Каникулы в Париже

В половине третьего дня Хогвартс-Экспресс начал сбавлять скорость и уже минуту спустя, конвульсивно дёрнувшись, остановился.

Шум-гам, уханье сов, весёлое щебетание детских голосов, восторженные возгласы родителей, встречающих своих отпрысков. Всё это потоком ворвалось в чуть-приоткрытую дверцу купе.

— Давай подождём, — торопливо окликаю своего соседа, стремящегося на выход.

Он понимающе улыбается, обернувшись. Отпускает ручку дверцы и присаживается рядышком.

— Просто не хочу толпиться в коридоре, — оправдываюсь я, глядя в окно.

— Конечно, — точно соглашаясь со мной, произносит Скорпиус.

По правде говоря, дело было вовсе не в толпе и суматохе. Ещё полгода назад я и не посмотрела бы на это. Принялась бы, как и все, торопиться на выход. К родителям, которых давно не видела, по которым соскучилась. Сейчас же всё изменилось.

Мне не хотелось расставаться с ним. Ну не желала я летних каникул без Скорпиуса. Не хотела довольствоваться сухими и безжизненными письмами. И он это, как никто, понимал.

— Роз, — протягивает парень, — всего лишь четыре дня. И мы увидимся, будь уверена.

Теперь был мой черёд улыбаться. Да только улыбка вышла вымученная и снисходительная.

— Конечно, — повторяю я его слова.

Он берёт мою ладонь в свою и, нежно касаясь губами, целует её тыльную сторону. Мне тут же становится тепло и комфортно. Меня это успокаивает. Но моего спокойствия хватает ровно на столько, сколько нужно, чтобы миновать пустой коридор вагона и спуститься на платформу 9¾ на лондонском вокзале «Кингс-Кросс».

Мы вышли почти последними. Поттеры и Уизли, казалось, только нас и ожидали, хотя я заметила отсутствие Лили и Хьюго. Шесть пар глаз были устремлены в нашу со Скорпиусом сторону. Отец, сложив руки на груди, хмурился. По всей видимости, оценивал сложившуюся обстановку. Он не понимал и не одобрял дружбы Альбуса Поттера с Малфоем-младшим, так с какой же стати ему внимать желаниям дочери быть с этим человеком.

Я интуитивно отстранилась от Скорпиуса. Должно быть, ощутив мою неловкость, он спешно напомнил мне о дате четвёртого июля и, махнув на прощание Альбусу, поспешил удалиться к своей матери, ожидавшей его приезда.

Понимая, что, очевидно, нормального разговора с Рональдом Уизли у меня не выйдет, я приняла, как казалось тогда, правильное для себя решение. С усилием сжав в ладони подвеску-портал, полученную от Скорпиуса Малфоя, я, не обращая внимания на косые и заинтересованные взгляды со стороны, уже принялась размышлять о наряде, который надену на день рождения своего любимого.

* * *

За окном разыгралась непогода. Дождь зарядил с самого утра и до сих пор не стихал. Я ненавидела всю эту морось, серость и слякоть. Но мне было на удивление всё равно. Мои мысли далеко отсюда. Осталось каких-то два дня.

Меня мало волновало, что поступаю эгоистично и неправильно… очень неправильно. Но это всего лишь на день. Никто и не заметит. И я буду дома, как всегда изображать послушную дочь-заучку. Потому что им всем и невдомек, что я уже давно променяла науку на сладко-нежные поцелуи со Скорпиусом в потайных уголках Хогвартса. Но знать этого никому не полагалось.

Вот уже битый час просматриваю одну страницу за другой модных журналов в поисках подходящего наряда к приему. И, кажется, нашла. Платье в меру короткое из переливающейся тафты, вырезом-сердечком и большим бантом на талии. Именно так я себе и представляла идеальный наряд. И ничего, что платье противно-канареечного цвета. Я как раз видела в мамином сундуке неплохо сохранившиеся шторы из тафты. И их цвет меня определённо устраивал. Осталось дело за малым. Трансфигурация всегда была моим коньком.

Гляжу на часы. Четверть десятого. Ну вот, прошёл ещё один день. Улыбаюсь сему факту.

Я уже принялась колдовать над старыми шторами, взятыми с чердака пятью минутами ранее, как в этот момент в комнату влетает мой пятнадцатилетний горе-братец. От неожиданности моё трансфигурирующее заклинание было произнесено с маленькой неточностью. Как следствие — вырез на груди стал глубже нужного.

— Хью! — возопила я от досады. – Что за выходки?

В такие моменты он мне безумно напоминал отца. Полнейшее отсутствие такта.

Братцу мои вопли показались недостаточными, чтобы хотя бы извиниться. Тот по-хозяйски заваливается на кровать. Прямо на мой вечерний наряд. Меня точно рвёт изнутри, но я молчу. Мне не нужен скандал. Не сейчас.

Я, не говоря ни слова, почти выдираю своё платье из-под Хьюго. И отхожу к платяному шкафу.

Моя смиренность, очевидно, начала напрягать брата, и он принялся меня поддевать:

— Слышал этот, — слово-то как подчеркнул. Вероятно, имеет ввиду Скорпиуса, которого недолюбливал наравне с отцом, — отчалил в своё французское имение.

— Откуда такие подробности? — стараюсь не сорваться, поддерживая беседу. А про себя молю, чтобы тому поскорее наскучил наш разговор, и он убрался в свою комнату слушать по волшебному радио дребезжание, называемое музыкой, или читать глупые маггловские комиксы.

— Да так. Сорока на хвосте принесла, — лениво доложил он и тут же рассмеялся своему же ответу.

Я возвела глаза к потолку, тяжело вздохнув.

— Хью, — говорю я, почти закончив упаковывать платье в чехол, — тебе разве нечем заняться? Пойди, почитай ту макулатуру, что ты считаешь литературой. Мне надо переодеться ко сну.

Брат подозрительно молчит, и меня это настораживает. Так и не застегнув молнию, оборачиваюсь. Парень сидит полу-сгорбившись на краю моей кровати и, нахмурившись, разглядывает содержимое пришедшего сегодня письма.

Я отчаянно надеюсь, что ничего важного не было им прочитано. Резким движением выхватываю белоснежную открытку из его рук и прижимаю к груди. Моё сердце бешено колотится.

— Кто тебе позволил?

Конечно же, лучшая защита — это нападение.

А он поднимается на ноги и, ухмыляясь гадко и так препротивно, открывает свой рот, чтобы заорать на весь дом:

— Па-а-п…

Я готова разрыдаться. Этот малолетний гадёныш решил сдать меня с потрохами.

Прощай, Париж... Прощай, Скорпиус!..

Во мне вскипает обида и возмущение.

— Немедленно прекрати орать! — моё негодование уносит меня всё дальше. И я со всей дури толкаю брата обратно на кровать, отчего тот больно ударяется головой о стену.

Потирая ушибленный затылок, Хьюго, вскакивает на ноги и, злобно глядя на меня, продолжает:

— Ты дура, если полагаешь, что нужна такому типу, как Малфой.

— А это уже не твоё дело, — в тон ему шепчу я.

Он ухмыляется.

— Если дядя и позволил Алу отправиться на это сборище «все мы любим белобрысого», то тебя и слушать не станут.

Но я была отнюдь другого мнения. И как я могла забыть о Поттере? Сейчас именно он мог стать моим единственным шансом исправить, казалось бы, безнадежно упущенную возможность повидаться со Скорипиусом.

По всей видимости, моё довольство отобразилось на моём лице, потому как Хью тут же, чувствительно схватив меня за локоть, недовольно шепча, добавил: — Я не позволю тебе!

— Мне не требуется твоего разрешения, Хьюго, — говорю я, выдёргивая из его цепкой хватки свою многострадальную руку.

— Пусть нет. Но вот против решения отца ты не пойдёшь.

— За что ты так его ненавидишь? — уже в который раз задаю ему этот вопрос.

Мне было действительно интересно. Ведь столь откровенная неприязнь к Малфою началась как-то слишком уж внезапно для меня. Никогда ранее такого не было. И даже тогда, когда команда братца по квиддичу проигрывала тому. В такие моменты лишь папа убивался от горя и бранил Малфоев, на чем свет стоит. Но вот однажды Хью вернулся домой со школы и стал вторить отцу, отпуская в адрес Малфоя гадостные замечания, а порой и открытые оскорбления.

Мой вопрос так и остался без ответа. Впрочем, как всегда.

С криком брата в комнате появился папа. Он, подперев плечом дверной косяк, усталым взглядом обвёл мою небольшую комнатушку и, в конечном итоге, остановился на нас.

— Ну и что опять? — небрежно так, привыкши к нашим с Хью ссорам.

Брат, самодовольно улыбнувшись, покладисто отвечает:

— Малфой её, — небрежный кивок в сторону меня, — пригласил в свою резиденцию.

Ну вот, усталость и отрешённость отца куда-то вмиг подевалась, заменив себя удивлением.

— И когда же ты нас с матерью собиралась поставить в известность? — говорит он, нахмурив брови и выпрямившись.

— Да, когда? — поддакивал Хью.

— Я ещё ничего и не решила…

— Ну, конечно же! — брат никак не желал униматься. – Я заметил твою нерешительность. Как и платье, что ты припрятала только что в шкаф.

Посылаю этому засранцу взгляд, обещающий мгновенную смерть, если не заткнётся. Но ему всё равно. Его это, похоже, только сильнее раззадоривает, и он заходит ещё дальше:

— В приглашение толкуют о портале. Где он?

— Я же сказала, что ничего ещё не решила, придурок! — срываюсь на крик.

— А ну прекратили немедленно! — отец вторит мне, пытаясь перекричать. – Роза, приглашение… — и протягивает ладонь, желая получить конверт, что я так и держу в руке.

Я смиренно передаю его, вздохнув медленно и обреченно.

Пока отец заинтересованным взглядом рассматривал белоснежную открытку с серебристым вензелем Малфоев на её лицевой стороне, я принялась оправдывать себя:

— Да что, собственно, в этом такого?! Вот Альбус будет там.… Так ведь, Хьюго?

— Да, — коротко и нехотя отвечает тот.

— Ну вот… — тут отец прерывает меня жестом руки.

— Франция?..

— Это всего на день…

— И речи быть не может!

— Я же там буду не одна, пап.

— Гарри может дозволять своему сыну все, что вздумает, но моя девочка никуда не отправится. Тем более во Францию, тем более к Малфоям!

— Да причём здесь Малфои-то? Между прочим, мне до них и дела нет! — заявляю я, включая заучку-дочь.

— Ну-ну, — скептически вставляет брат.

— Да. А что, я была в Австралии, в Болгарии у крёстного, и даже в Америке у людей, которых едва знаю.

Да, вспомнить мистера и миссис Петерсон, которых я посещала прошлым летом, было очень умно.

— Побывать во Франции — это… это… Там же такая история, — воодушевлённо продолжаю я. – Вот Катберт Бинс, учитель истории магии рассказывал нам…

Я знала, на что давить. Я знала, как папа «любит» историю магии.

— Так-то, Роза, ты была везде не одна, а с мамой, — и опять он лезет, портя всё своими речами.

— Да, дорогая, Хью прав. И…

Я говорила, что ненавижу своего брата? Так вот, я его определённо ненавижу!

— Хью, живо ступай в свою спальню и убери весь тот бардак, что ты там учинил!

Неожиданно в дверном проёме показалась мама. И я вздохнула с облегчением.

* * *

Помешивать две минуты на медленном огне. Действую точно так, как того требует рецепт из кулинарной книги. Привычка. Ещё со школы. Неосознанно улыбаюсь вдруг мелькнувшим воспоминаниям юности, но тут же возвращаюсь к волнующей реальности.

Душу тяготит неприятное чувство беспокойства и не отпускает последние три дня. Роза — моя семнадцатилетняя дочь лишь подливает масло в огонь.

Вернулась со школы замкнутая, вся точно в себе. Как не пытайся выяснить хоть что-нибудь, а слышишь только одно: «Всё в порядке, мам…», «Просто скучно…», «Пойду, почитаю…». И если со скукой можно было и согласиться, то с первым определённо нет. Было отнюдь не всё в порядке. И думалась мне всё дело в Малфое-младшем. От меня не ускользнули их обоюдно-нежные взгляды.

Меня слегка передёрнуло от перспективы заиметь данный субъект в родственнички. Но невольно я всё же представила, как Роза приводит этого красивого светловолосого юношу в дом для знакомства с отцом. Я не смогла удержаться от смешка, представив, насколько смешно вытянется лицо Рональда при этом.

Поспешно одёрнула себя. Что всё же за странные мысли лезут в голову?..

Со второго этажа доносятся громкие выкрики. Я вынужденно отложила деревянную ложку, и погасили огонь на плите. Сняла цветастый фартук, подаренный когда-то заботливой Молли.

Поднимаюсь наверх, чувствуя лёгкую взволнованность.

Роза, подпирая руками бока, стоит и пытается что-то втолковать отцу. Тот скептически морщится, иногда удивлённо или озадаченно взирает то на нее, то на сына. Хьюго улыбается, точь в точь как Малфой на пятом курсе. Меня передёрнуло.

Рон, только завидев меня, вздыхает с облегчением и вскликивает:

— Ну, вот и мама! Всё просто замечательно складывается. Хочешь повидать Париж, Рози, поезжай с мамой!

Поверьте, я мало что поняла, но мне это уже не понравилось.

— Рональд Уизли, ты хоть отдаешь себе отчёт в том, что говоришь? — выдаю я с нервным смешком, спустя несколько минут, выслушав тему обсуждения. И натыкаюсь на его серьёзное лицо.

Меня это отрезвляет и тут же обволакивает чувством напряжения.

И, дабы не сорваться на крик при дочери, тороплюсь покинуть комнату. Уже держась за дверную ручку, оборачиваюсь и говорю голосом, точно ничего и не произошло:

— Роза, уже поздно, пора ложиться.

— Мам… — протяжно и жалобно начала она, но я уже не слушала. И, открыв дверь, вышла.

Спускаясь по лестнице, я мысленно перебрала кучу ругательств в адрес мужа. Было обидно, что тот пренебрег моими планами и желаниями из-за своих страхов. Чистый воды эгоизм. Ведь было ясно, как день, что Рональд боится общения Розы и Малфоя-младшего.

Слышу торопливые шаги позади себя. Останавливаюсь только в гостиной и, тут же круто развернувшись лицом к Рону, начинаю:

— Я и к Малфоям? Ты вообще здоров, Рон? И с чего ты решил, будто можешь вот так запросто распоряжаться мною? Ты у меня спросил, есть ли у меня время, желание?

— Ты же всё равно в отпуске, — отвечает он, глупо пожимая плечами.

Меня бесит его будничный тон. Меня бесит сам Рональд Уизли. В такие моменты я часто себя спрашиваю — почему он? За что судьба мне уготовила влюбиться в этого деревянного мужчину. Да и разве я не знала, что будет так? Конечно же, знала. Но когда-то мне казалось, что моего такта, воспитанности и образованности хватит на нас двоих, но увы. Время же всё расставило на свои места. Мы абсолютно разные люди. Но я ни о чём не жалею. Ничуточки. Стоит мне взглянуть на наших детей, как острое чувство упущенного меня отпускает.

— Ты прекрасно знаешь, Рональд, что отпуск этот — лишь формальность. У меня дел выше крыши. Я на работе только что не ночую.

— Вот именно. Ладно, у тебя нет времени на меня, но дети! У тебя и на них, к сожалению, нет. И это не говоря уже о том, что они бывают дома лишь на каникулах. Ведь, будь ты дома хоть чуточку чаще, дочь бы и думать не думала об этом Малфое!

— Ты меня в чём-то обвиняешь? Ты хочешь сказать, что я уделяю воспитанию детей недостаточно времени?

— Да, я так и сказал. Для тебя эльфы с их «несчастными» судьбами значимее.

— Да как ты смеешь! Да будь они на твоём воспитании, выросли бы во сто крат невежественнее и неразумнее!

— То есть, моя мать — невежа?

— Нет, я хочу сказать лишь то, что в каждой семье есть паршивая овца.

Вот и договорились. Стыдно. Прожили почти восемнадцать лет вместе и столько взаимных унижений. Куда подевалась забота, уважение и внимание?..

— Прости, — устало провожу по лицу ладонями и усаживаюсь в кресло. – Я не хотела этого говорить…

— Нет, Гермиона, — его голос сух и неприятен, — ты сказала именно то, что думала.

— Прости…

— Это ты извини меня, что потревожил тебя домашними заботами. Но, как бы то ни было, Розу мы не можем отпустить одну. Совершеннолетняя волшебница-дочь, влюблённая… — я была удивленна его проницательности. Тот горько ухмыльнулся и продолжил: — Да, — кивает он. — Ты же не думаешь всерьёз, что я не заметил их с белобрысым перемигиваний? Я ни на галеон не поверил этой её сказке о Париже. Она интересуется им так же, как я историей магии.

— Ты же сам говорил, что дело всего лишь одного дня? Ничего, если она побывает на празднике и без нашего надзора.

— Я надеялся, ты не настолько наивна, Гермиона, чтобы не понять, что может случиться… Да полдня будет более чем достаточно для этого слизняка Малфоя…

— Ты так неуверен в своей дочери?

— Я просто знаю этих… А ну как принесёт в подоле — потом ведь позора не оберёмся.

— Уверена, тебя это волнует больше всего остального, — саркастически добавила я, но тут же поправилась, дабы не обострять и без того сложную ситуацию. Дальше я уже говорила более мягко. – Хорошо, Рон. Будь по-твоему.

Его напряжённое тело заметно расслабилось после моих слов: плечи чуть опустились, руки, сцепленные перед собой в замок, были разъединены. Правой рукой Рональд почесал затылок, и проследовал шаркающей походкой до дивана. Плюхнувшись на него, он тяжёло выдохнул, как выдыхают в момент глубокой усталости.

— Но я не поеду ни к каким Малфоям. И да, пожалуй, раз я в отпуске то, почему бы и не Париж! Французские каникулы звучит заманчиво, не находишь?

Уже на утро следующего дня, аппарировав, мы с дочерью стояли посреди туалетных кабинок и умывальников пустующей дамской комнаты парижского аэропорта Шарль-де-Голль. Я аккуратно поставила дорожную сумку на пол и отошла к зеркалу.

Роза осталась позади. Тихо так стояла, не мешая мне.

Я поправила причёску, провела рукой по лбу и перевела дыхание.

Взволнованное лицо, усталый вид, под глазами залегли синяки после бессонной ночи. Обстановка в доме и мои вдруг натянутые отношения с Рональдом меня не отпускали.

Вчера наш разговор на том был и окончен. Мои последние слова сказанные Рону, если и удивили его, то он не подал виду, кивнул, соглашаясь, и только. Я не спала всю ночь, всё думала и думала. Правильно ли поступаю? Ведь, по сути, я оказалась не меньшим эгоистом, чем муж. Извлекла выгоду из просьбы. А может, я просто поддалась бунту в моей душе и поступила наперекор. Хотя это ничем не лучше первого.

— Мамочка, — говорит Роза, неожиданно прижавшись к моей спине, — прости, прости, пожалуйста.

— Глупости, милая, — шепчу в ответ, ласкового проведя ладонями по её рукам обвивающим мою талию. – Идем уже.

И приобняв дочь, мы покинули уборную.

Тем вечером, сразу же после разговора с Роном, я отправилась в ближайший маггловский паб. Откуда смогла совершить звонок в аэропорт Хитроу, а следом и заказать международный звонок.

И вот, час спустя, я уже собирала свою дорожную сумку, чтобы сразу же, поутру, отправиться к престарелой двоюродной тётке Ирме по материнской линии, которую посещала лишь однажды, ещё на третьем курсе Хогвартса.

Моя родственница была дама зажиточная, потому я нисколько не была удивлена, увидев на выходе из аэропорта автомобиль представительского класса, какой бывает только у коронованных персон или президентов. Отлепив свой зад от капота, невысокий коренастенький мужичок лет шестидесяти тут же заторопился к нам. Я немедля в нём признала некогда молодого месье Лероа.

— Мисс Грейнджер, — за столько лет его английский приобрёл совершенный вид. — Вы меня помните? Я шофёр вашей тётушки, – и тут же, отмахнувшись от своих слов, добавил: — Должно быть нет. Столько лет миновало.

— Нет, нет, месье Лероа, — поспешила я с ответом, при этом искренне улыбаясь, — я прекрасно помню вас.

Его лицо освятила широкая улыбка.

— Можно, — обратился он к моей дочери, — ваш багаж.

Роза была, казалось бы, охвачена смущением. Она, молча, лишь едва кивнув в знак приветствия, передала свою сумку.

— Это Роза — моя дочь, — представила я свою девочку.

Мужчина склонился в приветственном полупоклоне. А следом, забрав и мои вещи, заторопился к машине, попутно на по-французски торопливом английском выкрикивая:

— Мадам Ирма только вас и ждёт. Я и не помню дня, когда она последний раз так радовалась. И вы, надо сказать, вовремя прибыли, — продолжал он, открывая для меня дверцу автомобиля. И прежде, чем захлопнуть её за мной, месье Лероа воодушевлённо и как-то даже таинственно добавил: — Не далее как завтра приём у самой Лаисие Малфой. К ней внук прибыл. Какая ж радость, какая радость. Подруга мадам Ирмы, посчитай, уже полвека не принимала у себя. С тех самых пор, как покинула своего супруга.

— Что? — раздался удивлённый голосок моей дочери. И надо сказать, она озвучила мои собственные мысли.