Все говорят, что пить нельзя. По нынешним временам говорят особенно громко. Черт бы побрал эту министерскую антиалкогольную кампанию. Как водится, должностное рвение и добросовестность просыпаются там и тогда, когда в них нет ни малейшей необходимости. О грандиозных планах по восстановлению Хогсмида после войны давно уже никто даже не воспоминает, зато на борьбу с алкоголизмом магического населения Британии брошены все силы власти и общества.
Ну и получается все в лучших традициях – как всегда. Одна только конфискация винного погреба Малфой-мэнора с его коллекционными сортами вин лохматой стародавности чего стоит. Люциус, говорят, уже выписался из Мунго, но до сих пор заикается и дергает глазом. Авроры тратят все свое служебное время на отлов экспедиций, снаряженных в маггловский Лондон за сахаром – когда удается отловить, изымают сахар и потом гонят страшную бормотуху, называемую в народе «авророчкой». Гадость редкостная, а стоит, как ящик пятидесятилетнего Огденского. Но где ж ты сейчас настоящего Огденского найдешь… По слухам, в Мунго жалкие остатки медицинского спирта поместили в несгораемый сейф под тридцать три заклинания и выставили круглосуточную охрану – не зря, ибо обалдевший от рабочего стресса медперсонал несколько раз пытался взять сейф штурмом. Набирает силу негласное паломничество в Хогвартс: кто-то особо одаренный подпустил сплетню, что профессор Снейп наладил в Подземельях производство «девичьих слезок», и что Сибилла Трелони переселилась к нему в лабораторию на правах штатного дегустатора.
Гермиона заглянула в бокал, ожидаемо обнаружила там тыквенный сок и украдкой огляделась: удастся превратить его в шампанское так, чтобы никто не заметил? Пусть не опьянеть, но хоть вкус будет шампанский. Увы, Трансфигурация как наука еще не дошла до таких высот, чтобы избежать обратного превращения. Вот опять же – третья годовщина Победы, банкет, помпа, речи и залп из всех орудий, и при этом все упорно делают вид, что ничего крепче сока за вечер не употребили. То-то у МакГонагалл глаза блестят, а Хагрид раскраснелся и передвигается по безупречной синусоиде...
Гермиона встретилась взглядом с Гарри, красноречиво посмотрела на свой бокал. Поттер понял.
— Гермиона, я вот что хотел тебе сказать, — нарочито громко заявил он, оттесняя подругу в уголок и закрывая спиной от изнывающей в трезвости общественности.
Из рукава Героя показалось горлышко бутылки. Гермиона вытаращилась: огневиски! Неужели? Гарри подмигнул, довольный произведенным эффектом, и щедро плюхнул в бокал Гермионе запретного напитка. Герой – он и есть Герой, что позволено Поттеру, не позволено… да никому не позволено.
— Отдыхай, — шепнул Гарри, обдал в прямом смысле пьянящими парами алкоголя и продолжил свое дефиле по залу, в очередной раз исполняя роль спасителя магического мира.
После третьего глотка «сока» жизнь заиграла другими красками. Самыми что ни на есть радужными. Накатила приятная расслабленность, настроение улучшилось, мысли приобрели благодушное направление и некоторую рассеянность. Прикрыв глаза и прислонившись к полуколонне у балкона, Гермиона наслаждалась неожиданным умиротворением: не зря все-таки алкоголь считается одним из лучших антидепрессантов.
Как, однако, мало надо, чтобы превратить трагедию в убогий фарс. В стране бардак и беззаконие, пресса занимается трупоедством, бывшие Пожиратели курсируют то в Азкабан, то на свободу, а население теперь озабочено лишь тем, где бы чего накатить. Колдомедики Мунго стонут от количества отравившихся всякой бурдой, и даже праздник Победы оказался опошлен всеобщим навязчивым желанием выпить. Все это было бы смешно, если бы не было так трезво…
К тому моменту, когда псевдосока остался один глоток на донышке бокала, Гермиона всерьез начала обдумывать идею создания партии борцов за алкоголь. В воображении рождались оппозиционные лозунги: «Алкоголь помогает перевести душевную боль в головную!», «Алкоголь в малых дозах безвреден в любом количестве!», «Взглянув на вещи трезво, понимаешь, что надо выпить!», «В коллектив вливаются через горлышко!» Да, и демонстрацию с транспарантом: «Насильно трезв не будешь!» А назвать партию, к примеру, АЛКОНАВТ – Алкоголь Наше Все, Товарищи…
Хихикнув, Гермиона в очередной раз заглянула в бокал, увидела дно и поискала глазами Гарри. Нашла Рона, озирающегося так же ищуще, нашла сконцентрированного на своем бокале Снейпа, хмуро взирающего на действо Кингсли, МакГонагалл нашла, Флитвика… Гарри Поттер как в сливочное пиво канул. А коктейля из виски с соком отчаянно хотелось еще. Вот, алкоголь – он как знаменитая русская матрешка: открываешь одну, а там вторая, третья…
Гермиона двинулась по залу наугад, надеясь, что Гарри не успел по доброте душевной раздать весь стратегический запас огневиски. На закономерный вопрос: «Где?» — Рон неопределенно отмахнулся, Джинни с досадой пожала плечами, МакГонагалл сказала что-то про балкон, а к Снейпу Гермиона решила не подходить из соображений самосохранения. Она еще немного побродила среди гостей: подавляющее большинство, судя по всему, чувствовали себя третьекурсниками на Рождественском балу и активно восстанавливали навыки распития спиртного в режиме строжайшей секретности. Поскольку такое положение дел было не ново, – насмотрелась за школьные годы! – то и выглядело достаточно уныло, и навевало ненужные ностальгические мысли.
Вспомнилось многое, и все сплошь именно то, что вспоминать хотелось меньше всего. Какая-то ученическая мелочь, всякая малоприятная ерунда настойчиво лезла в голову. Снейповские придирки, провал с Прорицаниями, насмешки Малфоя и Ко, дурацкие сплетни про Гермиону и Гарри, желтые канарейки… По неизвестной причине воспоминания действительно страшные, недетские, военные не причиняли такой боли. А вот то всегдашнее и обыкновенное, то, что должно быть в жизни каждой нормальной девчонки, пусть и отличницы, ничего, кроме глухой обиды, не вызывали. Может, потому, что даже в этой малости – пережить положенное любому ребенку – ей было отказано судьбой и войной?
Гермиона встряхнулась: ну уж вот уж нет уж, так и до пьяных слез недалеко. Еще не хватало! Из этой нездоровой обстановки следовало срочно вытряхнуться. Прогуляться, к примеру, по замку, голову проветрить, Гриффиндорскую гостиную навестить… Может, хоть что-то приятное вспомнится?
Гулкая пустота хогвартсских коридоров выдула из головы все мысли. Удивительное дело – даже запах в замке остался тот же.
Чем пахнет Хогвартс? Легкой сладостью нагретой на камнях пыли, горячей смолой факелов, ментоловым холодком ветра, гудящего в витражах. Хогвартс пахнет кисловатинкой свежего пергамента и душной горечью старого бархата, а еще свежестью первой любви, а еще морской солью первых обид, и карамелью радостей, и корицей счастья, и за всем этим тянется легкий шлейф грусти о прошлом, в которое бессмысленно возвращаться.
Гермиона неторопливо шла по коридору, слегка касаясь стены кончиками пальцев. Хогвартс – как первый мужчина: вне зависимости от того, кто был после, о нем ты помнишь всегда. Хогвартс помнился с теплотой и признательностью, немножко со смущением, немножко со стыдом и немножко с обидой. Ну, а куда деваться, обида всегда есть там, где есть люди. И чем мелочнее обида, тем она больше и злее.
Вот взять хотя бы Малфоя. Ну говорил придурок гадости, и что? Ну сотрясал словами воздух и гермионино чувство собственного достоинства. Гермиона от этого не перестала быть Гермионой, Хогвартс — Хогвартсом, Гарри – Избранным, Волдеморт – мертвым… А обида осталась. И тоже не перестала быть обидой, хотя Малфой и утратил статус врага номер три в личном списке хогвартсской всезнайки.
Да и та злосчастная парта, наверное, тоже никуда не делась…
Гермиона остановилась, с недоумением глядя на лестницу, ведущую в Подземелья: надо же, задумалась и сама не заметила, как сюда пришла. Интересно, это воспоминание о парте привело ее или парта вспомнилась на этом месте?
Неровные сполохи факелов дрожали на каменных ступенях. Сходить, что ли, проверить? Вроде не настолько пьяная, чтобы навернуться с лестницы…
Помявшись несколько мгновений и зачем-то оглянувшись по сторонам, Гермиона стала спускаться вниз, на всякий случай все-таки придерживаясь о стену.
В Подземелье, в кабинете Зельеварения была парта. Вообще-то там было много парт, но эта была особенная.
Студенты Хогвартса не практиковали наскальных росписей типа «Здесь был Джерри». Во всех кабинетах все парты всегда, сколько Гермиона помнила, были чистыми – ну не прижилась в школе традиция письменного народного творчества. Все и всегда, кроме одной.
Третьей парты в крайнем правом ряду в кабинете Зельеварения.
Кто именно выцарапал на ней скабрезную гадость про Гермиону и ее друзей, осталось загадкой, да это было и неважно. Тот факт, что нацарапанная похабень была махровой неправдой, не успокаивал. Гермиона тогда нашла в себе силы гордо проигнорировать издевательство и изобразить, что видала она все эти мерзости в сливном бачке Плаксы Миртл.
Но было невообразимо обидно.
Потом, правда, стало не до обидок – жизнь разворачивалась, как в сказке: чем дальше, тем страшнее. Как известно, все проходит, и страх, и боль, и горе… а вот обида остается всегда. Война кончилась, победители оказались на коне, все прошло – в точности как предсказывал царь Соломон. И всколыхнулось…
Зачем нужно было срочно-обморочно удостовериться, существует ли до сих пор та парта, Гермиона не знала. Стоя перед кабинетом, она еще раз задала себе вопрос: «На кой?», получила от себя ответ: «Хочу и буду!» и осторожно толкнула тяжелую дверь.
Петли даже не скрипнули. В кабинете Зельеварения тоже остался привычный с ученических времен запах горячего металла котлов, вареной зелени и заплесневелой сырости. Обстановка не изменилась, все те же парты, снейповский стол, заваленный пергаментами, груда котлов в углу…
Гермиона сделала шаг внутрь и остановилась, словно налетела на стену.
В кабинете был Малфой.
Драко Малфой стоял над партой – третьей партой в крайнем правом ряду! – в позе атакующей кобры и что-то недовольно шипел сквозь зубы.
Гермиона едва не плюнула в сердцах: ну что за непруха! Как всегда, пришел Малфой и все испортил. Как бы ни был показательно-примерен Хорек в послевоенные годы, политесить политесы с ним Гермионе хотелось меньше всего. Вот же приспичило ему именно здесь, именно сейчас и именно на эту парту медитировать!
— Любуешься делом рук своих?
Гарри явно не пожалел огневиски: Гермиона не собиралась этого говорить, но алкоголь «растормозил».
Малфоя подбросило на месте, он шарахнулся от парты, вмиг превратившись из кобры во взъерошенного дикобраза.
— Грейнджер, — в обычной своей манере протянул он, пытаясь экстренно справиться с лицом. – Какая нелегкая тебя сюда принесла?
Гермиона подбоченилась:
— Я тебя о том же могу спросить.
— Вообще-то я здесь на своей территории.
— Твоя территория закончилась за воротами Малфой-мэнора, — Гермиона непроизвольно вздернула подбородок и направилась к многострадальной парте. Никакой Малфой не испортит ей праздник!
Драко наблюдал за не с интересом, и даже галантно посторонился, открывая доступ к парте. Гермиона глянула на полированную столешницу… и задохнулась в негодовании: вся парта была исписана, да чем! Та первая, казавшаяся такой пакостной, надпись продолжалась десятками еще более пакостных и пошлых. Кто-то особо одаренный не нашел ничего лучше, чем предположить, что надпись сделал Малфой из зависти. Далее следовал пространный обмен соображениями, кому именно из Гриффиндорской Троицы должен завидовать Слизеринский Принц и почему. Затем дискуссия скатилась к обсуждению высоких отношений Гермионы и Малфоя, в ходе которого мнения разделились: одни «авторы» полагали, что Драко с первого курса бегал за Гермионой, а она ему отказала, другие – что Драко бегал и добегался до желаемого, а Гермиона его коварно бросила, третьи – что Драко сам бросил Гермиону в лучших слизеринских традициях, и та с расстройства стала искать утешения в далеко не дружеских объятиях друзей. Все положенные вариации на тему: не Драко бегал, а Гермиона бегала и сохла, и утешалась она с одним другом или с обоими сразу, и кто кого по итогу бросил, также наличествовали в полном комплекте.
Сводилась дискуссия к выводу, что «что-то точно было», причем некоторые дюже искушенные излагали во всех компрометирующих подробностях, как именно было это «что-то», будто свечку держали.
— Впечатляет? – хмыкнул за спиной Малфой.
— Какая гадость! – только и смогла выдохнуть Гермиона, не в силах оторвать взгляда от парты.
— Слабо сказано. Сюда вот посмотри, — Малфой провел пальцем по парте и остановился на строчке: «Да всей школе известно, что Малфой мечтает трахнуть Грейнджер с того момента, как вообще смог трахаться!»
— Прокол в логике, — щелкнула пальцами Гермиона. – Если всей школе известно, почему я об этом ничего не знаю?
— Наверное, потому что я не мечтал! – фыркнул Малфой с таким выражением лица, что, если бы было ему лет одиннадцать, точно показал бы язык.
— Нет, ну каковы гады, ты глянь! – и Гермиона в свою очередь указала на строчку: «Да вы покажите мне хоть одного парня, кто не трахал Грейнджер, так что наш Дракусик был явно не первым!»
— Ткни в любого наугад, не промахнешься, — заявил Малфой.
Гермиона медленно обернулась:
— Ты на что намекаешь? Ты на что, слизеринская морда, намекаешь? Я те кто, синий чулок?!
Малфой так же медленно попятился:
— Грейнджер, совсем ополоумела? Вот бабы, и хочешь комплимент сделать – так все равно обижаются…
— Бабы в Лютном трусами торгуют! Окомплиментил, называется!
— Какая осведомленность, кто чем торгует в Лютном…
Рефлексы четвертого курса оказались неизживаемы: Гермиона с воплем замахнулась, но Малфой тоже, видно, четвертого курса не забыл – с ехидным: «Не-а!» перехватил ее руку и после короткой отчаянной борьбы прижал девушку к парте. Трепыхаться оказалось бесполезно, он был гораздо сильнее.
— Испачкаться о грязнокровку не боишься? – скривилась Гермиона, и Малфой отпрыгнул, как ужаленный.
— Да тьфу на тебя, Грейнджер! Сколько можно?
— Сколько нужно, столько и можно. Руки помыть не хочешь?
— Тьфу на тебя еще раз! – Малфой надулся и совсем не по-малфоевски сунул руки в карманы. – Слизеринцы такие, слизеринцы сякие, а сами любой проступок человеку до смерти забыть не можете.
— Какой из своих проступков ты имеешь в виду? Может, вот этот?
Гермиона провела пальцем по самой первой надписи.
Кажется, если бы Малфою сейчас припомнили службу Волдеморту, Инспекционную дружину, издевательства над гриффиндорцами и все грехи его семейства до седьмого колена, он был бы менее возмущен.
— Я?! Эту дрянь?! – у него от негодования даже дыхания не хватало. – Чтобы я!.. Унизился до!.. До!..
Гермиона примирительно подняла руки:
— Ладно, артист больших и малых академических театров. Верю. А с этим что будем делать? – она указала на парту. – Следующее поколение студентов сюда еще много чего интересного добавит, места хватит всем.
— Предлагаешь вернуться через десять лет и узнать о себе много нового?
— Предлагаю не ждать десять лет. Попадись эта мерзость на глаза Скитер, много нового о нас узнает вся магическая Британия, и гораздо раньше.
Малфой мигом сбледнул с лица, хотя здоровым румянцем и без того не отличался. Решительно вытащил палочку:
— Думаю, ты не будешь возражать. Эскуро!
Письмена даже не побледнели.
— Что за… — он осекся.
Оба в замешательстве ставились на парту.
— Похоже, Закрепляющие чары, — после недолгого молчания резюмировала Гермиона. – Гады.
— Да какие гады, — отмахнулся Малфой. – Так, мальки толстолобиков. Эскуро Максима!
Бесполезно. Парта продолжала издевательски пестреть мерзостями.
— Все-таки гады, — он озадаченно почесал нос и глянул на Гермиону: — Есть идеи? Ты же у нас самая умная.
— Да это ты у нас умный, а я так, погулять вышла.
Малфой усмехнулся, оглянулся по сторонам, заговорщически подмигнул и вытащил из кармана мантии небольшую фляжку.
Гермиона ахнула в шутливом изумлении:
— Малфой! Нарушаем?!
— А что? – он отвинтил крышку, с удовольствием принюхался. – Нормализует давление, снимает стресс. «Ведьмополитен» рекомендует, раздел «Для дома, для семьи».
Малфой приложился к фляжке и аж застонал от наслаждения. Проглотил, выдохнул, зажмурился, облизнулся. И протянул фляжку Гермионе:
— Будешь?
Малфой, предлагающий магглорожденной с ним выпить. Магглорожденной. Выпить. Малфой. Оойййй…
Гермиона посмотрела на него поверх протянутой прямо к ее носу фляжки и только теперь поняла, что Малфой несколько нетрезв. Потому и ведет себя неадекватно – делится выпивкой и пытается дружить против неведомых грязномыслителей. Но все равно есть от чего спятить…
— Я авророчкой не балуюсь.
— При надлежащем воспитании ты могла бы отличить самопальный бурдомес от тридцатилетнего Реми Мартен.
Малфой, он и пьяный – Малфой, что с него взять, кроме понтов.
— Как все плохо в Британском королевстве, — усмехнулась в ответ Гермиона. – Маггловским алкоголем не брезгуют даже знатные чистокровные волшебники.
Малфой подбоченился:
— Чтобы ты знала, коньячный дом Реми Мартен – предприятие одной из побочных ветвей Малфоев.
— И торгуют своей продукцией по всему маггловскому миру? Воистину, деньги не только не пахнут, но и статуса крови не имеют. По какому курсу нынче тугрики на галлеоны меняют?
— Грейнджер, за… достала. Не хочешь – не пей. Мое дело предложить.
Гермиона надеялась, что схватилась за фляжку не слишком быстро. Но видимо, надеялась зря. Что поделать, перед алкогольным голодом все равны.
Это действительно был коньяк. Немного не рассчитав, Гермиона сделала слишком большой глоток, и напиток провалился в горло окатистым жарким комом, скользнул в желудок, и там словно зажглась лампочка. Во рту осталось неповторимое сложное послевкусие не то дубовой коры, не то черного кофе, не то пьяной вишни. Кажется, даже кровь побежала по жилам веселее, а в затылок словно легонько ударило пуховой подушкой.
— Спесьяль фин шампань, — мурлыкнула Гермиона, непроизвольно втягивая щеки, чтобы задержать мягкий аромат, хлынувший через небо в нос.
Если Малфой и удивился, то вида не подал. Только фляжку очень быстро отобрал.
— Ты сюда напиваться пришла или с прошлым разбираться?
— А что с ним разбираться? – коньяк на огневисковый коктейль лег душевно, Гермиона ощутила нехарактерную для себя легкость мыслей и отчаянное желание творить всякие безобидные глупости. – На то оно и прошлое, чтобы пройти. Когда живешь прошлым, закрываешь для себя будущее.
— Прошлым надо не жить, его надо уничтожать. Намек понят?
Оба одновременно оглянулись на парту. Малфой изо всех сил изобразил лицом умственные усилия. Гермиона изо всех сил думала.
— А если просто порошком?
— Заклинания не сработали, какой тут порошок.
— Спалить?
— Несгораемая. Профессор Снейп все заколдовал от пожара в целях безопасности.
— Снять заклинание и спалить.
— Ты рискнешь снимать заклинание, наложенное профессором Снейпом? Я – нет.
Снова воцарилось красноречивое молчание. Малфой медленно потянул из кармана фляжку:
— Без поллитры и не разберешься…
Коньяк придал духу и бесшабашности, а также сил для продолжения мозгового штурма.
— Отодрать столешницу, вынести из замка и спалить.
— Несгораемая.
— Утопить.
— Дерево не тонет. И представь себе, как мы потащим ее через весь замок. Не говоря уже о том, чтобы вынести наружу. Жуками-короедами прикинуться будет сложновато.
Гермиона хихикнула, представив себе:
«— Вы кто?
— Жуки-короеды.
— А парту куда тащите?
— Дома съедим».
На сей раз Малфой фляжку даже не убирал.
— Если нельзя стереть художества, надо уничтожить саму парту. Логично?
С этим трудно было не согласиться.
— Ее можно просто разбить.
— В щепки.
— В щепки. Чтоб никто ничего не смог прочитать.
Фляжка совершила очередной маневр из рук в руки, и тут Гермиону осенило:
— Слушай, а что тебя так оскорбляет? Ты же по этим новейшим хроникам Хогвартса прямо герой получаешься. Разложил Гриффиндорскую Всезнайку – да тебе ж Орден Мерлина за такое положен. Ну или хотя бы двести баллов Слизерину.
Малфой замер, не донеся фляжку до рта.
— Я тебя о том же могу спросить. Сама-то с чего так возмущаешься? Не каждая, знаешь, может похвастаться сплетнями, что за ней Малфой ухаживает.
— А что мне, гордиться?
— Вообще-то да, — Малфой отхлебнул наконец и сморщился: — Хорошо пошла…
— У тебя евреев случайно в роду нет? Что за манера отвечать вопросом на вопрос? Я первая спросила!
Она отобрала фляжку и с ожесточением глотнула. Пошло и впрямь хорошо.
— Ну вот первая и ответь. Я что, самый худший вариант?
— Отвечаю: тебе определенно стоит прошерстить свою родословную на предмет семитских вмешательств. Гадость не в том, с кем нас тут спаивают, — Гермиона кивнула на парту, — то есть, спаривают. Вопрос – как!
Малфой тоже глянул на парту и пожал плечами:
— А что – как? С точки зрения физиологии тут все нормально. Ни в каких извращениях не обвиняют. Хоть спасибо говори.
— Вот ты и говори. Это пока не обвиняют, не успели еще. И я намерена сделать все, чтобы не успели.
Прозвучало это почти как тост, и Малфой не стал мешкать:
— Предлагаю за это и выпить!
Гермиона протянула ему фляжку, но он галантно склонил голову:
— Дамы вперед.
«Быстро гоним», — подумалось Гермионе, но вперед так вперед.
— Тиха уэльсовская ночь, но парту надо уничтожить, — философски провозгласил Малфой и приложился к фляжке.
Парта стояла очень вызывающе. И даже немножко укоризненно. Гермиона очень не любила, когда к ней относились с вызовом и укором – это провоцировало на необдуманные поступки. Что характерно, воздержаться от этих поступков никогда не удавалось, как и избежать их последствий.
— Ишь, выкралась тут, ждет, — с неприязнью сказал Малфой парте.
Парта не ответила, потому что была деревянная. А Гермиона решила, что Малфой, оказывается, слабоват на алкоголь – выпил всего ничего, а уже с неодушевленными предметами разговаривает.
— Ну что? – он перевел на нее шальной взгляд и снова достал палочку. – Поехали?
Гермиона согласно кивнула и встала рядом, прицеливаясь в парту. Парта попадаться на мушку не желала, так и норовила уплыть куда-то в сторону, натурально «качая маятник».
Малфой скомандовал:
— Раз, два, три! – и в несчастную деревяшку полетели две Бомбарды.
Когда у окна с грохотом осыпался сосновой трухой пустой шкаф из-под учебников, Гермиона с досадой поняла, что промахнулась. А вот Малфой влупил в яблочко: от парты осталась лишь груда щепок, почему-то дымящихся.
— Надо же, попал, — с легким недоумением вымолвила Гермиона.
— А что там попадать-то… Четыре палочки и весь класс в партах…
Он демонстративно отряхнул мантию и протянул Гермионе руку:
— Поздравляю с успешным завершением диверсионной операции.
Гермиона пожала сухую узкую ладонь и сделала книксен:
— Поздравляю… ой нет, погоди поздравляться.
— А что еще?
— А вот.
Малфой проследил за ее пальцем и уперся взглядом в две кучи деревянных отходов, украшающие собой класс, как щиты поверженных воинов на поле боя.
— Надо с этим что-то делать, нельзя так оставлять.
— Домовики уберут.
— Убрать-то уберут, только перед этим доложат Директору. Оно нам надо?
Малфой задумался.
— Может, превратить во что-нибудь другое?
— Друг мой… не дай Мерлин, конечно… поверь мне как специалисту по Трансфигурации, из этого вторсырья может получиться только стая деревянных цыплят, прибитых гвоздями к полу. Ты готов объяснить их появление в кабинете Зельеварения в вечер бала в честь Победы?
Малфой сморщился, словно от зубной боли:
— Грейнджер, как с тобой все сложно…
— Сложно, Малфой, зонтик в кармане раскрыть. А со мной не сложно, со мной основательно. Я семь лет диверсионные операции школьного масштаба разрабатывала, опыт имеется.
— Скажи еще, что все ваши «операции» — твои идеи…
— Идеи – нет. Стратегия и тактика их воплощения – да. Гарри с Роном, конечно, знатные затейники и вообще молодцы, но что касаемо придумать, как сделать так, чтобы все было и за это ничего не было, тут они соль с сахаром путают.
Малфой зачем-то свел глаза к переносице и наморщил лоб. Через полминуты напряженных размышлений он выдал:
— Так, я понял. Воплощение ваше – идея наша.
— Еще один, — удрученно вздохнула Гермиона. – Как с детьми: идея мужчины, а рожает женщина. Ладно, гони идею.
— Щааа… — Малфой с заговорщическим видом потряс фляжку.
Внутри булькнуло, но без энтузиазма.
— Вот черт… кончился.
Гермиона ощутила легкий укол сожаления: коньяк был хорош, да и душа требовала продолжения банкета. Малфой выглядел таким обиженным, что его стало даже чуточку жалко. Без допинга не думалось.
— Может…
— Не, — грустно отмахнулся Драко. – У Снейпа нет. Я проверял. А если у него где и есть, то мы туда всяко не доберемся.
Гермиона бесцельно обозревала класс: полезная мысль витала где-то рядом, но ее никак не удавалось ухватить за хвост. Специальные умные люди советуют в таких случаях действовать методом пошаговой детализации.
— Так, что нам надо, кроме света в оконце и мира во всем мире?
— Ответ неверный. Мы не имеем алкоголя в готовом к употреблению виде. Но мы имеем класс Зельеварения, две кучи деревянных щепок, две волшебные палочки и непреодолимое желание выпить. А еще мы имеем головную боль в виде двух куч щепок, которые надо срочно куда-то деть.
Тот, кто придумал метод пошаговой детализации, был вне всякого сомнения гением. Потому что мысль оформилась в алгоритм действия и развернулась во всем великолепии своей креативности.
Малфой смотрел с недоверчивой надеждой:
— Грейнджер, ты не хочешь ли сказать, что…
Надо же, хоть и слизеринец, а голова не совсем квадратная. Гермиона радостно покивала:
— Именно, именно. Решим два вопроса сразу, совместим приятное с необходимым.
Исполненный сомнениями, Драко присел на ближайшую парту.
— Нет, я, конечно, все понимаю. Авророчка, тыквенная наливка, снейповка, которую никто не пробовал и в глаза не видел… но из щепок? Грейнджер, ты рехнулась?
В голосе Малфоя так явно прорезались ее собственные интонации из совсем недалекого прошлого: «Гарри, Рон, вы с ума сошли? Это же опасно!» В этот момент Гермиона ясно поняла, как чувствовали себя ее друзья, когда она начинала им выговаривать за очередные сумасбродные затеи. Но азарт экспериментатора, подогретый алкоголем – точнее, его нехваткой, — заглушил слабые писки здравого смысла.
— Я в порядке. Запомни: даже из килограмма дерьма можно получить свои сто грамм чистого спирта, все зависит от высоты ректификационной колонны. Ты как будто Зельеварение не с нами изучал.
Малфой понурился:
— Да, что-то я с третьим курсом промахнулся. Мы же перегонку тогда проходили? Учебник был такой зеленый…
— Помнишь, какого цвета учебник – уже хорошо. Ну так как? Перегонный куб сумеешь смастерить, или опять все ложится на хрупкие женские плечи?
— Грейнджер, — Малфой соскочил с парты и принял самый горделивый и независимый вид, на какой был способен в этом состоянии подпития. – Хватит изобретать метлу. Куб я тебе поставлю, но зачем опилки? Давай лучше сгоняем на кухню по старой памяти, тыква-то там должна быть.
— Сгонять на кухню – весь экстрим, на который ты способен? Тыквы – это же неспортивно!
Гермиону разбирало неудержимое веселье: Малфой, видимо, всю жизнь даже мелкие пакости делал со звериной серьезностью, и понятия не имеет, как можно по-настоящему развлекаться. Сидя в палатке в лесу, Гриффиндорское трио умирало от страха и тоскливой неизвестности, а потому развлекалось изо всех сил: три дня набивали пинтовую кружку сушеными комарами, потом кормили этим сухпайком нечаянно приползшего паука, зажигали костер от одной спички, плели из травы чучела Пожирателей и отрабатывали на них маггловские боевые приемы, устраивали вечера национальных кухонь – то лягушек жарили, то гадюк коптили, то червяков запекали в глине… Кажется, именно после червяков у Рона обострился гастрит головного мозга, и он ушел в поисках человеческой еды…
Очнувшись от воспоминаний, Гермиона обнаружила, что Малфой стоит совсем близко и с любопытством заглядывает в глаза. Она даже испугалась на миг – мало ли что ему взбредет в голову, пьяному-то?
Но Малфой только покачал головой:
— Ты и впрямь чокнутая. В кабинете Зельеварения гнать самогон из парты ради спортивного интереса…
Отойти было некуда – сзади была парта. Гермиона чуть подалась назад, облокачиваясь о столешницу:
— Скажешь, тебе не интересно? Из тыквы при полном комплекте необходимого оборудования любой дурак перегонит, а ты из деревяшки попробуй…
Маневр возымел обратный эффект: Малфой придвинулся ближе, навис, заставив Гермиону почти улечься на парту.
— Теперь я понимаю, почему твои приятели от тебя ни на шаг не отходили. Ты способна покончить с собой только для того, чтобы посмотреть, как там на том свете…
Гермиона растерялась: что он делает? Неужели коньяк настолько шибанул ему в нижние чакры, что напрочь отшиб верхние? И испугаться бы, но от Малфоя не пахло опасностью. Запах опасности Гермиона знала очень хорошо – запах холода и пота, пыльной хвои и скользящей в ладони виноградной лозы. Еще она знала запах Рона – он пах солнцем и силой. Гарри пах ветром и весельем. Она знала, что свобода пахнет диким медом, первый поцелуй – фиалкой, первая любовь – яблоком, победа – грозой, а кровь – только кровью.
Как пахнет Малфой, ей знать было неоткуда. А пах он… холодом и сладостью сливочного мороженого.
— Будь я проклят, Грейнджер… Я, наверное, тоже спятил… — он почти шептал прямо в ухо, и Гермиона непроизвольно напряглась, лихорадочно соображая, что все это значит и чем все это кончится. – Мне страшно интересно, что у нас получится…
— Ты о чем? – пролепетала в ответ Гермиона, почему-то тоже полушепотом.
Малфой вздрогнул, будто спохватился, и быстро прянул назад, выпрямился, поморгал.
— О щепках, о чем же еще! Считай, что ты раздразнила мое слизеринское самолюбие, — он сбросил мантию, расстегнул манжеты и закатал рукава. – Ну, куда тебе куб ставить?
— Туда, — все еще несколько обалдевшая, Гермиона махнула рукой в сторону преподавательского стола.
— Вы все в Гриффиндоре пыльным снитчем ударенные, и я не лучше, — бухтел Малфой, устанавливая на стол горелку и вытащенный из угла котел. – А с пароотводной трубой у нас проблемы. И с охладителем тоже.
Гермиона, сосредоточенная на замачивании в раковине щепок, только бросила через плечо:
Малфой что-то пробормотал, но Гермиона не стала уточнять, что именно – подозревала, что ничего лестного. К тому же, процесс сбраживания щепок был куда увлекательнее. Заклинание окисления в условиях тотальной войны с алкоголизмом было известно даже ребенку, но трудность заключалась в том, чтобы постоянно держать над раковиной воздухонепроницаемый купол.
— Если еще кто-нибудь посмеет сказать, что я не креативен, я того замочу вместе с твоими щепками, — раздалось за спиной.
Гермиона оглянулась. На снейповском столе красовалось диковинное сооружение из котла, горелки, полосатого шланга слизеринской расцветки и реторты, закрепленной на гигантском штативе. На Малфое не хватало галстука, а реторта по форме напоминала фляжку из-под коньяка.
— А в тебе талант, оказывается, дремлет, — улыбнулась Гермиона, сдувая падающий на лоб локон.
Поправлять его левой рукой было неудобно, а в правой она держала палочку. И тут Малфой опять сошел с ума. Он подошел и аккуратно заправил непокорную прядь ей за ухо. Так спокойно и буднично, словно всю жизнь только этим и занимался.
— Спасибо, — смущенно пробормотала Гермиона.
— Не стоит благодарности.
Глаза самопроизвольно полезли на лоб. Интересно, в школьные годы Малфой был вполовину не столь учтив по политическим соображениям или по юношеской глупости?
Купол надулся и фыркнул. Пора.
Гермиона сняла заклинание, и по классу пополз запашок прелого дерева и кислого молока. Щепки разбухли и немного запузырились.
— Охренеть… — выдохнул у виска Малфой и тихо рассмеялся: — Рассказать кому, в Мунго сдадут без выяснения обстоятельств!
— А ты не рассказывай.
Отлевитировать груду щепок в котел оказалось делом непростым. С помощью заклинания и мерлиновой матери это удалось осуществить, Малфой захлопнул крышку, выдохнул и зажег горелку.
— Надеюсь, эта быдла не рванет.
Они уселись бок о бок на ближайшую к столу парту и уставились на котел, словно от их взглядов процесс должен был пойти быстрее.
— Как это ты меня втянула в такую блудню… — вдруг удивленно изрек Малфой.
— Я? – не менее удивленно изрекла Гермиона. – А кто хотел добавки?
— Я один, что ли?
Снова воцарилось молчание. И царило до тех пор, пока в реторту не закапали первые прозрачные капельки. Гермиона и Драко, как по команде, спрыгнули с парты и бросились к реторте.
— Глазам не верю! – восторженно вымолвил Малфой. – Работает!
— Еще бы оно не работало! – Гермиона от радости даже чуть-чуть подпрыгнула. – Технология отработана веками!
Малфой не отрывал взгляда от быстро наполняющейся емкости.
— Грейнджер… пусть меня съест виверна, но я тебя уважаю!
— Как мало надо для того, чтобы слизеринец зауважал магглорожденную гриффиндорку… — неожиданно для самой себя горько усмехнулась Гермиона. – Всего лишь выгнать спирт из табуретки…
Драко внимательно посмотрел на нее поверх штатива:
— Меня не учили уважать магглорожденных гриффиндорцев. Но я занимаюсь самообразованием. Не знаю уж, насколько успешно…
Гермиона встретила его взгляд и долго молчала. А что тут скажешь? Слишком больно было от презрительной надменности чистокровных слизеринцев, слишком жестока была школьная вражда, слишком много обид, слишком… Взять и обо всем забыть за один нетрезвый вечер? Не чересчур ли просто?
Драко стоял, опершись руками о стол, и на внутренней стороне его предплечья предательски чернело клеймо Лорда. Гермиона не смотрела туда, но Малфой, словно прочитав ее мысли, отвел глаза и медленно опустил рукав. Он не пытался оправдаться – такие поступки не оправдываются ни отсутствием выбора, ни воспитанием, ни юношеской глупостью. Что бы он теперь ни сказал, что бы ни сделал, все будет выглядеть жалкой потугой оправдаться. Метка осталась не только на руке – Лорд раз и навсегда заклеймил саму его жизнь.
И она, Гермиона, тоже никогда не сможет ни забыть этого, ни простить.
В затянувшемся горьком молчании еле слышно шумела горелка, с натужным бульканьем падали капли спирта, словно напряженная тишина давила и на щепки в котле. Как странно, думала Гермиона, разве может такой гад, как Малфой, пахнуть сливочным мороженым? Как глупо, думала она, что нормальное беззлобное общение с ним оказалось возможным только случайно и спьяну – протрезвеется и забудется, вернется на круги своя. Расслабились, и хватит, хорошенького понемножку. Всегда нужно помнить, кто кем был и кто кем стал. Закон выживания. Такой вот глупый закон выживания человека разумного в стае себе подобных.
Того, что произошло потом, Гермиона не могла и не хотела объяснять. Драко подошел, стал за ее спиной и крепко обнял за плечи, прижавшись щекой к виску. Она накрыла его руки своими, и так они стояли, глядя на реторту и равномерно падающие капли.
Стояли до тех пор, пока Малфой не встрепенулся:
— Убегает!
Реторта действительно наполнилась до краев, и спирт грозил вылиться на стол. В бестолковой суете Гермиона трансфигурировала новую реторту из чернильницы, Малфой, суматошась, заменил ею наполненную, умудрившись-таки выплеснуть изрядное количество на пол. Слава Мерлину, очищающие заклинания еще никто не отменял.
По логике, теперь надо было пить. Малфой с сомнением взирал на реторту:
— Ты уверена?
— Нет. Но что мы, зря старались, что ли?
— Что, так и пить?
— Можно разбавить. Водой. Два к трем.
Для разбавления пришлось приспособить еще один котел. Когда Малфой лил в спирт воду, у него почему-то тряслись руки. Когда Гермиона трансфигурировала рюмки из карандашей, заклинание почему-то получилось с третьего раза, и вместо хрустальных рюмок вышли деревянные чарки.
Ни один из них ни за что не признался бы, как страшно объяснять самим себе происходящее. Потому что за этим непременно последует выбор, а за выбором – перемены. И переменится не многое – переменится все.
В торопливой неловкости наполнялись чарки, скомкался первый тост: «Чтобы все были здоровы…», и первый глоток пошел плохо: Драко скривился, словно Костерост проглотил, а Гермиона закашлялась до слез.
— Гадость какая… — выдавила она, борясь с рвотным рефлексом.
— Не слово… Может, мало разбавили?
— Не… если больше – совсем дрянь получится. Был бы сироп какой или сок, тогда другое дело. Или лимон, тоже хорошо сивушные масла впитывает…
Драко поднял палец:
— Сиди тут, я сейчас.
— Куда ты?
— На кухню. За лимоном.
Гермионе вдруг ни с того ни с сего стало страшно:
— А… а вдруг профессор Снейп придет? А я тут… с этим… — она кивнула на перегонный куб.
— Снейп не придет, он уполз. Давно уже. Не дрейфь, я мигом.
Малфой ушел, а Гермиона изо всех сил старалась ни о чем не думать и считала падающие в реторту капли. Она насчитала сто одиннадцать, когда с грохотом распахнулась классная дверь, заставив вскрикнуть от испуга и неожиданности. Но это был всего лишь Драко.
— Вот, — он поставил на стол тарелку. – Фейхуя. Лимонов не было.
Гермиона прыснула: надо же, слизеринец, ажно целый лорд, а по-человечески разговаривать, оказывается, умеет. Фейхуя…
Под дружное хихиканье экзотический фрукт был нашинкован и со всей приличествующей моменту торжественностью опущен в разбавленный спирт. Несколько долек остались «на закусь», облагороженная бормотуха вновь разлита по чаркам, и тост «Во славу великого бога Догона!» вышел гораздо более задорным.
Что было дальше, Гермиона помнила отрывочно.
Сначала они вроде смеялись, потом вроде ругались. Потом Малфой вдруг бухнулся на колени и долго просил прощения за все подряд. Потом плакали. Потом опять смеялись. Что-то пели. Снова пили. Снова плакали. Пили, что-то друг другу доказывали. Доказали ли, Гермиона не помнила.
Зато очень хорошо помнила, как Драко заявил, что танцевал со всеми девчонками Хогвартса, кроме нее, и церемонно пригласил на танец. Этот, условно говоря, вальс забыть было трудно, потому что на третьем же пируэте выпитое подкатило к горлу, а колени подкосились.
— Пренебречь! – скомандовал Малфой. – Вальсируем!
Через миг он позеленел сам.
Под острым углом друг к другу, спотыкаясь о воздух и шатаясь от стены к стене, они добрались до туалета Плаксы Миртл. Гермиона из последних сил бросилась в кабинку и буквально рухнула головой в унитаз за миг до того, как ее скрутила первая судорога. В глазах то темнело, то прояснялось, по лицу катились слезы, ужасно саднило горло, а организм все не успокаивался, остервенело избавляясь от лишнего, по его мнению, алкоголя.
Как сквозь вату Гермиона слышала вопли Миртл – кажется, та протестовала против загаживания места общественного пользования. Слышала, как Малфой хрипло посылал привидение по непечатным адресам и велел называть себя сэром.
Наконец кормить канализационного водяного стало нечем. Гермиона в изнеможении прислонилась к стенке кабинки, мечтая о глотке чистой воды и теплом одеяле. Хмель вышел, слабость осталась, жить не хотелось, бил озноб.
— Грейнджер, — простонало из соседней кабинки. – Ты там живая?
— Не знаю… — еле слышно отозвалась Гермиона.
— Пошли?
— Не могу… — прохныкала Гермиона. – Ноги не держат…
— О Мерлин… щаааа…
За стенкой завозилось, дверь кабинки открылась, и Гермиона увидела встрепанного и бледного как смерть Малфоя. Пошатываясь и держась одной рукой за косяк, он другой рукой подхватил Гермиону за талию и помог подняться.
— Знаешь, как это называется? – промямлила Гермиона, цепляясь за его шею, как раненый на поле боя.
— Праздник веселого блевонтина.
— Нет. «Недоперепил».
— То есть?
— Выпили больше, чем могли, но меньше, чем хотели.
Малфоя тоже трясло. Качаясь и еле переставляя ноги, они доползли до раковины – умыться. Но едва Гермиона протянула руку, чтобы открыть воду, из стока вынырнула Плакса Миртл, издевательски поклонилась Малфою и злорадно возвестила:
— К вам Черное Озеро, сээээээээээээээр!
В следующий миг обоих накрыло ледяной волной и сбило с ног. Гермиона пришла в себя, лежа на кафельном полу в луже. Рядом чихал и отплевывался Драко. Он клялся своим титулом, что убьет Миртл совсем, и рассказывал такие остросюжетные подробности о ее личной жизни, что Гермионе снова стало дурно.
Наконец, исчерпав запас ругательств, Малфой уцепился за раковину, подхватил Гермиону под локоть и предпринял отчаянную попытку подняться. Получилось с третьего раза совместными усилиями.
Обратный путь от туалета до класса Зельеварения показался бесконечным. Гермиону била крупная дрожь, она инстинктивно жалась к Малфою, но согреться не могла, потому что он был такой же насквозь мокрый, холодный и трезвый.
Одолев лестницу и пару раз чуть не скатившись по ней кубарем, они добрались до класса и ввалились внутрь. Гермиона долго не могла произнести высушивающее заклинание – так стучали зубы. Наконец с сушкой было покончено, Малфой окутал обоих согревающими чарами, и оба уселись на пол у стола, тесно прижавшись друг к другу.
Гермиону колотило, Драко потряхивало. На парте прямо перед ними стоял котел с недопитой бурдой. От одного его вида Гермиону опять замутило. Драко неверной рукой поднял палочку и отлевитировал котел с глаз долой.
— Ты как себя чувствуешь? – промямлила Гермиона, борясь со сном.
— Как после шока, второго по силе после родового…
Гермиона вяло хихикнула.
— Спать?
Она с усилием открыла глаза:
— Где?
— Здесь. Я уже никуда не могу…
— Что, прямо на полу?
Драко мотнул головой:
— Что мы, не волшебники?
Как он трансфигурировал ближайшую парту в кровать, Гермиона не заметила – задремала. Сквозь сон она почувствовала, как ее поднимают на руки, куда-то несут и на что-то укладывают. На мгновение вынырнув из полудремы, собралась с силами и скинула туфли.
— Слушай, — пробормотала она, устраиваясь поудобнее. – Вот нас завтра тут найдут… в одной постели… и тогда получится, что все, что про нас тут писали… правда… что мы с тобой… любовники…
— Не… — голос Малфоя над ухом тоже был сонный. – Мы с тобой больше, чем любовники… мы блевали на брудершафт…
Гермиона хотела еще что-то сказать, но не успела, потому что уснула. И не слышала, как Малфой прошептал:
— Ты пахнешь… как нагретый на солнце апельсин…
Около шести утра одна из дверей отворилась, и в кабинет, пошатываясь, вошел профессор Снейп. Лицо его, и без того не блиставшее здоровым цветом, отливало нежной зеленцой, между бровями залегла глубокая складка, а губы страдальчески кривились. Профессор держался за голову и мучительно постанывал.
Изменения классного интерьера он заметил не сразу. Ощущение, что что-то не так, настигло его на полпути в лабораторию. Снейп последовательно обнаружил отсутствие шкафа и двух парт, присутствие древесной трухи на полу, самодельного перегонного аппарата на столе и большой кровати у стола.
На кровати, улегшись «ложечкой» и крепко обнявшись, мирно сопели Драко Малфой и Гермиона Грейнджер, укрытые мантией.
В другое время от увиденного профессора Снейпа, скорее всего, хватил бы кондратий, но головная боль – следствие бодуна утреннего обыкновенного – заставила его воспринимать все в высшей степени философски. Обогнув кровать, он подошел к столу, понюхал содержимое котла, неопределенно хмыкнул, оглянулся на спящих, хмыкнул еще раз. Зачерпнул чаркой из котла, выпил, крякнул:
— Водка. Фей… — его передернуло, — …хуевая…
Подумал, зачерпнул еще, выпил, крякнул. Складка между бровей разгладилась. Скрестив руки на груди, Снейп уставился на Малфоя и Грейнджер.
— Пятьдесят баллов с Гриффиндора за уничтожение школьного имущества. Пятьдесят баллов Слизерину за находчивость в использовании останков школьного имущества.
Удовлетворенный и почти избавившийся от головной боли, профессор подхватил котел и направился к выходу. У двери он обернулся, достал палочку и трансфигурировал мантию, которой укрывались Малфой и Грейнджер, в одеяло. В коридоре наложил на дверь запирающие чары, вздохнул, покачал головой и тихо посетовал:
— И Дамблдор был прав, как всегда.
А поутру они проснулись…
05.07.2012
1564 Прочтений • [Водка: туда и обратно ] [17.10.2012] [] [Комментариев: 0]
Vova
