Целиком и полностью человек Дамблдора

"...хорошо, что вы вспомнили о Гриндевальде, — с кокетливой улыбкой отвечает Скитер. — Боюсь, тех, кто простодушно верует в блестящую победу Дамблдора, ожидает новость, которую я сравнила бы со взрывом навозной бомбы. Вот уж действительно грязная история. Пока я могу сказать только, что сам факт проведения этой легендарной дуэли вызывает большие сомнения. Те, кто прочитает мою книгу, возможно, придут к заключению, что Гриндевальд просто-напросто вытащил из кончика своей волшебной палочки белый носовой платок и мирно удалился!"

Читать дальше было невозможно. Решительно отодвинув газету в сторону, Минерва взялась за стоящую рядом чашку с медленно остывающим чаем, однако сделать глоток не удалось — напомнила о себе давно не беспокоившая ее боль в суставах, и пальцы мелко задрожали. Пришлось подхватить чашку второй рукой.

Кисловатый чай немного успокоил. Лимон, чуть-чуть сахара и ни капли молока — этому ее когда-то научил Дамблдор, говоря, что такой чай помогает работе мысли...

Ох, Дамблдор.

Эмоции, переполнившие ее, как только она раскрыла газету, вернулись с прежней силой. Внутри вскипала ярость и тупая злость, похожая на желание тут же помчаться в редакцию и, позабыв о том, что она-то — леди, высказать Скитер в лицо все, что думает о ней самой и о «сенсации». Кто дал ей право на этот якобы тонкий сарказм? А тем более — на сомнения в его достижениях, в его вкладе в науку? Кто она такая, чтобы позволять себе подобные выходки?!

Минерву ничуть не волновало то, что Скитер абсолютно безразлично, кого поливать грязью — лишь бы создать себе должную репутацию акулы пера. Да, она всегда этим грешила, но сейчас… но Дамблдор! Не так уж важно, какие скелеты он скрывал в своем шкафу, осталось ли что-то в их дуэли с Гриндевальдом нераскрытым… Он победил — и как может полвека спустя какая-то наглая дешевая журналисточка снисходительно рассуждать о «навозных бомбах»? Ей-то откуда знать?..

Мысли метались в голове, точно обезумевшие птицы, не позволяя сидеть на месте, и Минерва не выдержала. Поднявшись на ноги, она дважды прошлась взад-вперед по кабинету, ожесточенно постукивая каблуками по старому паркету — почему-то стук успокаивал, помогая думать... Затем вернулась к столу и сделала еще один глоток чая: несмотря на многочисленные попытки окружающих обучить ее искусству потребления огневиски, она всю жизнь была верна только этому напитку, помогавшему прийти в себя.

Едва схлынула первая волна ярости, как возникла непрошеная, но очень рациональная мысль: "Меня ведь тоже там не было. По сути, и я не могу..." — однако Минерва резко оборвала себя. Да, там ее не было. Она не видела. Но все равно — она знает. Знает, что...

Она подошла к распахнутому окну. Во дворе все цвело, и в комнату один за другим, диковинно перемешиваясь, влетали еле ощутимые запахи давно знакомых цветов.

Поневоле вспомнилось: такой же теплый весенний вечер, такие же редкие облака на небе... И газета, кажется, была такая же (вот дизайн "Пророка" за полвека ничуть не изменился!). Только ей самой — всего девятнадцать, и она примчалась в Хогвартс, едва прочитала свежую статью...

И газета, кажется, была такая же — вот дизайн "Пророка" за полвека ничуть не изменился!

* * *

Заголовки не просто кричали — они вопили, орали наперебой: "Берем пример с магглов?", "Легендарный Гриндевальд — наконец-то пришел конец?", "Питомец Думстранга покорен преподавателем Хогвартса".

И хотя давно можно было понять, что громкие заголовки, часто и наполовину не соответствующие содержанию статей, — обычное дело в "Пророке", сегодня что-то подсказывало: это правда. Напряженная атмосфера последних нескольких лет, эта медленно тлеющая искра слухов и редких стычек все-таки возгорелась пламенем — пламенем грандиозной дуэли двух великих волшебников. И окончательной победой Дамблдора.

Минерва так и стояла, держа газету перед глазами, не в состоянии осознать прочитанное. В голове крутилось множество разнообразных мыслей: неужели случилось? она никогда не думала, что дойдет до дуэли, да и вообще не знала, что Дамблдор напрямую с этим связан, хотя, конечно, вокруг говорили о многом... но если это так, то как же впечатляет, что Дамблдор сумел одолеть темного мага! Жаль, что в газете пишут так туманно...

"Может быть, в вечернем выпуске уже появятся какие-то подробности? — с надеждой думала Минерва, скручивая газету в рулон. — Может быть, они что-то узнают? Интересно, что профессор сам думает об этом, что это для него! А если..."

Решение пришло неожиданно: ей незачем ждать новых статей в "Пророке". Она пойдет в Хогвартс и сама расспросит Дамблдора обо всем. Она должна взглянуть на него, должна сказать, как рада, как поражена произошедшим.

Минерва мельком взглянула на часы — до конца перерыва оставался почти час, да и потом, наверное, никто ее не хватится: в пятницу здесь работают кое-как, смотрят на всё сквозь пальцы... А она успеет быстро вернуться!

Впрочем, с последним она явно лукавила: трудно было поверить, что встреча с Дамблдором ограничится четвертью часа — это она прекрасно знала еще со школьных времен. Ведь живы еще были воспоминания о том, как она, пятикурсница, зашла к нему в кабинет вечером, чтобы обсудить свой реферат — и возвращалась в гостиную поздним вечером, с упоением вспоминая интересную беседу. И как готова была опоздать на травологию к редкому неудовольствию профессора (ну, право, что за глупый предмет — ковыряться в земле!), чтобы после урока задержаться у Дамблдора и поговорить о трансфигурации.

Можно было зайти в его кабинет всего на десять минут и выйти оттуда через четыре часа, с упоением вспоминая интересную беседу. И сегодня, скорее всего, будет так же — ведь есть, что обсудить. Хотя вряд ли Дамблдор сейчас настроен на разговоры... наверняка ему не до того после случившегося...

Однако размышлять об уместности своего появления Минерва не стала — она давно заметила, что излишние рефлексии уменьшают решимость. И потому просто отложила газету на стол, привычно глянула в зеркало — не растрепалась ли прическа, не поплыла ли новомодная краска для глаз? — и, повернувшись на каблуках, исчезла с громким хлопком.

Странно было вновь оказаться у ворот школы, и около озера, и в стенах древнего замка: словно она и не закончила Хогвартс год назад, словно просто возвращается из Хогсмида... Однако появилось новое чувство, которое удивляло ее саму: меньше всего она сейчас была бы рада встрече с кем-то из других преподавателей или знакомых учеников, — потому что неминуемо возникли бы вопросы о цели ее визита, а признаваться в том, что прибежала она к Дамблдору, почему-то не хотелось. Было в этом что-то... необъяснимое и, пожалуй, очень личное. То, о чем не распространяются.

Равно как и не хотелось бы думать о том, — но как же не думать в этих стенах! как не думать ежедневно, занимаясь его наукой! — что она все-таки влюблена в Дамблдора... Влюблена, несмотря на то, что неоднократно пыталась вразумить саму себя: нельзя так, неправильно это, глупо, безвыходно, никаких шансов быть не может, он старше на полвека, он профессор... И злилась, и впадала в бессильную ярость (ведь всегда ей удавалось следовать собственным указаниям!), но ничего изменить не могла.

Минерва МакГонагалл точно знала всю суть выражения «Сердцу не прикажешь».

"Да-да, — кивнула Минерва томной красавице, равнодушно смотрящей на нее с портрета в резной рамке. — Не прикажешь..."

Но желание ее исполнилось: на пути к кабинету трансфигурации она не встретила ни одного знакомого лица. Осторожно подойдя к приоткрытой двери, Минерва увидела класс младших гриффиндорцев и рейвенкловцев, сосредоточенно слушающих объяснения профессора… затем услышала его голос — и вновь все те же интонации, и те же обороты! — а через мгновение показался и он сам: как всегда, экстравагантная синяя мантия, тронутая сединой рыжая шевелюра и поблескивающие на солнце очки.

За год Минерва успела отвыкнуть от этого зрелища, и потому постояла немного, прильнув глазом к щели и любуясь учителем. Однако звонок раздался совсем скоро, и она, посторонившись, сделала шаг назад, в темную нишу возле доспехов, дабы остаться незамеченной для выбегающих учеников. А затем, выждав, когда класс покинет последний мальчишка, просто вошла внутрь и села за первую парту (когда-то бывшую её!), не зная, что сказать.

— Минерва? — голос Дамблдора прозвучал ровно так же, как и год назад: будничность и легкое, скорее шаблонное, удивление; но в то же время от нее не укрылось, что профессор явно рад видеть свою выпускницу. — Какими судьбами?

— Я? — изумленно выдохнула Минерва: как он может сохранять спокойствие после всего, что произошло?! — Я прочитала в "Пророке"... о том, что вы...

— Ах, вот оно что! — усмехнулся Дамблдор. Синие глаза озорно блеснули, и Минерва почувствовала, как внутри что-то ёкнуло: оказывается, она успела подзабыть и этот блеск. — И вы туда же... Нет-нет, не поймите меня неправильно! — поспешно добавил он, наткнувшись на немой вопрос в глазах Минервы. — Я рад, что вы обратили на это такое внимание, но, понимаете ли, минувшее обсуждаете не только вы...

Минерва обескураженно опустила глаза, понимая, что ее опасения оправдались: профессор сейчас совсем не настроен на беседы, он устал от внимания, ему ведь стоит отдохнуть, а приходится ежедневно проводить уроки.

— Извините...

— Нет, Минерва, ну что вы! — Дамблдор, как и год, и два назад, тонко чувствовал все оттенки настроения собеседника. — Я не против вашего визита, однако не могу сказать, что это для меня неожиданность. Зная вашу натуру, я уверен, что вы просто обязаны были примчаться сюда...

— То есть вы меня ждали?

— Можно и так сказать, — кивнул Дамблдор.

— Тогда расскажите! — воскликнула она. — Как... как все это получилось? Как вы сумели... — она замолчала, задумавшись, не позволила ли себе бестактность: не прозвучало ли это так, будто она сомневается в способностях своего учителя.

На лице Дамблдора промелькнула странная усмешка, он будто бы нечаянно коснулся пером подбородка и едва заметно закусил губу — так, словно пытался собраться с мыслями, в то же время поражаясь наивности собеседницы.

— Понимаете, Минерва, многие вещи звучат куда грандиознее, чем они есть на самом деле... и героями кажутся те, кто на самом деле не сделал ничего героического. Даже наоборот — просто поддался общественному вызову, не смог противостоять...

— Неправда! — яростно возразила Минерва. — Вы же победили его! Вы должны гордиться собой, ведь...

— Вы молоды, — покачал Дамблдор головой. — Когда-нибудь вы сможете понять, что не всегда победа является триумфом, и не всегда хочется побеждать. Иногда ты предпочел бы, чтобы всего этого вообще не было, чтобы и не начиналось это вовсе…

Ей показалось, что при этих словах лицо профессора исказила гримаса боли, будто он пытался изгнать из головы непрошеные воспоминания. Он поднялся и сделал пару шагов, приближаясь к окну. Минерва следила за ним взглядом, как завороженная, однако встать из-за парты и подойти ближе не решалась: она словно приросла к месту, попав под гипнотическое воздействие его голоса, как часто случалось на уроках.

— ...смириться с собственной победой порою сложнее, чем смириться с поражением, — продолжал Дамблдор: он стоял у окна, глядя вдаль, словно забыл о присутствии Минервы. — Сложнее, чем смириться с тем, что ты, такой, какой есть, просто не нужен кому-то... Перешагнуть через это и спокойно идти дальше...

Минерва еле сдержалась, чтобы не ахнуть: "Да кому же вы — такой, какой есть — можете быть не нужны?!" — затаенная боль, что крылась в этих словах, шокировала. Услышать такое от вечно спокойного и сдержанного Дамблдора?.. Осознание того, что и герои временами бывают беззащитны и неприкаянны, заставило ее застыть на месте, пораженно глядя на профессора. Хотелось подскочить, подойти к нему, как-то утешить и переубедить — но как?..

— Впрочем, я немного увлекся, — резко закончил он, будто только что вспомнил о стоящей рядом Минерве. — Извините меня за это. Что же вы хотите услышать, Минерва?

На самом деле, она даже не знала, чего ждала — эпического описания удивительного сражения двух великих магов, откровений Дамблдора о его переживаниях и чувствах, простого отчета вроде "Пришел, увидел, победил"? Чего угодно, но точно не этого. Не философские мысли вместо ответа, не затаенную боль в голосе...

Неужели для профессора это не просто победа, неужели там скрывается что-то еще? И неужели он не ощущает триумфа? Он же должен гордиться собой!

— Я... я не знаю, что именно, — Минерва виновато пожала плечами, будто бы извиняясь за то, что даже не может внятно сформулировать вопрос. — Я просто была потрясена, когда прочитала... хотела узнать...

— Что же я могу вам сказать? — Дамблдор неспешным шагом пересек кабинет. — Видите ли, эта дуэль... вообще окончание этой борьбы было своего рода событием, о котором говорили все, но которого не ждал никто. Никто вокруг и, может быть, никто из нас. Хотя я знал, что этим кончится — оно должно было чем-то кончиться, это тянущееся противостояние... Можно даже сказать, что все случилось так, как должно было.

Вслушиваясь в его спокойные слова, Минерва не переставала поражаться рассудительности и хладнокровию профессора — если не считать нескольких минут, когда голос его дрогнул. Но именно те мгновения подействовали на нее сильнее, чем возмутительное спокойствие — ведь подобная слабина никак не сочеталась с образом сдержанного джентльмена, который никогда не позволял себе перешагнуть через порог формальных отношений, никогда не выдавал своих чувств.

— Иногда это бывает главной причиной — безвыходность, — продолжал профессор. — Когда вам становится ясно, что иначе просто не получится, не удастся продолжать жить так, будто ничего не происходит... понимаете?

— Да, — грустно кивнула Минерва. Она все-таки поднялась и облокотилась о соседнюю парту: теперь они с Дамблдором стояли практически плечом к плечу, чуть повернувшись друг к другу. — Когда никому не интересно, хотите ли вы этого героизма? Когда отдаете себе отчет, что если не вы — то кто?

Она готова была зажмуриться, произнося эти слова, — ведь она намеренно сокращала дистанцию между ними, переходя от строгих бесед на нейтральные темы к личному. И не была уверена, что Дамблдору это понравится… хотя ведь первый шаг сделал он — своими словами о ненужности. А она просто обязана была продолжить — потому как осознала, что действительно понимает его. По-человечески.

И когда Дамблдор как-то необычно, серьезно взглянул на нее, а затем медленно кивнул, внимательно глядя прямо в глаза. Минерва убедилась, что сказала все правильно. И сейчас удостоилась самой высокой молчаливой похвалы.

— О, Мерлин! — охнула Минерва, когда взгляд ее упал на часы, стоящие на столе. И тут же она пожалела об этом возгласе — ей абсолютно не хотелось завершать беседу, не хотелось прощаться... может быть, она готова была опоздать на работу ради лишнего часа разговора с Дамблдором.

Однако от него ничего не укрылось.

— Вам нужно бежать?

— Да, я должна возвращаться на работу... Меня могут хватиться, и тогда… — она усмехнулась.

— Вы через камин?

— Нет, трансгрессировала... в Хогсмид, — призналась она. — На экспериментальной трансфигурации Министерство нынче экономит, так что у меня и камина-то нет, — Минерва немного смутилась, осознав, что мчалась через всю территорию школы, запыхавшись и наверняка растрепав волосы.

— Тогда позвольте, я вас провожу?

Подробностей того разговора она, пожалуй, никогда не смогла бы вспомнить — настолько легким он казался. Минерва помнила только, что они медленно шли по территории школы, и Дамблдор мирно, будто ничего и не случилось, расспрашивал ее об учебе, о научных достижениях, восхищался полученным ею статусом зарегестрированного анимага. И сам выбирал дорогу до ворот, так что Минерве не приходилось ни о чем думать — только поддерживать беседу.

Но к невозмутимости профессора она привыкла, и впечатлило ее тогда совсем другое: хотя из их отношений не исчезли ни её восхищение и трепет, ни покровительственно-наставническая манера Дамблдора, Минерва могла бы поклясться, что в тот день он воспринимал её не только как ученицу. Скорее как интересную собеседницу, как... коллегу? Все-таки что-то изменилось — что-то едва уловимое, едва заметное с первого взгляда, но так хорошо ощущаемое в разговоре... И она разом почувствовала себя на голову выше всех школьников, лениво коротавших летний день у озера: казалось бы, всего год назад она окончила Хогвартс, но Дамблдор уже разговаривает с ней почти на равных, и провожает до Хогсмида, не отвлекаясь на школяров и не давая тем самым повода думать, что она — лишь одна из многих.

Когда они почти дошли до ворот, Минерва вспомнила еще одну вещь... то, о чем хотела спросить профессора вне зависимости от минувшей дуэли.

— А правда... — начала было она, но осеклась, не уверенная, стоит ли...

— Что? — цепко переспросил Дамблдор.

— А правда, что профессор Диппет подает в отставку, и вы... будете новым директором?

— И да, и нет, — Дамблдор уклончиво улыбнулся. — Профессор Диппет планирует уход, но не в этом году. А что, — в глазах Дамблдора зажглись знакомые огоньки, — вы уже метите на мое место, Минерва?

— Н-нет! — пораженно пролепетала она, покраснев, как третьекурсница, и подняла на него испуганные глаза. Минерва яростно помотала головой, не зная, что сказать, но желая объяснить ему, что никогда бы не позволила себе такую крамолу.

— А зря, — профессор усмехнулся и озорно подмигнул ей. — Подумайте об этом, — и протянул руку.

Минерва ответила было на рукопожатие, однако Дамблдор чуть заметно покачал головой и на мгновенье поднес ее ладонь к губам.

* * *

Запах цветов и свежей травы сделался еще сильнее, а через мгновение на подоконник упала капля, затем другая — начинался теплый весенний дождь, обычный для этих краёв.

Да, территория Хогвартса на самом деле не изменилась; Минерве даже показалось, что за пеленой дождя она видит себя — девятнадцатилетнюю, и Дамблдора, медленно бредущих по дорожке мимо озера.

Минерва сняла очки и на секунду зажмурилась, отгоняя наваждение. Затем медленно вернулась к столу, сделала глоток безнадёжно остывшего чая. И впервые за этот час обернулась.

Дамблдор равнодушно смотрел на нее с портрета. Взгляд его был неподвижен, но Минерва могла бы поклясться, что заметила в уголках глаз добрую усмешку — такую же, как пятьдесят лет назад.

И годы не имели никакого значения — потому что сама она тоже не изменилась. Что бы ни было, она верит Дамблдору — так же безоговорочно и искренне, как когда-то верила совсем юная девчонка.

А Скитер может писать что угодно.