[4] От лат. «Albinus», что в переводе означает «белый», «серебряный».

[5] Режим Принципата (а фактически Империя) был введен Октавианом Августом в 27 году до н. э.

[6] Альби — ныне главный город французского Тарнского департамента в Лангедоке, во времена римского господства в Галлии именовавшийся Civitas Albigensium.

[7] «Малфуа» от франц. «mal foi», что переводится примерно как «плохая вера», «вероломство».

[8] Роллон (ок. 860 — ок. 932) — первый герцог Нормандии (под именем Роберт I), основоположник Нормандской династии

[9] Правление короля Эдуарда Исповедника было ознаменовано ослаблением королевской власти в стране и дезинтеграцией англосаксонского общества. А после смерти короля (1066 г.) начался династический кризис.

Пройдя под сводами Галереи Предков, лорд Абраксас Малфой оказался в просторном вестибюле Малфой-Мэнора, представлявшим собой оформленное в классическом стиле помещение с массивными колонами, бюстами римских предков Малфоев и большой мраморной парадной лестницей, устланной дорогим ковром традиционных слизеринских зелено-серебряных тонов. По лестнице, вкладывая врожденное изящество и достоинство в каждое движение, спускался высокий, великолепно сложенный молодой человек с правильными благородными чертами лица, бледной кожей, серыми с серебряным оттенком глазами и длинными волосами цвета платины, собранными в хвост. Звали этого юношу Люциус Абраксас Малфой.

— Доброе утро, mon papa, — с почтением склонив голову, сказал Люциус.

— Доброе утро, mon fils, — ответил на приветствие сына Абраксас и обычно непроницаемые черты его лица смягчились, а холодный взгляд несколько потеплел, и лорд Малфой позволил себе едва уловимо по-настоящему улыбнуться, а не изобразить фамильную малфоевскую усмешку.

— Как ваше здоровье, monpapa? – заметно расслабившись, увидев улыбку на лице отца, спросил Люциус.

— Прекрасно, monfils, не смотря на то, что я, как тебе известно, вот уже несколько ночей подряд бодрствую, постигая тайны древней рунической магии. Кстати сегодня, мне удалось узнать кое-что важное, и нам с тобой необходимо будет это обсудить, — с очень строгим и озабоченным видом сказал Лорд Малфой, а затем, дабы смягчить обстановку, после непродолжительной паузы, с легкой улыбкой добавил, — так что, как видишь, мои ночные изыскания в области древних рун не только не вредны, но дают весьма ценную информацию и знание.

— Was mich nicht umbringt, macht mich stärker[1], — философски заметил Люциус.

— Верно подмечено, сын. Все-таки Ницше хоть и был сквибом, но философ он гениальный. А маглы даже и не знали, что он действительно подразумевал в своей философской концепции сверхчеловека…

— Да, отец. Маглы об этом и малейшего представления не имеют. Но зато грязнокровки знают, — слово «грязнокровки» Люциус выговорил с невероятным презрением, — поэтому-то они Ницше так сильно не любят, — с саркастической усмешкой закончил он.

— Согласен с тобой, mon fils. Но, мне думается, что беседа о невежестве маглов и грязнокровок может испортить нам с тобой аппетит поутру, — мрачно пошутил Абраксас и надменной походкой направился в малую столовую на завтрак, Люциус последовал за ним.

Малая столовая Малфой-Мэнора представляла собой небольшое уютное помещение с наборным паркетным полом, из самых ценных пород дерева, и стенами нежно-зеленого цвета, покрытых белых лепным орнаментом, а также фресками и мозаикой с мотивами античной мифологии. В центре комнаты располагался, небольшой прямоугольной стол, рассчитанный на четыре персоны по количеству стоящих стульев. Однако накрыт он был только для двух человек – Абраксаса Малфоя и его сына Люциуса, которые являлись, не считая конечно дюжины домашних эльфов, единственными обитателями огромного поместья Малфоев.

Супруга лорда Малфоя и мать Люциуса леди Адель, из французского чистокровного магического рода Де-Лакруа, умерла сразу же после рождения наследника, только и успев увидеть своего долгожданного ребенка. Слабое сердце хрупкой и изящной Адель не выдержало тяжелых родов. Горе Абраксаса от потери любимой молодой красавицы жены было безудержным. И не смотря на то, что недоброжелатели полагали их союз браком по расчету, указывая на двадцатилетнюю разницу в возрасте между супругами, они действительно были счастливы вместе, поскольку они были связаны друг с другом не только узами брачного долга, но также магически и духовно.

Дело в том, что согласно родовым традициям Малфоев вступление в брак, как правило, происходило при существовании особой магической связи между супругами, выражавшейся в совпадении их потоков их магической энергии и достижении гармонии их общей магии, что невозможно без наличия определенной духовной связи у супругов. Именно стремление Малфоев на протяжении веков заключать истинно магические браки, а не брачные близкородственные альянсы исключительно ради продолжения рода подобно другим чистокровным семействам вроде Блэков, Гонтов и Лестрейнджей, обеспечивало не только сохранение чистоты крови, но также защиту рода от вырождения и преумножение родовой магической силы. Однако, поскольку найти чистокровную волшебницу для образования брачного союза, скрепленного Магией и не всегда просто, многие представители рода Малфоев, в том числе и Абраксас женились в довольно зрелом возрасте. Магический брачный союз невозможно разорвать, он основан на особой ментальной связи супругов, и можно сказать, что в определенной степени супруги становятся единым целым.

Поэтому-то лорд Абраксас Малфой столь болезненно переживал безвременный уход своей милой Адель, так и не успев, насладится счастьем семейной жизни. Он так любил ее, что после ее смерти вообще не помышлял о физической близости, не говоря уже о повторном браке, каждый вечер беседовал с ее прекрасным портретом, который он распорядился повесить в столь любимой своей супругой малой белой гостиной поместья. После Адель единственным родным и близким человеком лорда Малфоя остался их сын Люциус, и главной целью Абраксаса стало воспитать согласно традициям Малфоев достойного своего имени наследника[2] и сильного мага. Отец не мог дать своему сыну того тепла, которое способны обеспечить лишь материнские чувства, но он искренне любил своего сына и как мог старался восполнить для него потерю матери, которую Люциус просто боготворил, ведь для мальчика, знавшего мать по воспоминаниям отца и общению с ее портретом, она была воплощением нежности, женственности и красоты.

Если кто-нибудь в магическом сообществе, считавшем Малфоев надменными циничными аристократическими снобами, увидел бы другую, сокрытую от посторонних, сторону их жизни он бы ни за что поверил, что они способны на искренние чувства. Но Малфои сами создали такой образ, скрыв от окружающих под маской ледяного высокомерия и равнодушия, подобно тому, как при помощи окклюменции закрывают разум, яркие эмоции и привязанности, чтобы никто не обнаружил их слабостей. А главной слабостью и одновременно самой большой Ценностью наряду с истинной Магией для Малфоев является Семья, где можно сбросить маски и быть самим собой, искренне переживать, любить и чувствовать себя Живым. Вот и сейчас лорд Малфой и его наследник, сидя в малой столовой Малфой-Мэнора и степенно вкушая классический английский завтрак, непринужденно беседовали о погоде, политике Министерства, семейном бизнесе, квиддиче, литературе и философии просто как Отец и Сын.

— Monpapa, как вы оцениваете шансы Паддлмир Юнайтед на чемпионате Европы в этом году[3]? — продолжая разговор о квиддиче, спросил Люциус. – Ведь в прошлом сезоне в национальном первенстве они выступили просто великолепно, взяв кубок в третий раз подряд.

— Да, mon fils, в прошлом сезоне им не было равных, они демонстрировали безупречно слаженную командную игру. Что же касается чемпионата Европы, то мне думается, что Паддлмир Юнайтед возьмет европейский кубок, — серьезно сказал Абраксас и, с видом истинного аристократа сделав глоток чая, с надменной усмешкой добавил, — и не зря же мы, в качестве спонсорской помощи, выделили Паддлмирам целое состояние на покупку новых игроков и метел, а Сенненским соколам[4] на устранение конкурентов Паддлмир Юнайтед. Так, что я абсолютно убежден в победе Паддлмиров. И надеюсь, что в победе сборной Слизерина в чемпионате Хогвартса я тоже могу быть уверенным, — проговорил Абраксас и испытующе посмотрел на сына

— Кубок уже наш. У нас попросту нет достойных соперников, — с непоколебимым спокойствием в голосе заявил Люциус, который был одновременно ловцом и капитаном слизеринской команды.

— Что ж, при таком настрое мне не стоит даже сомневаться в триумфе Слизерина, — с тенью легкой улыбки сказал лорд Малфой, мысленно гордясь лаконичностью ответа и стальной уверенностью сына.

Покой и степенную беседу Малфоев за завтраком нарушило появление домового эльфа, который, трясясь от страха мгновенно прогневить хозяев, не решался издать ни звука.

— Что такое, Добби? – обратив внимание на присутствие домовика, непроницаемым тоном, не сулившим Добби ничего хорошего, осведомился лорд Абраксас.

— Простите Добби, милорд! Добби плохой, он посмел побеспокоить благородных хозяев в час утренней трапезы! Плохой Добби! – запричитал нервный домовик, упав на пол и начав биться исступленно головой о паркет.

— Довольно, — с презрением сказал Абраксас, в то время как Люциус с абсолютно безразличным выражением лица продолжал завтракать.

Эльф тут же прекратил самобичевание и дрожащим голосом запищал:

— Добби принес для досточтимого лорда Абраксаса и юного мастера Люциуса Ежедневный Пророк и почту, как и велел благородный хозяин Абраксас.

— Я велел приносить к завтраку только утренний номер Пророка, глупый ничтожный эльф, а личную корреспонденцию доставлять в кабинет, — с раздражением бросил Абраксас, и домовик, жалобно заскулив, упал на колени и сразу же попытался снова себя наказать, но был остановлен лордом Малфоем. — Не порть аппетит своим хозяевам, подай, что принес, и исчезни, а потом можешь наказывать себя хоть до полного истощения.

Услышав это, Добби еще пару раз тихо всхлипнул и раболепно протянул лорду Абраксасу свежий номер Ежедневного Пророка и три письма, одно с печатью Министерства, другое с фамильным гербом Блэков, а третье только с надписью на конверте «Лорду Малфою от Темного Лорда». Абраксас, бросив лишь быстрый взгляд на письма, повелел Добби доставить их в его кабинет. Домовик на несколько мгновений замешкался и, не вставая с колен, подполз к стулу, на котором сидел Люциус.

— Благородному хозяину Люциусу тоже прислали письмо, из самого Хогвартса, — пропищал Добби и вручил Малфою младшему, брезгливо поморщившемуся от одного жалкого вида этого пучеглазого и, без сомнения, одного из самых уродливых и бестолковых домовых эльфов, из всех принадлежавших семейству Малфоев, конверт с гербовой печатью школы чародейства и волшебства Хогвартс.

Лорд Малфой приступил к изучению сегодняшнего номера Пророка от 31 августа 1971 года, а Люциус, отправив домовика положить письма для отца на стол в кабинете, распечатал и быстро перечитал свое письмо.

— И что же пишут, mon fils, из некогда самой великой школы для юных магов в Европе, ныне превратившейся в приют для грязнокровок и, по совместительству, в благотворительный центр раздачи лимонных долек и конфеток Берти-Боттс под руководством доброго длиннобородого дедушки, правда, уже впавшего в частичный старческий маразм? – в саркастической манере поинтересовался Абраксас Малфой, оторвавшись от чтения газеты.

— Ничего неожиданного, mon papa. Старый маразматичный любитель грязнокровок и лимонных долек пишет о том, что мне выпала «большая честь и одновременно чрезвычайно серьезная ответственность» стать, как лучшему ученику Хогвартса, префектом школы. Так что теперь на меня свалится масса новых обязанностей и проблем, — придав лицу фальшиво скорбное выражение, с иронией проговорил Люциус. Конечно же, он истинно по-малфоевски не собирался брать на себя никаких из хлопот старосты школы, чего он собственно не делал даже будучи с пятого курса префектом Слизерина, а намеривался лишь с пользой использовать власть и привилегии, которые давало новое назначение.

— Да, действительно вполне ожидаемо: Малфои первые всегда и во всем. Что ж, все равно поздравляю тебя, сын. Представляю себе неудовольствие поборника справедливости и всеобщего равенства Дамблдора, когда он подписывался под твоим назначением, поэтому он и тянул с этим до последнего. Но ведь ты лучший студент Хогвартса, а это значит, что у директора просто не было выбора, и он вынужден был даровать тебе значок и почести префекта школы. А когда у изворотливого старого манипулятора нет выбора, это, безусловно, приятно, — с улыбкой закончил фразу Лорд Малфой и, удовлетворенный новостями из Хогвартса, продолжил знакомства с другими новостями волшебного мира, написанными в пророке.

На третьей полосе, что как бы подчеркивало далеко не первостепенный характер новости для редакторов, а, следовательно, и для Министерства, располагалось короткое сообщение о нападении и наложении темномагического проклятья на семью маглорожденных в Оксфордшире. К небольшой статье прилагалась колдография оставленной в небе над домом метки в виде черепа выползающей изо рта змеей. Из теста статьи было очевидно, что по причине отсутствия убитых и небольшого количества пострадавших, авроры и Министерство не придали большого значения факту нападения.

Лицо лорда Малфоя приобрело выражение непроницаемой сосредоточенности. Он отлично знал, что за нападением на семью грязнокровок стоит тот, кто называет себя Темным Лордом и уже давно ищет встречи с самим Абраксасом Малфоем, желая получить для себя столь необходимую политическую и финансовую поддержку. Но, во-первых, Малфои никогда не помогают тем, кто ведет собственную игру, а полукровка Риддл, называющий себя лордом Волдемортом стремиться именно к этому. А во-вторых, лорд Абраксас слишком умен, дальновиден и опытен в политических и дипломатических баталиях, чтобы рисковать всем и использовать радикальные методы для очищения волшебного мира от грязнокровок, прекрасно понимая, что это породит лишь дополнительное противодействие и окончательно дискредитирует идеалы чистоты крови в глазах магического сообщества.

Абраксас тяжело вздохнул и отложил газету на стол. Древние руны не обманули его: сегодняшнее нападение только начало, грядет новая магическая война, которая на этот раз будет проходить на британской земле. И лорд Малфой должен сделать все, чтобы предотвратить нарушение баланса сил и сохранить все то, чего веками добивались его великие предки – могущество рода Малфоев и сохранение чистоты и силы истинной Магии. Для начала Абраксасу необходимо будет все-таки встретиться с Риддлом…

Из тяжелых раздумий лорда Малфоя вывел голос Люциуса, который, заметив в настроении отца, с оттенком беспокойства в голосе спросил:

— Случилось что-то серьезное, отец?

— Нет, сын, если нападение на грязнокровок с применением темной магии не считается, то ничего серьезного пока не случилось, — мрачно изрек Абраксас.

Люциус достал волшебную палочку и, призвав номер Пророка со стола, быстро изучил статью о происшествии в Оксфордшире. А затем равнодушно заявил:

— Не вижу никакой трагедии, ведь это же всего лишь грязнокровки, да и никто не погиб. А то, что появились те, кто достаточно могущественен, что готов на деле, решительными действиями показать свою приверженность идеалам чистоты крови, это даже хорошо и, мне думается, что нам следует…

— Что нам следует, решаю я, а не ты, — со стальными нотками в голосе выговорил лорд Малфой, не дав сыну даже договорить. – И как глава рода Малфоев я никогда не поддержу тех, кого ты назвал борцами за вечные идеалы и, которые сами именуют себя Пожирателями Смерти. И ты считаешь меня слабым и не способным доказать «на деле» преданность вековым традициям предков?

— Отец, я…, — чувствуя свою вину за сказанное, попытался объясниться Люциус, но Абраксас не желал слушать его оправданий.

— Я каждый день всей своей деятельностью доказываю верность идеалам истинной Магии и заветам великих предков нашего рода, стараясь сохранить хрупкий баланс сил и интересов в магическом сообществе. А таким как Дамблдор и Волдеморт не нужен баланс, им необходима война и хаос, чтобы утвердить собственную власть. Именно предвестие скорой магической войны я и увидел сегодня, читая руны. Война — это «дело», «решительные действия», как ты говоришь. А к чему, так или иначе, приводят такие «решительные действия»? Я скажу тебе к чему – к полному краху. К каким последствиям привела континентальную Европу война, развязанная Гриндевальдом под знаменем чистоты крови? К господству полукровок и грязнокровок на континенте. Неужели ты хочешь, чтобы то же самое произошло в магической Британии? И после этого ты косвенно и изящно упрекаешь меня в нерешительности и слабости? Cedant arma togae[5] – да, я войне предпочитаю политические и дипломатические маневры, но они гораздо более эффективны, а главное рассчитаны на длительную перспективу. Невозможно создать прочного порядка, опираясь лишь на неприкрутую силу, Люциус. Всякое насильственное действие порождает сопротивление, и, в конечном счете, цель, которую ты с помощью радикальных действий рассчитывал достичь в максимально короткие сроки и с минимальными потерями, или не реализуется в принципе или реализуется за такое время и с таким значительным уроном, что всякий ее положительный эффект теряется. Надеюсь ты согласен со мной сын? – в конце своего монолога, окинув опустившего голову Люциуса тяжелым взглядом, спросил Абраксас, и, дождавшись от того слабого кивка, продолжил. – А теперь я хочу сказать тебе самое важное, Люциус. Я многому тебя научил и мне есть за что гордится тобой, но, к моему величайшему сожалению, ты до сих пор не понял самого главного: Малфои никогда не поддерживают тех, кто, пусть и, разделяя наши взгляды, стремиться к собственному господству и может стать сильнее нас. Малфои несут печать своей особой Миссии и Величия предков, не нуждаясь ни в чьем покровительстве, мы есть сами воплощение магической силы и мудрости. Пока ты все еще не осознаешь этого, полагая, что временный альянс с сильным союзником сделает тебя могущественным. Но еще больше такой альянс усилит не тебя, а твоего союзника, и, присоединив возможности, доступные Малфоям к своим, твой союзник станет сильнее тебя. А, союзу с сильнейшим никогда нельзя доверять[6]. Запомни это, Люциус, и я надеюсь, что когда ты поймешь это, не будет слишком поздно.

Сказав сыну все, что хотел, лорд Малфой спокойно встал из-за стола, и, подхватив свою трость, сохраняя полное молчание и непроницаемое выражение лица, величественной походкой покинул малую столовую, дав Люциусу возможность в одиночестве обдумать услышанное.

[1] Что не убивает меня, то делает меня сильнее. — Фридрих Ницше, Книга «Сумерки идолов», глава «Изречения и стрелы», афоризм № 8.

[2] Люциус получил свое имя в честь легендарного предка рода Малфоев Луция Эмилия Альбина.

[3] Паддлмир Юнайтед (англ. Puddlemere United) — команда по квиддичу, основанная в 1163 году — старейшая команда Лиги. На счету команды двадцать две победы в национальном первенстве и две — в Кубке Европы.

[4] Сенненские соколы — британская команда по квиддичу, игроки которой носят тёмно-серую с белым униформу с головой сокола на груди. Известны они грубой игрой.

[5] «Пусть оружие уступит место тоге» — Марк Туллий Цицерон.

[6] Военная и дипломатическая максима Федра.

По платформе 9¾ вокзала Кингс Кросс, смеряя толпящихся у Хогвартс-экспресса магов и волшебниц с детьми холодным презрительным взглядом, надменной аристократической походкой в сопровождении своей «свиты», несшей его внушительный багаж, неспешно шел Люциус Малфой. Выглядел он блистательно: его великолепные длинные платиновые волосы были распущены и струились по плечам, одет он был в роскошный идеально приталенный двубортный длиннополый пиджак кремового цвета и классические брюки в тон пиджака. Ни на шаг не отставая от своего покровителя, за Люциусом следовала его верная «свита», состоящая из двоих его однокурсников: Вильгельма (Вилли) Крэбба и Генриха (Генри) Гойла. Эти двое крепких, но не слишком сообразительных парней, с первого курса выполняли функции телохранителей наследника рода Малфоев, почитая это своим почетным долгом. Собственно так оно и было, поскольку Малфои, всегда стремившиеся при помощи денег или услуги «долга жизни» ввести в зависимость от своей милости тех, кто мог бы быть им полезен, уже в течение нескольких столетий являлись патронами чистокровных, но не слишком богатых родов Крэббов и Гойлов, и те были связаны с Малфоями магически скрепленной вассальной клятвой. Так что выполнение приказов и поручений Люциуса для Вилли и Генри было священной обязанностью.

— Вилли, Генри, поторапливайтесь и займите подходящее купе где-нибудь в пятом вагоне, — дал задание своей «свите» Люциус, а сам направился в вагон старост для присутствия в качестве префекта и Лучшего ученика школы на традиционном для начала учебного года собрании старост Хогвартса. У него не было ни малейшего желания задерживаться в вагоне старост, а тем более в купе Лучших Ученика и Ученицы, которой согласно письму старого маразматика должна была стать грязнокровка из Гриффиндора Эммелина Вэнс, именно поэтому он и поручил Крэббу с Гойлом заблаговременно занять купе в обычном вагоне.

После вчерашнего разговора с отцом за завтраком Люциус пребывал в крайне скверном расположении духа. Отец практически не говорил с ним после этого, если не считать пары ничего не значащих фраз за обедом и ужином. Сегодня Абраксас к завтраку не вышел и с сыном перед его отправлением в Хогвартс даже не попрощался, дав ему последние напутствия как делал это каждый год. Согласно традициям рода Малфоев приоритетное значение в воспитании должно играть Слово, основанное на мудрости и авторитете главы рода. Правильно использовать Слово в воспитании есть великое искусство. Слово выполняет функцию и поощрения и наказания, ибо лишь слова родителя, не унижающие достоинство подобно плети, но твердые и холодные, как сталь способны привести ребенка к осознанию своей вины. Очевидно, что и сейчас отец хотел, таким образом, дать сыну возможность обдумать его слова и понять свою ошибку.

Мрачные размышления Люциуса были прерваны, когда он, уже дойдя до вагона старост, увидел торопливо идущих ему навстречу Рабастана Лестрейнджа и Августуса Руквуда — своих однокурсников.

— О, друзья мои, — с притворной радостью в голосе сказал Малфой. — Рад видеть вас обоих после летних каникул в добром здравии и прекрасной форме.

Это, конечно же, была откровенная издевка, так как и Лестрейндж и Руквуд в сравнении с самим Люциусом выглядели довольно жалко. Рабастан всегда был слабым здоровьем невероятно бледным и худым молодым человеком с растрепанными в разные стороны волосами неяркого рыжеватого цвета, за внешностью своей он особо не следил, предпочитая публичные мероприятия любого рода спокойному вдумчивому изучению какого-нибудь древнего фолианта по магической артефактологии или скандинавским рунам. Августус же хоть происходил из чистокровного рода, но его семья жила достаточно скромно, отец работал в Министерстве на третьестепенной должности, и он не мог позволить себе вести шикарную жизнь подобно наследнику рода Малфоев.

— Здравствуй, Люциус. Мы тоже рады тебя видеть, дорогой друг, — ответил за обоих Руквуд, который, в отличие от книгочея Рабастана, отлично понял прозрачный намек Малфоя на их убогость в сравнении с Его Светлостью, как иногда насмешливо за глаза называли некоторые слизеринцы своего старосту и капитана квиддичной команды. Но выражать свое неудовольствие в открытую Августус ни за что бы не решился, ибо Люциус Малфой был признанным неоспоримым лидером всего Змеиного факультета и выступить против него означало нажить себе огромные проблемы.

— Странно встретить тебя у вагона старост, ведь ты же обычно пропускаешь все их собрания? — спросил, обозначив своего присутствие Лестрейндж.

— Видишь ли, дражайший Рабастан, все дело в том, что согласно приказу нашего глубокоуважаемого директора я, как Лучший Ученик Хогвартса по итогам шестого курса, назначен префектом Хогвартса, и, следовательно, мне не удастся избежать присутствия на первом собрании старост в этом году, — менторским тоном проговорил Малфой и удовлетворенно улыбнулся, заметив зависть в глазах Руквуда.

В этот момент Хогвартс-экспресс издал уже третий и последний гудок, возвещавший о скором отправлении, и Люциус снова обратился к своим однокурсникам:

— Поезд вот-вот отправится. Думаю, вам следует найти купе, иначе мест совсем не останется. Могу предложить вам сесть в пятом вагоне, там Вилли и Генри должны были занять свободное купе. Я же присоединюсь к вам, когда отделаюсь от бесполезного собрания, — и, увидев как Рабастан и Августус закивали в ответ на его предложение, он с гордо поднятой головой поднялся в вагон старост.

Нет, ни Лестрейндж ни Руквуд конечно же не были настоящими друзьями Люциуса Малфоя. Рабастан хотя и был равным Люциусу по положению и обладал высоким уровнем интеллекта, находясь под сильнейшим влиянием своего отца лорда Лестрейнджа и брата Рудольфуса, не имел или боялся высказывать собственное мнение практически ни по одному вопросу. Руквуд же был слишком завистлив и никогда не смог бы стать равным для Люциуса. Тем не менее, он знал их, а также Крэбба и Гойла уже седьмой год и привык к этой компании.

Вагон для старост, располагавшийся вторым в составе после преподавательского, существенно отличался от обычного вагона; там было пять купе, и на двери четырёх были изображены гербы факультетов. Это были купе для старост пятого и шестого курсов. На двери купе Лучших Ученика и Ученицы был выгравирован герб Хогвартса. Там и должно было состояться собрание старост, и уже опаздывающий Люциус, придав лицу самое высокомерно презрительное выражение, на которое только был способен, брезгливо толкнул ручку купе, в котором собрались уже все факультетские старосты. Как только Малфой оказался в купе тотчас же прекратились все разговоры, и воцарилась полная тишина. Люциус, удовлетворившись произведенным от его появления эффектом, окинув холодным взором всех собравшихся, легко кивнул в знак приветствия слизеринским префектам и улыбнулся едва уловимой теплотой во взгляде персонально старосте шестого курса Слизерина Нарциссе Блэк, которая сразу же смущенно опустила глаза. Проигнорировав с неодобрением смотрящую на него Лучшую Ученицу Эммелину Вэнс, Люциус надменно вздернул подбородок и с пафосом официозным тоном начал свою речь:

— Итак, поскольку я, Люциус Абраксас Малфой как Лучший Ученик школы чародейства и волшебства Хогвартс был назначен одним из префектов школы вместе, — Люциус скривил губу, произнося это имя, — с мисс Эмелиной Вэнс, теперь одной из моих почетных обязанностей является председательство на собраниях факультетских старост. Но я не стану обременять вас на первом же в этом году собрании многочисленными инструкциями и предписаниями, и торжественно перепоручаю эту без сомнения важную миссию моей коллеге мисс Вэнс, — закончил свою речь в иронично-саркастической манере Люциус.

— Что ж, раз теперь все в сборе, — Эммелина Вэнс с укором воззрилась на Люциуса. — И вводная часть нашего собрания завершена, полагаю, что теперь мы перейти непосредственно к инструктажу, — проговорила Вэнс, обращаясь прежде всего к только вступившим на свой пост префектам пятого курса. — Как вы все уже знаете, старостам положено патрулировать вагоны. Помимо этого, по прибытии в Хогвартс, вам всем следует сразу же сходить к деканам и взять у них пароль вашей гостиной. После пира именно вы будете провожать первоклассников к общежитиям. Кроме того, по распоряжению директора, старосты будут регулярно патрулировать Хогвартс ночью. На переменах мы следим за порядком, пресекаем драки, дуэли и шалости. Напоминаю, старосты имеют право снимать баллы, но не нужно с этим усердствовать. Раз в месяц будет проходить собрание старост, явка на которое обязательна — там будут раздаваться новые пароли, расписания ночных дежурств и будет проводиться разбор деятельности всех старост. Если вы не оправдаете возложенных на вас надежд, вас могут снять с поста. Если появятся какие-то вопросы, обращайтесь ко мне, Лучшему Ученику, — она неприязненно мотнула головой в сторону Люциуса, — или вашим деканам. Всё ясно?

Нестройных хор голосов подтвердил, что всё просто прозрачно.

— Тогда распределяем сразу, — Эммелина, прищурившись, оглядела остальных. — Сейчас обходить вагоны будут пятый курс Рэйвенкло. Через полчаса — Хаффлпаффа. Потом Слизерин, затем Гриффиндор. Ещё через полчаса в дело вступает шестой курс, точно в таком же порядке: Рэйвенкло, Хаффлпафф, Слизерин, Гриффиндор — все запомнили? Седьмые курсы Гриффиндора и Слизерина, будете работать поодиночке, не буду обрекать вас на сотрудничество. Всем всё понятно?

Дав утвердительный ответ старосты факультетов за исключением пятикурсников Рэйвенкло, первыми отправившихся на обход вагонов, разошлись по своим купе. Оставшись наедине с Малфоем Эммелина Вэнс, гневно посмотрев на него, изрекла угрожающую тираду:

— Как я понимаю, ты весь год намерен ничего не делать. Так знай, что я не собираюсь терпеть твое хамство и пренебрежение обязанностями старосты школы, подобно тому как ты делал последние два года, будучи префектом Слизерина. Если это продолжится, я буду вынуждена просить директора об освобождении тебя от должности.

Лицо Люциуса приобрело непроницаемое выражение, а взгляд стал ледяным.

— Во-первых, не припоминаю с каких это пор мы перешли с вами на «ты», мисс Вэнс. Если мне помнится, мы с вами никогда особенно не общались. Хотя я, безусловно, понимаю истоки подобного фамильярного обращения, ведь на факультете благородного Годрика Гриффиндора преобладает именно такой стиль общения. Во-вторых, касательно помощи вам в исполнении обязанностей старосты школы, могу официально заявить, что готов оказать вам, мисс Вэнс, исключительно моральную поддержку. Если моя позиция вас не устраивает, вы, конечно же, можете сообщить об этом профессору Дамблдору, но, как мне кажется, наш уважаемый директор в любом случае не сможет отстранить меня от поста старосты школы, ибо я являюсь Лучшим Учеником Хогвартса, да и обострение и без того натянутых отношений с Попечительским Советом ему также не к чему. Таким образом, мисс Вэнс, я полагаю наш разговор исчерпанным, — закончил Малфой свое выступление, произнесенное металлическим голосом, даже не взглянув на изумленную Эммелину Вэнс, развернулся на каблуках и покинул купе.

Довольный собой, Люциус, выйдя из купе, увидел в коридоре стоящую у окна Нарциссу, которая задумчиво смотрела на пейзаж, разворачивающийся за окном едущего поезда. Она была прекрасна: природная аристократическая грация, подчеркивала изящность и хрупкость фигуры, а бледная нежная кожа, длинные светлые волосы и выразительные светло-голубые глаза придавали ее милому юному личику ангельскую красоту. В облике Нарциссы не было практически ничего, что характеризовало бы девушку как урожденную Блэк, фамильными чертами внешности которых были черные как смоль волосы и темного цвета глаза. Своей светлой красотой Нарцисса пошла в свою мать Друэллу, происходившую из старого французского чистокровного рода Розье, представители которого только в начале XIX века обосновались на Британских островах.

— И что же могло заставить очаровательную леди покинуть купе старост родного факультета? Неужели наши слизеринские префекты столь скучны и невежественны, что общению с ними предпочтительнее гордое одиночество? — подойдя к Нарциссе и галантно поклонившись, произнес Люциус с легкой улыбкой.

— Ах, конечно же, общество этих странных пятикурсников Кэрроу и угрюмого Трэвэрса никак нельзя назвать приятным, — Нарцисса попыталась придать своему тону как можно более непринужденные и беззаботные интонации, скрыв тем самым свое смущение, возникающее каждый раз в присутствии Люциуса.

— А в моем обществе находится более предпочтительно? — без тени фамильной малфоевской иронии и надменности искренне спросил Люциус и в ожидании ответа посмотрел Нарциссе в глаза.

Их глаза встретились и в течение нескольких мгновений они не отводили взглядов, магически ощущая незнакомые до этого момента целую гамму эмоций и чувство необычайной гармонии от пребывания здесь и сейчас, рядом, впервые оказавшись только вдвоем.

Люциус улыбнулся, сделал шаг, подойдя к Нарциссе совсем близко, нежно коснулся её руки и хотел еще что-то сказать, но она, словно очнувшись от внезапного забытья, быстро отстранилась и поспешно проговорила:

— Мне, наверное, уже надо идти. Скоро мы будем обходить вагоны, и вообще меня, вероятно, заждались в нашем купе…

— Префекты шестого курса Слизерина должны отправятся на обход только через добрых три часа. И кто заждался? Трэвэрс и Кэрроу? — насмешливым тоном осведомился Люциус.

— В любом случае мне пора, извини. Увидимся на пиру по случаю распределения первокурсников, — ответила Нарцисса и с невероятной легкостью и изяществом, вложенным в каждое ее движение, буквально летящей походкой направилась по коридору к купе слизеринских старост.

— Да, увидимся — со вздохом сказал Малфой и задумчиво посмотрел вслед прекрасной юной леди Блэк.

Дверь купе префектов шестого курса Слизерина захлопнулась, и Люциус остался в коридоре вагона в одиночестве. Да, он определенно не понимал этих девушек. Наследник благородного рода Малфоев привык быть в центре внимания, и как естественно разумеющееся по обыкновению равнодушно воспринимал адресованные ему представительницами прекрасного пола знаки восхищения и симпатии. И ведь сейчас он прекрасно видел, что очень нравится Нарциссе, более того, это было взаимно и, к тому же, он сам только что он почувствовал особое магическое притяжение между ними, которая и она ни могла не заметить. И тут такая странная реакция с ее стороны.… Но не будь он Малфоем, если не сможет покорить неприступную леди Блэк!

Посчитав бессмысленным своё дальнейшее пребывание в вагоне старост, Люциус решил отправиться в пятый вагон Хогвартс-экспресса, где Крэбб и Гойл должны были занять для него купе. Настроение его, и без того после разговора с отцом оставлявшее желать лучшего, сейчас упало до критической отметки. И, в этой связи, несчастным однокурсникам Малфоя можно было только посочувствовать, так как они становились наиболее вероятными кандидатами для «отыгрыша» Его Светлости.

С выражением крайней надменности и глубочайшего презрения, адресованных тем нерасторопным студентам, которые до сих пор не смогли отыскать себе место и сновали по коридорам в поисках свободных купе, Люциус Малфой гордо шествовал в направлении пятого вагона. Не надо было обладать особыми способностями к эмпатии и прорицаниям, чтобы понимать, что общение с Малфоем, находящимся в прескверном расположении духа, не сулит окружающим ничего хорошего. Даже первокурсникам, не заметившим значок старосты школы и пока не знавшим, Кому они в ожидании тележки со сладостями перегородили путь по коридору, было достаточно лишь поймать холодный орлиный взор наследника рода Малфоев, чтобы сразу же в страхе расступиться. Однако, будучи погруженным в свои размышления, Люциус даже не заметил в другом конце коридора невысокого грузного почти лысого пожилого мужчину, направлявшегося ему навстречу.

— Люциус, мальчик мой! — воскликнул мужчина, подойдя ближе и заполнив почти полностью и без того узкий проход своим громадным, затянутым в бархат животом. Его блестящая лысина и пышные серебристые усы сияли, как и золотые пуговицы на бархатном жилете в солнечных лучах, пробивавшихся в вагон через незашторенные окна. — Как же я рад тебя видеть! Тебя как Лучшего ученика назначили старостой школы? Я, как твой декан, никогда не сомневался в твоих выдающихся способностях! Прими мои самые искренние поздравления и наилучшие пожелания! — толстяк, воззрившись на значок старосты на пиджаке Люциуса, так сиял от счастья будто то, что Малфой стал префектом Хогвартса, есть заслуга исключительно его, как декана и преподавателя. — А как здоровье моего дорогого друга Абраксаса? Я так давно не получал от вашего отца приглашений в гости, что уже начал беспокоиться, не случилось ли, не дай Мерлин, что-нибудь серьезное, — с притворным волнением и тенью легкой обиды в голосе закончил он свою крайне эмоциональную речь.

«Вот старый лицемер! Соскучился он, забеспокоился за «дорогого друга»! Что ж, с дугой стороны, если серьезно посмотреть, то отец для него действительно дорогой, почти бесценный «друг», ибо изготовление тех, сложнейших, стоящих целое состояние и, между прочим, запрещенных к распространению, зелий, которые отец ему заказывает, является для этого старого щеголя одним из основных источников дохода, позволяющих ему вести шикарную жизнь, к которой он всегда стремился. Но ему и этого мало! Он, видите ли, еще и огорчен отсутствием приглашений в Мэнор (можно подумать, что отца его присутствие осчастливит!) и, тем самым, лишением возможности даром отобедать самыми изысканными блюдами и испить лучшие вина из фамильной коллекции рода Малфоев!» — подумал Люциус при виде толстяка с моржовыми усами, расплывшегося в приторной улыбке, а вслух проговорил самым учтивым тоном:

— Здравствуйте, профессор Слагхорн! Мне также безмерно приятно видеть вас. Благодарю вас за поздравления. Спасибо вам, профессор, и за проявление искренней заботы, но могу вас заверить, что самочувствие mon papa великолепно, однако степень их занятости столь велика, что они, к величайшему сожалению, не имеют возможности уделить своё время общению даже с самыми преданными друзьями. Но как только у них появится такая возможность, они с неподдельной радостью отправят вам приглашение на обед в Мэноре.

— Ах, как жаль, что Абраксас так сильно обременен делами! Что ж, мне остается лишь надеется, что вы, молодой человек, не откажете мне старику, и согласитесь посетить скромное торжество по случаю открытия нашего клуба в новом учебном году, — Слагхорн был явно расстроен и, учитывая тот факт, что он специально обходил вагоны с целью найти Люциуса и выведать у него последние новости относительно дел Лорда Малфоя и, в этой связи, перспектив для собственного обогащения, ныне рассчитывал, под предлогом очередной вечеринки «Клуба Слизней» зарекомендовать себя и сделать акцент на пользе, которую он, как искусный зельевар, может привнести для дальнейшего процветания рода Малфоев.

Но у наследника благородного семейства Малфоев не было ни малейшего желания посещать сие мероприятие, и он, придав лицу почти страдальческое выражение, а голосу извиняющиеся нотки, заявил:

— Премного сожалею, профессор, но боюсь, что не смогу сейчас пойти на первую в этом году вечеринку нашего клуба, поскольку, будучи обремененным обязанностями старосты Хогвартса, вынужден инспектировать префектов факультетов и оценивать исполнение ими их функций по поддержанию покоя и порядка в Хогвартс-экспрессе.

— Как прискорбно. Могу я ожидать твоего присутствия хотя бы на наших мероприятиях в Хогвартс? — осведомился уже без своей по обыкновению не сходящей с лица лучезарной улыбки заметно погрустневший Слагхорн.

— Без всяких сомнений, профессор. Я почту это за большую честь. Ведь вы же знаете, как мне приятно проводить время в обществе самого лучшего и профессионального преподавателя школы, — дабы реабилитироваться в глазах Слагхорна, Малфой перешел на неприкрытую лесть.

— Буду весьма польщен твоим присутствием, Люциус. До встречи в Хогвартсе, — попрощался в несколько более привычной для себя дружелюбной манере Слагхорн и направился по коридору в сторону вагона преподавателей.

Люциус, пропустив профессора Слагхорна и его живот, который являлся основной преградой для дальнейшего движения в узком проходе вагона, отправился искать купе, которое оккупировала его «свита».

Когда Малфой оказался наконец в пятом вагоне и собирался уже войти в купе, где расположились Крэбб, Гойл, Руквуд и Лестрейндж, его внимание привлекла с грохотом открывшаяся дверь соседнего купе и вышедшие оттуда бледный худой черноволосый мальчик и рыжеволосая девочка, которые, судя по отсутствию факультетских нашивок на их мантиях, были первокурсниками.

— Нет, ну это кем надо быть, чтобы оскорбить факультет великого Салазара Слизерина! Что эти двое вообще забыли в Хогвартсе!? — сие крайне эмоциональное возмущение мальчика-первокурсника явно было адресовано той девочке, вместе с которой он вышел из купе, однако она, видимо желая как можно скорее покинуть этот вагон, торопливо прошла вперед, и единственным свидетелем этой импровизированной гневной тирады стал случайно оказавшийся рядом Люциус.

— И кто же был столь невежествен и недальновиден, что посмел нанести оскорбление благороднейшему из домов школы чародейства и волшебства Хогвартс? — с легкой иронией, но сохраняя невозмутимо серьезное выражение лица, спросил Малфой, которому явно понравилось должное почтение, проявленное мальчишкой-первокурсником по отношению к Змеиному факультету.

— Двое из третьего купе. Они считают, что, попав на факультет волшебника, который хранил свой меч в старой пыльной шляпе, они смогут стать настоящими храбрецами, а по мне так законченными глупцами, — с усмешкой лаконично завершил свое объяснение черноволосый мальчик, который оставался абсолютно спокойным и ничуть не был смущен фактом обращению к нему семикурсника, да и еще и со значком старосты школы.

— Меткое замечание. И совершенно обоснованное. После этого у меня нет сомнений в том, куда ты попадешь после распределения. Думаю, что в твоем лице наш досточтимый факультет приобретет отличного студента. Кстати, я изначально не представился — Люциус Малфой.

Мальчик только успел сказать слова благодарности и пожать протянутую ему руку, как его окликнула маленькая рыжеволосая девочка с на редкость неприятным писклявым голосом:

— Северус, ты идешь или как? Сколько можно тебя ждать? И вообще…, — увидев, что ее приятель разговаривает с взрослым семикурсником, она тут же осеклась и робко замолчала.

— Значит, тебя зовут Северус? А из какого ты рода, Северус? — с приветливой улыбкой спросил Люциус. Он не зря задал этот вопрос. И дело было не только в идеологических убеждениях. Малфои — древний чистокровный магический род, и его представители могли прекрасно чувствовать магическую энергию, исходящую от разных источников: волшебных мест, существ, артефактов и даже людей. И сейчас Люциус ощутил очень высокий потенциальный уровень магической силы мальчика. Это могло означать, что, помимо выдающихся индивидуальных способностей к магии, его предки также были сильны магически.

— Я Принц, — ни секунды не колеблясь, заявил Северус. А потом, осознав как это звучит со стороны и увидев откровенное веселье в выражении лица Люциуса, добавил, — в смысле фамилия моя Принц. Я происхожу из рода Принцев.

— А вот и не ври, Северус! Я же знаю, что твоя фамилия Снейп, и никакой ты не принц и не король! — вклинилась в разговор рыжая девчонка: видимо её обостренное чувство справедливости пересилило страх перед незнакомцем, который в этот момент подумал, что с такой любовью к неприкрытой правде и неиссякаемым желанием оглашать эту правду в любой ситуации, ей самое место на факультете Годрика Гриффиндора.

— Лили! Ну кто тебя просил…

— Я знаю, что Принцы — древний чистокровный род. Это значит, что в отличие от многих других юных волшебников и волшебниц, — Малфой скользнул презрительным взглядом по девочке, которую Северус назвал Лили, — твой магический потенциал подкреплен силой родовой магии. А решить, кто ты есть, кем будешь, и какой путь и идеалы в дальнейшем выберешь, можешь только ты сам, — серьезно проговорил Люциус и в конце своей речи ободряюще улыбнулся Северусу.

— Спасибо, — в это одно единственное слово мальчик вложил и благодарность за отношение к себе как к равному и восхищение от услышанного.

— Не за что. До встречи за Слизеринским столом в Большом Зале, — сказал Малфой, и, перед тем как войти в своё купе, на прощание дружески подмигнул мальчику.

Толкнув дверь и оказавшись в искомом купе, Люциус получил счастье лицезреть следующую картину: Рабастан сидел у окна и с задумчивым выражением лица изучал очередной фолиант, Вилли рассматривал какой-то журнал, очевидно о квиддиче, и, периодически прерываясь, вставлял свое веское слово в спор о вероятном победителе Чемпионата Европы, затеянный Августусом и Генри. Если бы Люциус застал эту мирную идиллию какие-нибудь полчаса назад, то мало не показалось бы никому, но сейчас, после изощренного и ненавязчивого указания Слагхорну его законного места и знакомства с забавным находчивым мальчишкой-первокурсником, Его Светлость готовы были, на счастье своих однокурсников, великодушно ограничиться легкими подколками в адрес своих «друзей»:

— Вилли, ты тренируешь технику чтения? А, прости, как я мог такое подумать о тебе, ведь это всего лишь квиддичные комиксы! Баст, ты надеешься познать всё и постичь таким образом смысл бытия? Что ж, это похвально, только помни, что стремление знать абсолютно всё и обо всём приводит в конечном итоге к невежеству в каждом отдельном аспекте нашей системы знаний. Огги, Генри, вы затеяли глубокий философский диспут? Что, нет? А, ну извините, а то я смотрю, как сильно исказились ваши лица в попытке мыслительной деятельности, вот у меня и возникают подобные ассоциации.

Естественно, что обставленное подобным образом, появление Люциуса произвело фурор, посеяло замешательство, обусловленное полным непониманием сказанного, среди его верной «свиты» в лице Крэбба и Гойла, заставило книгочея Лестрейнджа погрузиться в философские размышления и глубочайший самоанализ, а Руквуда исходить бессильной злобой и завистью. Однако последний из всех четверых решился всё же хоть как-то оппонировать надменной язвительности Малфоя:

— Вот ты, дорогой Люциус, позиционируешь себя как истинный молодой аристократ, а ведешь себя совершенно неподобающе.

— Ты так считаешь, Огги? — приподняв бровь, в саркастической манере поинтересовался Люциус, который к тому времени успел сесть на освобожденное Вилли место, — В чем же это заключается? Разве я кого-то оскорбил? Я всего лишь озвучил факты, — с улыбкой проговорил Малфой, наслаждаясь реакцией Руквуда. — Ну, а если я невзначай немного переборщил, то это всё плоды моего общения с вами, ибо, как говорили наши древние благородные предки, Consortio malorum me quoque malum facit[1]. Теперь ты, Огги, понимаешь, почему я и Баст стараемся ни с кем из вас лишний раз не разговаривать? — Люциус уже откровенно забавлялся.

— Тебе бы, Люц, всё умствовать да иронизировать. Поговорили бы лучше о серьезных вещах, — вклинился в разговор Рабастан, который, посмотрев на покрасневшего от злости Руквуда и сидящих с совершенно отсутствующим выражением Крэбба и Гойла, понял, что если дальнейшая беседа будет протекать по первоначальному сценарию, применения волшебных палочек не избежать.

— И что бы ты хотел обсудить? Квиддич? Нет, это не серьезно. Тогда может быть новый номер «Практики зельеварения» или «Трансфигурации сегодня»? Но это довольно скучно, с этим тебе лучше идти к Слагхорну или к МакГонагалл.

— Ну почему же сразу квиддич или научные журналы. Можно коснуться и политической тематики. Вот что ты думаешь о нападении на грязнокровок в Оксфордшире? Отец и Рудольфус говорят, что это не просто единичная акция, но хорошо спланированная и грамотно организованная кампания, призванная реализовать масштабные политические цели, — с неимоверной важностью закончил свою речь Рабастан.

— Может это и старт продуманной политической кампании, хотя больше похоже на начало военной, но, в конце концов, тем, кто стоял у её истоков, конечно виднее. Так или иначе, это открытый вызов всем грязнокровкам и предателям крови, которые лоббируют их интересы в Министерстве. Как я это оцениваю? Пока никак. Чтобы составить своё мнение сейчас, информации слишком мало, хотя я и знаю, кто за этим стоит, — без всякой шутливой иронии проговорил Люциус.

— А вот я данную акцию полностью поддерживаю. И с каких это пор ты, Люц, стал так осторожен и взвешен в оценках? Влияние Лорда Малфоя? Я же не могу себе позволить, затворяясь в роскошном родовом поместье, углубляться в анализ каждого события и тщательно взвешивать баланс политических сил. У моей семьи нет для этого ни связей, ни средств. Я способен только действовать здесь и сейчас. Только так я смогу добиться того положения, которого заслуживаю, но при сохранении засилья грязнокровок никогда не достигну. И последнее: я не хочу находиться в тени великих свершений, я сам хочу участвовать в сотворении обновленного порядка для всего магического сообщества, — крайне эмоционально и почти на одном дыхании выговорил Руквуд и, схватив с собой мантию, выскочил из купе, напоследок с силой хлопнув дверью.

— Что это на него нашло? Обострение комплекса социальной неполноценности? И куда это он, кстати говоря, побежал? — осведомился Люциус, который за привычной иронично-саркастичной манерой выражения старался скрыть свою глубокую озабоченность словами Августуса.

— Не знаю точно, скорее всего — курить, — отозвался Рабастан Лестрейндж, который речь Руквуда воспринял абсолютно равнодушно.

— Ух, ты! Огги курит простые магловские сигареты! — поразился Вилли Крэбб, тем самым напомнив о своем присутствии.

— Курение помогает снять стресс, — изрек совершенно несвойственное для себя относительно рациональное суждение Генри Гойл.

Люциус пребывал в состоянии крайней задумчивости и дальнейший разговор не слушал, упустив уникальную возможность оценить «грандиозные» познания своего однокурсника в области магловской психологии и теории никотинозависимости. Малфой усматривал в сказанном Руквудом как минимум одну здравую мысль: разворачивающиеся ныне события дают возможность самому приобщиться к великим делам, сделать что-нибудь стоящее, продемонстрировать свои собственные таланты и способности. Люциус с раннего детства мечтал соответствовать величию рода Малфоев и вписать своё имя в его славную историю. Но теперь, когда детские иллюзии уступили место осознанию реальности, он отчетливо понял, как сложно оправдывать принадлежность к своей фамилии, не разочаровывать отца, пытаясь сделать что-то самому, и никогда, ни на миг, ни на мгновение не забывать, что ты находишься под величественной тенью Железного Лорда. И теперь наследник Лорда Абраксаса страстно желал не только того, чтобы отец гордился им — он хотел выйти из тени его Величия, найдя свой, более короткий путь к власти и могуществу.

Оставшееся время пути до Хогвартса прошло спокойно. Вилли и Генри негромко продолжали свои обсуждения, вновь вернувшись к любимой избитой теме — квиддичу. Рабастан возобновил чтение своего фолианта и более не докучал Люциусу разговорами, видя, что тот к ним совершенно не расположен. Вскоре в купе вернулся Руквуд, который, сев в углу, всю оставшуюся дорогу не проронил ни слова. Впереди их всех вместе ждал последний год в Хогвартсе, а дальше — новая жизнь, уже для каждого своя.

[1] Лат.: «Общение с дурными людьми и меня делает дурным».

Ничто не нарушало умиротворяющую тишину теплого сентябрьского вечера. Уже в течение недели в Уилтшире не было дождей, и стояла чудесная солнечная погода, столь не характерная для этого обычно мрачного графства Юго-Западной Англии[1].

В лучах вечернего солнца, прекрасный пейзажный парк и само величественное здание Поместья Малфоев блистали своей воистину сказочной красотой.

Родовой особняк, а правильнее будет сказать – замок, семейства Малфоев в его нынешнем виде был спроектирован лучшими архитекторами магического мира в стиле европейского классицизма и выстроен по приказу лорда Децимуса Малфоя в конце XVIII века на фундаменте старинной средневековой цитадели, построенной еще Армандом Малфоем в XI веке. Впоследствии, замок пережил несколько масштабных реконструкций, последняя из которых имела место в начале XX века и была проведена по инициативе лорда Кассиуса Малфоя, отца Абраксаса.

Дворцовый парк Поместья раскинулся на огромной территории владений Малфоев и простирался вплоть до их охотничьих угодий, окружая сам замок со всех сторон. Парковый ансамбль также был выдержан в стиле классицизма, свидетельством чему являлись волшебные движущиеся античные статуи, установленные по аллеям парка, магические фонтаны, вода в которых переливалась семи цветами радуги, и крытые портики с колоннадами. Вся площадь парка Малфой-Мэнора была обрамлена живой изгородью, которая, как и сам замок, будучи зачарованной при помощи древней родовой магии крови, обеспечивала всем обитателям Поместья надежную магическую защиту от попыток любых нежелательных визитов или вторжений. При этом, единственную, исключая, разумеется, каминную сеть Мэнора, которой, однако, также могли воспользоваться далеко не все визитеры, возможность оказаться на территории Поместья обеспечивали высокие массивные кованые ворота, которые были расположены на расстоянии главной парковой аллеи фронтально парадному входу в замок.

Вечерний парк Малфой-Мэнора, озаренный свечением теплого сентябрьского солнца, был погружен в атмосферу полной безмятежности. Только крики белых павлинов, изредка издававшиеся из глубины парка, нарушали абсолютно идеальную тишь общего пейзажа. Один из павлинов, раскрыв свой великолепный хвост, величаво прохаживался по тисовой изгороди рядом с воротами.

Вдруг, окружающую Поместье тишину разрезал короткий резкий звук аппарационного хлопка, сопровожденный появлением в воздухе черной завесы, подобной дыму, но в действительности представляющей собой отпечаток магической ауры волшебника, проявившийся в процессе перемещения в пространстве, очевидно, с довольно большого расстояния. Но этот магический «туман» не рассеялся полностью, а лишь стал менее густым и начал расползаться вокруг, заполнив собой всё пространство у ворот. От атмосферы покоя и гармонии, царившей над Поместьем, не осталось и следа, даже павлин торопливо слетел с изгороди, пожелав спрятаться как можно дальше. В чуть расступившейся перед воротами темной завесе можно было рассмотреть высокий силуэт мужчины, облаченного в длинную черную мантию с капюшоном. Как только этот человек приблизился к тяжелому кованому металлу, отделявшему его от парадной парковой аллеи, ведущей к главному входу в замок, перед ним словно из ниоткуда выросла фигура домового эльфа.

— Благородный хозяин Абраксас уже ожидает вас, сэр! – с этими словами домовик, которым оказался старший эльф и дворецкий Малфой-Мэнора Топси, с опаской протянул руку незнакомцу, весь вид которого говорил о том, что протянутая ему домовиком рука является для него величайшим унижением.

Человек в черном злобно сверкнул глазами и резко с силой схватил Топси за руку так, что тот взвизгнул и затрепетал от страха, но всё же нашел в себе силы другой рукой прикоснуться к воротам, после чего оба беспрепятственно прошли сквозь металл, на мгновенье обратившийся перед ними в дымку тумана. Как только ворота остались позади, человек выпустил руку домовика, и тот, снова взвизгнув, обессилено припал к земле, а затем, всего через несколько мгновений, аппарировал, оставив загадочного гостя Поместья Малфоев в одиночестве.

Окинув коротким взглядом парк, незнакомец быстрым шагом направился по прямой дорожке в сторону замка. Каждое его движение отдавало резкостью, длинные полы его черной мантии развевались, придавая его образу еще больше зловещности. В прекрасном светлом парке Малфой-Мэнора эта таинственная фигура казалась воплощением дисгармонии и темного деструктивного начала.

Гравий похрустывал под ногами черного человека, торопливо идущего к парадным вратам замка, которые при его приближении распахнулись будто сами собой.

Оказавшись в Мраморном Вестибюле, гость повернул налево в сторону тотчас же открывшихся при его входе в замок двустворчатых дверей, за которыми находилась Галерея Предков, только пройдя через которую, можно было попасть в кабинет Лорда Малфоя. Появление в Галерии чужака не могло не вызвать реакцию благородных предков рода Малфоев, пребывавших в рамах своих портретов: некоторые воззрились на него с интересом, другие – с презрением, третьи – с негодованием за то, что он посмел нарушить их покой. Но человек, стремительно шагающий по мрамору Галереи, не обращал ровным счетом никакого внимания на портреты на стенах, и своей непочтительностью, конечно же, вызывал возмущение их обитателей.

Дойдя до массивных дубовых дверей, отделявших кабинет хозяина Поместья от Галереи Предков, мужчина замедлил шаг, скинул капюшон, за которым скрывалось бледное вытянутое лицо Темного Лорда Волдеморта, с расплывчатыми, словно восковыми, перекошенными чертами и узкими, похожими на змеиные, глазами, белки которых налились кровью, и, подождав пока двери сами отворяться при его приближении, неторопливо зашел в помещение. За тяжелым письменным столом, расположенным фронтально по отношению к входу в комнату, с величественным видом, отражающим фамильное достоинство и благородство, непоколебимую уверенность в своих силах и истинную жизненную мудрость, восседал Лорд Абраксас Малфой.

— Мое почтение, Лорд Малфой, — проговорил Волдеморт, немного склонив голову в приветствии, несмотря на то, что фальшь его движения, была без труда угадана хозяином кабинета.

— Добрый вечер, мистер Риддл, — Абраксас лишь легко кивнул в ответ, не посчитав нужным встать и поприветствовать визитера. – Возможно, вы желайте присесть, мистер Риддл? – добавил Лорд Малфой, жестом указав на кресло, расположенное прямо напротив его, по другую сторону стола.

— Спасибо, — ответил Волдеморт, садясь в предложенное ему Абраксасом кресло. – Весьма рад, что вы получили мое письмо и наша встреча, наконец, состоялась.

— Я, со своей стороны, также доволен этим обстоятельством, ибо вести о ваших, мистер Риддл, выдающихся деяниях и достижениях на идейно-философском поприще и в области постижения глубин магии значительно опередили ваше появление в Малфой-Мэноре, — подчеркнуто серьезным тоном сказал Лорд Абраксас.

— Столь высокая оценка моей деятельности, безусловно, приятна, но хочу заметить, Лорд Малфой, что, если вы осведомлены о грандиозных масштабах моих свершений, то вам наверняка известно, что никто не обращается ко мне как Тому Риддлу. Теперь я именуюсь всеми Темным Лордом Волдемортом.

— Да, вы правы, мне известно имя, которым вас называют ваши.. сподвижники, — с ироничной улыбкой произнес Абраксас. – Но, ведь с формально-правовой точки зрения вы по-прежнему являетесь Томасом Марволо Риддлом, ибо, к сожалению, дарованный вами себе же самому титул Темного Лорда в министерских официальных документах за вами не закреплен, — говоря это Лорд Малфой наслаждался не слишком успешными попытками Волдеморта, злобно сверкающего красным взглядом, скрыть свою неистовую ярость, — и, надеюсь, что вы простите мне эту склонность к излишнему формализму, обусловленную доскональным знанием магического законодательства и многолетним пребыванием в составе верховной коллегии Визенгамота, — с доброжелательностью в голосе проговорил Абраксас, и, чтобы еще более смягчить удар и разрядить накалившуюся атмосферу, после непродолжительного молчания добавил: — Вы совершили неблизкое путешествие, дорогой друг. Не хотите ли восполнить ваши силы бокалом хорошего вина, которое способствует продуктивности беседы и помогает видеть вещи в самом приятном свете?

— Благодарю, не откажусь, — ответил Волдеморт, который к тому времени уже сумел совладать со своим гневом.

— Тинки!

Тотчас же перед столом появился домовой эльф, склонившийся перед хозяином в раболепной позе.

— Принеси для меня и моего гостя бутылку Château Lafite-Malefoy[2] урожая 1961 года, — обратился с приказом домовику Лорд Малфой, и, как только тот исчез, пропищав «Будет сделано, благословенный хозяин!», и, повернувшись к своему собеседнику, не без гордости произнес:

— Уверен, что вы, с вашим тонким вкусом, оцените это дивное вино по достоинству, ведь произведено оно на винодельнях «Domaines Vicomte de Malefoy»[3] — первого во всем магическом мире поставщика лучших вин, относящихся высшей классификационной категории «Premier Grand Cru Classe». Качество Château Lafite-Malefoy гарантировано моими французскими родственниками, потомками виконта Симона Малфуа.

В этот момент появился Тинки с бутылкой вина и двумя бокалами из богемского хрусталя на серебряном подносе. Позволив эльфу откупорить бутылку, Лорд Абраксас отправил его прочь и сам наполнил оба бокала вином, вручив один из них Волдеморту.

— За сохранение единства и преумножения величия истинной Магии, — Лорд Малфой приподнял бокал, провозглашая тост, а затем, насладившись прекрасным, насыщенным, терпким с оттенками миндаля и фиалок ароматом Château Lafite-Malefoy, отпил глоток вина из бокала.

Убедившись, что Абраксас действительно испил из бокала, Волдеморт последовал его примеру.

— Что скажете, дорогой друг?

— Великолепно. Вкус и аромат совершенны. Это самое элегантное и деликатное вино, что мне доводилось пробовать. Лорд Малфой, скажите, в чем же секрет?

— Вы правы, этот винтаж действительно особенный: по своему сортовому составу букет полностью однороден и состоит исключительно из Каберне Совиньон, — проговорил Абраксас с улыбкой вежливого гостеприимного хозяина, но затем, посерьезнев и несколько помрачнев, обратился к своему гостю: — Итак, дорогой друг, чем же я обязан удовольствию от вашего визита и каковы его причины?

— Лорд Малфой, как я и написал в письме, главной целью моего прихода было засвидетельствовать вам мое почтение…

— Я оценил ваш талант дипломата, мистер Риддл, и, как президент Международной Конфедерации магов и особый полномочный советник Министра Магии по делам международного магического сотрудничества, могу с уверенностью заявить, что, если вы, конечно, пожелаете, блестящая дипломатическая карьера вам обеспечена, — Абраксас саркастически улыбнулся и продолжил, — однако, мы с вами разумные серьезные люди. Я наслышан о том, что вы предпочитаете активные действия дипломатическим и политическим маневром, так что, принимая этот факт во внимание, предлагаю перейти к обсуждению реальной подоплеки вашего визита.

- Рад, что вы готовы к серьезному и конструктивному разговору. Да, я не буду лукавить: я прибыл сюда в первую очередь потому, что полагаю текущее состояние дел в магической Британии катастрофическим и знаю о том, что вы мое мнение во многом разделяете, — на эту реплику Лорд Абраксас легко кивнул, — совершенно очевидно, что назревает системный кризис, и на этот раз справиться с ним при помощи косвенного вмешательства Лиги чистокровных семейств, посредством лоббирования очередного законодательного пакета цензовых ограничений для грязнокровок, не удастся. Будущее самой Магии как базовой ценности магического сообщества находится под угрозой. Грязнокровки уже запятнали наш мир. Теперь они настроены решительно и жаждут фактического уравнения в правах с чистокровными волшебниками. Среди политиков и министерских чиновников идея всеобщего равенства всех членов магомира крайне популярна, и они ее активно отстаивают, поскольку толпы грязнокровок являются их основными избирателями и опорой в стремлении выйти из-под политической опеки благородных чистокровных родов. Грязнокровки и предатели крови, ведомые Дамблдором и министерскими политиканами, желают интеграции и сотрудничества с маглами, которые означают гибель для всего мира магии, — Волдеморт старался говорить холодно и бесстрастно, но горящие гневом и ненавистью красные глаза, выдавали его истинные чувства.

— Да, дорогой друг, замечательная речь. Неудивительно, что у вас так много сторонников и последователей, особенно среди молодого поколения чистокровных волшебников, — произнес Абраксас с оттенком печали, очевидно вспомнив недавний разговор с сыном. – Вы знаете, я во многом с вами согласен. Ситуация действительно сложная, хотя, на мой взгляд, не катастрофическая. И у меня возникает к вам естественный вопрос: что в этой связи вы предлагаете предпринять?

— Есть только один выход — взять власть. Без промедления, как можно скорее, и самое главное напрямую, без посредников в виде марионеточных министров и буфера в виде Министерства Магии, — Волдеморт говорил с непоколебимой уверенностью, и было видно, что он искренне убежден в неизбежности этого исхода событий.

— Власть… Вы полагаете власть единственным инструментом, способным обеспечить сохранение приемлемого для нас социального и политического порядка. Что же, интересная точка зрения. Но скажите, что для вас есть власть? – спросил Лорд Малфой и посмотрел на Волдеморта так, словно уже прочитал ответ на его мертвенно бледном лице.

— Власть – это всё, ибо сама жизнь есть непрекращающееся и неустанное стремление к власти, прекращающееся лишь после смерти. Власть являет собой способность и возможность навязывать свою волю другим, вынуждая их поступать сообразно нашим желаниям. Помимо истинной Магии, власть и бессмертие есть две величайшие в своей ценности вещи, а их сочетание делает любого великим и непобедимым, — проговорил Волдеморт, выражение лица которого в этот момент отражало всю глубину одержимости декларируемыми им идеями.

— Как я понимаю, для вас категории «власть» и «сила» сущностно тождественны и неотделимы друг от друга. Но ведь власть, основанная исключительно на силе, непрочна. Сила без знания, разумения, согласия управляемых с волей правителей и осмысленного понимания управляемыми той идеи, которую олицетворяет власть, рушится от собственной тяжести, — с выражением философской задумчивости изрек Лорд Абраксас, сделав небольшой глоток вина из бокала.

— Лорд Малфой, говоря об осознанном согласии, вы в ваших рассуждениях уподобляетесь Дамблдору, утверждающему, что твердой и прочной является лишь та власть, которая зиждется на любви, - с натянутой ухмылкой сказал Волдеморт.

— В словах Дамблдора, хоть и обусловлены они его стремлением при помощи ораторской демагогии о высоком подчинить себе окружающих, есть доля истины. Он полагает любовь, как он лично ее понимает, высшей ценностью, и в этом он приближается к пониманию сущности подлинного величия, которое и должно лежать в основе любой справедливой власти. Власть как искусство управления и определения вектора дальнейшего развития сообразно высшим целям и ценностям входит в категорию истинного Величия наряду с мудростью, умеренностью[4] и доблестью. А чистая, абсолютная власть сама по себе не имеет ни малейшей ценности, ибо она не обладает духовным содержанием. Более того, неограниченная власть над другими, связывает тебя самого, лишая свободы выбора и превращая в раба собственной одержимой страсти к господству и повелеванию, — Абраксас приводил свои доводы в исключительно спокойно и сосредоточено, что разительно отличалось от нервозно-патетических выпадов собеседника.

- Вы ведете речь о величии как о царстве добродетельной мудрости. Но неужели вы всерьез считаете, что достижение господства добродетели возможно без опоры на силу? – проговорил Волдеморт в ироничной манере, весь его вид сообщал о том, что спор с главой рода Малфоев доставляет ему немалое удовольствие.

— Да, господство добродетели может быть достигнуто только с помощью тех же средств, которыми вообще достигают господства, и, во всяком случае, не посредством самой добродетели[5]. Но это вовсе не означает, что впоследствии добродетельное правление будет покоиться на насилии, ибо насилие как таковое противоречит самой природе добродетели.

— Насилие есть единственно возможное средство достижения великой цели, перед лицом которой никакие жертвы не покажутся слишком большими.

— И этот подход вы хотите применить при разрешении острых проблем магического сообщества Британии? – осведомился Лорд Абраксас, вопросительно приподняв бровь.

— Отчасти – да. В отличие от Дамблдора, я осознаю огромное значение каждой капли крови чистокровных волшебников для сохранения в нашем мире истинной Магии. Но, с другой стороны, я считаю, что действовать надо жестко, без задержек и колебаний, закрыв двери для сомнений. Так что, наличие определенного количества жертв попросту неизбежно.

— В таком случае, я не понимаю одного: зачем вы, дорогой друг, пришли ко мне, разумея, что я полагаю мощь боевой магии последним доводом в политической борьбе за высшие идеалы, поскольку мне прекрасно известна деструктивная природа прямого насильственного принуждения.

— Лорд Малфой, — Волдеморт плотоядно улыбнулся, — на этот раз вы лукавите. Ведь все мы знаем вашу позицию по отношению к предыдущему правительству грязнокровки и марионетки Дамблдора Нобби Лича[6] и о вашей далеко не последней роли в его низложении.

— Моя причастность к заговору по свержению Лича доказана не была. Ни Аврорат, ни сам Визенгамот не обнаружили ни одного факта, подтверждающего участие меня или кого-либо еще из представителей Лиги чистокровных семейств магической Британии в организации покушения и попытке политического переворота. Так что, мистер Риддл, у вас нет никаких оснований предполагать обратное, — Лорд Абраксас провозгласил эти слова металлическим тоном, но затем, несколько смягчившись, добавил: — Касательно моего отношения к тем событиям, могу отметить, что порою, в критических безвыходных ситуациях, политическое убийство или устранение оппонента являются единственным возможным выходом.

— Вот вы и сами ответили на ваш вопрос о том, почему я пришел именно к вам. Вы, Лорд Малфой, в совершенстве владеете искусством политического влияния и имеете все возможные рычаги для его осуществления на практике, — мягко проговорил Волдеморт и поднял бокал повыше, словно провозглашая тост в честь Абраксаса, лицо которого, однако, ос­талось непроницаемым.

— Не я один приобщен к механизмам политического влияния. Ваши давние друзья, в прошлом однокурсники, а ныне ваши ярые сторонники, лорды Лестрейндж и Нотт, виконт Розье, сквайр Эйвери и монмэр[7] Мальсибер также обладают столь необходимыми вам в вашей деятельности властными ресурсами, — Лорд Абраксас произнес это с легкой, едва заметной улыбкой, с удовлетворением отметив, что Волдеморт, не ожидавший упоминания этих имен в таком ключе, на миг потерял контроль над собой, и его глаза снова полыхнули красным.

— Мои друзья, — ответил Риддл после мгновенной паузы, — не имеют столь широких возможностей как вы, Лорд Малфой. Ваш род веками был теснейшим образом связан с миром финансов и практической политики. В этом с вами никто не может сравниться.

— Дорогой друг, мир финансов и политики в действительности гораздо более прост, чем вам это может показаться. Вы ведь великолепно владеете магией самого высокого уровня, в том числе и условно темномагическими проклятьями? Так вот представьте, что финансы – это ваше знание темной магии, а политика – умение вовремя его применить, — изрек Абраксас, в задумчивости поглаживая серебрянный набалдашник своей трости. – И я убежден, что с вашими-то талантами, у вас всё получиться.

— Я могу расценивать это как ваш официальный отказ? – глаза Волдеморта опасно сузились до небольших щелок, что придавало его облику еще больше змеиного.

— Отказ в чем? В политической и финансовой поддержке?

— Если вы предложение объединить все наши силы для достижения гармонии и сохранения чистоты истинной Магии в мире называете просто «политической и финансовой поддержкой», то мои поздравления вашему могуществу и лично вам, Лорд Малфой, — Волдеморт снова улыбнулся своей отталкивающей неестественной улыбкой. – Так каков ваш ответ? Вы готовы стать моим равным союзником в борьбе за возрождение былого величия волшебного мира?

Прежде чем заговорить, Абраксас сделал небольшую паузу, испив глоток вина.

— Я вынужден ответить «нет». И я объясню вам, почему. Во-первых, я думаю, что ваши методы являются нецелесообразными в данной ситуации. Насилие и жестокость порождают жестокость в ответ, так что вам следует готовиться к решительному отпору со стороны ваших противников. К тому же, излишне радикальные действия лишь оттолкнут большинство чистокровных магов, сочувствующих вашим идеям, но настроенных умеренно. Всё это, в конечном итоге, приведет к дискредитации самой идейно-ценностного концепта чистоты крови. Во-вторых, даже если допустить, что немедленные решительные действия по обострению противоречий являются единственным выходом из кризиса, то становиться очевидным, что конфликт не разрешится в нашу пользу. Вы спросите почему? Да потому, что исход любого открытого конфликта предрешен еще до его начала, так как всё решают подготовка, стратегия и выбор надежных союзников. На данный момент, мы недостаточно подготовлены к открытому противоборству, ибо для этого требуется время и консолидация всех ресурсов, у нас нет единой стратегии ведения конфликта и стройного плана дальнейших действий, наконец, мы не можем заручиться поддержкой жизненно необходимых союзников – чистокровных магов континентальной Европы, поскольку у них самих наличествует большое количество проблем и они пока не готовы оказать нам помощь в нашей борьбе, их общественное мнение ёще не вызрело, поверьте мне, как президенту Международной Конфедерации магов. Таким образом, по крайней мере, у вас есть возможность увидеть обоснованность мотивов, которыми я руководствуюсь, отказывая вам, мистер Риддл, в сотрудничестве. Так или иначе, я рад, что нам с вами удалось обсудить наше видение текущей ситуации. Всегда приятно подискутировать с разумным деловым человеком. Желаю вам удачи в ваших начинаниях, тем более, что наши с вами интересы пока никак не пересекаются, — произнося последнюю фразу, Лорд Малфой поднялся с кресла, тем самым намекая на окончание разговора.

— Что ж, — ответил Волдеморт, также вставая, — в таком случае, нам больше не о чем говорить, — его лицо исказилось гримасой плохо скрываемой ненависти, — мое почтение, Лорд Малфой, — последние слова Риддл буквально прошипел, будто на парселтанге, и, резко развернувшись, стремительно покинул кабинет.

Абраксас облегченно вздохнул и вновь присел в кресло. Итог беседы был известен ему заранее, так что его главной целью было лично узнать Волдеморта, из своих наблюдений составив для себя психологический портрет самозваного Темного Лорда. На данный момент, Лорд Малфой отлично представлял себе своего потенциального противника, зная, что можно от него ожидать, ведь лучший способ понять кого-то — разозлить его, ибо тогда ты увидишь настоящее лицо своего врага.

Лорд Малфой победно улыбнулся и сделал глоток вина из бокала. Ведь теперь он действительно у него есть мощнейшее оружие в дальнейшей политической «игре» – знание, которое, будучи соединенным с фамильным хладнокровием и умением выжидать, делает главу рода Малфоев воистину непобедимым.

[1] Для графств Юго-Западной Англии характерна более влажная и дождливая погода нежели для остальной части страны.

[2] В переводе с фр. «Шато Лафит-Малфуа». Здесь, непосредственная аллюзия с «Шато Лафит-Ротшильд» — основным, «флагманским» вином одноименного хозяйства. Château Lafite-Rothschild является одним из самых изысканных, дорогих и высоко оцениваемых винными критиками французских вин.

[3] В переводе с фр. «Имение виконтов Малфуа». Здесь, ведя речь о винодельнях рода Малфуа/Малфоев автор позволил себе допустить прямую аналогию с «Имением баронов Ротшильдов» («Domaines Barons de Rothschild») – одним из крупнейших винодельческим холдингом Франции, в который входят такие винодельческие хозяйства как «Шато Лафит-Ротшильд» («Château Lafite-Rothschild») и «Шато Мутон-Ротшильд» («Château Mouton-Rothschild»), относящиеся к пятерке лучших производителей Бордо.

[4] Здесь «умеренность» понимается в широком смысле «сдерживающей меры» в этико-эстетическом понимании, как древнегреческое Софросю́не (греч. σωφροσύνη — «благоразумие, рассудительность, здравый смысл»), входившее в четверку наивысших добродетелей, выделяемых античными философами.

[5] Фридрих Вильгельм Ницше, «Воля к власти», Книга вторая: «Критика прежних высших ценностей», Раздел II: «Критика морали», Афоризм 304.

[6] Нобби Лич (Nobby Leach) — министр магии с 1962 по 1968 год. Первый маглорождённый волшебник на посту министра. Был свергнут в результате политического заговора.

[7] Мормэ́р (англ. Mormaer) — титул высшей аристократии в средневековой Шотландии. В переводе с гэльского, титул «монмэр» означал буквально «лорд моря», а на латынь в Средневековье переводился как как граф (comes) или герцог (dux).