Тьма забвения расступается, и Френка выбрасывает в пропасть. Далеко вниз, в пелену ярко-желтых облаков: в место, которое он ненавидит всеми фибрами своей души — Реальность. Именно так — с большой буквы — корчась от боли в безумном преклонении. Как Беллатрикс научила.
При падении он больно ударяется о железные прутья кровати. Силится встать, но тело не повинуется. Френк не понимает, почему, но потом вдруг вспоминает, что у нормальных людей оно состоит из костей, плоти и крови, у него же — из замшелого, свалявшегося от времени и небрежного отношения, плюша.
Он сам как старый игрушечный медведь, наподобие тех, что в великом множестве водились у Алисы. Да что уж там «наподобие». Теперь — точно такой же. Паршивая игрушка. Надоевшая, но единственная, и оттого любимая.
— У-у-у!
Теплые пальчики скользят по почти чужой ладони. Алиса безошибочно улавливает момент его возвращения. Как настоящая леди ждет непутевого рыцаря домой.
Френк, боясь спугнуть, наблюдает за ней краешком глаза. Жадно ловит каждую тень движения.
Удивительно, но с годами она ни капельки не меняется. Все такая же милая и живая, как в день их знакомства. Одна вот беда — кроме него этого никто не видит.
Когда-то давно, в прошлое свое возвращение, он видел галдящую толпу целителей — напыщенных и жутко умных — суетящихся вокруг жены. Они вертели ее и так и сяк, проверяли рефлексы, пульс, направо и налево махали палочками, но так ничего и не нашли.
— Шансов нет, она — живой труп, — не стесняясь, повел плечами один.
Френк так разозлился, что едва не встал с кровати и не дал ему по лбу. Как так, живой труп?! Его милая девочка, навзрыд плачущая у кровати, когда никто не видит?
В тот раз она лишь по-доброму и очень-очень искренне улыбнулась глупцам, пряча обиду в глубине озерно-голубых глаз. Простила.
Но он-то не забыл.
— У-у-у-у, — радостно тянет Алиса, небрежно разворачивая лицо мужа к себе.
Френк едва не плачет: вся она перед ним как на ладони — живая, нежная, по-своему красивая, вот только седовласая. Наверняка переживает. Будь он живым — непременно утешил бы: сказал, что серый в моде и очень ей идет. Но он не скажет. Не может. Все, что дозволено — жадно смотреть, до боли напрягая глаза. Моргать часто, терять драгоценные мгновения — непозволительная роскошь, и он сдерживается, как может.
Такая красивая.
Есть любовь, которая не исчезает, не уходит… Даже если вы оба — в Больнице Святого Мунго. В разных мирах — по злой иронии соседствующих друг с другом, но почти никогда не пересекающихся.
Самая лучшая…
Френк Долгопупс давно и серьезно болен, безумен, а вот Алиса — нет. Сказать только не может… Белла зашила ей рот. Шелковыми золотыми нитками. Небрежно, рвано, уродливо. Сразу видно — второпях.
Он не может смотреть на то, как ярко швы блестят на солнце, поэтому возвращается в дождь. Днем, около полудня, когда у дежурного целителя обед и до двух давних пациентов никому нет дела.
— Ми-и-и… Я-а-а-а…
Собирая все усилия в кулак, Френк едва заметно тянет руку к жене. Их пальцы соприкасаются, но лишь на мгновение — короткое и жаркое. Больше ему и не нужно. Тонкие белесые линии вырастают из ничего, растягиваются словно сладкая тянучка и наконец свободно провисают, крепко связывая супругов между собой.
«Милая моя девочка», — шепчет про себя, задыхаясь.
Так давно не вместе, хоть и рядом. Так далеко, что не дотянуться. Кровать — словно стальная клетка, непреодолимый ров с тысячью львов, кипящим маслом и прочими ужасами. Его могила и гроб.
«Я ждала», — нежно, едва касаясь, трется о его щеку.
Френк мысленно улыбается, но все же ежится и просит отстраниться. Его треклятая Страна чудес такого не прощает. Прикасаться к живому — табу.
«Ты не рад?»
Незримое Око его маленького мира не дремлет: с легкостью прорывает алое полотно Реальности, зависает где-то под потолком — огромное, черное, в обрамлении кислотно-зеленых ресниц.
«Я так тоскую по тебе там… Конечно, рад».
Око презрительно щурится, буквально проедая Алису взглядом. Она — преграда. То, что держит Френка здесь. Единственное живое существо, до которого тому есть дело. Единственное, чего он все еще хочет касаться.
«Можно мне с тобой?»
«Нет!»
Представить жену в исковерканном мире чудес — с его перепутанными красками — выше его сил. Удел хороших добрых девочек — жить в лучшем из миров, растить чудесных сыновей и сажать деревья в настоящую, крепкую, коричневую землю. Бесконечное и бесцельное странствие по бесплотным пустошам сознания не для них.
«Почему?»
«Это тебя убьет».
Это Френк виноват в том, что Беллатрикс и Ко нагрянули в их теплый уютный уголок на краю мира. Это он когда-то в школе прилюдно унизил ее, зная, что такие не прощают.
Это он позвал за собой девочку на пятнадцать лет младше, почти ребенка — хрупкого и беззащитного как новорожденный. Потому что не смог устоять, хоть и знал, что война на пороге и он примет в ней самое прямое участие.
Он вообще много в чем виноват. Много чего испортил.
«Значит, если ты там, то уже умер?»
«Наверное, живым меня назвать нельзя. А если я не жив — значит мертв».
«Мертвые не разговаривают».
Он задумывается. Кто, собственно, он теперь? Или что?
Люди не выживают, выпивая порцию раскаленного железа. Беллатрикс вливала ему в горло такое. Много.
«Может, я призрак?»
Она придирчиво оглядывает его прикованное к постели исхудавшее тело.
«Точно нет!»
Их абсурдный диалог напоминает старую игру из полузабытой совместной жизни: он, намаявшись в Аврорате, укладывается в постель, накрываясь одеялом с головой, а она, словно настырный маленький ребенок, донимает его вопросами обо всем на свете, под конец же, сама изрядно подустав, просит рассказать на ночь сказку. Любимая, конечно, «Алиса в стране чудес» Кэролла. Френку довольно быстро пришлось выучить ее наизусть, запомнить любимые моменты и даже придумать собственную мораль: «Никогда не ходи за белым кроликом, милая. Страна чудес затянет тебя в свой водоворот и никогда мне не вернет. А мы ведь этого не хотим?» Она звонко смеялась и клятвенно обещала не ходить.
Признаться, тогда Френк не думал, что однажды ему придется говорить это всерьез.
«Помнишь, что ты мне обещала, милая? Никогда не ходить за кроликом?»
Она рассеянно кивает, но уже на него не смотрит. Ее полный детского любопытства взгляд устремляется на несуразное существо, сотворенное Оком. Этот кролик-мутант бледно-сиреневый, непомерно толстый и явно агрессивный. Но Алиса как будто этого не видит. Словно завороженная она поднимается и медленно идет к нему, протягивая вперед руку, чтобы погладить.
«Алиса, стой!», — Френк в панике бьется внутри своего большого и неподъемно тяжелого сосуда.
Она не слышит, а скорее даже не слушает. Страна чудес для нее — место, где они будут вместе. Она, наверное, сильнее его любит, раз идет на такое — так, как может любить только чистое, неиспорченное миром существо, каким ему уже не стать.
Френк видит глотку изумрудной пустоши, раскинувшейся прямо за дверью, чувствует на коже обжигающе-острое дыхание тамошнего ветра.
Еще немного и его Алиса потеряется, утопнет в зыбучем болоте иллюзий и несбыточных надежд. Око более жестоко, чем он думал: осознав, что жена всегда будет тянуть его обратно, оно благодушно решило прибрать к рукам и ее.
Френк не может отдать ее жизнь кому-то во второй раз, потому вскакивает на ноги и смело, враз, обрывает путы.
— Алиса!
Они опадают с тихим треском. И Долгопупс впервые за долгое-предолгое время понимает, что это всего лишь лязг старых железных пружин, а не рев лишенного добычи Ока, не хруст его собственных костей. Просто лязг — короткий и абсолютно нормальный.
— Милая моя девочка, — он подхватывает свою леди в момент, когда ее крошечная ладошка уже касается дверной ручки.
В ответ она смотрит на него удивленно, словно впервые. Глаза доверчиво распахиваются, а губы изгибаются в легкой улыбке. Кажется, она пытается что-то сказать, но Френк пока не понимает.
— Никогда не ходи за кроликом, — нежно шепчет он, — даже если он не сиреневый, а зеленый.
Vova
