Узница Азкабана

Жизнь прекрасна

И удивительна,

Но опасна

И непродолжительна.

MORDOR — Фитнесс — убийца

1 сентября 2008 года. Азкабан.

Над Азкабаном сгущались черные тяжелые грозовые тучи. Ледяной ливень, обычный для этих широт, вымочил коменданта Азкабана до последней нитки и останавливаться не собирался. Можно было высушить себя заклинанием, но у него были более важные проблемы, чем промокшая одежда.

— Когда это случилось? — под холодным взглядом черных, как ночь, глаз своего начальника мальчишка-стажер согнулся, словно в ожидании удара, и что-то невнятно пробормотал.

— Когда?! — рявкнул комендант и схватил парня за грудки. Хватка у него была железной, но несчастный стажер вырываться и не думал.

— Я… я забирал у них ужин, — дрожащим от страха голосом пролепетал молодой аврор. — Он был не тронут. Заключенная Лестрейндж всегда ест мало, и я подумал, что…

— Думать надо уметь, — прошипел комендант и с силой швырнул щуплого стажера прямо в ближайшую лужу. — Равенкло?

— Хаффлпафф, сэр, — парень даже не пытался подняться на ноги, потирая ушибленную при падении ногу и тихо всхлипывая.

— Оно и видно, размазня! — смачно сплюнул комендант. — Где вас только таких набирают, олухи дементоровы? Ты хоть понимаешь, что мне придется об этом доложить главе Аврората? А тот не станет ничего скрывать от главы Департамента Магического Правопорядка и министра Магии? Наши с тобой головы снесут к боггартовой бабушке самое позднее — завтра к вечеру! Понимаешь?!

Лицо коменданта перекосило от неудержимой ярости, а набухшие красные прожилки в его глазах, казалось, вот-вот были готовы лопнуть.

— Мистер Грэгори! — раскрасневшись от быстрого бега и поминутно поскальзываясь на грязи, к нему спешил еще один стажер немного старше первого.

— Чего тебе?

— Прилетела сова из… из… — тот никак не мог отдышаться.

— Ну? — вопросительно изогнул бровь Грэгори.— Из… Министерства Магии, — выдохнул парень, — глава Аврората мистер Уизли интересуется, нет ли у нас каких-либо происшествий.

— Уже донесли, с-суки! — заскрежетал зубами комендант.— Только и можете, что доносы строчить!

— Сэр, он требует ответа этой же совой, — стажер, казалось, сделал все возможное, чтобы вывести Грэгори из себя и даже больше.

— У нас сдохла Беллатриса Лестрейндж и сбежала Гермиона Грейнджер, а так у нас все в полном порядке, слышишь? В полном порядке! Что глаза таращишь? Даю полчаса! Подождет мистер Уизли, погода нелетная, сова заблудилась. Лестрейндж не воскресить, и слава Мерлину за это, а вот Грейнджер мне достаньте хоть из Ада! Хоть со дна океана! У Вельзевула, у Моргота украдите! Душу за нее дьяволу продайте! Мне наплевать, как вы ее искать будете. Но если я через полчаса доложу в Аврорат, что Грейнджер в Азкабане нет, вы оба почтете за честь выгребать дерьмо из общественных сортиров Дрянного переулка! Вопросы есть? Вопросов нет! Исполнять! Раз-два, я вас не вижу!

Оба стажера, хорошо знающие крутой нрав коменданта Грэгори, исполнили приказ поразительно быстро. Когда они скрылись за воротами в крепость, комендант закрыл глаза и ненадолго замер. Ледяная вода вымочила его пышную шевелюру и множеством ручейков стекала по лицу, приятно холодя кожу и принося удивительное умиротворение. Он вообще любил дождь. Странно его не любить, если оказываешься под проливным ливнем с регулярностью три-четыре раза в неделю — такая уж погода в Азкабане, что поделать.

Зря он накричал на стажеров. Эти олухи ни в чем не виноваты и Грейнджер, вне всяких сомнений, не найдут. Тем более в такую погоду. Пошатываясь, как после хорошо удавшейся попойки, комендант направился к караульному помещению.

Это был конец его карьеры, что Грэгори осознавал вполне отчетливо. Ему не простят побега заключенной номер один. Ему уже прощали бегство Лестрейнджей в далеком теперь девяносто шестом году. Впрочем, тогда он сам только закончил Аврорат, стажировалсяв Азкабане и ни за что не отвечал, а потому отделался всего лишь выговором с занесением в личное дело. Потом ему прощали и превышение полномочий при аресте Малфоев в девяносто восьмом, и не соответствующие никаким санитарным нормам условия содержания заключенных после назначения его комендантом... Теперь не простят. Побег Грейнджер — это слишком серьезное упущение. Уизли любимчик министра, его не осмелятся тронуть. Поэтому спрос будет с него, с Грэгори. В лучшем случае — лишат всех наград и досрочно отправят на пенсию с минимальной ставкой. В худшем — бросят подыхать в грязной, Мерлином забытой подворотне вместе с ни в чем не виноватыми стажерами, многие из которых и два месяца здесь, в гарнизоне Азкабана, не проторчали. Иллюзий относительно скорого на расправу Министерства комендант не питал уже давно.

Дрожащими руками — нервы ни к боггарту — он нащупал на поясе тяжелую связку ключей, отпер массивную, окованную железом дверь и вошел в душное пыльное помещение караульной, отворил неприметную дверку в самом ее углу и прошел в свой кабинет. Дверь за собой он запер тяжелым засовом и подумал, что неплохо бы ее запечатать заклинанием, но никаких сил у него уже не осталось.

Высокое зеркало в витой узорчатой раме, подарок жены на тридцатилетие, отразило сгорбленного мужчину с неровной бородкой и промокшей шевелюрой, некогда черной, а теперь седой до последнего волоска. Узнать в нем обычно подтянутого и невозмутимого Джейкоба Грэгори, которому всего месяц назад исполнилось тридцать пять, было практически невозможно.

С трудом отодвинув тяжелое зеркало в сторону, он достал из открывшейся за ним ниши небольшую темно-зеленую бутылку.

— Красное игристое, пятидесятилетней выдержки, подарок от сослуживцев на день рождения. Сойдет, — пробормотал комендант.

Из той же ниши он извлек миниатюрный флакончик, уронив его стеклянную крышку и пролив половину содержимого на пол, остатки же, колыхающиеся на дне сосуда, комендант вылил в бутылку с вином. Яд василиска, конфискован у старшего Малфоя. Ни в одной описи не значится.

— Слава Британии! Слава Дамблдору! — проорал Грэгори и чокнулся бутылкой со своим отражением. Раздался громкий стук в дверь — караульные, видно, заметили, что с их начальником не все в порядке. Ничего, дверь крепкая.

— Идите вы все на!.. — цветисто выругался комендант. Стук ненадолго стих, и вскоре дверь жалобно затрещала под напором чего-то тяжелого. Подмигнув отражению, комендант опрокинул содержимое бутылки себе в рот. Странно, яд абсолютно безвкусный. И почему-то он до сих пор жив. А он думал, что отрава подействует мгновенно. Глаза Грэгори сами собой закрылись, и наступила блаженная тьма.

…Ворвавшиеся в комнату авроры обнаружили своего начальника на полу тихо посапывающим во сне.

— Может, надо было ему сказать, что во флаконе был не яд, а снотворное? — нарушил повисшее молчание самый молодой из них. — Я подменил вчера, чтобы один опыт по зельям провести.

— Ну и слава Мерлину, что не сказал, — ответил ему коллега постарше, — иначе имели бы мы здесь хладный труп, причем не коменданта Грэгори. Чего стоишь? Помоги мне его до дивана дотащить. Не на полу же оставлять. Тяжелый, зараза…

Часть 1. Узница Азкабана

Где ты теперь. Твой мир потерь.

Всё. Нет проблем. Ты стал никем.

Фактор Страха — Game Over

 Тем> Кто не видел казни

Тех> Чьи тела в аду за правду

Даст> Это место под солнцем

Бог> С судьбой твоей поспорил

Он знал, что ты к нему придёшь,

Минуя собственную смерть

Фактор Страха  — Код судьбы

Глава 1. Стигейская сова [1]

И вот последний шаг,

приставлен ствол к виску.

Меняя жизнь в глазах,

мир превращается в игру.

Тихо ангел тянет время,

Заставляя вспомнить, кем ты был вчера.

Фактор Страха — Game Over

19 сентября 1998 года. Вокзал «Кингс-Кросс». Раннее утро.

Вместо привычного гула множества голосов и грохота тяжело-нагруженных учебными принадлежностями студенческих тележек платформа «9 и 3/4» встретила Гермиону звенящей тишиной, нарушаемой лишь стуком тяжелых сапог сопровождающего ее аврора.

Вместо ярко-красного «Хогвартс-Экспресса» у перрона их ждал небольшой уродливый грязно-черный локомотив с одним единственным вагоном, некогда тоже черным, а теперь — почти коричневым от покрывшей практически всю его поверхность ржавчины. Рядом с вагоном скучающе смолил сигарету высокий худощавый мужчина лет сорока-сорока пяти с усиками а-ля Чарли Чаплин и аккуратно подстриженной черной бородой. Заметив появившуюся на платформе пару, мужчина раздавил окурок носком тяжелого армейского сапога, стряхнул пепел с рукава кожаного плаща и выжидающе посмотрел на сопровождающего Гермиону аврора.

— Мистер Шеппард, заключенная Грейнджер доставлена! — гаркнул тот, вытянувшись в струнку.

— Вольно, — махнул рукой обладатель кожаного плаща, окинул скучающим взглядом Гермиону и протянул аврору руку, которую тот почему-то пожал не сразу, словно сомневаясь, не ошибся ли он.

— Мистер Шеппард?!

— Я, Джесси, я, — обнажил желтые зубы в усмешке тот.

— Вы же входили в состав Визенгамота!

— А еще был советником Скримджера, гори он Адским пламенем! Теперь вот почетный конвоир Азкабана. Только вот мой драгоценный племянничек, с которым ты семь лет проучился в Ревенкло, геройски погиб в майской битве за Хогвартс, причем от руки одного из твоих коллег, Джесси. — Шеппард извлек из внутреннего кармана плаща новую сигарету, прикурил и бросил опустевшую пачку прямо на платформу.— Будь прокляты эти вшивые маглы, как подсел полгода назад на эту дрянь, так никак и не отвыкну… кстати, ты сегодня последний.

— Что, Майк уже доставил Криворукого Джо?

Шеппард выдохнул облачко дыма в лицо Гермионе, отчего у той мгновенно заслезились глаза, и запершило в горле. Сигареты явно были дешевые, а сорт — крепкий.

— Ага, быстрее тебя, черепахи. Говорит, погода в Манчестере, что в твоем душе. Льет не переставая.

— В Лондоне тоже сегодня дождь будет.

— Твои урологи напророчили? — загоготал Шеппард.

— Метеорологи…

— Да какая к боггарту разница? — махнул рукой Шеппард, — Меня-то сегодня в Лондоне точно не будет. Ладно, заболтались мы с тобой, сдавай мне свою подопечную и ты свободен, нечего тут нас задерживать.

— До отправления вроде еще почти полчаса?

— Вот-вот, а у меня еще бутылка огневиски непочатая, — взмахнул волшебной палочкой Шеппард, освобождая Гермиону от кандалов. — Марш в вагон!

Гермиона послушно исполнила приказ, но, зацепившись каблуком за ступеньку, пошатнулась и, пытаясь удержать равновесие, попыталась схватиться за поручень, но не удержалась и рухнула прямо под ноги хрипло хохочущему Шеппарду. Виноватая в происшествии туфля отлетела куда-то в сторону. Гермиона потянулась было за ней, но конвоир ее опередил.

— Хорошая модель, натуральная кожа, да и каблук… — «почетный конвоир Азкабана» задумчиво вертел в руках свою «добычу», придирчиво ее осматривая.

— Спасибо, а теперь не могли бы вы вернуть ее мне?

— Вернуть? — переспросил Шеппард с искренним изумлением в голосе, — зачем? В Азкабане они тебе все равно не понадобятся, так что отдавай вторую, жене подарю.

— Это мне папа подарил! Вы не имеете права! — возмутилась Гермиона, понимая, что возражения прозвучали слишком по-детски.

— А, ну раз пап подарил, тогда конечно! — Шеппард протянул Гермионе ее обувь, и та было потянулась за ней, но конвоир отдернул руку с туфлей, резко наклонился и стянул с ноги девушки вторую, уменьшил пару до размеров спичечного коробка и спрятал в карман.

— Что вы делаете, мистер Шеппард? — Джесси, оказывается, еще не успел покинуть платформу и стал невольным свидетелем происшествия.

— Обеспечиваю семью, — пожал плечами конвоир, — чем и тебе заняться советую. Как тебе ее платье?

— Вы… вы… — задохнулась от возмущения Гермиона.

— Надеюсь, ты понимаешь, что если об этом хоть кто-нибудь узнает… — сощурив глаза, прошипел Шеппард. Джесси оказался понятливым и поспешил убраться от греха подальше.

* * *

Вагон для арестованных. Спустя несколько минут.

Арестованным было предоставлено три купе по четыре лежачих места в каждом с общим проходом. Поскольку Гермиону привели сюда последней, свободным оказалось лишь одно место в самом дальнем конце вагона. Стараясь не замечать изучающих взглядов товарищей по несчастью, она постаралась его занять как можно быстрее. И заскрипела зубами от досады — шутница-судьба, отвернувшаяся от нее еще вчера, поворачиваться обратно лицом к ней не спешила. С верхней полки на нее с неприязнью смотрели холодные серые глаза Драко Малфоя.

— Конфетку стащила, Нотт? Ой, пардон, конечно, Грейнджер, — скривил губы в презрительной усмешке белобрысый слизеринец.

— Хорька придушила, — не осталась в долгу Гермиона, — могу повторить.

— Ой-ой-ой, какие мы грозные! — фыркнул Малфой и повернулся на другой бок.

— Грейнд-джер? — поскрипел кто-то рядом с Гермионой, заставив ее вздрогнуть от неожиданности. Голос принадлежал сидевшему рядом с ней одноглазому древнему старику, по всей видимости, помнившему первокурсником самого Дамблдора.

— Грейнджер, Грейнджер, — подтвердил развалившийся на противоположном лежаке седой мужчина с огромным шрамом на щеке. — Не видишь, что ли?

— Эт-то великая честь д-для меня! — проскрипел одноглазый. — Ехать в од-дном вагоне с подругой самого Гарри Пот-т-тера!

— В Азкабан едешь, придурок! — саркастически усмехнулся седой. — Как и она, коли не заметил. Каким ветром тебя сюда занесло, Грейнджер?

— Гермиона, если можно, мистер... — вымученно улыбнулась гриффиндорка.

— Рэндом Крэддок, можно просто Ренди, — представился седой. — А вообще зови как угодно, только не «мистер Крэддок». Какой я к дьяволу «мистер»?

— Геллерт-т Гринд-девальд-д, — обратил на себя внимание одноглазый, а Крэддок издал странный булькающий звук, по всей видимости, служивший ему смехом.

— Он такой же Гриндевальд, как я — министр магии, — объяснил Гермионе свое веселье Крэддок. — Это чудо, один Мерлин знает, в какой уже раз ловят на фальсификации документов, отправляют в Азкабан и через два-три месяца благополучно выпускают за хорошее поведение. Как его зовут, он и сам забыл. Наши его кличут Криворуким Джо.

— У гоблинов же можно всего за несколько галлеонов выяснить свою родословную минимум до третьего колена, — существование человека без имени претило цивилизованной натуре Гермионы.

—Волшебникам. Таким как я, ты и вот он, — Крэддок многозначительно поднял вверх указательный палец и кивком указал на полку над собой, где тихо посапывал уже успевший уснуть Малфой. — Как колдует Криворукий Джо, никто никогда не видел. Одни говорят, что он сквиб, другие — настолько стар, что забыл все заклинания, третьи — что он свихнулся после очередной отсидки в Азкабане. Кому он нужен-то? Живет себе в Лютном да не горюет. Да, Джо?

— Крысы — вкусно! — глубокомысленно изрек одноглазый, и только сейчас Гермиона обратила внимание на кислый запах отходов, исходивший от ветхой одежды Криворукого.

— Но в одном ему не откажешь, — продолжил Крэддок, — подпись он подделает чью захочешь, хоть самого Дамблдора. Да так, что и сам «великий» директор не отличит!

При упоминании имени Дамблдора он презрительно скривился, а Джо забился в самый угол лежака и испуганно уставился на Гермиону своим единственным подслеповатым глазом.

— Похоже, на росчерке Дамблдора и погорел, — констатировал Ренди, — верно? Джо?

Одноглазый ошалело посмотрел сначала на Гермиону, потом на Крэддока и отрицательно затряс головой.

— Ну, не Дамблдора так не Дамблдора, — пожал плечами Крэддок, — какая теперь разница, за что срок мотать? Тебе-то три месяц и все, а мне десяток лет. А ведь всего-то придушил плешивую гниду, которая за товар платить отказалась. И наплевать бы всем, не загляни ко мне аврорский патруль ровно тогда, когда я тело в камине сжигал…

Гермиона испуганно уставилась на своего собеседника. Так спокойно рассказывать об убийстве? У него с психикой все в порядке?

— А ты здесь за что? — Крэддок вопросительно посмотрел на нее. У него такие красивые глаза, такие же изумрудно-зеленые, как были у Гарри… Интересно, а что за товар? Чем он торговал? Наверняка чем-то незаконным, раз так спокойно говорит об убийстве человека. Мерлин великий, в какой же компании она оказалась! Убийца, бомж и Малфой!

— Много всего, — уклонилась она от прямого ответа.

— Хоть срок какой? — не стал тянуть из нее информацию Крэддок, за что Гермиона была ему благодарна. Неподходящее время и место для исповеди.

— Двадцать лет, — а что скрывать? Все равно рано или поздно узнает. Говорят, в тюрьмах самые информированные люди. Каторжная почта? Так, кажется, эта система передачи информации внутри тюрьмы называется?

Крэддок негромко присвистнул и три раза стукнул по стенке купе. Несколько секунд спустя перед Гермионой появилась невысокая пухлая женщина неопределенного возраста с грязными спутанными волосами и узкими хитрыми глазами.

— Чего тебе Ренди — два стакана бренди?

— Лучше три, — хохотнул Крэддок, — если сможешь соорудить здесь свой аппарат. Ты проспорила, Джульетта. Максимум у нас не пятнашка Горбатого, а ее двадцатка.

Крэддок кивком указал на Гермиону, недоуменно переводившую взгляд со своего попутчика на женщину с таким красивым и абсолютно ей не подходящим именем.

— На воле сочтемся, — Джульетта махнула рукой, внимательно, как опытный повар индюшку, осмотрела Гермиону и спросила:

— За что сидит?

— Не колется, — пожал плечами Крэддок, — а ты же знаешь мои принципы, Джули. Кстати, выигрыш хочу забрать сейчас, у меня десятка, если ты забыла.

— Где же я тебе сейчас возьму?..

— Не мои проблемы. До станции времени полно, мы еще часов шесть тут бултыхаться будем, — Гермиона только сейчас заметила, что поезд уже тронулся, и городской пейзаж решетками окон постепенно сменяется лесостепным.

— Буханка хлеба устроит? — после минутного раздумья решила Джульетта.

— У авроров выцыганила?

— Не твое собачье дело, Ренди, — прошипела Джульетта.

— Тащи, — махнул рукой тот, — дареному гиппогрифу в клюв не смотрят.

Через минуту купе наполнил аромат свежеиспеченного хлеба. Крэддок разломил буханку на три неровные части и, отдав одну Криворукому Джо, который тут же жадно вцепился в нее зубами, протянул вторую Гермионе.

— Спасибо! А ему? — Гермиона кивком указала на Малфоя. Дурацкая, конечно, привычка — кивать на человека, но она сейчас не на министерском приеме, тем более — с кем поведешься…

— Спать меньше будет, — флегматично заметил Крэддок, — тем более что жратва нам до камер не положена, а до них мы, в лучшем случае, к ночи доползем.

— Доползем? — оставлять Малфоя единственным голодным в их купе было неправильно, но ломоть оказался неожиданно вкусным, а если Крэддок прав насчет долгого пути до тюрьмы…

— Поезда в Азкабан не ходят, — заметил Крэддок, задумчиво рассматривая грязные обломанные ногти на своих ногах, — нам придется несколько часов по грязи и камням тащиться до пристани, причем в цепях. Это скорости не прибавит, не так ли? А потом бултыхаться часа три, как сельди в бочке, в дырявом корыте, которую министерские гордо именуют «Ладьей Свободы», а мы — «Лодкой Харона» [2]. Азкабан ведь находится на острове, и штиль там явление настолько редкое, что никто о нем и не слышал. А учитывая, что все мы привыкли работать скорее волшебной палочкой, чем руками, грести будем не очень резво. Или ты думаешь, грести будут авроры?

Перспектива добираться до Азкабана своим ходом душу Гермионы никак не грела, и она решила перевести разговор в другое русло, проигнорировав риторический вопрос Крэддока.

— А кто такая эта Джульетта? И как вы с ней познакомились?

— Лет десять или пятнадцать назад, — Крэддок дожевал хлеб и смахнул крошки с себя на пол. — Торговка она, а еще огневиски втихую гонит. Паленый, естественно. Тем и живет. Отправят ее на месяц в Азкабан, и все наказание, да и то, если поймают. Авроры сами не дураки выпить или на вещдоках поживиться, вот и крышуют ее. А я знаешь, как выпить люблю? Ого! Бывает, месяцами не просыхаю. Да и цены у Джули человеческие, не как у всех… а ты поспи немного. Авроры нам отдохнуть не дадут, так что пользуйся лежанкой, пока есть возможность.

* * *

Вагон для арестованных. Около двух часов дня.

Проснулась Гермиона от того, что ее кто-то тряс за плечо.

— Гарри, — улыбнулась она, увидев перед собой два изумрудных глаза, — ты живой!

— Я не Поттер, но пока живой. Ключевое слово «пока», — ответил разбудивший ее человек. Поднявшись на локте и протерев глаза, Гермиона увидела перед собой Крэддока. Его лицо было мертвенно бледным, руки тряслись мелкой дрожью.

— Я должен тебе кое-что передать, — хрипло прошептал он.

— Мне? — с Гермионы слетели последние остатки сна. — Но вы же меня знаете всего несколько часов!

— Это неважно, — махнул рукой Крэддок, — я скоро умру…

— Вы еще молоды!

— Говори тише, а лучше пока вообще заткнись, — недовольно прошипел Крэддок, — мне осталось, самое большее, часов шесть-семь, вероятно меньше. Эта штука горит огнем, я уже не могу терпеть…

С этими словами Крэддок обнажил свое запястье. Сначала Гермиона решила, что у него там просто магловская татуировка в виде большой белой совы, но вскоре заметила мерную пульсацию рисунка и покрасневшую вокруг него как при сильном ожоге кожу.

— Что это?

— Стигейская сова, наш… знак. Вестник близкой смерти, — поморщился Крэддок, — от него срочно нужно избавиться, иначе мне придется целую вечность скитаться по земле призраком… я же сказал, помолчи! — прервал он готовую задать новый вопрос Гермиону. — Возьми меня за запястье с совой. Нет, левой рукой. Крепче. Вот так. Теперь закрой глаза и старайся ни о чем не думать.

Гермиона выполнила похожие на приказы просьбы Крэддока, и тут же ее запястье пронзила резкая нестерпимая боль. Гермиона закричала, но тот зажал ее рот свободной рукой и прошипел:

— Терпи!

От боли хотелось лезть на стенку, рука горела, словно ее засунули в горящий костер и медленно прожаривали со всех сторон, но вдруг все резко прекратилось. Взглянув на руку Крэддока, Гермиона увидела только пепельно-серую кожу, чуть покрасневшую там, где еще недавно была сова, которая теперь уютно разместилась на ее собственно запястье и чистила свои белоснежные перья.

— Вот и все, — облегченно выдохнул Крэддок, — старайся ее никому не показывать. Лет тридцать назад за эту татуировочку без раздумий приговаривали к «поцелую», а сейчас о ней почти забыли, но ведь кому надо, могут и вспомнить. Замотай какой-нибудь тканью, а если спросят зачем, скажи — порезалась.

— Во что вы меня втравили? — отшатнулась от него Гермиона, но послушно отодрала от подола платья лоскут и с помощью Крэддока тугим узлом завязала его на татуированном запястье. Недовольная наступившей темнотой сова что-то тихо курлыкнула, но ее мнение интересовало Гермиону сейчас меньше всего.

— Эта штука тебе пригодится, поверь. Тем более, в нынешние времена она безопасна.

— Нынешние? — переспросила Гермиона. Поезд резко затормозил, и она по инерции рухнула на Крэддока.

— Прости старика, если чем обидел, — умоляюще посмотрел на нее тот, не услышав вопрос, — надеюсь, ты выйдешь из Азкабана и проживешь долгую счастливую жизнь… а моими воспоминаниями дементорам полакомиться не удастся.

— Дементоров же больше нет в Азкабане! — изумилась Гермиона, но ее голос заглушил усиленный Сонорусом хриплый бас Шеппарда:

— Просыпайтесь, мрази! Конечная станция!

Крэддок почти бегом устремился к выходу, а попытка его догнать провалилась из-за отвлекшего ее неожиданного голоса Малфоя):

— С прибытием, Грейнджер!

[1]От "Стикс" — река мертвых. По преданию, стигейские совы под мартовские иды спускались к римскому форуму, предвещая убийство Юлия Цезаря. http://anomaly.su/node/1317

[2] Харон (др.-греч. Χάρων — «яркий») в греческой мифологии — перевозчик душ умерших через реку Стикс (по другой версии — через Ахерон) в Аид (подземное царство мертвых). Сын Эреба и Никты.

Рано звонить в колокола,

Небо тревожить впустую,

Если ты можешь — встань и иди,

Ведь жизнь не подарят другую.

Валерий Кипелов — Ещё повоюем

Азкабан. Около полуночи.

Пронзительно заскрипели ржавые петли, открывая вход в темную комнату. Гермиона не смогла сделать ни шага — все происходящее ей казалось каким-то фантастическим сном. На белую сову, спрятанную под повязкой ото всех, и от себя в том числе, она теперь вообще боялась смотреть. Птица в ее сознании прочно ассоциировалась с диким воплем падающего в пропасть Крэддока и его распластанным на скалах изломанным телом. Больнее всего было осознавать, что она могла его спасти, но за ее протянутую руку ухватился Малфой. Опять Драко Малфой, из-за отца которого она здесь оказалась. Проклятая семейка, все время и всеми силами отравляющая ее жизнь.

— Чего стоишь? Вперед! — раздался за спиной сиплый голос сопровождающего ее до камеры аврора со звучной фамилией Грэгори. А эта камера — место, где ей предстоит провести ближайшие два десятка лет. Нет, это точно дурной сон.

— Заторможенная какая-то, — пожал плечами Грэгори и толкнул Гермиону в спину. Зазвенев цепями, арестованная кулем рухнула на каменный пол, больно ушибив локоть. Дверь с лязгом захлопнулась, трижды повернулся в замке ключ.

— Давай знакомиться, что ли? — хриплый насмешливый голос. Такой знакомый… кому он принадлежит? Где же она его уже слышала?

В тусклом свете, который пробивался через узкое зарешеченное оконце под самым потолком камеры, Гермиона пусть и не без труда, но все же смогла рассмотреть помещение, в котором оказалась. Камера была не очень большой — футов восемь в ширину и около десяти в длину. В противоположную от входа стену упирались две каменные скамьи, служившие, по-видимому, спальными местами узников. Справа от двери — круглое отверстие в полу для отправления естественных потребностей, справа — небольшой выступ с грубо продолбленной в нем дыркой, в которую из-под потолка стекала тоненькая струйка воды. Импровизированный рукомойник. Внизу двери — небольшой проем, закрытый металлической пластиной с обратной стороны.

Поднявшись на ноги, Гермиона подошла к подобию умывальника и, зачерпнув немного влаги, растерла воду по лицу. Она оказалась ледяной, но девушка не обратила на это никакого внимания и повторила процедуру еще несколько раз.

— Тебе нос разбили? — все тот же голос, принадлежавший немолодой женщине, развалившейся на одной из скамеек.

— Д-да, — прохрипела Грейнджер.

— Гребла значит медленно. Не смертельно, главное, жива осталась. Кровь еще идет? — поинтересовалась сокамерница.

— Кажется, уже нет, — ощупала свое лицо Гермиона.

— Тогда садись знакомиться будем, — женщина жестом указала на свободную скамью. Грейнджер подошла к своей «кровати» и присела на холодный камень. — Беллатриса Лестрейндж, пожизненный срок.

— Гермиона… Грейнджер. Двадцать лет, — она на секунду замялась, словно сомневаясь, стоит ли называть свою фамилию.

— Революция душит своих детей? — усмехнулась Лестрейндж.

— В смысле?

— За что боролись, на то и напоролись. Милорд грязнокровок на двадцать лет сажать не собирался. Точно говорю.

— Ага, лучше сразу убивать, — язвительно заметила девушка, не обращая внимания на оскорбление и понемногу осознавая, с кем наедине ей придется провести ближайшие годы.

— Лучше умереть, чем оказаться здесь, — пожала плечами Беллатриса, — тут даже авроры раз в два-три месяца меняются. Не выдерживают.

— Я выдержу, — Гермиона легла на нары и вытянулась во весь рост, положив руки под голову. — Надеюсь…

— Я тоже так думала, когда впервые сюда попала. To err is human, to forgive divine [1], как говорили римляне когда-то. И юношеский максимализм тоже проходит. Даже если он родился на благодатной гриффиндорской почве. Здесь долго не выживают. Лет десять-пятнадцать, никак не больше. Я не знаю никого, кто протянул бы здесь двадцать лет и сохранил рассудок.

— Вы же здесь выжили, — Гермиона отвернулась к стенке. Это, конечно, невежливо по отношению к собеседнице, но разговаривать ей не хотелось. Особенно с прислужницей Волдеморта.

— Выжила! — хриплый смех Беллы постепенно перешел в сдавливаемый кашель. — Это тебе не курорт, грязнокровка. Если отсюда и выходят, то только вперед ногами. Или повредившись разумом. Какой вариант предпочитаешь? Лично я — безумие. Впрочем, без разницы, лишь бы не осознавать, что с тобой происходит…

— Quos vult perdere, dementat prius[2]. А начет моего выбора… вариант Сириуса, пожалуй.

— Ого! touché [3], — Лестрейндж зашлась в новом приступе хохота, — не знала, что магловскую дрянь учат латыни! А вариант моего любимого кузена тебе не подойдет, девочка. Во-первых, он анимаг, а во-вторых — невиновен.

— Я тоже.

— Не смеши меня. Грязнокровки анимагами не становятся. Полукровки — еще может быть, а вот магловское отродье если и сумеет превратиться, то вот обратно уже никак. Может, слышала про некую миссис Норрис?

— Я не виновна, — сквозь зубы процедила Гермиона. Двадцать лет в обществе сдвинутой на чистой крови аристократки будут долгими.

— Все так говорят, — пожала плечами Белла, — только вот это милейшее заведение уже почти тысячу лет не пустует. С чего бы это? Врут, наверное.

— Я не-ви-нов-на, — отчеканила Грейнджер.

— А я вообще мимо проходила, — кивнула Лестрейндж. — Как же ты здесь очутилась, раз невиновна? В чем тебя обвиняют?

— В пособничестве Тому-Кого-Нельзя-Называть, — еле слышно прошептала Грейнджер. Все равно рано или поздно придется все рассказать, так чего тянуть? Беллатриса залилась смехом, опять медленно перешедшим в кашель.

— Ой, не могу, давно так не веселилась! Грязнокровка на службе у милорда! Жаль, Руди этого не слышит! Вот бы посмеялся покойничек! Каково, а? — Беллатриса согнулась пополам в новом приступе неудержимого хохота. — Нет, а если серьезно? Ты меня веселишь, грязнокровка, я понимаю. У вас на Гриффиндоре каждый второй клоуном подрабатывает, давно известно. Но мне хотелось бы честного ответа.

— Я честно, — не оборачиваясь, ответила гриффиндорка.

— Да здравствует новый Крауч! —отсалютовала невидимому прокурору Лестрейндж. — Право, ты достоин своего предшественника! Кто же этот идиот? Я хочу знать имя наследника миляги Барти! Грязнокровная подружка Поттера на службе у милорда! Да это же бред сивого фестрала! Ой, не могу!.. Скажи, кто тебя осудил? Или суда не было?

— Арестовали, допросили, зачитали приговор, привели сюда. Все. Если бы не профессор Дамблдор, у меня бы тоже было пожизненное…

— В лучших традициях министерства, — кивнула Белла. — Хоть что-то за семнадцать лет не изменилось, как я и думала. Главное, дементорам обед обеспечить, а кем — это уже не важно. Кстати, а как там старина Дамби поживает? Я так поняла, он выжил, раз тебя защищал?

— Он — главный претендент на кресло Министра Магии.

— Волею народа Великий победитель Темного Лорда? А как же Мальчик-Которго-Метлой-Не-Перешибешь?

— Гарри погиб вместе с Волдемортом. В битве за Хогвартс, — прошептала Гермиона.

— Повелитель мертв? — пожирательница подскочила к девушке и начала трясти ее за плечо. — Отвечай, грязнокровка! И не смей осквернять своим поганым языком его великое имя!

— Я же ясно сказала, — Гермиона отбросила руку женщины, — что вам не понятно?

Ответа не последовало. Беллатриса молча смотрела на мрачное небо, крошечный кусочек которого было видно через небольшое окошко. На ее щеках блестели ручейки слез.

Поняв, что ее на какое-то время оставили в покое, Гермиона закрыла глаза и постаралась заснуть. Утешать Лестрейндж не хотелось. К ее собственному удивлению, в сон она провалилась мгновенно. Сказалась многочасовая «прогулка» по скалам.

* * *

Азкабан. Три часа ночи

Проснулась она от жуткого холода. Одеяла, выданные узникам Азкабана, представляли собой лоскут рваной ткани, который нисколько не помогал согреться. Холод, казалось, пронзал ее до костей и с каждой секундой становился все сильнее. Каменные стены покрылись инеем. С громким скрипом несмазанных петель распахнулась дверь. Дико закричала Беллатриса:

— Это они! Грязнокровка, ради Мерлина, если тебе дорога твоя шкура, старайся не думать ни о чем!

В камеру вплыло нечто в черном балахоне и медленно направилось к Гермионе, протягивая к ней свои длинные костлявые, покрытые чем-то склизким руки. Издав сдавленный писк, Грейнджер провалилась в темноту.

Очнулась она от того, что кто-то больно ударил ее по щеке. Еще раз, другой, третий…

— Хватит! Что это было? — над ней склонилась Беллатриса и пристально смотрела прямо в глаза.

— Дементоры, — ответила Лестрейндж. — Всего двое, но тебе хватило и этого. Не думать ни о чем, лежать неподвижно! Если хочешь, конечно, сохранить свой никому не нужный рассудок. Они любят играть с жертвой! Их игра очень однообразна и ничуть не меняется со временем, но твари получают от нее какое-то непонятное нам удовольствие. Касаются тела жертвы своими мерзкими руками и кажется, что еще немного, и последует поцелуй… но нет. В этом-то и состоит вся суть игры. Поцелуя не следует. Жертву оставляют в покое, а спустя сутки все повторяется вновь. Через это проходят все новички, своеобразное «посвящение». Тебе повезло, грязнокровка, что ты сразу потеряла сознание. Твари этого не любят. Если жертва ничего не чувствует, их игра мгновенно теряет смысл. Но они еще вернутся. Они каждый вечер приходят. Аврорам скучно здесь, вдали от цивилизации. Вот и придумали эту «забаву».

— Почему вы помогаете мне? — Гермиона прижалась к стене, поджав колени к груди, и испуганно посмотрела на пожирательницу. — Я же ваш враг…

— Запомни раз и навсегда! Здесь нет врагов. И друзей тоже нет, — почти по-змеиному прошипела Беллатриса. — Здесь, в Азкабане, каждый только сам за себя! Я говорила, что хочу сойти с ума, лишь бы не осознавать, что со мной происходит. Я лгала. Удовольствие делить камеру с сумасшедшей мне кажется довольно сомнительным.

Она ненадолго замолкла и задумчиво посмотрела на Гермиону.

— Да и сидим мы здесь за одно преступление, если ты мне не соврала. Значит, не совсем и враги, не так ли?

— Может быть, — Гермиона уткнулась лицом в колени и тихо заговорила. —Когда погиб Гарри, я долго не могла поверить, что его больше нет. Он был мне как брат, мы столько всего пережили вместе, особенно в последний год! Поход в Министерство, скитания по лесам, Годрикова Лощина, Гринготтс, смерть Добби, битва за Хогвартс. Хогвартс, где нас ждали…

— А где же в это время был великий Дамби? — Беллатриса села рядом с девушкой. — Я так поняла, он не погиб на Астрономической башне? Раз баллотируется в министры?

— На Астрономической башне погиб Аберфорт Дамблдор, его брат. Они с ним тогда поменялись телами на один вечер. Не знаю, правда, как они это сделали и зачем, но профессор переселился в «Кабанью голову». И следил за нами, ничего не делая! Абсолютно ничего! Ну почему? Почему он ничего не делал? — Гермиона была на грани истерики.— Ведь он мог спасти Гарри!

— Прикрылся братом, а сам в кусты, — кивнула Беллатриса,— узнаю старого труса. Ты меня не удивила.

— Он не трус! — заплаканное лицо Грейнджер покраснело от гнева.

— Правда? — голос Беллы сочился ядом. — Как же это по-гриффиндорски, защищать Дамблдора несмотря ни на что! Даже когда тебя бросили подыхать в Азкабане, гори он адским пламенем! Что же этот смельчак не вышел на поединок с милордом? Раз он такой сильный? Ни в первую магическую войну, ни во вторую? Только в Департаменте Тайн наконец-то решился. И сразу, без напряжения, скрутил большую часть из нас. Да, мы тогда еще не пришли в форму после побега, но справиться с полудюжиной человек одним взмахом палочки? Согласись, это дорогого стоит. Милорд искал с ним встречи, да и Дамби с его слов тоже. У него даже был для решающего поединка удобный момент в восемьдесят первом. Я почти не сомневалась, что на доме Поттеров туча сигнальных чар, и вооруженный полк авроров ждет в засаде только условного знака: «Враг здесь!». Даже в случае неудачи, Дамблдора успели бы спасти, милорд никого из нас на такие дела с собой не брал, о чем директор прекрасно знал, ведь Сев уже тогда ссучился. А вот поди ж ты! Где Дамблдор? Нет нигде! Плевать он хотел на Поттеров. Или ты такое отношение к своим сторонникам считаешь нормальным? С высоты азкабанских нар? Все Поттеры в могиле, род Певереллов, от которых они ведут свою историю, пресекся. Род Блэков тоже прерван, как можно было поверить в то, что Сириус после скандала с леди Вальбургой переметнется к нам, я никогда не пойму. Тупая, может? Да нет вроде, мои учителя так не считали.

— Дамблдор не мог рисковать собой!

— А жизнями соратников мог, — кивнула Белла. — Ты меня вообще слушала? Я и говорю, Дамблдор поступил очень по-гриффиндорски. И кстати, год бездействия в «Кабаньей голове» тому подтверждение.

— Он руководил оттуда Орденом Феникса. Давал советы профессору МакГонагалл и профессору Снейпу, — сделала еще одну попытку оправдать Дамблдора хотя бы в своих глазах Гермиона.

— И один из них убит в битве за Хогвартс. Ну, а вторая, — Лестрейндж ненадолго задумалась, — скажем, в магической коме. И подтвердить они твои домыслы не могут.

— Откуда вы это знаете? — изумилась Гермиона. — Вас же арестовали до битвы за Хогвартс? Вы в ней не участвовали, и, следовательно, не можете знать…

— А угадала? — расхохоталась Беллатриса. — Чисто сработал Величайший светлый! Брависсимо!

— Вы же не утверждаете, что профессор Дамблдор подстроил…

— Разумеется, нет, — махнула рукой Беллатриса, — у старикашки всегда все само по себе выходит. Причем именно так, как ему нужно и без его видимого участия. Поттеры погибли в крупном районе, свидетелей уйма, а недовеликан у руин оказывается так быстро, что невольно задумаешься, а случайно ли он там оказался? Грязнокровка, не спорь, давай беспристрастно рассмотрим факты. Лесничий магически почти сквиб, результат его встречи с любым из нас предсказать не трудно. Тут впору отряд авроров высылать, но нет. К дому Поттеров отправляется именно Хагрид. Значит Дамби, отправляя его в Годрикову Лощину, был абсолютно уверен, что старшие Поттеры мертвы, милорд мертв, никого из нас, пожирателей, поблизости нет, и не предвидится, предатель Сириус Блэк не опасен ни Поттеру-младшему, ни лесничему. Вот это интуиция, мне бы такую! Никогда бы тут не очутилась и тоже бы на место Министра Магии претендовала! Не слишком ли много верных догадок? Как считаешь, грязнокровка? Потом мой кузен отправляется в Азкабан, потому что единственный человек, который его может оттуда вытащить, о нем просто забыл. Намертво. Случайно или специально. Больше похоже на второе, но думай, как знаешь, грязнокровка. Я думаю, все очень просто. Сириус оказался вашему Великому Дамблдору не нужен. Как и все Поттеры. Как и ты. Возражения, аргументы «против» имеются?

Крыть было нечем. Выводы пожирательницы были убедительны. Возможно, если бы Гермиона могла спокойно подумать не в тягостной атмосфере Азкабана, она бы нашла, что ответить. Сейчас же она слишком устала. Да и близость дементоров на психику действовала отнюдь не успокаивающе, поэтому оставалось только промолчать. А Белла тем временем решила окончательно добить оппонента:

— Среди Блэков предателей нет, и никогда не было! Никогда!

Гермиона злорадно усмехнулась. Вот уж здесь-то тема для спора просто благодатная:

— А как же некто Регулус Блэк?

— Ты об истории с медальоном? — Белла вопросительно посмотрела на гриффиндорку и, получив в ответ кивок, расхохоталась. — Нет, грязнокровка. Это была часть плана милорда. Плана по внедрению личного шпиона в ряды Ордена Феникса. Плана, стоившего ему жизни верного слуги и оборвавшего великий древний род… увы. Если бы мой кузен по своей дурости не нахлебался бы зелья, а опоил какого-нибудь эльфа, замысел повелителя бы удался. Кузену удалось бы войти в доверие…

— Извините, но это чушь, — перебила пожирательницу Гермиона. — Шпион уже был — Петтигрю. Тот-Кого-Нельзя-Называть придумал это, чтобы оправдать перед вами свой промах…

— Может и чушь, — неожиданно легко согласилась с Гермионой Беллатриса. — Мы этого уже никогда не узнаем. Судьба сыграла с повелителем судеб жестокую шутку, позволив ему погибнуть от руки семнадцатилетнего мальчишки. Знаешь, грязнокровка, что повелителя называли Лордом Судеб? А не только Темным Лордом?

— Решать, кому жить, а кому умереть дано не нам.

— Лучше сразу умереть, чем жить ожиданием смерти [4].

— Но у других-то жизнь отбирать зачем?

— Это война, — пожала плечами Беллатриса, — а на войне, знаешь ли, люди иногда умирают. Причем обычно значительно раньше, чем планировали.

— И вина за их смерть лежит на том, кто начал эту войну.

— Зачем кого-то обвинять в том, что уже случилось? То, что уже произошло, не изменить.

— Логика бандитов.

— Логика фаталистов!

— А главный фаталист, конечно, это ваш Лорд Судеб! — саркастически усмехнулась Гермиона.

— Предлагаю прервать этот спор, — устало вздохнула пожирательница. — В конце концов, у нас еще уйма времени, торопиться нам некуда.

— Согласна.

Гермионе хотелось немного отдохнуть. Последний день оказался слишком уж перенасыщенным. Путь до Азкабана, смерть Крэддока, дементоры… Она завернулась в одеяло, но вскоре поняла, что толку от него никакого нет, и, мелко дрожа, прошептала:

— Мне холодно.

— Тут тебе не Ницца и не Сен-Тропе, привыкай, — откликнулась Беллатриса. — Кстати, это всего лишь ранняя осень. Зимой тут вообще столбняк. Эта каменная махина никак не отапливается — не хотят согревающие чары ставить, крысы министерские. Дорого, видите ли, вот только на авроскую караулку денег почему-то всегда хватает. Палочкой несколько раз махнуть — дорого… Видишь, грязнокровка, как нас, азкабанцев, ценят? Кстати, помрешь, хоронить никто не будет. Не мечтай. В море бросят со скалы — и вся недолга. Сколько тут душ неприкаянных мается, жуть! В фигуральном, конечно, смысле. Разве эти твари в балахонах хоть одну душу отпустят? Это для них, что для нас с тобой кусок мяса прожаренный.

— Я не выдержу здесь двадцать лет, — прошептала Гермиона.

— А почему бы и нет? — задумчиво посмотрела на нее Беллатриса, — To err is human, to forgive divine, хотя девиз Азкабана, похоже, «Lasciate ogni speranza voi ch'entrate» [5]. Попробуй заснуть, грязнокровка, глядишь, легче станет…

[1] Все проходит. И это пройдет (лат.)

[2] Кого (Бог) захочет погубить, того он лишает разума (лат.)

[3] Прикосновение (фр.). Этим словом в фехтовании обозначают момент, когда один из участников поединка касается рапирой незащищенного тела противника

[4] Юлий Цезарь

[5] Оставь надежду всякий сюда входящий (лат.). Последний стих надписи над воротами в ад (Данте, "Ад", III, 9)

Кто виноват, что нам гореть в аду?

Тот, кто в спину нож вонзил врагу?

Кто предал ради желанного куска?

Иль тот, кто приказал распять Христа?

Как тяжело найти в себе изъян,

Подумать, кто виновен, может я?

И как легко выносит приговор судья,

Когда судит других, но не себя.

UNCREATED LIGHT — Чья вина?

20 сентября. Азкабан. Раннее утро

Гермиона проснулась от холода. За ночь воздух остыл, и в камере стало еще холоднее, чем накануне. Тюремная роба нисколько не грела, а от тонкого рваного одеяла толку было немного. Беллатриса тихо посапывала во сне, отвернувшись к стенке. За окном было еще темно, значит после истории с дементорами спала она не долго — утро еще не настало. Ее первое утро в Азкабане. Гермиона снова закрыла глаза, но сон не шел.

Перед глазами всплыли жизнерадостные лица Гарри и Рона, счастливый вечер, когда они, еще первокурсники, обошли Слизерин в борьбе за кубок школы. Третий курс — она помогает Гарри спасти его крестного, четвертый— Крам, рождественский бал. Нет, счастливым воспоминаниям конец. Перед глазами предстает майское утро девяносто восьмого. Оскаленная морда готового убить Лаванду Фенрира Сивого и первое непростительное проклятье в исполнении Гермионы. Два роковых слова слетели с ее губ быстрее, чем она успела осознать, что делает. Зеленый свет. Остекленевшие навсегда изумленные глаза оборотня, шок и непонимание во взгляде Рона… и победа. Победа, омраченная смертью Гарри. Появление Дамблдора, которого Волдеморт мог не бояться, потому что считал мертвым. Дамблдора, фактически убившего родного брата. Дамблдора, вернувшегося так поздно. Ведь он мог сделать так, чтобы Гарри не погиб.

Мог? А если все-таки нет? Но тогда, опьяненная битвой, первым убийством и смертью друга, она высказала директору все, что думает о его интригах и методах воспитания героев. Наверное, со стороны это выглядело смешно — измазанная чужой и своей кровью, красная от гнева восемнадцатилетняя девчонка отчитывает величайшего мага современности за бездействие… Потом извинилась перед ним, конечно. Уже напившись успокоительного зелья, когда с траурной повязкой шла в Годрикову Лощину на кладбище.

Гарри похоронили рядом с родителями, его срочно изготовленную по заказу Министерства Магии мраморную статую было не видно за множеством венков от благодарных своему герою британцев. Ради которых Гарри и погиб. А не зря ли? Эта крамольная мысль не переставала терзать Гермиону с тех самых похорон. Стоила ли жизнь Гарри жизней всех тех людей, которые только и могли, что надеяться на него, но сами не сделали для победы над Волдемортом ровным счетом ничего. Они смирились, и большинство британских магов устроил бы и режим Волдеморта, на проверку оказавшийся не таким уж и кровавым, как ожидала Гермиона, выслушивая сравнения темного мага с Гитлером и нацистами. По крайней мере, при Волдеморте и его ручном министре Магии без суда в тюрьму никого не бросали, концлагерей не открывали. Да, маглорожденным было не сладко, но в консервативном волшебном мире им сладко не жилось никогда. А бросать в тюрьму без приговора — это привилегия победителей, что в восемьдесят первом году, что сейчас. За семнадцать лет ничего не изменилось. Да и могло ли измениться?

Из мрачных мыслей ее выдернула Беллатриса.

— Доброе утро, грязнокровка! — бряцая цепями, прислужница Волдеморта отправилась к умывальнику.

Проделав утренние процедуры, она села на лежанку Гермионы и, поправив свои грязные спутанные волосы, негромко усмехнулась.

— Рассказывай, грязнокровка. Если ты думала, что я поверю, будто подружку Поттера могут без суда засадить на двадцать лет, то ты глупее, чем я думала. И, кстати, откуда у тебя стигейская сова?

— Зачем вам это знать? — Гермиона заметила, что повязки на запястье больше нет, и белая сова изучающее рассматривает ее холодными желтыми глазами, склонив голову чуть на бок. Видимо, пожирательница сняла ее, пока она спала. Гермиона прислонилась спиной к стене, холодной, но гораздо более теплой, чем воздух в камере. Похоже, какие-то согревающие чары авроры все-таки наложили. Она прижала колени к груди и обхватила их руками в своей любимой позе.

— Я три месяца ни с кем не разговаривала. Кроме, конечно, тупых авроров, которые до смерти меня боятся и трясутся при одном взгляде на меня. Неужели я такая страшная? Конечно, здесь сложно следить за собой, но все же… Так вот, я ни с кем словом не обмолвилась с того самого момента, как после битвы покинула Хогвартс, выполняя задание милорда. Он спасал меня, а я, дура, тогда сопротивлялась, не хотела от него уходить. И попалась, оказалась здесь, в этом Мерлином забытом месте. Не знаю, почему меня не приговорили к поцелую. Наверное, министерские гуманисты решили, что для меня это слишком легкий конец. Или думали, что я все равно долго тут не протяну. Они ошиблись, еще несколько лет я буду отправлять их существование даже сидя здесь. Мое здоровье еще крепко, маги живут долго, а на мой кашель внимания не обращай. Годика через три-четыре и сама им обзаведешься, поймешь, что это не смертельно. Впрочем, с тобой история непонятная, так что слушаю внимательно.

— Министерство издало декрет, — начала свой рассказ Гермиона. — Согласно ему, все те, у кого на предплечье нашли метку Волдеморта, получали пожизненные сроки независимо от возраста и желания сотрудничать со следствием. Их племянники, дети, младшие братья и сестры, у которых даже метки зачастую не было, получили по восемь лет. Судами министерство себя не утруждало, пришли в дом, уточнили имя и готово. Не подчиниться декрету смогли лишь те, у кого остались на воле требующие опеки родственники младше одиннадцати лет, видимо, в министерстве решили, что даже первокурсники Хогвартса уже достаточно самостоятельны… таким образом, старшие курсы Слизерина практически в полном составе тут, рядом с нами, вместе с родителями. Почти без исключений.

— Это не красит министерство, но причем здесь ты? С двадцатилетним сроком?

— Ирония судьбы… Вы знаете, что я, Гарри и Рон не пошли в Хогвартс на седьмой курс, а выполняли особое задание Дамблдора. Чтобы обезопасить своих родителей я отправилась с ними в Австралию, поселила их на ферму к доброй старушке, которая благодаря Конфундусу не удивилась появлению дальних родственников из Британии, бездетных супругов, решивших на старости лет навестить свою троюродную тетку, весьма небедную. Родителям я немного подправила память, и теперь они считают себя Уилксами, и знать не знали ни о каких Грейнджерах.

— Умно, хотя и не очень высокоморально, — кивнула Беллатриса. — Обливиэйт на маглов без предупреждения, лишить родителей дочери… Но милорд действительно их искал, чтобы шантажировать Поттера, хотя до Австралии он так и не добрался, да и не думал, что твои родственники вообще могут куда-то уехать из Британии. Поэтому одобряю, ты поступила мудро.

— После похорон Гарри я отправилась в Австралию, но старушка успела умереть, ферма пошла с молотка, и родителей там я уже не нашла. Поиски затрудняло то, что у Уилксов не было дочери, поэтому обратиться за помощью в полицию я не могла.

— Полицию? Это что такое? — нахмурилась Беллатриса.

— Что-то вроде аврората. Полицейские обеспечивают порядок в мире маглов, расследуют преступления, ищут людей. В общем, помочь мне они не могли. Для мамы с папой я была никем. Не родственница, даже не друг семьи. Просто незнакомка. Документы на имя Грейнджеров у них если и сохранились, то послужили поводом для ареста, и искать родителей мне надо было в тюрьме. Подделка документов карается по закону. Поэтому мне пришлось срочно варить зелье поиска.

— Которое основано на крови.

— Да. Капнув немного крови на карту мира, я была шокирована. Моей матери не было в живых, а отец здесь, в Азкабане. Решив, чтозелье сварено неправильно, я повторила ритуал вновь. С тем же успехом. Обратиться за помощью в министерство я не могла, мне светил бы немаленький срок за нарушение статута о секретности — Обливиэйт родителям и Конфундус той старушке. В отчаянии я отправилась к профессору Дамблдору, который вернулся в Хогвартс и уже считался первым претендентом на кресло министра Магии. Он сказал, что ошибки в моем зелье нет, и порекомендовал обратиться за помощью к гоблинам, которые за определенную плату могут выяснить мою родословную хоть до времен Основателей Хогвартса. Профессор Дамблдор решил, что я принадлежу к магическому роду и, к сожалению, оказался прав. А к гоблинам мне вообще лучше было бы не соваться…

— Подружка Поттера — дочь пожирателей смерти?! — перебила ее Белла и зашлась в приступе хохота. — Вот это действительно ирония! Знаешь, если бы не сова на твоем запястье, ни за что бы тебе не поверила. Ты в курсе, что эта штука всего за несколько минут способна убить любого маглорожденного, полукровку и даже чистокровного в первом поколении? Милорду, воспитанному в магловском приюте, не понравился Грим в качестве вестника смерти, и для своих первых сторонников он придумал этот символ. Я боюсь представить, каким образом он это реализовал, но эта сова действительно предвещала смерть, обжигая руку своего нечастного хозяина. Милорд от нее в итоге отказался, сова ускоряла процесс старения, ее обладатели становились дряхлыми и немощными стариками всего в шестьдесят лет, дольше всех протянул зельевар Ричард Крэддок, изобретший какое-то облегчающее жизнь обладателю совы снадобье, но и он умер всего в восемьдесят лет. Насколько я знаю, его сын унаследовал татуировку и даже сумел ослабить ее влияние больше, чем отец, но о Ренди я уже давно ничего не слышала. Сова не Знак Мрака, ее носителя нельзя призвать к себе, и Рэндома Крэддока я не видела лет двадцать…

— Это он передал мне метку. Сказал, что она мне пригодится, когда я выберусь отсюда.

— Значит, Ренди умер? Он здорово рисковал, ведь метка могла убить тебя, которую он считал маглорожденной, и его душа никогда не обрела бы покоя. Метку нельзя передавать нечистокровным.

— Он упал со скалы. Крэддок ехал со мной в вагоне для арестантов и слышал, как Драко Малфой назвал меня «Нотт». По фамилии матери…

— Малфой знает? Твоя мать из Ноттов? Это многое объясняет, — Беллатриса ненадолго задумалась, накручивая спутанный локон своих волос на мизинец. — Юлия Нотт умерла около двадцати лет назад… ну да, все сходится. Вчера исполнилось девятнадцать лет со дня ее смерти. Нотты заявили, что это был несчастный случай, а на самом-то деле она умерла при родах! Дальнейшее ясно. Люциус — это ведь он твой отец, верно? — уже женат на моей сестре, да и в любом случае рожденная вне брака девочка принимается в род матери, а мальчик в род отца. На обе семьи ложится клеймо позора. Мать умерла, Нотты не захотели скандала, а Люциус от дочери отрекся и никому о своей связи с закончившей Хогвартс в том же году семнадцатилетней девчонкой не рассказал, потому что иначе Нарцисса непременно рассказала бы мне о новоявленной родственнице, уж она-то против сестренки для Драко точно бы не возражала. Тем более что Драко тогда только планировался. Тебе дали имя — скорее всего Нотты — и подбросили первым попавшимся маглам. Могу поздравить, юридически ты Гермиона Юлия Нотт, чистокровная ведьма, которой прямая дорога в Слизерин, а все тебе знают как Гермиону Грейнджер, грязнокровную гриффиндорку. Нда, вот так история! Кстати, ты имеешь право на немалую долю наследства Ноттов. Коль уж выяснилось, что ты наследница их фамилии…

— Есть еще один нюанс, — перебила сокамерницу Гермиона, — я, Рон и Гарри незадолго до битвы за Хогвартс ограбили ваш сейф. Поэтому соваться к гоблинам мне не следовало, они меня запомнили и готовы были чуть ли не разорвать на куски, меня спасло только то, что я пришла к ним в качестве клиентки и что по близости оказался работающий там Билл Уизли, напомнивший им, что клиент «Гринготтса» неприкосновенен согласно какому-то древнему соглашению пятисотлетней давности.

— Так значит, это были вы! — снова расхохоталась Беллатриса. — Управляющий моего сейфа совой доложил мне о дерзком рейде, но мне было не до того, а потом я была в бегах и очутилась здесь. Поздравляю с первым успешным ограблением в истории «Гринготтса». Ты выпила оборотку с моим волосом, и остроухие не учуяли подвоха?

— Да, но себя они виноватыми не считают. Пересчитав содержимое вашего сейфа, гоблины подали иск в министерство и грозили новым восстанием, требуя наказания воров. Гарри погиб, Рон заплатил несколько тысяч галлеонов и отдал какой-то семейный артефакт, потратил всю свою премию за Орден Мерлина первой степени. Целое состояние.

— Корче говоря, откупился. А тебя лишили и ордена, и премии, да еще и упекли сюда, чтобы не идти на конфликт с гоблинами, — кивнула Беллатриса. — Тогда двадцать лет даже маловато, продешевили министерские…

— Я вернулась к профессору Дамбдору, и, когда меня пришли арестовывать, он свидетельствовал, что я помогала Гарри, и пожизненный срок заменили двадцатилетним. Около месяца меня продержали в одиночной камере в министерстве, допрашивали каждый день, и я уже было надеялась на справедливый суд и оправдание, но нет, — Гермиона подняла на Беллатрису свои покрасневшие от проступивших слез глаза. — Почему? Ну почему?! Разве я виновата в том, что меня бросил отец, оказавшийся пожирателем? Что моя мать умерла, дав мне жизнь ценой своей собственной!? Что я убила Фенрира, спасая свою однокурсницу?! Я в этом виновата?

Беллатриса обняла всхлипывающую девушку, и, поглаживая ее по голове, мягко проговорила:

— Разумеется, не виновата. Успокойся. Но ограбление «Гринготтса» это уже десятка три лет в Азкабане, в убийстве Сивого они тебя вряд ли обвиняли, на войне всякое бывает. А вот родство с Малфоями — это еще лет восемь автоматом. Отмазать и тебя, и младшего Уизлика директор не мог, а интересы гоблинов удовлетворять как-то надо, причем срочно. Жаль, Нотты за тебя не вступились, в такой ситуации терять им было бы нечего, а денег у них хватает, причем не только в «Гринготтсе», но от Ноттов остался один Теодор, да и тот где-то с нами в Азкабане по соседству. Его папаша побоялся идти штурмом на Хогвартс, а трусов милорд никогда не любил.

— Самое смешное, что если бы не ограбили банк, Волдеморт был бы жив, — Гермиона растерла слезы по щекам и вопросительно посмотрела на пожирательницу, — почему профессор не смог меня вытащить отсюда? Я бы уехала в Австралию искать приемных родителей. Не нужны мне эти гоблинские галлеоны! Ведь профессор знал, зачем мы ограбили «Гринготтс», мы с Роном ему все рассказали. Почему?

— А ты сама подумай, вроде не глупая девочка, — откликнулась Беллатриса. — Главный враг только что повержен. Единственный конкурент Дамблдора в борьбе за титул главного творца победы на кладбище. Ты понимаешь, Гермиона, что это усыпанный розами путь к титулу величайшего волшебника всех времен? Выше Мерлина? Единственное препятствие на этом пути — девятнадцатилетняя девчонка, внебрачная дочь известного пожирателя смерти? Правой руки только что побежденного врага? Защитить ее — можно, но, во-первых, довольно проблематично в свете декрета о детях пожирателей, а, во-вторых, британцы не поймут. Сами законы издаем, сами и нарушаем? Но это бы ладно, главное не поймут гоблины. А это кровопролитная война в условиях банкротства всех британских магов, потому что деньги «Гринготтса» останутся у гоблинов. И в перспективе — гибель магической Британии. Перспективка-то не очень, как ни посмотри. Твоя жизнь, Гермиона, как это ни прискорбно, для Дамблдора помеха, и не только на пути к славе и власти. Помеха для жизней нескольких тысяч магов. Не десятков и не сотен, как в войне с нами. Тысяч. Вот цена твоей свободы. И понять Дамблдора может и можно, да только кому захочется гнить на нарах, зная, что амнистии никогда не будет? И что когда выйдешь отсюда, руки никто не подаст? Его самого бы сюда за такое. Заботливый наш директор. Хорошо одних спасать за счет других-то! А я-то думала, с чего бы это гриффиндорку и подружку Поттера определили в мою камеру? А ты, оказывается, главная узница Азкабана. Одна из первых слуг милорда и личный враг директора — хорошая пара.

— Я знать не хочу ни о каких гоблинах, золоте и интригах! Я хочу домой. К маме и папе! Пускай они мне не родные, но они воспитали меня, как свою родную дочь. И чем я им отплатила? Обливиэйтом? Неужели я никогда их больше не увижу? За что мне такое наказание?!

Беллатриса прижала к себе рыдающую Гермиону и, как могла, постаралась ее успокоить.

— У тебя есть стимул выжить. Уйти отсюда. Это неплохое подспорье в борьбе с дементорами, поверь.

— Я не выдержу здесь двадцать лет, — сквозь всхлипы прошептала Гермиона. — Я и десять-то не выдержу!

— Мы что-нибудь придумаем, есть у меня одна мысль. Помни: все в наших руках. Сбежал же отсюда мой блохастый кузен? А?

Разрушенье — это страсть,

Все равно, какая власть:

Власть всегда пила чужую кровь.

И когда наступит крах,

Солнце вспыхнет на штыках

И толпу на смерть погонит вновь.

Ария — Дух войны

Кабинет премьер-министра Великобритании. Спустя три часа после обнаружения побега Гермионы.

Премьер-министр нервно крутил в пальцах авторучку, стараясь чуть-чуть успокоиться и хотя бы немного привести в порядок мысли. А поразмышлять было над чем. Как же ему надоели эти бесконечные визиты чертовых волшебников! Каждый раз из-за этих самых визитов у него срывались то деловая встреча, то важный звонок; но колдуны, видимо, считали, что у него, премьер-министра, уйма свободного времени. И с садистским удовольствием взваливали на него кучу нерешенных проблем своего средневекового общества, по странному недоразумению сохранившегося практически в неизменном виде до высокотехнологичного двадцать первого столетия.

Премьер-министр удерживал свое кресло от представителей оппозиции уже почти полтора десятка лет и был лично знаком с четырьмя министрами магической части Британии. О, какие это были колоритные личности! Простоватый, жадно цепляющийся за власть Корнелиус Фадж; жесткий, уверенный в себе, прямолинейный Руфус Скримджер; высокомерный и, вместе с тем, немного трусливый Пий Толстоватый. Но самым ярким из четверки был, безусловно, тот, кто принес ему очередные дурные вести и сейчас, как ни в чем не бывало, бросал себе в рот одну лимонную дольку за другой. Альбус Дамблдор, полный перечень заслуг, наград и должностей которого секретарь зачитывал ему пятнадцать минут, производил впечатление старого усталого человека. Впрочем, он и был старым — рядом со столетним старцем немолодой уже премьер-министр чувствовал себя двадцатилетним юнцом. Хотя в общении их почти полувековая разница в возрасте никак не ощущалась: Дамблдор всегда был весел и общителен, по крайней мере, в беседах с ним. Но сегодня министр магии веселым не был — ситуация была слишком серьезной.

— Вы умеете приходить ко мне с хорошими новостями? Хотя бы иногда? — откинулся в кресле премьер-министр.

— Коллега, вы же знаете, работа у нас с вами такая… нерадостная, — последовал ответ. — У вас тоже, я думаю, не каждый день одни радостные новости.

— Мои магловские радости вам не понять, как мне не дано понять ваши магические, — вздохнул хозяин кабинета. — А вот проблемы у наших миров общие, и решать их volens nolens [1] приходится сообща. Правда, я не совсем понимаю, что вы от меня хотите, мистер Дамблдор. У меня нет дипломатических контактов ни с гоблинами, ни с гномами, ни с эльфами, ни даже с орками.

Шутка показалась неудачной даже ему самому.

— Я хочу, чтобы вы приложили все усилия к поиску Гермионы Грейнджер, — Дамблдор замолчал и уставился на стоявший в углу кабинета торшер; в его спрятанных за очками-половинками голубых глазах премьер-министр заметил грусть, как будто старому волшебнику самому не хотелось делать то, о чем он просил.

— Вы же не хотите ее искать, — озвучил свою догадку премьер-министр. — И потом, есть же еще этот, как его там, Ромни Уизерби?

— Рональд Уизли занимает высокий пост в Министерстве Магии. Кроме того, есть еще ряд причин, по которым я не могу использовать его для удовлетворения интересов гоблинов и которые я не хотел бы озвучивать. По крайней мере, сейчас.

«Просто девчонка уже отрезанный ломоть, и никому не нужна, а этот Уизли чем-то тебе дорог. Впрочем, все равно, я не хочу вам помогать, наворотили дел, так разбирайтесь с ними сами», — подумал премьер-министр, а вслух ответил:

— Даже если гоблины нападут на нас, маглов, что видится мне маловероятным, мы сумеем за себя постоять. Так что не вижу проблемы.

— А ее не надо видеть. Просто прошу вас найти мне мисс Нотт… э-э-э… мисс Грейнджер.

— А на каком основании я объявлю ее в розыск? То, что она нарушила согласно вашим законам, у нас не является преступлением. Ни родство с террористами, ни…

— Ограбление банка, убийство, побег из Азкабана, — продолжил за него вкрадчивым голосом Дамблдор. — Неужели этого мало?

— Сириус Блэк тоже сбежал из тюрьмы, и тоже считался убийцей, чуть ли не маньяком, — в голосе премьер-министра зазвенела сталь, а в глазах мелькнули искорки сдерживаемого гнева. Этот колдун ему приказывать вздумал? Или искренне считает, что выше по положению какого-то там магла? — Ваш мир приносит мне только проблемы и ничего больше. Живет в изоляции, но не хочет ничего решать сам. Как нашкодившее дитя бежит просить помощи к родителям, так ваши министры магии все как один бегут за помощью ко мне. Террористы, воскресшие злодеи, беглые убийцы, а теперь еще и восстание разбросанного по всей планете кровожадного народца, не превосходящего своей общей численностью даже Ангилью [2]! Черт с вами. Мое терпение не знает границ, иначе я никогда не сидел бы в этом кабинете. Я согласен объявить вашу мисс Грейнджер, или как вы там говорили — Нотт — даже в международный розыск. Ее портрет увидит каждый бродяга в последней подворотне. Даже за сведения о ней объявлю награду в полмиллиона фунтов, а за поимку миллион. Но только после того, как на моем столе, да-да, мистер Дамблдор, на вот этом самом столе, будет лежать копия протокола заседания суда по делу мисс Гермионы Грейнджер-Нотт, отвечающая всем требованиям Британского немагического законодательства. Мне абсолютно безразлично, как вы ее достанете, но если она будет поддельной, я вам не завидую. Подделки от настоящих документов мои люди как-нибудь сумеют отличить, хоть и не умеют волшебной палочкой размахивать. Если вы попробуете меня обмануть, я вас лично, слышите, мистер Дамблдор? Лично вас обвиню в злоупотреблении служебным положением и буду ходатайствовать перед королевой о вашем наказании согласно немагическим законам. У нас, конечно, не Азкабан — дементоров, троллей, гоблинов, вампиров и прочей нечисти не водится, но сбежать вам из нашей тюрьмы мы не позволим. Все ясно?

Впечатленный таким напором Дамблдор ошарашено кивнул. Премьер-министр с трудом скрыл победную ухмылку и вдоволь насладился растерянным видом волшебника, жалея, что не сможет его запечатлеть на снимок и предъявить ему при следующей встрече. О! А если воспользоваться вэб-камерой? Так, нажимаем комбинацию клавиш на клавиатуре, увеличить четкость… готово! В личный архив на почетное место.

— Вот и хорошо. А теперь до скорой встречи, мистер Дамблдор, мне работать нужно.

Когда министр Магии ступил в камин и исчез во вспышке зеленого пламени, премьер-министр облегченно вздохнул. На его счастье, волшебник был абсолютно не знаком с немагическим законодательством и не понимал, что доносить до королевы такую мелочь, как превышение своих полномочий одним из чиновников — даже министерского ранга — просто не имеет смысла. Такие вопросы он имел право решать на своем уровне. Не сказать, что его так уж беспокоила беглая заключенная. Просто было приятно лишний раз показать колдунам, кто в Британии хозяин. В том, что девчонку даже не судили, премьер-министр нисколько не сомневался. А потому можно спокойно забыть об этом разговоре и приступить к текущим делам, благо есть время и желание. Подмигнув застывшему на мониторе компьютера Дамблдору, премьер-министр открыл лежавшую на столе папку с ожидающими его подписи документами.

[1] Волей-неволей (лат.)

[2] Ангилья (англ. Anguilla) — самоуправляемая заморская территория Великобритании. Это самые северные острова в группе Наветренных островов в Вест-Индии. По данным на 2010 год ее население составляет 14764 человека.

Часть 2. Код Судьбы

Всем, кто видел маску смерти,

По-другому солнце светит —

Теперь ты один из них.

Ария — Бои без правил

Беги на свет, беги, не бойся,

Лети вперёд по воле ветра,

Кричи в ответ, кричи до боли

Возьми всё то, что Бог позволит.

Возьми себе немного рая,

Отдай судьбе, что пожелает,

Живи как есть, не умирая,

Только помни, Бог всё знает.

Фактор Страха — Код Судьбы

Глава 4. Тайна Джульетты

Снова бежать по лезвию бритвы,

Словно загнанный зверь, не считая потерь,

И вновь рисковать собой.

Может лучше лежать тенью забытой

На горячем песке от страстей вдалеке,

Где царит тишина и вечный покой?!

Кипелов — Жить Вопреки

Скалы неподалеку от Азкабана. Спустя полтора часа после обнаружения побега Гермионы

Гермиона лежала на траве и смотрела на звезды. Мириады ярких огоньков слали свой свет далекой Земле, и какое им было дело, что какая-то там Гермиона Грейнджер (или все-таки Нотт?) не видела их почти десять лет. Что такое десять лет по меркам космоса? Мгновение. Жизнь звезд исчисляется миллионами лет, и Беллатрикс, и Сириус все также будут ярко сверкать на небосклоне, даже когда о существовании человеческой расы где-то на просторах галактики будет напоминать лишь потухшее Солнце да руины построенных ими на родной планете зданий. Интересно, а на философию тянет всех азкабанцев, покидающих тюрьму? Сириус ничего об этом не рассказывал. Впрочем, он вообще ничего об Азкабане никому не рассказывал, может быть только Гарри, но эту догадку теперь ни подтвердить, ни опровергнуть невозможно, потому что крестный и крестник воссоединились навсегда в лучшем мире.

Гермиона закрыла глаза. От божественного пьянящего запаха хвои кружилась голова! Осенний лес таил в себе множество запахов, но именно аромат хвои она любила еще с детства. Он всегда действовал на нее лучше любого успокаивающего бальзама. И сейчас, слыша доносящееся издалека уханье ночного стража филина, ее беспокойная душа действительно немного успокаивалась, а хаотичные мысли приходили в относительный порядок.

Неужели она снова вернулась в большой мир, не ограниченный каменными стенами камеры? Неужели никогда больше туда не вернется? В это не верилось. Да и рано еще радоваться — к ее поимке наверняка подключат лучших авроров, но искать ее здесь, всего в нескольких милях от тюрьмы… Гермиона усмехнулась: ну кому придет в голову, что беглянка сейчас любуется громадой Азкабана, освещенной ярким светом почти полной Луны, и едва различимыми тенями, роящимися вокруг нее — дементоры тоже вышли на охоту. Впрочем, эти твари ей больше не страшны, потому что счастливых воспоминаний за десять лет у нее просто не осталось, они высосали их почти полностью. Если к ледяному холоду камеры она привыкла уже к концу первого же года заключения, то к дементорам привыкнуть было просто невозможно. А хриплый гортанный кашель, похоже, теперь ее вечный спутник до самого конца жизни. Как и седая прядь волос. Вечное напоминание об Азкабане, побег из которого считался невозможным.

План Лестрейндж по организации ее побега был прост, как Вингардиум Левиоса, и состоял из двух частей — окклюменция и анимагия. Других путей не было. Окклюменция должна была помочь ей защитить свое сознание от дементоров и приучить разум к самодисциплине, требующейся анимагу, что бы он мог сохранять контроль над своим телом в животном обличии. По словам Беллатрисы, анимагия и окклюменция настолько тесно связаны, что можно с уверенностью утверждать — сильный окклюмент — анимаг, и наоборот.

Беспалочковой магией обе владели слабо, а потому обучение растянулось на непростительно долгий срок — шесть лет. Шесть долгих лет, каждый день по несколько часов, они смотрели друг другу в глаза, и Беллатриса уже исчерпала свой кажущийся бесконечным запас язвительных шуточек по поводу магловского детства и бездарности Гермионы, когда та смогла, наконец, поставить устойчивый щит и удерживать его месяц, не прерываясь ни на секунду. После этого, наличие мысленной защиты стало настолько же необходимой и естественной, как и потребность в воздухе.

На вопрос об анимагической форме Лестрейндж ответила многочасовой лекцией, изобилующей примерами успехов и неудач анимагов начиная со времен Мерлина и заканчивая миссис Норрис. Краткая ее суть сводилась к тому, что анимагом может стать любой чистокровный или полукровный волшебник, либо очень талантливый маглорожденный. Наличие колдуна-родителя предполагало, что у волшебника имеется семейный покровитель-животное и он умеет вызывать патронуса. В восьми случаях из десяти символ семьи и анимагическая форма ее представителей совпадали, чему пример Сириус Блэк [1], но случались и исключения — патронусом и одновременно анимагической формой самой Беллатрисы была кобра. Миссис Норрис, супруга полукровки Уильма Норриса, очень любила кошек, и чтобы быть ближе к ним, хотела научиться анимагии. Но превратившись однажды, не сумела опять стать человеком, и после смерти супруга стала вечной спутницей безответно влюбленного в нее Филча. Назвала Беллатриса и имена нескольких маглорожденных, добившихся своей цели, но их было очень и очень мало, а таких, как миссис Норрис — подавляющее большинство.

У Гермионы такой проблемы не было, и позавчера крупная белая орлица отправилась в свой первый полет над внутренним двором тюрьмы, опробуя свои пока еще не окрепшие крылья. Цвет животного — цвет волос отца, и здесь исключений никогда не было за всю историю магии. Воспоминания Гермионы о патронусе-выдре Беллатриса высмеяла, спросив, не хочет ли она быть выдрой? Ответ был очевиден — между орлицей и выдрой выбирать не приходилось, и сегодня крупная птица, с трудом протиснувшись между узких прутьев оконной решетки, покинула ненавистное место и не без туда достигла берега. По словам Лестрейндж, крылья должны были окончательно окрепнуть примерно через месяц непрерывных тренировок.

Гермиона вздохнула. Несколько миль пути от Азкабана до берега дались ей очень тяжело. Ее здоровье никогда не было особенно крепким, а теперь ему был нанесен практически непоправимый ущерб. И поди разберись, от чего вреда больше — от никуда не годящихся условий содержания или от проклятой татуировки на запястье. Гермионе еще не исполнилось и тридцати лет, а она уже ощущает себя никуда не годной ходячей развалиной. Впрочем, наверняка все не так плохо, как она думает. С истощением можно бороться правильными диетами, а хороший стоматолог сделает улыбку по-прежнему белозубой. Только вот улыбка будет на ее лице редкой гостьей. Даже у мародера Сириуса она появлялась лишь, когда он вспоминал о крестнике, а у нее, кроме забывших ее приемных родителей, не было никого, вызывавшего столь же приятные эмоции. За такой большой срок изменения в их памяти наверняка стали если не фатальными, то уж необратимыми как минимум. Впрочем, по словам Беллатрисы у нее еще был кузен Теодор Нотт, но он отсидел в Азкабане восемь лет и даже если выжил и не сошел с ума, неизвестно как отнесется к новообретенной родственнице.

Зря она вспомнила Беллатрису. В памяти тут же всплыло бледное лицо Лестрейндж, здоровье которой за последние несколько месяцев пошатнулось особенно сильно. Страшно было смотреть, как сильная женщина с трудом, заикаясь, выговаривает простейшие слова, как при малейшем движении ее тело сводит судорога. Гермиона не могла оставить ее в таком состоянии одну. Лестрейндж проклинала гриффиндорское благородство и говорила, что в их камеру авроры не заглядывают, что она будет брать пищу на двоих и этим даст Гермионе фору в несколько дней, но понимала, что переубедить ее не сможет. Да и не захочет оставаться одна. Даже самые сильные люди не хотят умирать в одиночестве.

Гермиона смахнула со щеки слезу и еще раз попыталась найти на небе звезду Беллатрикс, но небо успело покрыться тяжелыми предгрозовыми тучами. Впрочем, путь до Лондона не близок, и у нее еще будет время отдать дань памяти своей учительнице. А пока надо еще немного отдохнуть — на горизонте уже виден черный парус «Лодки Харона». Авроры вышли на охоту, но ветер дует им в лицо, и у нее есть немного времени восстановить силы.

* * *

Где-то в Британии. Спустя две недели после побега Гермионы

Кража волшебной палочки была главной ее удачей со времени побега. Влюбленная парочка уединилась на лесной поляне, беспечно оставив свое оружие без присмотра. Палочку парня пришлось сразу же выбросить, так как от нее не было никакого толка, а ее владелец успел покинуть поляну и вернуть палочку не получилось. А вот оружие неизвестной девушки отозвалось в руке приятным теплом, и сутки без перерыва Гермиона упражнялась в заклинаниях, пока от магического и физического истощения не рухнула на землю. Начала она со школьной программы, продолжила тем, что сама когда-то вычитала в книгах «для легкого чтения», и завершила тем, что ей объяснила Беллатриса.

Разумеется, даже до прежнего уровня ей пока очень далеко, а об относительно сложных заклинаниях придется забыть минимум на полгода (хотя это может быть эффектом неродной волшебной палочки), но определенные успехи уже имелись. Здоровенный ствол сокрушенного грозой дуба провисел в воздухе под действием Вингардиум Левиоса целых пятнадцать минут, после чего подвергся целой серии заклинаний вплоть до Инсендио и Бомбарды, окончательно его уничтоживших. Не все так плохо, и если продолжать тренироваться каждый день, то она вполне способна выдержать непродолжительную дуэль даже с достаточно опытным противником. А на крайний случай есть еще Авада Кедавра, зеленый луч которой расколол надвое молодую, но весьма крепкую сосну. Если представить себе Волдеморта, то непростительное получалось вполне себе мощное, но истощило все ее силы окончательно и без малейшего остатка. Выходит, случай с Фенриром не был случайностью? Она, книжная девочка, примерная гриффиндорская староста действительно способна на убийство. И одному Мерлину ведомо, что тому причиной — кровь Ноттов, десять лет в Азкабане в обществе Лестрейндж, треклятая стигейская сова или все это вместе взятое.

Палочку приходилось носить в лапах — трансфигурироваться вместе с телом в отличие от одежды она не желала. Это было неудобно, но бросать такую полезную вещь было бы просто глупо, ведь теперь Гермиона не так беззащитна, как прежде.

Самой серьезной проблемой поначалу стала добыча пропитания. Убивать животных ей было жалко, а питаться чем-то все-таки необходимо. Воспоминание о выживавшем дюжину лет на одном корме для крыс Петтигрю подсказало ей компромиссную идею. Орлица высмотрела, проглотила крупную полевую мышь и нашла ее вполне аппетитной, но идея сразу после этого превратиться обратно в человека была очень глупой. Ее вытошнило прямо на траву, а живот болел еще несколько дней. После этого случая в человека Нотт превращалась считанное число раз, лишь для того, чтобы подсмотреть название очередного населенного пункта и украсть в газетном киоске карту страны. До Лондона было еще очень далеко.

* * *

Лютный переулок. Начало октября 2008 года.

Лютный переулок встретил Гермиону адским амбре из запахов давно немытых тел, непонятных зелий и разлитых по сточным каналам нечистот. В отличие от хоть и шумной, беспокойной, но все же опрятной Диагон-аллеи, здесь было очень неуютно. Гермиона не знала, всегда ли это было так, или прибежище темных магов деградировало лишь недавно, но то, что она видела, ей не нравилось. Кроме нее самой в переулке можно было увидеть считанное число спешивших по своим делам прохожих, так же, как и она, закутанных в длинные плащи со скрывающими лица масками и капюшонами.

Фасады домов, в своем подавляющем большинстве давно немытые, с облезлой краской и покосившимися вывесками, потемневшие от застарелой грязи и копоти, выстроившись в неровную линию, угрюмо нависали с обеих сторон переулка, создавая у пешехода иллюзию, будто он находится не в центре магического Лондона, а где-нибудь на дне мрачного скалистого ущелья.

О замечательном изобретении маглов — асфальте — колдуны не знали, и Гермиона до крови искусала губы, стараясь не закричать от пронзающей ноги острой боли. Камни, которыми был вымощен переулок, оказались чертовски острыми и нещадно резали ее босые ступни. Трансфигурированные в «Дырявом котле» из двух дырявых супниц сандалии рассыпались в прах еще на входе на Диагон-аллею вместе с маскирующими лицо чарами. Новое время — новая защита, хоть и нагло сплагиаченная у гоблинов с их водопада в «Гринготтсе». По счастью, до цели оставалось уже совсем немного — на особенно кособокой лачуге в ста футах впереди нее неровными буквами от руки было выведено: «Джули и Ренди — зелья и бренди». Значит, Беллатриса не обманула, в чем Гермиона и не сомневалась, и она не зря больше месяца скиталась по всем британским трущобам и подворотням, боясь каждого шороха. У Джульетты тоже есть татуировка, иначе она бы не связалась с Крэддоком, а значит, она знает о секретах партнера по «бизнесу».

Откинув капюшон, боязливо оглядываясь по сторонам, Гермиона решительно постучала в обитую засаленной кожей дверь. Спустя пару минут за ней послышался стук тяжелых подкованных сапог, которые носили многие авроры, но открывший дверь человек на аврора походил мало: рост и комплекцию его можно было сравнить с параметрами Хагрида, повязку на правом глазу — с повязкой адмирала Нельсона, а манеры — с поведением бывалого преступника. Охранник, ясно.

— Чего надо?

Оглушительному басу громилы мог позавидовать Поль Робинсон [2], но его манеры оставляли желать лучшего. Впрочем, Гермиона радушного приема и не ожидала, поэтому, стараясь держаться как можно наглее, она оперлась о дверной косяк и, незаметно достав из-за пояса волшебную палочку, спрятала ее за спиной, после чего командным голосом произнесла:

— Джульетту Мейн мне надо. Ты на нее не похож, одноглазый, так что пошевеливайся.

— Ее нет, а ты катись отсюда. Вход только для своих… э-э-э, ты чего, красотка?

Вышибала недоуменно перевел взгляд с упершегося ему в грудь кончика волшебной палочки на нахмуренное лицо ее хозяйки, которая спокойным голосом, от которого тем не менее веяло ледяным могильным холодом, поинтересовалась:

— Авада? Империо? Джульетта? Выбор твой.

— Джули! Тебя хотят видеть! — охранник оценил решительность гостьи, и от его громкого голоса в буквальном смысле задрожали стекла в оконных рамах, и задребезжала посуда где-то в дальней комнате; палочка вжалась в грудь чуть сильнее, а на губах Гермионы мелькнула едва заметная усмешка. — Очень сильно хотят видеть!

— Я же ясно сказала, никого… — вышедшая в просторную прихожую женщина, увидев гостью, сбилась на полуслове.

Годы, казалось, обошли ее стороной — на плечах тяжелой грудой лежали роскошные золотистые локоны, а на нетронутом косметикой лице не было ни единой морщинки. На женщине поверх просторного алого платья небрежно накинут грубый черный пиджак, а на ее ногах красовались странно знакомые туфли. Ну да, принадлежавшие когда-то самой Гермионе, работа Шеппарда. Так это и есть его жена? Или тот просто выменял за туфли пару бутылок спиртного? Какая теперь разница. Главное, это действительно была та, кого она искала. Торговка Джульетта, а это, без сомнения, была она, выглядела даже лучше, чем десять лет назад, будто резко помолодев. Значит, Крэддок действительно нашел способ управиться с губительным действием татуировки.

— А как насчет таких посетителей? — Гермиона рывком отдернула рукав своего плаща, обнажая запястье с чистящей свои белоснежные перья стигейской совой. — Привет от Рэндома Крэддока. Я знаю, что значит эта татуировка, и мои седые волосы меня не устраивают. Мне еще и тридцати не исполнилось.

— Проходи, — Джульетта сделала приглашающий жест, и Гермиона, ненадолго выпустив из вида отошедшего чуть в сторону амбала у двери, шагнула в комнату. Тот тут же нанес мощный удар по ее боку, рефлекторно выставленная для защиты левая рука болезненно хрустнула и выгнулась под неестественным углом. Реакция беглой заключенной была мгновенной.

— Петрификус Тоталус! Риктусемпра!

Убойное сочетание. Ощущать щекотку по всему телу и не иметь возможности пошевелиться — врагу не пожелаешь. Не обращая внимания на вывалившегося на улицу корчащего страшные гримасы амбала, Гермиона наложила на покалеченную руку обезболивающие заклинание. Лечением она займется позже и не здесь. Пара секунд, и вот уже ошарашенная Джульетта видит пред собой довольно ухмыляющуюся и очень злую Гермиону Нотт. Именно Нотт. Не девчонку-школьницу Грейнджер, а двадцатидевятилетнюю женщину, сумевшую не сойти с ума в Азкабане. Женщину, за голову которой Министерство магии сулило награду в несколько тысяч полновесных золотых галлеонов. Женщину, которая провела почти десять лет в одной камере с Беллатрисой Лестрейндж, что не могло не отразиться на ее психике.

Джульетта вдруг отчетливо осознала, что это явно не тот человек, с которым можно шутить и поспешно заперев входную дверь, постаралась придать своему лицу максимально дружелюбное выражение, но получившаяся у нее гримаса скорее напоминала лицо человека, скорчившегося от сильной зубной боли.

Не дожидаясь приглашения, Гермиона трансфигурировала из вешалки мягкое кресло и, усевшись в него, окинула хозяйку дома внимательным изучающим взглядом, от чего та нервно вздрогнула. Костлявые руки беглой заключенной с набухшими синими прожилками вен и обломанными ногтями крепко сжимали в руке изящную прямую волшебную палочку. В карих глазах бывшей Грейнджер чувствовалась усталость, а на ее освещенном скудным светом масляной лампы бледном лице читалось равнодушие ко всему на свете. Странная эмоция для человека, стремящегося к вполне конкретной цели, но что если она просто прячется под мощным мыслезащитным щитом? Джульетта не была ни легилиментом, ни окклюментом, поэтому могла только предполагать.

— Что угодно юной мисс?.. — Джульетта сознательно опустила фамилию, стараясь быть как можно вежливее и не раздражать Гермиону.

— Нотт, — последовал произнесенный лишенным каких-нибудь эмоций голосом ответ. — И, ради Мерлина, сядьте наконец, не мозольте мне глаза!

— Хорошо, хорошо, — Джульетта села на край подставки для обуви. Сумасшедших лучше не раздражать, а то мало ли…

— Знаете, Джульетта, я тоже немного знала нашего общего друга Ренди. Не так хорошо, как вы, конечно, но все же знала, — Гермиона смотрела прямо в глаза торговке, и та почувствовала легкое, едва ощутимое прикосновение, как будто кто большой, но мягкий и осторожный находился у нее в голове.

Неужели Нотт еще и легилимент? Дело совсем плохо. Джульетта постаралась выкинуть все мысли о сколько-нибудь важных вещах из головы, а Гермиона, покручивая в руках волшебной палочкой, продолжала говорить:

— Знаете, я думаю, вы меня поймете. Как женщина. Обидно, когда твоя внешность далека от идеала, а твой… — она ненадолго замялась, подбирая нужное слово, — товарищ молодеет с каждым днем. Вы ведь меня понимаете, Джульетта?

— Честно говоря, не очень, — торговка вся подобралась, словно в ожидании удара.

В глазах гостьи промелькнули и тут же исчезли искорки недовольства, ее лицо осталось по-прежнему спокойным, но в голосе послышались твердые нотки.

— Бросьте, вы же умная женщина, Джульетта. А мне нужна от вас сущая мелочь — немного разработанного Крэддоком зелья.

— Покойник варил много зелий, и не бесплатно, разумеется. Мисс Нотт, вы в состоянии оплатить?..

— Оплатить? — Гермиона рассмеялась, и тут же согнулась в приступе сильного кашля, который закончился так же внезапно, как и начался. — Конечно, нет. Я не собираюсь платить за то, чем какая-то торговка завладела не по праву. Понимаю, бизнес, доходы и все такое, но разве наши татуировки не делают нас немного ближе друг другу? Роднее?

— Татуировки? — лицо Джульетты покрылось испариной, хотя в комнате были открыты все окна и по ней гулял довольно сильный ветер. — У меня нет никаких татуировок, не знаю ни о каком зелье. Ренди на этапе [3] ничего не говорил мне ни о каком особенном зелье, сваренном для вас, мисс Нотт. Вы ошиблись. Хотите еще что-нибудь?

— Я вам не верю, — сощурив глаза, прошипела Гермиона. — Не хотите по-хорошему…

— Пожалуйста! — фыркнула Джульетта. — И что мне будет? Девчонка! Выметайся отсюда, через пару минут сюда придут авроры за вон тем бочонком огневиски, а я не хочу окончить свои дни за решеткой из-за встречи с беглой зэчкой!

Гермиона направила на Джульетту волшебную палочку, было видно, что Нотт в растерянности. Приняв какое-то решение, Нотт усмехнулась, ее лицо вновь стало спокойным, а кончик волшебной палочки повернулся к двери.

— Бомбарда Максима! — подобное варварское отношение дверь не выдержала, и не только дверь. Раздался оглушительный треск ломаемого дерева, обеих женщин и валявшегося у входа вышибалу осыпало дождем из щепок и древесной пыли, а на месте входа образовалась огромная дыра с рваными краями.

— Ты что творишь, дрянь?! — Джульетта поняла, что повела себя с гостьей чересчур резко, но было уже поздно что-то исправлять, ей оставалось надеяться, что пострадает лишь дом, а ее саму Гермиона не тронет. Волшебную палочку торговка непредусмотрительно оставила в своей спальне.

— Инсендио!

В комнате заплясали веселые язычки магического пламени. Джульетту обдало сильной волной жара — вспыхнула предназначенная аврорам бочка. Она в ступоре смотрела, как огонь лижет тонкие шторы на окнах, подбирается к безумно дорогому, привезенному из Египта ковру. С грохотом рухнула с потолка масляная лампа, но разбившись, не успокоилась. Множество мелких осколков вихрем поднялись в пространство разоренной прихожей и закрутились в странном танце, весело поблескивая в отблесках охватившего уже почти всю комнату пламени и образуя какой-то замысловатый узор. Джульетта всмотрелась в него чуть внимательнее и заметила, что магически подсвеченные осколки образуют собой два выделявшихся в заполненной дымом прихожей слова: «я вернусь».

Гермионы нигде не было видно, она успела скрыться с места совершенного преступления. Где-то рядом, кряхтя, поднимался на ноги освобожденный от чар охранник. Джульетта в бессилии опустилась обратно на подставку для обуви и дико захохотала.

[1] Герб рода Блэк. http://www.hp-lexicon.org/wizards/blackfamily.html

[2] Поль Лерой Робинсон американский певец (бас), актёр, правозащитник. Лауреат Международной Сталинской премии «За укрепление мира между народами» 1952 года (за что был репрессирован на родине комиссией Маккарти). Полиглот (исполнял песни и говорил более чем на 20 языках).

[3] Этап (от нем. stapel — склад через фр. étape) принудительная транспортировка заключенных (осужденных и/или подследственных) или ссыльных; путь следования заключенных (ссыльных) к месту заключения или ссылки; партия транспортируемых заключенных (ссыльных).

Закончен бой, погасли звезды,

И в тлене лет звон тишины

Вершит судьбу тех, кто в ответе

За не вернувшихся с войны.

За грех богов, за силу слабых,

За боль несбывшейся мечты.

Фактор Страха — Быть собой

Начало октября 2008. Годрикова лощина

Накрапывал мелкий осенний дождь, уже успевший превратить в непроходимую грязь дорожку, ведущую к кладбищу в Годриковой лощине. Закутавшись в плащ и спрятав под капюшоном лицо, Гермиона неспешным шагом пробиралась между неровных рядов могил. Заметив знак даров смерти на надгробье Игнотуса Певерелла, она поняла, что почти достигла цели.

Действительно, мраморный Гарри все так же задумчиво смотрел куда-то вдаль, сжимая в руке волшебную палочку. У подножья памятника лежал одинокий букет ярко-красных георгин — видно, нечасто сюда заходят британцы, она ожидала увидеть гораздо больше цветов. Гермиона положила свой букет рядом с первым и тихо прошептала:

— Здравствуй, Гарри. Кто бы мог подумать? Как нас всех разбросала жизнь… Рон… наверное, он сделал хорошую карьеру, а я вот сбежала из Азкабана, подружившись с убийцей твоего крестного. Знаешь, она оказалась неплохим человеком. Правда, Гарри. Просто не всегда у нас есть выбор, и не ее вина, что она родилась в семействе Блэк. Нет, конечно, она отнюдь не добрая, а даже наоборот, злая и жестокая женщина. Но у нее никогда не было возможности заботиться о близком человеке просто потому, что у Беллатрисы не было близких людей. Ты уж прости ее пожалуйста, Гарри, если сможешь… Знаешь, а я порой тебе даже немного завидую. Ты встретился с близкими людьми, которые тебя очень-очень любят и никогда не бросят… как бросил меня мой отец. Знаешь, Гарри, мне интересно: а как бы вы с Роном отреагировали на то, что я дочь Люциуса Малфоя, а мелкий пакостник Драко — мой родной брат? Вот ведь шутка судьбы. Как бы все сложилось, если бы не эта проклятая война? Я до сих пор считала бы себя обычной дочкой стоматологов, не зная, кто я на самом деле. Может, так было бы лучше? Как думаешь, Гарри? Что посоветуешь?

— Судьбу не изменить, — раздался за ее спиной негромкий голос.

Гермиона испуганно обернулась; рядом с ней стоял высокий смуглый мужчина в блестящем кожаном плаще. Черные лакированные ботинки незнакомца даже в такую погоду сверкали чистотой, что явно говорило о магической крови их хозяина. Его рука, скрытая черной, тоже кожаной перчаткой, сжимала в руке букет кроваво-красных георгин, которые он положил рядом с ее букетом. Испепелив заклинанием старые цветы, мужчина обернулся к Гермионе.

— Сегодня ровно два года, как я покинул Азкабан. И раз в месяц я обязательно прихожу сюда с букетом цветов. Здесь мало кто бывает — людям свойственно забывать добро. Они воспринимают его как должное, не считая нужным за него благодарить. Заплатить несколько сиклей за живой букет или сотворить его заклинанием может даже младшекурсник Хогвартса, но, истинный сын своих родителей, даже он считает, что имеет право лишь на уроках Истории магии вспоминать о героях второй магической войны. И тоже приходит сюда лишь на ее годовщину… Говорят, в этом году здесь был пышный праздник. Все-таки десятилетие со дня победы. Я бываю здесь не по круглым датам, я не самый желанный гость на таких торжествах. Здесь был сам Министр Дамблдор, глава Аврората Рональд Уизли и его супруга — личный секретарь министра и член Визенгамота Лаванда Браун-Уизли, и еще много высокопоставленных волшебников. Большинство из них мои ровесники, но уже успели достичь многого. Потому что не сидели восемь лет в каменном мешке наедине с дементорами… Потому что у них были правильные родственники. Знаете, у меня есть сестра. На четыре года младше меня. И когда я вместе с мамой отправился кормить своими счастливыми воспоминаниями дементоров, за ней некому стало присмотреть. И ее отправили в приют. Специально созданный приют для таких как она, детей-изгоев. Детей, которые никогда никому не сделали зла, а виноваты лишь в том, что родились в «неправильных» семьях. Я забрал ее оттуда сразу, как только смог, но я до сих пор не знаю, кому из нас пришлось хуже: мне в Азкабане, или ей в компании «победителей», а на самом деле обыкновенных обывателей, оказавшихся в нужное время в нужном месте. Я семь лет учился в Слизерине и, боггарт подери, гордился этим! Мы были одни против всех, мы считали себя элитой Хогвартса. А моя сестра не была элитой. С девяносто восьмого года быть слизеринцем стало позорнее, чем хаффлпаффцем. Факультет изгоев, в которых метнуть камень не только не зазорно, но даже почетно. Самое обидное, этих детей никто не мог защитить. Все их старшие братья и сестры гнили в Азкабане, откуда большинство вышло либо вперед ногами, либо прямым курсом в отделение психиатрических заболеваний при святом Мунго без особых шансов на излечение. Я стал одним из немногих счастливчиков, которых миновала чаша сия, и при первой же возможности увез сестру к своей родне по отцу в Италию, в наше сицилийское поместье. Жители Аппенин остались в стороне от наших британских разборок, да и отец свои небольшие сбережения хранил именно там. Впрочем, простите, я вывалил на вас свои проблемы, не спросив, хотите ли вы меня слушать. Вы же одна из нас, верно?

Не трудно было понять, что под понятием «одна из нас» он имел в виду прошедших Азкабан.

— Да, — кивнула Гермиона.

— Я так и думал. Я тоже в первые месяцы после выхода из тюрьмы скрывал свое лицо. Не было сил видеть сочувственные взгляды вперемешку с озлобленными. Впрочем, вторых было на несколько порядков больше. В другой стране мне легче.

— Мне нужно в Австралию, — Гермиона не могла объяснить, почему она решила довериться первому встречному, но понимала, что одна просто не справится. Даже орлу не дано перелететь через половину земного шара.

— Сначала вам нужно восстановить силы, — качнул головой мужчина.

— Мне некуда идти. Я должна встретиться с родителями и попросить у них прощения…

— У меня поместье пустует. Отдохнете несколько дней, там даже сейчас тепло, не то, что здесь. Сицилия все-таки.

— Я согласна, — словно боясь передумать, Гермиона обхватила руку мужчины, доставшего из-за пазухи портал.

Она ощутила знакомый рывок, и очутилась на залитой ярким солнечным светом аккуратно подстриженной лужайке перед красивым, белым двухэтажным особняком с множеством окон и балконов. Его фасад, украшенный фигурами из античной мифологии, частично скрывался за аллеей высоких раскидистых деревьев. К дому вела усыпанная мелкой красноватой галькой широкая дорога, по которой они прошли к входу в особняк, вдыхая аромат эвкалипта и каких-то экзотических трав. Забини объяснил, что его прадед считался одним из лучших специалистов по гербологии во всей Италии, и цветущий круглый год сад — плод именно его труда.

Пройдя через анфиладу больших комнат, в каждой из которых можно было заметить бюсты древнеримских цезарей и статуи застывших в причудливых позах нимф и фавнов, они оказалась в просторной, ярко-освещенной комнате с достающими до потолка окнами. Значительную ее часть занимал огромный травянисто-зеленый ковер, украшенный серебристыми силуэтами змеек различных форм и размеров. Вся обстановка состояла из двух обитых коричневой кожей диванов и многочисленных глубоких мягких кресел, на одно из которых хозяин дома бросил свой плащ, в другое усадил Гермиону и сел напротив нее. В углу на нее со своего высокого трона грозно взирал Юпитер, подозрительно похожий на статую Зевса Олимпийского.

— Я не представился, — взглянув на Гермиону, проговорил мужчина, в его темно-коричневых глазах мелькнули искорки любопытства, но тут же пропали. — Блейз Забини, к вашим услугам.

Последняя фраза, несмотря на весь свой пафос, прозвучала вполне естественно и к месту.

— Кстати, можете бросить свою маскировку, — после недолгой паузы добавил он, обнажив в усмешке идеально ровные белые зубы. — Я все равно вас узнал, Гермиона… Нотт.

Она отбросила свой капюшон.

— Сдадите в Азкабан?

— Зачем? — пожал плечами Забини, в его голосе чувствовалось плохо скрываемое волнение. — Денег у меня и без того хватает, стоит ли гнаться за еще десятью тысячами галлеонов? Зачем ломать судьбу человека, жизнь которого пошла наперекосяк с самого рождения? Я дружил с Драко Малфоем с детства, Гермиона. Вы ведь позволите мне называть вас по имени и на «ты»? — получив в ответ утвердительный кивок, Блейз продолжил почти спокойным тихим голосом. — У нас с Малфоем не было секретов друг от друга, и о похождениях покойного лорда Люциуса я знал прекрасно. И о его отречении от дочери, и о смерти тетки Теодора…

Он вздохнул, и заговорил почти неслышно, боясь смотреть Нотт в глаза:

— Пожалуй, я был единственным человеком, кто знал твою историю, Гермиона, кроме, разумеется, двух Малфоев. Но это не моя тайна, поэтому просить прощения за то, что не просветил тебя, я просить не буду, хорошо?

Гермиона не обратила внимания на его последние слова.

— Драко, он знал, все знал с самого начала… и называл меня грязнокровкой!

— Полвина всех маглорожденных — внебрачные дети, — пожал плечами Блейз. — Об этом все знают, но молчат. Ублюдки — позор любой фамилии, а проблемы никому не нужны.

— Мне от этого не легче, — прошипела Гермиона. — Была грязнокровкой, стала бастардом, велика разница!

— Велика, — последовал мгновенный ответ. — Знаешь, Теодор пытался найти свою кузину. Именно он когда-то обратил внимание, что у заучки Грейнджер такие же растрепанные волосы и такого же цвета глаза, как у его покойной тетки, которую он видел лишь на фотографиях. Драко, помню, тогда ухмыльнулся и сказал, что маглы настолько обнаглели, что крадут у нас не только магию, но и внешность. Посмеялись и забыли, а я до сих пор чувствую себя последней сволочью. Впрочем, мне недолго еще мучиться. Хочешь познакомиться со своим кузеном, Гермиона? Я приглашу его в поместье. Я хочу собрать всех наших, кто в неладах с судьбой. Позвать?

— Пока не надо, — качнула головой Гермиона. — Я устала, и голодна, как некормленый дракон. В последнюю неделю я питалась только сырым мясом и рыбой… ой. Для птицы этого достаточно, но для человека слишком мало.

— Незарегистрированный анимаг, — кивнул своим мыслям Блейз. — Мы с Тео так и предполагали, что Азкабан тебя не сломает. Кстати, его отец оказался неглупым человеком и еще в девяносто шестом году вывез большую часть своих накоплений из Англии в европейские банки. Ты богатая наследница, Гермиона.

— Я беглая преступница. И если меня поймают, то тебе…

— Ничего не сделают, — перебил ее Забини. — Считай это уплатой моего долга. У магической Италии нет договора с Великобританией о выдаче беглых преступников, как и у России, Греции и Португалии, к слову. Расторгнут еще до войны с Гриндевальдом, видимо, наши чинуши посчитали, что до этих стран добраться невозможно, даже если кому-то взбредет в голову глупая мысль сбежать от приятного общества дементоров. Я наполовину итальянец, меня тронуть не посмеют, как и всех моих гостей. Поэтому тебе придется потерпеть мое и Тео общество.

— Только если вы лучше дементоров: дадите мне нормально поесть, приличную одежду и время отоспаться, — улыбнулась Гермиона. — А то отдыхала я большей частью на деревьях.

— Тео хуже дементоров, это точно, — довольно ухмыльнулся Забини, –особенно спьяну… Впрочем, еще познакомитесь. Тилли!

Блейз два раза хлопнул в ладоши. Перед ним с негромким хлопком появилось лопоухое существо, чем-то неуловимо напомнившее Гермионе погибшего Добби, только немного повыше и одетое в аккуратно выглаженную чистую бело-зеленую хламиду. Бросив быстрый взгляд на Гермиону, Блейз заговорил с ним на понятном ей английском языке. Странно, а она думала, что итальянские домовые эльфы понимают только итальянскую речь.

— Выполняй все распоряжения вот этой мисс, как мои собственные, — приказал Забини, кивком указав эльфу на Гермиону. — Проводи ее в гостевую спальню на втором этаже. Ту, что с балконом, пожалуй. Приготовь ей ванну и приготовь постель. Передай Рокки, чтобы позаботился о легком, но сытном ужине для моей гостьи. Моя подруга имела в последнее время крайне несбалансированное питание. Вроде бы все… да, передай Ламми, чтобы подобрала ей какое-нибудь платье на свой вкус и привела в порядок мою одежду. В Британии сейчас препротивнейшая погода. Это все.

Домовик склонился в почтительном поклоне и обернулся к Гермионе. Его подчеркнутая важность, гордо выпрямленная спина не могли не вызвать у нее улыбку. Все-таки есть в эльфах что-то немного комичное.

— Мисс…

— Просто Гермиона, Тилли. Не надо «мисс».

— Как будет угодно, Гермиона, — склонился в еще одном поклоне эльф. — Прошу следовать за мной.

— Блейз, как мне тебя благодарить? — обернулась к брюнету Гермиона. — Ты столько для меня делаешь…

— Я уже говорил, считай это уплатой моего долга перед тобой. Но не скажу, что не преследую корыстных целей. Ты выйдешь за меня замуж? — Забини опять продемонстрировал свою ослепительную улыбку, наслаждаясь изумленным видом Гермионы, но тут же сменил шутливый тон почти серьезным. — Ладно, даю время подумать, но недолго!

Нотт весело рассмеялась, и Забини вместе с ней.

* * *

Спустя неделю после встречи Гермионы и Блейза на кладбище. Особняк Забини

— Как она? — спросил невысокий худощавый мужчина, глядя, как Блейз укрывает спящую Гермиону одеялом.

— Я дал ей успокаивающее и снотворное, она проспит минимум сутки. Идем, Тео, я закрою дверь.

Мужчины прошли в библиотеку. Забини рухнул в одно из кресел и, открыв заранее приготовленную бутылку, налил себе полный стакан. Нотт, раздвинув шторы на окне, устроился на подоконнике.

— Как она? — повторил свой вопрос Теодор. — Ты не ответил.

— Нотт, мантикора тебя дери! У нее погибли те люди, которых она с детства считала своими родителями! Причем погибли в тот же день, когда она сбежала из Азкабана! Как бы ты себя чувствовал в такой ситуации? Тролль бесчувственный!

— Прости, я все никак не могу поверить, что она — моя кузина… что она… что я… Блейз, я должен заботиться о ней.

— Заткнись, Тео, а? По-хорошему прошу, — взмолился Забини. — Знаешь, тогда, в Хоге, тебе надо было взять меня за шкирку и конкретно допросить, что я знаю о Грейнджер. Или мне надо было плюнуть на данное Малфою обещание и все тебе рассказать. Могли ли мы тогда, на пятом курсе, знать, что все так обернется? Великий Мерлин!

— Проще всего было дать Малфою по зубам, — прорычал Нотт. — Блейз, не вини себя. Ты не мог нарушить данное слово, даже если бы захотел. Такой уж ты человек.

Забини сильно сдавил в ладони стоявший на подлокотнике стакан с огневиски и отрешенно смотрел, как по его пораненной руке течет кровь, смешенная с бледно-желтым напитком, большим пятном разливаясь по белому рукаву его рубашки и стекая на пол.

— И кому от этого лучше? — темно-коричневые глаза сверкнули гневом. — Мне?! Или, может быть, Гермионе?! Эти маглы много значили для нее, Тео!!! Понимаешь? А мы играли в высшее общество, только вот забыли, что с возрождением красноглазого ублюдка все игры закончились! Понимаешь, Тео? Кон-чи-лись!!! Раз и навсегда. Даже для нас, тогда пятнадцатилетних придурков. Мы не имели права на эти игры, понимаешь ты это или нет! И я не удивлюсь, если Гермиона, проснувшись, уйдет из этого дома. Я ее пойму. Именно из меня погибли эти маглы, Джон и Джин Грейнджеры!

— Успокойся, Блейз. Ты пьян. Они погибли из-за не справившегося с управлением сиднейского таксиста, — возразил Нотт. В глазах Блейза мелькнула горькая усмешка.

— Как вовремя, правда?

— Это просто совпадение. Уж не хочешь ли ты сказать?..

— Такие совпадения случаются раз в двести лет. Ты можешь гарантировать, что таксиста не приложили каким-нибудь заклинанием из-за угла?

— Ты же читал протокол его допроса. Ни один свидетель…

— Тео, мне плевать на свидетелей, этого таксиста и вообще всех маглов Земли! Я не мог бы доказать причастность к этой автокатастрофе людей нашего министерства, даже если бы очень захотел. Если хочешь, это интуиция. Знаешь, Тео, я с детства старался ни от кого не зависеть. Я и в Слизерин пошел, чтобы в рот Дамблдору не смотреть. Шляпа мне предлагала Гриффиндор, но я отказался. Как меня бесили межфакультетские ссоры, разговоры о благих целях и прочая чепуха! Для меня важно лишь мое благополучие и счастье близких мне людей. И не важно, каким путем, законным или нет, все это достигнуто. Даже если они будут счастливы, но случится так, что никогда в жизни не увидят меня, я переживу. Я одиночка.

— Я все это знаю, к чему ты клонишь? — нахмурился Нотт. — Тебе нельзя так много пить, иначе ты начинаешь разводить какую-то непонятную философию.

— Я абсолютно трезв, Нотт, не перебивай меня. Гермиона не такая, как я. Она не одиночка, Тео, вот в чем соль. А у нее не осталось ни одного родного человека…

— У нее есть я! — возразил Теодор. — Ее кузен. Я за нее глотку перегрызу хоть дементору, хоть Темному лорду, хоть самому Дамблдору!

— У нее нет цели в жизни, Тео, — качнул головой Блейз. — Ты не понимаешь. Надо было помочь Поттеру спасти мир — помогла. Надо было сбежать из Азкабана — сбежала! А какая у нее может быть цель сейчас? Построить семью? Карьеру? С этой татуировкой на руке, шарахаясь от малейшего шороха? Она сломалась, Тео. Ей нельзя сейчас замыкаться, иначе она станет пациентом клиники Мунго! А в качестве поддержки у нее лишь кузен — сын Пожирателя, да и к тому же слизеринец! Или ты уже забыл, что мы в детстве насмехались над такими, как она? Мы не те, кто ей сейчас нужен.

— Знаешь Блейз. Мне кажется, ты ищешь проблему там, где ее нет. И я догадываюсь, почему. Ты очень изменился за эту неделю. Стал выпивать. Ты какой-то нервный, дерганый, стремишься выполнять любую малейшую прихоть моей кузины, пылинки с нее сдуваешь. Ты действительно пьян, но не от спиртного. Ты влюбился, Блейз!

— Может быть, — пожал плечами Забини. — У меня было немело девушек, но такого я никогда не ощущал…

— Все ясно. Главный ловелас Хогвартса влюбился в мою кузину, но не знает, как к ней подступиться. Я угадал? — Теодор довольно ухмыльнулся, а Блейз отвел в сторону взгляд, избегая смотреть другу в глаза, еще больше убеждая того в правоте его слов. — Ты меня знаешь, я не против ваших отношений, но если ты разобьешь ее сердце, то лучше просись обратно в Азкабан!

— Тебе доставляет удовольствие лазить в моей душе, да еще с грацией пьяного Хагрида? Тролль бесчувственный, мантикора тебя задери…

— Ладно, ладно! — пошел на попятную Нотт. — Закрыли тему. Лучше объясни мне, наконец, какого лысого боггарта ты разослал приглашения всем нашим? В сказки об охватившем тебя порыве благотворительности, никогда тебе не свойственной, в жизни не поверю. Хочешь революцию в родной Британии затеять?

— Может быть, — согласился обрадованный сменой темы Забини. — Я же сказал, вот соберу всех, тогда и узнаешь.

— И Малфоя тоже пригласил?

— Особенно Малфоя! Он полезен своими связями в британском министерстве, да и деньги его папаша тоже сумел вовремя обезопасить. Такими союзниками разбрасываться нельзя.

— А ты понимаешь, что будет, если они схлестнутся с Гермионой? — уставился на друга Теодор. — Она ему припомнит похождения лорда Люциуса, «грязнокровку», каждую пакость за время учебы, ну и на десерт — приемных родителей-маглов. Я не удивлюсь, если Малфой выйдет отсюда вперед ногами. Она прошла Азкабан, Блейз, а ты сам знаешь, как он влияет на людей.

— Если с Малфоем что-то случится, я лично оплачу его похороны, а мой венок на его могиле будет самым большим, — махнул рукой Забини. — Я еще раз повторяю — нас осталось не так много, тех, кто сохранил разум и выжил там. Разбрасываться потенциальными союзниками — преступление.

— Гермиона тоже в списке твоих… — Теодор запнулся, — союзников?

— Нет, конечно, но у меня есть на нее определенные планы. Она — кость в горле министерства Магии а мы все — отработанный материал. Нет, даже меньше. Пыль под ногами, которую смахнули старой рваной тряпкой и о которой тут же забыли. Знаешь, Тео, «Пророк» пишет, что гоблины выдвинули ультиматум. Требуют пожизненного заключения хотя бы одного из грабителей «Гринготтса», срок истекает в полночь одиннадцатой годовщины битвы за Хогвартс. Ты понимаешь, что у Дамблдора сейчас практически патовая ситуация? [1] Гермиону до сих пор не нашли, Уизли отдавать неохота, он полезен, а гоблинов заткнуть как-то надо. Ты понимаешь, что еще немного, и Британия захлебнется в крови? Или спал на уроках, когда рассказывали о гоблинских восстаниях?

— Ну, нам-то с тобой это на руку? Дамблдор слетит, а британское министерство Магии ты любишь не больше меня. Хотя я, конечно, не хочу его свергнуть.

— А кто сказал, что я хочу? — вопросительно изогнул бровь Забини. — Просто оно мне нравится не больше, чем тебе, моей сестре или Гермионе, а до простого народа дела нет даже высокопоставленным политикам, причем во всех странах и во все времена. И меня это не устаивает.

— А что ты предлагаешь?

— Я же сказал, все позже, Тео, все позже. Пока надо решить более насущные проблемы, время у нас пока есть…

[1] Пат — ситуация в шахматах, когда невозможно ходить ни одной фигурой, при этом король не под шахом. Означает ничью (с XIX века), а в некоторых системах правил — проигрыш, либо выигрыш попавшей в такую ситуацию стороны. Патовая ситуация — безвыходная ситуация.

АХТУНГ! Поклонницам и поклонникам Драко Малфоя читать с осторожностью!

Закончен бой, погасли звезды,

И в тлене лет звон тишины

Вершит судьбу тех, кто в ответе

За не вернувшихся с войны.

За грех богов, за силу слабых,

За боль несбывшейся мечты.

Фактор Страха — Быть собой

Особняк Забини. Начало ноября. Вечер

Гермиона влетела в свою комнату, еле сдерживая злость. Хотелось рвать и метать, а перед глазами застыла самодовольная ухмылка «нежно любимого» братца Драко Малфоя. Первой жертвой ее ярости стали тесные туфли, натершие ноги и потому отброшенные в самый дальний угол, по пути туда разбив по пути туда высокую вазу из тонкого китайского стекла. Ваза жалобно звякнула, и бело-синие осколки разлетелись по всей комнате. Скомканное нежно-голубое платье, плод недельных стараний трудолюбивой Ламми, полетело на шкаф. Установленное рядом с журнальным столиком высокое зеркало отразило покрасневшее лицо Гермионы, растрепанные волосы и размазанную темными пятнами по щекам косметику. Глаза горели безумным блеском, грудь часто вздымалась, но порыв к разрушению всего вокруг уже прошел и, желая хоть немного остыть, она широко распахнула ведущие на балкон высокие двери, впуская в комнату порывы вечернего холода. Ветер сорвал платье со шкафа и отнес прямо на осколки разбитой вазы.

Не обращая внимания на обжигающий ступни холод каменного пола, она вышла на балкон и облокотилась о перила. Блейз Забини знал, что делал, когда поселил ее именно в этой комнате. Подпираемый огромной фигурой древнегреческого силача, балкон располагался с противоположной от фасада стороны дома, нависая над трехсотфутовой скалой, и, взглянув вниз, Гермиона без труда смогла различить пенистые гребни невысоких волн, разбивающихся о подножье утеса. Несмотря на поздний час и уже заканчивающуюся осень, здесь было совсем не холодно, все-таки Сицилия — не северная Британия. Вид простирающейся до горизонта водной глади ее успокаивал. Бушующая стихия в полной мере отражала безумный хаос чувств внутри нее, но она же действовала на Гермиону подобно мелодичной музыке.

За десять лет заключения организм Гермионы успел привыкнуть к низким температурам, и был неплохо закален, вечерние воздушные ванны она теперь принимала регулярно. Ветер приятно холодил кожу, а его порывы сбивали дыхание, но она не обращала на это никакого внимания. Здесь ей было гораздо уютнее, чем в жарком от огня двух растопленных каминов в Большом зале особняка, где несколько минут назад завершилась тщательно подготовленная Забини встреча бывших узников. Гермиона заметила далеко внизу на черной воде ярко-желтые колышущиеся пятна света: свет в Большом зале по-прежнему горит, как и в одиноком окошке на втором этаже Южного крыла, где находится комната Блейза.

Гермиона была готова поспорить на что угодно, что хозяин особняка, как и она сама, с трудом сдерживает себя, чтобы не отправиться разрушать все вокруг. Сегодняшнее собрание, апофеоз многомесячного труда Забини, завершилось перебранкой на повышенных тонах. Многочасовая относительно мирная дискуссия в итоге плавно перешла в базарную ссору. Если не считать хозяина дома, Гермиону и Теодора, на собрании присутствовало чуть больше дюжины человек, большинство из которых не разделяли радикальных взглядов организаторов. К их тройке неожиданно для Гермионы присоединилась Панси Паркинсон, весь вечер ластившаяся к Теодору, заставляя того то краснеть, то бледнеть и бросать беспомощные взгляды на кузину.

Конец был предрешен. Абсолютное большинство во главе с Драко Малфоем устраивало текущие положение дел, и сейчас, немного отойдя от жаркой дискуссии, Гермиона могла понять их аргументы. Понять, но не принять. Потому что не хотела принимать.

Процесс смены власти — дело трудоемкое, требующее больших усилий и значительных денежных затрат при отнюдь не гарантированном результате. Бывшие азкабанцы борьбе за свое счастье предпочитали либо тихую семейную жизнь, как дружно выскочившие замуж за богатых испанцев сестры Гринграсс, либо уже успели завести свой бизнес и заработать какие-то деньги, как Малфой или Пьюси. Конечно, их положение также нельзя было назвать завидным, а репутация была испорчена навсегда, но они не видели причин что-то менять. Британия казалась им чем-то хоть и родным, но бесконечно далеким, как старый эксцентричный родственник.

Теперь, вслушиваясь в рокот тяжелых волн, Гермиона начинала осознавать, что увлекшая ее поначалу затея Блейза была просто обречена на провал. Их было слишком мало, чтобы что-то глобально изменить, полтора десятка человек против закаленной веками бюрократической машины, которая, к тому же, не теряла времени и успешно вела свою пропаганду, не могли сделать ничего. Стоило также признать, что избрание министром именно Дамблдора принесло стране немало пользы: мощная личность бывшего профессора смогла объединить вокруг себя и радикально настроенных чистокровных, и сомневающихся полукровок, и, конечно, маглорожденных. Получившая почти неограниченную власть карательная машина во главе с Кингсли Бруствером за три года сумела очистить страну от остатков армии Волдеморта, многие известные Пожиратели смерти были публично казнены. Сегодняшняя Британия искренне верила в свое благополучие и превозносила своего руководителя, и любой, кто осмелился бы что-то сказать против министра Дамблдора, был бы тут же сметен волной народного гнева. Конечно, работа с прессой могла изменить текущую ситуацию, но никакая пропаганда невозможна без значительных денежных вливаний. Требовалась единая команда из трех-четырех десятков единомышленников, , которая могла бы попытаться что-то изменить. Только вот нужно ли действительно что-то изменять? Или Великая Британская Революция (предложенное Теодором название казалось Гермионе донельзя смешным) нужна лишь неудовлетворенным жизнью, вынужденным эмигрантам, к своему несчастью оказавшимся достаточно сильными, чтобы выжить в нечеловеческих условиях? Гермиону при мысли об этом охватило давящее чувство безысходности, она впервые отчетливо осознала, что может никогда не вернуться на родину. Что Британия может обойтись и без нее. Что она никому не нужна в родной стране.

— Ни-ко-му, — повторила она, смакуя каждый слог и опять бросая взгляд на свет из окон Большого зала. Когда она оттуда ушла, там еще оставались Теодор, не теряющая надежду его соблазнить Панси и трое бывших слизеринцев, имена которых Гермиона не посчитала нужным запомнить.

Дверь на балкон она запирать не стала, а контрастный душ и терпкий запах дорого шампуня вернули ее в относительно хорошее расположение духа. Растерев тело мягким пушистым полотенцем, Гермиона с наслаждением закуталась в теплый красно-золотой халат — память о ее гриффиндорском прошлом.

Чтобы окончательно привести себя в норму и забыть о неудачной встрече, она решила завершить день хорошей книгой. Библиотека особняка была не особенно богатой и содержала в основном труды по растениеводству и различным отраслям гербологии, поэтому кое-что пришлось заказать по почте, а кое-что взять у Теодора. Кроме пособий по трансфигурации на ее книжных полках теснились объемистые тома, посвященные зельеварению, боевой магии и заклинаниям. В глубоком детстве книги были ее лучшими друзьями, и за десять лет Гермиона успела по ним сильно истосковаться. Остановившись на «Прикладных Чарах» под редакцией Филиуса Флитвика, она удобно устроилась в кресле и открыла книгу.

С первой же страницы на нее задумчивым взглядом глядел низенький профессор, под портретом которого значилось: «Наиболее полный сборник, посвященный теории высших чар». И годы жизни. Так странно было осознавать, что этого человека больше нет. Хогвартс вообще больше не был таким, каким она его помнила. Теодор, по просьбе Гермионы, где-то достал копию протокола заседания Совета Попечителей, посвященного утверждению профессорского состава на текущий учебный год. Кроме директора — профессора Минервы МакГонагалл, и ее заместителя — декана Гриффиндора, профессора гербологии, Невилла Лонгботтома, Гермиона увидела в нем только одну знакомую фамилию. Конечно, Историю магии преподавать не мог никто кроме профессора Биннса. Кто-то из старых учителей ушел на пенсию, кто-то погиб в битве за Хогвартс… все меняется. И она сама тоже изменилась.

— Можно войти?

Гермиона оторвалась от книги. Когда она уже привыкнет запирать за собой дверь хотя бы на засов? Ведь предупреждал же ее Блейз, да и Теодор на пару с Тилли все уши прожужжал, что в особняке бывают посторонние люди, а особенно в такой вечер как сегодня. И вот, пожалуйста, перед ней стоит тот, кого она меньше всего хотела бы видеть в своей комнате, да и вообще, где угодно. Человек, испортивший ей всю жизнь. Ее сводный брат.

После освобождения Драко Малфой, отдавая дань памяти казненному отцу, решил отказаться от короткой стрижки и, как Люциус, отрастить длинные волосы. Если бы не упрямо поджатые губы и неестественно бледная кожа — характерный знак отличия всех бывших узников (кроме от природы смуглого Забини), Малфоя можно было бы назвать даже красивым. От него шел сладкий до приторности аромат дорого парфюма, а тонкие пальцы крепко сжимали длинную трость с наконечником в виде человеческого черепа. Гермиона не сомневалась, что внутри трости спрятана еще одна волшебная палочка, помимо той, что все гости оставили Тилли во избежание дуэлей. Разумеется, эта предосторожность Блейза понравилась далеко не всем, несколько человек тут же покинули дом, но остальные все-таки последовали поданному Малфоем примеру и сдали свое оружие домовому эльфу.

— Проходи, — пожала плечами Нотт, перекладывая волшебную палочку со стола в карман халата, по счастью, достаточно глубокий, чтобы его содержимое было не заметно.

— Мы так и не поговорили о нас самих, только спорили о высших материях, — в голосе Малфоя звучала неприкрытая обида. — Кому какое дело, что творится на островах? Мы впустую тратим время, ссорясь друг с другом по никчемным поводам. А это нехорошо, мы же все-таки родственники как-никак.

— Что же ты о нашем родстве раньше не вспоминал, братец? — Гермиона старалась говорить как можно спокойнее, боясь повторения охватившего ее в доме Джульетты безумия, но язвительных ноток удержать все-таки не смогла. Маска безразличия на лице давно стала привычной, на ее лице можно было увидеть лишь дежурную приветливую улыбку радушной хозяйки.

Малфой проигнорировал вопрос, ступая в комнату и, обведя ее заинтересованным взглядом серых глаз, остановился перед книжными полками. Его губы скривились в понимающей усмешке.

— А ты не меняешь своих пристрастий, сестричка. Красно-золотые обои, любовь к книгам… Как была книжным червем, так и осталась. Только вот книжечки уже другие. «Старинные русские проклятья» под редакцией Антонина Долохова, «Прикладные темные искусства» Игоря Каркарова, но особенно мне нравится вот это: «Сто лучших способов убить человека и не быть пойманным»… мило.

Малфой взял с полки озвученную книгу и, осмотрев черную обложку с громадным белым черепом и двумя скрещенными под ним костями, не удержал своей фирменной ухмылки, которую Гермиона помнила еще со школы. С таким выражением лица прощения просить не приходят.

— К нашей встрече готовилась, — оскалилась Гермиона. — И еще с твоей теткой немного консультировалась насчет теории использования пыточного проклятия. Знаешь, братец, руки так и чешутся опробовать его на практике.

На лице Малфоя не дрогнул ни один мускул.

— Тетка наконец-то сдохла? Ну, и слава Мерлину. Как она меня доконала в мэноре, сестричка, ты бы знала… Только и слов было, что о ее великом повелителе и том, что я его подвел на Астрономической башне. А насчет пыточного проклятья… Ты же видишь, я безоружен, — Драко продемонстрировал пустую кожаную кобуру для волшебной палочки с непонятным вензелем, прикрепленную к поясу.

Если бы не надменность во взгляде и венчающий трость оскаленный череп, Малфоя в этот момент можно было бы принять за среднестатистического магловского клерка из заштатного офиса. Светло-серый костюм-тройка сидел на нем, как пиджак на огородном пугале, было заметно, что Малфой не привык носить такие вещи, но продуманный Забини дресс-код не предусматривал просторных мантий, под которыми без труда можно было спрятать не одну или даже две волшебные палочки. Безопасность превыше всего.

— Предположим, я тебе поверила, — нахмурилась Гермиона. — А объяснения твоего многолетнего молчания я когда-нибудь слышу, братец? Годы идут, а я, знаешь ли, не молодею…

— Седина тебе к лицу, — Нотт фыркнула в ответ на комплимент; она и сама так считала, лишь поэтому не перекрашивая волосы, но Драко об этом знать совершенно не обязательно. — Что же до объяснений, я их давать не собираюсь. Малфои не извиняются. Соболезнования по поводу смерти твоих маглов нужны?

— Обойдусь, не тебе, чистокровному подонку о них говорить. Я вот, например, искренне поздравляю тебя с унаследованным титулом. Приготовленный для нашего общего папаши котел в аду наконец-то его дождался.

— Я не силен в магловских представлениях о жизни после смерти, — презрительно сощурив глаза, прошипел Малфой. — Но как ты сама справедливо заметила, не тебе, грязнокровному отродью, его судить. Ты его совсем не знала. Отец по праву достоин называться одним из величайших волшебников современности, а твоих магловских обезьян знать никто не знает.

— По какому-какому праву? — переспросила Гермиона, поднимаясь из кресла; в ее карих глазах по-прежнему нельзя было прочитать каких-либо эмоций, но сарказм в голосе стал абсолютно нескрываемым. — Что наш папаша сделал хорошего в жизни? Насиловал? Убивал? Пытал? Взятки раздавал? И еще, моя кровь не грязнее твоей, дорогой братец. То, что наш общий папаша изменял твоей матушке, еще не делает кровь моей матери грязной. И не смей оскорблять моих приемных родителей. Кстати, если в этой комнате и присутствует грязнокровка, то именно в твоем лице, Драко Люциус Малфой, сын белобрысого кобеля! Так запятнать свою фамилию, как это сделал он, надо очень хорошо постараться!

Лицо Малфоя побагровело от гнева, серые глаза сверкнули ненавистью, граничащей с откровенной злобой. На удар его правой руки Гермиона отреагировать не успела, и ее правую щеку словно обожгло, и на ней заалел след от ладони.

— Не смей оскорблять нашего отца, — прошипел Драко. — Он дал тебе жизнь, грязнокровная тварь, только за это ты должна быть ему благодарна!

— А можно я вместо него отблагодарю тебя? — усмехнулась Гермиона, доставая из кармана волшебную палочку. — Люциус вне зоны доступа, а я — очень благодарная девочка, ведь мои приемные родители хорошо меня воспитали. В отличие от чистокровных подонков, чьи дети способны поднять руку на женщину! Неужели не страшно? В благодарность за смерть Грейнджеров, Круцио!

Громко стуча об пол, трость откатилась под кровать, а ее хозяин, издавая дикие крики, заметался по полу. Комната Гермионы была не очень большой, поэтому он зацепился за стол, который, рухнув, больно ударил его в живот. Гермиона ненадолго опустила палочку, наслаждаясь потрепанным видом Малфоя. Серые глаза взирали на нее с нескрываемым удивлением, сбитое дыхание из судорожно вздымающейся груди вырывалось с тихим свистом.

— За грязнокровку и мою родную маму, Круцио!

Крик перешел в сдавливаемый хрип. Глаза Малфоя, казалось, готовы были вылезти из орбит, а следующей жертвой бьющегося в конвульсиях тела пали полки с книгами, содержимое которых лавиной обрушилось на несчастную жертву разъяренной Гермионы. Давая брату недолгую передышку, она рукавом халата вытерла со лба капли проступившего пота и отлеветировала книги в угол. Полки, конечно, придется чинить, и Тилли будет в ужасе, но это сейчас ее волновало в последнюю очередь. Стигейская сова на запястье ритмично пульсировала, наполняя ее разум новыми волнами почти животной ярости, поглощающей ее рассудок.

— За Гарри и всех погибших от рук красноглазого ублюдка и его прислужников, Круцио!!!

Бешенство захлестнуло ее неодолимой волной, и разум отключился окончательно. От криков Малфоя, казалось, звенели стекла во всем особняке, но внезапно все прекратилось буквально в один миг. Из ее неожиданно ослабевших пальцев выпала волшебная палочка. Смутно осознавая, что происходит, Гермиона пошатнулась и попыталась обо что-нибудь опереться, пытаясь удержаться на ногах. Безуспешно. Стола под рукой не оказалось, а до стены было слишком далеко, ноги подкосились, и, как отпущенная кукловодом безвольная марионетка, она повалилась прямо на харкающего кровью Малфоя.

Она не знала, сколько прошло времени, прежде чем ее осторожно подняли чьи-то сильные руки и заботливо уложили на постель, а взволнованный мужской голос над ней произнес:

— Им обоим нужна срочная помощь! Вызывай…

Голос говорил что-то еще, но Гермиона окончательно перестала осознавать, что происходит вокруг, и провалилась в блаженное забытье.

* * *

Особняк Забини, комната Гермионы. Спустя сутки

— Что с Малфоем? — едва проснувшись, спросила Гермиона. Речь давалась ей с трудом, а собственный голос казался непривычно слабым. Обстановка комнаты расплывалась, все виделось как в тумане.

Бледный Блейз ответил ей радостной улыбкой, выглядевшей чужеродной гостьей на его озабоченном лице. Обхватив двумя руками ладонь Гермионы, он едва слышно прошептал:

— Жить будет, и даже не сошел с ума, как ни странно после трех Круциатусов, но вот ходить скорее всего уже никогда не сможет. У него нарушено кровоснабжение ног, колдомедики дают неутешительные прогнозы, хотя шансы на излечение все еще есть. Впрочем, к Вельзевулу Малфоя, лучше скажи, как ты себя чувствуешь?

— Нормально. Не смогла сдержаться, и вот...

Гермиона попыталась улыбнуться, но даже такое неосторожное движение отозвалось судорогой по всему телу. До боли прикусив губы, она выгнулась дугой, а сжимающие ее кисть руки Блейза почему-то показались ей неестественно холодными, во рту чувствовался солоноватый привкус крови от надкушенных губ. Под шерстяным одеялом было нестерпимо жарко, как в хорошо протопленной бане, тонкая ночная рубашка неприятно липла к противно мокрой от пота коже. Стоп, она же встречала Малфоя в халате на голое тело. Кто-то переодел ее в ночную рубашку и постелил кровать, и вряд это доверили домовому эльфу, а значит… вопрос прозвучал быстрее, чем она успела все это осознать:

— Блейз, ты видел меня голой?

При виде смущенно покрасневшего Забини в глазах Гермионы заиграли озорные чертики, а на душе вдруг стало поразительно легко, как будто она сбросила с души тяжелый камень и теперь была свободна. Возникло стойкое ощущение, что теперь с ней точно все будет в порядке.

— Извини, Тео был занят Малфоем и вызовом колдомедиков, а я не мог доверить тебя даже такому талантливому домовику, как Тилли, и я… — голос Блейза непривычно дрожал, а карие глаза старательно избегали смотреть в ее сторону, занявшись изучением кружев на занавесках.

— Я не сержусь на тебя, Блейз. Правда, не сержусь, — улыбнулась Гермиона; на этот раз судорога была более слабой, но теперь к ней добавилась легкая головная боль и противный комок в горле, как будто она проглотила клочок шерсти, что было очень неприятно. — Я все понимаю. Кстати, я чувствую себя даже лучше, чем до разговора с Малфоем.

Ложь, но она и так всех слишком напугала.

— Значит, все-таки подействовало снадобье Крэддока, — облегченно вздохнул Забини. — Посмотри на свое запястье.

Гермиона недоуменно перевела взгляд на свою вытянутую поверх одеяла руку, благо для этого не требовалось поворачивать утонувшую в огромной подушке голову, ну, если только совсем чуть-чуть. Кожа на том месте, где она уже привыкла видеть свое пернатое проклятье и почти смирилась с его присутствием, теперь оказалась девственно чистой. Только красное, как от сильного ожога, пятно говорило, что когда-то здесь была страшная татуировка.

— Но… как? — ошарашено прошептала она, боясь поверить в неожиданное счастье.

— Теодор, узнав, в каком ты состоянии, клял себя последними словами за то, что потерял из виду Малфоя, за которым я поручил ему неотрывно следить. Ты была совсем плоха, колдомедик давал десять процентов на то, что ты очнешься, и еще меньше, что проживешь хотя бы неделю. Татуировка вытягивала у тебя все силы с поразительной скоростью, а твое хрупкое после тюрьмы здоровье не могло ей достойно сопротивляться, требовалась помощь… В общем, маглом буду, если от дома торговки Мейн осталось хоть что-то кроме фундамента. Она вытерпела два Круциатуса, прежде чем назвала одно интересное имя: Криворукий Джо. Остальное мы узнали от него самого. Как выяснилось, Крэддок хранил свое зелье в подвале заброшенного дома в пригороде Манчестера, а старый склеротик был Хранителем тайны этого места, и к тому же, связанный Непреложным обетом, не должен был никого туда впускать, кроме обладателей «стигейской совы», да и тех не больше одного раза. С нами он не хотел даже говорить, но когда Тео сказали ему о том, в каком ты состоянии… выданного им зелья хватило бы еще на десяток «сов», а мне и Теодору пришлось выслушать всю историю Крэддока. Он обговорил даже условие освобождения Джо от Непреложного обета! Неслыханно! Криворукий сможет умереть только тогда, когда ни у кого не будет на запястье «стигейских сов», а сколько их носителей еще живы, один Мерлин знает! Это же почти гарантированная вечная жизнь! Джульетта Мейн была первым человеком, на котором Крэддок испробовал свою разработку, собой он рисковать не мог. Эксперимент прошел успешно, и вторым должен был стать он сам, но тут к нему заглянул давний знакомый, заказавший ему сложный яд. Платить за товар он отказался, а разъяренный Крэддок голыми руками придушил старика, ну а дальнейшее ты сама знаешь. Вечная память Рэндому Крэддоку!

— Аминь, — отозвалась Гермиона. При воспоминании о старом зельеваре на глаза навернулись слезы. Она была благодарна этому человеку, ведь именно его стигейская сова лучше всяких слов когда-то убедила Беллатрису, что она не лжет. Что было бы, если бы они с Лестрейндж остались врагами, Гермиона боялась даже предположить. Скорее всего, ее ждали бы еще десять лет каждодневной пытки, и она никогда бы не покинула страшную тюрьму. Если бы не Крэддок…

— Ладно, поспи еще, сильные эмоции тебе пока вредны, — забеспокоился Забини, заметив блестящие ручейки слез на ее щеках.

Гермиона качнула головой, опять до боли прикусив губу.

— Я сейчас усну, обещаю. Мне обязательно надо поговорить с Роном, лично, не через сов или камин. Какие есть способы?