Не герой

На хер мне город, в котором

Больше не встретить тебя…

Сворачивать горы — с восьми до пяти,

Спасаясь нещадной работой

В первый послевоенный год Гермиона Грейнджер спасалась от самой себя на работе. Приходила всегда раньше всех и уходила последней. Бралась за любую работу, даже самую бесполезную, лишь бы не возвращаться домой.

А когда понимала, что дольше задерживаться на работе невозможно, она неспеша обходила все этажи в Министерстве Магии, представляя, что в одном из кабинетов мог бы сидеть он. Он бы заполнял бесконечные бланки и шипел бы на нее за то, что она отвлекает его от важной работы.

После она всегда шла домой пешком, думая о том, что если бы он работал в Министерстве, то, возможно, они пользовались бы одним камином… Но она им не пользовалась, а он тут не работал.

Казалось, что без него Гермионе Грейнджер не нужен был ее любимый Лондон.

А после

В старых местах появляться, но

Так и не встретить тебя.

Посещение Хогвартса было для нее страшной мукой. Казалось, что вот сейчас он выйдет из-за поворота, бросит в лицо очередную язвительную фразу и пойдет дальше. Сидеть в Большом зале и видеть его пустое место, знать, что оно пустует из-за нее, и сдерживать набегающие слезы. Помнить, что все произошло именно в этом Зале, и пытаться дышать ровнее, избегая воспоминаний об этом.

Помогать восстанавливать квиддичное поле и понимать, что он больше никогда не взлетит над ним. И что ближайший дружеский матч пройдет без него…

Все это было выше сил Гермионы Грейнджер. Вспоминать о том, что из-за нее он… нет, сейчас она не будет об этом думать, для этого у нее есть ночь. Да и раны слишком кровоточат…

Наш общий парфюм не жалея на шее,

Срываться в руках у кого-то,

А после

Видеть во сне, на плече у подруги,

Как в прошлой весне я ловлю твои руки,

Если решишься – давай поскорей,

Может быть в мае? – там куча дней,

Я начинаю ждать…

Но ее память безжалостна, и подсовывает еще живые воспоминания. Воспоминания о том, как его бездыханное тело падает на пол в Большом зале, и кажется, что крик его матери она будет помнить вечно…

Она помнит, как падает перед ним на колени и пытается нащупать пульс, и повторяет, как заведенная: «Только дыши».

Но чьи-то руки оттаскивают ее от него, но у нее до сих пор перед глазами стоит его бледное лицо…

Потом вспоминать о том, как она сидит у его постели в Больничном крыле, и рыдать на плече у Джинни, которая сама еле сдерживает рыдания. Говорить, что не понимаешь, зачем он это сделал. Он ведь не герой…

Ты только не злись

Там на меня,

Ты просто не слушай

Песни мои.

Ты только не злись

Там на меня,

Я-то чего, я тут сама,

И все хорошо,

Я тут сама, и все хорошо…

— Он в коме, мисс Грейнджер, — сказал ей равнодушный голос колдомедика из Святого Мунго.

— Он ведь поправится? – хриплым голосом спросила она.

— Я не знаю, — по-прежнему равнодушно ответил колдомедик. – Можете надеяться на чудо.

А Гермиона его больше не слушала, она просто смотрела в его безжизненное лицо и вытирала слезы. Потом почувствовала, что ее кто-то обнимает, и услышала успокаивающий шепот Гарри:

— Я рядом, ты не одна. Все будет хорошо. Он сильный, он обязательно выберется.

А она не верила… И почему-то ей казалось, что там он на нее непременно злится. Он пожертвовал собой ради нее, а она раскисает и сутками сидит у его постели, несмотря на недовольство его родных.

И когда никого нет в палате, Гермиона держит его за руку, гладит его длинные пальцы, согревает их своим дыханием и шепчет ему на ухо: «Мой герой…»

На хер мне город, в котором

В спинах чужих ошибаться,

Но так и не встретить тебя…

Ростом, походкой, пальто –

Эти глюки

Все дразнят и дразнят мою

Близорукую память.

Толпа меня тянет туда,

Где не встретить тебя.

А после того, как она покинула его больничную палату, побрела, куда глаза глядят. И, видя в толпе кого-то, очень похожего на него, чувствовала, как сердце на время перестает биться и становится тяжело дышать…

И она шла за кем-то чужим в надежде, что он не обернется. Потому что она представляла на его месте другого. Того, кто сейчас далеко, и, наверное в мире, где все хорошо. В мире, где не нужно искать себя и пытаться пережить войну.

Гермиона Грейнджер надеялась, что у него и правда все хорошо.

С миром проассимилироваться,

в лесах, в темно-синем седане,

а после

Видеть во сне, на плече у подруги,

Как в прошлой весне я ловлю твои руки,

Если решишься – давай поскорей,

Может быть в мае?

Там куча дней,

Я начинаю ждать…

И она усталая, возвращалась домой, чтобы не было сил видеть сны. Но сегодня не ее день, и снова она видела его.

…Битва окончена – они победили. Гермионе хочется кинуться к Гарри, чтобы удостовериться, что он настоящий, что все это правда. Она слышит хлопки аппарации, Пожиратели Смерти пытаются бежать, но для нее сейчас важно поверить в то, что Гарри жив. Она спешит к нему, пробирается через людей, когда слышит: «Умри, грязнокровка!». И вместо того, чтобы выставить щит, она просто оборачивается и видит Эйвери. Ярко-оранжевый луч летит прямо в нее, и она не может пошевелиться, кажется, что она парализована. И в самый последний момент он отталкивает ее от проклятья. Оно попадает прямо в цель – его сердце…

Гермиона просыпалась в холодном поту, шла на кухню и выпивала несколько стаканов ледяной воды, пытаясь выровнять дыхание, но оно еще долго оставалось прерывистым. И она опускалась в кресло у окна и опять начинала прокручивать в голове события того дня.

— Это семейное проклятье семьи Эйвери, — говорил тогда Кингсли. – Оно направлено на магглорожденных, и медленно убивает их, высасывая их жизненную силу. И никто не знает, как оно действует на чистокровных.

Почему он спас ее? Ведь кто она? И кто он? Вопросы без ответов, и Гермиона не была уверена, что хочет знать, что им двигало в тот момент.

Скоро будет ровно год, как он в коме. Гермиона надеялась, что он скоро откроет глаза, и она сможет сказать ему: «Спасибо, что спас меня».

Ты только не злись

Там на меня,

Ты просто не слушай

Песни мои.

Ты только не злись

Там на меня,

Я-то чего, я тут сама,

И все хорошо,

Я тут сама, и все хорошо…

Она опять сидела у его постели, пока его мать отдыхала в соседней комнате. Гладила его холодную руку и шептала: «Все хорошо. Открой глаза. Прошу тебя…»

Многие не понимали, почему Гермиона так по нему убивается. Кажется, Рон сказал, что это первый и, наверное, последний хороший поступок в его жизни. Она тогда долго кричала, что так нельзя, что он тоже человек, что он не заслуживает таких слов…

С тем, что она приходила навестить его чуть ли не каждый день, смирился даже его отец. И очень редко они перебрасываются короткими фразами:

— Как он?

— Без изменений.

— А сегодня?

— Как и вчера.

— А когда…?

— Возможно, никогда.

На хер мне город, в котором

Черт знает с кем напиваться,

И, к счастью, не встретить тебя...

В дебрях Москвы просыпаться,

Но так и не встретить тебя...

На хер мне город, в котором

Больше не встретить тебя...

Были у Гермионы и такие дни, когда она бросала все, садилась в первый попавшийся поезд и ехала куда-то. Находила там какой-нибудь паб и пила до тех пор, пока не переставала думать и вспоминать, пока перед глазами не исчезало его мертвенно-бледное лицо.

Потом посылала к Гарри Патронуса и просила забрать домой. И он тут же появлялся, будто бы ждал ее просьбы. Неважно, сколько времени на часах, и неважно, где она находилась, — он всегда приходил, забирал ее, укладывал ее спать и оставался до утра, чтобы спасти ее от ночных кошмаров.

Даже теперь, когда осень, так здорово,

Знаешь, у нас понастроили нового…

Осень в том году была слишком теплая и слишком солнечная. Так, по крайней мере, казалось Гермионе. Она шла по Хогсмиду, где теперь все было новое, и старая деревушка казалась совсем чужой. Но зато ей было, о чем с ним поговорить.

Она зашла в его палату, повесила на спинку стула мантию, села возле него и начала рассказывать о жизни за дверью его палаты.

Когда у него дрогнули ресницы, ей на мгновенье показалось, что это просто ее больная фантазия. Но когда его ресницы дрогнули еще раз, у нее перехватило дыхание, и она встретилась взглядом с ним.

— Все-таки успел спасти, — очень тихим и хриплым шепотом сказал он.

— Т-с-с, — она приложила палец к его сухим губам. – Я пойду позову колдомедиков.

Она направилась к двери, но ее остановил его хриплый шепот:

— Грейнджер… — она обернулась; в его глазах застыл немой вопрос.

— Твои родители тоже здесь. Я их тоже позову.

Она уже взялась за дверную ручку, но передумав, обернулась:

— Спасибо, что спас меня, Драко…

И очень быстро вышла из его палаты, ее щеки пылали, и если бы она обернулась, то непременно бы увидела слабую улыбку на его лице. Он успел ее спасти. Он ее герой…