Как близнецы

Они росли похожими как близнецы: светлоглазыми, рыжеволосыми, не по-девчачьи непоседливыми. Настоящими маленькими сорванцами — неугомонными и отчаянно, до безрассудства, смелыми.

Им было весело, тепло и надежно вдвоем. Как двум половинкам целого. Незнакомые люди, не знавшие Уизли и Поттеров близко, бывало решали, что они — родные сестры, а никак не кузины. Слишком невероятной и удивительной казалась связь между ними. Родство с большой буквы.

Лили до сих пор не может уяснить, когда же все закончилось, сошло на нет. Память, травмированная дичайшим потрясением, стерла все детали, выела самую сердцевину воспоминаний, оставив лишь голый, почерневший от копоти сомнений и времени остов, толку от которого никакого.

Одно Лили знает наверняка: они с Роуз перестали общаться не постепенно и почти безболезненно, как бывает, когда оба взрослеют, нет — у них все кончилось резко, остро и зло, в один момент. Словно кто-то незримый оборвал липкие нити паутины, растянувшиеся между ними, решив, что подобное — неподобающе щедро для таких малышек.

Роуз и сейчас, бывает, скучает по своей маленькой, острой на язычок, сестренке: по-настоящему, вдумчиво, с неизменными бренди и детским дневником в руках. Подолгу сидит у едва тлеющего камина, вспоминая.

Окрестности «Норы», вплоть до маленькой деревушки Оттери-Сент-Кэчпоул были их территорией. Кажется, за несколько лет болезненно-близкой дружбы они изучили там каждый камень, прошлись вдоль всех быстрых ручейков, отыскали и в шутку назвали десятка три самых разных животных. Ни минуты без дела не сидели.

Лили всегда нравилась та суматошность. Ее нынешней, совсем взрослой жизни, не хватает такого напора, азарта даже. Жизнь работника Гринготтса не самая веселая в мире вещь. Да еще так далеко от дома, когда на милю вперед не видно ничего, кроме бесконечно пылающего песка. И даже испещренное трещинами золото пирамид не радует, давно уже.

Иногда Роуз до боли под сердцем хочет вернуться домой. Хотя бы на одно, короткое мгновение… Только чтобы пройтись по крохотным, перегруженным мебелью комнатам, смахнуть пыль с коллекции маминых книг, вдохнуть тягучий аромат стряпни бабушки Уизли. В такие часы ей осязаемо не хватает утерянного, распавшегося на осколки, детства.

Лили старается не жалеть о том, что прошло. Никогда. Постоянное переосмысление минувшего приносит только горечь, боль и липкий страх. За душу больше, чем за что-то другое. Можно оправдаться перед людьми, своей безумной головой, но перед душой — никогда. Она все знает, все помнит, даже когда ты всеми фибрами пытаешься забыть.

Роуз чувствует очередной, особенно тяжелый, прилив угрызений совести. Она не имела права так пропадать, не имела право бросать свою семью — безжалостно, не задумываясь и, может, навсегда. Неправильно это. Все должно было быть по-другому. Совсем-совсем по-другому.

Сокрушенная каменным натиском совести, Роуз садится за длинное и путанное письмо домой.

Объяснить все она не может, по правде сказать, даже отправить конверт невозможно, но все же, в минуты особенно тягостные, когда сил, казалось, совсем не остается — Роуз пишет. Иногда это даже помогает.

Моргнув, Лили окидывает взглядом стол. Прямо перед ней лежит исписанный лист пергамента, чуть-чуть обтрепанный по краям, и ненадписанный желтоватый конверт.

— Роуз, — невольно срывается с губ.

Лили всегда отправляет ее письма. Все, что удается спасти и найти. Сделать это не так-то просто: у кузины давняя привычка рвать написанное раньше, чем кто-то чужой до этого доберется.

Пробежав взглядом по неровным строчкам, Лили откидывается на спинку кресла и закрывает глаза. В голове гудит. Убеждать себя в том, что она ничегошеньки не помнит, становится все сложнее. Но все же пробовать стоит. Иногда забыть просто необходимо.

Роуз помнит все — от первого до последнего момента. События того дня отпечатались где-то под коркой, но не как обычные воспоминания — цельной яркой картиной — а набором кадров, как на кинопленке.

Тогда, много теплых зим назад, они долго и тщательно планировали поход к реке у леса. Это должно было стать их первым походом вдвоем, без взрослых или братьев. Первым купанием в полноводной реке, с удивительным, живым и быстрым течением.

Роуз помнит, как обжигало кроваво-красное солнце, как они с Лили, балуясь и смеясь, барахтались в теплой воде… Как малышка замерзла и вылезла греться на берег, а она осталась в воде.

Воспоминания — непрошенные, злые, резкие — проявляются словно неудачные, засвеченные фото на пленке. Вот Лили сидит на берегу, замотанная в длинное банное полотенце, вот смотрит вверх, на свинцово-серые тучи, а вот вдруг пугается, сама не зная чего, грозящей бури или криков Роуз, притворно тонущей в воде.

Пугается сильно, по-настоящему. И, как часто бывает в ее возрасте, теряет над собой контроль — на крохотное, почти невесомое мгновение.

Роуз до сих пор помнит, как перестала улыбаться. Как, закруженная в диком вихре, вызванном всплеском стихийной магии Лили, начала тонуть уже по-настоящему. Удивительно быстро, не успев толком сообразить. Секунда — и она уже внизу, под толщей грязной коричневой воды, с полными легкими, задыхающаяся…

Сама не знаю почему, Роуз начинает дышать быстро и рвано, словно вновь оказавшись там.

— Успокойся, — тихонько говорит сама себе, шепчет нежно.

Лили наконец приходит в себя. Быстрый вихрь воспоминаний останавливается в самый страшный, пугающий момент. Нет, дальше она смотреть не будет. Помнить — больно, да и незачем, ведь с Роуз они не общаются очень давно, с того самого дня.

Не общаются, но… Иногда Лили готова поклясться на могиле бабушки, что сестренка до сих пор приглядывает за ней, как в детстве: не дает влипнуть в неприятности, когда это очень нужно, подсказывает и бережет.

Их связь не прервалась даже сейчас.

Роуз улыбается: ее маленькая сестренка в безопасности, пока она рядом. А рядом она всегда.

Дверь с шумом отворяется и на пороге возникает худой ассистент. Он долго мнется и болезненно морщится, пока наконец начинает:

— Мисс Поттер, к вам мистер Уизли.

Роуз невольно вздрагивает. Нет, к такому она не готова. Только не сейчас.

— Какой из, Гарольд?

— Хьюго Уизли, мисс.

Во рту у Роуз пересыхает. Конечно, она должна выгнать его. Он ведь все сразу поймет, узнает в блеске глаз, в радушии улыбки…

Она обещала Лили спокойную жизнь — без воспоминаний и боли.

— Лили, здравствуй, — Хьюго суховато пожимает ей руку и садится напротив.

Роуз смотрит на него долгим, тяжелым взглядом.

— Здравствуй, Хьюго, я рада тебе.

— Я, собственно, проездом в Египте, решил и тебя навестить, — пауза. — Как жизнь? Как у вас с Тедди?

Лили рассказывает много и подробно, совсем не вдумываясь. Единственное, чего она хочет, чтобы Хьюго поскорее ушел, оставил ее в покое.

Роуз не может смотреть на него спокойно. Это очень больно. Слишком.

Она никогда не забудет его дикий, полный слез взгляд на похоронах. Уже тогда она смотрела через Лили: чувствовала запах распаренной сырой земли, наблюдала за посеревшими от горя родителями и бесконечным строем огненно-рыжих, понуривших головы, Уизли.

Ее собственные глаза видели только черноту гробовой доски. Долгие сутки, пока все прекратилось.

Она умерла. Давно умерла. Утонула в реке еще ребенком. В тот страшный день домой вернулась только маленькая перепуганная Лили.

Никто так и не узнал, что утопленница получила еще шанс, что она до сих пор живет как вторая личность внутри сестры. Потрясение от убийства, пусть и непреднамеренного, той, настоящей Роуз, вызвало в мозгу крохи Лили Поттер необратимые изменения, раскрошило ее надвое.

Роуз не знает, что она теперь — иллюзия воспаленного мозга или действительно девочка, погибшая много лет назад. Да и не хочет знать.

Единственное, что важно — заботиться о Лили всеми силами. Защищать. Больше, конечно, от правды, которую она почти забыла.

Девочка заслужила право на нормальную жизнь. Без прошлого, с его ошибками и маггловскими словечками вроде "раздвоение личности", но с ярким, счастливым будущим, без угрызений совести.

— Лисенок, а как ты сам? — Лили понимает, что говорит лишнее, только когда произносит.

Хьюго белеет как мел и смотрит на нее пугающе пристально, почти с суеверным ужасом.

— Как ты сейчас меня назвала?

— Она… Так тебя называет в своих письмах, да?

— Откуда ты знаешь?

Лили улыбается: пусть Роуз и дальше думает, что она все забыла и не знает, что натворила. Им обеим так легче. Это просто игра. Просто жизнь напополам. Они всегда были как сестры, а теперь уж точно — близнецы.