Андромеда поставила тесто для пирогов — давно не пекла их и, наверное, потеряла навык, но сейчас хотелось развеяться после разговора с Дорой. Они с Тедом так надеялись, что время повыветрит из ее головы опасные идеи, однако, сдав выпускные, дочь твердо заявила, что поступает в аврорат, а когда родители попытались увещевать ее, день на третий собрала вещи и отправилась на лето к подруге, «где никто не мешает готовиться».
Меда вздохнула. Завтра Белле исполнилось бы сорок лет. Впрочем, почему «бы»? Меда не знала, извещают ли стражи Азкабана родных о смерти узников. Ей бы в любом случае не прислали извещения, а узнать у родителей или Нарциссы невозможно. На последней странице «Пророка» могли бы напечатать маленькую заметку, и Меда не была настолько прилежной читательницей, чтобы поручиться, что не пропустила ни одного номера. Возможно, что Беллатрикс уже нет в живых. А возможно, что сестра еще жива, и сорок ей исполнится. Андромеда не так часто вспоминала Беллу, хватало других забот, но все же иногда пробегала мысль о ней. Добиться свидания было нереально, однако передачу она могла бы послать. Но Белла предала ее и, наверное, забыла... А теперь Дора станет аврором.
И все-таки Белла ей сестра. Андромеда попробовала тесто — уже подошло — и отправила скалку раскатывать его. В сковороде шкворчал шпинат, а на другой доске ножи измельчали морковь. В Азкабане дементоры сторожат арестантов круглые сутки. Мельница страдания, которая не останавливается никогда. Меда заглянула в буфет и извлекла оттуда старые банки засахарившегося варенья, для еды уже не подходящего, а для пончиков — в самый раз. Жаль, тесто для них густовато, но там, куда они отправятся, это не будет иметь особого значения. Меда вырезала кружки теста и заполнила их начинкой. Достала старый талисман с подарком Сильвии. Сильвия, вторая мать, учила ее когда-то всему, что нужно в жизни и о чем не рассказывают в Хогвартсе: доить коз, месить тесто, отбить смертельное заклинание. Теперь и Сильвии нет, а война прошла, и, наверное, Меде подарок больше не пригодится. Она положила кристаллик в крайний кружок теста, подняв палочку, перекрасила все пончики в разные цвета и наложила чары долгого хранения. Тед еще не вернулся, когда сладкое вышло из печи и отправилось в личный шкафчик Меды, а место на противнях заняли овощные пироги.
На следующий день Андромеда побывала в приемной Департамента охраны магического правопорядка. Ожидая своей очереди, она вспоминала суд над сестрой. В Визенгамот допустили всех желающих, расширив судебный зал заклинаниями. Меда пришла под вуалью и села так далеко, как смогла, она не хотела быть увиденной Беллатрикс. И все-таки, через десятки рядов кресел, слышала прощальные слова Беллы. «Он вернется и вознаградит нас». Откроет двери тюрьмы и вновь пошлет убивать и пытать — как они пытали тех бедняг-авроров… Бред, самообман, склонностью к которому так отличалась Белла, или?.. В горшке у Меды лежали разноцветные жестковатые пончики и записка, которую клерк походя проверил на заклятья. Горшок ей отдали обратно как не дозволенный правилами, переложив содержимое в пакет с тюремной маркировкой.
Беллатрикс целыми днями сидела на досках, заменявших кровать. Гуманно, ведь на каменном полу арестанты простыли бы — узница засмеялась, запрокинув голову. У нее даже оставалось немного магических способностей. В первое время она пыталась писать на полу и стенах — зубами отрывала немного кожи на пальцах, и, пока подтекала кровь, наносила знаки. Больно почти не было, только временами возвращалась боль, когда Белла пыталась заснуть, и тогда она прикладывала пальцы к холодной металлической решетке, и кожа успокаивалась. Впрочем, боль несущественна. Потом Белла смогла чуть-чуть колдовать и расходовала магию на письмо — на матраце, одеяле, стенах. Она записала несколько поэм, которые смогла извлечь из памяти, составила таблицу заклинаний. Ведьма боялась, что разум, лишенный пищи в виде реальных впечатлений, обратится внутрь и начнет пожирать сам себя. Ей пришла в голову мысль, что это было бы своеобразным возмездием за преступление, за которое ее осудили — око за око, ум за разум, она захихикала от нелепости каламбура и смеялась, пока не начало колоть в животе. Ум за разум, зараза. Раз ум, два ум. Бессмыслица постоянно вертелась в ее голове.
Молчаливые стражи прошли по коридору, сопровождаемые стонами и воем арестантов. Белла даже головы не подняла, только хихиканье оборвалось. Дверь лязгнула, и на пол упал пакет. Белла не сразу поняла, что это. Раньше она не получала передач. Новый предмет обещал пиршество впечатлений. Полночи она вертела его в руках, прислушиваясь к звукам. Осмотр решила оставить на утро, когда будет немного света. И ожидания оправдались. Внутри были разноцветные пончики, которые можно рассматривать часами — желтый, зеленый, синий, оранжевый, коричневый… Они издавали легкий сладкий запах, который раньше вызвал бы аппетит, но Белла настолько отвыкла соотносить вкус и насыщение, что ей даже не захотелось есть. Еще в пакете лежала записка.
«Я поздравляю тебя с
днем рождения. Шлю
в подарок пончики
с разным вареньем
и просто сахаром.
Надеюсь, понравятся.
Если еще помнишь
меня, пиши. Меда».
Андромеда, сестра, — Белла не заметила, что произнесла слова вслух, и из какой-то другой камеры раздался звук, похожий на вой. День рождения, отстраненно подумала узница. Что же она не написала, какой год. Бумага была узкой, и оттого, наверное, текст выглядел как стихотворение, одно из глупых стихотворений Андромеды. Белла попыталась прочитать его с одинаковыми ритмическими ударениями. Получилось очень смешно. А потом она прочитала записку как акростих, по первым буквам строк.
Почему охранники пропустили такое, вяло удивилась Белла, когда в ее сознание проник смысл письма. Они совсем не проверяют передачи, не ожидают опасности? Годами раньше здесь в ней всколыхнулась бы надежда на побег. Из Азкабана никто не может бежать — но Блэкам закон не писан, к ним не относятся никакие общие правила. А может быть, охрана намеренно пропустила яд — ничего не имеет против самоубийства опасной преступницы и рада будет списать его на естественную смерть? А чем руководствовалась Андромеда? Проснулось ли в ней сочувствие, хотела ли она облегчить страдания сестры тем способом, который, без сомнения, выбрала бы для себя самой, с ее пристрастием к суицидальным мыслям — или она хочет сказать, что Белла заслуживает смерти?
Тед обнял Андромеду, другой рукой отправляя в рот кусок пирога. Она рассеянно кивала, слушая, как он провел день, и думала о своем. Только передав посылку, Андромеда поняла, что сама поддалась недугу, который раздражал ее в сестре. «Это я бы мечтала о самоубийстве в такой ситуации. Не она. Я представила ложную картину и поступила неверно». Беллатрикс никогда не пойдет на самоубийство, пока она в здравом уме.
Белла наконец съела один из пончиков, и вкус немного расшевелил ее. Захотелось продолжить трапезу. Она подняла синий веселенький пончик. Как ни далека была Белла от кулинарии, ей никогда не пришло бы в голову красить еду в такой цвет. Прощай, жестокий мир?.. Кто бы согласился, кряхтя, под ношей жизненной плестись, когда бы неизвестность после смерти, боязнь страны, откуда ни один не возвращался, не склоняла воли мириться лучше со знакомым злом, чем бегством к незнакомому стремиться? — ну нет, на мгновенье прежняя усмешка искривила губы Беллатрикс, и сторонний наблюдатель решил бы, что она полностью в уме; ну нет, трусость — это не про меня.
И все-таки, когда настала ночь, разноцветные сладости, теперь, в темноте, неразличимые, еще лежали на топчане.
Vova
