Виктор Крам, нахмурившись, подошел к окну. Темнело. Медленно приближалась гроза.
Получив от Флёр письмо с приглашением на свадьбу, Виктор был готов к неожиданностям. «В Британии сейчас весьма неспокойно, — писала она, — поэтому я пойму, если ты не приедешь». Он был прекрасно осведомлён о причинах этого неспокойствия, несмотря на то, что девушка в своих письмах не слишком вдавалась в политические подробности. Напротив, каждый раз старалась рассказать что-то хорошее. В последнее время она писала всё реже. Раньше о британском последователе Гриндевальда Крам узнавал от Гермионы Грейнджер, но ответа на своё последнее письмо он ждал уже полтора года. Надеясь, что именно надвигающаяся война мешает ей писать, болгарин наблюдал за обстановкой в Британии, как мог – наверное, ещё и потому, что знал: однажды он снова приедет в эту страну.
Так и случилось. Однако молодой волшебник и не догадывался, что поводом для визита станет бракосочетание его доброй подруги и соперницы по Турниру Трёх Волшебников. А ведь именно с него многое и началось…
* * *
Первым сюрпризом стала встреча с Гермионой сразу по прибытии. То ли сиреневый цвет платья был ей так к лицу, то ли она просто повзрослела… Но… Сколько они не виделись? Около двух лет, кажется. Срок немалый. Она показалась ему очень красивой в тот день, о чём Виктор ей сказал прямо, стараясь не выдать свою радость от встречи.
А она… Ахнула, уронила сумочку, покраснела…
— Виктор! Я и не знала, что ты…
Ему было всё равно, что Гермиона говорит – гораздо больше можно было понять по её лицу, кроме которого он ничего не видел.
«Прости! Из-за этой жабы Амбридж было совершенно невозможно писать! А потом…»
«А потом ты забыла».
«Столько всего навалилось…»
«Ничего».
Он давно простил.
Вторым сюрпризом – и сюрпризом неприятным – оказалось присутствие на свадьбе явного сторонника Гриндевальда. Вежливость не позволяла Виктору вызвать мерзавца на дуэль — незнакомец всё-таки был гостем Флёр. Но и оставить его без внимания Крам не мог – слишком уж дорожил своей честью. Поборов себя, молодой человек решил сперва выяснить, кто это такой. Не считая возможным обратиться к самой новобрачной, он подсел к единственным знакомым – Гермионе и её друзьям, но вскоре остался один на один с кузеном сердитого кавалера девушки. Этот юноша по имени Барни кого-то сильно напоминал Виктору, но в качестве источника информации оказался совершенно бесполезен. Более того, сначала плохо понимая, о чём идёт речь, под конец он начал попросту издеваться, а когда Крам недвусмысленно намекнул на поединок, ни с того ни с сего заговорил про Грегоровича.
В конце концов, Виктору ничего не осталось, кроме как лично поговорить с неприятным незнакомцем. При разговоре же всё стало на свои места — человек оказался обыкновенным сумасшедшим.
— Ксенофилиус Лавгуд к вашим услугам! – жизнерадостно представился мужчина, оправляя свою ярко-жёлтую мантию, когда Виктор отозвал его в сторону от танцующих.
Серебряный кулон на его груди сверкнул в лучах заходящего солнца.
— Виктор Крам — к вашим, — сухо ответил он, указывая на кулон. – Что это у вас?
— О! – радостно воскликнул Лавгуд. – Как удачно, молодой человек, что вы интересуетесь…
— Я не интересуюсь, — отрезал Виктор, — а всего лишь хотел намекнуть, что не стоит выставлять убеждения такого рода напоказ!
— Да как вы смеете!.. – мужчина чуть не задохнулся от возмущения.
— Нет! Как вы смеете! – ответил Виктор, еле сдерживая гнев. – Появляться в обществе с подобным знаком на шее!
— Я не желаю более иметь с вами дело! – голос Лавгуда звенел от негодования. – Оскорбить светлейший символ, обозначение Поиска, Пути!
Спорить с ним Виктор не стал и, резко развернувшись на каблуках, ушёл на противоположную сторону праздничного шатра.
Третий сюрприз не заставил себя ждать. Виктор выискивал в танцующей толпе молодожёнов, чтобы попрощаться с Флёр, когда нечто большое и серебристое пробило навес над танцевальным настилом. Грациозная, поблёскивающая рысь мягко приземлилась прямо в центре шатра. Все лица обратились к ней, а люди, находившиеся к рыси ближе прочих, нелепо застыли, не завершив танцевальных па. Патронус разинул пасть и громким, низким, тягучим голосом сообщил:
— Министерство пало. Скримджер убит. Они уже близко.
Поднялась паника. Люди метались в разные стороны, кричали, всюду раздавались хлопки аппарации. Некоторые, как и Виктор, выхватили волшебные палочки, готовясь обороняться. Первый враг появился спустя несколько секунд после Патронуса-рыси. За ним – второй, третий… Вскоре Виктор сбился со счёта. Да и до того ли, когда в одной руке, отражая заклятия, крутится и хлещет палочка, а под другой хрустит чья-то кость? Одно хорошо – атакующие были все в чёрных мантиях и белых, похожих на голые черепа, масках – слишком заметные, чтобы случайно ударить в кого-то из своих. Флёр с мужем сражались как единое целое. И вдруг Виктор перехватил смертельно испуганный, полный отчаяния, взгляд Флёр. Он не успел ничего понять, как реакция опытного игрока в квиддич взяла своё. Развернувшись в направлении взгляда, Виктор заметил высокого, грузного Пожирателя смерти на другом краю площадки и сестру Флёр, споткнувшуюся о слишком длинный подол платья. Он увидел, как из палочки Пожирателя вылетает оранжевый луч проклятия, и понял – нет, почувствовал, — что удар достигнет цели. Эта мысль только заканчивала формироваться в голове, а тело, повинуясь ещё одной привычке спортсмена, вытянулось в прыжке. Сначала – рефлексы, потом — сознание. Так живёт любой достаточно хороший игрок в квиддич. Виктор был не просто хорошим – он был блестящим игроком. Закрыв собой девочку и покрепче ухватив её за руку, он аппарировал.
* * *
Стоило им переместиться, девочка вырвалась, отскочила и уже приготовилась завизжать, но, к счастью, успела понять, что перед ней друг. Виктор попытался подняться на ноги, но сестрёнка Флёр протестующим жестом остановила его, что-то удивленно воскликнув по-французски. В этот миг подул ветер, и Крам ощутил неприятный болезненный холодок в области спины. Кажется, всё-таки задело заклятием. Девочка подтвердила его догадку.
— Сидите спокойно, — заявила она с сильным волнением в голосе. – У вас на спине большая ‘гана, ожог. Я буду лечить!
От этого обещания Виктору стало не по себе. Он поспешил остановить юную волшебницу:
— Не нужно. Я в порядке.
Но не тут-то было!
— Не гово’гьите е’гунды! Сове’гшенно нье в по’гядке! Но я всиё поп’гавлю. Не шевельитесь!
С крайне самоуверенным выражением лица она подошла к своему спасителю, и тот решил смириться с попыткой целительства: в конце концов, хуже точно не будет. Разве может девчушка её лет владеть мало-мальски серьёзной магией?
Осторожно, едва касаясь его спины своими маленькими пальчиками, девочка осмотрела рану. При этом она не переставала что-то лепетать вполголоса. Из общего потока слов Виктор, даже не зная французского, уловил нечто подозрительно похожее на «бедняжка». Наконец, беглый осмотр был окончен, и пришло время собственно лечения.
— Не могли бы вы одолжить мне свою палочку, мсье К’гам? – улыбаясь, попросила девочка.
Несмотря на зашевелившиеся в душе смутные подозрения, палочку Виктор ей протянул. К его удивлению, она не стала произносить никаких заживляющих заклинаний. Отделив одну прядь от своей причёски, сестрёнка Флёр невербально отрезала её. Что происходило дальше, Виктор не видел, поскольку положение не позволяло ему рассмотреть что-либо, кроме сосредоточенного лица девочки. Через несколько секунд он почувствовал, как по спине разливается приятное тепло, вслед за которым пришла нарастающая щекотка. Юная колдунья, уловив намерение больного коснуться спины, поспешила объяснить свои действия:
— Это кожа с’гастается. Ско’го закончу.
И действительно – пару минут спустя она отступила на шаг и чуть виновато, но гордо улыбнулась.
— Вот тепе’гь вы в по’гядке, мсье К’гам. П’гавда, спина несколько дней будет чесаться и светиться в темноте, но это п’гойдёт. Я пе’гебо’гщила с количеством волос… — призналась она, смущенно отводя взгляд.
Виктор недоверчиво ощупал спину – на месте ожога была новая, гладкая, как у младенца, кожа.
«…несколько дней будет чесаться и светиться в темноте…» Что ж, переживёт. А нечего было недооценивать ещё одну внучку вейлы! Виктор улыбнулся своим мыслям и, вставая, вполне серьёзно сказал:
— Спасибо.
Крам осмотрелся и понял, что немного ошибся при аппарации, что, вообще-то, редко случалось. Они оказались за полкилометра от цели. Снова подул ветер, и молодой волшебник поёжился. Сестрёнка Флёр восприняла это по-своему:
— Пойдёмте, нужно поискать ук’гытие. С вашей голой спиной вы замё’гзнете, да и я одета, честно говоря, не по погоде. Сме’гкается, да и г’гоза, похоже, наз’гевает.
— Да, — согласился Виктор, опять улыбаясь: даже обращаясь на «Вы», она ухитрялась вести себя так, словно ей самой двадцать, а ему лет десять, не больше. – Я знаю одно место.
Пока они шли по лесу, девочка без устали засыпала Виктора вопросами.
— Где мы? Куда мы идем?
— На севере Болгарии, — отвечал он. – Здесь находится замок моего деда.
— Что мы будем делать дальше? Когда я смогу ве’гнуться домой? Могли ли отследить нашу аппа’гацию?
— Пока поживёшь здесь. Нет, не могли, — по крайней мере, он на это надеялся.
За первыми вопросами полились ещё, и Виктор старался более или менее честно на них отвечать, поражаясь любопытству и рассудительности девчушки. Но вот последняя её реплика поставила его в тупик.
— Мсье К’гам, вы уве’гены?.. – заговорила она и запнулась.
— В чём? – уточнил Виктор, когда ему надоело ждать.
— Муж моей сест’гы и вся его ‘годня – я’гые п’готивники Тёмного Ло’гда, и ему об этом п’гек’гасно известно. Ук’гывая меня, вы подве’ггаете себя и свой дом большой опасности…
И тут Виктор почувствовал, как в груди поднимается гнев – даже больший, чем при разговоре с сумасшедшим Лавгудом. В благодарность за спасение – обвинение в бесчестии?!
— Будь вы мужчиной, — процедил он сквозь зубы, — дело могло бы закончиться весьма печально.
Видимо, лицо у него приняло совершенно жуткое выражение, потому что девочка, нагнав его, чуть не со слезами в голосе затараторила, от волнения путая английские слова с французскими.
— Мсье К’гам, я ne voulais pas du tout(1) вас оско’гбить! Je m’inquiétais juste(2) овас! ТемныйЛо’гдоченьопасен, онп’гинесго’геà de nombreuses familles(3), столькихлюдейубил! Je ne veux pas(4), чтобывыоказалисьс’гединих!
Теперь Виктору стало стыдно. Она всего лишь ребенок. Она привыкла честно говорить всё, что думает, а он… дурак он, вот кто. Девочка и думать не думала о чести, просто слишком привыкла за последнее время беспокоиться об окружающих.
— Извини, — глухо ответил он, — я погорячился.
Когда они, наконец, дошли до цели, сестренка Флёр ахнула от восхищения. Виктор её понимал. Дедовский замок всегда казался ему сошедшим со страниц сказки: серые каменные стены, красная черепичная крыша и много-много зелени вокруг.
Дед, к удивлению Виктора, встретил их во внутреннем дворике, и, кажется, давно ожидал гостей. Только в этот момент молодой волшебник сообразил, что имени стоявшей рядом девочки он не помнит, но быстро нашел выход из ситуации.
— Познакомься, хозяин замка и мой дед – Бранимир Крам. Дедушка, это мадемуазель Делакур, — сказал он по-английски.
— Можно п’госто Габ’гиэль, — улыбнулась она, украдкой подмигивая Виктору: кажется, она поняла, почему он так представил её.
Глаза его, удивительно молодые для такого морщинистого лица, смеялись, и она тоже, не удержавшись, хихикнула.
— Moi aussi, je suis ravie, monsieur. Être votre hôte c’est une grande honneur pour moi(6), — сделавреверанс, сказаладевочка.
— Тогда, мадемуазель Габриэль, — ответил Бранимир Крам, — добро пожаловать в замок Крилат.
* * *
Виктор Крам, глядя на Дунай, размышлял. О том, что не ко всем неожиданностям можно подготовиться заранее. И о том, что гроза – это хорошо. Буря затруднит попытки их найти. А ещё о том, что он совсем не похож на родителей, которые каждый день по долгу службы сталкиваются с самой разной тёмной магией и постоянно сражаются, охраняя закон и порядок. Пока представляешь, будто бой – это всего лишь очередной матч по квиддичу, совсем не страшно.
(6) Взаимно, месье. Быть вашей гостьей – большая честь для меня (франц.)
24.09.2012 Глава 2. Свадьба. Габриэль
Габриэль Делакур почувствовала, как солнечные лучи касаются её век, и перевернулась на другой бок. Так хотелось ещё немного понежиться в тёплой постели… В новом положении солнце щекотало затылок, и девочка с головой закуталась в одеяло. Но сон уже не шёл, поэтому она открыла глаза.
Спросонья юная колдунья не сразу поняла, где находится: убранство комнаты, кровать под балдахином, камин с витой чугунной решёткой – всё было совершенно чужим, незнакомым. Потом медленно, одно за другим, стали приходить воспоминания о вчерашнем дне.
* * *
Свадьба… Когда Габриэль узнала про неё, ей – совсем немножко, самую малость — захотелось заплакать. Ведь для неё это означало одно: Флёр уедет… но уже навсегда. Её любимой старшей сестры, её лучшей и единственной подруги, самого родного человека на свете больше не будет рядом. Тогда Габриэль вытерла слёзы, навернувшиеся на глаза – ей стало стыдно за свои мысли. Надо радоваться за Флёр, а она… Вдобавок внутренний голос нашёптывал: «Вы ведь и раньше не всегда были вместе…».
«Да…» - подумала тогда Габриэль. Сестра уже почти два года жила в Британии, а началось всё с Турнира Трёх Волшебников. Девочка прекрасно помнила, как родители решили взять её, восьмилетнюю, в туманную и таинственную Шотландию на Турнир, к Флёр.
«Малютка Габи, — шутливо пригрозил ей отец перед отъездом, — смотри, не зачаровывай всех кавалеров подряд!»
Да разве ей было дело до каких-то кавалеров, когда она увидит сестру? Через полгода вместо обычных десяти месяцев! А потом помчалось, завертелось… Второе испытание, третье… Отец, мать, да и вообще все вокруг не переставали вслух удивляться: такая маленькая, и так спокойно всё воспринимает! А ей так и хотелось крикнуть им: не за меня волнуйтесь, за Флёр! Она в опасности, а не я…
Габриэль каждой клеточкой тела чувствовала, что этот Турнир закончится плохо, и молилась, чтобы беда обошла сестру стороной. Только она даже представить себе не могла, чем на самом деле всё обернётся.
Двадцать четвёртого июня, в день последнего испытания, с застывшей душой девочка сидела на трибунах и смотрела, как Флёр выносят из этого кошмарного лабиринта… В тот момент Габриэль Делакур не могла и предположить, что перед ней – переломный момент в жизни целой страны и, конечно же, в жизни её собственной семьи.
Не дожидаясь церемонии окончания Турнира, Делакуры решили возвратиться во Францию. Перед отъездом отец пообещал Альбусу Дамблдору всяческую помощь и поддержку. Флёр ничего не говорила об этом, но Габриэль чувствовала, что сестра гордится родителями и думает о том же, о чём и они. Пьер и Апполин Делакур всегда были истинными аристократами, и дочерей воспитали похожими на себя: даже имея возможность остаться в стороне, никто из них никогда бы ей не воспользовался.
Да только Габриэль всё равно боялась. За мать, за отца, за сестру, за того храброго мальчика-чемпиона, который вытащил её из озера, за всех этих самоотверженных волшебников, которые будут сражаться и умирать за свою страну, так же как её бабушки и дедушки сражались когда-то с Гриндевальдом. И Габриэль решила никому и ни за что не показывать своих страхов – не хватало, чтоб родные, а в особенности сестра, волновались ещё и за неё.
А Флёр вскоре приняла своё решение и, едва получив диплом об окончании Шармбатона, сразу же взялась за воплощение идей в жизнь. Всего через месяц после окончания Турнира она поступила на работу в парижское отделение «Гринготтса», чтобы ещё через две недели перевестись в лондонское.
«Нам будет необходима связь с Британией», — таковы были её слова, сказанные родителям на прощание, и они не стали спорить, сознавая правоту дочери.
* * *
Флёр редко навещала семью, зато часто писала: отдельно — родителям, отдельно — Габриэль. В письмах она рассказывала самые обычные вещи: как прошёл день, что произошло нового и необычного, иногда что-нибудь о Британии, законах, порядках и их отличиях от французских.
«Впервые в жизни вижу столько гоблинов. Поначалу, сестрёнка, я даже путала их друг с другом. Пару раз чуть не вышел серьёзный конфуз, но теперь я больше не ошибаюсь»
«Прости, что моё письмо такое короткое – день сегодня был просто сумасшедший. Я засыпаю на ходу. Передай маме, что мне очень не хватает её пирожных, и поцелуй за меня папу. С любовью, Флёр»
«Осень здесь совсем не такая, как дома – холодно и слякотно, всё время дожди. Мне всегда казалось, что людям передаётся настроение погоды, и теперь я в этом уверена – англичане осенью становятся ещё сдержанней и строже»
«К нам перевели на стажировку одного марокканца. Очень странный юноша, и, похоже, считает француженок безнравственными»
«Вчера прошлась по магазинам и накупила кучу всего. Здесь нет такого шика, как на Елисейских полях, зато очень уютно»
«Много не пишу, потому что надеюсь очень скоро вас увидеть. Скучаю по тебе, Габи»
Чаще, конечно, послания были весьма длинными – мама с папой даже шутили, что им Флёр пишет втрое меньше. Но Габриэль всё равно видела некую недосказанность, то и дело мелькавшую между строк. Что-то, о чём сестра всё время думала, а ей не писала. Незадолго до Пасхи, почти через год после начала работы в Лондоне, Флёр наконец-то приехала в гости, и всё прояснилось.
Во время торжественного ужина, устроенного мамой, она прямо-таки светилась от счастья, а когда пришло время укладываться спать, и сёстры забрались в одну кровать (как всегда делали, когда старшая приезжала из академии), Флёр стала рассказывать.
В Британии она встретила молодого красавца-волшебника по имени Билл. Он был самым смелым, добрым, умным и любил Флёр больше всех на свете.
«Наверное, сестрёнка, — говорила она тогда, — если б он не влюбился в меня раньше, чем я его вообще заметила, точно бы не удержалась и заколдовала. А ведь так нельзя, когда любишь. Наша с тобой магия, Габи, не от людей и не для них…»
Они шептались до самого рассвета, и Габриэль всерьёз приревновала сестру к ёё возлюбленному, но это чувство быстро прошло, стоило Биллу Уизли появиться в их доме.
В ближайшие выходные он буквально очаровал всех. Был галантен с мамой, шумно и весело шутил с отцом, а самой Габриэль подарил… книгу о современной истории квиддича на французском языке! Флёр, видимо, успела рассказать ему, что родители, хоть и не позволяли младшей дочери учиться летать, как она мечтала, но и интересоваться спортом не запрещали. И вообще, этот рыжий длинноволосый Билл с серьгой в ухе был первым человеком, который, в отличие от многочисленных друзей мамы и папы, догадался подарить ей не цветы, не игрушки и не украшения.
Но самое главное – когда он думал, что на него никто не смотрит, то обращал к Флёр такой взгляд, словно она была величайшей драгоценностью в мире. И вот за этот взгляд, за то, что нашёлся человек, полюбивший её сестру больше, чем она сама, Габриэль была готова простить ему что угодно. Даже то, что Флёр жила теперь в другой стране, далеко-далеко. В стране, где, как девочка знала из подслушанных родительских разговоров, назревала война. Она не сомневалась, что Билл защитит её сестру от чего угодно.
* * *
Вскоре у Билла и Флёр закончился отпуск, и они вместе вернулись в Британию. Для Габриэль вновь наступили тревожные времена. Ведь даже несмотря на то, что любимая сестра теперь была не одна, всё равно было страшно. И совсем не на шутку. Родители уже не скрывали темы своих бесед, а в письмах Флёр то и дело проскальзывали вести о близящейся войне.
«…но то, что Волдеморт открыто заявил о себе – даже к лучшему. Теперь люди будут готовы. Никто не останется без защиты…»
«…Билл сказал, что мне лучше пока пожить у них. Семья у него чудесная. Правда, кажется, я им не очень нравлюсь. Но мама говорила, что сама не сразу понравилась бабушке с дедушкой, и я уверена, что тоже обязательно справлюсь. А вчера к нам в гости приехал Гарри…»
«…как было бы замечательно, если б мы с тобой могли увидеться! Но сейчас слишком опасно…»
На Рождество Флёр вместе с Биллом и его младшим братом по имени Чарли смогли приехать во Францию. Сестра выглядела уставшей, но в то же время излучала счастье, и причиной этому был повод, заставивший их троих покинуть Британию: Билл решил сделать Флёр официальное предложение. Он попросил руки любимой у её родителей уже сейчас, но свадьбу отложили до лучших времён. Чарли Уизли, как и его брат, оказался своим парнем. Неплохо владея французским, он много рассказывал Габриэль о драконах, о Румынии, но, самое главное, о квиддиче – в основном, о своих школьных играх, хотя иногда и о британских командах. За два дня до отъезда Флёр обронила ненароком: «Я была бы так рада, если б ты смогла учиться в Хогвартсе и жить со мной, Габи!» Мама с папой, к счастью, этого не слышали. Билл покачал головой, Чарли улыбнулся, а Габриэль загорелась этой идеей: а что, если правда? Что, если уговорить родителей? На тот момент она видела перед собой только одно препятствие – незнание английского языка. Девочка обратилась за помощью к Чарли, и он согласился, несмотря на то, что считал идею переезда в Британию в такое время по меньшей мере безрассудной. Оставшиеся дни они, в ущерб обсуждению квиддича, посвятили изучению английского, а после отъезда сестры и двоих своих будущих братьев Габриэль занималась сама – по оставленным Чарли записям и по книгам, данным отцом. Пьер Делакур, не имея ни малейшего представления о том, чем обосновано стремление младшей дочери, считал его похвальным.
А потом случилось непредвиденное, семья Делакур была сражена новостью: Альбус Дамблдор, величайший волшебник современности, погиб, а Билл Уизли был ранен. Не просто ранен – укушен оборотнем, и, несмотря на то, что сведущие в этом вопросе люди обещали отсутствие каких-либо значимых последствий, никто не брался предсказывать его будущее.
Письмо, в котором Флёр сообщала эти печальные вести, было выдержано в весьма сухом стиле, для неё необычном. Габриэль словно наяву видела, как сестра, с большим трудом сдерживая слёзы боли, беспокойства и усталости от всего, что творится вокруг, наверняка сидя около раненого жениха, пишет домой – просто ради того, чтобы родные узнали обо всём не из газет, не от каких-то посторонних людей, а от неё. Из-за этого душевного напряжения письмо получилось столь скупым на лишние слова.
Родители разом помрачнели и отправили младшую дочку спать, а потом долго обсуждали, что теперь делать, как поступить, и не лучше ли будет, если Флёр возвратится домой? Габриэль не собиралась подслушивать, но от волнения никак не могла заснуть, а мама с папой временами говорили достаточно громко. К какому выводу они пришли, девочка так и не поняла, но, судя по дальнейшим событиям, всё же велели Флёр покинуть Британию…
Позже и даже сейчас Габриэль смеялась, вспоминая утро следующего дня, но тогда ей было совсем не до смеха – какое может быть веселье, если самые дорогие тебе люди готовы рассориться насовсем? В то достопамятное утро Флёр прислала великолепнейший Громовещатель (познакомившись позже с матерью Билла, Габриэль догадалась, у кого сестра переняла это умение), в котором самым резким тоном выражала надежду на то, что у её родителей случилось временное помутнение рассудка, заставившее их написать столь бесчестные строки, а также намерение остаться в Британии и во что бы то ни стало защищать свой новый дом плечом к плечу со всеми. А свадьба будет в конце лета – и точка, хотят они того или нет! Сейчас, при мысли о том, что силы Громовещателя хватило, чтобы местами поджечь длинный стол, Габриэль улыбалась. Но тогда она полночи проплакала в подушку. Ведь мама с папой так рассердились на Флёр…
Всё казалось – вот случится что-нибудь, и они больше никогда не увидятся… Габриэль написала сестре шесть или семь писем, но все они остались без ответа. Беспокойство и отчаяние сменились злой обидой: Флёр поругалась с родителями, но она-то причём? Почему сестра игнорирует её письма? Потом место обиды заступила тревога: а вдруг они просто не дошли? А если уже что-то произошло? Мама с папой хранили молчание и на все попытки заговорить о Флёр отвечали сердито и резко. Вот тебе и всегда мягкий папа и самая добрая на свете мама!
Но всё изменилось, когда однажды вечером в их доме появился Билл Уизли. Габриэль не сдержалась и испуганно ахнула, увидев жуткие шрамы, которые покрывали некогда красивое лицо. Он ничего не сказал девочке, только ласково погладил её по макушке, но она поняла – Билл здесь ради Флёр. Они с отцом провели долгих два с половиной часа, закрывшись в кабинете. Габриэль почти всё это время потратила на сочинение длинного-предлинного письма сестре, в котором изложила все вопросы и сомнения, все тревоги, все страхи, всё-превсё… Билл, забирая это письмо, понимающе хмыкнул, а отец после беседы с будущим зятем выглядел страшно довольным и, кажется, недавно прослезился.
И снова жизнь стала похожа на ярмарочную карусель: яркая, быстрая, головокружительная. Билл приезжал ещё дважды, обсуждал с родителями подробности свадьбы, которую, после некоторых споров, в целях безопасности всё же решили организовать в Британии, передавал письма от Флёр, забирал ответные. Однажды вместе с ним приехал Чарли, чему девочка была безмерно рада: снова были разговоры о драконах и квиддиче. По её настоянию и к немалому удивлению Чарли – на вполне приличном английском. Он, смеясь, поправлял её ошибки и хвалил успехи, а она краснела от гордости и просила никому не рассказывать о том, насколько далеко продвинулась: очень хотелось сделать сюрприз сестре и посмотреть, как вытянется её лицо, когда Габриэль заговорит по-английски.
* * *
Флёр и в самом деле была сильно удивлена, а Билл, присутствовавший при этом, добавил, что она может легко пойти работать в Отдел международного магического сотрудничества в Министерство. Габриэль объяснила, что во французском Министерстве магии такого отдела нет, на что он невозмутимо ответил, что имел в виду вовсе не французское, а британское Министерство. Флёр одарила будущего мужа укоризненным взглядом, но в душе Габриэль с новой силой встрепенулась надежда: а вдруг родители всё-таки разрешат?..
Семья у Билла, как и писала Флёр, оказалась чудесной: большая и весёлая. Девочка быстро подружилась с его братьями и сестрой, с родителями, заново познакомилась с их друзьями – Гермионой Грейнджер и Гарри Поттером, в котором едва узнала того нескладного мальчика-чемпиона, вытащившего её из ледяного хогвартского озера. Всё свободное время Габриэль проводила рядом с Флёр, а когда это было невозможно – с младшей сестрой Билла, Джинни.
Дни пролетали незаметно: то репетиция свадьбы, то очередная примерка, а если нет – так непременно помощь маме Билла, которая от всей души радовалась любой паре рук во время приготовления очередного завтрака-обеда-ужина на всю семью и гостей, а Габриэль потихоньку училась у неё блюдам, которые во Франции никогда не видела.
Война разгоралась, обстановка в стране становилась всё напряжённее, и Габриэль, несмотря на то, что взрослые старались оградить её от ненужных, с их точки зрения, переживаний, всё прекрасно понимала. И, хотя в газетах писали о странных и страшных вещах, а новости, которые обсуждались в доме Уизли, крайне редко были радостными, девочке наконец-то было спокойно. Ведь все близкие, все любимые ею люди были рядом.
За всей этой суматохой день свадьбы подошёл как-то неожиданно. Казалось бы, ещё вчера они с сестрой мечтали, как всё будет, а сегодня уже нужно нарядиться и выйти к гостям. И это «сегодня» наступило как-то уж очень вдруг, с размаху. В сотый раз поправляя свой макияж, подкалывая волосы Джинни или оглядывая шлейф платья Флёр, Габриэль страшно волновалась. В конце концов, не каждый день у старшей сестры свадьба. И не каждый день впервые выходишь в свет.
* * *
И уж точно не каждый день, прожив чуть больше десяти лет, лицом к лицу сталкиваешься с ужасом близкой смерти. Близкой настолько, что можешь коснуться, если протянешь руку. Только протягивать не хочется, потому что страшно. Липкий, горький на вкус страх целиком опутывает внутренности за те мгновения, когда, бросившись к сестре в водворившейся суматохе, наступаешь туфелькой на подол платья и одновременно с этим видишь летящее прямо в лицо заклятие…
* * *
Габриэль зябко поёжилась, вспоминая минувший вечер, и встала с кровати. Солнце за окном поднялось уже довольно высоко, и девочка ощутила лёгкий укол досады: дома она привыкла встречать рассветы, и исключения, подобные сегодняшнему, были очень редки.
Вчера всё произошло так быстро, что она почти ничего не успела понять, но сейчас беспокойство за родных накатило холодной волной.
Накануне хозяин замка поручил её заботам прелестной пожилой эльфийки в белом полотенце и белом чепце, а сам остался с внуком, видимо, чтобы обсудить происходящее. Габриэль тогда чувствовала себя настолько уставшей и измученной, что лишь безукоризненное воспитание дало ей силы на вежливую благодарность и способность удалиться за маленькой проводницей в отведённую ей комнату. Свадьба, постоянные танцы, последующий кошмар и, наконец, использование магии вейлы сделали своё дело. Переодевшись в уютную ночную рубашку и выпив поднесённую эльфийкой большую кружку горячего молока, она сразу же заснула.
Сейчас на прикроватном столике стояла такая же кружка, как и вчера, а рядом на блюдце лежали маленькие печеньица в форме разных волшебных животных. Аккуратно откусив краешек одного, Габриэль даже зажмурилась от удовольствия: имбирное… Ради имбирного печенья с молоком и проспать можно!
Справившись с завтраком, девочка заметила, что на стуле её ожидает наряд: светло-зелёное шёлковое платье с вышивкой, замысловатым орнаментом украшавшей ворот, короткие рукава и подол. Она быстро привела себя в порядок и, намереваясь поговорить с хозяином замка, вышла из комнаты. Если он так добр к ней, то наверняка не откажет в просьбе и поможет связаться с родителями или сестрой.
24.09.2012 Глава 3. Замок Крилат
Стены в замке были обиты коричневым бархатом, а полы устланы зелёными коврами, из-за чего гостье казалось, будто она идёт по вечернему лесу. Свечи в нишах выглядели большими светлячками, особенно если немножко прищуриться. Габриэль очень любила бархат. Она на ходу с наслаждением провела рукой по стене против ворса, и коричневый цвет на миг превратился в бронзовый.
Вчера она не особо смотрела по сторонам… Куда там! До комнаты бы доплестись было! Зато сейчас благодаря некоему шестому чувству знала, куда идти. Вернее, как добраться до главного зала – ну, а там уж как-нибудь разберётся.
И верно – коридор, лестница, снова коридор – и она уже на месте. Однако, к огорчению девочки, ни в главном зале, ни в прилежащих комнатах никого не было. «Да не может такого быть!» — думала она. – «Чтоб во всём замке – и ни души!» Ну, домовые эльфы-то должны найтись рано или поздно! Хоть та старушка-эльфийка, что вчера позаботилась о ней!
Габриэль не ошиблась: стоило ей повторить эту мысль вслух, как вчерашняя «нянюшка» (так девочка её называла про себя) появилась перед ней в тех же чепце и полотенце, приветливо улыбаясь и очень забавно подрагивая большими ушами.
— Можешь отвести меня к своему господину? – спросила Габриэль по-французски.
Домовуха низко поклонилась — уши при этом затряслись ещё сильнее — и жестом пригласила девочку следовать за собой.
* * *
Через внутренний дворик, милый и опрятный, эльфийка провела Габриэль к западному флигелю и исчезла. Юная француженка, немного поколебавшись, постучала в деревянную дверь и, не дождавшись ответа, вошла.
Некоторые дети к десяти годам никогда в жизни не ели пудинг, некоторые – никогда не летали, ну а Габриэль Делакур в свои десять впервые оказалась в мастерской, но то, что это именно мастерская, поняла сразу. Здесь пахло горячими опилками, клеем и ещё чем-то, столь же непривычным и манящим; здесь были низкие потолки и каменный пол; повсюду стояли, висели, лежали мётлы самых разных размеров – Габриэль насчитала восемь штук, но их, кажется, было ещё больше. Девочку окружало множество предметов, названия и назначение которых она даже не могла предположить; одну стену почти целиком занимало огромное окно, вдоль которого простирался стол, такой широкий, что она, даже нагнувшись вперёд и встав на цыпочки, не смогла бы дотянуться до другого края; на столе лежали инструменты – определённо, в некоем порядке. Подле него одиноко красовался высокий берёзовый чурбак, видимо, исполнявший роль табурета; рядом стояла большая плетёная корзина, полная длинных красноватых прутьев.
Хозяина, однако, не было. Габриэль хотелось всё потрогать и рассмотреть в этом незнакомом царстве, но она боялась что-нибудь ненароком сломать. Если бы можно было жить в таком месте! Или хотя бы приходить каждый день – пусть даже совсем ненадолго… Девочка только набралась смелости взять в руки один из инструментов, как её заставил вздрогнуть посторонний звук.
В дальней стене флигеля, примыкавшей к замку, обнаружилась дверь, которую Габриэль поначалу не заметила. Оттуда-то и послышался шум, отвлёкший девочку: это были шаги. Вздохнув от радостного облегчения – наконец-то нашла! — Габриэль на шажок отступила от стола и развернулась лицом к двери, чтобы как следует поприветствовать пожилого месье Крама.
Бранимир Крам перешагнул через порог, держа в руках предмет, в котором легко угадывалось незавершённое древко метлы. Увидев в мастерской гостью, он лучезарно улыбнулся, так, что в уголках его глаз снова собрались весёлые морщинки, и произнёс по-французски:
— Чудесно! – воскликнула она, но потом опомнилась и присела в реверансе, как учила мама: — Доброе утро, месье Крам. Ваш дом прекрасен.
— Право, церемонии излишни, — волшебник коротко рассмеялся, а затем проницательно заметил: — Но вы ведь не просто гуляли по замку?
Габриэль вспомнила о цели своего променада и немного поникла.
- Я хотела спросить, не было ли вестей от моих близких. Они, верно, встревожились из-за моего исчезновения.
— Виктор сказал, вашей сестре должно быть известно, что вы с ним. Кроме того, минувшей ночью он ей написал. О, не беспокойтесь, мой внук умеет писать письма – даже если оно окажется не в тех руках, что, согласитесь, вполне вероятно, ничего страшного не произойдёт. Уже к вечеру, возможно, мы дождёмся ответа.
Габриэль Делакур всегда гордилась тем, что нисколечко не слезлива, в отличие от своих сверстниц, дочерей родительских друзей и знакомых. Как говорила мама и любила повторять Флёр, девушке не к лицу плакать по каждому поводу. Но как быть, если ты за тридевять земель от дома, если ни мамы, ни папы, ни Флёр нет рядом, и неизвестно, что с ними, где они и как?! Как быть, если страх за семью и растерянность перед неизвестностью заставляют сердце сжиматься, а глаза против воли наполняться нестерпимо горячими слезами?
— Поплачь, маленькая, поплачь, — ласково приговаривал Бранимир Крам, поглаживая прижавшуюся к нему девочку по голове. – Поплачь, полегчает…
* * *
Виктор быстро спускался по каменным ступеням, в левой руке сжимая свёрнутое в свиток письмо – ответ на его собственное послание. Вчера, едва закончилась гроза, он отправил Флёр сову. Тоном, выдержанным на грани между светской вежливостью и мягкой дружелюбностью, он принёс извинения за то, что так рано покинул праздник, поинтересовался, как всё прошло, и поведал, что «Габриэль вполне понравился замок». И, конечно, ещё раз поздравил молодых.
Виктор не сомневался, что Флёр поймёт написанное должным образом и соответственно ответит. Четверть же часа назад он получил письмо, в строках которого мелькало кокетство, присущее, как считал Виктор, всем француженкам, а также лёгкая степенность молодой замужней дамы – прямо-таки образец тёплой переписки старых друзей. Если бы не подтекст.
Своим письмом Флёр давала понять, что у них всё в порядке настолько, насколько это возможно в данной ситуации. Главное — никто не пострадал. В конце новоиспеченная миссис Уизли прямо просила позаботиться о сестре. Что, собственно, Виктор сейчас и делал – ведь он торопился успокоить девочку хорошими новостями. Это вполне можно было считать проявлением заботы, не так ли?
Лестница, по которой он спускался, вела в главный зал замка, однако молодой волшебник не предполагал найти там кого бы то ни было, несмотря на то, что близилось время обеда. Обычно, когда он был дома, эльфы извещали его, что пора к столу, а Виктор уже шёл выманивать деда из мастерской, где тот проводил львиную долю своего времени. Когда он был мальчиком, они собирали там кораблики, достаточно крепкие, чтобы выдержать быстрое течение Дуная. В нынешние же времена Виктор, переросший деда почти на голову, через раз ударялся лбом о притолоку.
Итак, он предполагал вначале отыскать дедушку, а потом и Габриэль. Нужно поскорее передать ей добрые вести – пусть порадуется. И отвлечь деда от работы – Виктор прекрасно знал, что в отсутствие внука тот не то что забывал об обеде, но и спать из мастерской уходил далеко затемно.
Велико же было его удивление, когда из главного зала послышались голоса! Говорили на французском.
— Appelle Victor à déjeuner.
Деду ответил озорной девичий голосок:
— Oui, grand-papa!
Быстрый топот детских ног – и Виктор не успел увернуться от вылетевшей на него прямо из-за угла девчушки. Спасая Габриэль от падения, он поймал её сильными руками – буквально в последний момент. Девочка немного смутилась, но задора не растеряла.
Глаза радостные, раскраснелась от бега, забыла обо всех заботах… Внезапно Виктору захотелось оттянуть чтение письма Флёр, пока девочка сама не спросит, но он не позволил себе этой слабости, вопреки огромному желанию дать малышке возможность ещё ненадолго забыть о вчерашнем. Протягивая ей свиток, он коротко пояснил:
— Это от твоей сестры.
Не взяла. Волшебное весёлое создание мигом переменилось, превратившись в испуганного ребёнка – вот уже и глаза расширились, и подбородок дрогнул, и сама замерла статуей. Виктор поспешил добавить:
— Всё хорошо.
И после некоторого молчания:
— Пойдём вниз. Там прочитаешь.
Девочка, кажется, почти успокоилась и стала аккуратно спускаться обратно. Дед встретил их слегка удивлённо, но, приметив свиток в руке внука, удовлетворённо кивнул. Габриэль, присев на самый краешек стула одним лишь жестом попросила письмо. Развернула его тонкими, чуть дрожащими пальцами и стала читать вслух:
— «До’г’огой Викто’г! Благода’гю за позд’гавление и пода’гок – скате’гти п’госто чудьесные и отлично подходьят нашьему новому дому. По настоянию Билла мы с’газу пе’геехали – его младший б’гат за’газился неп’гиятной болезнью. Мои ‘годители на па’гу недель ‘гешили остаться с нами – Билл очень хо’гошо ладит с папой, они много бесьедуют о ‘габоте. Мама же считает своим долгом дать мнье посльедние наставления и весьма бьеспокоится о Габ’гиэль – для неё было неп’госто отпустить малышку в гости так надолго. Пе’гедавай Габи п’гивет и мою любовь. Я буду скучать по сест’гёнке, но полагаю, что вы с ней станете доб’гыми д’гузьями. Желаю тебе всего наилучшего. Флё’г.
Пост ск’гиптум. Не стоит п’госить п’гощения за ‘ганний уход. Под коньец кое-кто из гостей из’гядно пе’геб’гал и едва не случилось безоб’газия. Билл гово’гит: «Какая свадьба без д’гаки?» — и смеётся, но вы ушли весьма вов’гемя. Вп’гочем, всё обошлось.
Пост пост ск’гиптум. П’гисмот’ги, пожалуйста, за Габи. Целую, и до новой вст’гечи».
И не запнулась ни разу, не остановилась, разве только щёчки снова разрумянились, а сама всё ещё напряжённая, точно струна. Виктору вдруг вспомнилось, как девочка вела себя сразу после их бегства со свадьбы: как будто из них двоих взрослой была она, а не он. Но, видимо, и у её стойкости был предел.
— С пьяной д’гакой всё ясно, — тем временем вполголоса пробормотала Габриэль, нахмурив брови и заново пробегая глазами по строчкам. – С ‘Гоном тоже. «Беседуют о ‘габоте» — наве’гное, ст’гоят защиту… Это хо’гошо, без неё не обойтись.
Виктор удивлённо глядел на маленькую, по его разумению, девочку, которая преспокойно рассуждала о необходимости защиты и свободно читала намёки, спрятанные между строк, в то время как другая на её месте наверняка лишь растерялась бы и попросила бы объяснить смысл письма. А Габриэль уже отвечала на вопросы его деда, которого, похоже, очень заинтересовало написанное Флёр. Девочка говорила внятно и по существу, дед же слушал её весьма внимательно.
— …это «’Гакушка» — Флё’г ‘гассказывала, они купьили домик на севе’гном побе’гежье. Papa, по словам его д’гузей, в молодости был очень хо’гош в защитных заклятьях. Билл тоже не п’гомах.
На этих словах Виктор слабо усмехнулся: ликвидатор заклятий Гринготтса – и «не п’гомах»! – но это не было замечено.
— Твоя сестра пишет нечто странное про болезнь младшего брата своего мужа, — подметил дед.
Габриэль улыбнулась:
— Младший б’гат – это ‘Гон. Они с д’гузьями ‘гешили не возв’гащаться в школу и пе’геодели упы’гя в ста’гую пижаму, чтобы министе’гские п’гове’гяющие думали, что он лежит дома и опасно болен.
— С друзьями? – переспросил Виктор.
Габриэль понимающе посмотрела на него.
— С д’гузьями – ‘Арри и ‘Э’гмионой. Я знаю, мсье К’гам, что вам не без’газлична её судьба. Они, ве’гоятно, сейчас ск’гываются – из-за нового ‘гежима. Они ещё до свадьбы соби’гались уйти вт’гоём – Ша’гли объяснил, когда я случайно увидела упы’гя. Ст’гашный, но похож. П’гостите, я отвлеклась. Я уве’гена, они в полном по’гядке – если бы это было не так, моя сест’га нашла бы способ сказать.
Внимание Виктора зацепилось за одну деталь:
— Втроём? Разве Гарри Поттер там был?
— Вполне, — хихикнула Габриэль. – И вы даже успели с ним поздо’говаться.
Виктор не понимал. Когда это? Габриэль пояснила его деду:
— ‘Арри был там под Обо’готным зельем. Эту хит’гость п’гидумал Билл.
— Действительно, умно придумано, — одобрил дед. – Если я правильно представляю себе семью твоего зятя, появление ещё одного рыжеволосого юноши среди них не должно было вызвать ненужный интерес.
— Никто и нье замьетил, — снова улыбнулась Габриэль, но потом приняла серьёзный вид. – Есть ещё одьин весьма дельикатный воп’гос… Флё’г пишет: «…так надолго», — наве’гное, они неско’го смогут заб’гать меня домой. Мне неловко от того, что я вынуждена злоупот’геблять вашим гостеп’гиимством.
— Брось! – махнул рукой дед. – Оставайся, сколько душе угодно. Замок Крилат всегда рад добрым гостям.
— Благода’гю, месье, — церемонно ответила девочка, но на её лице сияла совершенно по-детски счастливая улыбка. – Я очень ‘гада быть вашей гостьей.
— Что ты, — добродушно ответил ей Бранимир Крам, — это я рад.
И Виктор был совершенно с ним согласен.
* * *
Габриэль полюбила замок Крилат с первого взгляда, хотя едва ли могла это осознать. Десять лет – это как раз тот возраст, когда человек отдаётся своим радостям и печалям со всей искренностью, на какую только способен, но совершенно не задумывается об этом. Таинственные полутёмные коридоры, уютный внутренний дворик, дразнящая воображение обширная библиотека, источающая ароматы кухня – они манили девочку, точно магнит, безудержно тянули к себе и восхищали.
И дня не проходило, чтобы она не упросила «дедушку Бранимира» показать ей тот или иной уголок замка, рассказать связанную с ним историю или даже семейную легенду, коих память пожилого волшебника хранила весьма и весьма немало. И, конечно же, была мастерская. Габриэль могла находиться там часами, наблюдая за работой grand-papa и внимая его рассказам. Как правильно подготовить древко, какие сорта древесины употребляются для мётел, как подбирать прутья, какие заклятья и заговоры используются, чтобы защитить метлу от злых чар или непогоды – всё это было целым миром, захватившим Габриэль с головой.
А ещё она мечтала научиться летать. И хотя обстоятельства пока к этому не располагали, девочка не унывала.
— Погоди, вернётся Виктор, уговоришь его. Я-то всё же староват для полётов, — сказал дедушка Бранимир, заметив, что Габриэль стала всё чаще поглядывать на одну из готовых мётел.
Сегодня за окном стучал дождь, мастер полностью отдавался своему ремеслу, а Габриэль наблюдала за его работой, слушала дробь капель по стеклу и мечтала, и лишь редкие фразы нарушали молчание.
— Когда он ещё вернётся… — тихонько вздохнула она в ответ.
Шла пятница, а Виктор, с которым Габриэль почти не успела познакомиться, отбыл в тренировочный лагерь в воскресенье днём: до конца квиддичного сезона оставалось ещё четыре месяца.
— Да уж сегодня должен бы, — ответил дедушка.
— Сегодня? – распахнула глаза Габриэль.
— Сегодня, маленькая, сегодня, — пообещал пожилой мастер, возвращаясь к работе. – Так что скоро мы с тобой пойдём в дом.
Габриэль, улыбнувшись своим мыслям, выглянула в окно. Дождь шлёпал по нему тяжёлыми каплями, застилая взор. Где-то там, за стеной замка, меж зелёных берегов тёк Дунай. Интересно, похож ли он на Сену, серой лентой делящую пополам Париж? Отчего-то Габриэль казалось, что совсем непохож.
Vova
