Каникулы с убийцей

Небо на востоке посветлело, и над рекой пронёсся свежий ветерок. Настал тот час между ночью и рассветом, когда улицы мегаполиса свободны от прохожих. Набережная была пуста, если не считать внезапно возникшего из тумана мужчины. Он двигался неторопливо и бесшумно, а длинный серый плащ позволял сойти за одну из предутренних теней.

Макнейр остановился и лениво опёрся о парапет. Достал сигарету и, притворяясь, что заслоняет от сквозняка огонёк зажигалки, в сотый раз оглядел окрестности. Прислушался, ловя отзвук возможной аппарации. Вроде, всё чисто. Он жадно, со вкусом затянулся. Неужто и на этот раз пронесло? Накануне он наведался в Лютный переулок и угодил в облаву. После заварушки в Министерстве авроры затрепыхались. А всё из-за Лорда – не утерпел, сунулся сам. В результате и пророчество упустили, и засветились всей группой. Хотя Макнейру грех было жаловаться: остальные отправились в Азкабан, а он гулял на свободе. Пока гулял. Он в две затяжки добил сигарету и, обернувшись ещё раз, перемахнул через парапет. Было не впервой заметать следы через маггловский Лондон. По берегу до моста; спящие там бродяги нелюбопытны, можно будет аппарировать. Макнейр съехал с насыпи на влажное галечное крошево. Вдруг почудилось движение на пустом мосту. Он резко развернулся; из рукава в ладонь скользнул метательный нож. На мосту стоял парень. Один. Он неотрывно смотрел на серую воду. Макнейр моргнул. Торчок, что ли? Парень отмер и принялся медленно карабкаться на перила. А, понятно. Нож, словно жало, вновь втянулся в рукав. Решил свести счёты с жизнью – да пожалуйста. Макнейр даже ощутил к парню смутную симпатию. Он никогда не считал самоубийство проявлением слабости. Всё-таки для этого нужна недюжинная смелость. Другое дело, если по глупости, из-за ерунды. Вот этот, похоже, зелёный совсем. Чего такой сопляк в жизни-то видел? Вон, и место выбрал неудачно: мост совсем невысокий, утонуть сложно, калекой остаться — запросто. Он невольно прищурился на застывшую у края фигурку. Манера двигаться и взъерошенные волосы показались знакомыми. Миг узнавания…

Макнейр никогда не забывал виденные лица. Особенно лица тех, кого однажды держал за горло. Совсем недавно, в Министерстве. Поражённый, он проследил взглядом, как Гарри Поттер сиганул с моста башкой вниз.

Желанная добыча Лорда в прямом смысле уплывала из рук.

На этом мысли кончились, остались реакции натренированного тела. Сброшенный на бегу плащ, огромный прыжок, холодная вода. Мощные гребки к середине, туда, где скрылась под водой тёмная макушка. Голову не трогать; ухватить поперёк груди, прижать к бедру и двигать к берегу.

Макнейр выволок безвольное тело на сушу и уложил на спину. Нырять пришлось дважды, мальчишка успел наглотаться воды. А если ударился об воду, шею сломал или нутро отбил? Но на осторожность времени не было. Макнейр примерился и вполсилы двинул ему кулаком под рёбра. Помогло, изо рта и носа Поттера хлынула вода. Он забился, закашлялся, но в себя не пришёл. Макнейр перевернул его набок, а сам выудил из плаща пару ножей, купленные в Лютном зелья и переложил в карманы брюк. Потом подхватил Поттера на руки и двинулся к мосту.

Спящие на грудах тряпья бомжи заученно повернулись к ним спиной. Инстинкт самосохранения подсказывал, что в дела здоровенного мужика с бесшумной пружинящей походкой лезть не стоит. Хлопок, и тот исчез со своей ношей, будто растворился в воздухе. Бездомные продолжали спать под развёрнутыми газетами.

* * *

Макнейр всегда сомневался в точности своих аппараций, поэтому, направляясь домой, перемещался на опушку леса. Вот и теперь он оказался среди замшелых дубов. За спиной была чаща – остатки древнего Каледонского леса; впереди расстилалась Килхух-глен(1), окружённая хребтами Шотландского высокогорья. В долине ютилась деревня с тем же названием, около сотни домов. Макнейр, однако, двинулся не к ним, а вверх по склону. Там, в стороне ото всех, находился его фамильный особняк, построенный когда-то дедом. Вообще-то на особняк этот приземистый двухэтажный дом не тянул. Однако деревенские называли его именно так и обходили стороной, что, понятно, Макнейру было только на руку. Вот и сейчас он спокойно поднялся по каменистому склону и вошёл, никем не замеченный, в ворота. Обычно он и дом-то не запирал, знал – никто сюда не сунется. Так уж повелось. Однако в этот раз захлопнул дверь и, удерживая мальчишку, задвинул локтем засов. Теперь дом был замкнут в кольце каменной восьмифутовой стены. Зверь вернулся в берлогу, да ещё и с добычей. Макнейр хмыкнул и покосился на мальчишку. Тот, казалось, еле дышал. И что теперь с этой полудохлой живностью делать? После недолгого раздумья он поднялся в свою спальню и уложил Поттера на кровать.

Как и любой палач, Макнейр разбирался в ранах, умел не только их наносить, но и залечивать при необходимости. Он склонился над Поттером. Чуткие ноздри ожёг запах бензина и ещё чего-то гнусного, присущего грязной реке. Он поморщился: городская вонь. Одежда мальчишки отправилась на пол. Так даже лучше. Макнейр ощупал его голову, оттянул нижнюю губу, помял грудную клетку. Поттер тихо вякнул, но не очнулся. Ладно, крови во рту и ушах нет — значит, выживет. Оглушило его, сотрясение и ушиб, скорее всего. Спина, вроде, тоже цела. Хотя тут заранее не скажешь. Подумав, Макнейр принёс пузырёк Общеукрепляющего – не повредит. Сначала Поттер от лекарства отворачивался, но с зажатым носом проглотил как миленький.

Бледное спросонья солнце робко просочилось в комнату. Макнейр ещё раз осмотрел «добычу». Мелкий-то какой, а ещё старшекурсник. Сам он к шестому году в Хогвартсе до шести футов и дорос, помнится. «Дылда Макнейр», так его прозвали. Он не возражал. А чего, дылда и есть. Не хлюпик же. Он опять перевёл взгляд на Поттера. Не как этот. Тощий, рёбра пересчитать можно, живот к спине прилип. Не кормят его, что ли? Взгляд скользнул ниже. Локти, коленки острые. Кожа как будто смуглая, но кажется изжёлта-бледной, волос на теле почти нет. В целом Поттер производил впечатление заморенного, хилого, нездорового. Макнейр стянул с его носа чудом уцелевшие перекошенные очки. И это вот угрожает Лорду? Забавно. Хотя, и сам-то Лорд на человека теперь не больно похож. Если слухи о пророчестве не врут, Поттер способен крупно насолить. Недаром же Лорд так им одержим. Да и в министерстве, насколько Макнейр понял, он пролез в голову мальчишки, но тот его вышвырнул. Или он сам ушёл? Может, Поттер ему просто больше не нужен? Макнейр задумчиво поскрёб в затылке. Поттера следовало бы отнести в штаб, пусть сами разбираются, но после провала в министерстве Лорд сгинул. Иногда Метку жгло, но не так, как если бы он хотел призвать Круг. Он никогда не рассказывал о своих планах. Скорее всего, рыщет со змеёй и крысой в поисках безопасного места. Искать повелителя Макнейр не собирался, к чёрту, и так чуть аврорам не попался. Понадобится – вызовет. А гостя надо обустроить, на всякий случай.

Он принёс коробку с инструментами и накрепко заколотил рамы, не откроешь. Форточки оставил, в них разве только голова пролезет. Вытащил из-под кровати сумку с оружием, убрал в соседнюю комнату. Оглядев спальню, Макнейр нашёл, что для содержания Поттера она сгодится. Забаррикадировать дверь кроватью или шкафом тот не сможет, пупок развяжется от добротной дубовой мебели. Тумбочка? Слишком лёгкая, не помешает. Ещё он может разбить стекло. Макнейр прикинул расстояние до земли. Даже если не переломает ноги, через стену перелезет вряд ли. Не успеет. Он не сомневался, что услышит шум из любого уголка дома и сада. В крайнем случае можно Сигнальное заклятие наложить. Макнейр ненавидел колдовать и делал это редко, но на слабые чары его способностей хватало. Он прислушался к дыханию Поттера – тот по-прежнему был без сознания. Макнейр запер его, а сам принял душ, переоделся и вышел из дома. Он как раз успевал на утренний рынок.

* * *

Никто из деревенской молодёжи не объяснил бы, почему особняк Макнейров стоит на отшибе. Только самые дряхлые старики могли кое-что рассказать про первого его хозяина, Иннеса Макнейра и о том, кем, по слухам, он служил в городе. Его сын Дуглас уехал из Килхух-глен совсем юношей и больше не возвращался. А вот внук приезжал часто, Иннес явно им гордился. Возможно поэтому те самые «помнящие» старики при встрече с Уолденом переходили на другую сторону улицы. А остальные просто считали его затворником и чудиком – разве будет серьёзный человек на исходе двадцатого века носить килт? Над Макнейром подшучивали, но считали своим и всерьёз не задевали. И то, кому же захочется злить двухметрового громилу с повадками ленивого зверя. Никто не знал, чем и как он живёт – работает где-то в городе, и ладно. А ещё его считали заядлым холостяком и молчуном. Да так оно, в общем, и было.

Макнейр же считал Килхух-глен своим домом. Ребёнком он сбегал сюда на лето из шумного бестолкового Глазго. Именно здесь он когда-то почувствовал себя на месте и обрёл наставника. После смерти деда много чего случилось, но дом он не забрасывал и тщательно следил, чтобы никто в магомире не узнал о нём. Теперь это пришлось весьма кстати: кто будет искать Пожирателя в маггловской деревеньке в горах Шотландии? От Лорда вестей не было, от соратников тоже; Макнейр жил дома уже второй месяц и был вполне доволен.

На рынке никто не удивился огромному количеству еды, которое закупил Макнейр – на аппетит он никогда не жаловался.

— На этот раз будете гостить всё лето? – спросила приветливая молочница, отливая ему сливок.

Макнейр невольно глянул в сторону особняка и усмехнулся.

— Скорее всего. Если на работу не вызовут.

Возвращался, нагруженный пакетами, и на подходе к дому вдруг сообразил, что впервые привёл домой постороннего.

* * *

Поттер очнулся поздно вечером. Обострённый слух не подвёл, Макнейр сразу распознал идущий из верхней спальни шорох и бесшумно поднялся по лестнице. Спальню освещал неяркий ночник. Мальчишка сидел на кровати и оглядывался, вид у него был обалделый. Макнейр выступил из-за косяка, но тот не заметил.

— Очухался? – Макнейр шагнул в комнату.

Поттер резко обернулся. Мутные глаза сначала прищурились, потом широко распахнулись от изумления и страха. Похоже, у мальчишки тоже была хорошая память на лица. Не отводя взгляда, он судорожно зашарил вокруг, захлопал по матрасу и одеялу в поисках палочки.

— Нет её, не ищи, — Макнейр подошёл ближе. Поттер вскочил с кровати; попытался было подхватить одеяло, но уронил и застыл так – голый, взъерошенный, нелепый. Он по-прежнему молчал, и это почему-то нервировало.

— Залезай обратно, — Макнейр протянул руку, чтобы подтолкнуть его к кровати. Поттер отпрыгнул, пошатнулся и еле удержался на ногах. Взгляд помутнел ещё больше, стал расфокусированным. Макнейр без дальнейших разговоров скользнул вперёд и легко поймал его запястья. Поттер рванулся, попытался вывернуться из железной хватки.

— Тихо, тихо, — проворчал тот. Поттер извивался ужом, пытался пнуть в лодыжку. – Тихо, ну! – раздражённо рыкнул Макнейр, — я же ничего не делаю!

Не сдержавшись, он тряхнул его как следует. Мальчишка закатил глаза и обмяк. Прекрасно. Опять вырубился. Макнейр уложил его, накрыл одеялом и тогда только заметил, что Поттер в сознании. Ах так. Хитрим, значит. Он поднялся, тихо обошёл вокруг кровати и застыл в тени у шкафа. Минут через пять мальчишка не выдержал и приоткрыл один глаз, пытаясь осмотреть комнату.

— Я здесь, — не без удовольствия сообщил Макнейр.

Поттер зажмурился, но было поздно.

— У тебя сотрясение, так что лежи смирно. И лучше не зли меня.

Макнейр опять подступил ближе.

— Сядь.

Тот сел.

— Пей.

Обычное Снотворное зелье, принесённое в этот раз из Лютного. Сам Макнейр его бы в жизни не купил, но дали в нагрузку вместо сдачи. Вот и сгодилось. Под его неподвижным взглядом Поттер безропотно откупорил пузырёк, опрокинул в рот, сглотнул. Макнейр ухмыльнулся и ухватил его за нос, зажав ноздри. Мальчишка попытался вырваться, но когда тебя ловят за нос, сопротивляться сложно. Он перестал дёргаться; кадык плавно шевельнулся на тонкой шее, доказывая, что спрятанное под язык зелье проглочено.

— Так-то лучше, — Макнейр выпустил его и чуть приглушил свет ночника, наблюдая, как Поттер сползает на подушку и закрывает глаза. Через минуту его дыхание стало глубоким и мерным.

Запирая дверь, Макнейр думал, что пленник ему попался строптивый и изобретательный. Что же делать? Закупить Снотворного и непрерывно пичкать каждый день? Перестанет соображать уже к концу недели, возись тогда с ним, сажай на горшок. Нет, надо просто припугнуть как следует. Но этим можно заняться завтра. А пока пусть его спит.

Удивляло, что сопляк, только недавно бросившийся в реку с явным намерением утопиться, вдруг обнаружил способность к сопротивлению. Может, все эти разговоры о пророчестве не так уж и врут? Ладно, посмотрим. Возможно, он просто хороший маг, но без палочки против Макнейра беспомощен, как котёнок. Беспокоиться не о чем.

Однако укладываясь спать в соседней комнате, Макнейр оставил свою личную охранную систему включённой. Иными словами, приказал себе спать некрепко, вполуха. На всякий случай.

(1) — выдуманное место; Килхух — герой валлийского эпоса, "глен" значит "долина"

Проснулся Макнейр на рассвете и не сразу понял, что его разбудило. Из-за стены раздавалось странное шуршание. Он вскочил с кровати и потом только вспомнил о Поттере. Рановато мальчишка очухался. Может, на него зелья слабее действуют? Макнейр набросил килт, неслышно подкрался к комнате и распахнул дверь. Замотанный в одеяло Поттер метнулся навстречу.

— Мне нужно в туалет, — скороговоркой пробормотал он.

Голос был под стать внешности, ломкий и хрипловатый. Макнейр посторонился и указал на дверь ванной.

— Туда. Погоди, — он достал из шкафа полотенце. – Помойся заодно.

— Может, я не хочу?

— Как угодно. Воняй канавой дальше.

Поттер вспыхнул, подхватил брошенное ему полотенце и засеменил к ванной.

— В шкафу есть зубная щётка, — мрачно прибавил Макнейр. В памяти всплыла обидная кличка из школьных лет – «тугодум». Комнату подготовил, а про то, что Поттеру как-то надо ходить в туалет, забыл. Повесить ему шнур с колокольчиком и выпускать по требованию? Или горшок поставить? Ещё чего не хватало. Ладно, пусть гуляет по дому. Придётся наложить Сигнальные чары на окна. Морщась, словно от зубной боли, он опять сунулся в шкаф. Когда замотанный – на этот раз в полотенце – мальчишка вернулся, Макнейр швырнул ему пару выбранных тряпок:

— Одевайся.

Это были невесть как затесавшиеся в его гардероб шорты и самая нелюбимая рубашка. И то, и другое было Поттеру велико настолько, что Макнейр при виде получившегося пугала расхохотался. Тот злобно зыркнул из-под мокрой чёлки и принялся подворачивать рукава. Макнейр, всё ещё фыркая, вышел.

Нечасто ему удавалось так посмеяться.

* * *

Приготовив завтрак, Макнейр задумался, что лучше: тащить еду наверх или Поттера вниз. Остановился на втором варианте. Не с подносом же ходить.

То ли остатки боевого запала схлынули, то ли снотворное всё ещё действовало, но Поттер был квёлым. Даже не спросил, куда зовут, просто пошёл с ним, шурша непомерно большими шортами. На кухне молча плюхнулся на стул и просидел так полчаса, не притронувшись к разогретой мясной запеканке. Макнейр проглотил три куска и занялся кофе.

Сварил на двоих такой, как любил сам: крепкий до густоты, пополам с жирными деревенскими сливками и хорошей порцией виски, что в горах нелишне. Сахар в этом кофе тонул с трудом. Поттер подозрительно глянул на угощение, наклонился, понюхал. Макнейр сначала не понял манёвров, а потом усмехнулся:

— Эй, — мальчишка поднял глаза, — захоти я влить в тебя зелье, сладил бы и так.

Тот по-прежнему смотрел недоверчиво. Макнейр закатил глаза и, неожиданно для самого себя, поменял их кружки:

— Вот. Пей давай.

Хоть так, чтобы Лорду не достался высохший труп, думал Макнейр, прихлёбывая кофе. Поттер и впрямь немного ожил: глаза, до этого тусклые, заблестели, на щеках проступил румянец. Он быстро опустошил кружку и, к изумлению Макнейра, поставил её на мойку. Кто-то явно вбил в него любовь к чистоте. Хм, а ведь его наверняка ищут. А если кто из деревенских увидит объявление о пропаже? Надо быть осторожнее. Макнейр вспомнил о намерении попугать Поттера.

Тот как раз выходил из кухни. Брошенный нож тихо стукнул в косяк, пришпилив широкий рукав рубашки. Мальчишка замер.

— Знаешь, кто я?

— В министерстве ты не представился, — ровно ответил Поттер, не поворачивая головы.

— Уолден Макнейр. Я быстро бегаю, а мой нож ещё быстрее. Так что не дури, понял?

Поттер не ответил. Извернувшись, он с усилием выдернул нож и аккуратно положил его на мойку, в пару к кружке. И вышел.

Макнейр проводил тощую спину задумчивым взглядом. И маги, и магглы реагировали на него предсказуемо – боялись. Но с этим всё было иначе. Наверху хлопнула дверь. Макнейр прикрыл глаза и позвал своего внутреннего зверя. Анимагия давала особую, на уровне инстинктов чувствительность; он мог ощущать людей, воспринимать звериным нутром. Представив Поттера, он невольно поморщился. Вода, нечистая, вроде той, из которой он его вытащил. Муть, горькая накипь и тина. Холодное безразличие – будто въевшийся запах грязной реки. А ещё он не мог сказать, отчего и как скоро сломался бы Поттер, угодив к нему в руки, хотя обычно видел это с первого взгляда. Интересно. Макнейр открыл глаза. Вот объявится Лорд, может, доведётся выяснить.

Утреннее солнце играло на расписанной незабудками кружке и лежащем рядышком метательном ноже.

* * *

Всё утро Макнейр прислушивался. Судя по звукам, Поттер расхаживал по комнате взад-вперёд, останавливаясь иногда у окна. Пару раз скрипнула кровать, но дверь молчала. Видимо, решил всё же быть послушным. Или замышлял что-то? Макнейр взялся готовить обед и почти сразу услышал лёгкие шаги. Он поднял взгляд. Мальчишка стоял в дверях, словно не осмеливался войти. Подумав, что лучше держать его в поле зрения, Макнейр выпихнул из-под стола табурет и буркнул:

— В ногах правды нет.

Поттер сел, рассеянно огляделся и стал наблюдать, как он готовит.

Кулинарные пристрастия Макнейра были очень просты: кусок мяса, да побольше. Вот и сейчас он размеренно молотил тупой стороной тяжёлого ножа по шматку говядины. Получившиеся отбивные не отличался идеальной формой, но придираться было некому. Макнейр смазал их смесью масла и растёртых пряных травок и шмякнул на разогретый противень. Вскоре по кухне поплыл аромат горячего мясного сока.

Поттера вкусные запахи не тревожили. Он каким-то образом умостился на табурете с ногами и, казалось, задремал. Глядя на него, Макнейр представил птицу на жёрдочке, взъерошенного скворца. В детстве родители подарили ему такого. Предполагалось, что маленький Уолли обрадуется пернатому другу, но того замученный комок перьев не впечатлил. Скворец сидел, нахохлившись и повесив клюв, ничего не ел и нагонял тоску. Совсем как Поттер.

Дед всегда говорил: «Если человек не ест, он либо болен, либо замышляет недоброе». Возможно, поэтому Макнейра так раздражало отсутствие аппетита у других. Когда мясо дошло, он разложил отбивные по тарелкам, растолкал Поттера и коротко приказал:

— Ешь.

Тот подчинился. Сначала ел неохотно, потом – всё жаднее. В результате убрал всё до крошки и умудрился обогнать Макнейра. А тот удивлялся про себя, куда это такой некрупный ещё мальчишка сложил столько мяса. Впрочем, не жалко.

Поттер поднял чуть осоловелый от еды взгляд и спросил:

— Мы в Шотландии?

— Угу. Как догадался?

— Вид из окна как в Хогвартсе. И эта юбка…

— Это килт! – рявкнул Макнейр. Как и всякий шотландец, он не терпел подобных слов в отношении национальной одежды.

Поттер пожал плечами; поднявшись, привычно убрал тарелку и вышел. Это равнодушие начинало раздражать. Макнейр подумал, не догнать ли его, но плюнул: пачкаться ещё по пустякам. В конце концов, у него отпуск. Закончив обед, он заглянул наверх. Поттер сидел на кровати, сгорбившись, и смотрел в одну точку. При виде этого полудохлого скворца, Макнейр засомневался, так ли нужны Сигнальные чары, но всё-таки решил подстраховаться.

* * *

Колдовать Макнейр ненавидел. В своё время он пришёл в Хогвартс не за волшебством, как прочие. Его магия словно чувствовала это и, не прощая пренебрежения, мстила. Может, палочка была неподходящей (он взял у Олливандера первую попавшуюся, чем поверг старого мастера в шок); может, просто был слабым магом. Колдуя, Макнейр всякий раз будто укрощал дикого мустанга.

От их с магией взаимной ненависти часто страдали окружающие. Во время его обучения у преподавателей появилась традиция в конце каждого года собирать совет, дабы исключить Макнейра. Больше всех усердствовала гриффиндорская деканша – в её предмете он был особенно плох. Макнейр и впрямь не мог взять в толк, на кой чёрт брать яблоко и делать из него цыплёнка, если в мире и так полно обычных цыплят, непревращённых. На уроках трансфигурации мустанг его магии лягал всех, кто подвернётся, в том числе и профессоршу. На советах она умоляла директора избавить её от Макнейра. Остальные учителя тоже просительно роптали. Дамблдор благостно улыбался и говорил, что исключить можно только за шалости, а все иные причины – это минус преподавателям, что они не могут позволить себе такой удар по репутации, что «мальчик» не так уж и плох…

Припомнив для вдохновения лицо профессорши в те моменты, он взялся за первое окно. Магия бросалась во все стороны, обжигала пальцы и норовила попасть в глаза, однако Макнейр, пыхтя и покрываясь потом, упорно плёл простейшую сигнальную сеть. Чёртов Поттер, проблем с ним. Макнейр почти сочувствовал Лорду.

Ближе к вечеру дело было сделано: окна защищала сигнальная магиия. Макнейр с отвращением отбросил палочку и вдруг осознал, что наверху уже давно царит тишина. Он быстро поднялся, заглянул в спальню...

Она была пуста.

Макнейр, не веря своим глазам, шлёпнул по ночнику. Комнату залил тёплый жёлтый свет. Оказалось, «чёртов Поттер» мирно спал, он просто не заметил его среди подушек. И не удивительно: тот забился в угол кровати, сжавшись в комок. Так спят, когда холодно. Или если что-то болит. Макнейр приглушил ночник и хотел выйти, но от порога вернулся. В окна комнаты бил ветер с гор. Обвешается ещё мальчишка соплями, возись тогда с ним. Макнейр сдернул со стула плед, не глядя, набросил его на Поттера и неслышно вышел.

Поттер дрых долго. В полдень послышался скрип двери спальни, потом ванной, шум воды. Вскоре сонный мальчишка возник в дверях кухни, почёсывая одну ногу другой. Макнейр указал ему на прикрытую салфеткой тарелку. В этот раз Поттер не стал выделываться: проглотил остывший омлет и не поморщился. «Жить будет», — хмыкнул про себя Макнейр и сосредоточился на плите, которая c утра задымила. Оставалось загадкой, почему дед обеспечил дом электричеством и водопроводом, но пренебрёг газовым отоплением, однако менять ничего не хотелось. Макнейр осмотрел плиту. Похоже, опять забился дымоход.

Поттер закончил завтрак и поднялся, но на выходе притормозил; глянул на косяк, к которому вчера был приколот его рукав и спросил:

— По дому можно ходить?

— Валяй, — проворчал Макнейр. Ворота были заперты, да и звук входной двери он услышит если что. Поттер убрёл.

В дымоходе обнаружилась дохлая мышь.

— Ты как сюда попала? – сурово спросил Макнейр, вытянув подкопчённую виновницу задымления за хвост. Мышь, понятно, промолчала. Пронырливая мелюзга везде пролезет, подумал Макнейр и решил проверить, чем там развлекается Поттер.

Тот бродил по гостиной, разглядывая висящие на стенах картины и гравюры – без особого интереса, но как будто с удивлением. «Ждал, что у меня тут трупы по углам развешаны или что-то вроде», — догадался Макнейр. Он глянул на окна — чары чуть слышно потрескивали. Порядок. Он уже хотел уйти, но тут Поттер остановился у каминной полки и взял большую фотографию в рамке. Это было ценное фото, и Макнейр невольно выступил из-за косяка. Мальчишка поднял глаза.

— Кто это?

— Дед.

— Дед?

— Дедушка. Мой дедушка.

Поттер переводил полный изумления взгляд с него на фото.

— Ну что? – усмехнулся Макнейр. – Думал, я из драконьего яйца вывелся?

— Нет, — ответил тот, глянув на его Метку. – Думал, из змеиного.

Огрызается, стервец. Макнейр даже не обиделся.

— Между прочим, я тебе жизнь спас.

— Да неужели? – Поттер поставил фото обратно. – И зачем? Чтобы я жил долго и счастливо? Или чтобы отдать Волде…

Макнейр еле успел подскочить и зажать ему рот. Ну что за идиот. Мальчишка, притиснутый к каминной полке, замер, но глаза яростно блестели из-под чёлки.

— Не надо произносить это имя, — миролюбиво сказал Макнейр, убирая руку.

— Боишься? – презрительно спросил Поттер.

— Не боюсь. – Это было правдой. – Просто не надо.

Похоже, спокойный тон только распалял мальчишку.

— Значит, волнуешься за своего хозяина?

— У меня нет хозяев.

Ещё один выразительный взгляд на Метку. Далась она ему.

— Мне вот интересно, что сказал бы твой дед, узнав, кому ты служишь.

Макнейр нахмурился.

— Не твоего ума дело. И ничего бы он не сказал.

— Значит, сам был палачом и грязным уби…

На этот раз Макнейр, не осторожничая, поймал его за горло. Вполсилы, но такому дохляку хватило.

— А вот за это я выбью тебе все зубы и заставлю проглотить по одному, — пригрозил он, стиснув пальцы чуть сильнее. Поттер побледнел, но ни пытался ни вырываться, ни умолять. Макнейр выпустил его.

— Брысь наверх.

Спиной он ощутил ненавидящий взгляд, но говорить Поттер ничего не стал. Значит, не совсем идиот. Дверь спальни шарахнула так, что с потолка упало немножко штукатурки. Макнейр рассеянно отряхнулся и взял в руки фотографию. Ласкающим жестом огладил потемневшую от времени бронзовую рамку, словно стирая чужое прикосновение. Он хорошо помнил, как в восьмилетнем возрасте впервые поехал на лето к деду.

…Уолли не имел ни малейшего понятия, куда везёт его автобус, но был рад вырваться из бестолкового Глазго с его вонючим воздухом и шумом. Почему никому больше не мешал этот запах гари и гвалт, от которого резало уши? Он тяжело и молчаливо ненавидел застроенный одинаковыми домами район для рабочих, где жил; ненавидел пропитанную казённым духом школу, где все над ним смеялись, и других детей, которые никогда не брали «недоумка Макнейра» в игру. Не то чтобы ему хотелось. Отец, такой же шумный и бестолковый, как Глазго, с вечными проектами по налаживанию их жизни и со столь же вечной чернотой под ногтями. Его проекты никогда не срабатывали. Мать, чей ласковый и виноватый почему-то взгляд вызывал жалость пополам с раздражением. Уолли чуял, что отец слабее его, что он боится собственного сына. Мать боялась и его, и отца. Этот страх витал в воздухе, подобно мельчайшей угольной пыли, делая и без того невесёлую жизнь невыносимой. Если бы Уолли в свои восемь лет знал значение слова «несчастье», то без колебаний применил бы его к себе. Трясясь в автобусе, он думал: хуже не будет.

После пересадки в небольшом городке, вечером он очутился в Килхух-глен. Сойдя с автобуса, Уолли застыл столбом. До этого он только на открытках видел такую красоту, такой… простор.

— Неужто это мой внук? — пробасил кто-то. Он резко обернулся и увидел седовласого великана в килте, точно сошедшего со страниц книг о героях.

— А с чего вы взяли? – настороженно спросил Уолли. Он не доверял взрослым. Те имели отвратительную привычку трепать его по макушке и обзывать деткой. Старик беззлобно рассмеялся:

— Да разве я Макнейра не узнаю, — он смерил внука пронзительным взглядом и протянул ему руку – не как маленькому, как равному: — Иннес. Но ты зови меня дедом.

Уолли пожал не по-стариковски крепкую руку, впервые чувствуя смутное удовольствие от того, как прозвучала его фамилия. Дед кивнул и поманил за собой. Он не стал помогать Уолли с багажом, и это тоже было приятно.

— Ты здесь живёшь?

— Нет, — Иннес опять улыбнулся. – Пошли, сам всё увидишь.

В дом Уолли влюбился сразу и навсегда. В тишину, нарушаемую лишь свистом ветра в каминной трубе, в чистый воздух; в полное несуетного достоинства молчание гор, в шелест красноватого вереска на пустошах… Всю ночь он не мог заснуть, а за завтраком спросил:

— Почему мы живём не здесь?

— Так решил твой отец. Мы не очень-то ладим, понимаешь.

Уолли кивнул. Он только этим летом узнал, что у него есть дед.

— А что, — продолжал тот, — в городе нынче совсем плохо?

Уолли не имел привычки жаловаться, но как-то незаметно выложил всё. Дед молча – редкость среди взрослых! – слушал. Когда речь пошла о школе, скучных уроках и одноклассниках, которые называли его не иначе как «дубина Уолли», дед внезапно перебил:

— Чушь. Сами они недоумки.

— Но я и правда плохо понимаю то, что объясняет учитель, — со стыдом признался Уолли.

— Чушь, — повторил Иннес. – Просто у тебя другая наука.

— Другая? Какая же?

Вместо ответа он неуловимым движением вытащил странного вида нож. Почему-то сразу было ясно: эта вещь не для чистки картошки. Уолли удивлённо посмотрел на деда; тот улыбнулся одними глазами, и нож… затанцевал. Лезвие порхало, плыло, струилось меж пальцев, взлетало в воздух и возвращалось обратно, словно притянутое магнитом. Иногда казалось, что сам нож неподвижен, а рука пляшет вокруг него. Уолли следил, не мигая. Ничего более красивого и волшебного ему видеть не доводилось. В конце нож встал вертикально, упираясь острейшим кончиком в подушечку выставленного указательного пальца. Миг равновесия, и палец чуть приподнялся; нож медленно, словно нехотя скользнул по нему тупой гранью и устроился на раскрытой ладони. Усмирённый. Спящий. Живой.

— Ну как?

Уолли смог только кивнуть.

– Попробуй.

— Так же???

— Нет, — смешок, – для начала просто подержи его.

Янтарная рукоять легла в руку приятной тяжестью. Уолли сжал пальцы и, не дыша, поднёс лезвие к лицу. Из полоски светлой стали на него глянули синие глаза – отражение, конечно, но на миг показалось, что он лицом к лицу с незнакомцем. С кем-то, кто знает и умеет больше него. И такая же пронзительная мудрая синева плескалась во взгляде сидящего напротив деда.

— Нравится? – серьёзно спросил он.

— Да.

— Учиться будем?

— Будем…

На фото дед до смешного смахивал на Дамблдора, разве что одет не в бабское платье и борода коротко острижена. Может, поэтому Поттер так взъерепенился. Как он сказал? Палач и убийца. Тут Макнейр припомнил, как вернулся от деда домой. Впервые в жизни ему хотелось говорить с родителями, рассказывать о лете безостановочно. Но когда он в очередной раз упомянул деда, отец устроил жуткий скандал и заявил, что не желает слышать в своём доме имя чёртова свихнутого маньяка. Так и сказал. И прибавил, что больше сын туда не поедет. «Посмотрим, — сказал Уолли. – Посмотрим».

Поехал, конечно. А в лето перед Хогвартсом дед подарил ему настоящий «взрослый» нож. Отмечать они поехали в город, там и сфотографировались. На фото рядом с дедом стоял угрюмый подросток, упрямо склонив лобастую всклокоченную голову. Макнейр усмехнулся. Смешной он был – нескладный, тощий детёныш. Но кусачий, сразу видно. Хм, кого-то напоминает. Не стоило, наверно, набрасываться на Поттера, дед бы не одобрил. Хотя тот сам напросился. Пусть не забывается. Он поставил фото на полку и заглянул в камин. Всё равно с утра уже извозился, так может, и камин заодно почистить?

* * *

Через два часа заляпанный сажей и пеплом, беспрестанно чихающий Макнейр поднялся наверх, мечтая принять душ. Поттер валялся на кровати; при его появлении сел, настороженно следя за каждым движением. Макнейр на ощупь добыл себе свежее полотенце, а грязную одежду засунул в короб, стоящий на дне шкафа. С кровати долетел сдавленный кашель. Уже в душе он запоздало сообразил: Поттер был не в курсе, что килт носят без нижнего белья.

Выйдя к обеду, Поттер смотрел в пол, но при этом умудрился налететь на табурет. Дважды. Кто бы там что не говорил, тугодумом Макнейр не был. По крайней мере, не во всём. Понаблюдав за Поттером, он пошёл на хитрость: ставя на стол кофе, как бы невзначай наклонился и принюхался к мальчишке. То есть, мальчишкой его, пожалуй, называть не следовало. Обострённое обоняние щекотнул терпкий знакомый запах, слабый, но несомненный. Ещё не взрослый зверь, но уже не детёныш. Что называется, «в поре».

Может, показалось? Макнейр принялся за кофе, попутно разглядывая Поттера. Тот ёрзал под его взглядом и явно хотел сбежать. Выдержал он недолго; буркнул «Я пошёл» и унёсся наверх.

Макнейр задумчиво кивнул, успев заметить проступивший на его скулах румянец. Нет, не показалось. И что с того? Да ничего. Абсолютно ничего.

Просто факт к сведению.

Поттер до вечера просидел наверху, а потом и вовсе заснул. Макнейр, закончив дела, тоже поднялся к себе. Возвращаясь из душа, он по привычке остановился у двери Поттера и застыл: тот явно с кем-то разговаривал. Что за чёрт? Макнейр на волос приоткрыл дверь, прислушался. А, понятно. Уже не таясь, он шагнул в комнату. Свет ночника заливал кровать и лежащего на ней Поттера. Он убеждал, молил, обвинял, грозил… Кому-то в своём сне. Макнейр опёрся на спинку, наблюдая. Вот, значит, в чём причина заморенного вида – Поттер и впрямь болен. Только не телом.

Реальность Макнейра была непоколебима, как древние шотландские горы, и так же прозрачна, как воздух их вершин. Он точно знал, кто он, зачем и что с этим делать. В детстве он думал, что все люди живут так же, живут осознанно. Оказалось наоборот: вместо того чтобы найти себя, они пытались наполнить пространство суетой и шумом, лишь бы не слышать голоса зовущей их пустоты. Она, эта пустота всегда настигает тех, кто идёт по чужому пути. И все норовили завалить свою жизнь хламом, привязывали её к ненужным вещам, другим людям, непонятным ценностям, придуманным на пустом месте такими же суетными испуганными человечками. Чем бесполезнее и мучительнее была привязка, тем сильнее за неё цеплялись. А ещё люди любили сгрести как можно больше всего в огромную шаткую башню и разрушить всё из-за минутного порыва злости, алчности, честолюбия или похоти; а потом ныли, ковырялись в обломках и неминуемо начинали строить другую – ещё более громоздкую и уродливую, норовя при этом переплюнуть соседа. И даже если удавалось, были недовольны, вечно жаловались и громоздили дальше.

Люди мечтали получить ответы, не задавая при этом верных вопросов.

— Не бери в голову, — говорил дед. – Не всем везёт, как тебе, а свой разум в чужую голову не вложишь. И не пытайся объяснять или доказывать, хуже будет. Я попытался с твоим отцом, сам видишь, чем закончилось. Пусть идут, куда хочется. Люди любят свои набитые шишки, уж ты мне поверь. И чем больше болит, тем больше любят. Боль позволяет им оправдать своё существование, даёт право считаться живыми. Хоть они никогда в этом не признаются, конечно.

Так и повелось: Макнейр сидел на склоне горы, а остальные брели своими извилистыми тропами, плача и жалуясь, таща за собой груды камней – заблуждения, страхи, тени прошлого, пустые минутные страстишки…

Поттер замолчал, скрежетнул зубами и задышал чаще. Его глаза быстро двигались под опущенными веками. Интересно, что он там видит, подумал Макнейр. Даже странно, сколько демонов таится в такой хилой с виду тушке. Вид мечущегося по кровати Поттера вызывал если не сочувствие, то уважение. Что бы ни раздирало его изнутри, он боролся – уж в этом-то Макнейр кое-что понимал. Вот только исход вполне мог быть не в пользу Поттера, и это тоже было ясно.

Макнейр протянул руку, чтобы разбудить его, но передумал – чем это поможет? Он чуть приглушил ночник и шагнул к двери.

За спиной раздался жалобный стон, но он не обернулся.

* * *

Наутро он застал Поттера у окна – тот стоял, устремив неподвижный взгляд куда-то вниз.

— Здесь невысоко, тебе не хватит, — не удержался Макнейр. Реакции не последовало. Он пожал плечами и бросил ему на кровать выстиранную одежду.

Переодеваться Поттеру не стоило. Вещи Макнейра хотя бы были в нормальном состоянии. В своих же обносках Поттер выглядел так, будто его на помойке нашли. Под глазами тёмными полукружьями проступили обычные после сотрясения синяки. В общем, видок был тот ещё. Кашей призрак Поттера явно брезговал. Макнейр смотрел-смотрел, а потом взял кастрюлю и вывалил остатки утопленной в масле овсянки в его тарелку, и без того почти полную.

— Ешь.

— Но я не хочу, — тусклый взгляд стал осмысленно-злобным.

— Не мои проблемы, — равнодушно сказал Макнейр. Подумав, добавил: — И посуду помой.

Поттер пробормотал что-то вроде «Стоило убегать от Дурслей». Под тяжёлым взглядом Макнейра он засыпал кашу сахаром и, давясь, принялся за еду. Посуду помыл качественно.

После полудня на небо набежали тучи, резко похолодало. Макнейр вышел на крыльцо, принюхался к воздуху и понял: это надолго. Осень в августе – обычное в горах дело. Он забросил Поттеру в комнату свой старый свитер и вернулся в гостиную, чтобы растопить камин.

Дрова занялись мгновенно; вскоре пламя весело гудело в очищенной от сажи трубе. Макнейр уселся прямо на вытертый ковёр, привалившись спиной к креслу. Он мог сидеть так часами – щурясь на огонь, нежась в волнах ласкового жара. Хорошо.

На лестнице раздались лёгкие шаги. Макнейр приоткрыл один глаз. Поттер. На тепло пришёл. По обычаю тот постоял немного в дверях, потом забрался в соседнее кресло с ногами, натянув пожалованный свитер на колени. За окнами по-прежнему шумел ветер, в камине уютно потрескивали поленья, но что-то неуловимо изменилось. Поттер сидел тихо, не отсвечивал, и всё же его присутствие ощущалось, вызывало странное, почти позабытое чувство — любопытство. За прошедшие годы Макнейр утратил способность удивляться людям и интересоваться их делами. А теперь вот захотелось. Он устроился поудобнее и, не глядя на Поттера, спросил как бы между делом:

— С чего ты решил нырнуть в Темзу?

Макнейр не ожидал внятного ответа. Едва ли он рассчитывал и на честный ответ. И чего он точно не ждал, так это того, что Поттер уставится в каминное пламя и вывалит историю всей своей жизни. Хотя рассказывал он, скорее, самому себе: запинался, умолкал, будто обдумывал что-то, принимался рассуждать вслух. Макнейр уяснил, что Поттер рано остался сиротой, что ему не повезло с родственниками (ну это и так было понятно), а потом перестал вслушиваться – почему-то хриплое бормотание вновь настроило его на умиротворённый лад. Он даже задрёмывал время от времени, пока Поттер изливал камину душу. Один раз, правда, среагировал: на упоминание парня с лицом Лорда в затылке проворчал «Вот дрянь».

Дальше было ещё веселее. Макнейр прикинул размеры василиска и подумал, что на четвёртом-пятом курсе он бы с ним тоже справился. Но на втором? Впору было заподозрить Поттера во вранье, но усталый равнодушный тон доказывал, что он не рисуется и не хвастает, а просто пересказывает события.

За окном темнело, а Поттер всё говорил и говорил. Макнейр подкинул дров в камин и пересел поближе, чтобы лучше слышать.

События третьего курса сводились к какому-то Сириусу. Поттер постоянно запинался на этом имени, словно ему было больно его произносить. А когда он стал рассказывать про хагридовского гиппогрифа, то вспомнил, что не один: умолк и испуганно уставился на Макнейра. Тот сначала не понял, почему; ему было глубоко и искренне плевать и на агрессивных тварей, и на клюнутых ими мальчишек. Но Поттер, похоже, был уверен, что он спит и видит, как бы обезглавить побольше гиппогрифов, и ждал реакции.

— Чёртов Дамблдор, — буркнул Макнейр, чтобы что-то сказать.

— Он тут ни при чём, — вскинулся Поттер. – Просто у нас оказался хроноворот…

— Дамблдор всегда при чём, — убеждённо сказал Макнейр безо всякой злости. Ему не было дела до противостояния директора и Лорда, до всевозможных интриг и мышиной возни – его это просто не касалось. Зато Поттер явно угодил в эпицентр.

Слушать про Турнир было ещё занятнее.

— Так это не ты её бросил?

— Что?

— Бумажку в кубок?

— Скажи ещё, что не знаешь, — фыркнул Поттер.

— Откуда?

Поттер с минуту сверлил его недоверчивым взглядом, но рассказ продолжил. До сих пор Макнейр не знал, как Лорду удалось возродиться, Кругу он не докладывался. Когда Поттер дошёл до этого места, то замолчал намертво. Макнейр подождал немного и спросил:

— Так это амосов сын был?

— Что? – Поттер вздрогнул, словно просыпаясь. – Кто?

— Парень, которого Крыса порешил?

— Да, — Поттер натянул полу свитера до самых ступней и криво усмехнулся. — Кажется, мистер Диггори теперь меня ненавидит.

— За что? – удивился Макнейр.

— Седрик умер из-за меня, — пробормотал Поттер, уткнувшись носом в растянутый воротник. В понимании Макнейра эта фраза была настолько бессмысленной, что он решил – послышалось.

— Ладно, дальше что было?

Про пятый год Поттер рассказывал, тщательно подбирая слова. Он явно избегал упоминать о пророчестве. Макнейра всё подмывало сказать, что пророчество его волнует не больше, чем прошлогодний снег, но он смолчал. Всё равно не поверит. А Поттер опять заговорил о Сириусе. Макнейр поднапрягся и вспомнил пожухлого красавчика, смутно похожего на Беллатрикс. Её брат, кажется. Или кузен? Лихо она его за Арку спровадила, по-родственному. Тем временем голос Поттера стал ещё тише, перешёл на шёпот.

— Что ты там шелестишь, я не слышу, — недовольно сказал Макнейр, придвигаясь ещё ближе. Но Поттер не ответил. Он смотрел на огонь странным застывшим взглядом и шевелил губами.

— Если б не я, он бы жил, — разобрал Макнейр. – Он бы не умер…

— Все умирают.

Поттер посмотрел так, словно прикидывал, продолжать ли разговор.

— Ты не понимаешь, — сказал он наконец. — Сириус был моим крёстным. Моей семьёй. Он пошёл в Министерство за мной и…

— С крёстными такое тоже случается.

— Почему он, почему именно он, — забормотал Поттер, бессильно уткнувшись лицом в колени. — Почему…

— Вот все так.

Поттер поднял голову.

— Что?

— Все спрашивают, почему умер. И никто – почему жил. А ответ один: жизнь случилась – живёшь, смерть случилась – помираешь, — Макнейр развёл руками, не зная, как ещё объяснить столь элементарную вещь. – И что ты всё заладил «я, я». Есть смерть, она приходит разными путями, и ты тут уж точно не…

— Как у тебя всё просто, — перебил Поттер и нехорошо прищурился. Теперь он опять напоминал взъерошенного зверька, готового в любой миг цапнуть за палец. По мнению Макнейра, это было лучше, чем терзаться попусту.

— А у тебя — сложно, — в тон ответил он. – Напомни, кстати, кто из нас пытался утопиться?

Поттер вскочил с кресла. Запутался в свитере, чуть не упал, но тут же выпрямился, прожигая Макнейра злым взглядом. Он явно собирался наговорить лишнего. «А я ведь с ним спорю, — с удивлением осознал тот. – Спорю с Поттером».

Макнейр встал, ловко ухватил его за воротник (Поттер подавился гневным клёкотом) и подтолкнул к выходу.

— Идём.

— Куда?

— На кухню. Тебе – чистить картошку.

* * *

После ужина Макнейр вышел посидеть на крыльце. Обычно дома его не тянуло курить, но в этот раз купленная в Лондоне пачка пришлась кстати. Однако привычное умиротворение не наступило даже после порции никотина. Покой был нарушен. Почему? Макнейр не привык к самокопанию. Окончательно замёрзнув, он просто выбросил недокуренную сигарету и вернулся в дом.

Поттер уже спал и, судя по звукам, опять видел кошмары. Макнейр приостановился у его двери. Вечером он нагрузил Поттера работой по дому, чтобы дурь из головы повыветрилась. Кажется, не помогло.

Макнейр вошёл в комнату и сразу же понял, что на этот раз сон у Поттера был приятный. В тихих коротких стонах слышалась не мука, а… Макнейр подошёл к кровати. Ну точно: стоило немножко окрепнуть и подкормиться, тело напомнило о себе. Он помнил этот поганый возраст – вечный стояк не к месту и сны, конечно. В мягком свете ночника Макнейр разглядел порозовевшие щёки Поттера, чёрную прядку, прилипшую ко лбу, капельки пота над верхней губой. Сам не зная зачем, он взял одеяло за уголок и медленно стянул его. В ноздри ударил жаркий запах чужого возбуждения – не тяжёлый мускусный, присущий зрелым мужчинам, но более тонкий и неизбежно волнующий.

«Надо было дать ему пижаму», — отстранённо подумал Макнейр, садясь рядом. А рука уже сама тянулась к небольшому аккуратному члену, поблёскивающему от смазки, – накрыть, погладить, заставить отзывчивое молодое тело выгнуться, прося ласки. Макнейр сжал пальцы, ощущая нежность гладкой кожицы и пульсацию крови под ней. Он наклонился и накрыл пересохшие губы Поттера своими, заглушив его вскрик, и почувствовал ответное движение языка и горячие капли на ладони…

Поттер открыл глаза.

Несколько секунд они таращились друг на друга с одинаковым изумлением; потом Макнейр встал и торопливо вышел.

Утром за завтраком всё было как обычно, не считая ошеломлённых, почти испуганных взглядов, которые бросал на Макнейра Поттер. Он явно пытался убедить себя, что ночное происшествие ему почудилось или приснилось. Макнейра так и подмывало развеять его иллюзии, но он сдерживался: пришибленный вид и внутренние терзания Поттера служили небольшой компенсацией за ноющую боль в яйцах, результат подавленной эрекции. Стояк вчера был – хоть стены тарань. Понятно, что приспичило: два месяца не трахался, тут и на гиппогрифа встанет. Но он ушёл. Почему? Макнейр и сам не понимал. Поттера можно было брать тёпленьким, он и сопротивляться бы не стал. То есть, побрыкался бы, конечно. Секунд десять. За время службы у Лорда Макнейр не раз проделывал это с приглянувшимися парнями: развернуть спиной, зафиксировать запястья, прижать, надавить на поясницу, заставляя прогнуться, – очень просто. А если захочется по-другому, то достать нож, поиграть им немного, и – полное послушание, жажда жизни победит. Она всегда побеждает.

Поттер сидел, уткнувшись в кружку c чаем. Его очки запотели от пара, кончики ушей выглядывали из взлохмаченных волос, наливались краснотой. Забавное зрелище. И зачем надо было лезть к нему с поцелуями? Макнейр не особо умел целоваться, шлюхи этого не любили. Трах с соратниками сводился к снятию напряжения, избавлению от опасной, клокочущей в жилах ярости, которую вызывает в мужчинах запах крови и звук битвы. Продолжение схватки. Не всерьёз, не до боли, но безо всякой осторожности и бабских слюней. Поэтому ему и нравился секс с мужчинами – полное понимание, никаких претензий. Никаких поцелуев. Просто один уступает на время другому, более сильному. Ему.

Щурясь сквозь исходящий от кружки пар, Макнейр разглядывал Поттера. Тот нервно дёргал плечом, пытаясь поправить сползающий свитер, облизывал губы. Он только что от души хлебнул горячего чая и, надо думать, сильно обжёгся, но смолчал и даже не поперхнулся кипятком. Макнейр усмехнулся про себя: молодец. Интересно, под ним тоже был бы таким тихим? Но лучше не проверять, возни с этими девственниками. Да и как его, такого мелкого, трахать? Там же просто некуда. Он ощупал взглядом торчащие из ворота ключицы, костлявое плечо – свитер опять сполз, колени, притянутые к подбородку, — и как только умещается на табуретке с ногами. Жестокость была частью профессии Макнейра, но удовольствия он в ней не находил. И детей не трогал. Но Поттер не ребёнок. А с девственниками никто не любит иметь дела, но кому-то ведь приходится…

Под его взглядом Поттер наливался красивым алым цветом и пыхтел, как закипающий чайник. Макнейр наконец отвёл глаза, глотнул остывшего чаю и потянулся за пирожным. Он не стыдился своей любви к сладкому. Попробовал бы кто посмеяться. Он шлёпнул на мягкую, пропитанную мёдом корочку ложку любимого малинового джема; подумал, добавил ещё одну.

— Сдохнешь от диабета, – выпалил вдруг Поттер.

Смеялся Макнейр долго и во весь голос; лучшего способа разрядить обстановку быть не могло. Поттер покраснел ещё больше и вылетел из кухни. А Макнейр полдня представлял себе страдающего диабетом медведя и весело фыркал.

* * *

После обеда зарядил нудный дождь, и Макнейр вновь растопил камин. Сидеть без дела не хотелось. Он решил почистить оружие и поднялся наверх за сумкой. Поттер выглянул на шум, увязался следом; вид при этом имел решительный и мрачный. В гостиной побродил немного, косясь на разложенные по ковру ножи, а потом спросил:

— Здесь есть хоть какие-нибудь книжки?

Макнейр мотнул головой в сторону шкафа. Что-то там завалялось ещё с дедовых времён, учебники из Хогвартса тоже остались. Кроме Трансфигурации, её он сжёг. Поттер порылся на полках, выудил книжку и притих с ней на софе. Макнейр начищал метательные ножички – короткие, но с широким лезвием, их у него было два десятка. Дождь глухо барабанил по черепице, потрескивали дрова, шелестели страницы. Макнейр не сразу понял, что именно читал Поттер. Оказалось, он взял увесистую кожаную папку, набитую пожелтевшими листами. Историю самой древней династии палачей Британии – Макнейров.(1)

В папке содержались письма, документы и заметки, которые Иннес собрал воедино, создав нечто вроде истории семьи. Из неё можно было узнать, что династии палачей существовали всегда. Городам требовался человек для узаконенных убийств, но никто на эту должность, понятно, не рвался. Доходило до того, что к исполнению приговоров принуждали кого-нибудь из осуждённых и сокращали им за это срок. Непрофессионалы не всегда могли провести казнь правильно: человек мучился в петле или на костре дольше положенного, топор в неумелых руках перерубал шейные позвонки хрипящей жертвы только со второго, а то и третьего раза… «Стыд, а не казнь, — говорил дед. – Стыд и позор».

У города с династией всегда был палач. А у палача – ненависть окружающих. Человек, несущий смерть, — его сторонились. Палачам неплохо платили, но невест найти им было почти невозможно. Кто пойдёт за человека, занимающего отдельное место в церкви? Кто согласится жить в доме, стоящем на отшибе? Да что говорить: завидев его, встречные переходили на другую сторону дороги, шарахались, словно от прокажённого, ведь с палачами было связано много дурных примет. «Мракобесы, — морщился дед. – Дурачьё и трусы. Шарахались бы лучше от тех, кто узаконил казни и изобрёл пытки».

Иннес учил внука: Макнейры никогда никому не позволяли презирать себя. Бояться – сколько угодно. «Когда тебя боятся, то вокруг просторнее, — говаривал он. – Воздуху больше». А ещё учил не стыдиться своего предназначения. «Если уж решил принять его, так неси с честью, не трусь. Или поезжай в Глазго, работать на фабрике».

Уолли не трусил, но проблема была: в конце девятнадцатого века в Британии отменили публичные казни. Непубличные проводились ещё долго, особенно во время и после мировых войн. Именно тогда дед заработал свою немаленькую пенсию, которую государство ему выплачивало за «особые заслуги перед Отечеством». Но через два года после рождения Уолли, казни отменили совсем.

Когда пришло письмо из Хогвартса, его мать была счастлива: смеялась, сверкала глазами и даже прикрикнула на заупрямившегося отца. Тот махнул рукой и ушёл в любимый бар, где проводил вечера. А мама достала палочку (первый и последний раз, когда он видел её колдующей) и рассказала о волшебстве, о мире магов и о Хогвартсе.

— Мы найдём денег, и ты поедешь учиться, станешь магом, мой Уолли…

Она тискала его, тормошила, без конца гладила по голове. Уолли вытерпел ласку, а потом спросил, очень серьёзно:

— А у магов есть палачи?

Мама растерялась, стала лепетать что-то об Азкабане, из которого не сбегают, и дементорах. Уолли призадумался. Насколько он понял, любая казнь была милосерднее этих дементоров. А вдруг колдуны одумаются и вернут палачей? В любом случае, свой мир Уолли знал и не ждал от него ничего хорошего; так может, у магов повезёт?

— Согласен, — сказал он. – Поеду учиться.

Хогвартс был интереснее обычной школы, хотя и в нём хватало ерунды. Уолли не волновал квиддич и соревнование факультетов; его по-прежнему считали недоумком, но говорить об этом вслух перестали очень быстро. Он жил от лета до лета и всё надеялся, что ему найдётся место в магомире, но дементоры по-прежнему охраняли Азкабан и высасывали жизнь из заключённых. Уолли уже смирился с мыслью, что придётся стать наёмным убийцей (дед с неохотой признавал, что в мире без палачей это единственное подходящее ему занятие), но на шестом курсе услышал о человеке, обещавшем войну.

Лорд Волдеморт был хитрецом, Макнейр это сразу понял. А тот понял, что он понял, и не стал юлить и пудрить мозги, как остальным, каким-то там могуществом и властью чистокровных. Он расспросил Макнейра о его жизни, об Иннесе, а потом откинулся в кресле и своим глубоким звучным голосом произнёс единственно верную фразу:

— Мистер Макнейр, — сказал он. – Мне понадобится исполнитель приговоров.

В то лето не стало мамы. Макнейр приехал в Глазго, собрал кое-какие вещи, зачем-то взял мамину палочку и, миновав сморенного портером отца, вышел из дома. Больше он туда не возвращался.

Служба у Лорда была недолгой. Однако и этого бы хватило, чтобы загреметь в Азкабан. Макнейр уже прикидывал, а не удастся ли ему убить дементора, но прослышал, что павлинистый Малфой отвертелся, сославшись на Империо.

Как ни странно, ему тоже поверили. Вспомнив уроки деда, Макнейр решил: в глубине души людям трудно поверить, что кто-то мог быть палачом по доброй воле. Да ещё преподаватели из Хогвартса невольно помогли – засвидетельствовали, что он был плох в колдовстве. Как сказала Макгонагалл, «худший ученик за последние двести лет». Макнейр смотрел на Визенгамот синими глазами, изображал «дубину Уолли», деревенского увальня, который и двух слов-то связать не может. Непростительных на палочке не нашли, да и откуда им было взяться, он же ей почти не пользовался. Макнейра полностью оправдали и даже взяли на работу в министерство, казнить зверюшек. Деда к тому времени уже не было в живых, и Макнейр согласился на этот балаган. Тем более в министерстве тонко намекнули, что лучше этой работы ему не найти. Выходит, даже с вакансией звериного палача были проблемы. Но они могли бы и не угрожать, Макнейр сам понимал, что легко отделался. Так он и жил себе в Лондоне, по выходным бывал в Килхух-глен. Дед оставил ему дом и счёт в банке с круглой суммой, скопленной за двадцать лет – на всю жизнь хватит. Но в один прекрасный день потускневшая Метка вновь налилась обжигающей чернотой…

Макнейр не сразу осознал, что Поттер говорит с ним.

— А?

— Говорю, у вас что же, вся семья такая? – повторил тот.

— Нет, только мужчины, — ехидно уточнил Макнейр. Но Поттер был серьёзен.

— И твой отец?

— Нет. Но дед – да.

Взгляд Поттера метнулся к фото.

— А… От чего он умер?

— От восемьдесят три года, — пробурчал Макнейр. – Между прочим, полжизни на правительство работал.

— И научил тебя всему, — утвердительно произнёс Поттер.

— Ну.

— Но как же так можно?

— Что?

— Делать из внука… — тут он осёкся, и непроизнесённое слово повисло в воздухе, словно облачко едкой каминной сажи. Убийца.

Макнейр хмуро смотрел в ответ. Объяснять он не умел. Вот дед, тот бы смог…

— Смотри на этот нож, — Иннес поворачивал лезвие, холодная сталь ловила отблеск закатного солнца. Они сидели на крыльце. Дневные упражнения были закончены, и теперь – Уолли знал – настало время для других уроков. — Видишь? – продолжал дед. – Это ты.

— Я?

— У людей есть страх, ненависть, зависть, гнев. Они хотят убивать, но не желают пачкаться, боятся принимать метку смерти. И вот они решили, что если убивать будет другой человек, да ещё и по закону, то это правильно, справедливо и ничем им не грозит.

— А это грозит? – настороженно спросил Уолли.

— Не знаю. Не уверен, — дед улыбнулся. – Мы сейчас не о них. Смотри, — он прижал ладонь к широкому лезвию, — это сталь. Твёрдая, непроницаемая, — его голос стал певучим, словно у сказителей древности. – Грязь мешается с грязью, ржавчина разъедает слабый металл и превращает в труху. Так было и так будет. Но стали нет до этого дела. Грязь не сможет проникнуть в неё, и ржавчина не запятнает. Если ты твёрд и неизменен, то ты чист. Перед собой и перед тем, кто зачем-то придумал и сталь, и ножи, и то, что ножи должны прерывать жизнь. Перед тем, кто держит все ножи.

— Ты про Смерть? – прошептал Уолли.(2)

— Ну, можешь его так назвать, — дед, щурясь, посмотрел в небо. – Возможно, для нас это и есть Смерть. Я хочу лишь сказать, — он вложил нож в руку Уолли, — что грязь вокруг не твоя. Из кого-то получается плотник, садовник или пахарь. Из кого-то не получается ничего – ряска в стоячей воде. Ну а ты нож. Таким ты создан, и таким хорош, — он рассмеялся над получившимся стишком. – Ты хорош, когда ты на своём месте…

Всё это Макнейр мог бы пересказать Поттеру, если б язык был подвешен. А так всё объяснение свелось к одной фразе:

— Кто-то должен это делать.

— И никогда не хотелось изменить всё? Быть кем-то другим?

Макнейр передёрнул плечами. Что за дурацкий вопрос.

— Рыба не может стать птицей, — сказал он, чувствуя, что начинает терять терпение. — Если только очень хреновой.

— Понятно, — протянул Поттер. – Понятно…

Он опять глянул на фото, потом на аккуратно разложенные ножи, на Макнейра. Знакомый колючий взгляд из-под взъерошенной чёлки.

– И тебе нравится? Нравится убивать?

— А тебе нравится ходить? Или говорить?

— Это не одно и то же! – Поттер внезапно разозлился. — Как можно сравнивать?!

— Значит, ни черта ты не понял!

Поттер вскочил, резко захлопнул папку, но – хватило ума – на полку поставил бережно, и вышел. Почти сразу же над головой раздались шаги, Поттер метался туда-сюда по комнате как заведённый. И чего бесится, подумал Макнейр. Он взял тесак и поднёс к лицу, привычно вглядываясь в широкое лезвие.

Светлая сталь затуманилась от учащённого дыхания.

* * *

На следующее утро снаружи развиднелось. Поттер окопался наверху, а Макнейр, припомнив его слова про диабет, решил вместо завтрака потренироваться. Жир на его стальных мышцах прижился бы не раньше, чем через полгода праздной жизни, но сноровку терять не следовало. Он надел старые кожаные штаны, взял сумку с оружием и вышел на задний двор.

Мишенью служила доска, накрепко прибитая к столбу. Истыкана она была так, что ножи с трудом держались в разлохмаченном дереве. Нужно было заменить новой. Пока менял, вспомнил, как дед учил особому удару: закрепил такую же доску, только потоньше, и предложил пробить её кулаком. Потом-то стало ясно, что весь фокус в терпении, но сразу он не сообразил и сильно поранил руку. Дед носился с ним как с хрустальным: промывал рану, закармливал сладостями и даже читал вслух. Но когда рука зажила, подвёл к доске и велел попробовать ещё раз. На тренировках дед его не жалел. И правильно, иначе не научишь.

Макнейр провёл во дворе всё утро. Метал ножи с одной и двух рук, в прыжке и с кувырка, из-за спины и с разворота. Потом взял тесак и битый час махал им, укладывая воображаемых врагов. В окне на втором этаже мелькнул Поттер. «Паршивец, в мою комнату влез», — подумал Макнейр, но тренировку не стал прерывать. Наконец, усталый и довольный, он убрал оружие и подошёл к колодцу. Хотел попить, в результате окатился прямо из ведра. От ледяной воды ломило зубы, кожа вспыхивала красными пятнами. На миг он ослеп от повисших на ресницах капель, а когда проморгался, то увидел стоящего неподалёку Поттера. Видимо, он решил понаблюдать за тренировкой вблизи.

— Я не разрешал тебе выходить их дома, — проворчал Макнейр, стряхивая капли с исчерченной шрамами груди. Поттер как-то растерянно мотнул головой, и Макнейр замер. Его взгляд – не равнодушный, не злой, не настороженный. Другой. Этот взгляд заставил Макнейра открыть рот и сказать:

— Иди наверх.

— Зачем?

— Я тебя трахну. И не вздумай брыкаться, хуже будет.

Поттер посмотрел на висящий у его бедра нож, повернулся и зашёл в дом. Макнейр не последовал за ним сразу. Выждал немного, поднялся, убрал оружие, вытерся. Из комнаты Поттера не доносилось ни звука. «Да что я, боюсь, что ли», — раздражённо подумал Макнейр, вышагивая по коридору. У Поттера, по его мнению, был единственный шанс сбежать – притаиться за дверью и попытаться проскользнуть мимо него.

Но Поттер не попытался. Он спокойно стоял у окна. Голый.

В солнечном свете он выглядел ещё более тощим. А может, так казалось из-за позы – плечи опущены, руки прикрывают пах. Но подбородок был упрямо вздёрнут, и голос звучал ровно:

— Я подумал, обидно будет умирать девственником.

Макнейр молча смотрел на него. В памяти почему-то всплыла история Поттера – полученный в детстве шрам и всё, что он за собой потянул. Не жизнь, а лабиринт: не имеющий выхода, но с призовым кубком, к которому ведут все дороги и который зашвырнёт победителя на кладбище. А победитель – взъерошенный мальчишка, не знавший в жизни ничего, кроме принуждения, грубого или ласкового, но не разучившийся при этом держать голову прямо.

Макнейр шагнул к выходу.

— Что, всё настолько плохо?

Он обернулся. Поттер имел вид человека, сморозившего жуткую глупость и мечтающего откусить себе язык. Макнейр, не отпуская его взгляд, скользнул навстречу. Поттер разом растерял всю смелость и попятился, но за спиной был подоконник. Макнейр протянул руку и коснулся его лица: отвёл чёлку, тронул лоб, щёку. Поттер смотрел, не мигая, и, казалось, даже дышать перестал. Ладонь Макнейра сместилась ниже, большой палец надавил на губы – несильно, но настойчиво, и проник внутрь, в шелковистую влажность. Поттер задушенно промычал что-то, но разомкнул зубы; Макнейр ощутил робкое прикосновение языка к подушечке пальца и словно проснулся.

— Эх ты, зверёк, — пробормотал он, отводя руку.

А потом повернулся и вышел.

(1) — фактологическое АУ: я не нашла данных о династиях палачей в Британии. Но в других странах были. Самая известная — парижские Сансоны, подробнее можно почитать в рассказе Радзинского "Прогулки с палачом".

И маленькая статья по теме: http://znayuvse.ru/istoriya/palach-professiya-po-nasledstvu

(2) — напомню для всякого: в англоязычной традиции воплощение Смерти — лицо мужского пола. То же с Чумой и Войной:)

Вечером на вершинах гор повисли тяжёлые сизые тучи, а ночью грянула буря — ливень, град, штормовой ветер. Макнейр проснулся от громовых раскатов и помчался закрывать ставни. Когда зашёл к Поттеру, тот дрых поверх одеяла, свернувшись зябким клубком. А может, притворялся, что спит. Макнейр уже привычно набросил на него плед.

Утром пришлось возиться с разбитым окном в холле. Макнейр восстановил его обычным Репаро и решил заодно подновить сигнальные чары. Сеть, как всегда, давалась с трудом. Макнейр увлёкся битвой с магией и чуть не подпрыгнул, услышав:

— Слишком резко.

— Чего?

— Взмах снизу слишком резкий, — невозмутимо пояснил подкравшийся из-за спины Поттер. — Надо плавно и не наискосок, а строго вертикально, — он взмахнул рукой, показывая, и прошёл к книжному шкафу. Пленник учит тюремщика накладывать сигнальные чары, мир окончательно спятил, подумал Макнейр. Он ощутил нечто вроде неловкости и решил подождать с чарами, пока Поттер не уберётся. А тот вытянул потрёпанную книжку и поднял на Макнейра обалдевший взгляд.

- Это… твоя?

— Что? – Макнейр прищурился и разглядел на корешке слово «квиддич». — А. Моя, чья ж ещё.

— И ты играл?

— Загонщиком.

— Ну конечно, — Поттер погладил обложку. – С топором?

— Зачем? С битой.

Поттер фыркнул и мотнул головой – проехали, мол. Прихватив книжку, он ушёл наверх, а до Макнейра только тогда дошло, что с ним пошутили.

После обеда он убирался во дворе. Чужой взгляд почувствовал прежде, чем Поттер робкой тенью возник на крыльце. Некоторое время стоял, щурясь на выглянувшее солнце, а потом крикнул:

— Можно выйти?

— Валяй.

Поттер побродил по двору, заглянул в колодец, подошёл к стене. Зелёные плети укрывающего её плюща были оборваны, размётаны, сбиты бурей в колтуны, точно волосы неряшливой русалки. Поттер попытался расправить их. Макнейр понаблюдал, как бережно он разбирает спутанные стебли, и ничего не сказал, лишь продолжил собирать сбитую с крыши черепицу.

Поттер двигался вдоль стены и как раз был у ворот, когда в них постучали. Он потянулся к задвижке – машинально, скорее всего, но Макнейр подскочил в два прыжка и, заткнув ему рот, развернул к себе. Показал на губы, провёл рёбром ладони по горлу – «Пикнешь – прирежу». Поттер моргнул – «Понял». А ворота загрохотали вновь. Чёрт, да кто там ломится, что за смертник? Пускать нельзя. И Поттера лучше держать в пределах досягаемости, чтобы вырубить по-быстрому, если вздумает вякнуть. Макнейр надавил ему на макушку, заставляя сесть на землю у своих ног, а сам приоткрыл ворота на несколько дюймов и выглянул наружу.

За дверью обнаружился единственный человек в Килхух-глен, которого Макнейр опасался: мисс Муллен, отчаянно молодящаяся старая дева. Однажды он сдуру угостил её чаем – просто так, по-соседски. Мисс Муллен как бы между делом осмотрела дом и нашла, что его хозяин вполне способен составить её счастье. С того дня Макнейр выдерживал осаду, а бойкая мисс наведывалась к нему под самыми нелепыми предлогами.

— Доброе утречко, Уолден, милый, — улыбнулась мисс Муллен, поправляя свежеподкрашенные кудряшки. – Не разбудила?

— Нет. То есть, доброе утро, — буркнул Макнейр, стараясь не морщиться от удушающего парфюма. По его мнению, за использование духов «Гардения» в таких количествах надо было вешать на ближайшем дереве без суда и следствия. А мисс не подозревала о его кровожадных мыслях и щебетала как дрозд:

— О, эта страшная буря! Гром, молнии – ужас! Я так испугалась, так испугалась… А вы? – она подалась вперёд, словно пытаясь втиснуть в щель напудренное декольте. Макнейр не дрогнул и дверь удержал.

— Я, понимаете, во дворе убираюсь. После бури такой бар… беспорядок, — он выдал вежливую улыбку.

— Оу, так вы заняты, — разочарованно протянула мисс Муллен. — Что ж, не буду мешать. Но я ещё хотела попросить…

Окончание фразы Макнейр прослушал. Его отвлекло прикосновение к ноге, намеренное. Маленькая ладонь тронула внешнюю сторону икры, как раз над кромкой ботинка, нерешительно погладила, сжала, и Макнейр сразу вспомнил, что воздерживается даже не два, а два с половиной месяца.

— Уолден! Уолден, милый! – мисс Муллен сложила губы умильным бантиком. – Что с вами? У вас такое странное лицо.

Снизу долетел сдавленный смешок, и Макнейр изобразил приступ кашля, чтобы его заглушить.

— Вам нехорошо? – заволновалась мисс Муллен. – Заболели? Может, нужна помощь?

— Нет. Всё прекрасно, — процедил Макнейр. Невидимый Поттер добрался до чувствительной кожицы под коленкой. Круговое движение – мягко, подушечками пальцев, а потом ногтями, несильно, но так… Вот засранец.

— Ну что? – требовательно спросила мисс Муллен.

— Что «что»?

— У вас есть сода?

— Сода? – тупо переспросил Макнейр.

— Для теста. Испеку маффины и обязательно угощу вас. Посидим за чаем, — мисс Муллен выдала соблазнительную (в её представлении) улыбку, — или за чем-нибудь покрепче.

— Я… — начал было Макнейр, но поперхнулся воздухом: рука поползла вверх по задней стороне бедра. – Я…

— Да-а? – ободряюще пропела мисс Муллен.

— Я не пеку!!! – рявкнул Макнейр и захлопнул дверь. Тут же открыл опять и пробормотал скороговоркой: — В деревне есть бакалея с содой и всем остальным, всего хорошего.

Мисс Муллен начала было что-то говорить, но Макнейр уже задвинул засов на двери. Он подхватил Поттера за шкирку, тряхнул и яростно прошипел:

— Теперь ведь не пожалею!

У того хватило наглости кивнуть. Макнейр повернулся и зашагал к дому с Поттером на буксире, практически таща его на себе.

В спальне было прохладно, но бледные солнечные лучи уже расчертили кровать косыми бликами. Поттер встал посреди комнаты и неуверенно глянул на Макнейра. Тот подошёл ближе. Ростом Поттер едва доходил ему до груди и смотрел куда-то подмышку. Макнейр положил руку на тёмноволосую макушку. Поттер не шелохнулся. Широкая ладонь прошлась по затылку, шее, напряжённой спине. Макнейр вдруг показался себе медведем, облапившим тонкое деревце, и убрал руку. Он начал сердиться. Неужели Поттер не может хоть немножко расслабиться? Не насиловать же его будут. Как-то всё по-дурацки. Но тут Поттер медленно стянул очки, положил их на тумбочку и поднял глаза, щурясь то ли от близорукости, то ли от солнца, и Макнейр понял, что не отпустит его. Даже если будет просить. Он подёргал его за футболку и подтолкнул к кровати. Поттер всё понял правильно: сбросил одежду и забрался на кровать. Макнейр не торопясь расшнуровал ботинки. Он решил пока не раздеваться, чтобы не испугать заранее своими размерами. Поттер сидел в любимой позе, подтянув колени к подбородку, и смотрел перед собой. Макнейр опустился рядом и подхватил его за подбородок, вынуждая открыть горло.

Пахло от Поттера страхом и немножко — возбуждением. Макнейр обвёл языком выступающий кадык, легонько сжал на нём зубы. В этом было больше от ритуала, нежели от сексуальной игры – древнего ритуала подчинения младшего зверя старшему, но Поттер выдохнул и подался назад. Макнейр пихнул его в плечо, укладывая на спину, и надавил на сведённые колени, заставляя вытянуть ноги. Он вылизывал подставленное горло, наслаждаясь терпким солоноватым вкусом непривычно гладкой кожи. Его рука широким хозяйским жестом огладила тощие ляжки, заставив еле видимые волоски встать дыбом, и скользнула по внутренней стороне бёдер. Пульс под его губами участился. Макнейр довольно усмехнулся, передвинул ладонь выше и сгрёб в горсть мошонку. Поттер слабо трепыхнулся, пискнул; в запястье Макнейру упёрлась налитая головка. Мальчишки, им мало надо. Хотя у него самого в этот раз стояк был каменный. Макнейр облизнулся и потянулся за палочкой.

Смазка тягуче закапала с ладони – слишком много получилось. Но так даже лучше. От первого же прикосновения Поттер предсказуемо зажался, но Макнейр просунул другую руку ему под поясницу, потянул на себя. Поттер упёрся пятками, ища опоры, согнул ноги в коленях, и влажный палец легко проник между его ягодиц.

Поттер был невероятно тугим. Макнейр даже подумал, что попросту не втиснется туда, но потом нащупал простату и дело пошло веселее. Трогать его внутри было занятно. Макнейр потирал нежный бугорок, наблюдая, как Поттер держится за скомканный плед в тщетной попытке не подаваться навстречу ласкающим пальцам. Он моргал часто-часто, избегая смотреть в лицо Макнейру, а пересохшие губы округлялись в беззвучных вскриках. Макнейр понял, что долго не выдержит и прекратил дразнить его. Хотелось немедленно попробовать эту маленькую, блестящую от смазки задницу, но он добавил третий палец, действуя торопливо, почти грубо. Так, и ещё немного… Всё, хватит.

Макнейр разделся и аккуратно повесил килт на спинку стула (он никогда не швырял его на пол). При виде его члена в глазах Поттера отразился ужас. Он явно не представлял, как такая огромная штука может в нём поместиться.

— Не бойся, — неожиданно для самого себя сказал Макнейр, подсовывая под него подушку. – Я потихоньку.

Потихоньку не получилось. Теснота вокруг члена показалась одуряющей, почти мучительной — растянуть на нужную длину пальцами было нереально. Поттер жмурился, стискивал зубы, но молчал. Макнейр решил, что затягивать – только мучить. Он наклонился и укусил его в шею, в то место, где она переходит в плечо. Поттер вздрогнул, отвлекаясь на внезапную боль, а Макнейр рывком вошёл до конца и прижал его к себе, поглаживая по взмокшей спине. Поттер, оглушённый, всхлипывал, но не пытался вырваться. Макнейр ждал. Постепенно тело под его ладонями чуть расслабилось. Макнейр устроил Поттера поудобнее и, удерживая под коленями, сделал первый толчок.

Он старался двигаться медленно, но терпения хватило ненадолго. Стояк у Поттера прошёл, и сильной боли он, кажется, не испытывал. Побледневшее лицо было спокойным, хотя в тёмных ресницах сверкали слезинки. Обычно Макнейру нравилось это – молчаливая покорность, признание его силы, но в этот раз захотелось другого. Он запустил пальцы в растрёпанную поттеровскую шевелюру, потянул, вынуждая открыть глаза, чтобы видел и ни на миг не забывал, с кем он. И Поттер смотрел, а солнце отражалось в умытых слезами зрачках. Вдруг он охнул, прижался к Макнейру сам, обхватил ногами. Это стало последней каплей: Макнейр кончил и вцепился зубами в смятый плед, глуша свой вскрик.

Поттер лежал тихо, не шевелясь, но его сердце частило. Макнейр выплюнул плед, приподнялся на дрожащих руках и с изумлением осознал, что у него по-прежнему стоит. Взгляд скользнул ниже. И не у него одного. Похоже, заразился энтузиазмом от сопящего Поттера.

Макнейр сел на пятки и потянул его за собой. Теперь Поттер был идеально растянут и смазан. А ещё – возбуждён. Макнейр подхватил его под ягодицы и, уже не осторожничая, двинул бёдрами. По члену струилась разогретая смазка и сперма, раздавались громкие сочные шлепки, Поттер стонал во весь голос. В какой-то момент он упёрся коленями в кровать и вцепился Макнейру в плечи, желая то ли притянуть ближе, то ли оттолкнуть, и насадился на него сам. Пара судорожных рывков – и живот Макнейра украсила россыпь белых брызг. Он глухо рявкнул, резко дёрнул замершего Поттера на себя и кончил ещё раз.

Некоторое время Макнейр держал его на руках, зализывая оставленную на шее метку, потом уложил на подушки. Надо было наложить Очищающее, но вместо этого он воспользовался старым добрым полотенцем. Поттер лежал с закрытыми глазами. Может, спал. Макнейр отшвырнул полотенце, затолкал палочку под подушку и тоже лёг. Он никак не мог вспомнить, запер ли входную дверь. Проверять было лень. Он нащупал обмякшую поттеровскую тушку, уложил под бок – на случай, если попробует смыться, и заснул.

* * *

Когда Макнейр открыл глаза, бьющий в окна свет окрасился закатным красным. Поттер сосредоточенно копошился рядом, пытаясь выползти из-под его руки.

— Проснулся?

Вспугнутый Поттер извернулся и сел, но тут же застыл с выражением муки на лице.

— Чёрт…

— Больно?

— Как будто с метлы упал… — Поттер поёрзал и скривился ещё больше, — …на задницу.

— Погоди.

Макнейр сходил в ванную за охлаждающим гелем и велел Поттеру повернуться. Тот с чего-то застеснялся, но выполнил требуемое, опёршись руками на спинку кровати. Макнейр смазал пострадавший анус и не удержался – надавил на покрасневшее отверстие, проникая внутрь. Оно почти закрылось и всё так же туго сжимало его палец. Невероятно. Макнейр протолкнулся дальше, двинул кистью…

— Прек… ра… ти, — выдавил Поттер. Макнейр ухмыльнулся и добавил ещё геля. Играть с Поттером было неожиданно сладко. Он обнял его за талию, накрыл ладонью гордо торчащий член и шепнул:

— Там тоже надо смазать.

Когда Поттер задрожал в его руках, Макнейр дал ему отдышаться, а потом развернул лицом к себе.

— Что?..

Макнейр потянул его ладонь вниз, к своему члену, который тоже требовал внимания. Получилось у Поттера совсем неплохо.

* * *

С того дня они спали вместе. В остальном всё было по-прежнему, не считая новой привычки Поттера в моменты задумчивости почёсывать царапины, которые оставляла на его щеках и шее жёсткая макнейровская щетина. Чесался он часто. Макнейр мог трахать его до потери сознания и сколько угодно смотреть в глаза, но понять, о чём Поттер постоянно думает, не мог. Да и в своих мыслях разобраться не очень-то получалось.

У него было много любовников. Умелые шлюхи в основном, из тех, кто подороже: смазливые мордашки, холёные откормленные тела. Мелкий неуклюжий Поттер и рядом не стоял. Но когда Макнейр, давая время привыкнуть, замирал между разведенных бёдер, его накрывало странное чувство, что место Поттера именно здесь, с ним. Под ним. Но Поттер после секса всегда отползал на свою сторону кровати и засыпал, сжимаясь в бесприютный комок.

Макнейра раздражали упирающиеся в бок острые коленки. Он принимался поглаживать Поттера, и тот разворачивался, словно ёж, подставляющий под ласку незащищённое мягкое пузо. Хотя вместо пуза в нём был промежуток между грудной клеткой и бёдрами. Макнейр разглядывал спящего Поттера и представлял, каким он станет в будущем. Высоким – точно нет. И здоровяком вряд ли. Скорее, будет из породы юрких худощавых парней. «Вострых», как говаривал дед. Да, именно таким – невысоким и ладным, мог бы стать Поттер по прошествии времени.

Времени, которого у него не было.