Другая

В голосе Лили не было жалости. Она стояла в домашнем платье у входа в гостиную Гриффиндора и бросала на него гневные взгляды:

— Отвяжись!.. Твои извинения мне не нужны… Твои дружки – Пожиратели смерти!.. Я больше не буду закрывать глаза и не замечать очевидных вещей… Ты выбрал свою дорогу? А я – свою!

*

— Я думал, Северус, долго и напряжённо думал… Ты знаешь, почему я отозвал тебя из битвы? – Волдеморт яростно вышагивал по комнате.

— Нет, повелитель, не знаю, но если вы позволите мне вернуться – я отыщу Поттера…

— Я всю ночь размышлял, отчего Жезл Смерти не оправдывает моих надежд, — почти шёпотом произнёс Волдеморт. – И нашёл ответ… Ты был верным слугой, Северус, и я сожалею о том, что сейчас произойдёт… — Защитный шар Нагайны опустился на голову Снейпа и он, словно сквозь вату, услышал резкий приказ на парселтанге: — Убей!

Зубы змеи вонзились Снейпу в шею. Он судорожно рванулся, глаза его расширились от ужаса и боли, ноги подкосились, и он осел на пол…

В жилах Снейпа не оставалось ни капли крови, и его рука, сжимавшая Гарри плечо, безвольно повисла.

— Взгляни на меня, — прошептал он и… перестал шевелиться…

*

— Ты благородный и мужественный волшебник, — ласково произнёс Волдеморт Невиллу, от его голоса кровь стыла в жилах. – Мне нужны такие Пожиратели смерти.

— Скорее ад заледенеет, чем я перейду на твою сторону! – Толпа защитников Хогвартса ответила Долгопупсу одобрительным гулом…

В шуме и суете подоспевшей подмоги, в виде Грохха и отряда кентавров, никто толком не понял, как Невиллу удалось сбросить Цепенящее заклятие. Он сдёрнул охваченную огнём Распределяющую шляпу со своей головы, и… в его руке сверкнула рубинами серебряная рукоятка меча. Удар – и голова огромной змеи подлетела высоко в воздух, а её безжизненное тело упало к ногам Волдеморта! Тот закричал и поднял волшебную палочку…

В визжащей хижине Снейп внезапно открыл глаза и подавился нестерпимой болью, пронзавшей горло, грудь, голову, сердце… Нестерпимой? Потому что её нельзя было терпеть, переносить. Надеяться на… Но то, что он чувствовал её, означало одно – жизнь…

* * *

Это было так странно и… мучительно тревожно: время от времени ловить на себе его чересчур внимательный взгляд. Привычно цепкий и колючий, проникающий в самую душу, строгий и немного пренебрежительный... Оценивающий, примеряющийся, задумчивый, направленный, словно мимо и в то же время пробирающий до костей… Все заметили, что он очень изменился, но ни у кого это не вызвало удивления. Мы все изменились… Война… Смерть, смерть, смерть, которую не победить, как ни старайся… Пробовали, такие чародеи пробовали, и… где они теперь? Не победить… и не прогнать. Только, если сама устанет и уйдёт, насытится вдоволь, получит на земле всё, что хочет — и вознесётся с добычей в свои небесные владения или низвергнется в ад. Ад бывает только у маглов? О, как мы, маги, ошибаемся, думая так… Война и смерть изменила многих. Всех. Но профессор Снейп, вернее, господин директор Хогвартса, даже на фоне всеобщей эйфории от великой победы, доставшейся ценой чудовищных потерь, и от тягостной тоски, навсегда поселившейся в сердцах победителей, вызывал к себе повышенный интерес и тотальное внимание. Ещё бы: вдруг узнать, кем этот человек был на самом деле, какой жизнью жил многие годы, сколь опасную игру так мастерски вёл и что на самом деле совершил для победы над Тёмным Лордом, для Дамблдора, для Гарри… Узнать, какую смерть принял он от зубов Нагайны и каким чудом вернулся с того света… И то, как изменился он после своего невероятного воскрешения – было лишь штрихом к портрету нового Северуса Снейпа. К новому портрету нового Снейпа…

Джинни начала бояться его глаз, пронзительных, прожигавших насквозь угольным маслянистым блеском… Стоило ей лишь натолкнуться на мрачный тёмный взгляд Снейпа, с некоторых пор приобрётший необычный оранжево-золотистый оттенок — и безотчётное беспокойство заставляло всё её тело наполняться липким горячим смятением. Первое время директор поглядывал на мисс Уизли мимолётно и вскользь, всего на пару лишних мгновений задерживался на её лице, только чуть скашивал глаза вниз, лишь немного прищуривался, заметив, что она обратила на него внимание. Джинни с трудом удерживала предательское смущение, торопившееся отразиться на её щеках стыдливым румянцем. Потом его взгляды стали… настойчивыми. Непереносимо настойчивыми. Джинни научилась предугадывать моменты его повышенного к себе интереса и отворачиваться или отводить глаза ровно за секунду до того, как Снейп, поджав губы и выставив подбородок, начнёт пожирать её высокомерным взглядом или, склонив голову на бок и приняв задумчиво-нерешительный вид, обдаст её ироничным блеском из под опущенных смоляных ресниц… А после стало и того хуже: взгляды Снейпа, мощные, почти физически ощутимые волны его зрительной энергии начали беспокоить не только её душу, но добрались и до тела. Его чёрные упрямо-требовательные глаза неотступно ощупывали каждый её дюйм, он…бесстыдно раздевал её глазами, буквально ел, теребил постоянно, безжалостно, и доводил своим безумным вниманием до нервных срывов и слёз в подушку… Джинни не знала что делать, как изменить эту гнетущую и опасно волнительную обстановку, с кем посоветоваться… Ну, не с Гарри же. И она просто боялась выпускать свои страхи и смутные интуитивные предположения наружу, обращаться за поддержкой к близким, вообще откровенно думать об этом. Боялась и, сама удивляясь себе, не понимала, хочет ли что-то делать, менять…

* * *

«Эта девочка… Я всегда, с самого первого её появления в школе, видел, как она похожа на Лили. Очередная шутка природы? Они не были даже дальними родственницами. Эванс, родившаяся в семье маглов – и маленькая Уизли, наследница стариной династии магов. Если только предположить, что родство их такое же древнее, как те стародавние времена, когда ещё и в помине не было никаких чистокровных, а маги вообще плохо понимали, кем являются на самом деле? Возможно, вполне возможно… Хотя, какая разница почему эти две девушки, моя любимая, жена Джеймса, умершая семнадцать лет назад — и вполне живая ученица-старшекурсница, подружка Гарри, так сильно похожи?.. Ну, разве что глаза… У Лили – яркие изумруды, прожигавшие насквозь и сердце и душу, наполнявшие жизнь тревогами и надеждами, мечтами и сомнениями… Смыслом… А у Джиневры – тёмная карамель, медовая, тёплая, будоражаще-беззащитная и спокойно-упрямая… Волосы у пигалицы Уизли светлее и ярче, но тоже рыжие, глубокого оттенка, ресницы тёмные, черты лица, если смотреть на них сквозь опущенные веки, почти в точности повторяют черты Лили… И двигается она почти так же, и говорит. И даже её голос, хоть и отдалённо, но вполне различимо напоминает голос моей Лили… Бархатный, всегда чуть печальный и взволнованно-весёлый одновременно… И даже волшебные палочки у них – почти сёстры… Почему это необычное сходство не замечено никем, кроме меня? Есть люди, которые помнят Лили, до сих пор скорбят о ней. Но, вероятно, ни у кого другого, кроме меня, её образ не стоит безотрывно перед глазами, не будоражит каждую минуту воображение, не подстёгивает тупую боль, навечно поселившуюся в сердце…

И снова Поттер!!! На этот раз младший. Всегда и везде этот безответственный наглец! Герой? Спаситель Англии и всего магического мира? О, да! Кто спорит? Без иронии: мальчишка проявил себя достойно и справился с задачей, поставленной Дамблдором, выиграл в страшной игре, которую затеял старый чародей, и выиграл, надо признать, блестяще! Уважение ему и слава! Гарри – сильный маг, весь в мать… Но… вот вижу его с Джинни — и хочу задушить… Нет, не поджарить волшебством или наслать порчу, магическую болезнь и даже не отравить заковыристым ядом, а именно прижать его горло своими собственными руками, надавить посильнее и держать, держать, держать… Пока не устанут пальцы или пока в его лёгких не останется ни капли кислорода… Всегда довольный, смущённо-бесшабашный (правда, взгляд потемнел, наполнился тщательно скрываемой и глубоко упрятываемой болью), строящий грандиозные планы… Всегда его рука сжимает ладошку Джинни, или лежит на её хрупком плечике, или обнимает тонкую талию… Всегда его губы где-то рядом с её нежным бледным лицом… Всегда его взгляд на неё, как на собственность, как на нечто свершившееся и неизменное… Интересно, они уже были близки? Не дети ведь. Поттер ведёт себя так, что да, были. А Джинни, напротив, строга и взволнованна в его присутствии, словно держит парня на дистанции: и с поводка не отпускает – и на колени не садится, во всяком случае, прилюдно… Но, почему меня это так волнует? С кем, что и как вытворяет Поттер? Да мне на это по х..ю: пусть хоть кентавров дерёт, хоть оборотням хвосты крутит… А вот, раздвигает ли малышка Уизли свои стройные ножки в трикотажных гольфиках перед этим охламоном – вот какой вопрос заставляет меня не спать ночами и… толкает руку в пах… О, Мерлин, как мальчишка! Влюблённый мальчишка, мечтающий о первой близости с неприступной красавицей… Какой мальчишка? Какой???

Я был там. Я видел Лили. Я говорил с ней. Она сказала, что всё знает и приветствует путь, выбранный мной, никогда не забудет, что я сделал для её сына. Из её уст «никогда» звучало очень выразительно и многообещающе… Она улыбалась печально, но грусть расступалась перед ней и падала к её ногам, разлетаясь вдребезги. На тысячи хрустальных осколков… Она касалась моих волос своими ласковыми пальчиками, почти невесомо, убирала мне чёлку со лба, двигалась к губам, щекотала. Дразнилась… Или это я так сильно хотел, чтобы она дразнилась?..

А потом я вернулся. Дух, поглотивший мою душу, бессмертный демон древнего змеиного рода, погиб, сражённый магическим мечом, крепкой рукой и отважным сердцем мальчика, которому полоумная колдунья напророчила стать гибелью Зла и Тьмы… И я вернулся… Чтобы ещё раз, снова, опять почувствовать жгучую боль от невозможности быть рядом с той, которая до сих пор, всё время, на века, мне дороже жизни, своей и тысяч других. Дороже чести, дороже бессмертной души, дороже самой магии… Чтобы… вдруг увидеть: рядом, совсем рядом, есть девушка… так похожая на неё… Увидеть – и потерять покой… И забыть о безмятежной скорбной тишине, пока Джинни греется в объятиях Поттера. Увидеть – и впустить в сердце бешеную тревогу и бурю, заставляющую… забыть? О том, что была другая? Была, есть и будет… Нет, не… забыть – всего лишь не вспоминать о той каждую минуту…»

Джинни вбежала в ванную старост и буквально упала на подоконник, согнулась в три погибели, закрыла лицо ладонями. Рыдания сотрясали её плечи… Несносный, какой же он стал несносный! Гарри! Её любимый Гарри! Так изменился, стал другим, совсем изменился. Раньше у него была цель. Великая и, как ему казалось, недостижимая. Именно так: милый скромный мальчишка, обделённый в детстве любовью, чуткий и благородный, против собственной воли ставший знаменитым и посему обязанный оправдывать надежды и чаяния окружающих, честный и добрый, справедливый и… сомневающийся… В себе… Сейчас Гарри стал сильным, уверенным. Слишком уверенным и чересчур быстро стал… И принялся спешно и лихорадочно искать новую цель. Для завтрашнего дня, на месяц вперёд. В жизни… Исправить мир, сделать его лучше и справедливее. А почему бы нет? Кто, если не он? Справился с Тёмным Лордом, остался жив, сумел всё сделать правильно и благородно – теперь надо всего лишь двигаться в том же направлении, не сбиваться с курса. И всё получится. Сделать всех счастливыми! Именно так! Не больше и не меньше! Начать с неё, с любимой Джинни, и… делать, делать, делать её счастливой… А поинтересоваться, как она сама представляет это самое счастье, своё, их общее, о чём мечтает и плачет по ночам? Сомнения и вопросы не для героев! Не для великих магов! Не для Гарри Поттера!

Она всхлипнула последний раз тягостно и надрывно – и плечи её перестали дрожать, только пальцы продолжали нервно теребить краешек подола. Успокоившись немного и отдышавшись, отшмыгав носом по полной программе, она умылась у рукомойника и вернулась на подоконник, уселась поудобнее, поджав ноги и уперев голые коленки в холодное оконное стекло, и только теперь услышала, что, кажется, не одна в ванной: из-за дальней перегородки, расположенной в самом углу помещения, доносился шум бившей из «дождика» воды… Джинни уже собралась уходить, но вспомнила, что имеет весьма зарёванный вид и решила задержаться ещё немного, окончательно привести себя в порядок…

Вода в душевой перестала бежать, тишина запрыгала гулко между кафельными стенами… Скрипнула дверца, прошелестела занавеска, латунные кольца громко брякнули о железную подвеску. Прошуршал коврик, приспосабливаясь к тяжести чьих-то ног… Джинни обернулась… Крошечные прозрачные капельки стекали по его плечам, груди. Длинные смоляные волосы были вытерты наспех и торчали во все стороны. Как рожки. Джинни невольно улыбнулась и даже забыла о подобающем неловкой ситуации смущении. Профессор Снейп – многорогий полуобнажённый красавец? Такой фантазии она не ожидала увидеть даже во сне. А тут наяву! Собственной персоной. Чистый и румяный (Ах, неужели румяный? Ну-у-у, почти…), в толстом мягком полотенце, обёрнутом вокруг бёдер, жадно ловившем хрустальные капли, сбегавшие с груди и плеч вниз. С… его… груди и плеч… Джинни заморгала часто и поймала себя на том, что не может оторвать взгляда от неожиданно достойно выглядящего мужского торса… э-э-э, очень достойно. А если учесть возраст господина директора и все его недавние не слишком весёлые приключения – то вообще великолепно! Хотя, что это она о возрасте? Сколько ему? Шестьдесят? Пятьдесят? Не возраст для чародея. Ах, да, сорок! В отцы годится? Точно, но и не только в отцы… Вот тут Джинни почувствовала, что щёки её медленно, но верно начинают наливаться маковым цветом… Она одёрнула юбку и зачем-то положила волшебную палочку на колени. Тихо всхлипнула в отголосок недавних слёз и вытерла тыльной стороной ладони всё ещё влажные красные глаза…

Ей вдруг нестерпимо, чисто физически захотелось стать одной из этих прозрачных свежих капелек, стекавших под полотенце… Его агатовые глаза с огненно-оранжевыми крапинками блестели лучистым искрящимся светом. Полотенце цвета чёрного бархата с белыми и жёлтыми шахматными фигурами, ферзями и слонами, удачно подчёркивало их необычный оттенок… Джинни почувствовала, что её сердечко, трепыхнувшись в груди, разлетелось тревожными ударами в виски и запястья. Два взгляда встретились – и несколько шагов, разделявшие их, обрели бушующие огненные границы, обнеслись высокими стенами живого пламени, невидимого, но опасно жаркого…

Снейп отступил на шаг, прижался спиной к дверному косяку, склонил голову чуть набок, словно внезапно ощутил нехватку сил держать её ровно на шее. И… выдохнул еле слышно: «Ли… Джинни»… Хрипло, со странной будоражащей вибрацией в голосе, будто зажимая голосовые связки и пытаясь в последний миг остановить звук, не выпускать его, уже рванувшийся, на свободу… Звук этот прошёл сквозь Джинни и нырнул бешено закручивающимся водоворотом в низ живота… Она… поняла всё! Про себя, про него. Про них обоих… И, сжавшись на своём подоконнике в комок совершенно нелепой позы, увидела вдруг, да, именно увидела, что… он стоит… на границе, словно очерченной на полу магической линией… И не может пересечь её… в одиночку… Вот-вот, ещё мгновение – и Снейп споткнётся о невидимый рубеж в своём порыве, загнанном глубоко внутрь напряжённого тела и распрямляющемся стремительной пружиной прямо на глазах, в эту самую минуту. Здесь и сейчас… Она, сама не зная, как это вышло вдруг, повинуясь лишь быстро набиравшему обороты гулу в груди, решилась помочь ему… Нет, на «решилась, обдумала, сделала, как хотела» не было времени. Просто в её разгорячённой голове вдруг щёлкнуло что-то – и… отключилось…

— Иди сюда… — тихо прошептала Джинни, совершенно незнакомым голосом, зовущим и покорным, удивлённым и требовательным. Сама испугалась своих слов и склонила лицо к коленям: чуть-чуть – и можно быстро спрятаться в широкие складки плотного тартана(1). Одна её нога соскочила с подоконника, и она поджала её на весу, словно боясь опустить на пол, коснуться туфелькой раскалённого пола, мерцавшего невидимыми языками пламени…

Снейп с огромным трудом, будто держало его что-то очень сильное, не иначе, как мощное колдовство, отлепился от дверного косяка и медленно приблизился к Джинни. Шаги его отзывались внутренней вибрацией в её груди, плечах, ладонях, в животе и заставляли подаваться назад, вжиматься спиной в стекло, а бёдрами, наоборот, соскальзывать с подоконника ему навстречу. Башмачок соскочил с её ноги и с оглушительным стуком ударился об пол. Снейп рванулся вперёд, подхватил туфельку так ловко и быстро, словно от того, успеет ли она ещё раз удариться о полированные плиты пола, зависело что-то жизненно важное… Он бросил взгляд на Джинни снизу вверх, разжал плотно сомкнутые губы, случайно, ища опору, коснулся плечом её колена… Она поняла, что… пропала… Три слова взорвались в голове и переплелись затейливым клубком: «Нет! Да! Всё…»

Снейп выпрямился в полный рост, навис над ней, держась за подоконник. Она почувствовала аромат его геля для душа: чуть пряный, горьковатый, травянисто-летний с примесью медовых ноток и отзвуком прелой осенней листвы. Приятный запах неожиданно сильно вскружил голову. Но Джинни вдруг захотелось поймать совсем другой аромат – аромат его тела… Нестерпимо захотелось… Каким-то внутренним женским чутьём, доселе спавшим, но теперь начинавшим раскрываться плотным бутоном, Джинни поняла, что пока ещё, в этот миг, принимает решение она… Но… стоит только качнуть ресницами – и от неё уже ничего не будет зависеть… Она осознала, на что идёт. Идёт? Идёт! Ей было наплевать… Её глаза отразили чёрный огонь, полыхавший в его взгляде, и девичьи ресницы опустились медленно, трепетно подрагивая…

Снейп выдохнул горячо, будто давно держал раскалённый воздух в груди и теперь боялся своим дыханием обжечь девушку, соскальзывающую с высокого подоконника ему в руки…

Рука Джинни, зависнув на миг в воздухе, на один лишь миг, нескончаемо долгий и мучительный, потянулась к полотенцу на бёдрах Северуса – тяжёлая влажная ткань упала на пол… Теперь оставалось только поднять ресницы, испуганно жавшиеся друг к другу и… Джинни посмотрела в его глаза и отпрянула от языков пламени, отражавшихся в бездонных зрачках. Пламя его желания, его нетерпения, пламя её рухнувших сомнений и страхов, пламя рыжих волос в горящих вожделением угольках…

Она невесомо дотронулась до его лица, тонких решительных губ, очертила контур мужественного подбородка, одними пальчиками, только кончиками, блестящими перламутровыми ноготками. Снейп так стремительно притянул её в свои объятия, что почти ударился о её скулу, прижал тоненькую фигурку сильно и крепко… Так Джинни ещё не целовалась никогда… По-взрослому, не соревнуясь с партнёром в проворстве языков, а уверенно захватывая чужое дыхание вместе с властью над телом и душой. Его губы буквально сливались с её алыми влажными губами и превращались в один огненный, пышущий пьянящей истомой цветок.

Когда она уже начала задыхаться и зашевелилась в его руках, Снейп вдруг резко оттолкнул Джинни и одним рывком дёрнул блузку на её груди. Маленькие пуговички с треском разлетелись и весело поскакали по гулкому полу. Он выставил колено ей между ног, задрал юбку, путаясь в широких складках, скользнул к трусикам. Нервно прорычал что-то и начал лихорадочно расстёгивать пряжки на её шотландке. Она, наклоняя пониже голову и закрываясь от него длинными прядями распущенных волос, сама помогла справиться с застёжками юбки, и красно-коричневый тартан тяжело свалился с её бёдер…

Он накинулся на неё, словно изголодавшийся зверь, сильный и опасный, свирепый и яростный, но… не желающий убивать свою жертву, способный невероятным усилием сдерживать острую жажду близости хотя бы настолько, чтобы не причинить непоправимый вред той, в теле которой сосредоточился сейчас весь смысл его жизни…

Джинни изнывала в его сильных руках, под его жаркими губами. Она слышала бешеный стук его сердца совсем рядом, и этот оглушительный звук отзывался в её теле восторженным, сметавшим все сомнения и страхи трепетом. И сожалением, что это всё не может длиться вечно… Северус совершенно ошалел и почти забылся над ней, не выпускал её груди из торопливых рук, причинял боль, сжимал грубо, кусал набухшие соски и, только услышав из её уст жалобный стон, опомнился и начал ласкать её языком, вжимаясь жадно лицом в тёплую шелковистую кожу. Джинни задрожала, ноги её подкосились. Он успел толкнуть её к подоконнику и навалился всем весом, тяжело и душно. В её разомлевшем и одновременно невероятно напряжённом теле вдруг родилось неведанное ранее желание и взорвалось в венах остатками опасений и неуверенности: низ живота скрутило горячей судорогой и ей невыносимо захотелось почувствовать в себе твёрдую мужскую плоть. Она скользнула ладошкой к его члену, но тут же отдёрнула пальцы, словно ужаленная ядовитой змеёй. Потом обняла его за ягодицы, снова заставила руку прижаться к стоящему у живота члену и решительно опустила взгляд. Его улыбка, от которой закружилась голова и закачались кафельные стены, и усилившийся напор жадных беспощадных поцелуев без слов сказали, что она всё делает правильно…

………………………………………………………………………………………………..

(1) шотландская ткань

Так страшно! Смотреть, трогать, чувствовать… в себе… Так страшно… и так хочется… Как же можно впустить его? Как же он там поместится? Наверное, Северус знает, что делает… Северус?...

Снейп подсадил Джинни на подоконник, резко раздвинул ей бёдра, вжался между ними возбуждённым членом. Она испуганно свела мышцы и стиснула его ногами, в её глазах плескалась паника, замешанная на вожделении, впервые так сильно захватившем девичье тело и душу.

Его крепкие руки легли ей между ног. Пальцы проникли в неё. Стоны свои Джинни уже давно не могла сдерживать, а теперь из её груди вырвались крики. Он только шептал: «Кричи, девочка, кричи» и заглядывал в её широко распахнутые глаза. Словно ища в них что-то давно и безнадёжно потерянное…

Член упирался ей в живот так сильно, что она чувствовала горячую пульсацию его желания и всё возраставший напор… Он, издав надсадный стон и тряхнув головой, схватил её под колени. Джинни закричала ещё громче и попыталась оттолкнуть напиравшую тяжесть, высвободиться, но по пьяному блеску чёрных глаз обречённо поняла, что мужчина над ней ничего не видит и не слышит. И смирилась… Запустила руки в его влажные волосы, зажмурилась и задышала часто-часто.

— Будет больно, — лихорадочно выдохнул он, но ей уже было всё равно…

Он вошёл в неё резко, но не до конца. Джинни раньше думала, что знает, что такое боль! Её мышцы свело и вывернуло огнём и ужасом нескончаемости происходящего. Ей казалось, что огромный член проникает в неё невероятно долго, выжигает изнутри, разрывает напополам, на множество кусочков, в каждом из которых живёт и нарастает своя личная боль… боль, боль… Она изогнулась дугой и сжала зубы, прикусив прядь своих волос. Северус навалился сильнее и приподнял на ладонях её голову, накрутил длинные локоны на руку и дёрнул на себя, только усиливая ощущение конца света в её маленькой персональной вселенной. Из глаз Джинни брызнули слёзы. Он зажал её рот огромной ладонью и, прорычав:

— Я знаю. Прости, моя девочка, — в несколько мощных безжалостных толчков загнался в неё полностью. До упора, так, как она ещё несколько мгновений назад хотела сама…

Она с бесполезным усердием отталкивала его слабыми руками в грудь, но мощные грубые фрикции, сотрясавшие её хрупкое тело, переворачивавшие внутренности и ритмично вдавливавшие Джинни в оконное стекло, не давали ей возможности опомниться и попытаться оказать достойный отпор. Он вбивался в неё, словно ненасытный зверь, которому мало было горячей крови и юной плоти, которому нужна была сама душа жертвы. «Демон, — вертелось в её разучившейся думать, объятой жаром, голове, — демон, тёмный демон, вырвавшийся на свободу из ада и пьющий из меня жизнь… Или из… рая…»

Её мышцы судорожно сжимались в тщетных попытках остановить его, прекратить, наконец, эту пытку, вырвать из себя его жалящую плоть, толкавшую и толкавшую боль, всё дальше и дальше к сердцу. Он только сильнее надавил ей на ноги и подтянул под ягодицы. Джинни царапалась и билась в его руках, но ровно настолько, насколько он ей это позволял. Сердце её готово было выскочить из груди от боли, ужаса, стыда. Снейп только порыкивал и издавал клокочущие всхлипы, а на сопротивление девушки под собой, казалось, не обращал никакого внимания. Напротив, на любые более-менее ощутимые выпады с её стороны он загонялся в женское лоно только мощнее и безжалостнее.

— Что… Что ты, девочка, творишь? – его возмущённый шёпот чуть совершенно не отключил её сознание. – Расслабься, помоги мне. Расслабься, наконец!

У Джинни уже не осталось сил ни кричать, ни вырываться из под не на шутку разошедшегося мужчины, как вдруг… странные будоражащие волны вкрадчиво и неторопливо начали зарождаться в ней. Где именно? В какой части тела, измученного болью и унижением? Джинни не успела даже задуматься над этим, а мощное наслаждение уже переворачивало всё внутри и неслось по нервам, сметая на своём пути и боль, и страх, и разочарование, и желание прекратить невыносимые мучения… Эти сладостные волны то ускорялись и накрывали с головой – то уходили и только скрипели солёным песком на зубах, покалывали кончики пальцев, давили где-то очень глубоко приглушённо-тупо и ускользающе приятно. Джинни не хватало пространства, хотелось метаться, рвать волосы на себе и на Северусе, просить о пощаде и приказывать не останавливаться. Она закрыла глаза, откинула голову и сняла всякие преграды на пути его ярости и страсти. Отдалась… В замен получила цунами невероятно острого наслаждения и… отключилась от мира… Не видела, не слышала ничего… Только берегла силы для очередного толчка ему навстречу: успеть в нужный, тот самый, момент подмахнуть и насадиться до предела. Забыла, что значит дышать, и зачем это вообще надо. Растворилась в вакууме оргазма и только подрагивала под мощным потоком чужеродной магии, пронизывавшей её слабое податливое тело и разливавшейся вокруг золотистым сиянием… Зависла где-то сверху, над… Покинула своё тело, содрогавшееся от сладостных судорог… Завороженно уставилась с высоты на то, как обнажённый сильный мужчина держит тоненькую рыжеволосую девушку за хрупкие бледные плечи и, оставляя крепкими пальцами следы на её тонкой коже, входит и входит в неё без устали, меняя темп, ускоряясь до невозможности, хрипло рыча и подрагивая напряжёнными плечами…

Перед финалом член его стал раскалённой добела сталью, Джинни казалось, что всё её тело, и даже кончики волос, звенит волшебным набатом и выплёскивает, дарит миру древнюю магию, испокон веков называемую простым и будничным словом «любовь»…

Снейп выдохнул жарко и громко, с протяжным упоительным блаженством в осипшем голосе. Он приостановился, подмяв Джинни под собой, словно скомканную мантию, толкнулся глубже, чем это казалось возможным, и… кончил мощно, заполнив её полностью. Она слышала его тяжёлое порывистое дыхание сквозь оглушительный стук сердца и собственного оргазма в висках, ощущала горечь его губ на своих губах, вкус крови на языке от неаккуратного укуса… и падала вниз… Уже снова под ним, в его руках, почти совсем придя в себя и почувствовав небывалую лёгкость, утопая в густой насыщенной тишине, замешанной на мягкой золотистой карамели и агатовой расплавленной саже, Джинни напружинилась внезапно и раскрылась бутоном чистейшего неведанного ранее наслаждения, земного и прекрасного, как сама жизнь:

— А-а-ан-н-х! – протяжно и низко, уникальный акустический код наивысшего пика наслаждения, звук, который невозможно перепутать ни с какими другими звуками во вселенной…

Снейп уткнулся головой ей в обмякший живот и прильнул губами к её лобку, долго держал Джинни на подрагивавших руках почти на весу, прижатой к подоконнику, и постанывал тихо, едваповорачивая голову под нежными девичьими пальчиками, гулявшими в его волосах…

* * *

— Можно я останусь? – Джинни, не поднимая голову с его груди, скосила взгляд на лицо Северуса и затаила дыхание.

— Нет. Ты же знаешь, — он чмокнул её в макушку и улыбнулся так, что мурашки побежали по её спине и спрятались от стыда под подушку. – Пока ты ученица – никаких помолвок. Потерпи, девочка, немножко осталось. На выпускном балу ты будешь танцевать окольцованной, обещаю. — Он поцеловал её в пальчик и слегка прикусил тонкую кожу.

— Зачем помолвка, Северус? – она захныкала по-детски и ударила его кулачком по плечу. – Я так хочу остаться, сегодня, прямо сейчас.

— Сейчас ты и так со мной, — он приподнял её лицо за подбородок, заглянул в глаза, отражавшие все их уже свершившиеся и только намечавшиеся грехи. - А… остаться? Вы, мисс Уизли, полагаете, что я, как ваш учитель и директор, могу позволить своей будущей жене оставаться в доме немолодого одинокого мужчины?

— О! Молодого-молодого, — Джинни лукаво сверкнула глазами и положила ладошку на его мягкую горячую плоть, сразу почувствовала под пальцами напряжение и нараставшую твёрдость. – И совершенно не одинокого, а напротив, помолвленного и имеющего прекрасную невесту, — она елейно улыбнулась и сильно сжала увеличивавшийся в её ладони член.

— Пожалей, девочка моя, — взмолился Снейп и огладил её упругие ягодицы. – Мы и получаса не отдыхали. – Джинни запечатала его губы поспешным пьянящим поцелуем и уселась ему сверху на бёдра… Он захватил её упругие груди в ладони и, стараясь помогать и подбивать осторожно снизу, с плотно сжатыми губами аккуратно принял её на свой член.

*

— Ты… опять… звал… её, — Джинни печально взглянула в его только что проснувшиеся, растеряно моргавшие спросонья глаза, и тяжко вздохнула, отвернулась порывисто, надула губы, нарочно неуклюже толкнулась ногой. Снейп застыл на миг, потом расслабился с протяжным выдохом и по-хозяйски запустил пальцы ей между ягодиц. – Эванс! – быстрой змейкой отпрянула она и поджалась. – Ты во сне всё время зовёшь Лили.

Северус сгрёб её в охапку. Прижал тесно и горячо зашептал в самое ухо, ловя губами рыжий шёлковый завиток:

— Потерпи, Джинни, любимая. Джинни, Джинни, Джинни. Я тридцать лет жил с её именем на устах. И… в сердце… Я во сне забываю, что теперь у меня есть ты, моя девочка. Моё счастье, малышка, моя рыжая бестия. Моя любовь… Потерпи, и я научусь помнить об этом всегда, и днём и ночью, каждый миг…

— Отпустит? – Джинни доверчиво прижалась к его плечу, нырнула подмышку. – Отпустит ли она тебя, Северус?

— Уже отпустила… И… не держала никогда…