По течению

Джинни сидит, уткнувшись носом в колени, раскачивается в такт дождю за окном. Барабанит пальцами ног по деревянному полу — удары получаются глухие, небрежные и почти ненастоящие.

Джинни не плачет.

Джинни, вообще-то, не умеет плакать. Беситься, крушить и громить — может. Тихо уходить в свою комнату, прикрывать дверь и жаться к стене — тоже. Сквозь потоки ледяного дождя рваться к небу на старенькой потрепанной метле — да, разумеется.

Но не плакать.

Больше — нет.

* * *

Июль подходит к концу. Июль вышел грязный и душный, Джинни он не понравился. Джинни вообще не понимает, как кому-то июль может нравиться, он же как Филч. Он везде и всюду, через все щели пробирается и за шкирку тебя хватает. Он мерзкий и всех раздражающий, и прекрасного в июле ни кната нет.

Джинни вылезает на подоконник, ноги вниз свешивает и ногти на руках грызет. Отец в саду гладит гномов по их маленьким головкам. Отец весь мокрый от дождя — слезы, наверное, так прячет.

А Джинни больше не плачет. Надоело.

* * *

Джинни не отвечает на редкие письма Гарри. Джинни просит Рона — напиши Гарри, что со мной все в порядке. Рон морщится, но вроде везде постскриптумы к письмам добавляет — с ней все хорошо, она просто злая.

Джинни его по лбу щелкает и в челку отросшую быстро целует. Джинни Рону никогда не была так рада, как в этом июле.

Джинни Рону рада в любой час безнадежно жарких суток. Рону сонному, Рону злобному, Рону неуклюже шутящему.

Нора Джинни печалит и тоску на нее наводит. Мамины красные глаза и отвратительно скучный Джордж Джинни бесят. А Рон — он Рон, он не изменился. Хотя... Рон уже другой, чужой немного, но над ним все так же можно смеяться. Только теперь не с кем. Теперь Джинни одна над Роном смеется. Ведь Билл с Флер, Чарли с драконами, Перси в Министерстве своем снова возится, Джордж безобразно уныл, а Фред... а Фреда нет больше.

* * *

Джинни сидит на потрескавшемся подоконнике, последние капли дождя щекочут кожу на босых ногах. И падают они, наверное, с крыши, а не с неба. Воздух легкий и травой свежей пахнет. Джинни дышит и улыбается. Джинни хочет радугу и плавать, бегать по мокрой траве и трясти ветки, чтобы с зеленых листков ей на веснушчатый нос вода сыпалась. Джинни потягивается, слезает с подоконника и бежит вниз, из сарая метлу свою вытаскивает и отца в щеку целует — ну, пап, хватит, не плачь, выселяй лучше гномов.

Джинни летит низко-низко, ноги, все так же босые, касаются травы и дрожат от прохлады и осторожных прикосновений упавшего на землю дождя.

Джинни летит к реке.

Река от Норы не далеко и не близко. Река бежит, в ушах шумит и редкие капли, падающие с нависших над ней деревьев, проглатывает. Джинни бросает метлу, юбку волнистую в мокрый песок кидает, кофту с длинными рукавами поспешно снимает.

На Джинни майка остается — мамина еще, растянутая и с кружевом над грудью — и трусы с косыми полосками, красными и желтыми. Джинни заходит в воду, руки в стороны, на коже мурашки. Речка ставит ей подножки, сбивает ударами под колени, хватает за бедра и тащит на себя. Джинни не поддается. Упрямо идет вперед, теребит пальцами бегущую воду — привыкает. Речка обвивает ее за талию, щекочет, запрыгивает брызгами за кружево. Джинни жмурится — приятно — и ступает дальше. Речка хватает Джинни за горло ледяными своими руками и Джинни уходит под воду, смешно надув щеки.

Джинни думает увидеть радугу с самого дна.

* * *

Рон сидит на толстом изгибающемся стволе дерева. Ива? Не ива? Рон в деревьях не разбирается, как не разбирается еще много в чем. Рон отдирает мокрую кору и комкает сорванные лопухи — летел когда над полем, сорвал зачем-то, теперь куда-то деть бы их надо. Выкинуть вниз? Рон отводит правую руку в сторону и разжимает кулак — скомканные листья летят к земле.

У Рона не выдалось лето. Рон скучает по Гермионе, пишет ей письма и получает длиннющие ответы. Рон пишет Гарри и Гарри пишет Рону. Гермиона ищет родителей, Гарри чего-то боится соваться в Нору. А у Рона в семье несчастье и злая мама, грустная мама, поразительно нелогичная мама. Не отпустила с Гермионой, просила остаться с ней в Норе. Рон и остался. Зачем только? Целыми днями на деревьях и в воздухе на метле.

Рон жует травинку — не то горькую, не то сладкую — и смотрит на воду чуть впереди. Вода как вода, не успокаивает, только раздражает больше. Рону хочется сесть на метлу и улететь в Лондон, отыскать Гарри и поговорить. Просто обо всем. О Гермионе, что застряла в Австралии. О Джинни, которая огрызается всем и улыбается ему, Рону. О чемпионате мира по квиддичу, который будет в следующем году и, может, им стоит уже сейчас думать о билетах, чтобы как можно лучше были. О магазине Фреда и Джорджа... ну, теперь только Джорджа, которому можно было бы и помочь. О школе — учиться в ней на седьмом курсе или лучше не надо?..

Но Рон сидит на деревьях, летает по вечерам, в речку ныряет. Обгорает под солнцем так, что кожа после с плеч слезает, и мокнет под дождями до синих губ.

Рон сидит на дереве и с него видно реку. Рон видит, как прилетает на покатый берег Джинни, следит, чуть нахмурившись, как она раздевается и как в воду заходит. И ему тоже хочется, очень хочется в воду. Побрызгаться, с Джинни наперегонки поплавать. Рону хочется, чтобы все было как раньше, как в детстве. Рону хочется, чтобы все как можно быстрее возвращалось на свои места.

Он спускается на землю, дерево сдирает и без того слезающую кожу с его плеч и спины. Рон летит к берегу на метле — можно было бы и пешком, тут всего-то минуту идти, но не бросать же метлу. Рон снимает футболку, шорты снимает, под ними — плавки. Старые уже и выцветшие, но — какие есть.

Рон бросается в воду сразу же, как только заходит. Размахивает руками, бьет воду и, сбиваемый течением, плывет. Джинни, только вынырнувшая, остается от него в стороне. Рон ищет дно, находит и, подняв руки над водой, начинает идти к сестре — медленно, но стремительно. А Джинни от него убегать пытается, но против течения сложно.

* * *

Рон Джинни хватает, захватывает, к себе притягивает. Джинни вырывается, кулаками его по плечам бьет и улыбается устало. Джинни как привидение — невесомая. Как бабочка пойманная трепещет.

Рон ее под мышками щекочет, в волосах ее рыжих и длинных путается. У Джинни майка задирается — больше от воды, чем от Рона, ноги бессмысленно с ними, водою и Роном, борются.

Джинни головою мотает, на Рона ругается — отпусти уже. Брызгается, вырывается и от себя отталкивает.

У Джинни румянец на щеках и смех звонкий. Джинни Рона дураком называет и волосы его мокрые треплет. И щекочет в ответ, пусть Рон щекотки и не боится.

Джинни к Рону близко, и майка ее на поверхности плавает. А тело ее, холодное и теплое одновременно, к телу Рона бездумно жмется. Джинни захватывает воды руками и Рону в лицо безжалостно горстями бросает.

Рон отпускает Джинни неохотно, понимает — надо. Отдает себя течению, ноги от тягучего песка отрывает и летит, летит, задевая расставленными в стороны руками камыши. Плавки тянутся, оттягиваются, оттопыриваются — Рон чувствует. Щеки горят, плеваться хочется. Джинни — сестра.

Он выползает на берег, в траву ярко-зеленую забирается мокрыми пальцами. И лежит, долго лежит, а вечернее и совсем не яркое солнце аккуратно забирает капли с его спины.

* * *

Ночь у Джинни выходит мутная какая-то. Спать совершенно не хочется. Сидеть на подоконнике и в небо смотреть — тоже. Джинни спускается вниз, ищет пирожки и лук зеленый, выбирается на крыльцо.

Джинни не думает о Гарри — думать о Гарри больно почему-то. Джинни Гарри потеряла, на несколько минут поверила в его смерть, а теперь... теперь Джинни неуютно и хочется с Гарри пока не видится. Джинни скучает, роется в памяти, выуживает из нее приятные воспоминания, моменты самые теплые. Радуется им, но после остается какой-то горький привкус. А написать Гарри Джинни все не решается, Рона просит. Рон пишет, а значит, Гарри должен знать, что с Джинни все в порядке. Просто — не сейчас.

Рон выходит на крыльцо и рядом садится. Джинни ему лук протягивает и пирожок надкусанный, Рон ей — стакан с водой. Смеются.

Ночь влажная, сверчки повсюду. У Рона в руках письмо от Гермионы. У Джинни дрожь по телу от ночного ветра.

— Замерзла? — спрашивает Рон и идет в дом за отцовской мантией, что висит у самого входа.

Под мантией Джинни теплее. Рон в тусклом свете Люмоса бродит по строчкам, цитирует Джинни описания Австралии и пересказывает какие-то истории из прошлых писем Гермионы.

Джинни хорошо, да и июль уже вроде кончается.

От монотонного шепота Рона у Джинни начинают слипаться глаза. Джинни засыпает, положив Рону голову на плечо.

* * *

Рон доходит до последней точки в письме, смотрит на сестру — спит. Хочется засмеяться почему-то, хочется пошутить про Гермиону и ее любовь сложно и длинно изъясняться... Рон складывает письмо, засовывает его в карман своих шорт и осторожно берет Джинни на руки. Поднимается наверх, в ее комнату, а дверь входную оставляет нараспашку — ничего, вроде рассвет не так уж и далеко, мама проснется и закроет. Потом, конечно, долго будет пилить Рона за оставленную открытой дверь, но хоть отвлечется от своих грустных переживаний.

Рон кладет Джинни на не застеленную кровать, убирает рыжие прядки с ее лица. Рон думал весь вечер о том, что встреча с Джинни может оказаться немного неловкой после того, что на реке было, но Джинни ни слова ему не сказала.

Рон сидит рядом с ней, не уходит почему-то. Джинни во сне не ворочается и не бормочет ничего, лежит неподвижно и носом к открытому окну. Рону ее нос очень нравится в отличие от его собственного, хотя, казалось бы, они у них похожие должны быть.

У Рона необъяснимое желание наклониться и поцеловать Джинни в веснушчатый нос. Шутливо и по-детски. Рон наклоняется, губы касаются прохладной кожи, как-то некстати вспоминается, что в детстве ничего такого и не было.

Губы у Рона, наверное, теплые — Джинни голову чуть задирает, чтобы от его теплоты навязчивой избавиться. Джинни, очевидно, нравится, когда из окна к ней ветер гуляющий забирается, и ее, Джинни, ласкает.

Губы Рона оказываются почти ровно над губами сестры. Глупо как-то. Рон отстраняется.

Но уходить все равно не хочется. Рон разглядывает обгрызенные ногти на руках Джинни, ее шею и то, как свисает ее свитер, из-под которого выглядывает кружевная майка. Та самая, что плавала на поверхности...

Рон тянется рукой к свитеру и поправляет его — чуть-чуть вверх, чтобы кружева не видно было. Мантию отцовскую, в которую Джинни укутана, запахивает, чтобы ей теплее было. Ладонь останавливается над вздымающейся грудью сестры и поспешно убирается прочь, о коленки вытирается.

Рон поднимается и подходит к окну, осторожно его прикрывает и уходит к себе.

Джинни открывает глаза.

* * *

Джинни глаза открывает и удивленно моргает. Распахивает мантию, одергивает свитер и нос прохладными пальцами трогает. Окно прикрыто.

Джинни все еще не уверена, но вроде бы ничего ей не снилось. Вроде как все было совершенно по-настоящему. И тепло, и холод, и шорохи, и вздох, и сладкое-ноющее-тягучее по всему телу.

Джинни вылезает из постели, скидывает мантию отца и, еще раз глянув на прикрытое окно, выходит из комнаты. Джинни поднимается наверх, к Рону. Тормозит перед его дверью, медленно открывает ее вовнутрь, заглядывает для начала, после уже — заходит.

Рон сидит на своей кровати к Джинни голой спиной. Позвонки выпирают, голова в коленях спрятана. Джинни нерешительно топчется на пороге и слышит его отчаянное «Так нельзя. Так нельзя. Так же нельзя»

Джинни делает шаг. Волнуется и вся содрогается. Еще шаг. Так, чтобы Рон не услышал. Шаг. Половица протяжно скрипит, Рон оборачивается:

— Джинни?

Джинни пожимает плечами. По всему телу — дрожь, пальцы в кулаки сжимаются, а босые ноги пытаются смять под собой деревянный пол, словно простыню.

Джинни не понимает четко, что ее сюда привело. Все какое-то абстрактное и на ощущениях завязанное. Пугающее и сладкое.

Рон поворачивается на месте, хватает метлу, что стоит у него в углу почему-то вместо того, чтобы валяться в сарае вместе с остальными, открывает окно настежь и вылетает прочь.

Джинни хочется ему в след кричать. И ногами топать. И бладжер запустить со всей дури, чтобы догнал и с метлы сбил.

Джинни спускается вниз, входной дверью хлопает, из сарая потрепанную метлу достает и взмывает вверх.

* * *

Рон отдается потокам холодной воды, дрожит и губы кусает. Рон думает о сестре, как о девушке, думает о Гермионе, которая его девушка, думает о Гарри, который ему друг, а Джинни для Гарри — его девушка. И ему хочется кричать. И он кричит.

Потому что бред. Потому что вздор. Потому что у него на Джинни стоит.

Рон думает про лето, неудавшееся, заваленное письмами лето. Думает про слова Гарри о том, что что-то с Джинни не так. Думает про себя, болвана, что приставал к сестре в шутку.

Рон вообще этим летом много думает. Осознает все вокруг него происходящее. Взрослеет, что ли?

Рассвет скоро, но еще далеко. Рон смотрит вверх, на небо и темные листья скрюченных над водой деревьев.

Рон не видит Джинни, слышит. Оборачивается к ней, заходящей в воду. А сам отходит, медленно, неспешно. Хочет ноги оторвать от илистого дна и поплыть по течению прочь от сестры...

Джинни заходит в воду все дальше и дальше, огромная майка расползается смешной лужицей по поверхности воды. Джинни поднимает вверх руки и движется к Рону, а река тем временем все больше и больше Джинни себе забирает. И — вот — Джинни исчезает под водой целиком, а майка ее сплавляется вниз по течению. Рон смотрит ей вслед недолго. Вздыхает.

А Джинни утыкается ему в живот лохматой головой и выныривает рядом. Отплевывается от воды, нервно смеется и Рона за шею тонкими руками обхватывает.

— Не уплывай, — просит. — Побудь рядом.

Рон даже ответить ничего ей не может. Ему совершенно нечего ей ответить.

Джинни дрожит и к Рону прикасается то ли едва-едва, то ли всем телом. Джинни шепчет что-то про июль и Филча, про смерть на несколько минут и закрытое окно. Джинни обхватывает его бедра ногами — Рон все же надеется, что ей так просто удобнее сопротивляться течению — и волосы его треплет. Целует его мокрую челку и пальцами растирает его холодные уши.

Джинни не бросается целоваться и даже объятия свои не навязывает. Никаких лишних движений. Никаких рук на его теле — только уши, челка, немного шеи. Бережные и нисколько не развратные прикосновения. Джинни, наверное, хочется только чтобы Рон побыл рядом. И не больше.

А Рону хочется... Рону сейчас чего только не хочется. Рон голову задирает и пытается не дышать, и не думать и Джинни не чувствовать.

Выходит отвратно.

И он срывается, и рукой проводит по ее спине, чуть левее позвоночника и до груди ее дотрагивается — скользящее движение, почти случайное.

Джинни прижимается к нему и теперь уже точно всем телом. У Рона голова кружится. Джинни хочет больше — теперь-то уж точно хочет. Обхватывает Рона сильнее и настойчивее, и шепчет на ухо все более неразборчиво и непонятно.

Джинни Рона целует — осторожно и в самый уголок губ. А Рон зачем-то думает о Гермионе.

Рон думает о Гермионе и отстраняет Джинни от себя. Думает о Гарри и руки ее на своей шее расцепляет. Думает о самой Джинни и отталкивает ее.

И, стараясь ускользнуть от ее взгляда, отдается течению. Река несет его, да Рон и сам несется — прочь. На одном из ее поворотов Рон замечает растянутую майку Джинни, застрявшую в камышах.

И плывет дальше. По течению.

* * *

Джинни выбирается на берег — не тот, где остались вещи и метла, противоположный — и обхватывает себя руками. Джинни думает, что, наверное, зря. Все — зря.

Джинни обещает себе, что завтра обо всем этом не вспомнит. Джинни обещает себе, что напишет Гарри и пригласит в Нору отмечать его день рождения. И даже обещает, что сама испечет ему праздничный торт.

И, может быть, они будут плавать и увидят радугу с самого дна.

А Рон... а Рон останется в июле. Послезавтра август уже.