Прошло всего несколько часов с момента, как мы покинули двор Хогвартса. Волан-де-Морт повержен. А мы... что мы? Нас Минерва отправила в учительскую, пока разбирается с какими-то проблемами, возникшими теперь. Казалось бы, мы должны радоваться. Но сейчас это было практически нереальным. Я сижу в кресле, которое профессор МакГонагалл любила, точнее, это было ее кресло, и любезно предоставила мне. Не хочется думать. Артур ходит по учительской, меряя ее шагами, изучая все, что видит. Я тоже старалась абстрагироваться от навалившихся проблем, рассматривая различные предметы этой комнаты. Я раньше, когда училась, тут не бывала. А после окончания школы, с поступлением сюда Гарри и Рона, приходилось приезжать каждый год, но время я проводила в кабинете Альбуса Дамблдора. Те события сложно назвать счастливыми, но сейчас казалось, что тогда мы жили совершенно счастливо.
— Артур, — я очень тихо позвала мужа. Он остановился и посмотрел на меня, в его взгляде я видела ту же боль, которую чувствовала сама. В конце концов, мы прошли через одно и тоже. Одно горе. — Но я рада... что все закончилось.
— Думаю, — мгновение перед этим он молчал и мне казалось, что он хотел сказать «надеюсь», — ужасным, настолько ужасным, временам пришел долгожданный конец, — с этими словами он присел на подлокотник кресла.
— Я очень устала, Артур, — теперь он взял меня за руки. Я и не замечала, не могла даже допустить мысли, что насколько замерзла. Прикосновение его теплых рук подействовало на меня успокаивающе, и я опустила голову на плечо мужа, устремив взгляд на его лицо.
— Теперь ты сможешь отдохнуть, — конечно, отдых требовался не только мне. Он требовался всем. Моя семья — это не исключение. И я позабочусь о них, это правильно.
Я тихо улыбнулась мыслям. Может, это была неуместная, грустная и даже уставшая улыбка, зато она была искренней. С Артуром мы живем очень давно. Столько лет. Столько событий. И все это рука об руку. Но пережить потерю сына? Нет, наверное, это было слишком даже для нас.
В комнате повисло молчание, и я снова принялась разглядывать окружающие нас предметы. Большие старые часы привлекли мое внимание именно сейчас. Мерное тиканье казалось неестественно громким и раздражающим. Вспоминаются домашние часы. Долгое время все стрелки указывали на одно и то же: смертельная опасность. Мы знаем, одна из стрелок уже никогда не окажется напротив «дома» или «в пути». А сейчас нам уже ничего не угрожает. Но какой ценой это было достигнуто! На глаза стали наворачиваться новые слезы, сейчас я так часто плакала, что просто не замечала этого, но Артур замечал. Именно он и прервал мой внутренние переживания и нарушил тишину.
— Молли, — ласково и очень тихо он начал говорить, поглаживая меня по руке, словно боясь причинить новую боль, — мы справимся, — я не верила себе, но Артуру я доверяла полностью, мы сможем, мы должны суметь это сделать. — Ради наших детей, — возможно, когда живешь с человеком очень долгое время, он способен озвучивать то, о чем ты сейчас думаешь, продолжать твои мысли. — Да, Фред погиб, — ни он, ни я не осмеливались озвучивать это, ведь это бы означало признание в смерти одного из близнецов, — но он знал, на что идет. Мы понимали, что кто-то из нашей семьи, — он не смог договорить то, что начал, но я прекрасно понимала, что он хотел сказать. Мы понимали, что кто-то из нашей семьи может не пережить эту битву. Мы оба понимали, что лучше пожертвовали бы собой, нежели потеряли кого-то из своих детей.
— Я понимаю, — вздохнула Молли, — Мы-то справимся... Мы с тобой переживали много, конечно, Фред... Его смерть... Это ужасно — быть свидетелем смерти детей... — мой голос постепенно терял последние капли уверенности, твердости. — Но мы ведь переживём... Но что будет с детьми? Ведь наши дети... Ох, Артур, они так ещё молоды, но они уже столько испытали! Что будет с Роном, с Джинни? А Джордж? Ему ведь сейчас тяжелее всех, Артур... А Гарри? Гарри ведь мне как сын... Что с ними будет?.. Что со всеми нами будет?.. Теперь, когда он... ушел, — я все равно не могла заставить себя сказать это.
— Молли, не переживай, — просто сказал Артур, хотя в его голосе по-прежнему отчетливо звенела боли. Боль потери, боль утраты. — На то мы и родители, чтобы помогать жить детям. Мы им поможем. Поможем всем. Главное — справиться со смертью Фреда.
Он уже дважды произнес это. Открыто. Он признал. Но я не могла. И снова по моим щекам текли слезы. И снова я этого не замечала. Я тяжело вздохнула. За несколько дней мои худшие опасения, мои страхи, то, чего я боялась до ужаса, чего не могла признать, чего не должна была допустить, все-таки произошло.
Но я справлюсь. Мы справимся. Ради самого Фреда. Ради детей.