Ab ovo usque ad mala

Зелёная вспышка. Словно мириады маленьких зелёных огоньков вонзаются в тело и проникают в кровь. Они бегут, искрятся и тянут за собой куда-то вниз. И ты падаешь и падаешь, ослеплённый зелёным светом…

Он очнулся посреди пустынной улицы. Старые здания, разбитый уличный фонарь, башенные часы без стрелок освещались лучами медленно встающего солнца.

Кругом не было ни души. Даже дворник и молочник со своей скрипучей тележкой, казалось, взяли выходной.

Он узнал этот город — Будапешт начала двадцатого века. Ошибки быть не могло: вот на этой лавочке он когда-то сидел и уплетал вкуснейшее шоколадное мороженое, около этого памятника гонял голубей, а вот там был магазинчик старого еврея-магла, торговавшего часами.

«Да уж, из всех мест, где я когда-либо был, почему-то для посмертного обитания мне досталось именно это. Забавно, — он мысленно усмехнулся. — Интересно, сколько мне сейчас лет? Пять, семь?»

Он подошёл к витрине магазина и понял, что ни в его возрасте, ни в его внешности ничего не изменилось: на него смотрел всё тот же костлявый лысый старик в тюремных обносках.

«А всё-таки хорошо, что никого нет. В таком виде мне только детей пугать. Или ворон на грядках. Один плюс от смерти: ходить стало легче».

Он отошёл от витрины и медленно побрёл в неизвестном направлении. Внезапно его взгляд упал на яркую вывеску.

«Старый кинотеатр!» — вспомнил он и решил зайти внутрь.

Здесь всё было так же, как сто лет назад: будочка билетёра по-прежнему косилась на один бок, а на креслах до сих пор красовались непонятные рисунки, чьи-то имена, а иногда и совершенно бессмысленные надписи. Раньше он, будучи мальчишкой, когда убегал из дома, всегда заглядывал в кинотеатр. И хотя он всем потом говорил, что кино — глупое изобретение какого-то предприимчивого сквиба, в душе ему все эти, просмотренные в детстве, истории про героев и разбойников, путешествия на Луну и просто забавные сценки всегда нравились.

«Кажется, на одном из кресел я когда-то выцарапал свои инициалы… Интересно, в этом мире оно сохранилось?»

Кресло никуда не исчезло. Оно так же стояло в последнем ряду, и на его спинке, прямо по центру, отчётливо виднелись две буквы: «ГГ».

Повинуясь неясному порыву, он сел в это кресло. И вдруг ранее безмолвный экран ожил. На нём появилась большая светлая комната.

Высокий светловолосый мужчина и другой, пожилой, стояли, повернувшись к девушке, лежавшей на кровати. Она, очень бледная и уставшая, счастливо улыбалась и держала на руках младенца, который забавно морщился.

— Аранка, выбирай, как назовёшь сына, — обратился к девушке старший мужчина.

— Папа, я даже не думала ещё. Может, Гелиос? Смотри, какие у него золотистые волосики, как будто солнце вложило в них часть своего света.

— Что за чушь! — внезапно воскликнул второй мужчина. — У моего сына должно быть нормальное мужское имя! Манфред, там, или Герхард.

— Замолчи. У моего внука будет венгерское имя. Хватит с него и никому не известной немецкой фамилии, — презрительно бросил пожилой.

Светловолосый мужчина покраснел, хотел было что-то ответить, но, будто вспомнив о чём-то, развернулся и отошёл к стене.

— А если назвать его Геллертом? — робко спросила девушка.

— Геллерт Гриндевальд… В принципе неплохо звучит. Да, Ари?

— Папа, папа, смотрите. Ему нравится имя! Он улыбается…

Спустя почти сто лет, будучи уже мёртвым, Геллерт Гриндевальд опять улыбался.

«Оказывается, я мог быть Герхардом Гриндевальдом… Что ж, по крайней мере ни у кого бы не возникало вопросов о моей национальности. Хотя мой чистокровный дед, венгр-националист, никогда бы не согласился в придачу к маглорождённому зятю-немцу ещё и полностью немецкого внука. А, имея богатство и власть, он мог настаивать на своём. Отец же ну очень не хотел лишиться самого привлекательного в моей матери — денег».

На экране меж тем появился гроб, а рядом с ним маленький мальчик в траурных одеждах.

Гриндевальд и без этого прекрасно помнил день смерти матери. Стоял жаркий июль, восьмилетний Геллерт бегал в саду, играя с собакой. Мама как обычно лежала в своей комнате. Она к тому времени уже довольно долго болела, а в последние недели вообще редко выходила из комнаты. Но Геллерт никогда не думал, что она может умереть. Ему всегда казалось, что волшебники не умирают просто так, от каких-то болезней. Они, по мнению маленького Гриндевальда, либо погибали в бою, либо умирали от старости, как дедушка. К тому же мама честно-честно пообещала «своему маленькому Гелли», что никогда его не бросит и никуда не уйдёт.

Поэтому Геллерт совершенно не видел причин для беспокойства. Он уже было кинулся бежать с собакой наперегонки, когда рядом появилась его няня-домовик. Она едва сдерживала слёзы: «Урам* Геллерт, урам Геллерт… Вы только не волнуйтесь, вы лучше присядьте. Ваша мать…Она… — всхлипнула эльфийка. — Она умерла».

Всё происходящее потом Геллерт помнил смутно. Единственное, что осталось в памяти: ему долго не могли найти траурный костюм. Мама считала, что ему не идут тёмные вещи, и всегда старалась одевать его во что-то светлое и яркое. А когда она умерла, то выяснилось, что у него нет ни одной чёрной вещи. Костюм, впрочем, нашли, а Гриндевальд с тех пор возненавидел чёрный цвет и пообещал себе никогда его не носить.

Картинка сменилась, и теперь, вместо гроба, там оказался мужчина, который вёл за руку мальчика по большому шумному городу.

Мюнхен. Отец, которого теперь ничто не связывало с Будапештом и Венгрией, решил вернуться на родину. Для Геллерта тоже началась новая жизнь.

Отец безудержно тратил оставшееся от жены состояние: обставил дом самыми дорогими вещами, каждый день менял костюмы, покупал себе уже десятую метлу… Но, конечно, больше всего денег уходило на женщин. Красивый и богатый мужчина просто не мог их не привлекать. И ежедневно разномастные дамочки толпились в доме Гриндевальдов.

Геллерт, которому всё происходящее в доме казалось глубоко омерзительным, вообще предпочитал лишний раз не попадаться на глаза отцу и постоянно либо гулял по улицам, либо сидел в своей комнате и читал дедушкины книжки. И всё это время мечтал поскорее уехать в школу. От матери он знал, что когда детям с магическими способностями исполняется одиннадцать лет, то им обязательно приходят письма от одной из волшебных школ.

И письмо ему пришло. Из Дурмстранга, как и говорила мама.

Златовласый мальчик распаковывал свои вещи. Его сосед по комнате уже лежал в кровати и читал какую-то книжку.

— Что читаешь? — заинтересованно бросил Геллерт.

— Да так… — мальчик попытался спрятать книгу.

— Ну брось ты, Иржи, покажи! — Геллерт подскочил и выхватил книгу из рук.

— О, сказки! Ты до сих пор читаешь сказки? — он засмеялся. — Так, что тут у нас: Зайчиха Шутиха, Колдун, мохнатое сердце… Какая же ерунда, я тебе скажу.

И тут он дошёл до первой сказки: «Однажды трое братьев решили попутешествовать. Шли в сумерках. И дошли они до реки, которая была настолько быстра, что её не переплыть, и настолько глубока, что её не перейти вброд. Но братья были сведущи в волшебных искусствах. Взмахнув волшебными палочками, они провели мост через реку. Дойдя до середины реки, братья увидели нечто, укутанное в плащ. Это была Смерть. Она была возмущена тем, что не заполучила новых жертв, но своё возмущение скрыла хитростью. Смерть восхитилась мастерством братьев и в знак своего восхищения предложила братьям принять её дары…»

— А знаешь, тут не всё такое безнадёжно глупое, как я думал. Я, пожалуй, почитаю даже, — задумчиво проговорил Геллерт и углубился в книгу.

Геллерт Гриндевальд смотрел на экран, уже не отвлекаясь.

— Зденек, Томаш, Отто, что вы там возитесь! — недовольно воскликнул юноша.

— Гел, может, не надо? Темно же и высоко, — раздался испуганный голос.

— Что, наш малыш Томми испугался? Как на словах, дак на всё готов ради Даров Смерти, а как доходит до дела — сразу в кусты?

— Гриндевальд, слушай, Дары Смерти — это, конечно, великая вещь и всё такое. Но как нас к ним приблизит высечение знака на стене замка? Том прав: там темно, высоко и почти нет выступов.

— Вот трусы! — Геллерт явно был уже на взводе. — Я бы и без вас обошёлся, но для того, чтобы знак нельзя было убрать, необходимо, чтобы заклинание произнесли как минимум четыре человека. И я ведь тоже на эту треклятую стену полезу. Нет, вы только подумайте: знак Даров Смерти прямо над входом в школу. Навеки!

— Ладно, я полез, — вздохнул кто-то.

— Вот Отто молодец. Том?

Мальчик боязливо поёжился, но отправился на стену.

— Зденек?

— Я не пойду, Геллерт. Я не самоубийца.

— Ах так! Чего же ты раньше молчал, а? Специально? Чтобы наш план провалился? Нееет, так не пойдёт, — в голосе Гриндевальда появились странные нотки, — полезешь ты туда, как миленький. Империо!

Зденек вскинул палочку, но не успел отразить заклинание. В следующую минуту он уже полз по стене. Геллерт, довольный собой, улыбнулся и присоединился к остальным.

— Ну что, все готовы? На счёт три все вместе произносим заклинание. Раз, два…три.

Четыре мерцающих точки вспыхнули разом, и через секунду на стене замка уже красовался знак Даров Смерти.

— Отлично! Всё, давайте назад, пока не поймали, — крикнул Геллерт и полез обратно к окну. Вдруг он почувствовал, что позади что-то не так, и через какую-то долю секунды раздался истошный крик:

— Зденек сорвался!

Гриндевальд откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.

Зденек не погиб, хотя и был на грани смерти. А вот его приятели при разборе инцидента тут же рассказали: и чья была идея, и Империус припомнили, причём получалось так, что он не только на Зденека, а на них всех Империус наложил. И его, конечно же, отчислили. Сначала это Геллерта ужасно расстроило, но потом он вспомнил, что так или иначе хотел сбежать и отправиться в Англию, так как недавно вычитал, что, вероятно, один из братьев Певереллов жил где-то там, в Британии, в Годриковой Лощине, а значит, самое время навестить свою тётушку Батильду. Поэтому он собрал свои вещи и, выходя из школы, с гордостью посмотрел на оставленный им знак, улыбнулся и улетел.

— Ал, ты ведь поедешь со мной? — с надеждой произнёс златовласый юноша, сидя на кровати и вычерчивая палочкой в воздухе раз за разом один и тот же символ.

— Да, Геллерт, да, я же тебе обещал. Только вот меня беспокоит Ариана…

— Мы же решили, что возьмём её с собой. Может, отыщем способ её вылечить или найдём мантию-невидимку и спрячем её. Да и потом, когда мир будет наш, исчезнет необходимость её прятать вообще!

— Да, Гел, я очень на это рассчитываю. Ведь если мы сможем установить ту систему равновесия, которую планируем, то не будет уже необходимости её прятать, ты прав. Да, ради общего блага, ради блага Арианы стоит попытаться, но…

— Что «но»? — в медовых глазах появились первые признаки раздражения. — У тебя постоянно «но». Как будто ты не уверен, что мы поступаем правильно. Как будто тебе даже плевать на наше дело! И на меня тоже!

Альбус виновато склонил голову.

— Нет, Гелли, ты же знаешь, что не плевать, прекрасно знаешь, — Дамблдор медленно подошёл к Геллерту и провёл рукой по его волосам.

— Докажи. Докажи, что не плевать! — дыхание Геллерта участилось.

Альбус улыбнулся, прикоснулся к его губам и в следующую секунду поцеловал. Долго, страстно, как будто в последний раз.

Внезапно Геллерт отстранился и прошептал:

— Пообещай, что ты меня не бросишь. Что всегда будешь со мной, — глаза Гриндевальда в тот момент отражали весь его пыл и безумие.

— Обещаю, Гелли. Я просто не смогу тебя бросить, это выше моих сил, — говорил Альбус, попутно расстёгивая на нём рубашку.

Тогда Геллерт отбросил все сомнения и погрузился в пучину страсти.

Гриндевальд сидел, закрыв лицо руками. Он знал, что будет дальше: растерянный Альбус и мёртвая Ариана. И он, терзаемый чувством вины и страха, убегающий из дома, из Годриковой Лощины, из жизни Альбуса.

Ариана, Ари… Так звал её Альбус. Так звали его мать. И опять женщина с таким именем изменила его жизнь. Впрочем, для Дамблдора, наверно, это было и к лучшему. А вот для него? Поначалу он думал, что зря не утопил Ариану в ближайшей речке впервые же дни знакомства. Потом злился на Альбуса за то, что тот его бросил. Затем уже злился на себя из-за позорного побега. В конечном итоге решил, что в гибели Арианы виновен только он один, даже этот балбес-братец ни при чём. Да и Альбусу не стоило с ним ехать: хотя тот мог бы его остановить, но быстрее бы сам последовал за ним на дно.

Тут Геллерт обратил своё внимание на экран: там он уже оглушил Грегоровича и убегал в руках со своей заветной мечтой — Старшей палочкой.

Даже теперь, когда он уже познал всю тёмную сущность палочки, воспоминание о краже палочки его радовало. Пожалуй, несмотря ни на что, это был один из самых счастливых моментов его жизни.

Внезапно на экране появилась уже совсем другая картина. На картинке по-прежнему был он, но уже тридцатилетний, и ещё один мужчина в чёрном.

— Герр Гриндевальд, вы же сами придумали этот план, а теперь сомневаетесь. Он — гениален, как раз то, что нужно, чтобы посеять сомнения у людей. Если председатель Файербах погибнет якобы от руки сторонников Рейнера, то люди от него отвернутся. И вся власть достанется вам.

— Да-да, я не отказываюсь, — раздражённо проговорил Гриндевальд. — Просто думаю, насколько это безопасно для нас.

— О, можете не беспокоиться. Всё продумано. Никто нас не увидит и не услышит. Всюду наложены очень хорошие маскирующие чары.

— А объект? Он точно в доме?

— Точнее и быть не может. Нами всё проверено.

И тогда Гриндевальд направился к одиноко стоящему деревянному дому, поднял палочку, и через мгновение дом вспыхнул.

А на следующее утро, Геллерт это прекрасно помнил, во всех газетах появился некролог, сообщающий о гибели председателя Файербаха, его жены и двух дочерей трёх и восьми лет. Помнится, тогда он решил, что раз уж он докатился до убийства детей, то терять ему уже точно нечего. И перестал вообще выбирать средства. Похищение так похищение, пытки так пытки, убийство — тоже пусть будет. И война сойдёт. Вот даже тюрьму специально для всех этих целей построил.

Геллерт вцепился руками в кресло и уставился на экран. Там уже всё смешалось: зелёные вспышки, огонь, мёртвые мужчины со стеклянным взглядом, женщины, застывшие в безмолвном крике, плачущие дети и он, со Старшей палочкой в руке, отдающий приказы, посылающий смерть.

— Хватит! ХВАТИТ! — Гриндевальд вскочил и тут же без сил упал на пол. — Я уже всё понял. Я раскаялся. Я ещё тогда, в Нурменгарде, решил, что не достоин даже называться человеком. За что мне теперь всё это? В наказание, да? Да я заслужил ещё более сурового наказания, конечно, я заслужил, да…

Гриндевальд уже перешёл на почти беззвучный шёпот. Внезапно он почувствовал, что за его спиной кто-то стоит. Геллерт повернулся, поднял голову и увидел перед собой белобородого старца, удивлённо поглядывающего на него из-под очков-полумесяцев.

— Альбус? Альбус Дамблдор? — не веря своим глазам, спросил Гриндевальд.

— Как видишь. Хотя с момента нашей последней встречи прошло уже достаточно много времени. Ты вот сильно изменился, — улыбнулся Дамблдор и протянул руку.

Геллерт, всё ещё не веря в происходящее, принял помощь и встал.

— Что ты здесь делаешь?

— Честно говоря, я и сам не знаю, — пожал плечами Альбус, — но раз я здесь, то, значит, зачем-то понадобился. И я даже знаю, кому я понадобился.

— Мне? Но как ты можешь мне помочь? То есть, зачем тебе или кому-то мне вообще помогать. Это, — Гриндевальд обвёл рукой помещение, — мой личный ад. Не хочу, чтобы кто-то это видел. Особенно ты.

— Видишь ли, вероятно, и тебе не стоит это видеть. Что касается ада, то что бы ты тут не нафантазировал, — Дамблдор усмехнулся, — его ты не заслужил.

— Альбус, открой глаза. Перед тобой законченный преступник, садист, убийца… Что я, по-твоему, заслужил?

— Я вижу перед собой раскаявшегося человека, не более. Человека, у которого есть шанс начать всё сначала. Впрочем, если ты хочешь остаться здесь и продолжить смотреть этот занимательный фильм…

— Нет! — вырвалось у Геллерта.

— Я почему-то так и думал. А куда ты хочешь?

— Я не знаю. Решай сам.

— Хммм… Тогда может быть…

Геллерт и Альбус сидели под ивой на зелёной траве возле реки. День близился к концу. Окрашивая небо в розовый цвет, солнце готовилось скрыться за горизонтом.

— Так лучше? — спросил Альбус, с нежностью смотря на своего друга, который снова стал красивым юношей с золотистыми волосами и теперь задумчиво жевал травинку.

— Безусловно. Только я до сих пор не верю, что такое вообще может быть. Тем более со мной.

— Поверишь, — прошептал ему Альбус на ухо, — поверишь... Кстати, помнишь, я обещал тебе, что всегда буду с тобой?

— Да.

— Я ведь сдержал обещание? — глаза Дамблдора, которые теперь не скрывали очки-полумесяцы, весело заблестели.

— Ну знаешь… — и тут Геллерт разразился заливистым смехом. — А пошли купаться?

И не дожидаясь ответа, Геллерт Гриндевальд стянул с себя одежду и бросился в тёплые июльские воды.

— — — — -

* господин (венгерский)