Ночные приключения

Ночь тихой гостьей постучалась в двери Хогвартса и украдкой накрыла пологом темноты весь замок. В коридорах было слишком тихо, и слышать, как эхо разносит любой шорох мантии и малейший перестук каблуков было непривычно. По правилам магической школы дети после отбоя должны находиться в гостиных своего факультета, а еще лучше — в постели и видеть десятый сон, но все мы знаем одно слишком известное выражение: «Правила нужны, чтобы их нарушать». И любой уважающий себя ученик хотя бы раз, но нарушил какое-нибудь правило.

Но вернемся к нашим гиппогрифам. Этой тихой майской ночью два подростка нашли обтирание стен Хогвартса очень интересным занятием, и, прижавшись друг другу поближе, натирали до блеска первый попавшийся чулан. А мимо этого пристанища «влюбленных голубков» легкой походкой проходил столь же, как и крылатая фраза, небезызвестный профессор Снейп в поисках новой жертвы. То бишь, выражаясь языком менее эфемерным и более приближенным к реальности, искал он любого бедного ученика, с которого мог бы содрать шкуру... ой, то есть баллы. И услышав нехарактерные звуки для пустого чулана (напоминаем: каждый думает в меру своей испорченности), профессор, не задумываясь, резко распахнул потрепанную временем дверь. Но тут что-то очень тяжелое приложилось к его голове и так отвлекло от столь ревностного выполнения святого служебного долга, что последним, что он запомнил, был танец маленьких золотых снитчей на пятнистом голубом поле.

— О, Мерлин всемогущий! Рон, ты же убил его! — послышался девичий писк.

— Да не, только вырубил, — как-то с сожалением добавил ломающийся мужской голос.

Из укрытия вышел с метлой наперевес тот самый Рон Уизли. За ним на свет белый выглянула и девушка, и танцующий свет факелов выхватил каштановую гриву волос Гермионы Грейнджер. Эм, извините, мадмуазель, но не вы ли всех клятвенно заверяли, что правил не нарушаете?

— Рон, что делать будем? — голос ее дрожал, и руки немного тряслись от волнения и выброшенной в кровь порции адреналина, совсем пустяковой.

— Что делать, что делать… да тут оставить, вот что делать! — эта, выразимся так, ситуация парня волновала ровным счетом никак. Даже наоборот, он с искренней любовью посматривал на «орудие преступления» и думал о том, что теперь есть о чем рассказать потомкам.

В ответ на это предложение девушка лишь бросила на рыжеволосого осуждающий взгляд и, мысленно махнув на того рукой, подошла поближе к профессору. «М-да, вот тебе и погуляли!» — пронеслось у обоих в голове обособленным хором. Но тут, изрядно всполошив почти пойманных нарушителей правил, Снейп резко поднял руку и потусторонним голосом произнес:

— Пятьдесят баллов с Гриф… — договорить ему не удалось -«легким» движением руки Рон снова заехал по патлатой черноволосой голове метлой.

— Вот теперь точно убил, — каким-то слишком довольным голосом прокомментировал гриффиндорец. Наблюдая за маниакальным выражением лица Рона, Гермиона лишь закрыла глаза ладонью и тяжело вздохнула. Потом вдруг резко выхватила метлу из рук удивленного парня и аккуратно положила рядом с профессором.

— Если что, скажем, что так и было, — пояснила она. И сообщники, переглянувшись, побежали в неизвестном направлении со скоростью «Молнии».

Профессор был найден только утром.

В окна, расписанные январскими морозами, бьет холодный ветер. В коридорах школы слышно завывание вьюги, факелы в зале того и гляди погаснут, и от пляски их слабого огня тени живут своей жизнью, превращаясь в невиданных зверей. Где-то там, за поворотом, слышатся тихие шаги. С каждым мигом они все ближе и ближе, и из-за угла, как привидение, воздушной походкой выплывает босая девушка.

Луне Лавгуд сегодня не спится, ведь у нее ответственная миссия, и, заглядывая в каждую нишу, в каждый чулан и даже в каждый доспех, она с серьезно-мечтательным лицом обходит весь замок. Но время позднее, ей хочется спать, ноги еле волочатся, а гнезда белых шмыгликов все упорно не желают находиться.

«Мм… как мягко», — только и подумала девушка, когда во что-то или даже в кого-то врезалась.

— Если я не ошибаюсь, то, мисс Лавгуд, что вы делаете? — поинтересовался этот кто-то ядовитым голосом.

— Мм… это… я… — Луна даже не заметила как заснула и уж тем более не почувствовала, что врезалась, как оказалось, в профессора Снейпа. Медленно протерев слипшиеся глаза, уже бодрым голосом она ответила:

— Профессор, из-за сильных магнитных бурь на солнце уровень популяции белых шмыгликов резко вырос. А сильные заморозки только ускорили процесс вегетативного размножения. Таким образом, по всей школе сейчас ведется межвидовая борьба за территорию. Ведь белые шмыглики не переносят мозгошмыгов. На фоне зимнего авитаминоза человеческий иммунитет ослаблен, а из-за территориальных войн повышается гормональный фон. Поэтому случаются частые нервные срывы, резкие перепады настроения, депрессивность. Чтобы нормализовать повышенную активность организма, надо стабилизировать рост белых шмыгликов. Как раз этим я и занимаюсь. — Она показала на мешочек, висящий у нее на шее, — вот эту крапиву надо положить в их гнездо. Но я никак не могу его найти! — посетовала когтевранка и вздохнула искренней грустью и разочарованием.

— Мисс Лавгуд, идите в гостиную,— как-то обреченно произнес Снейп.

— Спасибо, профессор! Я ведь там еще не искала! — и, развернувшись, довольная Луна побрела в сторону когтевранской башни.

А профессор лишь устало потер переносицу, наблюдая за уходом ученицы. «Нет, с такой грех баллы снимать», — подумал он и продолжил свой обход.

Тишина ночного Хогвартса завораживает. Ты с наслаждением слушаешь, как стук каблуков разносится по коридорам замка, чувствуешь, как легкий ветерок, пробравшийся через щели в многовековой кладке, приятно обдувает лицо, и ощущаешь, как черная ткань мантии, словно парус, развевается от его легкого дуновения.

Но уставший Северус Снейп совсем не замечает этой тихой красоты, ведь все, чего он хочет, так это лишь побыстрее рухнуть на кровать и заснуть без задних ног. И вот заветная дверь уже близко, как вдруг он оказывается в полной темноте. Вот противный замОк… зАмок... тьфу ты, строение треклятое! Мало того, что двигает лестницы, когда захочет, так еще и периодично тушит факелы!

Так что, как выяснилось, скверный характер имеет не только «ходячий ужас подземелий». И теперь зельевару вновь придется обходить весь замок, чтобы вернуть пляшущие огоньки факелов в их законное ложе. Ну вот надо же было такому случится на его дежурстве! «Один факел, два факела… тридцать три факела… сто двадцать пять факелов… — считал Снейп, — ох, Мерлин, да когда они закончатся?!» Но вдруг какой-то странный шорох за поворотом отвлекает профессора от его занятия. На цыпочках, чтобы не спугнуть заблудившегося ученика, тот заворачивает за угол и… чуть не попадает в теплые объятья немного извращенного дедушки Кондратия.

Снейп был настолько обескуражен представшей перед его глазами картиной, что потерял способность связывать слова в конструкции сложнее одного словосочетания: в коридоре накорачках, шипя и ругаясь, ползали Поттер и Дамблдор и в темноте пытались что-то нащупать. Неизвестно, сколько ошарашенный профессор зельеварения так простоял бы, пытаясь хоть что-то сказать, но голос директора, похоже, услышавшего позади себя какое-то мычание, вывел его из транса раньше, чем Снейп покрылся мхом.

— Гарри, там кто-то стоит?

Поттер лишь громко вздохнул и ответил:

— Нет, профессор, это, наверное, опять доспехи.

— Да, ты прав, мальчик мой. — Дамблдор вздохнул и зачем-то прибавил, — а я ведь даже не понял тогда, что предо мною стоит простая железяка, а не ученик. Долго же я просил помощи. Ох, как же неловко получилось, — посетовал старик, и две скрюченные фигуры вновь продолжили свои поиски.

Только после этого короткого, но содержательного разговора Снейп понял, что ни у Поттера, ни у Дамблдора нет очков. А, значит, в темноте они просто столкнулись друг с другом и обронили свои окуляры. Вот только одно «но» терзало мысли черноволосого мужчины: «Они же волшебники, так почему же, гринделоу их покусай, не воспользуются палочками?! Ладно, этот лохматый гриффиндорец, который забыл палочку в кабинете зельеварения после отработки, но директор как мог забыть про простое заклинание «Accio»?!».

Но зельевару это только на руку: аккуратно достав свою волшебную палочку, он невербально призывает круглые очки Поттера и очки-половинки Дамблдора и тихо-тихо пятится назад. «Пускай помучаются, гады», — думает Снейп, пряча потерянные вещи в нишу под картиной с резной золоченой рамой, и с чувством выполненного долга направляется к себе в комнату получать заслуженный сон.

Сегодня было самое спокойное из всех дежурств Северуса Снейпа, во всяком случае, пока. За весь обход ему, на удивление, не попался ни один ученик, а зато за окном была прекрасная погода. Ни дождя, ни ветра — в общем, тишь да благодать. Так что профессору оставалось лишь медленно прогуливаться по давно намеченному маршруту и наслаждаться минутами покоя. Но только он расслабился, откуда-то из ниоткуда эхо донесло шепот «маленьких» нарушителей правил.

— А теперь делай губы трубочкой, — наставлял немного писклявый девичий голос.

— Так? — спросил кто-то другой, и, похоже, это был парень.

— Да. А теперь на счет три. Раз, два, три… — девушка закончила считать и снова все затихло.

Северус резко остановился и попытался определить место, откуда шли звуки, но пока безрезультатно.

— Классно! — очень громко воскликнул парень спустя пару минут.— Где ты такому научилась? — спросил он с детским восторгом, как будто расспрашивал о каком-нибудь сокровище времен господства на морях английских пиратов.

— Да видела, как маглы делают, — гордо ответила девочка и голосом знатока добавила. — Дотронься.

— Прикольно, только немного мокро, — произнес парень и попросил, — еще разок?

Снейп поперхнулся. Но за время этого странного разговора профессор, наконец, смог определить, где все-таки находятся ученики, и чуть ли не бегом направился к ним.

Прежде чем вылететь из-за поворота, Снейп услышал радостное «ага». Но едва мужчина завернул за угол, как на него полетела куча — или туча, как вам больше нравится, — мыльных пузырей. И кто бы мог подумать, что эти нарушители окажутся учениками факультета Слизерин. А если еще точнее, то Драко Малфоем и Пэнси Паркинсон! И волшебники, конечно, вряд ли знакомы с нетленными произведениями Николая Васильевича Гоголя, но сцена возникла достойная знаменитой немой сцены из его комедии «Ревизор». Достаточно было видеть смесь удивления и ужаса, застывшую на лицах несчастных детей!

Наверное, им в жизни никогда не было так страшно, как сейчас. Они смотрели на декана, как загнанные кролики смотрят в глаза огромной змее. Малфой довольно громко сглотнул. Паркинсон нервно хмыкнула. Снейп только часто моргал. Но ни один из них не нарушил нависшую десятитонной наковальней гробовую тишину, прерываемую разве что лопанием пузырей. Первым из оцепенения вышел зельевар: он спокойно протянул правую руку к ученикам, давая понять, что надо отдать ему баночки с мыльной жидкостью, а другой рукой показал в сторону гостиной. Парочка молча выполнила указание и с резвостью снитча скрылась за поворотом. «Ну что, вспомним детство… Как там сказала мисс Паркинсон, губы трубочкой, да?» — подумал Снейп, крутя в руках конфискованные вещи.

Холодный декабрь быстро разогнал всех учеников по гостиным факультета, ведь никто не хотел отморозить нос или что-нибудь другое. Закутавшись поплотнее в собственную мантию, профессор Снейп, проклиная всех подряд от соплохвостов до директора, с ворчанием заканчивал свой обход.

Сейчас, не желая больше ни минуты находиться в этом морозильнике, профессор быстрым шагом направлялся в сторону учительских комнат. Но вдруг он заметил какую-то фигуру, скрывающуюся за поворотом, и мысли о теплой кровати были откинуты в угол сознания. Он немедленно последовал за учеником.

Снейп сразу определил, что нарушитель держит путь в тупик, так что, когда мантия нарушителя скрылась за последним поворотом, профессор рассчитывал увидеть как минимум загнанного в угол нерадивого студента, а не то, что предстало перед ним.

Посередине коридора на огромном покрывале спиной к зельевару сидела девушка, наряженная в легкое синее платье, явно не соответствовавшее погоде. Девушка чуть-чуть повернулась, и теперь можно было разглядеть сквозь спутанные белесые волосы немного отчужденное лицо мисс Лавгуд. В одной руке она держала блюдце, а в другой цветастую чашку, и медленно попивала какой-то напиток из нее. Посмотрев еще раз на эту необычную картину, профессор привычно подумал: «Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы мозги не выносило», — и, развернувшись на каблуках, удалился.

Спустя пару минут из ниоткуда послышался шепот.

— Все, Луна, расколдовывай.

После этих слов девушка, не глядя, взяла волшебную палочку и, направив в пустоту, тихо что-то пробормотала. Как только заклинание было закончено, напротив Лавгуд появился никто иной как сам Гарри Поттер.

— Спасибо. Ты меня спасла, — сказал парень и благодарно кивнул. Но девушка не обратила на это особого внимания, продолжая делать маленькие глотки из своей чашки. При этом она смотрела куда-то левее Гарри, и на лице ее блуждала мечтательная улыбка до ушей. Даже мечтательнее чем обычно.

Не дождавшись ответа, Поттер помахал перед ее глазами ладонью, но, так и не увидев ответной реакции, решил попробовать, что было в чашке. Напиток оказался таким отвратительным, что даже не был проглочен и снова оказался в керамическом изделии.

— Какая гадость! Луна, что это? — спросил гриффиндорец, вытирая губы рукавом зимней мантии. Когтевранка медленно повернулась и посмотрела на него так, будто впервые увидела.

— О, Гарри, это же полюшковый чай! — произнесла она таким тоном, как будто говорила о том, что Земля круглая. И даже не удивилась, увидев обескураженное лицо собеседника, что Гарри не знает о полюшке (между прочим, очень полезном растении, ей папа всегда так говорит).

— Гарри, а где твоя мантия-невидимка? — поинтересовалась девушка, снова смотря куда-то левее.

— У Фреда, — ответил парень, стараясь понять, что она разглядывает. Гарри обернулся, но никого сзади не было, и он снова посмотрел на сидящую перед ним Лавгуд. Та лишь громко вздохнула. Поттер понял, что она не в настроении вести с ним беседы, и, приняв единственное верное решение, удалился. И уже поворачивая за угол, услышал ласковый голос Луны.

— Дорогой, ты не хочешь еще чая?

Эти слова вряд ли были адресованы гриффиндорцу, но к кому тогда она обращалась, если они находились там только вдвоем? Пойдя на поводу у своего любопытства, Гарри обернулся.

Он был готов поклясться на "Молнию", да что там, на все золото Гринготса, что третья чашка, как он думал, лишняя, медленно начала подниматься. Мотнув головой, потом протерев глаза, Поттер чуть ли не бегом рванул в гостиную Гриффиндора. И раз и навсегда для себя решил, что никогда, — все слышали, никогда! — больше не будет пить чай с Луной Лавгуд.

Замечательная ночь: приятный теплый ветерок, стрекот кузнечиков, аромат распустившихся цветов — вот он, прекрасный май!

В полночь от каменных стен школьных коридоров отражаются странные звуки. Если прислушаться получше, можно различить развеселое "Хогвартс, Хогвартс, наш любимый Хогвартс!" или "В наших головах сейчас гуляет ветер...". Не сложно догадаться, что это гимн всеми любимого старого доброго Хогвартса. А если еще и подойти поближе к источнику далеко не самого идеального исполнения этого нетленного произведения, можно разглядеть лохматую голову и черную ученическую мантию.

Чуть ли не в припрыжку, напевая въевшуюся в мозг песенку, Поттер направлялся в гостиную Гриффиндора. В руках Мальчик-который-выжил нес огромный букет полевых цветов, и то ли весна, то ли конец учебного года заставили парня напрочь забыть о конспирации, но его вой и топот могли, наверное, сотворить парочку инферналов или вернуть слух глухому. Так что не удивительно, что Гарри скоро настигла из ниоткуда выросшая тень.

— Ну, мистер Поттер, мне бы хотелось знать, что это вы делаете в такой поздний час здесь? — произнес за спиной Гарри некто вкрадчивым и обманчиво мягким голосом. Гриффиндорец даже не понял сначала, что обращаются к нему.

Медленно обернувшись, Поттер обнаружил хитро прищурившего глаза профессора Снейпа. Очки принялись медленно сползать с переносицы, заваливаясь набок, и Гарри поправил их, отмечая про себя, что от подобного зрелища перекосить может не только очки.

— Эм... — Гарри замялся в растерянности, пытаясь вспомнить одну из десятков собираемых и придуманных за годы ученичества отговорок. — Профессор, так я был у Хагрида, ой, профессора Хагрида, он...

— И что же вы делали у него? — выдерживая все тот же пробирающийся в самую душу тон, перебил его Снейп. — Неужели пили чай с его псиной? Поттер, будь вы несколько внимательнее и не витали черт знает в каких облаках, то знали бы, что профессор Хагрид как три дня уже взял отпуск и непонятно зачем, ("Хотя, понятно" — отметил про себя Северус) уехал во Францию.

Зельевар выжидательно взглянул на гриффиндорца, прикидывая, что еще может выдать это шрамованное очкастое чудо.

Гарри только после слов Снейпа начал припоминать: кажется, Хагрид не так давно говорил о чудесном климате Франции, прекрасной флоре и фауне этой "удивительной страны", пегасах Шармбатона, и, отчаяяно покраснев при этом, пробубнил что-то про женщин и какую-то Олимпию.

— Ой, я сказал у Хагрида? — наконец, нашелся Гарри. — Я имел ввиду профессора Макгонагалл! Я был у нее на отработке.

Школьные часы принялись звонить полночь.

— Ваша отработка закончилась ровно как вчера, — произне после двенадцатого удара декан Слизерина, ухмыляясь еще шире.

Поттер по привычке взъерошил волосы, продолжая прятать за спиной цветы.

— Так меня потом профессор Дамболдор вызвал к себе, — выдал Гарри гениальную, как ему казалось, отмазку. Он считал, что после такого заявления Снейп больше не будет его расспрашивать.

— Могу с уверенностью сказать, что вас там не было, так как я тоже был у директора, — профессор пустил в голос нотку злорадного веселья, видя, как мгновенно сник воодушевившийся было гриффиндорец.

— Так я после тренировки... — уже не так уверенно начал последний.

— Не держите меня за дурака, мистер Поттер, сегодня была тренировка у Пуффендуя, — холодно отрезал Снейп. Отсутствие оригинальности у пойманного ученика уже начало ему несколько надоедать.

— Так я не закончил, — продолжил Гарри, — сегодня должна была быть наша тренировка, но ее перенесли. Но я успел упасть с метлы и вывернул лодышку, и теперь иду из медпункта, — с каждым словом он говорил все тише и тише, и под конец было удивительно, как профессор вообще мог что-либо услышать.

Снейп сокрушенно вздохнул и скрестил руки на груди.

— Зная темперамент мадам Помфри, могу с уверенностью сказать, что будь у вас хоть насморк, вас бы оставили в Больничном крыле на ночь. Но увы, я вас там не наблюдал.

Гарри удивленно приподнял бровь. Далеко не самый медлительный мозг его мгновенно выхватил из повествования профессора зельеварения некоторую несостыковку.

— Эм... профессор, так вы были у мадам Помфри или у директора?

При упоминании Дамболдора лицо зельевара сначала побелело, что было заметно даже в темноте коридора, а потом пезеленело и скривилось в ужасной гримасе.

— Поттер, советую один и единственный раз: никогда не ешь то, что предлагает директор. — От далеко не самых приятных воспоминаний Снейп скривился еще больше. Гарри, видя лицо профессора, мог только порадоваться, что все время отказывался от предлагаемых ему угощений.

Но Поттер понял, что фантазия у него иссякла, и обреченно вздохнул.

— Профессор, я сдаюсь.

Снейп моментально вернул своему лицу прежнее самодовольное выражение и язвительно заключил:

— Сдаете позиции, Поттер. 5:3 — в мою пользу. А теперь живо в гостиную, — скомандовал профессор, — так и быть, в благодарность за веник можешь до гостиной сам добираться.

Гарри вздрогнул, вынул из-за спины букет, сунул его зельевару в руки и, радуясь, что еще легко отделался, поспешил быстро ретироваться.

— Ах, да, чуть не забыл, — поспешил ему вдогонку довольный голос Северуса Снейпа, — двадцать баллов с Гриффиндора!

О сегодняшнем дежурстве Северус Снейп старался не вспоминать, да и вообще не думать. В Рождество, когда тебе хочется понежиться в теплом кресле у камина, а не скакать по холодным коридорам школы, подобная обязанность приобретает горьковатый привкус, а этот с позволения сказать праздник так вообще хочется обласкать всеми самыми нехорошими словами.

Да уж, лучше бы он сейчас сидел и попивал чаек на каком-нибудь учительском мероприятии! К слову, их он терпеть не мог так же, как и Поттера: вечный треп женской половины рабочего коллектива ужасно утомлял, и, может, лишь только пара редко брошенных фраз могли заставить зельевара чуть улыбнуться. Что все же не меняло его отношения к подобного рода сборищам.

Сейчас, молясь всем: от Мерлина до Морганы — великим магам, Снейп шел по коридорам замка и старался не замечать аляповатых и ярких — аж глаза резало — розовых сердец, развешанных везде, где только можно и нельзя. Единственной ассоциацией с этими абстрактными украшениями у зельевара была белоснежная улыбка бывшего профессора ЗОТИ. И, слава Салазару, что он больше никогда не услышит его слащавый голос, не увидит идеально уложенную прическу, и такое же приторно-сладкое как эти проклятые сердечки самодовольное лицо. Хотя, конечно, нехорошо говорить так о больных.

Совершенно ничего вокруг не замечая, профессор быстрым шагом направлялся в комнаты учителей, закончив сегодняшний осмотр в рекордные сроки. И, наверное, именно это было его главной ошибкой, ведь будь Снейп чуть внимательней, вряд ли бы он сейчас лежал посреди коридора, распластавшись морской звездой.

Но праздник высосал все соки из профессора зелий, так что не было никаких сил смотреть по сторонам. Поскользнувшись на непонятно чем, он с коротким нецензурным вскриком грохнулся и вдобавок проскользил пару метров.

Немного придя в себя, Снейп посмотрел на свои измазанные руки и понял, что причиной его свободного падения была красная жижа. Еще точнее, судя по причудливо смешавшемуся запаху специй и томатов, это был чудесным образом материализовавшийся на камне пола кетчуп.

— Эх, профессор, а я ведь так старался… — донесся до Снейпа расстроенный голос какого-то студента. Голос звучал так, словно его обладателю на Рождество не подарили так долго выпрашиваемую новую модель метлы.

Кстати очень знакомый голос.

Подняв голову, профессор увидел ученика своего же факультета, Блейза Забини. Так, что это там он держит в руках? А, теперь ясно откуда взялся кетчуп, ведь Забини крепко держал в руках почти пустой тюбик с этим, признаться, довольно вкусным соусом.

Поднявшись и бросив взгляд на пол, Снейп увидел под ногами слегка стертую букву «й», сделанную этим самым кетчупом. Буква являлась частью надписи: «Луна Лавгуд, я тебя люблю! Твой …». Как раз на том месте, где должно было быть имя безобразника, красовалась огромная размазанная клякса.

Тяжело вздохнув, Снейп попытался сделать шаг, но резкая боль вдруг пронзила его ногу, заставив профессора ухватиться за оказавшегося совсем рядом студента.

— Мистер Забини, вынужден попросить вас довести меня до Больничного крыла, — сухо произнес Северус, немного морщась от неприятных ощущений, и добавил. — И чтобы после ваша напольная живопись перестала радовать мои и чьи бы то еще ни было глаза своим существованием.

Снейп по глазам Забини увидел, что замечание его было услышано, но успешно проигнорировано. Но гроза ночного Хогвартса был обязан держать марку.

Доведя своего декана до медпункта, Блейз быстро, как только мог, рванул обратно. Но вот незадача: Филч заметил странное красное пятно и к тому моменту, как влюбленный ученик вернулся, чтобы закончить свой шедевр, старательно оттирал его незавершенную версию с пола. «Трите, трите, мистер Филч» — усмехнулся про себя Блейз. Ведь, черт возьми, он не был бы слизеринцем, если бы после эпичного фейла Северуса Снейпа не нанес на буквы специальное заклинание!

Печально вздохнув (обидно все-таки, что не доделал), парень направился в гостиную факультета, надеясь, что девушка поймет, кем был автор любовного послания.

На следующий день весь Хогвартс шептался о странной надписи, совершенно не предполагая, кто мог влюбиться в не менее странную чудачку Лавгуд. А Луне и не надо было предполагать — она и так знала. И, вприпрыжку направляясь к кабинету трансфигурации, девушка думала, что неплохо было бы устроить еще одно чаепитие. Только место теперь выбирать будет она.