Лорд Волдеморт пал. Его тело не изогнулось в изящном предсмертном танце, не обрушилось на каменный пол кулем, нет. Миллионы золотых искр разорвали его плоть, уничтожив то, что по ошибке называлось телом. Секунду назад его палочка была направлена мне в грудь, и безгубый рот кривился в победной усмешке, а спустя мгновение о самом темном волшебнике всех времен остались только воспоминания, разбавленные ненавистью. Я наблюдал за тем, как золотые звезды гасли одна за другой, и не мог понять, почему вокруг так шумно. В моей руке по-прежнему вибрировала палочка, поразившая того, кто, как никто другой, заслуживал смерти. Все оборвалось в считанные секунды, но такое ощущение, что минула вечность.
Кто-то касается моего плеча, и я вздрагиваю, но не оборачиваюсь. Затем следует объятие, крепкое, но явно женское — может быть, Джинни или Гермиона. Я тут же ощущаю влагу на шее — все-таки Гермиона, Джинни почти никогда не плачет. Следом похлопывания по спине — град ударов сильных мужских ладоней, я чуть не сгибаюсь, но не протестую. Крики обволакивают разум, рыдания обостряют восприятие, но я все еще не понимаю, где нахожусь. И почему столько эмоций — восторгу не место на поле боя, радость не должна звучать там, где царствует смерть. Я ухожу, прочь от мертвых и от тех, кто хочет что-то сказать мне. От рук, цепляющихся за меня, словно за спасителя. И в гомоне голосов я различаю одну единственную фразу:
— Гарри, ты слышишь? Кончилась война!
Я вздрагиваю, останавливаюсь на секунду, пытаясь переварить услышанное. Кончилась? Нет, невозможно.
Мое имя эхом отдается в зале, они повторяют его словно молитву, а я ухожу, и никто не следует за мной. Я бреду вверх по полуразрушенной лестнице, спотыкаюсь о камни, едва не падая, и пытаюсь осознать, что произошло. В голове, однако, пусто, как и в груди. Я продолжаю двигаться, но чувствую себя безнадежно мертвым.
Обезглавленные горгульи не требуют пароль. Я считаю ступени, потому что больше ни на что не способен. Когда оказываюсь в полукруглом кабинете, останавливаюсь и замираю. Сюда смерть так и не пробралась, здесь нет ее тлетворного запаха. Здесь все почти по-прежнему, не считая пустой клетки феникса и лишенного серебряных приборов стола. Все как во времена Дамблдора. Только Дамблдора нет.
Колени все-таки подгибаются, а в голову проникает странная мысль — я пришел сюда умирать. Закрываю лицо ладонями и не сдерживаю рыданий — отчаянных, абсолютно бесперспективных, не приносящих облегчение. Они просто есть.
Не слышу, как за спиной раздаются шаги, но слышу голос, низкий и холодный:
— Поттер?
Моя фамилия звучит словно приговор. Так, наверное, и есть — родители приговорили меня рождением к смерти. Оболочка еще жива, но внутри — пустота.
Я не оборачиваюсь, жалкие скорбные подвывания, рвущиеся из пересохшего горла, не остановить. Сильные руки опускаются мне на плечи и заставляют развернуться. Поднимаю глаза и вижу бледное, измученное лицо и карие матовые глаза, изучающие меня пристально и чуть испуганно.
— Что с тобой? — тихо спрашивает у меня. — Больно?
Если бы я мог объяснить ему, если бы только он понял. Кто если не он? Трясу головой, потому что на самом деле не чувствую боли. Я ничего не чувствую, кроме дикого желания его прикосновений и его близости. Я так и не успел ему сказать.
— Тогда что? — он пальцами вздергивает мой подбородок, а я снова всхлипываю. Мерлин, нужно заставить себя объясниться с ним. — Поттер, у тебя взгляд мертвеца, а не человека победившего Темного Лорда и подарившего людям свободу.
— К черту, — хриплю я. Нужно сейчас, пока он хочет быть со мной, пока у меня есть возможность. — Плевать я на них хотел.
— Вряд ли это взаимно, — он склоняет голову и смотрит так, как только он умеет. — Послушай, все кончено. Кончилась война. Поттер, ты слышишь?
Кончилась, да, я слышал. Новый мир, новая жизнь, новое одиночество. Только не это.
— Слышу, — тихо отзываюсь я и смотрю прямо в заледеневшие радужки. Что он скажет? И что будет, если уйдет? Мерлин, слишком близко, он слишком близко ко мне.
— Ты победил в ней, — еще сантиметр и наши носы соприкоснуться. Когда он перестал соблюдать субординацию? Еще год назад, по крайней мере, именно тогда я заметил. — Понимаешь или нет?
Он сомневается в моей адекватности, должно быть я и впрямь выгляжу плачевно.
— Что дальше? — голос мой звенит подобно струне. Так же как и нервы. Где-то там внизу, возможно, Джинни ищет меня, но мне все равно. Пока нас двое в этом кабинете.
— Что захочешь, — я чувствую его дыхание на своей коже, он все еще придерживает мой подбородок и не сводит глаз. Сейчас или никогда, другого шанса не будет. Я должен рассказать ему все и объяснить, насколько невыносимо было так долго выдерживать странную игру, не имеющую оправданий. Насколько тяжело поддерживать непринужденность, когда нервы трещат, а сердце сжимается в томительном ожидании нового прикосновения. Теперь все, теперь мы у финальной черты.
— А если я хочу слишком много? — поднимаю глаза, ощущая сердце, бьющееся в горле. Как глупо! Мерлин мой, ты позволил мне сойти с ума и не потрудился проследить за тем, чтобы кто-нибудь взял меня под свой контроль.
— Думаю, для начала нужно озвучить цену, — замечает он мне, а у меня в груди вспыхивает последняя искра, способная сохранить мои жизнь и сознание невредимыми. Я долго смотрю в глаза цвета горького шоколада и не могу вымолвить ни слова. Нет, просить нельзя, это глупо, бесперспективно и низко. И я никогда не смогу почувствовать себя счастливым, выпросив любовь. Это против правил. Остается только одно.
— Догадайтесь, — выдыхаю ему в плотно сомкнутые губы. И жду. Жду. Жду.
Он внимательно смотрит на меня, словно отыскивая в глазах ответы на все озвученные и не озвученные вопросы. Я не отвожу взгляда — пусть ищет, я хочу, чтобы он нашел. Но проходит секунда, десять, двадцать, а он не шевелится, словно и впрямь окаменел. Я не моргаю, и от этого глаза быстро начинают слезиться. А он наверняка подумает, что я плачу от безысходности. Нет, сэр, это я уже прошел во время бесконечных, бессонных ночей.
Спустя минуту время останавливается с прикосновением горячих губ к моим плотно сжатым губам, предлагая именно то, о чем я мечтал.
Движение едва ощутимо, но я чувствую жар, исходящий от бледной кожи и отвечаю так, как представлял себе это миллион раз до этого. Нерезко, без напора, но с такой нежностью и невыносимой благодарностью, что мне кажется, теперь он должен понять абсолютно все о моих чувствах к нему. Независимо от этого поцелуй продолжается, и я пребываю в состоянии исключительного смятения.
Когда он отодвигается, позволяя вновь взглянуть в карие глаза, я оказываюсь обезоруженным его улыбкой — настоящей, без сарказма или насмешки. И, легко тронув меня за подбородок, он тихо интересуется:
— Угадал?
Чудом удается сдержать слезы, сдавившие горло и не дающие произнести ни звука. Я просто киваю и надеюсь, что он понимает мое состояние. Судя по ласковому прикосновению к моей щеке — понимает.
— Это и есть то, без чего герой не может насладиться победой? — он выражает одновременно недоверие и интерес. И мне приходится справиться с собой.
— Намного больше, если быть честным, — голос мой звучит глухо. Взгляд, которым меня одаривают, теперь выражает крайнее недоумение.
— Как обычно берешь на себя больше, чем можешь выдержать?
Мне хочется объяснить, что я уже не выдержал. Что происходящее выше моих сил. Что я встречаюсь с Джинни, а люблю его.
— Справлюсь, — выдавливаю из себя с трудом. Я думал, что после подтверждения моих самых смелых предположений, мне станет легче дышать, но оказалось только хуже – теперь я не могу дышать вовсе. И ощущение того, что он просто выражает мне признательность за мое безмолвное обожание, растет с каждой минутой.
— Тогда объясни, почему тебя трясет, а в глазах глухая тоска? — его тон как будто бы стал человечнее. Он пальцами поглаживает мою скулу, спускаясь к шее. Я для него глупый ребенок, это тоже чувствуется.
— Что мне делать дальше? — этот вопрос больше относится к нашим так называемым отношениям, но он делает вид, что не замечает.
— Жить, — он хмурится. — Наслаждаться свободой. Ты нашел свою страну чудес, Поттер, неужели не понимаешь?
Мне хочется спросить, понимает ли он. Понимает ли, что для меня значит его поцелуй, и что я хочу от него в дальнейшем. Игры кончились, профессор, остались голые чувства. Обнаженные, сырые, уязвимые.
— Она мне не нужна, - протягиваю. Я должен добавить, что без него. Но все еще не могу.
— Тогда что? – он, кажется, начинает злиться. Что ж, это заслуженно. — Что еще, Поттер?
— Вы, — слово срывается с губ, прежде чем я успеваю поймать его. Все, реакция запущена, мне остается дождаться результата. Каким бы он ни был, я должен был попробовать.
— С ума сошел, — спокойно констатирует он. Вскидываю взгляд и понимаю, что сейчас лучше говорить. Молчание не в мою пользу.
— А если и так? — должно быть, это похоже на вызов, но к черту. Возможно, сейчас решается моя судьба.
— Поттер, напоминаю, если вдруг забыл: у тебя внизу невеста. Ты победил, перед тобой все двери открыты. А ты пытаешься доказать мне, что сознательно выбираешь путь изгнания и лишения всех почестей. Назови хоть одну причину, по которой этот выбор можно считать оправданными.
Похоже, решительность во мне кончилась, и я больше не произнесу ни слова. Причина, ему нужна причина, а она на ладони. Но сказать о ней значит разрушить мир до основания. Потому что в любом случае после этого придется все начинать с нуля.
— Поттер, скажи, ты действительно влюбился или это просто блажь распущенного подростка?
Лучше бы он меня ударил или заколдовал. Но этот вопрос убивает всякую надежду остаться гордым. Я ведь не могу соврать. Только не ему и только не сейчас.
— Не блажь, — я выбираю самый простой путь. Я отбиваю подачу, чтобы снова приготовиться к удару.
— Уверен? — он говорит абсолютно серьезно, так, как если бы ему было чем мне ответить. Мерлин, если бы это на самом деле было так.
— Абсолютно, — хорошо, что голос не дрожит. Это в любом случае чем-нибудь закончится. Пытка не будет бесконечной.
— Поттер, боюсь, что того, что я могу предложить тебе, никогда не будет достаточно. Ты думал об этом? — согласие, я все-таки услышал его, каким бы завуалированным оно ни было.
— Думал, — киваю я.
— И ты не будешь требовать большего? — мне кажется, ему так же необходимо мое «да», как мне его.
— Я постараюсь, — это честно, а честность подкупает. И он мне верит.
— Что ж, в таком случае, можешь записать на свой счет еще одну победу.
Улыбка в глазах и ее тень на тонких губах. Я наслаждаюсь ей, я впитываю ее и боюсь подумать о том, что эта вторая победа в сотни раз ценнее первой. По крайней мере, сейчас.
Vova
