Северус Снейп пересёк границу антиаппарационного барьера и двинулся к смутно белеющему в сумерках Мэнору.
Сегодня Лорд впервые за несколько месяцев вызвал его на общий сбор. До этого Северус безвылазно сидел в своём доме, превращённом в большую лабораторию, и варил зелья. Всякого рода исцеляющие – для раненых, взрывающие и пирозелья – для боевых операций, и ещё несколько особых, новых, которые он называл «проектами». За процессом изготовлением последних Лорд следил лично и даже приходил иногда в пропахший ингредиентами дом в тупике Прядильщиков. Но сегодня почему-то призвал своего зельевара на сбор. Северус было решил, что от него потребуют публичного отчёта по «проектам», и даже заготовил речь, но нет: всё было, как обычно. Обсуждали удачное проведение операции в маггловском Лондоне, новичков, претендовавших на получение Метки. Лорд благосклонно внимал докладам об успехах своего воинства, и Северус знал: о возможных неудачах ему, скорее всего, доложат лично, с глазу на глаз, чтобы не подрывать общий «боевой дух». Люциус как-то обмолвился…
Люциус. Он с трудом подавил желание в десятый раз обвести взглядом полутёмный зал. Желание было глупым: он знал, что его среди собравшихся нет. Странно. Некоторые из ближайших сторонников могли пропускать сборы по причине занятости – как он сам, например, но Люциус, правая рука Лорда, бывал на всех. Может, ведёт переговоры с какими-нибудь тёмными тварями? Всё, что касалось дипломатии, ему удавалось превосходно. Но тогда Лорд бы непременно упомянул об этом. Люциус отсутствовал, и это беспокоило. Даже не потому, что Северус надеялся увидеть его и, быть может, перекинуться парой слов. Люциус никогда не оставлял его без внимания: три месяца назад, когда они виделись в последний раз, нашёл Северуса после сбора, расспросил об успехах и пожелал удачи, хотя сам выглядел усталым и явно куда-то торопился. Да, дел в последнее время у всех прибавилось. Может, просто опоздал и проскользнул в зал незамеченным? Северус, не сдержавшись, вновь бегло осмотрел зал. Нет, конечно. Он не мог пропустить появление Люциуса– ощутил бы всей кожей.
Лорд приступил к обычной речи, завершающей сбор: поощрения, указания, инструкции. Северус внимательно слушал. Лорд называл имена многих, но о Люциусе — ни слова. Его самого тоже обошли вниманием, но тут понятно: сиди, работай над новыми зельями. Может, и Люциусу поручили нечто особенное? Может, может… Северус разозлился на самого себя за бесплодные догадки, за беспокойство. И ведь не отпустит, так и будет зудеть в голове, мешая сосредоточиться. Спросить бы у кого, но… Нет, не стоит лишний раз привлекать внимание к своему… интересу. Пусть даже они считаются приятелями, а Северус научился скрывать свою глупую безнадёжную страсть. Хотелось верить, что научился. Он взял от Люциуса умение держать спину, надменный взгляд и непоколебимую уверенность в себе. И кому какое дело, что достаточно одной улыбки или лёгкого прикосновения, чтобы эта самоуверенность обрушилась с оглушительным грохотом – бешеным стуком сердца, а внутри всё перевернулось. Внутри. На лице же обычная полуулыбка и сдержанное: «Здравствуй, Люциус».
Мэнор приближался, и Северус остановился, переводя дух. Он уже заметил, что окна кабинета освещены, и теперь не мог решиться: идти, нет? Люциус ни разу не написал ему за это время. Хотя, он и сам не писал. Да и о чём? О зельях? Но ведь у Люциуса тоже есть работа, и она куда серьёзнее зельеварения. А вдруг он помешает своим приходом? Северус вновь неуверенно глянул на окна, а потом строптиво тряхнул головой и зашагал к Мэнору. В конце концов, он имеет право зайти – просто, по-приятельски. Или даже по-дружески. Тонкие губы тронула улыбка. Ещё полгода назад, когда они из соображений безопасности хором уговаривали забеременевшую Нарциссу перебраться на континент, Люциус сказал ему:
— Я подкорректировал родовую защиту. Приходи, когда захочешь. То есть, если захочешь.
Тон был нарочито равнодушным, даже небрежным, но Северус – даром, что полукровка, – знал: впустить человека в родовое гнездо таким образом значило для Люциуса очень много. Больше, чем всё, что он для него сделал за это время. То есть Северус отлично понимал, что три года назад Лорду просто понадобился талантливый зельевар, и Люциус пришел к нему, семикурснику, именно с предложением работы и блестящих перспектив. Но со временем их беседы переросли в нечто большее, близкое к дружбе. По крайней мере, в глубине души Северус позволял себе на это надеяться. И поэтому он шёл сейчас в Мэнор без приглашения. Просто узнать, как у него дела, чтобы не бесп… не думать об этом и спокойно заниматься зельями.
Он коснулся входной двери и ощутил легкое дуновение тёплого ветерка — выдох охранной магии: «Свой». Северус опять улыбнулся, но тут же придал лицу равнодушно-вежливое выражение и проскользнул внутрь.
В Мэноре царил неуютный полумрак. Всё-таки без хозяйки любой дом кажется покинутым. Но почему никто из эльфов не вышел навстречу? Северус торопливо поднялся по лестнице. В тускло освещенном коридоре второго этажа тоже было тихо. Постояв немного, Северус двинулся к кабинету. Мысленно он видел картину: Люциус откладывает перо, потирает покрасневшие глаза и улыбается той самой тёплой улыбкой, которую мало кто видел. «А, Северус! Проходи!» Он уже чувствовал на губах вкус знаменитого малфоевского бренди, как вдруг приглушённый звук заставил остановиться. Откуда это? Он прислушался. Визгливый хохот доносился из кабинета. Очень знакомый хохот. Белла. Какого чёрта она здесь забыла?
Ни для кого не было секретом, что Беллатрикс люто ненавидит своего шурина. Люциус однажды признался, что по воле родителей должен был жениться именно на ней. Но увидев, что старшая из блэковских девиц вызрела в жестокую, истеричную самодурку, отказался наотрез. К счастью, семейство Блэков не пренебрегло выгодной партией. Люциус обручился с ровной, женственной Нарциссой, а Беллу (не годится младшей сестре выходить замуж прежде старшей!) спешно выдали за одного из Лестранжей(1) – хороший род, хоть звёзд с неба и не хватают. Время показало, что Люциус был прав: Белла взяла супруга в оборот, её истеричность и самодурство никуда не делись и даже, по мнению Северуса, переросли в нечто более тёмное и страшное. Все знали, что связываться с этой бешеной сукой попросту опасно. Лорд всячески поощрял свою любимицу, та его обожала и жутко ревновала к Люциусу, которого он всегда выделял из соратников за острый ум и дипломатический талант. Словом, Белла была последним человеком, кого он ожидал встретить в этот тихий вечер в Мэноре. Северус на всякий случай нащупал в складках мантии палочку и толкнул массивную дубовую дверь.
В первую секунду ему показалось, что он сошёл с ума от своих фантазий. Потом захотелось умереть или провалиться под землю. К несчастью, ни того, ни другого не случилось, и он, не в силах пошевелиться, смотрел, как Люциуса трахают сразу двое, – прямо на полу, поставив на четвереньки. Его взгляд с беспощадной чёткостью отметил всё: прикрытые глаза Люциуса, влажный блеск губ, растянутых крупным членом одного, и то, как между его ягодиц размеренно скользил багровый отросток второго. Жадная рука, запущенная в пепельные пряди. Пальцы, крепко стиснувшие бёдра. Рудольф и Рабастан Лестранжи. Но как?.. На него, поначалу оглохшего от шока, обрушились звуки: глухие стоны, ритмичные шлепки и раздавшийся откуда-то сбоку голос:
— Северус! Как ты вовремя!
Он повернул голову и встретил знакомый лихорадочный взгляд. Белла выплыла из-за стола Люциуса, игриво помахивая палочкой и зажатым в другой руке стаканом бренди.
— А мы тут развлекаемся, — она отхлебнула из стакана и умилённо посмотрела на мужчин. – Люциус провинился, и Повелитель поручил мне слегка наказать его. Мило получилось, правда?
Провинился. Наказать. Северус с трудом осмыслил услышанное. Взгляд метнулся вниз, и только тогда он заметил то, что нужно было увидеть сразу: сиреневую дымку магических пут вокруг запястий и лодыжек Люциуса. Он даже не повернулся к вошедшему, словно не слышал слов Беллы, и не открыл глаза. Северус понял, что те двое трахают его уже давно. То есть насилуют. Они насилуют его.
Белла наклонилась над Люциусом, брезгливо поддев палочкой упавшие на его лицо пряди.
— Глубже, дорогой, — обратилась она к Рудольфу самым светским тоном. – Он может взять глубже, вот так. И ещё я хочу, чтобы ты кончил ему на лицо.
Тот ответил согласным мычанием, но взгляд был бессмысленным, а движения – механическими. «Империо, — догадался Северус. – Да она окончательно спятила…»
Белла бросила опустевший стакан за спину и улыбнулась.
— Знаешь, что удивительно? Наш красавчик, оказывается, никогда не пробовал с мужчинами, — она вновь залилась визгливым смехом. – Уж снизу-то точно не бывал! Но он очень гибкий, — рука с длинными перламутрово-чёрными ногтями опустилась на спину Люциуса. – Жаль, у мальчиков никакой фантазии.
«Мальчики» упорно толкались в Люциуса с двух сторон. Северус ощутил подступающую тошноту, но подавил её. Белла бы не решилась на такое без позволения Лорда. Что же делать?
— …ты можешь исправить ситуацию, — продолжала Белла. Резкий голос зазвучал мягче, заструился, будто тёмный ядовитый мёд. – Я вижу, как ты смотришь на него, — её рука мерзким тонколапым пауком пробежалась по золотистой коже. – Я знаю, ты хочешь. Давно. Всегда хотел. Бедный Северус. Так попробуй, он готов.
Из-под чёрных ногтей заструилась кровь – на спине Люциуса проступили пять набухающих алым царапин. И это зрелище наконец-то вывело Северуса из ступора. Палочка словно сама прыгнула в руку, он плавно скользнул вперёд.
— Убирайся.
От расслабленности Беллы не осталось и следа. Она подобралась и резко выбросила палочку вперёд.
— Оу, как ты невежлив с дамами.
Теперь они стояли друг против друга, разделённые колышущейся композицией из трёх тел. Рудольф и Рабастан дёргали обнажённое тело, каждый в свою сторону. Люциус по-прежнему не пытался вырываться. Белла ухмыльнулась и стала вдруг похожа на оскалившийся череп. Северусу даже почудилось, что из её губ вот-вот выползет чёрная змея. Он моргнул, прогоняя наваждение, и повторил:
— Убирайся.
— Ты слышал, что я сказала? – прошипела Белла. — Это приказ Повелителя. Ты выступаешь против Него?
Северус лишь крепче сжал палочку. Его голос звучал тихо, но твёрдо, с тем напряжением, которое безошибочно должна была почуять Беллатрикс: последнее предупреждение. Последнее на словах.
— У-БИ-РАЙ-СЯ.
Лорд иногда проверял их боевые навыки и расставлял в пары для дуэлей. Белла и Северус побеждали чаще других. А если вставали в пару, получалось по-разному. Сейчас они замерли, неотрывно глядя друг другу в глаза, и Северус мысленно внушал ей, точно бешеному зверю: «Я не боюсь тебя. Уступи. Уходи». Они не двигались, но окаменевшие от напряжения мышцы мучительно ныли, пот стекал по лицу. «Я не боюсь тебя. Я убью тебя. Уходи». Если она только почует слабость или страх…
Палочка дрогнула и медленно опустилась. Палочка Беллы. Она отступила на шаг и скомандовала:
— Бросьте эту породистую падаль, мальчики. За мной.
Те послушно отлепились от Люциуса и, путаясь в расстёгнутых брюках, поплелись следом. Проходя мимо Северуса, Белла одарила его таким взглядом, что можно было не сомневаться: на одного смертельного врага у него стало больше. Он не обернулся, но и не сдвинулся с места, судорожно сжимая палочку и ожидая пущенного в спину заклятия. Дверь захлопнулась. В ту же секунду он метнулся к Люциусу.
— Фините инкантатем!
Путы исчезли, Люциус завалился на бок. Северус приподнял его, отвёл волосы с лица, позвал…
…и тут же отлетел в угол. Люциус вскочил, подобрал с пола свою палочку и ринулся вслед за Лестранжами.
— Нет! – Северус успел перехватить его у самой двери. – Нет, Люциус!
Конечно, вдвоём они бы справились с ними, но что потом? Лорд не простит убийства своей «верной Беллы». А в том, что Люциус убьёт её, Северус не сомневался. Он бешено рвался из рук, но молчал, и от этого становилось страшно. Северус держал его за локти, пытался успокоить, и в какой-то момент Люциус уступил: перестал вырываться. Северус с трудом разжал пальцы и осторожно выпустил его.
— Ты…
В порядке? Прекрасный вопрос.
— Ты как?
Вместо ответа Люциус развернулся и бросился в примыкавшую к кабинету комнату. Северус метнулся следом, натыкаясь в темноте на мебель. Здесь он ещё не бывал.
— Люмос!
Спальня. Не супружеская – именно Люциуса. Две двери. Гардероб и… ванная, конечно. Он зажёг свет. Люциус корчился над унитазом, его рвало. Северус наколдовал стакан воды и опустился рядом. Сердце сжалось от боли, но он запретил себе эмоции. Люциусу сейчас не это нужно. Когда он отвалился от унитаза, Северус протянул ему воду.
— Выпей.
Тот поднял глаза. Пустой, ничего не выражающий взгляд. Северус внутренне содрогнулся, но вложил стакан в ледяные ладони и, глядя ему в лицо, повторил:
— Пей. Нужно. Иначе повредишь желудок.
Люциус выпил воду и тут же выронил стакан. Его опять тошнило. Северус сидел рядом и придерживал его волосы. Наконец Люциус, отплёвываясь, слепо зашарил по кафелю. Ищет палочку. Северус поднялся и потянул его за собой, пробормотав:
— Позволь мне…
Он наложил Очищающее, водя палочкой вдоль тела. Люциус стоял, закрыв глаза. Нет, чары тут не подойдут. Только вода может дать ощущение, что грязь смыта. Да ещё этот озноб. Северус подтащил его к душевой кабине, включил воду. Люциус не сопротивлялся, и апатия пугала больше, чем вспышка молчаливой ярости. Стараясь не думать о худшем, он запихнул его под горячий душ, и кинулся за аптечкой. В кабинете, она должна быть в кабинете. Все зелья для этой аптечки Северус варил сам, с особой тщательностью. А Люциус ещё смеялся – как полезно с тобой дружить. Услышит он ещё когда-нибудь тот тёплый смех?
Обитая кожей коробка обнаружилась в нижнем ящике стола. Когда он вернулся, Люциус уже медленно вытирался купальной простынёй. Северус выудил из аптечки два флакона, Обезболивающее и Тонизирующее. Подумав, добавил Общеукрепляющее.
Люциус отбросил влажную простыню и шагнул ближе, внимательно разглядывая что-то за его плечом. Северус сосредоточился на синяках и ссадинах, пятнающих безупречную кожу. Странное дело: раньше думал, что умрёт от одного прикосновения к нему, а теперь деловито осматривал, и никаких эмоций не было, кроме желания помочь. Наверно, потому, что надо быть последним ублюдком, чтобы вожделеть того, кто только что был изнасилован. Он втёр мазь в уродливые пятна, проступившие на бёдрах, смазал ссадину на локте. Царапины на спине оказались самыми глубокими. Распределяя мазь по ранам, он с содроганием подумал: а что бы было, если б и впрямь не пошёл в Мэнор? Страшно представить, куда могло завести эту психопатку Беллу желание примерно наказать Люциуса.
— Люциус, тебя били? Применяли Круцио?
Тот отрицательно качнул головой и обернулся. Серые глаза смотрели спокойно и прямо.
— Ты не принесёшь мне выпить?
Северус кивнул и поспешно вышел. Похоже, Люциус в порядке. Мертвенная бледность сменилась лёгким румянцем — спасибо зельям, взгляд, слава Мерлину, стал вполне осмысленным. Чтобы сломать Малфоя нужно нечто большее.
Возвращаясь, Северус заодно разжёг камин в спальне. Сейчас Люциус выпьет, отдохнёт, и всё будет хорошо. Он толкнул дверь ванной.
— Твой… виски, — в лоб Северусу смотрела палочка. Свою он достать не успевал – в правой руке стакан. Серая сталь в глазах была непоколебима и спокойна. Вот, значит, как. Обливиэйт, надо думать. Дурак ты, Северус. Но Люциуса можно понять: кто же захочет оставлять такое напоминание рядом. Можно было бы швырнуть ему в лицо стакан, чтобы ясные глаза зажмурились от жгучих капель виски, выхватить палочку, но… С ним Северус не мог так. Не мог защищаться, чёрт бы его подрал. Вместо этого он отвёл взгляд и чуть повернул голову, словно волк, который сдаётся на милость соперника, подставляя шею с пульсирующей артерией, – давай, бей. Успел подумать: только бы аккуратно, только бы не стёр заодно нужное о зельях. Люциус шагнул ближе. Северус закрыл глаза.
— Спасибо.
Он ощутил прикосновение холодных пальцев, когда Люциус взял стакан. Взял и отошёл. А его «спасибо» повисло в воздухе. Северус выдохнул, не зная, что ответить. А Люциус небрежно сунул палочку в карман халата, сделал хороший глоток виски и опёрся о раковину. Глянул в зеркало. Увиденное его не порадовало: он опустился на кафель, привалился спиной к ванне и прикрыл глаза ладонью. Северус сел рядом. Лучше бы уйти, не ковыряться в свежей ране, но он не мог. Теперь, после этого «спасибо» и оставленного ему воспоминания, не мог.
— Что случилось?
Люциус приложился к стакану.
— Сыновья Бонеров отказались принять Метку. Лорд потребовал привести их для… — он усмехнулся, — …беседы. Всю семью.
— И?
— Не вышло. Их не оказалось в имении. Вещей тоже не было, но собирались явно в спешке. Кажется, кто-то предупредил их.
— Вот как. А не те ли это Бонеры, которые приезжали тогда на Бельтайн? Дальние родственники Малфоев, кажется?
— Очень дальние. Никто не помнит об этом родстве.
«Почти никто», — подумал Северус, искоса поглядывая на него.
— Думаешь, Лорд уничтожил бы их? Ведь это чистая кровь.
— Не знаю. Я уже ни в чём не уверен. Но судя по тому, как наказали меня… — он вновь криво улыбнулся. Северус невольно поёжился.
— Но как он мог такое допустить? Это… это просто…
— Чересчур, — равнодушно кивнул Люциус. – Особенно с учётом того, что никаких доказательств моей вины не найдено. Наверно, он даже пожурит Беллу. Сделает замечание за излишнее рвение. И на том спасибо.
— Я не понимаю. Ведь это же ты.
Люциус неприятно рассмеялся.
— Ты, кажется, работаешь над какими-то зельями? – Северус кивнул. – Вот и работай дальше. О том, что происходит здесь, лучше не думай.
Легко сказать. Северус и сам видел, что Лорд изменился. Даже внешне – усох, побледнел, но от этого казался не немощным, а наоборот, исполнившимся какой-то страшной, нездешней силы. Раньше боевые операции были призваны «продемонстрировать мощь и величие объединившихся чистокровных волшебников», но что скрывалось за этими словами теперь? Наверно, не стоит сейчас расспрашивать Люциуса.
— А как же Белла?
— А Белла, — нараспев произнёс Люциус, — Белла рано или поздно попадётся аврорам. И она, и эти два идиота. Они направятся прямиком в Азкабан. И сгниют там, пойдут на корм дементорам.
«Я об этом позабочусь», — повисла невысказанная фраза. Северус понял, что так оно и будет. Он знал этот равнодушный тусклый тон голоса, от которого в комнате будто похолодало. Белла своё получит. Теперь, когда схлынуло слепящее бешенство, Люциус в миг разработал план, беспощадно простой и эффективный. Да, он явно пришёл в себя. Помощь больше не требуется. Северус поднялся, обернулся к нему и вздрогнул:
— У тебя кровь!
— Где? А, — Люциус тоже встал, размазывая алые капли по подбородку. – Просто губа разбита.
— Повернись к свету.
— Брось, это всего лишь… — но пальцы Северуса накрыли его губы, вынуждая замолчать. Он наложил мазь на припухшую плоть и начал втирать лёгкими движениями. Убрать из уголков рта, ещё немного втереть, вот так. Вдруг губы Люциуса шевельнулись под его рукой.
— Ещё внизу есть.
— А? – тёплое дыхание тронуло щеку, и Северус осознал, что касается его лица. Что они стоят очень-очень близко.
— Я говорю, — тихо повторил тот, — ещё внизу.
Северус с усилием опустил взгляд и увидел, как халат ползёт с широких плеч. Ниже, ещё. Вокруг левого соска красовался безобразный кровоподтёк, похожий на укус.
— Как это я пропустил, — собственный голос звучал, будто издали. Так же отстранённо Северус наблюдал за своей рукой: как пальцы легко коснулись груди Люциуса, нанося мазь, как принялись втирать осторожно и медленно. Слишком медленно. Слишком осторожно. Нежно. Большой палец погладил отвердевший сосок. О нет, какого чёрта он творит…
Северус отдёрнул руку, но Люциус перехватил запястье, удержал.
— Это правда? – голос звучал хрипло.
— Что? – еле слышно спросил Северус.
— То, что сказала Белла? Ты и впрямь… хочешь?
Северус в панике поднял глаза. Тут бы сказать что-нибудь ироничное, хлёсткое, но не обидное, как это принято между друзьями. Но он встретил потемневший взгляд Люциуса и упустил свой шанс: вырвал руку, пробормотал что-то вроде «Мне пора», чем, конечно же, выдал себя с головой. Люциус скользнул вперёд, не давая пройти к двери.
— Северус. Останься.
Тот промолчал, глядя в пол. Он не мог поверить, что это – всё это – происходит наяву. С ним. Осторожное прикосновение — Люциус подхватил его за подбородок, вынуждая поднять взгляд. Блестящие от мази губы были совсем близко, Северус почти чувствовал их тепло и мягкость…
— Нет! – он отшатнулся. – Нет, я… Я не хочу…
«Я не хочу тебя так. Не хочу платы за помощь, не хочу милостыни. Не хочу быть компенсацией уязвлённому самолюбию», — вот что он мог бы сказать, но сил на красноречие не осталось. Он просто отвёл взгляд и не увидел выражения, которое приняло лицо Люциуса, – выражения человека, получившего внезапный болезненный удар.
— Понимаю, — безжизненный голос окатил, словно поток ледяной воды. – Не хочешь, после того, как меня отымели в два члена. Я всё понимаю.
— Ты... что?! Я не… Да как ты…
Люциус отошёл, освобождая путь.
— Убирайся.
— Что? — Северус, окончательно запутавшись, не верил своим ушам. Ощущение ирреальности происходящего усилилось.
— Убирайся! – Люциус резко обернулся и сверкнул глазами так, что он отшатнулся. А потом вдруг сник, усталым жестом пригладил волосы и отвернулся к раковине. Тишина звенела, давила на уши, а Северус, не мигая, всё смотрел ему в спину.
— Прости, — сказал наконец Люциус. – Я… спасибо тебе. За всё. А теперь уйди. Просто оставь меня. Пожалуйста.
«Оставь меня», вот как. Уйди и оставь. Пусть это воспоминание ледяной пропастью проляжет между вами и наказывает всю оставшуюся жизнь. Северус молчал. Он заметил, как побелели пальцы, стиснувшие стакан; внутри поднималась жгучая смесь боли и стыда. Боли за Люциуса, стыда за себя. Ну что он за идиот. Решил, что всё нормально, и это после того, как Люциуса унизили худшим для мужчины способом, втоптали в грязь. А когда тот попросил о помощи, отшатнулся. Не пожелал пачкать свою чистую любовь, отказался просто дать ему то, в чём он сейчас так нуждается. Эгоистичный ублюдок. Кретин. Теперь нужно умолять об Обливиэйте, потому как жить с осознанием собственной трусости и глупости…
Тихий стеклянный звук прервал его мысли. Стакан не выдержал давления и треснул в руке Люциуса, но тот не обернулся. Северус отбросил все сомнения. В голове стало легко и пусто, он шагнул вперёд.
— Я же попросил… — но тут ладонь Северуса накрыла его сжатый кулак. Люциус медленно повернулся. Северус потянул его руку к себе и осторожно разжал сведённые судорогой пальцы. Стакан распался на три крупных осколка; один оставил рану, из которой, мешаясь с виски, обильно текла кровь. Северус взмахнул палочкой, и на месте зияющего разреза осталась глубокая царапина. Мгновение он смотрел на неё, а потом поднёс ладонь к губам.
Кровь Люциуса ощущалась смесью железа и соли. Виски отозвался торфяным дымом. Прикрыв глаза, Северус впитывал этот вкус и запах. Именно так пахли теперь их общие сборы – кровью, горячим железом и смрадной гарью. Так пахли все они. Дальше отрицать невозможно, да Северус и не собирался. Хотелось смыть это с Люциуса, пусть только сегодня. Он нежно вылизал израненную ладонь, не оставив и тени страшного запаха. Люциус смотрел на него, и это был странный взгляд: и удивлённый, и упрямый, и ждущий. Северус не знал, что отражалось на его лице, но Люциус вдруг шагнул вперёд, встал совсем близко и запрокинул голову, встречая его поцелуй. И больше не было ни прошлого, ни будущего, ни мрачного настоящего; осталось лишь сладкое «сейчас», в котором двое людей принимали, постигали друг друга самым лучшим, самым верным способом.
Северус сам не заметил, как они оказались в спальне. Люциус был таким податливым и мягким в его руках, что он испугался. Он никогда не делал этого так. Случайные любовники обычно оказывались сверху и не утруждали себя тем, чтобы доставить ему удовольствие; считали, что тощий угловатый парень должен быть благодарен и за такое внимание. Но Люциусу — он знал – было нужно другое. Он сбросил халат и, неуверенно глянув на Северуса, опустился на простыни. А тот смотрел на него и чувствовал, что страх уходит. Оказалось, это просто: сделать всё так, как хотелось самому, как мечталось, когда думал о Люциусе.
Северус сбросил одежду и лёг рядом; обнял его, привлёк к себе. Один-единственный раз позволено сказать всё, что хотел. Не словами, слова тут не нужны, но прикосновениями. И он целовал Люциуса, неторопливо и бережно, изучая каждый дюйм желанного тела. Кожа под его губами была горьковатой от снадобья, а может, таким был её настоящий вкус. Эта нежная горечь заполняла, казалось, всё пространство, и он купался, растворялся в ней, забирая Люциуса с собой. Каждый выдох, тихий стон и лёгкое движение навстречу оставались огненными мазками в сознании и памяти, Северус принимал их, словно величайшие дары, и двигался дальше: по тонкой коже ключиц, по вздымающейся груди и напрягшемуся от ласк животу. Когда он добрался до повлажневшего члена и взял его в рот, это было совсем не то, что обычно: не отсосать, не отвязаться побыстрее, но смаковать, принимая целиком, с восторгом ощущая, как Люциус отзывается, подаётся навстречу. Он потянул Северуса за волосы, заставляя отстраниться. Тот непонимающе вскинул голову, и встретил плывущий жаркий взгляд. А Люциус медленно развёл ноги. Перед ним. Для него. И промелькнула глупая мысль: хорошо, что мази осталось много.
Когда его пальцы осторожно проникли в незакрывшийся ещё анус, Люциус дёрнулся и закусил губу. Северус замер, но тот не позволил прекратить: притянул ближе и уткнулся в шею, пряча лицо. Северус обнял в ответ и закрыл глаза, чтобы лучше чувствовать его. С каждым новым движением он убеждался, что невольно причиняемая боль была для Люциуса правильной и не менее желанной, чем следующее за ней наслаждение. В полутёмной спальне двое становились одним, и вместе с ними мир вокруг обретал утраченную целостность – с болью и счастьем, с тёмным и светлым, добрым и злым. Возвращаться туда вдвоём было и легче, и радостней.
Бурлящее жидким огнём возбуждение достигло пика. Северус не сдержался и чуть передвинулся, чтобы видеть лицо Люциуса. Широко распахнутые серые глаза на миг заслонили весь мир; он ощутив животом пульсацию плоти и кончил сам, успев уловить еле слышный удивлённый шёпот:
— Так вот как это…
Когда Северус нашёл силы выпустить его из объятий, Люциус спал. Лежал, по-хозяйски раскинувшись на постели, и хотя Северус знал его разным, такое безмятежное выражение лица видел впервые. Взлохмаченный, заляпанный спермой и абсолютно затраханный, он выглядел повелителем мира, не меньше. Как всегда. Северус улыбнулся. Похоже, всё получилось — вылечить подобное подобным(2). Можно уходить. В груди словно заворочалась ледяная змея, но он заставил себя встать. Утром всё будет по-другому. Никто не отменял того, что случилось вечером, он так и останется для Люциуса свидетелем унижения. Хотя теперь, возможно, ему будет проще примириться с произошедшим. А как будет жить с этими воспоминаниями Северус, совсем не важно.
Он позволил себе ещё на минуту присесть рядом. Тонкая пепельная прядка путалась в тёмных ресницах, и Люциус досадливо морщился во сне. Рука сама потянулась убрать. Северус отвёл волосы с его лба, погладил, очертил бровь, висок, скулу, спустился к уголку припухших от поцелуев губ. Дыхание Люциуса сделалось неглубоким, почти неслышным, и он испуганно отдёрнул руку. Не проснулся? Тонкие веки по-прежнему были опущены. Северус поднялся и вышел из спальни.
Быстро уйти не получилось. В кабинете царил погром. Северус заметил на полу рубашку Люциуса и решил прибраться, чтобы не было лишних напоминаний. Он поправил сдвинутый ковёр, расставил мебель – Люциус явно не сдался без боя. Отброшенный Беллой стакан попросту распылил. Теперь ещё собрать одежду, и…
— Какого чёрта ты делаешь? – раздался за спиной заспанный голос.
Он медленно обернулся. Люциус, кутаясь в простыню, недовольно щурился на свет.
— Я… — он осёкся, комкая в руках разорванную мантию. Люциус проследил за его взглядом. Помолчал. А потом сказал тихо:
— Оставь это домовикам. Пошли в постель.
Пойти с ним? Потому что понравился новый опыт? Или захотел повторить терапию, чтобы побыстрее забыть обо всём? Северус стоял неподвижно – уйти не мог, но и остаться так – тоже. А Люциус вдруг улыбнулся – неуловимо, одними глазами, подошёл и протянул руку. Лоб, бровь, висок, скула – он в точности повторил ласку, украдкой подаренную ему Северусом, но смотрел мимо, как будто внутрь себя, прислушиваясь к ощущениям. Кончики пальцев чутко замерли у губ; он поднял глаза и повторил:
— Пойдём. Пойдём, Северус.
И Северус сделал шаг.
Fin.
(1) здесь и далее автор употребляет те формы имён, что ей нравятся
Vova
