Практика воплощения чувственности

Клубились тучи, ветер выл, весь мир дышал распадом,

В те дни, когда мы вышли в путь с неомрачённым взглядом.

Лежал пред нами старый мир в печатях прошлых бед,

Лишь мы смеялись, как могли, по молодости лет.

Он испуганно пятился, задрав голову. На него надвигался толстый, неопрятный мужчина. Откуда-то сзади слышались крики: «Давай! Да! Да!». Удушающе-сладко пахло чьими-то духами.

Мужчина схватил его за плечи и резко придавил к полу. Треснула, разрываясь, одежда. Мужчина сжимал его горло одной рукой. Сознание его уплывало, но он почувствовал, когда мужчина его отпустил. Он жадно задышал, в голове начало проясняться и, заметив кровь на полу, он ощутил, как его пронзила боль. Обжигающая боль между ягодиц, перерастающая в понимание.... Когда чувства достигли разума, он дернулся, всеми силами выдираясь из-под тяжелого тела. Жесткая рука удержала его за волосы, вырывая крик из самой глубины сути, но он удержал крик закушенной до крови губой. Он глядел, как капельки его крови примешиваются к таким же каплям на полу, но уже несколько засохшим и ждал. Ждал, пока мерзкие толчки сотрясали его тело. Ждал, пока похотливое животное хрипло рычало. Ждал, когда мужчина освободил его и исчез за дверью.

После этого он встал и закурил, подойдя к окну. Встопорщил короткий ежик волос и обернулся к зеркалу. На него в упор глянули пронзительно зеленые глаза. Седая прядь свешивалась на лицо, а сильное и развитое  тело было просто насмешкой над тем мужчиной, который только что хлопнул дверью.

«Сильная сучка, сильный мальчик, послушный» — говорил тот мужчина в полубреду, врываясь в его тело. Это многих возбуждало — сильное тело, такое послушное воле клиента.

Ненавидящая усмешка исказила его губы.

Сколько их было, прошедших через него? Кто-то был нежен, большинство — грубы. И ничего не ждало его впереди. Ни-че-го.

Близнец мальчика-который-выжил, появившийся в тот момент, когда душа его отделилась от тела и рассталась с Томом.

Осколок его души.

Осколок.

Сильные руки разбивают стекло. Магия стекает с пальцев, клубясь в комнате материальным доказательством могущества. Неиспользуемого могущества.

Ненужная часть, почти убитая ритуалом, но сумевшая выжить.

Выжить и существовать, но не жить.

Маленький мальчик вскрикнул в страхе, просыпаясь.

Сон... это просто  сон! Не было ничего!

Маленький Гарри Поттер испуганно сжался на кровати, удерживая скачущее сердце ладошкой.

— Этого не было...

Беззвучно плача в подушку, он переживало это снова... Липкие взгляды. Жадные руки. Страшные слова.

Ему и раньше снились такие сны — реальные, красочные, от которых веяло будущим, но никогда они не были пронизаны такой безнадежностью, таким отчаяньем.

Он с трех лет знал, что когда-нибудь у него будет трое детей, рыжеволосая жена, которая будет ждать его с работы в большом, пахнущем едой доме, работа полицейского и — магия. Магия, волшебство, она как музыка наполняла все его будущее, даря чувство завершенности. Но что-то тревожило его в том будущем. И он отчаянно стремился понять — что же. И вот сегодня он увидел что. Его часть, то, что составляло саму суть его, было расколото каким-то ритуалом, было заперто и вырвалось лишь в момент смерти. То, что не имело какого-либо желания жить и бороться, потому что не стало того света, что всегда светил ему. Неконтролируемая магия. Калека. Кошмар, породивший страх. И слова клятвы срываются с сухих потресканых губ.

— Ни за что. Я не стану тем, что показал мне сон. Ни одним, ни другим. Я буду бороться. За целость души и тела. За свою магию. Я изменю будущее.

И пускай никогда не родится два мальчика и девочка. И пускай, мрачный дом никогда не наполнится их радостными криками и смехом рыжеволосой женщины. Пускай, он никогда не полюбит, но это такой пустяк по сравнению с расколотой на части душой. С тем, что сотворил с ним в том будущем мерзкий старик. Да, подарив счастье его купированной душе, да, выиграв этим войну, которой можно было избежать. Да, осчастливив сотни магов. Но не такой ценой.

Нет.

Не такой ценой.

Тонкая, ломкая бумага. Такая яркая, такая красочная, такая... праздничная. День рождения Дадли. Кузен с топотом несется вниз, с ходу врезается в гору подарков, хватает то один, то другой... С ехидством поглядывает на Гарри, разворачивая очередную игрушку...

Гарри равнодушно отворачивается. С тех пор, как он поклялся себе, он перестал забывать свои слишком реальные сны. И теперь ему не интересны роботы и радиоуправляемые машинки. Его ждут гигантские змеи, летающие лошади и драконы. И что на этом фоне какая-то радиоуправляемая машинка?

Гарри идет в свой чулан и отмечает день на старом календаре. Еще один день. Скоро, совсем скоро старик с цепкими голубыми глазами материализуется на пороге дома, толкнет дверцу чулана, протянет руку и... И главное не вздрогнуть. Главное не забиться в угол и не начать зло щериться. Главное — доверчиво протянуть руку в ответ, улыбнуться радостно и спросить:

— Вы пришли за мной? Вы мой дедушка? Вы возьмете меня домой?

И вот настал тот день. День, в который его душа была разделена. Ему было шесть в снах. В реальности ничего не поменялось.

Старик зашел в гостиную, махнул палочкой в дядю и тетю.

Взял Гарри за подбородок и заглянул ему в глаза. Глаза в глаза. И затягивает и выворачивает душу навстречу жесткому взгляду старика. Да какой это старик? Сильный, жестокий, властный. И — полный сил. Нет. Не старик. Мужчина в полном расцвете сил, зачем-то захотевший казаться стариком.

Глаза в глаза... Синий лед против травяной зелени.

Удивление, немного страха, очень много надежды и жажды любви. И — море преданности и уважения, готовые пролиться на того, кто подарит Мечту. Так должно быть.

У него очень хорошо получилось показать Дамблдору то, что тому хотелось видеть. Так множество раз делали те — в его снах. Они одевали маски. Счастливый — реже, несчастный — всегда. Маски, маски, маски.... Как они отвратительны, они пристают к лицу и иногда не понять — где же между ними граница. И есть ли она. И не получается, не удается содрать до конца приставшую липкую паутину чужого видения, чужой жизни.

Но маленький повелитель своей судьбы многое увидел и понял. Нет. Он тоже станет носить маски.

Старик успокоился. Улыбнулся. Наколдовал кружащих бабочек — ярких — синих, зеленых, красных... И пока Гарри совместно с Дадли (Сжать зубы. Давай! Ну же, вот так! Подпрыгни же за ней, Гарри! А теперь оглянись, радостно, по-идиотски улыбаясь... Давай же, Гарри) ловил эти чудовищные порождения странно знакомой палочки, старик вышел за дверь. Теперь он был спокоен за будущее своего оружия.

Четыре года. Что изменилось с тех пор? Мальчик — совсем мальчишка — изменился. Жесткий, как выстрел, взгляд из-под косой челки. Нежная и наивная улыбка, распахнутые в недоумении глаза и приоткрытый в восхищении рот... Опасный хищник под личиной милого дитя. Дитя, отлично помнящее кровь на руках, труп Люпина — покореженный, изогнутый... Глаз Хмури в двери кабинета. Молодых, только-только со школы, чистокровных дураков, взявшихся поиграться в Пожирателей Смерти — в зале суда, в окружении дементоров. Труп Кингсли. Загнанные глаза подруги. И — клиентов... Отвратительных монстров, примерных семьянинов, любящих учителей, блистательных политиков — мерзких тварей, развлекающихся на изнанке жизни. Не раз он просыпался задыхающийся, загнанный, только от мысли, что он снова там — среди пошлого, кричаще яркого интерьера Гостевого дома. И, однажды, встав с кровати, он прошел на кухню и...  Нож, лежащий на кухонном столе, так и остался лежать там, хищно поблескивая в лунном свете, а утром, встав с пола и утерев слезы, мальчик криво усмехнулся. Через полчаса тетя, дядя и кузен завороженно сидели за столом и их глаза были пусты. Впрочем, дядя успел прийти в себя до того, как ему надо было уезжать...

Кажется, в прошлой жизни, в неудавшейся жизни из сна, это называлось принудительным изменением характеристики личности. О, Друсли его не полюбили! Просто теперь они относились к нему, как к тому, кто имеет право жить среди них и мало обращали внимания на серьезного мальчишку, который занял одну из строк из бюджета.

Прошу прощения за еще некое количество серой мути в начале главы — все сложно было вместить в пролог.

Дни бежали за днями, цепляясь друг за друга, как вагоны за паровозом, теряясь в круговерти красок, обрывков слов и игр памяти... Гарри легко перешагивал года, сильный и уверенный в своей силе. Ознакомленный с глубинами классической магии, играя со своим мозгом в увлекательнейшую игру, он все чаще оглядывался на память своих сонных воплощений и немало удивлялся их различиям. Заклинания все чаще удавались ему без палочки, он больше не вздрагивал завидев что-то, что раньше в простоте своей не замечал.

В то жаркое летнее утро Гарри легко сбежал с крыльца, подхватив письмо, на котором каллиграфически было выведено «Гарри Поттеру» и отправился на тренировку, не уделив ни капли внимания конверту из плотной, словно тканевой бумаги, запечатанному восковым гербом.

Тренировки, на которые он так спешил, проходили, что удивительно, совсем недалеко от Тисовой в маленьком спортивном центре. Чего стоило Гарри найти именно этого тренера и какими способами он заманивал его в Сюррей, никогда и никто не узнает потому, что тот дал страшную клятву молчания. Мастера звали Дэмиан или, как он сам предпочитал зваться — Демьян, он был знаком со многими техниками боя, но преподавал какую-то особую восточную — Огненного Духа.

Гарри, как магу, эта техника давалась достаточно просто. По крайней мере, ему не приходилось недели проводить в состоянии внутреннего созерцания или покоя. Это неожиданно сильно задевало Дэмиана, ворчавшего в пустоту: «какой-то сопляк справляется лучше меня?»

Как-то незаметно за эти четыре года Гарри переместился из разряда «интересного сопляка» в разряд «перспективного ученика», а там уж рукой подать было до «любимого преемника», заменив сына, которого у весьма активного в молодости мастера боевых искусств не могло быть.

Вопиющая молодость, в купе с огромным жизненным опытом, накопленным из тех-самых-снов, выдающимся авантюризмом и феноменальной хитростью дали почувствовать молодому Поттеру все прелести сыновьей доли на собственной шкуре. Так, возвращаясь в дом Друслей лишь на ночь (и то не всегда — порой не тренировках он уставал так, что засыпал прямо на полу или в душевой) он все время поводил со своим учителем, наблюдая как тот недрогнувшей рукой правит немаленькой аудиторией, состоящей из взрослых и порой агрессивных мужиков и достаточно красивых, стервозных и независимых женщин. Все они души не чаяли в милом ребенке, игравшем на их слабостях с виртуозным мастерством. Но сколько бы не стремился Гарри позиционировать себя, как взрослую личность, циничную и беспринципную, он не мог заставить себя закрыться броней от окружающего мира. Взрослый в теле ребенка. Ребенок с памятью старика...

И, возвращаясь к солнечному летнему дню, подхватив письмо, он запихал его в сумку и вспомнил о нем только вечером, выходя из раздевалки. Да и то, потому что собрался купить воды, а письмо лежало в кармашке рядом с кошельком.

Он ворвался в дом дяди и тети с криком:

— Дядя! Тетя! Срочно улетаем из страны!

И красиво застыл в коридоре, чтобы насладиться тем маленьким спектаклем, который спонтанно разразится с его появлением.

— Что случилось? — вскочила с дивана тетя. Она смотрела бесконечный сериал о страстной любви между братом и сестрой, попутно умиляясь чавканью Дадли, доносившемуся аж с кухни.

С того момента, как Гарри использовал на ней и дяде внушение, они не замечали Гарри, пока он сам не обратит их внимание на себя какой-нибудь просьбой. Обычно эти просьбы быстро исполнялись под аккомпанемент мыслей: «Бедный мальчик! Столько пережил...».

Вот и сейчас, стоило Гарри только заявить, как дядя стал просчитывать варианты и размышлять о том, что, куда и как.

— Ну, Дадли же уезжает в пансионат, как и я, кстати. Поэтому я подумал, что неплохо будет перед тем, как нам всем расстаться на полгода, побывать где-нибудь вместе, — Гарри грациозно опустился в кресло.

Он прекрасно покопался в памяти своих снов и не хотел повторения того кошмара, что сопутствовал закупкам перед первым годом обучения.

— Это отличная идея! — тетка сделала несколько театрально-мелких шагов в сторону кресла и протянула руки, — Верни, милый. Когда мы сможем уехать?

Да-да, она все еще в тайне мечтала о карьере актрисы.

— Думаю, что послезавтра с утра, Петти. Гарри, Дадли, а ну, живо собирать вещи!

— Гарри, милый, давай сходим завтра в салон? — они с теткой частенько ходили к косметологу и парикмахеру (куда ни Дадли, ни Вернона затащить было просто невозможно из-за их взрывного характера).

Это просто невероятно повышало привлекательность тетки и давало Гарри возможность посидеть пару часов в кофейне, наслаждаясь пирожными. Гарри поднял голову. Его глаза сверкнули в свете заходящего солнца. Что-то в его лице напоминало о восточных жарких ночах, хотя глаза смотрели на всех невинно и с детским интересом.

— С удовольствием, тетя. Дядя, я соберу вещи для Дадли, а то он как обычно наберет с собой кучу техники и не положит ни одной приличной рубашки, — он поднялся с кресла и направился на второй этаж.

Кончик его косы — а сегодня это была именно коса — в такт его шагам покачивался на уроне поясницы. Это было второе, что он сделал с помощью магии — отрастил себе волосы на приемлемую длину.

Впрочем, первым было внушение родственникам. Маги называют это как-то по-другому, но ведь он не знает о них, так?

Месяц они провели во Франции. Замечательный месяц! С тетей они полностью обновили ей гардероб, с дядей прошлись по винным магазинам и, хотя Гарри не пил, он имел прекрасный нюх на вина и дядя был очень доволен пополнившимся баром. Для Дадли Гарри специально разыскал очень специализированный магазин компьютерной техники.

И — улыбался. Спокойно и немного снисходительно. Тем, кто внезапно решил его сфотографировать или запечатлеть на холсте. Он особым жестом откидывал челку с глаз, если чувствовал заинтересованный взгляд в свою сторону. Он познакомился со множеством как женщин, так и мужчин, пораженно замеревших, как только он со своей летящей походкой оказывался в поле их зрения.

Его личность, как и внешность, неимоверно интересовала окружающих. Его кошачьи глаза заставляли души его собеседников трепетать в восхищении. И — в неведенье. А мальчик учился. Брал от каждого, от кого только мог, что-то новое. Пользуясь все более послушной магией, он как-бы копировал умения людей и записывал в свою голову. Потом часами приходилось тренироваться, чтобы память разума перешла в память тела, но это того стоило, верно?

Но, уже по истечении этого замечательного месяца, произошла встреча, сильно повлиявшая на Гарри. И новая весьма неординарная личность вошла в его жизнь весьма странным образом.

Шарль Лерой шагнул под сень исполинского дерева, облюбованного Гарри и, не глядя вокруг, уселся на скамью. Гарри, не терпевший компании, медленно встал и пересел на землю, в корни дерева. Вдалеке чирикали птицы, слышался прибой.

Этот мужчина показался ему странным и... притягательным? Седые, короткие волосы, пронзительные глаза, прячущиеся за завесой ресниц, волевое, жесткое лицо... Высокий, статный. Он посматривал бумаги, складывая их в папку. Вдруг, словно очнувшись, он резко вскинул голову, посмотрел прямо в глаза Гарри и... замер. Это было даже красиво, словно невидимый василиск на мгновение раскрыл глаза и мужчина окаменел.

...

Это было даже красиво. Безумие, таящиеся под спудом опыта в детских глазах. Прекрасный, прекрасный, как стихия мальчишка. Маленькое божество, испорченное, искореженное Памятью. Сколько ему было лет? Пятьдесят? Сто? Старик в детском теле. Такое притягательное и такое невозможное божество. И аура — огромная, заслоняющая собой все аура Великого мага. Жесткий контроль над магией, тонкие полосы разных цветов, текущие хаотично, сливающиеся в воплощении силы.

— Кто ты? — шепчут сведенные судорогой губы.

...

— Кто ты? — шепчет наконец он.

А Гарри улыбается в ответ. И... тает.

Постель сбита, одеяло на полу, а Гарри... Гарри стоит у окна, прижавшись к холодному стеклу лбом, и считает быстрые удары сердца.

— Сон? Неужели... снова?

...

Шарль садится на кровати, ловя ускользающее ощущение восхищения, а перед глазами стоит фигура... Фигурка хрупкого ангела с аурой бога...

Он брел по песку. Несмотря на отсутствующий вид, его тело, действуя на одних рефлексах, двигалось так, чтобы как можно меньше загребать песка и оставлять меньше следов. Он смотрел на небо, покрытое сеткой облаков, окрашенных заходящим солнцем в ярко-кровавые оттенки. Слабый ветер слегка развевал его длинную шелковую рубашку, распахнутую на груди, трепал волосы, закрепленные в хвост. Его косая неровная челка, тревожащие потайные струны души глаза и ярко-алый рот казались предзнаменованием той боли, что переживет этот ангел. Закатный ангел.

Эти не озвученные слова повисли в воздухе между ними.

Он склонил голову. Пронзил зелеными светящимися глазами Шарля и произнес:

— Вы правы.

Шарль, стоявший с биноклем у кромки воды, вздрогнул.

Он помолчал немного. Неслышно подошел, коснулся длинным пальцем бинокля.

— Я бегу от боли. Бегу от ненависти, крови, войны... Но она идет по моим следам. По следам остатков моей души.

Он стоял очень близко, задрав голову и смотря прямо в глаза. Несмотря на то, что рост Шарля был значительно больше Его роста, Он смотрел снисходительно и словно сверху вниз.

«Он... Он прочитал мои мысли?» — немного испуганно подумал Шарль. Он улыбнулся своей понимающей улыбкой.

Видя испуг в глазах Шарля, Он вздохнул. Отошел немного от кромки воды и сел.

— Ты испугался этого, верно?

В голове царило испуганное молчание. Но Шарль выдавил из себя вмиг охрипшим голосом:

— Нет. Конечно, нет!

Он откинулся назад на руки. Откинул голову. Волосы полоснули по песку.

— Незачем,  — и снова открытая и понимающая улыбка. — Хочешь, поговорим?

«Да! Да, конечно!»

— Ты любишь это небо? — Он взмахнул рукой в сторону моря. — Эти волны? Эту неуклюжую грацию природы? — Он прикрыл глаза. — Или тебе милее совершенство техники и упрямая прямота линий человеческого творения?

— Я... — голос не давался Шарлю. «...не знаю. Не знаю. Для меня важнее человек. Человеческая красота, грация, прямота, сила. Человеческое несовершенство...»

— В котором он совершенен... — продолжил вслух за него Он.

Шарль опустился рядом с Ним. Взял в горсть черную прядку вместе с золотистыми песчинками. Песчинки застряли в волосах, медленно осыпаясь. Глядя на то, как Шарль гладит шелк его волос, Он сказал:

— Моему телу всего одиннадцать.

— А... тебе?  — «твоей душе?», продолжил Шарль мысленно.

— Века. Тысячелетия. Вечность.

Шарль не выдержал и нежно прикоснулся губами к прядке, которую держал в руке.

— Хочешь, я подарю ее тебе? — Он снова наклонил голову вбок. Его глаза застыли зеркалом, бесстрастно отражая его лицо.

«Да»

Почему-то Шарль сразу понял, о чем говорит Закатный Ангел.

Тогда Он снова тепло улыбнулся. И повел рукой по прядке с самого верху. И, остановившись где-то посередине, Он щелкнул отросшими вмиг когтями. Прядка скользнула в руку Шарля, а закат, море и Он стали исчезать, тонуть в туманной дымке.

— Люди зовут меня Гарри, — услышал Шарль, перед тем, как сесть на кровати, судорожно сжимая в кулак правую руку.

Опустив вниз голову, он заметил... прядку. Длинную, чуть меньше, чем полметра. Среди волосинок застряли золотистые песчинки. Осторожно, словно великую драгоценность, Шарль свернул прядь, надеясь, что она не растает вместе с утренним туманом.

— Анри...

От автора: Автор не умер, не перебежал в фемслэш, не влюбился и не ушел вслед за Крысоловом. Его всего лишь захватила эта с"ка-жизнь. И работа по двеннадцать часов в день. И... музыка. не хватает музыки)

Ну, собственно, Автор извинился. Постараюсь не пропадать на тысячу лет, а опубликую в ближайшую неделю)

О туманящем разум превосходстве чувства над мыслью

Гарри чувствовал, как контроль над его жизнью утекает водой сквозь пальцы.

После того вечера чтения его души лжестариком, он словно бежит под горку – вниз-вниз-вниз и никак не может остановиться. И только поворачивать в нужных местах еще получается. Но – еще пара месяцев и даже этого не случится.

Только оказавшись во Франции, Гарри смог задуматься над тем, что с ним происходит.

Смог обмануть лжестарика и не дать купировать свою душу?

Хорошо!

Нашел себе учителя по физическим методам защиты и атаки?

Отлично!

Читает в душах людей, приобретая с помощью их памяти, некоторые умения и навыки?

Замечательно!

Внушил родственникам уважение, а соседям некоторую невнимательность?

Великолепно!

Только не его это поступки. Не его.

Словно что-то появилось внутри, с момента той роковой клятвы, что-то, что подталкивает его в моменты сильных раздумий.

Что-то или кто-то.

И оно кует из него СВОЕ оружие. Отличное от лжестариковского, но тоже оружие. Или орудие. Это как посмотреть.

А орудием быть ой как не хочется. Вот и сейчас словно нашептывает что-то внутри: «Ерунда! Показалось!».

Нет! Не показалось.

Тряхнув волосами, Гарри закрыл глаза и откинулся на стенку головой.

Безусловно, измениться надо было радикально. Но зачем это что-то внушает ему пренебрежение к окружающим и некоторую... ненависть?

Подергав себя за кончик косы, Гарри подумал, что только решение отрастить волосы и не выглядеть «мужиком» — неряшливым, неаккуратным и накачанным – было его. Личное. Как протест внушаемому образу – сильному и тупому.

Каким он стал за это время? Изворотливым, хищным, хитрым. Научился лгать в глаза и получать свое, независимо от желаний окружающих. Но оставалось еще что-то от того наивного пятилетнего мальчика, с восторгом смотрящего сны, казавшиеся сказкой. Сказкой, где он в главной роли боролся со Злом, на стороне света с поддержкой всесильного Светлого Героя. Пройдя трудный и терновый путь, он смог победить Великое зло и стал жить в доброй сказке.

Сказке с дурным концом и злыми лицами, спрятанными под масками добра.

Где жена ему изменяла с каждым встречным, а он, добряк и подкаблучник, даже не обращал на это внимание. Где лучший друг был верен ему лишь из-за его славы. Где маленькую девочку, тоже верящую в сказки, превратили в неврастеничку и сумасшедшую, живущую на подавляющих зельях. Где его дети выросли хуже его кошмаров – они травили слабых и расправлялись с сильными из-за спины. Где его близнец вынужден был работать в борделе лишь потому, что магия была ему неподконтрольна, а толпы фанатов не дали разглядеть истинно в нем нуждающегося.

Пожалуй, смерть предпочтительнее такой жизни.

Что остается? Контроль. Жесткий контроль своего выбора и своих желаний. И – да. Занятия с Мастером, конечно, стоит продолжить – он очень много дал ему. И может еще дать. Он замечателен. Тем, как общался с учениками, тем, как легко манипулировал и внушал, тем, как умел читать в душах. Совершенно не обладая магическим даром, он достиг того, что столь сложно даже для мага. И как просто оказалось перенимать эту науку! Даже без магии. Стоило только стать тем-самым-учеником, тем, кому передают ВСЕ знания, как эта сторона жизни открылась перед ним...

Мастер стал для него своеобразным Отцом. Жестоким, сильным, не признающим чью-то правоту.... Но он стал для него родным. Помогал, если помощь была нужна, советовал, если был нужен совет... И – оплатил операцию по сокрытию старого шрама, который на удивление легко дал забыть о себе...

— Люди зовут меня Гарри... – тихий шепот, а потом водоворот красок затягивает его в себя и...

— Какого черта? – воскликнул Гарри, подскакивая на кровати. Сердце стучало слишком быстро. Тук, тук, тук, тук... Закрыв глаза, Гарри постарался успокоиться. Ничего не получалось. Тогда он вздохнул и пересел к зеркалу. Расчесывание всегда его успокаивало.

Да, он сразу заметил, что этот человек за ним следит. И не предал этому особого значения, за ним многие следили. Но такой реальный сон с участием... Его рука замерла в воздухе, не коснувшись расческой волос.

Его идеально ровно подстриженные до этого волосы... Одна прядь была.... безжалостно отрезана!

— Нееет! – простонал Гарри. Только еще не хватало реальных снов, в которых он раздаривает свои локоны восхищенным поклонникам...

Но ведь... сон был реален. Так реален, что...

Сон... реальность....

А ведь то, что он когда-то видел свою судьбу, это тоже не правильно. И то, что сон нашел свое воплощение....

Да что же это такое!

Гарри быстро ходил по комнате, нервно сплетая и расплетая пальцы. Он так резко поворачивался, дойдя до стены, что волосы одной шикарной волной разлетались за ним. Гарри заметил это только потому, что Мастер научил его всегда контролировать окружающее пространство, а как это сделать легче всего, если не через зеркало или другую отражающую поверхность?

Не выдержав напряжения, Гарри зарылся в ворох вещей, вытаскивая на свет луны хищно блеснувшую... катану. Сплетая вязь движений, выписывая опасный танец стали...

Шорох, блеск стали в свете луны, крик души, страшный, тянущий...

Крик души?

Что это? Сон? Наваждение? Мираж?

Замерев на ударе, Гарри отбросил катану и вошел в боевой транс.... Его движения стали еще более хищными и рваными. Его глаза ярко горели в темноте комнаты, лицо было маской хищника. Оскал был похож на улыбку голодного вампира, а комнату наполняла непонятная музыка. И звали-кричали-горели непонятные, чужие слова.

Свалившись на пол без сил, Гарри рассмеялся и заснул прямо там – на коврике.

Кажется, он сошел с ума....

Цветущих вишен густая тень,

Неразличимы и ночь и день.

Я не сказал все, что хотел...

Утро встретило Шарля счастливым осознанием того, что ночной сон был... не сном? Иначе откуда у него, вчера даже не выходившего за пределы своего дома, нашелся Его локон?

Напевая что-то, он прошел в душ, оделся... И... решил сегодня же познакомиться с... Анри?

Ведь именно так Его зовут. Он же не мог соврать?

Шарль горько усмехнулся. Одержимость просто не оставляет ничего другого, чем поверить в не приснившийся сон. Напиться, что ли?

Внезапно приходят на память строки... строки песни?

Откуда выплыли эти стихи? Что означают они? Что они значили для него до того, как он потерял память? Кто он? И почему....

...почему слова, отдающиеся болью в сердце, звучат так притягательно и странно? Почему?

Почему его тянет к этому мальчику? И что стало с его разумом? Это какое-то помешательство... Что связано с этим мальчиком? Что связано с этим печальным Закатным Ангелом?

И что делать ему – безымянному Шарлю Лерою? Как искать путь к себе, своей памяти? К своему разуму?

Утро, сумбурное утро переросло в столь же несуразный день, который он решил потратить на прогулку. Кафе встретило Гарри малолюдием и предчувствием. Предчувствием встречи.

— Анри? – тот голос. Гарри резко развернулся, натолкнувшись на коротко постриженную седую шевелюру, серые горящие непонятным огнем глаза и немного грубые, но красивые черты лица... – Позволь представиться? Шарли Лерой, – этот Шарль Лерой сидел за столиком в кофейне и жадно вглядывался в черты его лица.

Гарри резко подошел. Прямо встретил взгляд Лероя.

— Чем обязан?

— Мы говорили вчера, верно? – а лицо бесстрастное... Словно наплевать ему, что сейчас назовут безумцем и пошлют... далеко.

Непонятная усмешка тронула губы Гарри. Не отвечая, он наклонил голову. Оглянулся на баристу, кивнул ему и сел напротив. Сложил ладони домиком. И направил на Шарля ледяной взгляд. Его лицо ничего не выражало, поза была скучающая.

Прошла минута.

Ветер, играясь, вскинул прядь мальчика. Ту самую. Обрезанную.

— Спасибо, – произнес мягко Шарль, прикоснувшись к короткой прядке.

Снова легкая усмешка на губах Анри.

— Мне одиннадцать, Шарль. Мне всего одиннадцать, – тихо произнес он и улыбнулся официантке, поставившей на столик перед ним мороженное и чашку какао.

— Тебе уже одиннадцать, Анри.

— Мы из разных миров. Я не могу принимать решения. Я сирота. Что еще?

— Ты убивал?

Выражение лица Гарри не поменялось.

— Да.

Улыбка Гарри была легкой и еда заметной, но Шарлю показалось, что мальчик, что Закатный Ангел сейчас развлекается.

— Я...

— Не помнишь свое прошлое. Тебе кажется, что оно связано со мной. Что ты должен заботиться обо мне. Что если я позову тебя за собой, ты вспомнишь, – Гарри поднял тяжелый взгляд на Шарля.

— Но…

— Нет, это не так, Шарль. И ты сам знаешь об этом.

— Как...

— Я могу быть столь мудрым? Очень просто. Я читаю мысли, – мальчишеская улыбка и задорный взгляд из-под косой неровной челки.

Доедал мороженное мальчишка в тишине, его собеседник хмурился, уйдя в мысли.

— Пока я во Франции, мы можем встречаться в этом кафе в это же время, – сказал Гарри, вставая из-за стола.

— А...

— Потом? Следующим летом, – покачал головой Гарри. И шустро направился к выходу с кофейни.

Шарль полез в карман за бумажником, когда заметил на столе пару купюр.

— И когда только успел? – покачал он головой и, по-стариковски вздохнув, направился к морю.

*Шарль... Карл... Чарльз... – одно и то же имя. Во Франции – Шарль.

Нежная песня долетала из темноты. Чужой язык, до жути красивый, завораживающий. Женский голос. Нежный, трепещущий, как языки пламени. Музыка. Музыка – то тягучая, то до странного ритмичная. Под такую так и хочется танцевать, двигаясь в ритме... пламени. Опадая, поднимаясь, обнимая и отступая. Красиво и... опасно.

Постепенно в темноте стали отчетливо проступать... хлопья пепла? Светящийся пепел опадал вокруг, прорисовывая круг светящихся рун. И – голос. Зовет, завораживает, подчиняет... И вот уже кружишь в танце, подчиняясь странному ритму. И – слова. Теперь они понятны и естественны...

Пепелинки — пепельный снег...

Теплый воздух уносит вверх...

Только так долетают до рая...

До легчайшего пепла сгорая...

Стихия огня – невыносимый жар и резкость лесного пожара, пожирающего гектары деревьев, соседствующая с мягкой грацией домашнего очага.

Ритм все тот же, но ты ускоряешься. Твои волосы превращаются в огненные языки, ты сам – большой костер... Никакой боли, никакого сожаления... Лишь завораживающий танец. Вечный танец...

И земля уходит из-под ног... Ты пепел...

Пепел...

Больше никаких тайн, никаких загадок... Ты всесилен, ты – огонь... Ты вездесущ, ты – огонь. Твоя тесная оболочка облетает пеплом, а ты стремишься туда – ввысь, ввысь, вместе с огнем костра взвиваясь под ведьмой, развеивая пеплом ее душу... Ты даришь страсть смерти, сжигая дома с кричащими людьми... Пепел сожаления остывает на твоих губах, а ты, ты – огонь. Ты – стихия... Что-то не дает тебе раствориться в огне... Что-то мешает тебе... Ярость вспыхивает мгновенно, сжигая эту чужеродную часть тебя. И осыпается пеплом понимания... Часть чужой души.

Холод воспоминаний остужает тебя. Ты больше не костер. Ты – всего лишь пепел. Мягкий и легкий, опускающийся на землю, оставляющий лишь незаметные следы...

Пепел...

Резкий вдох и ты садишься на кровати. Широко распахнутые глаза видят обугленные доски пола, тлеющие простыни и занавески. Книги! От этой мысли ты подскакиваешь с кровати и бросаешься к драгоценным носителям знаний. Огонь всего лишь подобрался к ним, не успев даже прикоснуться. Ты раздраженно взмахиваешь рукой на нарушителя порядка, и огонь, под твоим взглядом отступает, собирается в маленькую часть и, истончаясь, исчезает.

А ты, вспомнив сон, опускаешься на пол в понимании того, что тебе оставался лишь шаг до того, чтобы раствориться в... стихии? Теперь часть стихии огня всегда в тебе и ничто не изгонит из тебя сладостные воспоминания о... всесилии. Нет, не властью увлекает стихия. А покоем. Покоем всесилия. И ты выдыхаешь, не обращая внимания на то, что на чуждом тебе языке, на слишком резком, но мягком, противоречивом языке:

— Нас друзья, убитые горем, со скалы развеют над морем... Мы пепел, всего лишь пепел....

*использованы фрагменты песни группы Флер «Пепел».

.

.

"Хочу в Прагу", – думал Гарри, стоя на автобусной остановке. Они вернулись в Англию вчера. Завтра должен отходить поезд в Хогвартс, а сегодня Гарри решил сделать покупки.

В "Дырявый котел" Гарри ввалился за полдень, раздраженный и злой. Его прическа совершенно испортилась, было жарко, да еще вокруг крутились люди – Гарри не любил такие толпы.

Банк "Гринготтс" совсем не был похож на величественное сверкающее здание из сна. Все какое-то серенькое и обшарпанное. Входя внутрь, он ожидал чего угодно. Но не тупого равнодушия замученных клерков. Правильно, чем гоблины отличаются от людей-магглов? Цветом кожи? Ростом? Складом характера?

— Здравствуйте, – Гарри слегка наклонил голову. – Моя фамилия Поттер. Я бы хотел получить доступ к своему сейфу, дабы приобрести необходимые вещи к школе, – сказал и сам не понял, что именно. Подумал, подергал себя за косу. "Наверное, готически-обшарпанная обстановка сказывается", – пожал плечами он.

— Пройдемте, мистер Поттер, – проскрипел гоблин.

Гарри похлопал глазами вслед уходящему клерку и припустил за ним.

Они прошли в какой-то кабинет. Тоже маленький и обшарпанный.

— Присаживайтесь, – буркнул гоблин и исчез за дверью.

Гарри сел, с интересом оглядываясь. Кабинет… даже скорее кабинетик, обычнее до безобразия. Куча папок в шкафах. Стол, заваленный бумагами. Чернильница вон стоит. "Стоп! Когда это чернильница стала для меня чем-то привычным? Шариковые ручки – вот сила!".

А вот набор серебряных кубков и тоже серебряных, но нечищеных, кинжалов привлекал внимание. "Не становлюсь ли я клептоманом?" – с тревогой подумал Гарри, вспомнив, как не далее, чем час назад он с болезненным любопытством рассматривал необычные часы одного мага.

Пришел гоблин, совсем другой. Он покряхтел, рассматривая Гарри.

— Кривохруст, – представился он отрывисто.

— Гарри Поттер, – так же ответил ему Гарри.

На кривую усмешку гоблина Гарри ответил такой же.

— Ваш поверенный. Здесь, — гоблин выложил тонкую папочку на стол, — наш договор с вашим дедом, Чарльзом Поттером.

Гарри заинтересованно открыл ее.

Вчитался. Вздохнул.

Очень хотелось пойти в кафе и купить мороженного. Или пройтись по магазинам и насмотреться на разные, интересные для всякого выросшего вне магического мира, мелочи. Или купить метлу и полетать. Судя по отрывистым воспоминаниям из сна, это было здорово.

Пересиливая себя, начал запихивать в себя сухие строчки договора.

Всего два листа.

— Понятно, – наконец выдал я, – Как я понимаю, в случае, если наследник оказывается под юрисдикцией лица, не входящего в род Поттеров и не имеющего прямого родственного отношения к наследнику, то вы открываете некий фонд, размером в... – я заглянул в договор, — единовременно 20 тысяч галеонов и плюс по пятьдесят в месяц. Это... Хм… Ого-о... Двадцать пять тысяч девятьсот пятьдесят галеонов сейчас должно быть на моем детском счету. Верно?

— Точно, – кивнул гоблин.

— По достижению мною шестнадцати лет вы частично откроете мне доступ к семейным финансам для получения мною э-э... практики. И, когда наследнику, то бишь мне, стукнет двадцать один, все финансы семьи перейдут в мои уж умелые руки.

Гоблин одобрительно мне улыбнулся. Не помни я несколько фрагментов из снов, я бы подумал, что гоблин что-то замышляет. Но это просто было одобрение.

— Я так понимаю, что мой отец не удосужился прочитать Договор?

— Верно.

— Замечательно... – протянул я. – И все же, вы проводите меня к моему фонду?

— Сначала вам стоит заверить кровью вашу принадлежность к роду, мистер Поттер. Гоблинская система идентификации не ошибается, но правила есть правила...

— Что за проверка?

— Родовая магия крови. Каждой семье принадлежит определенный артефакт, который, испив крови, покажет вашу истинную принадлежность. Только после использования такого артефакта вы так же отобразитесь на гобеленах.

— Хм... – протянул я мягко, — А оно мне надо?

— Вы в любом случае отобразитесь на гобеленах, как только воспользуетесь фамильным золотом.

Я наклонил голову, раздумывая.

— Ладно.

Как-то побаиваюсь я этих кровавых ритуалов... Насмотрелся в снах.

Кровь несколькими каплями обагрила чистое лезвие кинжала, и он жадно вспыхнул, словно требуя больше крови.

Гоблин, заметив взгляд Гарри, сказал:

— Теперь вы всегда сможете призвать этот кинжал. Он считается реликвией вашего рода. Именно с его помощью была создана первая кровная защита вашего манора.

— Манора? – заинтересовался он, глядя, как гоблин перетаскивает к столу ветхую книгу, способную по толщине поспорить с невысоким ростом гоблина.

— Манора. Ваши земельные владения. На них проживают ваши арендаторы из нескольких магических рас, и так же земли принадлежат вашим вассалам. К сожалению, из-за отсутствия в вашем роду мага крови, они выродились и вернулись к состоянию сквибов.

— Вернулись... – протянул Гарри с намеком.

— Насколько я помню, один из Поттеров занимался помещением магических способностей в сквибов и даже магглов. Но, кончено же, подобное не афишировалось. Впрочем, не могу сказать, что вашему роду это помогло... – гоблин трепетно переворачивал страницы талмуда. – Здесь записаны основные деяния магов вашего рода. Летописная книга Рода. Вы в ней отобразились.

Еще несколько страниц и гоблин водит пальцем по косым строчкам текста.

Гарри заинтересованно перегнулся через стол и, прищурившись, вгляделся.

— Вот это вы, — гоблин ткнул пальцем в изящные завитки.

— Но с чего вы взяли, что это я? – удивился Гарри. – Здесь написано: Анри Чарльз Поттер, действующий лорд Поттер. Я лордство не принимал, зовут меня Гарри.

— Откуда мне знать, что вы принимали? Как вас назвал отец, так вы и записаны. И совершенно не важно, как вас объявили на всю страну, — вскинулся гоблин. Его сухой, скрюченный палец уткнулся в Гарри, — Анри Чарльз Поттер, действующий лорд Поттер, сын Чарльза Освальда Поттера, брат Джеймса Чарльза Поттера. И если ваш отец решил скрыть вас, как своего внука, я здесь совершенно не при чем. Гоблины не ошибаются.

Гарри, смущенный и пораженный, молчал. Наконец он заговорил и в голосе его звучал холод:

— Хорошо. Позвольте мне изучить Летописную книгу Рода, — он придвинул фолиант к себе.

— Еще вопрос, откуда вы знаете язык свободных магов... – проворчал гоблин.

— Простите? – задал вопрос Гарри, оторвавшись от страницы.

— Летописная книга Рода пишется на языке свободных магов, на котором колдовали самые первые ваши предки, пришедшие на остров. Этот язык раньше считался обязательным для изучения, но был утерян в веках. Как вы можете читать на нем, мне не понятно.

— Возможно, это как с серпантарго, – тонко улыбнулся Гарри и снова углубился в изучение.

Его имя было выделено темно-злеными чернилами. Над ним значилось имя его... отца? Чарльза Освальда. Его имя было выделено серебряным.

— Прошу прощения, вы не знаете, что означает серебряный цвет чернил? – спросил Гарри.

— Знаю. Ваше имя тоже было выделено серебряным, пока вы не напоили своей кровью кинжал. Это значит, что магия потеряла этого члена рода. Черный – он давно мертв. Красный – неопределенный статус. Синий – он жив и младше вас по положению. Серый – цвет непризнанных наследников, бастардов. Главы побочных ветвей обозначены цветом золота.

— Спасибо, — кивнул Гарри и поперхнулся.

Его матерью и женой Чарльза стояла Лилиан Эванс, отвергшая кровь. А его... брат, получается, был связан с ней тоже узами, похожими на брак.

— Это помолвка, — проскрипел гоблин, заметив, как палец Гарри упирается в линию. – Очевидно, помолвлена она была с Джеймсом Поттером, а вышла замуж за Чарльза Поттера, не разорвав помолвки. Что означает либо многоходовую интригу, либо то, что ее обманули.

Палец Гарри спустился ниже и уперся в серую запись. Джеймс Викторио Гаррисон. Сын Джеймса Поттера. Бастард.

Гарри тихо простонал что-то и сделал то, чего от себя не ожидал. Свалился в обморок.

Редакция: La roie de gitane

ЗЫ: при работе с текстом ни одна бета не пострадала..... смертельно...

— Пройдемте, – гоблин убрал договор, который мне тоже надо будет подписать по достижении двадцати одного года, в папку, папку спрятал в сейф.

Кататься на тележке мне понравилось. Во всяком случае, после того, что мне устроил Мастер сразу после приезда из Франции, это просто легкая тряска.

Капля крови на замок, и я попадаю в царство золота. На маленьком столике сбоку стоит шкатулка, которую я сразу открыл. Там оказался перстень с огромным сапфиром.

— Подарок от вашей матери вашему отцу на свадьбу, — прокаркал гоблин, когда я обернулся к нему с вопросом в глазах.

Вытаскиваю перстень из шкатулки и натягиваю на большой палец правой руки. Перстень, сначала большой, плотно лег на палец, а я подумал, что магия все-таки более нужная вещь, чем казалось раньше.

Внутри шкатулки еще лежит заколка с более мелкими сапфирами.

— Подарок вашего отца вашей матери на свадьбу.

Вздыхаю и одеваю вместо железной заколки эту. Отец... мать... Такие далекие для меня понятия. И я всегда один... Один... Против всех.

Резко встряхиваю головой и загребаю в особый кошель ближайшую кучку галеонов.

— Вы взяли триста сорок два галеона, восемнадцать сиклей и три кната, – равнодушно говорит гоблин и мы больше ничего не произносим, кроме «До свидания» на выходе из коридоров банка.

В главном зале Гарри подошел к распорядителю зала и улыбнулся. Со скрытой силой, не показывая зубы, как принято у гоблинов.

— Пусть золото течет в твоих жилах, сидящий высоко, — сказал он и ошарашено захлопнул рот. Эт-то что еще такое?

— Пусть золото не покинет твою кровь, странствующий, — отозвался гоблин и Гарри смутно припомнил, что это приветствие, принятое в гоблинских кланах, – Ты хотел что-то узнать, странствующий? Ты вышел из убежищ банка с вопросами?

— Да, сидящий высоко, — отозвался Гарри задумчиво. Он никак не мог припомнить, откуда он знал этикет гоблинов, – Мне интересно, почему Кривохруст отнесся ко мне столь странно.

— Так это вы, мистер Поттер, тот, кто сумел потеснить нашего знатока древних языков и прочесть один из забытых диалектов? Вы просто ошеломили его.

— Рецепт искренности от гоблина? – улыбнулся Гарри, – Достаточно ошеломить, чтобы увидеть искреннюю реакцию?

— Так же, как и у людей, — мерзко усмехнулся гоблин.

— Пожалуй, — наклонил голову Гарри, – Вы удовлетворили мое любопытство, сидящий высоко. Благодарю.

— Благодарность и тебе, странствующий, за то, что мы сможем увидеть одного из старейшин в столь печальном положении.

Первым делом направляюсь к магазину палочек. Там никого. В прямом смысле этого слова. В доме не ощущается присутствие живого. Прохожу мимо полок, прислушиваясь к магии внутри меня. Я очень хорошо научился колдовать за это время – под действием сильных впечатлений не всегда получается то, что нужно, но если я спокоен, то всегда добьюсь того, чего хочу. И, конечно, я научился чувствовать свою магию – без этого никак.

И вот магия отзывается где-то в самом углу. Закрываю глаза и иду на притяжение магии.

Ммм... сосна, вереск.

Сосна – символ света, постоянства, жизни.

Вереск – символ гадалок, жрецов, жриц любви, и служителей гармонии. А еще – он одинок и очень долгоживущий.

А вот откуда я это знаю...? Интуиция – великая вещь. А если ее тебе развивает Мастер с двадцатисантиметровым остро заточенным ножиком, а у тебя закрыты глаза – интуиция разовьется просто феноменально.

А что же внутри палочки?

Единорог — символ невинности и беспричинной жестокости.

И какая-то кошка.

— Отличный выбор, молодой человек. Сосна, вереск, волос единорога и кровь сфинкса.

Сфинкса?! Мама моя... Символ забвения, враг истины и памяти, символ совместимости противоречий, хитрости и коварства, символ хранителя знаний. Символ того, кто имеет право решать за других.

К черту! Не надо мне такого счастья!

Но палочка уже подлетела ко мне.

Тепло и радость узнавания. Никаких пошлых искр или радуг. И так не хочется расставаться со столь редким артефактом...

Сфинкс – символ забвения, говорите?

— Эту палочку изготовил первый мастер в нашем роду. Он сказал, что когда-то она найдет достойного хранителя. Кто вы?

— Меня зовут Анри, а вы, мистер Олив... – вот черт! Забыл – Оливер или Оливандер. Для меня не важно – что то, что то звучит по-дурацки, но как я мог?

— Оливандер, молодой человек. Судя по выражению на вашем лице, вы уже поняли, что за палочка вас выбрала.

— Я не могу позволить информации... – начал я, все явственнее видя большую вазочку с мороженым. Вишневым! Клубничным! Шоколадным! Она все дальше уплывала от меня...

— Не переживайте, если хотите, я поклянусь в не разглашении тайны вашей палочки.

Клятва прошла успешно. И я, чувствуя необходимость подумать, направился к кафе мороженого.

Наслаждаясь огромным количеством мороженого, я думал о... да обо всем! О палочке, о банке, о школе.

Посмеет ли директор влезть в мою душу, когда магия уже почти пришла в порядок?

Не делаю ли я ошибку, собираясь учиться там? Не лучше ли подождать годик и направиться в Дурмстранг?

Куда лучше поступить? Не Гриффиндор и не Слизерин. Рейвенкло, я полагаю – ну, не Пуффендуй же?!

Правда, еще вопрос, прислушается ли к моим просьбам Шляпа.

Знаю, что мало... и следующая глава будет тоже небольшой.

Ах да! Спасибо La roie de gitane)