Отчаянная смелость

Было это в 1998-м. То самое знаменитое лето девяносто восьмого, которое потрясло весь юго-запад Соединенных Штатов. Саффордское родео, штат Аризона, проводимое раз в десятилетие, куда съезжались мастера своего дела, чтобы подзаработать деньжат и вновь напомнить о себе. Да-а, признаться, сейчас соревнования совсем не такие, как были при моей молодости. Теперь это больше смахивает на бизнес, нежели на честный спорт. Новое поколение Саффорда уже и не помнит великого индейца Джо Длинное Ухо, способного уездить бизона до изнеможения ради потехи публики, или ковбоя Сэма Два Цента — не слышали о таком? — продержавшегося на знаменитом орегонском Дикаре тринадцать секунд. Никто так и не переплюнул этот рекорд. Самое большее — восемь секунд, да и то один раз. Какой-то парень из Оклахомы — Дин Флетчер, напившись местного минт-джулепа, бахвалился, что продержится минуту на необъезженном мустанге, а в итоге — восемь секунд и перелом ноги. Да и меня — Билла Маккомарка, чемпиона первого родео, проходившего здесь же, в Аризоне, в 1918 году, помнят только местные жители — столетние индейцы, да беззубые старики, отказавшиеся уезжать на восток, в более цивилизованные места. Цивилизация многих переманила к себе, в большие мегаполисы, где изменила моих знакомых до неузнаваемости. Там нет места земле, покрытой соломой и конским навозом, там не найти следов, оставляемых старыми подковами, и тонких дорожек в пыли — от заточенных шпор. Как по мне, так там нет и места настоящим ковбоям, усмиряющим яростных животных своей волей больше, чем своим телом. Только здесь, в Саффорде, более-менее сохранился дух старого Дикого Запада, когда еще можно увидеть цветные вигвамы, стоящие на самом краю леса или у подножия гор, индейцев с косами, заплетенными под подбородком, старые кольты, чья пуля на выходе летит так медленно, что можно увидеть, как она переворачивается в воздухе. Или настоящее родео на необъезженных лошадях. Впрочем, чтобы не погрешить против истины, скажу, что модернизация добралась и до нас, чему виной Чемпионат: все чаще на дорогах можно увидеть современные машины, магазины и брокерские конторы вытесняют стойла и загоны, а укрощение строптивых животных превращается в отмывание денег. Собственно, уже во времена первого Мирового Чемпионата дельцы из больших городов пытались заработать на моем финальном выступлении. Одни предлагали денег за победу, другие — за проигрыш, третьи говорили о контракте, который принесет мне миллионы и великую славу, четвертые попросту угрожали, пытаясь расчистить путь для своих фаворитов. Но, не смотря на все это, родео было тогда настоящим испытанием, где победа в первую очередь зависела от тебя самого, от крепости духа, была завоевана, а не куплена, и значила она гораздо больше, нежели профессионализм и ловкость. Великие времена и великие герои… Они канули в лету, и теперь я все чаще наблюдаю любителей, не рискующих садиться на строптивых коней, а выступающих на объезженных смирных клячах, или дельцов, стремящихся только к денежному призу и совсем не думающих об истинном назначении родео.

Именно поэтому лето девяносто восьмого мне запомнилось особенно ярко. Финальное соревнование — на диком мустанге без седла — потрясло весь город, о нем до сих пор судачат в придорожных барах. Конечно, родео без седла бывало и раньше, это неотъемлемая часть соревнования, но никогда еще не было такого захватывающего зрелища, когда сердце замирает, словно конь, вставший на дыбы, а потом пускается вскачь галопом, и эхо его ударов отдается в горле и ушах. Не было ни изящества, ни мастерства, которое так ценилось в мое время, ни меркантильных устремлений, ни проплаченных мест, что так характерно для нынешнего родео. Была борьба двух стихий — разъяренного и ослепленного яростью животного и человека, который должен был усмирить его во что бы то ни стало, ведь приз был гораздо ценнее и дороже денег. Спроси вы сейчас у кого из местных, что же произошло тем летом, и получите множество разных мнений, противоречащих друг другу. Очевидцы того финала будут кричать на перебой, приводя факты, щедро сдобренные домыслами. Сейчас уже и нельзя сказать, что случилось на самом деле, а что было додумано позже. История — взбалмошная баба, сегодня она говорит тебе одно, а завтра с утра совсем другое.

Теперь вы предупреждены. Конечно, все дальнейшее можно счесть увлекательной байкой у вечернего костра. Я не буду настаивать на том, что мои слова истинны, я просто расскажу вам то, чему сам был свидетелем. А верить мне или нет — ваше право.

Случилось так, что за год до этого знаменательного события приехал к нам в город странный тип из Цивилизации — высокий, тощий, с перебинтованным горлом и злющими черными глазами. Он тут же спутался с местными индейцами, что жили за городом в своих вигвамах. Такое поведение совсем не понравилось горожанам, особенно молодняку, считавшему, что общаться с краснокожими — это ниже своего достоинства. Веяние с Востока, что уж тут сказать. Но прибывшему было плевать. Он частенько пропадал в их поселениях. Хотя бывали случаи, когда моя жена замечала его пару раз возле нашего поля, рвущим какую-то траву. В общем, невзлюбили его с первого дня. Впрочем, и он не особо был рад нашему присутствию. Со временем этот тип начал работать в аптеке — единственной во всем городе. Нужно сказать, что городок у нас маленький, и лошадей чуть ли не больше, чем людей. Поэтому аптекарь был в то же время и ветеринаром, и врачом. Поначалу никто не хотел, чтобы Чужак (так его прозвали мальчишки из семьи Флетчеров, только за то, что тот якшался с индейцами, имел вечно постную физиономию и неизменную черную рубашку) лечил их жен, лошадей или овец. Но потом все изменилось. Случилось это в одном из старых баров, знаете, таких с двустворчатыми вычурными дверцами, скрипящими на сквозняке и болтающимися туда-сюда. Рисунок, вырезанный на двух половинках — ковбой, стоящий рядом с конем — то сходился, то разрывался, вызывая многочисленные неприличные шуточки. Между уставшими работягами шел спор — продержится ли Джонни, семнадцатилетний малец из Огайо, со шрамом во всю щеку, на жеребце одного из местных в течение семи выстрелов из кольта. Паренек вел себя нагло, был подвыпившим, и его никто не слушал, пока он не предложил спор: двести баксов за то, что он усидит семь секунд. Нет, вы представьте: он обещался выплатить каждому две сотни, кто поставит против него! Все притихли, но уже в следующий момент поднялся шум и гвалт — каждый хотел получить легкие деньги. По пареньку было видно, что он и двух секунд не выдержит, поэтому, когда он сказал, что в противном случае каждый из них будет обязан заплатить ему по две сотни, никто не прислушался. И тут, значит, заходит этот Чужак — весь в черном, каблуки старых пыльных сапог стучат по деревянному паркету, взгляд непроницаемый и тяжелый, и говорит: «Я ставлю две сотни за парня». Я сам был там и все видел, хоть воздух был сизым от сигаретного дыма, а глаза щипало из-за резкого запаха разлитого виски, видел, как все умолкли, как недоверчиво и враждебно на него смотрели, считая то ли психом, то ли жуликом. Ведь мальчишка был совсем юный, да к тому же набрался, он не то, что на лошади, он на ногах еле стоял. Чужак положил две помятые бумажки на стойку, рядом с барменом, записывающим участников спора, и скрестил руки на груди, опершись спиной об косяк. Это было абсурдно, каждый понимал, что малец не выиграет, но вот промелькнуло что-то такое во взгляде, в уверенной и расслабленной позе Чужака, что приходилось сомневаться в собственной убежденности.

Все тут же высыпали на улицу, двое мужчин привели жеребца, придерживая его за уздцы, бармен завязал ему глаза своим шейным платком, а мистер Джексон, наш шериф, стреножил коню яйца, да так, что тот взбрыкнул раньше времени, чуть не выбив шерифу челюсть. Джонни запрыгнул в седло и кивнул бармену. Тот сдернул свой платок с глаз мустанга, мистер Джексон сильнее натянул веревку, и конь взвился в воздух. В следующий момент раздался оглушительный хлопок из кольта — всё как и договаривались, парень должен был продержаться семь выстрелов. Конь брыкался как сумасшедший, чем резче он поднимал свой зад, тем сильнее впивались веревки в нежную кожу паха. Джонни подначивал его шпорами, ударяя то по плечам, то по бокам, выстрелы шерифа, звучавшие совсем рядом, приводили его в еще большее смятение. Надо признать, мальчишка держался великолепно, ни разу не дотронулся до седла, рука была вытянутой и точно указывала в небо, а на упавшую шляпу, тут же затоптанную копытами, он не обратил никакого внимания. После седьмого выстрела Джонни ловко спрыгнул, и брыкающегося коня тут же взяли под уздцы.

Все молчали, признавать свое поражение и отдавать долг было неприятно, а отдавать двести баксов было неприятно вдвойне. Бармен спросил у него, откуда тот знал, что парень продержится, и тот ответил: «Я никогда не проигрываю». Вот с этого события Чужак стал мистером Снейпом, а местные жители, прежде чем ставить на спор крупную сумму, спрашивали у него, кто выиграет. И что удивительно, ни разу он не ошибся.

* * *

Чемпионат длился всего три дня, но город начал готовиться к нему уже за две недели. Желающие поучаствовать, просто зрители, а также люди, намеревающиеся на этом заработать, стекались к нам со всего Запада. Улицы были заполнены фургонами с продовольствием и табаком, многочисленные цветные палатки, подобно вигвамам окружили главный стадион, где проходило соревнование, туристы фланировали небольшими стайками, медленно стекаясь к большой, выкрашенной в синюю и красную полоску и украшенной желтыми звездами будке, над которой растянули плакат «МИРОВОЙ ЧЕМПИОНАТ ПО РОДЕО. КАССЫ», а чуть ниже крепили еще один — «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В САФФОРД». Очередь была километровая и гудела как улей. Все обсуждали список участников, который должны были вывесить в первый день соревнований. Пари заключались мгновенно, деньги переходили из рук в руки, звучали самые невероятные кандидаты, и казалось, ни жара, ни толпа, ни пыль, клубами поднимающаяся от проезжающих машин — ничего не могло отвлечь спорщиков.

Да, жара в то лето стояла страшная, несколько раз горели поля за городом, домашний скот, словно дохлые мухи, облепил все места, где падала тень. Дженни, моя жена, поливала овец из шланга, но это не давало результатов — ходили они как пришибленные, а у коровы Долли, которая вот-вот должна была разродиться, подкашивались копыта. Перепугавшись за нее, Дженни послала меня в аптеку к мистеру Снейпу за советом. После того, как он спас нашего жеребца от укуса змеи (помню, когда я прибежал к нему, сказав, что у нас во дворе ядовитая змея нападает на скот, он улыбнулся какой-то совсем безумной улыбкой, больше смахивающей на оскал), жена стала на него чуть ли не молиться. Оно и понятно — Большой Скотт был самым сильным конем в нашем хозяйстве и мог провести в поле под палящим солнцем хоть весь день, а вечером отвести нас — меня и Дженни — на рыночную площадь. Вообще-то, мистеру Снейпу многие стали доверять после того случая с мальчишкой Джонни, а его неизменно успешная помощь в лечении домашнего скота или скаковых лошадей только укрепляла это положительное отношение. Хотя, сказать по правде, типом он был премерзким, и многие старались без очень сильного повода к нему не обращаться.

В тот день, когда прихворала моя Долли — это было вечером перед началом Чемпионата — направляясь в аптеку, я проходил мимо касс, где все также толпились люди, как вдруг меня окликнул один из знакомых:

— Билл! Билл Маккомарк!

Это был старый банковский служащий Эндрю Сандерс, с которым мы познакомились на родео 1928 года. Ему сейчас около восьмидесяти, а я уже перевалил за сотню. Да, мне сто три года, и это благодаря отварам Бегущего по Луне — старому вождю-индейцу, живущему за рекой. Мы с ним давние друзья и часто соревновались в укрощении бизонов. По старой дружбе он мне периодически варит отвар из целебных трав, говорит, что ему о составе поведал дикий койот. Бегущий по Луне как-то рассказал мне историю про маленького койота, которого ему удалось спасти от белых людей. Европейцы отстреливали диких тварей, шастающих рядом с их землями, и этому мальцу здорово досталось — дробь пробила заднюю лапу, и убежать не было никакой возможности. Бегущий по Луне услышал выстрелы и затравленный вой молодого животного, ему удалось спасти койота, за что тот, прожив у индейца достаточно долгую и, по-видимому, сытую жизнь, поделился секретом долголетия. Когда я был мальчишкой, Бегущий по Луне уже имел троих детей и собственный вигвам. А сколько ему сейчас лет, я даже и не знаю, но выглядит он что те горы, древним и величественным.

— Ты куда в такую жару собрался? Мотор отказывается работать, мой «бьюик», кажется, расплавился от этого проклятого солнца, а тебе все нипочем! — он с силой захлопнул капот и утер шейным платком пот со лба. — Пойдем в «Старый Джо» промочим горло, что ли. Слышал, говорят, сам Моррис будет участвовать в нынешнем загоне. На него уже делают ставки.

Мы шли в тени, вдоль бакалеи мадам Бонни. «Старый Джо» был как раз мне по пути к аптеке, и я согласился пропустить пару стаканчиков виски.

— Черный Моррис? Быть того не может, он же вывихнул колено прошлой зимой.

— Да говорю тебе, на него уже ставят. Если он будет участвовать, а умные люди считают, что будет, то тогда победа у него в кармане. А про колено и я слышал. — Сандерс пожал плечами. — Видимо, вылечил. Этих негров не поймешь, то они пластом лежат, испуская последний вздох, а то подскочат, словно копытом огрели, и только пыль столбом от их активности.

Моррис — Черный Моррис, как его называли за цвет кожи — трижды занимал первые места в родео 1928, 1938 и 1948 годов. То, как он владеет конем, считается классикой, и многие пересекали сотни миль только для того, чтобы посмотреть на незабываемое зрелище — точную пластику тела, слияние с диким животным, умение выжимать из него последние силы. Моррис не убегал с арены по истечении положенного судьями срока и не нуждался в помощи клоунов, специально отвлекающих разъярившегося коня. Ему просто не от кого было убегать — после его выступлений мустанг попросту не вставал. Он валился в пыль, весь в пене и грязи, тяжело, с надрывом дыша, покоренный и побежденный, сломленный человеком. Техника Морриса была безупречна, ни единого лишнего движения, ни единой эмоции на лице — в этом весь он. Негр даже говорил редко, слова из него надо было клещами вытягивать. Черный Моррис, пожалуй, последний из тех Великих Мастеров, которых можно назвать истинными представителями родео.

— Я слышал от Слепого, что приедет Джордж Кленси. Он тоже неплох и может составить конкуренцию Моррису, — мы зашли в прохладное темное помещение, где меня тут же окликнули с дальнего столика:

— Билли с Юга! Иди к нам, старый ковбой!

Меня звал Чарли МакМиллан, владелец суконной фабрики, что стояла на восточной окраине города. Мы с Сандерсом прошли мимо круглых столов и присоединились к моим знакомым.

— Двойной виски самому первому чемпиону нашего родео! — Крикнул Чарли бармену, по-дружески хлопнув меня по плечу. — Слышал, к нам едет сам Моррис. Его видели на станции в Томбстоуне. Вот только я сомневаюсь в его победе. После той зимней травмы, когда он измотал бедного быка, Моррис стал совсем не таким быстрым и ловким как раньше.

— Ну, может он и хромает, но болвану Кленси все равно его не обыграть, — это сказал один из приятелей Чарли, сидящего рядом со мной. Я был возмущен таким отношением и решил возразить:

— Постой-ка! Джордж Кленси выиграл два последних родео в Нью-Мексико, обойдя самого Макферсона!

— Эй, ребята, не спорьте. Ни Моррис, ни Кленси не выйдут победителями в нынешнем родео, — Чарли положил руку на плечо угрюмого парня, что сидел слева от него. Допив свой виски, он поднялся со стула и громко сказал, обращаясь ко всем, сидящим в баре:

— Позвольте представить вам, уважаемые господа, будущую звезду Чемпионата мира 1998 года! Он быстр и ловок, как гепард! Силен, как бык! Любой дикарь, будь то лошадь или буйвол, падет под его мастерством! Джооооон Хадсон!

В помещении наступила тишина, никто никогда не слышал этого имени. Мы с Сандерсом переглянулись, дружно пожимая плечами. Чарли, покачнувшись, рухнул обратно на стул и заказал еще виски, а посетители продолжили обсуждать завтрашнее мероприятие. Отпив добрую половину стакана, Чарли сказал заплетающимся языком:

— Можешь смело ставить на Хадсона, Билл. Не прогадаешь. Это говорю тебе я, владелец суконной фабрики и близкий друг нашего мэра.

Он ухмыльнулся и допил свой виски. Я говорил вам, что теперь на родео правит бизнес? По голосу и по тому, как уверенно Чарли откинулся на спинку стула, было понятно, что за этого паренька Хадсона заплачены большие деньги.

Я внимательно посмотрел на него. Ничего особенного — щуплый, невзрачный, еле видный шрам на щеке, в глазах — азарт. Ничего особенного, но что-то было в его лице… И тут я вспомнил — это же тот самый малец Джонни из Огайо, что выиграл спор и срубил с местных забулдыг по двести баксов! Черт, а ведь парень и впрямь неплох, если уже тогда — сколько ему было? Лет четырнадцать? — умел так управлять конем. Странно, что про него ничего не было слышно. Конечно, у нас не центр Америки, но слухи о хороших объездчиках доходят на удивление быстро. Не успел я и рта раскрыть, чтобы спросить, где ему удалось уже поучаствовать, как Сандерс перебил меня, обращаясь к Чарли:

— У твоего протеже нет шансов. Я слышал, что в этот раз выведут Угрюмого. Он растопчет твоего паренька, как пить дать.

— Слухи, слухи… Угрюмого уже четвертый год не берут в родео. Да и неужто ты забыл, Эндрю Сандерс, как проиграл этому самому парнишке свои двести баксов, и как твоя жена потом орала на всю Аризону?

На лице моего друга промелькнуло узнавание, он внимательней всмотрелся в парнишку:

— Джонни из Огайо?

А потом, отпив из своего стакана, тихонько пробормотал себе под нос:

— Да, этот, наверное, сможет справиться с Угрюмым.

Чарли жестко усмехнулся:

— Угрюмого не будет. На этот раз выбрали наиболее спокойных лошадей. Мне сказал мистер Джонсон — организатор этого родео. Он пригласил важных людей из Нью-Йорка и хочет показать им шоу, а не кровавую бойню, которую устроит этот чертов конь.

Я почувствовал разочарование. Хотя конечно, это хорошо, что дикого необузданного мустанга не будет в нынешнем соревновании, но, тем не менее, вот уж с кем было бы интересно потягаться. Кличку такую он получил из-за своего взгляда — у него были черные злые глаза из-под густых ресниц, которые, не мигая, следили за каждым, кто осмеливался подходить к нему ближе, чем на метр. Никто никогда не слышал от него приветственного ржания, даже ленивых взмахов хвостом не было. Он напоминал черную высеченную из камня статую, всегда напряженный и источающий опасность. На него опасались садиться многие мастера родео, и даже Том О’Нилл, его владелец, лишний раз его не трогал. А индейцы вообще к нему близко не подходили. Они называли его нузавей — дьявол.

За нашим столиком наступила тишина, каждый думал о завтрашнем дне. Да, не то сейчас уже время, нынешнее поколение здорово продешевило в своих взглядах на мир в целом и на честное соревнование в частности. Не так раньше определяли победителей, ох, совсем не так. Не в темных кабаках, накуренных и душных, а на пыльной арене, в поту, с закаменевшими от напряжения мышцами, в ожидающем молчании зрителей…

— Я видел сегодня красотку Джози, — подал голос приунывший от воспоминания о своих проигранных деньгах Сандерс. — Помнится, она уже второй раз берет первое место в вольтижировке. Думаю, и в этот раз ей повезет.

Мы поговорили немного об участницах родео, потом я направился в аптеку к мистеру Снейпу, размышляя, поставит ли на этот раз он на Джонни из Огайо. С такой удачей он мог бы зарабатывать неплохие деньги, но почему-то очень редко принимает участие в спорах. Впрочем, это его личное дело. Аптека находилась на востоке города, почти возле самой границы, дальше — только поля и трасса в Нью-Мексико. Уже стемнело, когда я добрался до аптеки, и, конечно же, мистера Снейпа там не оказалось.

* * *

День первый.

Город будто сошел с ума. Улицы украшали плакатами и флажками, гремела музыка, повсюду ходили участники соревнований — мужчины в ковбойских шляпах, кожаных штанах и чапах, со шпорами на ботинках, и клоуны, призванные отгонять разбушевавшихся зверей. Вольтижировщицы показывали свое мастерство прямо тут, не дожидаясь начала соревнований. Они собирали вокруг себя стайки туристов и просто зевак, которым не посчастливилось купить билет на сам турнир. Мне, можно сказать, повезло больше всех. Благодаря знакомству с одним из судей — мистером Мозесом Годвином, я получил бесплатное место прямо возле выхода на арену. Это было удобно — рупоры находились на противоположной части, не оглушая меня, и я мог видеть участника непосредственно перед тем, как опустят веревку, перекрывающую выход. Мне нравилось наблюдать за ними до начала соревнования, смотреть, как они собираются с силами, как сидят на коне, как находят в себе силы для укрощения животного. Загон для мустанга и наездника был слишком мал, колени задевали доски. И именно в такой момент по позе, по хватке рук, по выражению лица можно определить, справится игрок с животным или нет.

Сегодня был конкурс роуперов и вольтижировщиц, поэтому я решил не идти. Женский спорт меня уже давно перестал привлекать, а на загон молодых бычков я насмотрелся вдоволь — сам начинал роупером в те времена, когда еще никому не пришло в голову сделать из этого массовое зрелище. Я тогда соревновался с Бегущим по Луне и местными парнями. Да, собственно, была и еще одна причина не идти. Дженни отругала меня за неудачу с мистером Снейпом. Поэтому, вместо первого тура я пошел опять в аптеку, на самую окраину города.

Выйдя на Лонг-стрит, я заметил индейцев. Они стояли посередине улицы, их было что-то около семи, и, судя по крикам, индейцы явно о чем-то спорили. Поодаль припарковался крытый фургон, к которому был привязан молодой индеец. Рядом стоял шериф Джексон, держа руку на кобуре. Я подошел к нему поинтересоваться, в чем дело, но он только недовольно мотнул головой, не отрывая взгляда от группы людей. Повернувшись к парню, совсем еще юнцу, я спросил его на чероки, почему он привязан. Услышав родную речь от белого человека, мальчик заплакал и начал умолять меня помочь ему. Я пообещал ему разобраться и подошел к индейцам.

Они стояли вокруг двух спорщиков — высокого охотника из племени команчи, по прозвищу Зоркий Сокол, и приезжего мужчины. Его выдавало все — одежда, незагорелая кожа, надменный взгляд. Сразу было видно, что он прибыл к нам из Цивилизации. На нем блестели кожаные лакированные ботинки, ничуть не запылившиеся, будто бы он протер их только что. Светлые хлопковые штаны, без единой складочки, кроме стрелок, неприятно контрастировали с черным пиджаком. Он явно был из плотной ткани, выглядел тяжелым и душным, но мужчина никак не высказывал своего дискомфорта. На голове ни единого волоска, даже брови были еле-еле видны. Его лысина блестела в жарком полуденном солнце, и, хоть он держал в руках серую ковбойскую шляпу, размеренно водя ребром ладони по залому на тулье, казалось, что погода его совсем не волнует. Весь он был словно скомпонован из различных, совершенно не подходящих друг другу кусочков, за которыми не угадывалось целого. Как позже я узнал, это был европеец, господин Миллер, представитель Черного Морриса. Но тогда я понятия не имел, что это был за клоун. Признаться, я даже не представлял, что Моррис согласится на такое сотрудничество, ему совсем не нужна реклама. Впрочем, в следующий момент я сообразил — ему не нужна реклама на юго-западе Соединенных Штатов, а там, где делают большой бизнес, в городах с небоскребами, его — пятидесятилетнего негра — никто не знает. Видимо, в погоне за славой и деньгами он согласился работать с немцем. Я огляделся и заметил Морриса почти сразу же, он стоял чуть поодаль, в тени каштанов, и курил, безучастно смотря на все происходящее. Моррис был высоким, почти под два метра, и всегда под шляпой носил бандану. Много шуточек ходило по этому поводу — начиная с того, что под ней он прячет седину, и заканчивая предположением, что тряпица эта была сшита из нижнего белья одной из победительниц родео — Толстушки Энни.

Помимо шерифа и меня было еще несколько местных, которые, похоже, поддерживали индейцев. Я осведомился у одного из них, что случилось, и услышанное превзошло все мои ожидания. Приезжий немец обвинял привязанного мальчишку в конокрадстве! У меня глаза на лоб полезли от подобного заявления. Конечно, к индейцам относились холодно из-за их обособленности, желания жить по своим законам и тому подобной ерунде, но ни один местный житель не посмеет назвать индейца конокрадом. Это все равно, что сказать, будто Мать Тереза была фашисткой. Не удивительно, что собравшиеся мужчины посматривали на господина Миллера с презрением, а индейцы так вообще с ненавистью.

— Я утверждать, что он, — холеный толстый палец указал в сторону мальчишки, — хотел забрать мой лошадь себе! Я видел!

— Индейцы не воруют лошадей, — громко сказал я. Видимо, эта фраза уже была произнесена, и не раз, так как немец и бровью не повел. Только смерил меня взглядом и спросил:

— Вы кто?

— Меня зовут Билл Ма…

— Это Билли с Юга! Первый чемпион родео! — выкрикнул кто-то из толпы.

Видимо, эти слова ничего не говорили иностранцу, и я решил пояснить:

— Я живу в этом городе больше девяноста лет, и ни разу ни один индеец не крал лошадей. Вы ошибаетесь.

— Тогда почему он крутится возле моей лошади? — У него были светло-серые глаза, яростно сверкавшие от злости. Да и сам он был какой-то весь белесый и лоснящийся, видимо, черный плотный пиджак давал о себе знать. Я оглядел остальных участников спора. Скорее всего, господин Миллер проигрывал, и прибавление еще одного голоса, выступавшего за индейца, не прибавило ему оптимизма.

— Вы часто бывали в наших краях? — спросил я.

— Никогда, — ответил он с гордостью.

— В таком случае, вам не понять. Мальчик, наверняка просто разговаривал с вашим конем, не желая его украсть. Он верят, что животные, как и люди, имеют ду…

— Разговаривал? — немец затрясся от смеха. — Это же бессловесная скотина. Gegenstand (1). И я настаиваю, что он хотел украсть моего коня. Он — Pferdedieb (2).

Кто-то из индейцев сплюнул под ноги. Том О’Нилл, стоявший рядом со мной, хохотнул. Этот жест выражал высшую степень презрения, но, видимо, немцу было невдомек. Кажется, он вообще уже жалел, что ввязался в спор. Понадеявшись на представителя власти, господин Миллер обернулся к шерифу и громко сказал:

— Я требую, чтобы мальчишку арестовать!

Привязанный тихонько всхлипнул и жалобно посмотрел на меня. Но не успел я и рта раскрыть, как Том сказал:

— Скажите, шериф Джексон, когда к вам в последний раз приходила жалоба на индейца, ворующего лошадей?

— На моей службе ни разу, Том.

Шериф работал в полиции уже больше сорока лет, и это не считая того, что прожил он здесь всю свою жизнь. Да и отец его был шерифом. Наверняка, случись что-то подобное, Джексон бы знал о воровстве лошадей от отца. Все обернулись к немцу, ожидая его ответа. Стало понятно, что за парнишку вступится каждый, к кому бы Миллер ни обратился. Тот побледнел и начал озираться в поисках поддержки, и тут его взгляд упал на Морриса, репутация которого зависела полностью от этого немца. Спор начал принимать нежелательную сторону. Тогда я крикнул:

— Скажите-ка, мистер Моррис, вы, уроженец этих мест, когда-нибудь слышали об индейце, ворующем лошадь?

Своим выкриком я поставил его в неприятную ситуацию. Если он скажет нет, то на его дальнейшей карьере с практически стопроцентной уверенностью можно ставить крест, думаю, немец такого не простит. А если согласится, то потеряет уважение всего Запада: слухи у нас — обычное дело. Индейцы, конечно, те еще чудаки, но все равно принимались за своих, и никто необоснованно никогда не позволял их обвинить.

Наступила тишина. Все ждали ответа главного фаворита нынешнего родео. Моррис смотрел на меня с ненавистью, а затем плюнул себе под ноги и процедил:

— Не мое это дело.

Выбросив окурок и прихрамывая, он пошел к фургону. Индейцы тут же напряглись, ожидая нападения или еще бог весть чего, я же думал, что Моррис отвяжет паренька. Но тот поступил по-своему — сел в машину и стал дожидаться своего мецената. И тут же будто лопнул невидимый шар — напряжение и угроза скандала, витавшие в воздухе, исчезли. Шериф перерезал веревки, сказав, чтобы парень больше не появлялся во время чемпионата в городе, и пошел по направлению к своей служебной машине. Инцидент был исчерпан. Господин Миллер поспешил занять свое место у руля, бормоча что-то похожее на «грязные людишки» и не обращая внимания на свистки, раздающиеся ему в след. Пыль, поднятая колесами двух машин, медленно оседала на опустевшей улице.

Ко мне подошел Зоркий Сокол и пожал руку.

— Спасибо, ты спас моего брата от позора.

Я улыбнулся заплаканному пареньку:

— Индейцы никогда не воруют лошадей, не так ли?

Тот энергично закивал, подтверждая всем своим видом, что подобное действие ниже его достоинства.

Было примерно около полудня, когда я толкнул застекленную, с облупившейся белой краской дверь аптеки. Тут же запахло лекарствами, но мое внимание привлек молодой звонкий голос. Оказывается, у мистера Снейпа был посетитель — невысокий паренек, я его раньше у нас не встречал. Скорее всего, приехал посмотреть на Чемпионат, один из Цивилизации. Парнишка стоял ко мне спиной и не слышал, как я зашел.

— Ничего я не наигрался! Никогда я с тобой не играл, черт подери! — он тяжело вздохнул. — Ну почему ты мне не веришь?! Я же вернулся… Мне просто нужно было подумать тогда. Ты же знаешь, как тяжело я принял …

— Подумать? Или одуматься? — ох, я и не знал, что можно говорить с таким ядом в голосе. — Не нужно врать, мистер …

Он заметил меня и прервал себя на полуслове. Мальчишка оглянулся и досадливо поморщился. Я понял, что эти двое знакомы и, кажется, я пришел не вовремя. Но не уходить же теперь, третий раз под палящим солнцем я не потащусь в такую даль! В конце концов, мне уже сто три, и машины у меня нет.

— Извините, мистер Снейп, я не хотел вам помешать, но мне необходимо у вас проконсультироваться.

Он холодно кивнул и, посмотрев на парня, прошипел не хуже проткнутой шины:

— Будьте любезны покинуть это помещение.

Затем обратился ко мне, полностью игнорируя своего молодого посетителя. Тот вышел, хлопнув дверью, стекло задрожало, но, к счастью не вылетело. Я начал объяснять ему про нашу корову: ей рожать скоро, а жена боится, что при такой жаре скотина может не выдержать. Он слушал меня, но было видно, что мыслями он сейчас не здесь, а с этим невоспитанным пареньком.

Вышел я от него совсем скоро, взяв обещание, что мистер Снейп придет к нам и поможет. Времени было еще много до окончания первого тура, улицы опустели — большинство смотрело представления девушек, поэтому я быстро добрался до города, хоть и с отдышкой. Все-таки прогулка по такой жаре утомляет, даже не смотря на снадобье старого койота. По пути я все думал об этом мальчишке. Наверное, он был очень хорошо знаком с мистером Снейпом, раз так вел себя. Мне не давала покоя мысль — разве можно на протяжении многих лет общаться с таким раздражающим типом, как наш аптекарь? Что у них могло быть общего? То, что они не родственники, это я определил сразу. Все-таки глаз у меня наметан — столько лет прожить рядом с индейцами, похожими друг на друга как два пера. Возможно, мальчишка у него когда-то работал. Тогда понятен и спор, свидетелем которого я был, — паренек сбежал от своего работодателя. И после, разочаровавшись в своем поступке, вернулся, но слишком поздно — хозяин уже в нем не нуждался. Вот только на помощника фармацевта он совсем не похож — очень уж взбалмошный и импульсивный. Мой сын тоже был таким. Вспыхивал как бочка с порохом по любому поводу. Всегда стремился доказать свою правоту, из-за чего жена часто с ним ругалась и наказывала. Я же считал, что мальчик должен уметь отстаивать свои взгляды и не уступать, я хотел вырастить из него настоящего мужчину. Он мне снится до сих пор, хотя пошло больше двадцати лет. И всегда в кошмарах. После таких снов я хожу к нему на могилу и выпрашиваю прощения за то, что был плохим отцом и не уследил за ним. Ему было двенадцать, когда тяжелые колеса товарного поезда раскрошили его череп. Дурачок поспорил с приятелями, что успеет перебежать через рельсы перед самым поездом, но не рассчитал шаг, споткнулся и упал прямиком под колеса. После этого Дженни больше не захотела иметь детей, а я не настаивал. Впрочем, не будем о мертвых. Бегущий по Луне как-то сказал, что дух моего сына давным-давно ушел за горы, и нет нужды его звать обратно. Но стариковское сердце иногда тоскует по задорной улыбке и заразительному смеху, заставляя меня проливать скудные слезы над маленькой могилой.

Уже на Келли-стрит, что выводит к Главной площади, я услышал гул арены. Соревнования были в самом разгаре, эхо громкоговорителя доносило обрывки фраз. «… СОСКАЛЬЗЫВАЕТ!... СЧИТАННЫЕ СЕКУНДЫ, ДРУЗЬЯ!... НО НЕТ, ОНА УСПЕВАЕТ ПОДНЯТЬСЯ…ИИИ… ПОПРИВЕТСТВУЕМ НОВОГО ПОБЕДИТЕЛЯ!». На самой площади остались только торговцы. Пока потенциальные покупатели смотрели соревнования, они отдыхали в тени своих палаток. Я прошел мимо прямо к кассам, чтобы посмотреть на список участников. Их было около двадцати, половину фамилий я даже не знал. Первым в списке значился Черный Моррис — фаворит нынешнего родео, где-то в середине был Джордж Кленси и сразу за ним Джон Хадсон — Джонни из Огайо как знали его здесь, в Саффорде. Я просмотрел список до конца и узнал еще несколько имен — Тощий Бобби, он потерял руку во время неудачного выступления с бизоном, Младший Сэм, сын того самого Сэма Два Цента, но он и в половину не так хорош, как был его отец, Сэм Грэмор, наездник из Оклахомы, любитель вытворять всякие фокусы, сидя на коне. Разумеется, до финала дойдут не все, только те, за кого были заплачены большие деньги. И если Чарли был прав, и выведут наиболее спокойных лошадей, то это будет соревнование толщины кошельков, а не наездников. Эх-х, не будь я столетним стариком, то показал бы им настоящее родео!

(1) Gegenstand — вещь, предмет (нем.)

(2) Pferdedieb — конокрад (нем.)

* * *

День второй.

Вспышки фотокамер сверкали как блики на украшении красавицы. Многочисленные голоса в унисон скандировали «КЛЕНСИ! КЛЕНСИ! КЛЕНСИ!». Голос из громкоговорителя периодически заглушал их, комментируя то или иное движение наездника. Я сидел рядом с выходом на арену, под судейской будкой. Она создавала густую тень, что было очень кстати — температура поднялась просто сумасшедшая, воздух плавился, некоторым зрительницам стало плохо во время соревнования, их выносили на специальных носилках. Рядом со мной, за перегородкой, по правую руку, ждал своего выхода следующий участник — Черный Моррис. Мы с ним были практически на одном уровне, я чуть выше, но он ни разу не взглянул на меня, смотрел только вперед, на Джорджа Кленси бесстрастными холодными глазами. Поза его была расслабленной, чомбур он держал легко, даже небрежно, медленно перебирая его пальцами. Как будто и не здесь он вовсе. Я перевел взгляд на Кленси.

— ПРЫЖОК! ЕЩЕ ПРЫЖОК! ВЫ ТОЛЬКО ПОСМОТРИТЕ, КАК ОН ДЕРЖИТСЯ! НИ ЕДИНОГО ЛИШНЕГО ДВИЖЕНИЯ! КАКАЯ ПЛАСТИКА! ОДИН ИЗ ПОПУЛЯРНЕЙШИХ НАЕЗДНИКОВ! БЕРЕГИСЬ, ЧЕРНЫЙ МОРРИС, У ТЕБЯ ЕСТЬ ДОСТОЙНЫЙ КОНКУРЕНТ!

Послышался смех и свистки, но было непонятно, осуждают зрители слова комментатора или наоборот, поддерживают. Восемь секунд прошли быстро, практически незаметно, но Джорджу удалось набрать необходимое количество очков, чтобы выйти вперед с большим отрывом. Пока он был единственным лидером. Толпа проводила Джорджа аплодисментами, судьи озвучили его результат — сорок пять очков. Я взглянул на Морриса. Тот был невозмутим и спокоен, как скала, чувствовалась его уверенность в успехе.

— А ТЕПЕРЬ ПОПРИВЕТСТВУЕМ ФАВОРИТА НАШЕГО РОДЕО — ЧЕРНЫЙ МОР-Р-РИС ИЗ НЕВАДЫ! ТРЕХКРАТНЫЙ ЧЕМПИОН И НЕПРЕВЗОЙДЕННЫЙ НАЕЗДНИК! СЕГОДНЯ ОН НА КОЛЫБЕЛЬНОМ — ДИКОМ И НЕУКРОТИМОМ МУСТАНГЕ ИЗ ЗАГОНОВ ТЕННЕСИ!

Мустанг выглядел каким угодно, но не диким. Слова комментатора могли обмануть зрителей — неискушенных новичков, но настоящие профессионалы видели, что конь был уставшим, и Моррис прилагал титанические усилия, чтобы разозлить его. Количество очков зависело от мастерства наездника, способности удержаться и не упасть, а оно не могло проявиться, если конь был вялым как сонная муха. Но Моррис знал свое дело — шпоры до крови впивались в бока и плечи Колыбельного, чомбур был натянут так сильно, что практически выламывал массивную мускулистую шею. Лошадь была в пене и пыли, уже с трудом уворачиваясь от шпор, задние копыта подкашивались, не выдерживая напряжения веревки в паху. Она подпрыгивала, пытаясь избавиться от давления, но делала это неэффектно — прыжок был слишком низким, слишком дрожащим. Было видно, Колыбельный выдохся и вот-вот упадет. Но, к счастью для Морриса, послышался выстрел. Испытание закончилось. Зрители повскакивали со своих мест, громко аплодируя, комментатор выкрикивал слова одобрения. Потом судья огласил счет — пятьдесят три очка. Аплодисменты усилились, но я был разочарован. Конечно, негр выжал из Колыбельного все, что мог, но на пятьдесят три его выступление никак не тянуло. Мне было понятно, что результат куплен, но я решил дождаться выступления Джонни из Огайо. Хотелось узнать, на что способен малец в трезвом состоянии. Следующим был Младший Сэм, чуть не вылетевший из седла в самом начале. Просто удивительно, как велик может быть отец и как бездарен сын! Я хорошо знал Сэма Два Цента, мы вместе обучали наших сыновей объезжать молоденьких бычков, частенько устраивая соревнования между ними. Познакомился я с Сэмом в Нью-Йорке, в одном из баров. В то время как раз гастролировала начинающая молодая певица Дженни Браун, моя будущая жена. Я как увидел ее, сразу влюбился. И Сэму она понравилась. Мы здорово подрались тогда в том баре. Сэм полез к ней на сцену, и естественно я вмешался. Нас еле-еле разняли и налили выпить. Мы быстро захмелели, взаимные оскорбления переросли в наводящие вопросы — так мы узнали, что живем практически рядом, оба занимаемся роупингом и усмирением мустангов. В тот вечер мы стали близкими друзьями, а на утро я пошел искать Дженни. Обошел все бары в городе и, наконец, мне повезло — хозяин одного из них дал мне ее номер телефона. Мы поженились через неделю. Сэм тогда на меня страшно обиделся, даже на свадьбу не пришел. Примирил нас очередной чемпионат родео, где мы с ним вышли в финал.

Я вновь посмотрел вправо. В небольшом загоне ждал своей очереди Джонни. Он гладил своего коня по холке, криво улыбаясь одной половиной рта, от чего шрам на щеке выглядел еще ужасней. Никакого напряжения в нем не чувствовалось, скорее возбуждение и восторг. Он повернулся ко мне и подмигнул. Затем веревка, преграждающая выход, упала, и Джонни пришпорил коня вперед, на арену. Совсем еще молодой, полон задора и силы. Я с грустью подумал о сыне.

— ПОПРИВЕТСТВУЕМ НАШЕГО ПОСЛЕДНЕГО УЧАСТНИКА В СЕГОДНЯШНЕМ СОРЕВНОВАНИИ НАЕЗДНИКОВ С СЕДЛОМ! ДЖОООН ХАДСОН ИЗ ШТАТА ОГАЙО! САМЫЙ МОЛОДОЙ УЧАСТНИК, НО ПОСМОТРИТЕ, СКОЛЬКО В НЕМ ЭНЕРГИИ! ОН СЕГОДНЯ… НА ДИКОМ БИЛЛЕ! НЕВЕРОЯТНО! ЧТО ВЫТВОРЯЕТ ЭТОТ КОНЬ!

Дикий Билл использовал распространенный прием, названный «боковой ветер». Он волчком крутился по кругу, при этом норовя сбросить всадника, резко выкидывая в воздух задние копыта. Но Джонни не поддался этой уловке. Он с силой ударил сапогом под ребро Билла, тем самым перебив ему дыхание, и дернул чомбур в противоположную сторону. В следующее мгновение конь взбрыкнул, чуть не скинув всадника, и встал на дыбы, тут же получив шпорами по шее. Брызнула кровь, конь тяжело опустился на передние копыта и без передышки поднял зад, стремясь избавиться от боли в яйцах. Джонни наклонился вперед, ударив шпорами по бокам, и тут раздался выстрел. Восемь секунд прошло. Я зааплодировал. Это было красиво, изящно и дерзко. Судьи присудили ему сорок восемь очков. Ну что же, это было справедливо. Мустанг был хорош, в меру агрессивен, и Джонни удалось продемонстрировать свое мастерство. Но, видимо, сам Джонни надеялся на больший результат. Он со злостью бросил свою шляпу в пыль и погрозил кулаком в мою сторону. Я посмотрел вверх. Через незатененные окна судейской будки мне было видно, как Чарли махал руками и что-то доказывал судье Годвину. Судя по выражению лица, в выражениях он не стеснялся. Мистер Годвин что-то ему ответил, и тот, резко хлопнув ладонью по столу, где стояли микрофоны, вылетел за дверь.

Дальше смотреть соревнования не было смысла — Хадсон был последним выступающим, теперь будут только акробатические трюки местных мастеров, участвующих в соревновании только на потеху публики, и я начал пробираться к выходу. В общем-то, финалисты были известны. Все как я и предполагал — Моррис, Кленси и Джонни набрали больше всего очков с огромным отрывом от остальных участников. Завтра финал, но настоящая борьба за первое место будет сегодня. Выйдя под палящее солнце, я встретил Чарли на выходе из стадиона, злого как черт. Я окликнул его, и он, схватив меня за рукав, отвел в сторону, где было не так людно.

— Ты представляешь, что эта сука Годвин сказал мне?! Сорок восемь очков и не одним больше! Видите ли, я вчера был не так любезен, как он рассчитывал!

— Тише, успокойся, — я оглянулся. Совсем незачем знать другим, что нынешнее родео проплачено до последней подковы. — Пойдем в бар, ты успокоишься, выпьешь. А то в таком состоянии наделаешь кучу глупостей, о которых впоследствии будешь жалеть.

— Да, ты прав. Пойдем.

Он тяжело вздохнул и, оглянувшись на арену, уныло поплелся вслед за мной. На всем пути к «Старому Джо» я пытался поддержать его, хоть немного поднять ему настроение. Я сказал, что Джонни выступил лучше всех остальных, и он совсем еще молод, это не последний шанс, но Чарли меня не слушал. Он шел, смотря себе под ноги, не разбирая дороги, мне приходилось пару раз хватать его за локоть, чтобы он не столкнулся с встречными пешеходами. Я умолк и оставшуюся часть пути мы прошли в тишине.

А город праздновал второй день Чемпионата. В наших краях темнеет быстро, поэтому уже запускали фейерверки, где-то играла музыка, слышны были взрывы хохота. Приезжих волновала только эффектность выступлений, они не видели разницы между техниками участников. И я искренне жалел Чарли, потому что Джонни действительно был очень неплох по сравнению с остальными и вполне мог претендовать на первое место, даже без всяких денег. Возле самого входа в бар нас окликнула молодая смуглая девушка, похожая на мексиканку. Она подбежала к Чарли и тихонько сказала:

— Один добрый человек попросил передать, что господин Миллер сейчас направляется в дом судьи Годвина. Он сказал, что вам это может быть интересно.

Подозрительно глянув на меня, она развернулась и, махнув на прощанье, скрылась в толпе. Чарли, нахмурившись, смотрел ей вслед. Мне стало ясно, что девчонку он никогда не видел. Впрочем, как и я.

— Вряд ли этот немец чай пошел пить к судье, да, Билл? — он с интересом начал что-то обдумывать и просчитывать.

— Погоди, но ведь это может быть и ловушкой, — я вовсе не был так легковерен, как мой друг. — Господина Миллера может там и не быть. Или же — он может там быть не один. Он видел, как выступил твой Джонни и, поверь мне, прекрасно понимает, что конкурент у него сильный.

Чарли пожевал нижнюю губу и неуверенно глянул на меня.

— А что это может быть за добрый человек?

— Даже не представляю. — Он пожал плечами. — На Джонни многие заключали пари. Может, это кто-то из приезжих богачей-туристов поставил на моего наездника и теперь не хочет потерять свои деньги. Черт его знает, Билл.

Чарли посмотрел в сторону, куда убежала девушка, будто надеясь ее еще увидеть. Приняв решение, он резко повернулся ко мне:

— Знаешь, я не буду рисковать и все-таки прогуляюсь до дома судьи. Да и не недалеко это.

— Может, мне стоит пойти с тобой?

Он дружески хлопнул меня по плечу и улыбнулся.

— Нет, Билл, дружище, не стоит. Я справлюсь. Тем более, — он погладил себя по ребрам с правой стороны и хитро подмигнул, — я не один. В случае чего, смогу защитить себя. Не первый год кручусь в этом дерьме, знаешь ли.

И, пожав мне на прощанье руку, направился к дому судьи Годвина. Если бы я знал, чем все закончится, то ни за что не отпустил бы его одного! Но в тот момент я понадеялся на удачливость Чарли. Я зашел в бар, решив выпить стаканчик перед тем, как возвращаться домой. Он был полон посетителями, за каждым столиком сидело по три-четыре человека, все пили, смеялись, разговаривали, кто-то курил. На небольшой деревянной сцене играли музыканты, но их почти не было слышно из-за шума, царящего в помещении. Я оглянулся в поисках знакомых лиц, но кругом были одни туристы. Тогда, заприметив свободный стул возле стойки, почти в самом углу, где был полумрак, я направился туда. Там перед полупустой бутылкой сидел, сгорбившись и не обращая ни на кого внимания, невысокий худой парень. Заказав у бармена двойной виски, я повернулся лицом к залу. До меня долетали обрывки фраз, кто-то обсуждал красавчика Джорджа Кленси, другие ужасались агрессивности мустангов, третьи делали ставки на завтрашних победителей. Дамы были за Кленси, что понятно, а мнения мужчин разделились: кому-то понравилась задиристость Джонни, ну а кто-то был восхищен хладнокровным Моррисом. Я усмехнулся. Наверное, сейчас в доме судьи Годвина тоже делают ставки, и гораздо более крупные. И результат будет известен сегодня до полуночи, это как пить дать. Тут я услышал невнятное бормотание. Повернувшись, я с изумлением узнал того самого паренька, что чуть не вышиб дверь в аптеке мистера Снейпа. Он был мертвецки пьян, что-то тихо бормоча себе под нос. Я прислушался.

— Ублюдок ч’ртов… вот что ему стоило… А я вс’го лишь…

Громко шмыгнув носом, он налил себе еще выпить, наполняя стакан до краев и совершенно не замечая, что жидкость переливается через край. Я выхватил у него бутылку, в ответ услышав слабое «Э-эй!».

— Слушай, парень, а не пора ли тебе домой?

Он помотал головой, чуть не упав со стула, и посмотрел на меня.

— А-ааа, эт’ вы. Я п’мню вас. Вы б’ли там, — он выпил до дна и, поморщившись, продолжил. — Не пора. М’ня выгн’ли, как вы м’гли заметить.

— Мистер Снейп твой родственник?

— Н-нет, — он засмеялся.

«Отчим?» — предположил я. Парень слегка покачивался, смотря на меня мутным взглядом. Лицо, не по годам взрослое, совсем не соответствовало остальному его виду. Я предположил, что ему где-то около двадцати, но, может, и меньше — бардак на голове и круглые очки не позволяли определить точно.

— Ж’ль, что вы тогда з’шли. Может, мне удалось бы его уб’дить.

Он налил себе еще, на этот раз соблюдая осторожность. Рука дрожала, и горлышко бутылки тихонько позвякивало о край стакана. Взяв его, парень посмотрел на меня. Вот уж не знаю, что он увидел во мне такого, но уже в следующий момент он хмыкнул, с грохотом поставил стакан обратно, расплескав, и сказал на удивление четко:

— А знаете что? Я докажу ему!

Потом встал и зигзагом поплелся к выходу. У меня екнуло сердце, я тут же вспомнил своего сына, и, не раздумывая ни секунды, кинулся следом за мальцом. Подхватив парнишку под локоть, я вывел его на свежий воздух. Он повис у меня на руке, вновь бормоча что-то непонятное. Вести его домой не было ни возможности, ни желания — Дженни бы меня убила за такую выходку. Да и сил бы мне не хватило его довести. Поэтому я решил пристроить своего нового знакомого у Тома О’Нилла. Том держал задний вход конюшен открытым, и парень вполне мог проспаться на свежей соломе. Идти было недалеко, всего несколько домов, но вымотался я изрядно. Мальчишка засыпал прямо на ногах, мне пару раз приходилось его встряхивать. Дойдя, наконец, до места, я сбросил его в стог сена. Две лошади приветственно заржали, я шикнул на них, сказав, чтобы они не вздумали будить мальца, и вышел из конюшен, направляясь к своему дому.

Дойдя до Бил-стрит я встретил встревоженного шерифа и насмерть перепуганного судью Годвина. Рядом с ним стояли два помощника Джексона, а чуть поодаль миссис Годвин с дочерьми. Судья, увидев меня, тут же кинулся навстречу.

— Билл, я видел, как ты уходил с соревнований вместе с Чарли МакМилланом. Подтверди, что так и было! — он схватил меня за рукав.

— Мистер Билл Маккормак, это правда? — спросил шериф Джексон.

— Добрый вечер. Да, мы с Чарли дошли вместе до «Старого Джо». А что случилось? — меня охватило неприятное предчувствие.

— Что было дальше? Вы вместе зашли в бар? — на улице было темно, мы стояли в одном из закоулков, где не было фонарей, и я практически не видел его лица. Но голос был напряженным.

— Нет, к нам подошла какая-то девушка и сказала, что господин Миллер находится у вас, мистер Годвин. И Чарли направился к вам. Так что произошло?

— Полчаса назад мистера МакМиллана нашли раненым, около дома мистера Годвина. Вы сможете описать девушку, подошедшую к вам? — я кивнул, и шериф повернулся к судье. — Миллер был у вас сегодня вечером?

— Нет. Совершенно точно, нет! Я был с женой и детьми на Площади. Мы смотрели салют. Да меня сотни людей видели!

Я очень на это надеялся, мне совсем не хотелось думать, что мой давний друг, судья Годвин, как-то во всем этом замешан. В этот момент он повернулся к шерифу и сказал:

— Но вы не можете сейчас сказать городу о нападении на человека! Подумайте о репутации нашего родео! Чемпионату грозит скандал!

— Это уже не вам решать, мистер Годвин. Мистер Маккомарк, опишите ее внешность.

Выслушав меня, шериф кивнул, давая понять, что мне сейчас лучше уйти, и вновь повернулся к судье. В отвратительном настроении я поплелся домой. Эта новость очень расстроила меня. Я надеялся, что нападение замалчивать не будут до окончания Чемпионата, и завтра же всему городу станет известно о планах мерзкого немца. Я был почти уверен, что это его рук дело. Он вполне способен расчистить себе дорогу такими низкими методами, убрав Чарли, а вместе с ним и Джонни.

* * *

День третий.

Утром я пошел в больницу. Всю ночь меня мучила бессонница — я волновался за Чарли. Ладно бы, если напали на его протеже, это хотя бы имело смысл. Сегодня финал и закрытие Чемпионата, все уже решено, так зачем же? Кто мог ему мстить? Домыслы и предположения не давали мне покоя на всем пути до больницы. Я предполагал, что на такой поступок мог пойти господин Миллер. Немец видел, как выступил Джонни и у него был реальный повод волноваться, что Моррис не займет первое место. И в то же время не стоило сбрасывать со счетов Джорджа Кленси. Третье место после того, как дважды побывал на первом, любому покажется унизительным. Был ли у Кленси человек, финансирующий его выступление, я не знал, да и признаться, не было никакого желания узнавать. Вообще, после вчерашнего, у меня остался неприятный осадок обо всех этих выступлениях. Отвратительно было думать о том, что родео превратили в грязное дело.

Раздраженный, я зашел в палату к Чарли как раз в тот момент, когда оттуда выходил молодой высокий мужчина. Он задел меня плечом и, даже не извинившись, быстро вышел из больницы. Я раньше его не встречал. Наверное, это был один из новых друзей-партнеров Чарли, которых он приобрел в Цивилизации.

— Билл! Не ожидал тебя здесь увидеть, — больным Чарли не выглядел. Глаза его блестели, на лице была еле заметная улыбка, и вообще, складывалось впечатление, что он абсолютно здоров, будто и не случилось с ним ничего.

— Как ты себя чувствуешь? Я волновался за тебя, — потирая ушибленное плечо, я сел на стул, стоящий возле кушетки.

— О, все отлично. Я в порядке. Царапина, сущий пустяк, — он улыбнулся, показывая на перебинтованное плечо. Да, расстроенным он не выглядел, скорее наоборот.

— Что произошло вчера? — его счастливая улыбка не давала мне покоя. Не так, ох, совсем не так ведут себя люди на утро после нападения.

— О, Билл, сущие пустяки, говорю же тебе. — Чарли отвел взгляд. Он вел себя странно и явно что-то скрывал, не хотел мне говорить. — Я дошел до судьи, но его не оказалось дома. Прислуга сказала, что Годвин ушел с семьей смотреть салют, и, возможно, я застану их на Площади. Я решил так и сделать — найти его на Площади и поговорить. Пошел переулками, сам знаешь, так быстрее, и напоролся на какого-то хулигана. Было темно, я совсем не разглядел его.

Он вздохнул, посмотрел в распахнутое окно, откуда доносился шум проснувшегося города, и продолжил:

— Потом меня нашел один из местных и вызвал полицию. Со мной все в порядке, Билл, не стоит волноваться, — его лицо было непроницаемым, он плотно сжал губы и пристально смотрел вдаль, будто там происходит что-то важное. Я тоже взглянул в окно. До полудня было еще долго, но солнце уже пекло нещадно, в палате было душно. Чарли явно не договаривал.

— Мы неплохо друг друга знаем, Чарли... Я понимаю, что у тебя свой интерес к этому Чемпионату, но зачем же врать старому другу?

— У меня к тебе просьба, — я молча перевел на него взгляд. Чарли смотрел на меня серьезно, без тени улыбки. — Не вмешивайся в это дело. У меня свои счета с Миллером и Годвином. Тебе ни к чему влезать в это дерьмо, старина. Да, я не все сказал, но чем меньше ты будешь об этом знать, тем в большей безопасности ты будешь. Я не угрожаю, это просто предупреждение. Миллер — та еще тварь, и я не хочу, чтобы ты пострадал.

Я тяжело вздохнул. Его слова были мне понятны. Действительно, в такие дела, где замешаны крупные деньги, лучше не лезть. Но в то же время было неприятно узнать, что мой давний друг мне врет.

— Ну хорошо. Не хочешь, не говори, — в конце концов, он прав. Это не мое дело. — Только не наделай еще больших глупостей. Не хотелось бы, чтобы тебя нашли мертвым где-нибудь в канаве.

— Нет, — он рассмеялся. — Теперь все будет просто замечательно. Не волнуйся обо мне.

И с чего он так радовался? На него же напали, он не мог не понимать, что угроза все еще существовала. Полиция не выяснила, кто это был и какие цели он преследовал.

— Надеюсь, напавшего на тебя скоро найдут, — я сочувственно посмотрел на Чарли. Мне пора было уходить, если я не хотел попасть в самое пекло. Жара была удушающей.

— Не думай об этом, Билл.

— Ладно, я понял. Ну… поправляйся скорей, а мне пора, — я встал и пожал ему руку. — Слушай, а что это был за парень, который задел меня?

— Билл, — произнес Чарли с нажимом, крепко стиснув мою ладонь. — Не спрашивай, ладно? Я не хочу тебе врать.

— Ладно-ладно, я понял, — я рассмеялся. Ох уж этот бизнес.

— Кстати, ты пойдешь сегодня на соревнования? Поставь на Джонни — заработаешь кучу денег, я тебе гарантирую.

Я уже был возле порога, когда он произнес это.

— Погоди-ка. Но вчера… — я в замешательстве уставился на Чарли. Судья Годвин ясно дал понять, что Чарли заплатил ему не так много, как он рассчитывал, и поэтому Джонни заработал мало очков. Встретиться с Годвином у Чарли не получилось, так откуда же такая уверенность?

— То было вчера, — он усмехнулся. — Мой отец говорил когда-то — «если хочешь съесть арбуз — съешь арбуз». Если хочешь выиграть — выигрывай.

Когда я вышел на улицу, стрелки почти добрались до двенадцати. Вот-вот должен был начаться финал. Большую часть занимала вступительная речь и церемония награждения. Сами состязания длились недолго, всего несколько минут на трех финалистов. До стадиона идти было не так уж и долго, я как раз успевал к началу, пропустив только вступительную речь, традиционную для Чемпионата. Комментатор как всегда будет разглагольствовать о непреходящей ценности родео, об опасности строптивых коней, о смелости и благородстве — ха! — участников, и тому подобной чуши. В общем, ничего нового, этот пафос, повторяющийся каждое десятилетие, я вполне мог пропустить. Мне не давали покоя последние слова Чарли. И его странное поведение, и грубый посетитель, и уверенность в победе… Он что-то задумал, это как пить дать. Решил сам, без вмешательства полиции, отомстить обидчику? Но как это связано с уверенностью в победе Джонни? И кто была та девушка, которая вчера подошла к нам? Возможно, что-то прояснит шериф Джексон. Можно было бы конечно зайти к нему, но я решил не рисковать. Чарли попросил меня не вмешиваться, и кто знает, не следят ли за мной сейчас? Поэтому я решительно свернул в сторону стадиона.

И, тем не менее, мысли, крутящиеся у меня в голове, не давали сосредоточиться. Даже когда я занял свое место под судейской будкой — благо, солнце было позади нее, и эта часть трибун не успела нагреться — мои мысли витали далеко от происходящего на арене. Можно сказать, я успел к самому интересному, комментатор только что объявил финалистов. Первым выступал Черный Моррис — он набрал больше всего очков. За ним Джонни, а последним будет Кленси. Еще утром я думал, что именно так и будут распределены победительские места, но Чарли заставил меня в этом сомневаться. Я посмотрел вверх. Через распахнутые окна будки мне было хорошо видно бледное, напряженное лицо судьи Годвина. Он был чем-то обеспокоен, совсем не смотрел на представление, и на слова комментатора, что-то говорившего ему на ухо, заградив рукой микрофон, не обращал никакого внимания. И с чего ему волноваться? Ведь свидетели у него были. Да и вообще, с чего ему нападать на Чарли, в этом нет никакой выгоды. Рев трибун отвлек меня от рассматривания судьи, и я взглянул на арену. К сожалению, занятый своими мыслями, я пропустил скачку первого финалиста. Моррис только-только закончил выступление, даже коня еще не успели увести. Его лицо осветила улыбка победителя, он махал зрителям поднятой с земли шляпой. Я поискал глазами немца, но в такой толпе, сверкающей вспышками фотокамер, нельзя было разглядеть лиц. И тут меня осенило. Вы наверняка знаете, такое случается, когда на время отвлекаешься от загадки, которую не можешь решить. Мне вдруг все стало понятно — и девушка, подбежавшая к нам вчера, и Чарли, решивший пойти один, и его приподнятое настроение сегодня утром, и каменное лицо Годвина. Никто Чарли не угрожал. Нападение было подстроено, поэтому рана на плече оказалось такой пустяковой. Судья Годвин сказал, что Чарли был с ним недостаточно любезен. А попросту он ему мало заплатил. И Чарли решил повлиять на судью по-другому. Я был готов поспорить, что оружие пока не найдено. Но если Джонни не займет первое место, то окровавленный нож будет лежать аккурат рядом с домом судьи. Чарли просто решил пойти на шантаж, вот почему у судьи сейчас такое лицо. Стоит ему отдать первое место Моррису или Кленси, и тут же найдутся свидетели, которые скажут, как видели, что на Чарли напал мужчина, выходящий из дома Мозеса Годвина. Ну, или что-то подобное. В любом случае, появятся слухи о причастности судьи к этому делу. И теперь, если Годвин не хочет, чтобы все узнали о том, что он берет взятки, Джонни должен получить первое место.

Финальный регламент отличался от вчерашнего. Сегодня всадники должны усидеть на мустанге без седла целых двадцать секунд, держась только за чомбур. Это было сложнее и опаснее — не имея седла, всадник мог соскользнуть под копыта брыкающегося коня в мгновение ока, и никакая веревка, закушенная мощными зубами, не спасла бы. Именно поэтому в мое время до финала доходили лучшие из лучших, Мастера. Впрочем, это дело прошлое. Следующим на арене появился Джон Хадсон. Он буквально пулей вылетел из небольшого загончика по правую руку от меня. Я взглянул на судью. Тот сидел бледный, не сводя пристального взгляда с наездника. М-да, в незавидном он сейчас положении. В финале очки не присуждались, победитель выявлялся путем сравнения — кто лучше выступит. Конечно, в этом есть доля субъективности. Но обычно, мнения судей и зрителей совпадали. И хоть сейчас зрители уже не те, им нужно зрелище, они не способны оценить мастерство, тем не менее, выступление Джонни было оценено высоко. Протеже Чарли выступил великолепно, многие ему аплодировали стоя. Он был весь в пыли и поте, тяжело дышал, чуть наклонившись и опершись руками в колени, но уже в следующий момент выпрямился и уверенно зашагал к выходу, не обращая внимания на крики с трибун. Мне было видно, что Джонни вымотался. И скорее психологически, нежели физически. Оно и понятно — парень старался изо всех сил, видимо, Чарли успел сказать, что первое место будет принадлежать ему, и поэтому было необходимо выступить как можно эффектней. Уже на выходе его окружили фотографы. В комментаторской будке шла оживленная беседа. Хоть судья Годвин и имел большие полномочия, но, тем не менее, он должен был согласовывать результат с мнением других судей. Конечно, я не мог услышать, о чем именно они говорили, но видимо, голоса разделились. Годвину нужно очень постараться, чтобы склонить остальных на свою сторону. Но вот он поднял руку в примиряющем жесте, наклонился к комментатору, шепнув ему что-то, и тут же в динамиках раздался голос:

— ИТАК, ДРУЗЬЯ, ОСТАЛСЯ ТРЕТИЙ ФИНАЛИСТ! КТО ЖЕ ВЫЙДЕТ ПОБЕДИТЕЛЕМ В ЭТОЙ СХВАТКЕ? КОМУ МЫ ВРУЧИМ САФФОРДСКИЙ ЗОЛОТОЙ КУБОК 1998 ГОДА? СКОРО МЫ ЭТО УЗНАЕМ! ПОПРИВЕТСТВУЕМ ДЖОРДЖА КЛЕНСИ!

Раздались громкие аплодисменты. Просто удивительно, как в такую жару у зрителей хватает сил кричать и свистеть. Хоть у меня и завидное здоровье для моих лет, но даже я уже выдохся. Рубашка на спине была вся мокрая, а носовой платок хоть выжимай — я то и дело подносил его к верхней губе и шее. Кленси достался Силач — крупный конь, в меру агрессивный. Видимо, жара сказалась и на нем. Взбрыкивал он вяло и однообразно, но Кленси старался, как мог, тут нужно отдать ему должное. Правда, на последних секундах чуть не соскользнул в пыль, но сумел вовремя удержаться.

Тут я заметил какое-то движение справа от себя. Обернувшись, я обомлел. В небольшом загоне, где своей очереди обычно ждали выступающие, сидел верхом на коне тот самый малец, которого я оставил вчера на заднем дворе Тома в стоге сена.

— Какого черта ты здесь делаешь?!

Он был необычайно бледен, на лбу выступила испарина, и вряд ли от жары, руки судорожно вцепились в чомбур, а колени вжимались в бока коня. Он посмотрел на меня отрешенным, немного безумным взглядом.

— Я… я… — он с трудом сглотнул, затем стиснул зубы, еще сильнее цепляясь за плетеную веревку. — Черт.

Его мелко трясло, дыхание было поверхностным, я видел, как часто вздымалась его худая грудь в расстегнутом вороте рубашки. Что же он удумал?! На объездчика мальчишка совершенно не похож, уж у меня-то глаз наметанный. Я посмотрел вниз — да он и сидит неправильно! Колени слишком высоко, ступни судорожно согнуты, обнимая круп лошади. И тут меня прошиб холодный пот. Этот малолетний придурок сидел верхом на Угрюмом, принадлежащим Тому О’Ниллу, у которого я вчера оставил мальчишку.

— Ты идиот! — проорал я сквозь крики толпы. — Слезь немедленно! Ты же расшибешься!

Он упрямо мотнул головой. Я видел, как дрожал его подбородок.

— Нет, — сталь в его голосе поразила меня. — Я докажу ему.

Идиот! Этот конь убьет его, стоит только опуститься заграждающей выход веревке! Мальчишка худ и, наверняка, легок, как перышко. Ему и секунды не усидеть. Я начал озираться — не может быть, что никто не заметил этого придурка. В судейской будке что-то увлеченно обсуждали, видимо, решали, кому отдать первое место. Никто из судей не смотрел на выступление Кленси, кроме комментатора, то и дело выкрикивающего возгласы одобрения. Докричаться не было никакой возможности, динамики были слишком громкими, меня бы не услышали, а добежать до судей я не успевал — все места были забиты, ведь сегодня финал. Пока я доберусь к выходу, этот малец уже успеет расшибить себе голову. У меня вспотели ладони, я не знал, как лучше поступить.

— Слезай с него сейчас же!

— Нет, — он с надеждой посмотрел на меня. — Скажите, что я должен делать. Продержаться двадцать секунд и все?

Я готов был рассмеяться. Мальчишка наверняка впервые в жизни сидит верхом и просит меня сейчас рассказать, что ему делать! Нет, вы представляете! Наездники годами учатся держаться в седле на брыкающихся мустангах, а он хочет сейчас, за считанные секунды понять, как удержаться на коне без седла! Я резко вздохнул и глянул на табло — тринадцать секунд. Это безумие!

— Ты должен держаться за чомбур только одной рукой, не сменяя ее. Другая должна быть высоко поднята, если ты коснешься ей лошади или чомбура, ты проиграешь. Опусти колени ниже! Ударяй лошадь ногами на выдохе, так тебе удастся сбить ей дыхание, — он резко кивал на каждое мое слово, сильнее сжимая колени. Угрюмый стоял, не двигаясь. Как скала. Но это спокойствие было обманчивым. — Позволь лошади вести, не управляй ей.

На большом табло высветилось двадцать, и раздался голос комментатора — время закончилось, и Кленси спрыгнул с Силача, тут же отбежав к ограждению. Конь продолжал подпрыгивать, в надежде избавиться от веревки, но уже в следующий момент его взяли под уздцы трое сильных парней.

— ДАМЫ И ГОСПОДА! ЭТО БЫЛО СНОГСШИБАТЕЛЬНОЕ ВЫСТУПЛЕНИЕ ДЖОРДЖА КЛЕНСИ! БРАВО, КОВБОЙ! НУ А ТЕПЕРЬ НАШИ СУДЬИ РЕШАТ, КТО БЫЛ ЛУЧШИМ НА ЭТОМ ЧЕМПИОНАТЕ РОДЕО И КОМУ ОТДАТЬ ЗОЛОТОЙ КУБОК!

— Что такое чомбур? — мальчишка побледнел еще больше.

— Веревка, которую ты держишь в руках, идиот! — у меня колотилось сердце от страха за него. — И сними эти чертовы очки!

Последние слова я прокричал уже ему вслед. Я не заметил, кто убрал преграждающий канат, ведь рядом никого не было.

— КАКОГО ЧЕРТА? КТО ВЫПУСТИЛ…

На стадионе наступила тишина, как будто выключили все звуки разом. Все внимание было устремлено на маленькую фигурку мальчишки и дикий скач мустанга. Публика замерла — каждому стало понятно, что что-то пошло не так. Угрюмый отличался от всех других мустангов как солнце от луны. Если другие жеребцы стремились избавиться от веревок и скинуть наездника, то Угрюмый стремился затоптать насмерть. Его высокие мощные прыжки с силой выбивали пыль из земли, деревянная ограда до окружности арены каждый раз вздрагивала, стоило ему на миг коснуться копытамиземли, как уже в следующую секунду он вновь взметался ввысь, складываясь почти вдвое, пытаясь скинуть насмерть перепуганного мальчишку. Ярость и ненависть необузданного животного чувствовал каждый. На Угрюмого было страшно смотреть, мышцы перекатывались под черной лоснящейся кожей, морда была в пене, веревка, с яростью закушенная крепкими зубами, начала крошиться под таким натиском, глаза горели дьявольским огнем. Мальчишка мертвой хваткой вцепился в веревку, очки с него слетели давным-давно, его лицо казалось маской — настолько он был напряжен и испуган. Коленями он почти не работал, они плотно прижимались к разгоряченным бокам животного, что только еще больше вызывало агрессию. При такой напряженной позе любое резкое неожиданное движение Угрюмого могло скинуть мальчишку прямо под копыта. У меня перед глазами промелькнуло воспоминание о сыне, когда я его нашел на железнодорожных путях. Сердце замерло в ужасном предчувствии. И тут Угрюмый резко вскинул круп, вставая на передние копыта и выбрасывая задние вверх, в небо, поднимая себя практически перпендикулярно земле. На краткий миг наездник и конь застыли, словно кто-то нажал на паузу. Зрители все как один перестали дышать. Казалось, само солнце застыло в зените, а пыль, поднятая мощными скачками медленно оседала, искрясь в жарком воздухе. Все происходило как в замедленной съемке, конь замер, балансируя на передних копытах, мальчишка медленно, миллиметр за миллиметром, съезжал к взмыленной шее животного, вытянутая вверх рука напряженно дрожала, и тут раздался крик:

— Поттер!!!

В следующий миг будто кто-то нажал на кнопку, запускающую безумный механизм. Угрюмый опустился на задние копыта, переднюю часть резко завернул вправо, без передышки, без секундного промедления, и вновь взвился высоко в воздух. И снова — вправо. И опять. И опять. Он крутился вокруг себя, как тасманский дьявол, создавая облако пыли, за которым ничего не видно, кроме неясной хрупкой тени, дергающейся, как марионетка на веревках кукловода. Угрюмый словно обезумел, казалось, он никогда не выдохнется. Нузавей, как называли него индейцы, хотел сбросить всадника и растоптать его копытами до смерти. Но мальчишка каким-то непостижимым образом держался. Видимо понимал, что стоит ему коснуться земли, как его жизнь пойдет на секунды. Я посмотрел на табло и не поверил своим глазам. Цифры показывали тридцать восемь секунд. Тридцать восемь. Все были ошарашены выходкой парня, и никто даже не вспомнил о времени. Никто не пытался выйти на арену и остановить животное. Все словно были зачарованы дьявольским конем. И вдруг сквозь пыль и безумную пляску мустанга я увидел свободно болтающийся конец чомбура, а в следующий миг худое мальчишеское тело взлетело высоко в воздух, подброшенное мощным прыжком Угрюмого, и упало в пыль, под копыта. В этот момент случилось сразу несколько вещей: конь как подкошенный рухнул на землю рядом с парнем, послышались крики, кто-то заметался в судейской будке (мне был слышен топот ног по деревянному полу), какой-то храбрец рискнул выбежать на арену. Я узнал мистера Снейпа.

* * *

Возвращаясь домой, я все думал о тех словах, что сказал парень тогда в баре и перед самым выходом на арену. Я понял, что оказался свидетелем необычных событий, имевших очень важное значение в жизни этих двоих. Мне многое до сих пор непонятно. Мальчишка, спутавший планы больших людей. Рисковавший своей жизнью, впервые севший на мустанга. Ради чего? Чтобы доказать этому угрюмому типу, что он чего-то стоит? Я не знаю, зачем он это сделал. Но одно я могу сказать точно. Он участвовал в финальном состязании вовсе не ради денег или славы. Рисковал он своей жизнью не просто так. Он хотел показать свое мужество, свою серьезность намерений, которые он решил подтвердить не словами, а делом. Его поступок, в высшей мере необдуманный, напомнил мне былые времена, времена первого Чемпионата, когда на арену выходили крепкие не столько телом, сколько духом.

Конечно, судья Годвин не даст ему первое место, и чемпионом никто его не назовет, да и не это ему было нужно. Он хотел доказать, он доказал. И в этом он победитель. Ибо если кто в битве тысячу раз победил тысячу противников, а другой — лишь однажды самого себя, — именно он и есть величайший из победителей.

fin