Бездушный

01

После того, как дух мой вернулся обратно в надлежащее ему тело, пусть даже в разы уродливее, чем должно было бы быть, а своих слуг мне пришлось вновь собирать вместе, словно воспитателю малых детишек, а некоторых даже вызволять из неволи Азкабанских стен (что, к слову, получилось подозрительно легко, не иначе не ждали меня), я задумался о том, что необходимо искать укрытие. Причём срочно. Тогда-то я и вспомнил о доме моего покойного отца.

Когда я в первый раз переступил порог Риддл-менора, я осознал, что худшего места собственного, пусть даже временного проживания, найти не мог. И дело даже не в том, что тут жил мой отец, даже память о котором я не перевариваю настолько, что отказался от собственного имени в угоду гордыне. Хотя, несомненно, ассоциации, посещающие меня и до сих пор, сыграли свою ключевую роль. Дело в другом. Мой отец, как все наверняка знают, был магглом от корки до корки, общался с магглами, жил среди магглов…и теперь жить среди них уготовано мне. Впрочем, думается мне, могло быть гораздо хуже. После смерти всей семьи Риддлов, в которой я принимал необходимое для свершения приговора участие, живущие тут магглы, верно, испугавшись, что их постигнет та же участь, предпочли переехать в другие кварталы города. Теперь улочка почти пустовала. Почти потому, что остались смельчаки, которым и терять-то, по сути, нечего. И вот именно их присутствие за толстыми каменными стенами дома я и вынужден терпеть.

Дом, которым не пользовались уже свыше двадцати лет, нуждался если не в ремонте, то хотя бы в уборке. Тут я вынужден благодарить тех, кто придумал заклинания для домохозяек (чувствовать себя именно ею было весьма непривычно, но…а чем чёрт не шутит? Говорят, всегда нужно пробовать что-то новое). Подключили тех моих верных слуг, кому некуда податься – раз уж они всё равно собираются занимать место в моём, отныне именно моём доме, то пусть поработают ему во благо. Одним словом, уже на следующий день мои верные друзья валились с ног от усталости, но дом если не сиял, то приобрёл намёк на приличное жильё. Разумеется, только внутри. Снаружи это всё тот же грязный неухоженный заброшенный особнячок.

Кстати, меня приятно порадовало наличие подвала. Нет, я ни минуты не сомневался, что в таком-то особняке, и не будет подвалов! Я лишь оценил их удобство (не для пленников, конечно) и качество работы. Крепкие стены, двери толщиной в сантиметра полтора-два: не сбежишь ведь, а если и сбежишь, то заплутаешь по множеству однообразных узких коридоров. Хотя, я не заблудился. Видимо, кровь моего проклятого папаши даёт о себе знать, вот я и чувствую себя в его доме полноправным хозяином. К слову, надо бы узнать, где Риддлов похоронили. Наведаться, сказать пару ласковых. Отец, всё-таки.

И уже на следующий вечер, когда с насущными делами было покончено, я решил наведаться на близлежащее кладбище. Для меня не оказалось ничего удивительного в том, какими неухоженными были могилы сотен, тысяч людей. Надгробные плиты покрылись паутиной и плесенью, фотографии на них выцвели и пожелтели. Я в который раз задумался, что это за глупая маггловская традиция – клеить фотографии к надгробиям. Им не хватает имени, они желают видеть лицо покойника даже после его смерти, после того, как тяжёлый гроб заколотят и упрячут под землю, туда, откуда уже не выбраться.

Не смотря на то, что здесь, по эту сторону завесы я родился, проводил своё, к слову, не самое счастливое детство, я не понимаю этих людей. Не могу понять их мыслей, переживаний, чувств. Их традиций, мотивации их поведения. Я не понимаю этого.

Ко всему прочему, за последний десяток лет магглы стали сильны. Слишком сильны. Если смотреть на это взглядом обыкновенного, не обременённого силой и властью обывателя, то магглы стали гораздо сильнее нас, волшебников, и если случится война – нас ждёт лишь поражение. Конечно, у них нет драконов и мантикор, волшебных палочек и ядовитых зелий, но то оружие массового уничтожения, что находится в их руках, заставляет вздрогнуть, смотря в глаза собственной смерти. А смерть, это то, от чего я убегаю и то, чего действительно боюсь. Как бы ни было противно признавать этот, едва ли известный доселе факт.

Вот так, в размышлениях о самой структуре маггловского общества и их жизни, я и провёл вечер, а следом и половину ночи. Сон не шёл, и я всё думал об этом, думал…

Магглы жили. По-своему, слишком шумно и суетливо, но жили. Каждый день я наблюдал за ними – а чем ещё можно заняться в доме, где единственным живым существом, с которым действительно можно было поговорить по душам, была собственная же змея? Ей, кстати, дом совершенно не нравился. Я с удовольствием согласился бы с её идеями относительно правильной отшельнической жизни, если бы был менее человеком. Однако, с человеческой внешностью, или без неё, смертный или нет, но я им оставался. И никакие сила и мудрость не могли компенсировать того, что я принадлежу к этой, давно изжившей себя, но почему-то продолжающей прогрессировать расе.

В то утро, когда началась моя головная боль, ничто не предвещало беды. В закрытое тяжёлыми занавесками из плотной тёмно-синей ткани окно светило солнце, раздражая одним своим существованием и слепя глаза, за что я возненавидел летние утра, а в дверь моих личных покоев раздался стук.

— Нервный… — шепнула мне Нагини и уползла под кровать.

Нервным оказался Люциус, который, увидев меня в проёме отворившейся двери, икнул и быстро упал на колени. Все они нервные, дрожат при виде меня, точно листья на ветру, а уж когда палочку достаю, так едва в обморок не падают. Неужели я успел стать для них сущим кошмаром, что в любое время дня и ночи они ожидают справедливой кары? Нет, я не спорю, иногда я перегибаю палку в раздаче «пряников», но лишь затем, чтобы остальным было неповадно допускать даже малейшие огрехи. Сомневаться в преданности своих слуг мне нет нужды – они знают, что за предательство получат жизнь. Жизнь, полную воистину адских мучений. Я умею, уверяю, и никто не рискнёт даже подумать о том, чтобы переметнуться к врагу. К тому же, пока победа на моей стороне. И я сделаю всё, чтобы так оно продолжалось и дальше.

А Люциус весь дрожит, даже глаз на меня поднять не смеет. Знает ведь, что разбудил повелителя – значит, виноват. И без оправданий. Но мне сперва хотелось бы узнать, к чему такая спешка. Не иначе, как что-то случилось, ибо негоже аристократам ломиться в двери.

Я достаю палочку, и бедный Малфой, кажется, пытается слиться с полом.

— Ну что же ты. Говори.

— Мой Лорд… Я принёс Вам важные вести… — А у самого голос дрожит, и я в нетерпении ожидаю того момента, когда смогу наслать на него пыточное. Прямо в коридоре. Пыльном тёмном коридоре. Вести он мне принёс, как же. С важными вестями аудиенции ждут, а не в личные покои рвутся. Я хмурюсь, а он сглатывает и продолжает: — Мы…поймали Поттера!

Похоже, пыточное подождёт. На моём лице скептическое выражение, и, пусть внешне я спокоен, внутри всё клокочет от ярости.

— Объяснись, — голос подводит меня. Как обычно, когда я зол, я начинаю тянуть шипящие звуки, словно подражая змеям. Возможно, это выглядело бы довольно милым, но слуги давно поняли – за этим обычно идёт боль. Много боли.

И Люциус объясняется. Быстро, запинаясь, иногда скороговоркой. Рассказывает о том, как, вместе с группой молодых и не слишком опытных в угадывании желаний повелителя Упивающихся, решил подкараулить Поттера у дома его родственников. Как следил за ним до самого торгового центра (Люциус, разумеется, назвал его несколько иначе, но я понял, что он пытался мне сказать). Как зажал мальчишке рот, активировал портключ и оказался здесь, и подвалах моего дома.

Если быть честным, мне было совершенно всё равно, кого и как они поймали. Гораздо важнее было то, что, если это действительно Поттер (я, конечно, безмерно доверяю своим слугам, но мало ли…), необходимо убить его. Немедленно. А потом, развлечения ради, подкинуть его мёртвую тушку к воротам Хогвартса, да ещё и записку какую-нибудь оставить. С угрозами, например.

Жестом я поднял Люциуса с пола и приказал ему вести себя туда, куда они упрятали пленника. Пленника, не Поттера, пока я не смогу с точностью утверждать, что это действительно он.

Мы идём молча, Нагини пёстрой лентой скользит рядом со мной.

— Что за шум с утра пораньше? – любопытствует она, приподняв голову, и я отвечаю ей, даже не повернувшись в её сторону:

— Кажется, дорогая, нас ждёт насыщенное событиями утро.

Змея смеётся – именно так я опознаю это не поддающееся переводу шипение, а Люциус косится на нас, с настороженностью. И я прекрасно понимаю, почему. Я – буквально живая легенда, живой змееуст, обладатель одного из самых редких даров. Змеиный язык завораживает – я не могу сомневаться в этом, видя реакцию своих слуг. Белла ловит каждый звук, что я произношу, обращаясь к Нагини, Люциус всегда смотрит настороженно, но в глубине его глаз, за всеми ненужными эмоциями, наверняка восхищение. Только Снейп бесстрастен, но его маска самая крепкая, и даже я иногда не могу пробиться сквозь неё, отделить правду ото лжи.

Мы спускаемся вниз по крутой каменной лестнице, оказываясь в слабо освещённых подвальных коридорах. Вот уже в который раз, оказываясь тут, я понимаю, что подвал в разы уютнее верхних этажей дома. В нём сухо и тепло, а крысы, снующие между камней, служат великолепной закуской для моей дорогой Нагини.

Люциус подводит меня к ближайшей двери, где нас ждут ещё двое – оба в длинных чёрных плащах. Я никак не могу вспомнить их имена, но знаю точно: это одни из тех, кто присоединился ко мне за жалкий месяц до того, как я наведался в дом Поттеров. Они низко кланяются, а я ощущаю приступ отвращения.

Тяжёлая дверь открывается с тихим скрипом, и в полумраке, что царит в камере, я вижу его. Он без сознания, сидит на коленях, тяжело повиснув на связывающих его руки цепях. Я подхожу ближе, опускаюсь на одно колено перед ним, поднимаю его лицо за подбородок, к свету, отвожу волосы со лба. Да, это действительно Поттер.

Его дыхание становится более частым, глаза медленно открываются, расфокусированно уставившись на меня. А затем он дёргается, взгляд затягивает пеленой ужаса и отвращения.

Я отпускаю его и отхожу назад, к дверям. Нагини наблюдает за всем этим из угла, и я успеваю предупредить её, чтобы она не смела кидаться на мальчишку. Мало ли, с неё станется.

— При нём не было палочки, — говорит мне один из тех двоих, чьих имён я так и не вспомнил. Почему-то я не удивлён.

Но Поттер молчит, сверлит меня взглядом, ждёт. Очевидно, ожидает, что я убью его. Вот сейчас, на этом самом месте. Но, милый мальчик, прости, ты пока поживёшь. Для начала я хочу устроить тебе маленькое представление.

— Люциус, — он весь подбирается, подходит ко мне. Очевидно, ждёт похвалы и награды. Что же, вот твоя награда. – Ты, верно, забыл, что я не жалую самовольность в своих рядах. Круцио.

Малфой стонет, падая на колени, кусает губы, лишь бы не кричать. Я знаю, как ему безумно стыдно. Его наказывают на глазах мальчишки, врага, и он не должен позволить себе унижаться ещё больше. Но я не спешу снимать проклятие, и первый вскрик слетает с его губ.

Я ловлю на себе взгляд Поттера. Мальчишка смотрит в шоке, в ужасе…и в его взгляде что-то ещё, то, чему я не могу найти определения. Пока не могу. Почему ты так смотришь на меня?

— Ты – чудовище… — почти шепчет он и опускает голову. Да, Поттер, я – олицетворение Дьявола, как привыкли считать все среднестатистические волшебники, никогда не заглядывающие в саму суть поведения человека. А сейчас я хочу смутить тебя, мальчишка, хочу, чтобы ты был свидетелем триумфа моей власти.

— Что такое, Гарри? – в моём голосе насмешка, я приближаюсь к нему, и мальчишка пытается вжаться в стену. Зря. – Тебе жалко Люциуса? Мне казалось, ты будешь рад его мучениям, ведь он столько сделал для того, чтобы превратить года твоей школьной жизни в вечную головную боль. И он, и его сыночек. Ну, что же ты молчишь? Ты можешь спасти эту трижды никому не нужную жизнь.

Зачем я делаю это? Видимо, мне совершенно не хватает развлечений. А Люциус и правда не выдержит больше – уже не стонет, хрипит, а к подбородку спускается тонкая струйка крови. Поттер молчит. Смотрит на меня косо, хотя я вижу, вижу, что ему неприятны мучения даже врага, он не может смотреть, как я калечу Люциуса, как в одно мгновение я могу превратить его в месиво из мяса и крови.

— Жалкое зрелище. Что же, прервём его мучения.

Я наставляю на Люциуса палочку. Поттер смотрит с ужасом – видимо, уловил в моих словах двойное дно. Но нет, я не настолько безумен, чтобы убивать одного из лучших своих слуг, пусть даже не обременённого интеллектом. Я лишь снимаю пыточное.

— Убирайся.

Сейчас мне абсолютно всё равно, как Люциус будет добираться домой. Видимо, те двое всё-таки помогли ему, потому как испарились все трое – и молодые Упивающиеся, и задыхающийся, кашляющий кровью Люциус. Нет, меня совершенно не заботит его состояние. Волнует другое, сильнее, чем, что-либо ещё. Я ощутил нечто странное, но явно знакомое. Покалывание магии в воздухе, словно нить, тончайшая, но невероятно крепкая, связывающая меня и мальчишку. С замиранием сердца я приближаюсь к нему совсем близко, поднимаю его лицо, встречаюсь с ним взглядом. Он пытается отвернуться, а я не могу поверить в то, что это правда, не могу поверить собственным ощущениям, но понимаю, что должен. Правда рядом со мной, перед моим взором, я читаю её в глубине изумрудных глаз, и план Дамблдора постепенно раскрывается передо мной, словно книга.

Хитрец, старик, какой же он хитрец. В этом мы с ним похожи, мы оба любим играть чужой судьбой, но, согласитесь, я делаю это куда гуманнее, не завлекая союзников ложными идеалами. Поттер не понимает, почему до сих пор жив, но теперь моё желание видеть его мёртвым резко идёт на убыль. Я наклоняюсь к нему, совсем близко, и улыбаюсь. Мальчишка морщится, я противен ему, я знаю, но сейчас я должен сказать ему всю правду, раз уж старик предпочёл о ней умолчать.

— Знаешь, почему ты ещё жив, Гарри? – Его взгляд даёт мне понять: не знает. Но очень хочет узнать. – Я уже говорил тебе, как мы похожи. Говорил, что мы почти одно целое.

— Нет, — он говорит тихо, но в замкнутом пространстве камеры я прекрасно его слышу. Поттер не согласен со мной, он привык считать себя воином света, рыцарем, спасающим прекрасных принцесс. Стоит развеять его сказочные мечты и вернуть в реальность с небес.

— О да, тогда, когда я говорил это, я ещё не осознавал, как окажусь прав. Я знаю, что ты можешь говорить со змеями, Гарри. И твой магический потенциал выше, чем у любого волшебника-полукровки. Ты знаешь, почему?

Он колеблется, не знает, отвечать ли на этот вопрос. Но человеческое любопытство пересиливает, а я говорю загадками, наверняка затронув в нём интерес. И, как бы он сейчас не сопротивлялся, он понимает, что хочет знать. Хотя с трудом поверит.

Мальчишка молчит, а пауза затягивается. Я мог бы, конечно, ещё подождать, пока он соберётся с силами и прекратит этот фарс, но, верно, они все такие упрямые – воины света. Я решаю пойти предположениями.

— Возможно, старик наплёл тебе сказочек о том, как я, умирая, отдаю тебе свою силу, — кажется, я угадал. Во всяком случае, он напрягается, и даже внимательно слушает. Настолько, насколько можно вообще слушать врага. – Но он не сказал тебе главного. В тебе не просто часть моей силы. В тебе – часть меня.

Я смотрю в его глаза, как в открытую книгу. Эмоции сменяются, одна за другой: непонимание, шок, ужас, отвержение. Он не верит, но это исключительно его проблемы. Я отпускаю его, отхожу, продолжая говорить – не жалея мальчишку.

— В тебе часть моей души, Гарри, та часть, что не позволит мне умереть. Сейчас я жив и стою здесь только потому, что жив ты.

Я наслаждаюсь его эмоциями, его страхом, его неверием. Представляю, что сейчас творится в голове мальчишки – он только что узнал, что своей жизнью подарил жизнь безжалостному убийце. Мне даже немного жаль его. Совсем немного.

— Я не убью тебя, Гарри Поттер. Ты будешь жить, даря жизнь мне, и ты будешь свидетелем того, что произойдёт по твоей вине. По вине того, что ты ещё жив.

Нагини заползает мне на шею по подставленной руке, удобно сворачиваясь кольцами, как воротником, или длинными, висящими в несколько рядов бусами. Поттер прячет глаза, но я знаю, что в них – боль, океан, водоворот боли. Кажется, мальчишка плачет, ведь я слышу приглушённый всхлип, или это вновь скрипнула дверь.

Я выхожу из камеры, не забывая наложить все известные мне запирающие чары, хотя вероятность Поттера выбраться и без того крайне мала, но я уже привык, что этот мальчишка найдёт выход из любой проблемы, в которую сам же и попадёт.

Мой противник, избранный, тот кто, согласно пророчеству, должен убить меня – ребёнок. Ему ещё нет пятнадцати лет, а на его плечах уже лежит ответственность перед всем миром. Жалко ли мне его? Нет, я не чувствую даже намёка на жалость. Лишь тёмное торжество – я знаю, что Поттер сломается быстро, очень быстро.

Без своего героя свет ослабнет, многие потеряют надежду. Люди так наивны, что верят, верят бесповоротно в байки о ребёнке, способном погубить самого Астерота. Мне жаль их, наивных, но я ничего не могу с этим поделать.

Нагини чему-то тихо радуется, а ведь я предсказал, что утро прольёт свет на наше мрачное и скучное существование. Я поднимаюсь обратно в свои комнаты, чтобы посветить оставшееся время отдыха смакованию того удовольствия, что доставила мне боль мальчишки. Такая чистая, такая прекрасная боль. Я чувствую себя дементором, ведь, кажется, я насыщался болью, я буквально пьянел.

Нагини смеётся. Я вместе с ней.

Определённо, превосходное утро.

02

Я тяжело опускаюсь в кресло и кладу голову на сложенные руки. Нагини кольцами лежит на моих коленях, стараясь не мешать мне. Молодец. Хорошая девочка. Не трогай меня сейчас, я должен всё обдумать и понять.

А сделать это я не в состоянии. Как Гарри Поттер, этот чёртов мальчишка, не просто выжил, но и стал вместилищем части моей души? Хорошо, я могу понять — защита матери, её любовь (на этом моменте я презрительно хмыкнул, и Нагини тут же отозвалась вопросительным шипением). Но переселение даже части души — слишком сложный ритуал, и я наверняка помнил бы, проводил я его, или нет. Конечно, есть вероятность, что моя душа, отделившись от тела, искала себе пристанище в чужом. В таком случае я должен был открыть глаза в теле годовалого ребёнка, а не скитаться по лесам бесплотным духом. Слишком много загадок, тайн, связанных со мной и этим мальчишкой.

Я невольно морщусь. Нагини касается моей руки своей головой, и я глажу её, провожу пальцами по тёплой змеиной коже. Это успокаивает, пока рядом есть она, то существо, что никогда не сможет предать меня. Я чувствую Нагини, как второго себя — она не просто друг или союзник, она та, без кого я буду чувствовать себя…одиноким. Кажется, так. И Нагини знает это, мы понимаем друг друга даже без слов, словно близнецы.

 — Что тревожит тебя? — любопытствует она, и моя рука замирает над её головой. Тревожит ли? Пребывая в раздумьях, я даже не замечаю собственных ощущений. А она — замечает. Неровный стук сердца, сменившиеся эмоции. Тревожусь ли я? Возможно, меня действительно задевает то, что часть меня, часть моей души живёт в прирученном «оружие» моего врага. Да, верно, мой главный враг — Дамблдор, а Поттер — лишь зверушка, которую он дрессирует на борьбу со мной. Учит, как убивать меня.

 — Мальчишка, Нагини. Он оказался не тем, чем я ожидал увидеть его, но чем-то бо́льшим.

 — Тебя пугает это? — любопытство моей змеи иногда вызывает раздражение, но её вопросы настолько рациональны, необходимы, что я каждый раз подавляю в себе злость за её попытку вмешательства в мои мысли и отвечаю, настолько честно, насколько могу, а затем благодарю её. Каждый из таких вопросов помогает мне разобраться в себе, в том, что я чувствую, о чём мыслю.

 — Нет.

 — Но беспокоит.

 — Нагини… — иногда мне действительно хочется свернуть ей её гладкую шейку, и она знает это, ровно, как и то, что я никогда этого не сделаю.

Чувствуя моё настроение, она решает сменить тему. Умница.

 — Что ты будешь делать с ним?

Чёрт бы побрал её, эту Нагини. Как ловко она умудряется касаться именно тех тем, что заботят меня в эти минуты. Я мог бы оттянуть раздумья о значимости мальчишки в моей судьбе на несколько дней, но теперь, с ней, должен принимать решение почти мгновенно. Мне действительно стоит подумать об этом.

Гарри Поттер мой пленник. Беззащитен, морально унижен, он ожидает своей участи, но не теряет надежду. На то, что его хватятся, что найдут, освободят. Глупый мальчик, я ведь прекрасно понимаю, что в ближайшие месяц-полтора о нём никто не вспомнит. Ровно до того момента, как вдруг Поттер, всемирный спаситель, не приедет в Хогвартс. Его не будет среди учеников, его не будет у его родственников, он полностью пропадёт из поля зрения магического мира. Они даже не смогут отследить его местонахождение по его палочке, которую он так предусмотрительно оставил дома. Странно, неужели мальчишка действительно думал, что летом ему ничего не угрожает, что даже не удосужился взять палочку с собой? Своенравный глупец.

За то время, пока он пробудет тут, под моим строгим надзором, многое может измениться как в его, так и в моём мировоззрении. Но что я хочу от него? Превратить в комнатную собачку, сломать, управлять его волей и его телом? Я с наслаждением представляю, как это будет выглядеть: Поттер на коленях, избегая смотреть в глаза своему господину, но, если заставить его, то в изумрудном взгляде будет лишь молчаливая покорность. Он безропотно исполнит любой приказ, он никогда не попытается сбежать, он будет дрожать от страха, провинившись и ожидая наказания…

Нет! Эту отвратительную картину я вижу каждый день. Мои верные слуги, мои Упивающиеся, подлизывающиеся ко мне в поисках благосклонности, но боящиеся справедливой кары. Мне не нужен ещё один столь же бестолковый раб, потерявший голову в желании выслужиться передо мной. Нет, мне необходим живой Поттер, послушный, но живой. И полноценно принадлежащий мне.

Нагини касается моей руки, и я вспоминаю, что не ответил на её вопрос. А она ждёт, терпеливо, даёт мне время понять и сформулировать. И она наверняка знает, что я хочу сказать ей, но я всё равно произношу это:

 — Не знаю, Нагини. Я ещё не знаю.

И улыбаюсь. Не скалившись, словно полное ярости чудовище, а дружелюбно, уголками губ. И только она, моя верная спутница, имеет право видеть меня таким — живым, способным испытывать эмоции и просто улыбаться. Она никогда никому не скажет, но ей действительно льстит моё внимание, ровно как и моя честность.

Нагини знает, о чём я думал, знает, к какому выводу я пришёл. Она соскальзывает с моих колен, но я успеваю последний раз провести кончиками пальцев по её гладкой коже. Я благодарю её, и она с удовольствием принимает благодарность, как и всегда, когда помогает мне. Это наша традиция, только между нами, закрепившаяся неотъемлемой частью нашего с ней общения.

Я возвращаю на лицо маску жестокого безразличия. Сейчас необходимо провести собрание, в ходе которого я и решу, что же делать дальше. Вызываю ближний круг — только их, сейчас я хочу видеть только эти лица, и говорить только с ними, да и то не со всеми — я не желаю видеть большую толпу, лишь избранных. Затем спускаюсь вниз, на первый этаж особняка, и останавливаюсь в коридоре, что ведёт к гостиному залу. Темнота коридора скрывает меня от ненужных глаз гостей, что должны явиться с минуты на минуту. Я не люблю опозданий, и они знают это, потому спешат явиться под свет моих очей немедля. Антиаппарационный барьер вокруг особняка без проблем пропускает их, а вот гостей, решивших составить моим верным соратникам компанию, ждёт не самый приятный сюрприз. Обычно защитные заклинания получаются у меня особенно сильными в момент раздражения, а именно его я испытывал, оказавшись в этом доме. Но время идёт. Я жду.

Первой является Белла, в извечно хорошем расположении духа. Ничуть не смутившись, она занимает место за столом поближе к высокому креслу, стоящему во главе, которое занимаю я. Азкабан окончательно сломал рассудок Белластриссы, и её любовь ко мне становится чем-то вроде болезни. Иногда она действительно пугает меня, ибо способна сотворить какую угодно глупость мне в угоду. Отослав её на проживание к Малфоям, я надеялся, что в обществе сестры она немного придёт в себя. Кажется, ей действительно лучше. Следом являются Кэрроу, как всегда вместе, занимая первые попавшиеся на глаза места. Затем Долохов, Эйвери, Мальсибер и Нотт. Эти меня совсем не интересуют, они ведут себя как обычно, только немного нервничают — я вижу, как подрагивают пальцы Нотта прежде, чем тот прячет руки под стол. Но терпение моё вознаграждено. В зал является Люциус, и я впиваюсь в него взглядом. Всё так же ухожен, блистателен и красив, но что-то неуловимо изменилось. Чрезмерная бледность, слабость, когда он с облегчением опускается на один из свободных стульев, словно даже просто стоять ему трудно до нестерпимой боли. Однако, выглядит он в разы лучше, чем вчера, видимо, жёнушка неплохо его подлатала, да называла меня последними словами, отпуская муженька сюда. Нарцисса вообще сильная, волевая женщина, и я жалею, что в своё время не получил её. Она была бы прекрасной убийцей. Однако за размышлениями я едва не пропускаю явление Снейпа, как обычно задержавшегося на несколько минут. Он, конечно, может сколько угодно говорить мне о том, что старик задерживает его, хотя прекрасно знает, что я не верю — ни в это, ни в остальные оправдания. И всё же мы продолжаем эту игру в доверие, и я с удовольствием держу его на волоске от разоблачения каждый раз, когда вызываю сюда. Я знаю: тот, кто способен предать одного, способен предать и другого. По-хорошему, стоило бы содрать со Снейпа десять шкур, но зельевара столь же высокого уровня, как у него, я больше нигде не найду, а посему я дарую ему своё терпение, а он с удовольствием играет с огнём.

Теперь, когда все в сборе, я могу присоединиться к нашему «тёмному братству». Я шагаю беззвучно, и появляюсь из коридора так, словно рождённый из самой тьмы, отделившаяся от неё часть, принимающая человеческое обличие. Фанатичный блеск в глазах Беллы начинает раздражать меня, а ведь я ещё не начал собрание. Боюсь, к концу мне придётся всеми силами сдерживать себя, лишь бы не запустить в неё парочку проклятий.

Я опускаюсь в кресло, складываю руки «домиком» и жду, пока внимание всех членов нашего небольшого совета обратиться на меня. Мой голос усиливается за счёт каменных стен, и я могу особенно не напрягаться, чтобы каждый услышал меня.

 — Приветствую вас, друзья мои. Надеюсь, все пребывают в хорошем здравии. Люциус? — он вздрагивает, в его взгляде мелькает страх. Но не волнуйся, сегодня я ничего тебе не сделаю. — Как ты себя чувствуешь, мой друг?

 — Я…всё в порядке, мой Лорд, — а сам хрипит, и я качаю головой. Видимо, я всё же немного перестарался вчера, но уж слишком был на него зол. Да и Поттер, тоже хорош, ведь я бы отпустил Люциуса по первому же требованию своего пленника. Видимо, просить за собственных врагов настолько унизительно, что мальчишка предпочёл отправить Люциуса на верную гибель. Вот вам и гриффиндорская самоотверженность.

В конце стола кто-то ойкнул, и губы мои тянутся в ухмылке. Зачастую питомцы настолько похожи на своих хозяев, что повторяют за ними их поведение и многие привычки. Нагини, милая Нагини, она столь же, сколь и я, любит эффектное появление. Она проползает под столом так, чтобы коснуться каждого сидящего, и лишь затем оказывается на моих коленях, сворачиваясь кольцами, но обводя собравшихся цепким взглядом бездонных чёрных глаз. Я лениво глажу её, наслаждаясь эффектом — мои слуги боятся Нагини не меньше, чем меня.

Стоит уже начать, ведь я планировал не задерживать их надолго.

 — Думаю, каждый уже знает новость, облетевшую наши ряды, — и кидаю многозначительный взгляд на Беллу, которая в ответ кивает головой. Женщина. Её длинный язык давно пора отрезать другим в угоду. — Это правда. В наших руках действительно оказался Гарри Поттер, слабый и безоружный. Люциус, решивший преподнести мне этот бесценный дар, уже был по-своему вознаграждён.

Каждый смотрит в его сторону, и каждый прекрасно знает, что именно получил он в награду. Уж слишком Люциус плох для человека, которому Лорд сказал своё «спасибо».

 — Вы убьёте его, мой Лорд? — с неописуемой надеждой в голосе почти шепчет Белла, и я морщусь. Кто бы мог подумать, что самая верная из моих последователей будет так раздражать.

 — Нет.

Кажется, собравшиеся за столом сильно удивлены. Все, кроме Люциуса и Снейпа. Первому настолько плохо, что не до выражения обуревавших его эмоций, а на Снейпе как всегда маска безразличия.

 — Но…как же так?! — она не понимает, и никто не может этого понять, а я не хочу никому ничего объяснять. Они искренне считают, что их Лорд бессмертен, и пусть, ибо незачем им знать, что смерть одного единственного мальчишки, это Поттера, может настолько подорвать бессмертие их господина.

Я молчу, позволяю им выговориться. За столом не так много человек, как обычно, но даже они в своих жарких спорах способны создать приличный шум. Я терпеливо жду, когда же они, наконец, закончат строить предположения относительно моей благосклонности к пленнику. Глажу Нагини кончиком указательного пальца между глаз, так, как она особенно любит, и жду. Среди всеобщего шума я чувствую себя воспитателем в группе глупых детей, которым должен объяснить, почему земля не плоская, а соль не сладкая. Всё им интересно, но не всё им можно и нужно знать. И именно этого они не понимают, стремясь к полному контролю над ситуацией. Глупые.

Я вскидываю руку, и в зале тут же возобновляется тишина. Я смотрю на них, на каждого, глаза в глаза, осторожно считывая их эмоции. Смятение, неверие, удивление. Все они так похожи друг на друга, серая масса безликих рабов, только Северус…его эмоции я так и не смог прочесть.

 — Я не убью его, — повторяю я для закрепления материала. — Этот мальчишка нужен мне живым. Он сыграет свою роль в нашей войне, и именно он приведёт свет к абсолютному поражению. Никто из вас не тронет его, если не захочет коротать остатки своей ничтожной жизни в созданном мною личном Аду, вам понятно это?

Им, разумеется, понятно. Трудно не понять меня, когда мой голос звучит так, с твёрдой угрозой. Между тем я продолжаю.

 — Поттер останется тут, в этом доме под лично моим надзором. Никто из вас не имеет права приближаться к нему, и, я надеюсь, об этом узнают те, кто сейчас не присутствует в этом зале. Если с головы мальчишки упадёт хотя бы один волосок, каждый из вас окажется в равной степени виноватым, и мне будет абсолютно всё равно, где вы были в это время и чем занимались.

Я жду, пока до них окончательно дойдёт смысл моих слов. Больше мне ничего не нужно, во всяком случае, пока, и я отпускаю их, махнув рукой.

 — Свободны. Хотя…Северус, задержись.

Только успевший подняться, он опускается обратно на стул. Я дожидаюсь, пока зал опустеет, и мы останемся вдвоём. Только тогда я смогу доверить ему те тайны, что не доверяю остальным.

 — Ну что ты, подсядь поближе, Северус. Нам предстоит серьёзный разговор.

Я не могу знать, о чём он думает. В голове Снейпа всегда чисто и свежо, как в поле после дождя, и я невольно восхищаюсь его способностью так ловко прятать свои мысли, ведь именно я учил его защищать свой разум, но то, что теперь он использует это против меня, несколько огорчает.

Он молчит, ждёт, когда разговор начну я. Они все так делают, видимо, пытаясь показать своё ко мне уважение, а я вижу исключительно трусость.

 — Ты знаешь, о чём я хочу поговорить с тобой?

 — Нет, мой Лорд.

 — Прекрасно, — довольная улыбка заставляет его напрягаться в ожидании справедливой кары, но её не следует. Только мои слова. — Ты когда-нибудь видел, какое небо ночью в поле, Северус? Оно прекрасно и чисто, на нём нет ни одного облачка, и звёзды сияют так ярко. Твои мысли чисты, как это небо, но я почему-то не вижу звёзд.

Это напоминает комплимент, но мы оба знаем, что я хочу сказать. Он пытается улыбнуться, но мне всё равно на его реакцию. Я позволю ему оставаться безнаказанным и дальше, ведь, не будь его у меня, моя партия стала бы чрезмерно лёгкой. Да, я получаю удовольствие от собственных поражений, от того, что могу дать волю своей злости, что могу направить её на тех, кто привёл меня к проигрышу, как уверены они сами. И только я знаю, что никто из них не виноват в той степени, в какой провинился Северус, смотрящий на меня в напряжённом ожидании.

 — Однако я собирался обсудить с тобой далеко не звёздное небо. Ты прекрасный зельевар, Северус, настоящий мастер своего дела, достойный этого звания больше, чем остальные, кто его носит, — я всегда поднимаю самооценку своим слугам, прежде чем отдать необходимые распоряжения. Однако на Снейпа моя лесть не оказывает никакого влияния. Его благодарность полна холода, и я подавляю в себе начавшее нарастать раздражение. — Думаю, для тебя нет ничего невозможного, и ты, разумеется, сделаешь всё, чтобы угодить моим интересам.

Прежде чем продолжить, я жду его согласия. На самом деле мне оно не нужно, мне нет дела до того, согласны ли мои слуги мне служить. То, что на их предплечьях красуется мой знак, моё клеймо, уже признак того, что от своей клятвы, данной в молодости, им не отказаться до самой смерти.

 — Моё обличие, Северус. Посмотри на меня, похож ли я на того человека, что принял тебя под своё крыло, что учил тебя всему, что ты знаешь теперь? Нет, не похож, но я желаю и надеюсь вновь стать таким, каким был, и потому я обращаюсь к тебе, как к одному из лучших в своём деле.

Я никогда не называю его «самым верным», прекрасно зная, что это не так. Я вообще знаю о нём больше, чем он думает, но пока мне не в чем его винить. Предательство — его обязанность, как одного из винтиков моего механизма, а без предателей война так скучна и однотипна…

 — Ты знаешь, Северус, что сейчас я не имею доступа ко многим знаниям, которыми располагал ранее. Но ты, именно ты, способен найти для меня возможность стать прежним. Стать человеком, Северус, вернуть себе человечность, которой я некогда лишился.

Он смотрит с ожиданием, молчит. Знает, что я ещё не закончил, и не хочет перебивать. Молодец.

 — Я полностью полагаюсь на твой вкус, однако жду определённых результатов. На поиски у тебя есть… — я медлю, прикидывая, сколько времени мне понадобиться, чтобы Поттер перестал шарахаться от меня, — примерно неделя. Но я верю, что ты справишься. Не так ли?

 — Да, мой Лорд, — вопрос был риторическим, ведь я знаю, что никто из них никогда не посмеет указать мне на свою неспособность и мою неправоту.

Я отпускаю его, и только тогда, когда остаюсь один, закрываю глаза. Я пытаюсь прийти в себя, вернуть себе душевное равновесие перед тем, что необходимо сделать. Нагини молчит, а я тру виски, собираясь с мыслями. После шумных гостей тишина оказывается чем-то тяжёлым, её дико хочется разорвать, но я боюсь, что любой звук заставит меня сорваться и разгромить половину залы. Этого нельзя допустить, ведь мне нужно терпение, много терпения. В конце концов, приступ безумной неконтролируемой раздражительности проходит, и я вновь могу трезво соображать. Нагини перебирается мне на плечи, а я поднимаюсь и покидаю зал со странным ощущение в душе — ощущением незавершённости. Я забыл о чём-то, о чём-то очень важном, только вот о чём?

Всю дорогу вниз Нагини молчит, что странно — обычно моя спутница довольно общительна. Видимо, моё настроение передалось и ей. Крысы с писком разбегаются, когда я открываю подвальную дверь, и Нагини спускается на землю, чтобы наполнить свой желудок свежим мясом. И правильно — я должен быть один.

Я проверяю сохранность запирающих заклинаний, затем снимаю их и открываю дверь, поморщившись от неприятного скрипа. Внутри ничего не изменилось, всё так же, как и было. Поттер не поднял головы, но, несомненно, знал о моём присутствии. Сейчас я один, и ему должно быть чуточку спокойнее. Да и я не собираюсь лишний раз доставлять ему физическую боль, для этого у меня есть множество любимых слуг.

Я подхожу ближе к нему, но не дожидаюсь никакой реакции. Кажется, он предпочёл полностью игнорировать моё присутствие, но мне не нравится такая игра. Я заставляю его посмотреть на меня, поднимая его лицо к себе, крепко держа за подбородок. Он не противиться, видимо понял, что путного всё равно ничего из этого не выйдет, но в его глазах чистая, ничем не замутнённая ненависть. Я качаю головой.

 — Гарри, Гарри…ты всё ещё отказываешься разговаривать со мной? А зря, ведь ближайшие два месяца твоей компанией буду исключительно я, а если ты будешь молчать, то наверняка забудешь, как разговаривать.

Поттер всё ещё молчит. Я собственническим жестом поглаживаю большим пальцем его щёку, и мальчишка морщится, словно его сейчас стошнит. Ему противен я, ему противны мои прикосновения, а потому я не спешу лишать его своего общества. Я надеюсь вытянуть из него хотя бы пару слов, а лучше — предложений. На полноценный диалог с ним рассчитывать пока не приходится.

 — Ты так и будешь молчать? Гарри, твоё молчание ничего не изменит, но твоя покорность позволит мне обращаться с тобой лучше, чем с обыкновенным пленником.

Упрямец. Я подавляю в себе желание ударить его, отпускаю и отхожу на несколько шагов назад. Он смотрит на меня, следит за каждым моим движением, но молчит.

 — Гарри, ты же понимаешь, что я найду способ развязать тебе язык. И если я захотел поговорить, и поговорить именно с тобой, ты будешь отвечать мне, как и положено по этикету. Или тебя не учили хорошим манерам? — раздражение вновь закипает во мне. С момента своего возрождения я понял, что с трудом могу сдерживать в себе маниакальные порывы, злость, желание доставлять мучения и убивать. Тело, что я получил, несовершенно.

 — Я не хочу говорить с тобой, — слышу я тихий голос мальчишки и торжествующе улыбаюсь. Не хочет — но сказал.

 — Смотрите-ка, наш мальчик сказал своё первое слово, — я не могу удержаться от издевательств в его адрес, и ловлю на себе прожигающий яростью взгляд. — Ну же, Гарри, это так просто. Всего лишь поговорить. Ты откажешь мне в таком удовольствии?

Он снова молчит, а я начинаю терять терпение. Чёртов мальчишка!

 — Ты видимо чего-то не понимаешь, Гарри, — я вновь не могу контролировать голос, и допускаю шипение, свидетельствующее о крайней степени моей раздражительности. — Сейчас ты в моих руках, и я решаю твою судьбу.

 — Тогда убей меня! — Поттер тоже злиться, и злость его плавно переходит в истерику. — Убей, и покончим со всем этим!

 — Глупый мальчишка! — я едва сдерживаюсь, чтобы не накинуться на него. — Я уже говорил тебе, и скажу ещё раз — я не убью тебя. До тех пор, пока в тебе часть моей души…

 — Тогда извлеки её! — он ещё и перебивает меня. Видимо, хорошие манеры — не его стезя. — Если это единственное, что тебя останавливает, тогда вытащи её из меня и убей!

Я тяжело вздыхаю. Нет, сейчас конструктивного диалога с ним не получится, а ведь я так надеялся, что смогу уладить некоторые вопросы, и, возможно, отвечу на его. С ним действительно тяжело: он дикий, страх и ненависть ко мне заставляют его не внимать голосу здравого смысла, а ведь, при наличии желания, он смог бы повлиять на меня, и я бы прислушался, разумеется, если это что-то важное. Или, хотя бы, оставил в живых его друзей, которыми он так безумно дорожит.

Я пытаюсь вспомнить хоть что-то из того, как обычно приручают диких животных. Кажется, сначала им необходимо создать атмосферу, в которой они бы чувствовали себя уютно. Боюсь, что Поттер ни в какой атмосфере не сможет чувствовать себя в безопасности, если я подойду к нему ближе, чем на пушечный выстрел. Однако он должен понять, что я не желаю ему зла в той степени, в которой мог бы, если бы не эта странная история с частицей моей души, запертой в нём, словно в необычном ларце. Впрочем, мне всё равно не остаётся ничего другого, кроме как довериться столь хрупкой информации.

Итак, для начала его нужно поместить туда, где обстановка чуть более похожа на мирную. Добровольно он никогда не позволит коснуться себя, но я не собираюсь спрашивать на то его разрешения.

 — Не подходи ко мне, не трогай меня, не… — кричит он на грани паники, когда я приближаюсь и тяну к нему руку, но не успевает договорить — я касаюсь его лба, того места, где гладкая кожа испорчена шрамом, и Поттера прошивает боль.

 — Спи, — шепчу я. Он пытается сопротивляться, не дать себе отключиться, но противиться моей магии — абсурд, и вскоре разум его засыпает, а тело безвольно виснет на цепях.

Проснётся он не скоро, а потому я не спешу. Освобождаю его руки, обратив внимание на то, что цепи оставили на коже некрасивые покрасневшие полосы. Я растираю его кожу, приводя руки в порядок, а затем поднимаю его на руки и покидаю помещение камеры.

Поттер невероятно худой, я могу с лёгкостью пересчитать все его рёбра. Обычно мальчики его возраста питаются довольно плотно, что и сказывается на их фигуре, но Поттер выглядит так, словно прожил несчастное голодное детство. Впрочем, возможно, так оно и есть, но меня едва ли волнует его прошлое.

Со своей драгоценной ношей я направляюсь в пустующую часть особняка, туда, куда никто из нас никогда не заглядывает. Там обнаруживается спальня вполне приличного вида, и я вздыхаю с облегчением ещё и от того, что мне не придётся лишний раз убирать с мебели паутину и грязь. От пыли можно избавиться одним взмахом палочкой, что я и делаю, после чего осторожно укладываю Поттера на кровать и накрываю одеялом.

Я запираю окна, проверяю наличие ванной комнаты в пределах досягаемости мальчишки, и только после этого выхожу, плотно закрыв за собой дверь и накладывая на неё несколько запирающих заклинаний. Так, чтобы он не смог выбраться, поскольку я точно знаю, что именно это он и попытается сделать, очнувшись от магического сна. Который, к слову, продлится ещё сутки. Поттер вымотал себя своими переживаниями, а потому ему нужно хорошенько отдохнуть.

Покидая это крыло особняка, я ещё отмечаю себе, что неплохо было бы принести ему завтрак к тому времени, когда он проснётся. Что-нибудь, что вызовет дикий аппетит даже у такого упрямца, как он.

Но сейчас мысли о благополучии Поттера не должны занимать мою голову, и я переключаюсь на обдумывание своих дальнейших ходов. Я и так слишком долго бездействовал, будучи запертым в четырёх стенах этого дома, но теперь, когда Поттер в моих руках, и опасаться его возмездия мне не нужно, я могу полностью посвятить себя той стратегии, в которой не придётся строить лишних обходных путей. Я возвращаюсь в комнату, которую за неделю с лишним уже начинаю считать своей, и берусь за пергамент и перо. У меня есть цель — это месть, и есть ещё двадцать четыре свободных часа, которые я не собираюсь терять даром.

03

Всё тело затекло и болит, когда я пытаюсь принять более удобное положение. Солнце клонится к закату, но, не смотря на это, оно ярко светит в окно, заставляя жмуриться. Над ухом тихо шипит Нагини. Мне вдруг дико захотелось, наплевав на частицу собственной души в ней, задушить эту змею ко всем чертям. Впрочем, я быстро отказываюсь от подобных мыслей – Нагини не стала бы беспокоить меня просто так. У неё есть какие-то мелкие, но, несомненно, важные известия, и я обязан её выслушать. В конце концов, если бы не она, что со мной стало бы…

Каждому, даже самому бездушному злодею, необходима своя подушка, куда можно излить горечь или гнев. Для меня подушкой, а точнее подушками для гнева служат собственные слуги, добровольно переносящие мои резкие перепады настроения. Горечь же, каплю за каплей, впитывает в себя Нагини. Я как никогда раньше благодарен ей.

Я потягиваюсь и, наконец, принимаю вертикальное положение. Я не просто уснул, я уснул на собственном столе, на собственных планах и записях. Как хорошо, что никто не додумался проведать меня в эти минуты слабости. Сплю я чутко, и этот кто-то, вломившийся сюда, вышел бы, если и живым, то относительно помятым. А даже если бы я и не проснулся, милая Нагини обязательно поведала бы мне о тех, от кого так отвернулась удача.

— Мальчишка проснулся, — шепчет она мне в самое ухо, чем ещё сильнее раздражает.

Мне кажется, это проклятие моё за все совершённые злодеяния. Гнев – не самая приятная эмоция; для меня эмоции вообще не могут быть приятными, а особенно те, которые влияют на восприятие окружающего мира и отношения к нему. Гнев управляет людьми так же, как и любовь, заставляя идти на отчаянные поступки. При упоминании Поттера, в моей душе, если от неё ещё хоть что-нибудь осталось, возрастает огромная волна гнева, которая, точно цунами, готова поглотить всё и вся. Мне это не нравится. Вероятно, я способен добиться бессмертия, но за эту благодать необходимо жертвовать самим собой.

— Спасибо, Нагини.

Она кивает, если только змеи могут кивать, и уползает в угол, где обычно отдыхает, чтобы не тревожить меня.

А я, кажется, потерялся во времени. Никогда не думал, что тело способно так предавать меня. Оно не просто несовершенно, оно гораздо слабее обыкновенного человеческого. Стоит поторопить Снейпа с его поисками, или я рискую в один прекрасный день заболеть, и чем-нибудь похлеще простуды.

Теперь стоит освежить в памяти то, что произошло некоторое время назад.

После того, как я запер Поттера в одной из гостевых спален особняка, первое, что я сделал, это вернулся к себе и ещё раз внимательно изучил небольшую стопку газет. Стоило потратить на это некоторое время лишь затем, чтобы удостовериться, что я ничего не упустил. Мне совершенно не хочется повторять старых ошибок, и даже если Поттер в моих руках, слабее от этого враги не станут. Если уж так посудить, то Гарри Поттер никогда не был их оружием. Так, средством заставлять народ не падать духом перед лицом угрозы. Мальчишка не смог сопротивляться Люциусу, напавшему на него без всякой магии. О какой скрытой силе может идти речь, старик?

Что же получается? Дамблдор и вся его «птичья» стайка знают, что я вернулся. У Поттера, не сомневаюсь, было достаточно времени для того, чтобы поведать им о таком знаменательном событии. Есть ли у меня возможность действовать так, чтобы никто не заподозрил именно мою причастность? Хотя старика не обмануть. Зная, что я восстал из мёртвых, он, разумеется, спишет любые разрушения или изменения политики министерства на меня. Что же, пусть так. Если верить общественности, а точнее тому, что пишут в газетах, ни ему, ни Поттеру не поверили. Будет очень удобно, если не поверят дальше.

Конечно же, я знаю, что газетные статьи в основе своей содержат больше выдумок, нежели правды. Однако любые выдумки основаны в первую очередь на слухах, а ни один слух не может не иметь под собой почву. В придачу к этому, новости из двух главных тылов моего врага – Министерства Магии и Хогвартса – я получаю от Люциуса и Северуса. И хотя Снейп постоянно что-то недоговаривает, передавая мне лишь часть информации, крупицы, терять столь умного и смышлёного человека мне не хочется. Мне хватает и тех крошек, что он представляет мне, как блюдо высшего класса.

Люциус же, не обладая столь завидным интеллектом, умеет приносить пользу даже своей глупостью, за которую обычно расплачивается вся семья. Они такие сплочённые, верные друг другу, что иногда становится противно. Хочется растоптать их, уничтожить эту любовь и поддержку, а затем смотреть, как они барахтаются в грязи собственного поражения, словно опрокинутые на спину жуки, не имея возможности перевернуться без чужой помощи. Их останется только раздавить, этим окончив их мучения.

К какому же выводу я пришёл?

С момента моего падения в наших, некогда сплочённых, рядах произошли неприятные изменения. Это касается не только побега некоторых моих слуг, что клялись мне в вечной верности, а затем бросили, стоило лишь подвернуться такой возможности, но и тех, кто погибли, будучи заточёнными в Азкабане. Вызволяя оттуда своих людей, я не досчитался около десятерых верных подданных, сильных и самоотверженных во времена моего триумфа.

Ну, ничего. И силу свою, и власть над душами этих людей я верну, и ради них, тех, кто погиб, не отказавшись от меня, я почту память о них вместе с теми, кто вернулся.

Слабость моя сейчас заключается не только в количестве верных людей, но и в силе и верности мне собственного тела. Оно почти человеческое, в нём я, вопреки своим желаниям, чувствую себя обыкновенным жалким человеком. Даже уровень знаний и магической силы не даёт мне больше уверенности. Кажется, магглы называют это паранойей – когда в каждом встречном ты видишь только врагов и постоянно готов к удару в спину. Кажется, мне придётся чаще применять силу. Это тело несовершенно, и заметить это могу не только я.

Кажется, необходимо поторопить Северуса с его поисками.

Однако я забыл о своей настоящей головной боли, что не даст мне успокоиться ближайшее время. Мальчишка Поттер, спрятанный в моём, действительно моём доме, полноценно принадлежащий мне. Разумеется, сам он этого пока не осознаёт, но ещё не всё потеряно. Немного ласки и немного боли, и Поттер станет совсем ручным.

Еду ему я, разумеется, сам не готовил. Когда-то давно Люциус сделал меня, чуть ли не полноправным хозяином в его доме, чем я теперь с удовольствием воспользовался. Его домовые эльфы отменно готовят, а самое главное, что они способны отнести пленнику еду, при этом, не открывая дверь. Меня совершенно не прельщает снимать и заново накладывать запирающие на эту чёртову дверь каждый раз, когда понадобится поухаживать за моим новым зверьком.

Теперь же Поттер проснулся. Что же, любопытно, как он будет себя вести. Отстаивать свою честь и свободу? Молча покорится, в душе лелея надежду на своё освобождение? Нет, вряд ли. Из тех коротких встреч с ним, что были у нас ранее, я понял, что такой человек молчать не станет. Его сила, возможно, велика, но никто не научил его ею пользоваться, а значит она, по сути, бесполезна. Ему, но не мне.

От предложения пойти со мной Нагини не отказывается. Моя милая. Она любит смотреть, как я «общаюсь» с пленёнными мною врагами, но только сейчас я буду не калечить их, а точнее одного лишь Поттера, а ухаживать за ним. И ей интересно вдвойне, будучи молчаливым наблюдателем. Иногда меня посещают мысли, что до того момента, как мы с Нагини повстречались, ей жилось до невозможности скучно.

В полном молчании мы добираемся до того, самого тёмного и заброшенного крыла особняка, в котором и был заперт наш герой. За дверью стояла абсолютная тишина, а ведь я ожидал совершенно иного. Впрочем, вопреки моим мыслям, Поттер не дурак – кричать о помощи или ломиться в окна и двери явно не в его характере. Значит, он что-то задумал.

Нагини словно читает мои мысли. Спустившись по руке на пол, она смотрит на меня с ожиданием. Что же, милая, благодарю за доверие и помощь, тебе это окупится сполна новыми жертвами.

Я снимаю запирающие заклинания и чуть приоткрываю дверь, позволяя Нагини вползти в комнату первой. И тут же слышу её рассерженное шипение. Ударившись о дверь, со звоном разлетается на части что-то, по звуку, стеклянное. Я вспоминаю о вазе с фруктами, что была на подносе, отправленном в комнату к Поттеру, и невольно усмехаюсь. Это была ваза из старого сервиза, что принадлежал семье Люциуса, и новость о её утрате, несомненно, подвергнет его в тоску.

Однако хватит. Игры кончились, Поттер. Ты здесь никто, звать тебя никак, и разбазаривать и дальше чужое добро я тебе не позволю.

Резко открыв дверь и шагнув в комнату, я выставляю перед собой палочку и произношу связывающее быстрее, чем мальчишка успевает опомниться. Он падает на пол, словно подкошенный, и только сверлит меня полным ярости взглядом. Я же, не обращая на него внимания, закрываю за собой дверь и осматриваюсь.

Судя по неровному положению штор, он пытался открыть окно. Возможно, что даже разбить. Вещи в комнате раскиданы, словно он что-то искал, а к завтраку так и не притронулся.

Я качаю головой и беру с подноса яблоко – большое, сочное. Откусываю небольшой кусочек и улыбаюсь. Несомненно, это лучшие яблоки на свете – сладкие, но не до тошноты. Плюс Малфоям за великолепные фрукты.

— А зря, — обращаюсь я к Поттеру, не спускавшему с меня взгляда. Настороженность, ненависть. Всё это не ново и даже успевает наскучить. – Еда превосходна, и всё это – ради такого неблагодарного юнца, как ты.

Я сажусь в кресло, закинув ногу на ногу, и в полной тишине кусаю полюбившийся фрукт. Сейчас бы развязать Поттера, чтобы дать ему хоть какую-нибудь иллюзию равноправия, только ведь он накинется на меня, словно женщина-истеричка, пытаясь выцарапать глаза.

— Молчишь? Что ж, молчи. Тогда скажу я, — я делаю паузу, надеясь заслужить от него хотя бы слово протеста. Но Поттер молчалив, и его игра начинает меня раздражать. Всеми силами и успокаиваю себя, иначе круциатусом мальчишка не отделается. – Снейп наверняка уже доложил старику о том, что ты по своей природной глупости попал в мои руки.

Я вижу, как в глазах его загорается надежда. Это заставляет меня улыбнуться, а улыбка моя, как уже установилось на практике, не сулит ничего хорошего.

— Я знаю, о чём ты думаешь, Гарри. «Они знают, где я, они обязательно найдут меня и спасут.» Не так ли? «Дамблдор, конечно же, уже начал мои поиски!» – я тяну слова в издевательской манере, вертя в руке надкусанное с одной стороны яблоко. Поттер разом мрачнеет – видимо, понимает, что я не стал бы быть так уверен, если бы возможность спасти его действительно существовала. – Однако, Гарри, я разочарую тебя. Для начала, пройдёт время, пока старик соберёт своих орденцев, — мне показалось, или он действительно не понимал, о ком я? – и отправится тебя искать. Время, пока додумается заявиться сюда. Время, пока вскроет мои замки и разберётся с моими людьми. Однако, Гарри… — мой голос становится тише, сам я наклоняюсь к нему и смотрю в его глаза. Мне не нужно лезть к нему в сознание, чтобы понимать, что он чувствует и о чём думает. У него всегда всё написано на лице. И этот чистый мальчик должен был стать твоим оружием, старик? – Даже если тебя выведут отсюда, ты не достанешься им. Ты тут же умрёшь, причём я постарался, чтобы умирал ты в мучениях. Не веришь?

Я поднимаюсь с кресла, оставляя яблоко на столике, и, скрестив руки за спиной, иду вдоль комнаты. Очень удобная поза, помогает лучше думать с любой ситуации.

— Пока ты спал, мой милый Гарри, я наложил на тебя одно маленькое, но далеко не безобидное заклинание. – Ложь, а что поделать? У мальчишки не должно быть никаких надежд на побег, более того, необходим стимул, чтобы остаться. – Теперь ты бомба замедленного действия, и, стоит тебе покинуть пределы этого дома, как я тут же активирую её, и ты умрёшь. К слову, не могу обещать, что те, кто будут находиться в это время рядом с тобой, останутся живы. Даже я не до конца знаю, как работает это заклинание. Чтобы активировать его, я могу дождаться любого момента. К примеру, когда ты будешь находиться в Главном Зале Хогвартса. Там же так много детей, все твои друзья. А теперь представь: одно моё желание, и вы все умрёте. Здорово, правда, Гарри?

Поттер, видимо, действительно это представил. На этом его игра заканчивается, а ведь я когда-то говорил, что способен развязывать язык даже без насилия. Физического насилия, разумеется, о моральном речи не шло.

— Ты чудовище… — шепчет он, но в тишине комнаты я всё равно слышу это. И не могу сдержать усмешки.

— Кажется, мы уже проходили это, мальчик. Ты повторяешься.

— Так почему бы тебе не сделать это?! – Поттер неожиданно смелеет, даже кричит на меня. Жутко хочется его наказать, заткнуть и заставить проявлять больше уважения к старшим. – Отпустил бы меня и отправил туда. Я всё равно не смог бы избегать безлюдных мест, а ты избавился бы и от меня, и от остальных!

Как же ты глуп, Поттер…

Я вздыхаю и прикладываю ладонь к лицу. Он неимоверно раздражает.

— Я уже объяснял тебе, почему ты жив, и не собираюсь рассказывать тебе с самого начала при каждой нашей встрече. А они будут частыми, поверь.

Я хожу вокруг него, словно хищник, кружащий вокруг добычи и выжидающий нужный момент, когда стоит напасть.

— Но я так же не желаю оставлять тебя в живых, попади ты в чужие руки. Как бы ни была дорога мне часть своей души, ты – моя собственность, моя вещь, а то, что принадлежит мне, я не отдаю так просто.

— Я не твоя собственность, — он уже не кричит, но его глупое сопротивление и отрицание очевидного заставляет меня топтаться вместе с ним на одном месте.

Я останавливаюсь перед ним и смотрю сверху вниз. Он уверен в своих словах, но долго ли проживёт его уверенность?

— О нет, Гарри, в этом ты ошибаешься. Сейчас ты находишься в стенах моего дома, под полным моим надзором, и твоя жизнь полностью зависит от моих решений. Разве это не повод для меня считать тебя своим?

Он молчит, ему действительно нечего возразить. А я тихо радуюсь про себя, что наконец-то заставил его задуматься и воспринимать мои слова всерьёз. То, что он погрузился в размышления, видно даже невооружённым взглядом – чуть нахмурился, изменилось выражение, с которым он на меня смотрел.

— Я зайду к тебе завтра, Гарри. Надеюсь, что следующий наш диалог выйдет более продуктивным, нежели этот. Запомни: от твоего послушания зависит не столько твоя жизнь, сколько жизнь близких для тебя людей. К примеру, я могу найти и жестоко убить родителей твоей подружки…как её…кажется, грязнокровка Грейнджер. Уверен, это принесёт ей столько боли… А виноват будешь ты.

Я разворачиваюсь и иду к двери, когда, прямо у неё, меня настигает неуверенный тихий вопрос:

— Ты сказал «орденцы»…кто это?

Меня действительно удивляет тот факт, что Поттер не знает о существовании Ордена Феникса. Видимо, Дамблдор с ним не так откровенен, как я думал. Я тут же хватаюсь за эту соломинку. Подвернулся прекрасный шанс показать мальчишке, что его светлая сторона не так уж и светла.

— Ты не знаешь? – в ответ я получаю тихое короткое «нет». Так я и знал. – Это личная армия Дамблдора, носящая название «Орден Феникса». Странно, что ты никогда не слышал о нём, ведь он существует уже относительно давно. Среди членов ордена был твой папаша, Блэк, а так же наш милый Северус.

Вижу, Поттер растерян. И правильно. Он-то, наивный, думал, что всё знает о своём милом директоре, а у того есть от него тайны, да ещё какие. Я даже не надеюсь, что мальчишка станет меньше доверять Дамблдору, но, возможно, в следующий раз он захочет заговорить со мной вместо обыкновенных препирательств. От них я, пожалуй, слишком устал.

Прежде чем уйти, я бросаю ему через плечо:

— Пора уже вырасти, Гарри, и прекращать верить в сказочки доброго дедушки Альбуса. Так же советую поесть, голодом тебе никто не позволит себя уморить.

Он всё ещё молчал, но атмосфера обречённости повисла в комнате. А я, бросив Нагини короткое: «Следи за ним», вышел за дверь, плотно закрывая её и запирая.

Кажется, я становлюсь параноиком.

Мне совершенно не хочется никого видеть, но, не смотря на это, я вызываю к себе Люциуса. Он не заставляет себя ждать, как всегда покорно молчалив, только во взгляде его обида. Ох, Люциус, не стоит обижаться на меня, ведь я стараюсь на благо вам всем, поддерживая идеальную дисциплину. Потом вы скажете мне спасибо за то, что я сохранил ваши жалкие душонки и вывел их на истинный путь.

— Мы начинаем действовать, — начал я, когда он расположился в заранее приготовленном кресле напротив меня. – Надеюсь, ты понимаешь, что действовать надо незаметно. Настолько, насколько ты вообще способен.

Я дожидаюсь, когда он кивнёт, и продолжаю.

— В нашем деле это главное, и я полностью полагаюсь на тебя.

— Я сделаю всё, что потребуется.

Никто и не сомневался. Вероятно, он думает, что я доверю ему какое-нибудь важное секретное задание. Что я всё же поощрю его доверием за то, что он преподнёс мне Гарри Поттера на блюдечке. Но нет, ты ошибся, мой дорогой.

— Я рад, что могу положиться на тебя, — от количества сладости в собственных речах мне становится дурно. – Ты уважаемый человек и имеешь неплохое влияние на верхушку магического общества, не так ли?

— Да, Милорд.

— В таком случае тебе будет не трудно развеять по этой самой верхушке немного слухов.

Я улыбаюсь, видя, как до него доходит мною сказанное. Да, Люциус, никаких секретных и опасных миссий. Просто слухи. А ты ожидал другого после того, как бросил погибшего господина?

— Не смотри на меня так, Люциус, я не шутил, и шутить никогда не буду. Мы сейчас находимся в трудном положении, однако то, что Министерство Магии не заинтересованно в поддержке Дамблдора, даёт нам возможность незаметного действия. Один он ничего не сделает, а твоя задача – убедить всех, кого можно, и кто имеет влияние на министра, в том, что меня не существует. Ты ведь умный, Люциус. Можешь ли гарантировать мне успех этого предприятия?

— Могу, Милорд, — до него, наконец, дошёл смысл задания, и он даже как-то приободрился. Видимо, накрутил себе, что теперь является ответственным за свободу и жизнь своего повелителя. Вот ведь глупец, но даже от глупцов бывает толк, если они найдут где-то глубоко в себе так необходимые мне способности. Вот, к примеру, Люциус обладает прекрасным красноречием. Он способен заставить любого человека поддержать его, внушая ему собственную правоту. Он справится с таким мелочным заданием, я могу в этом даже не сомневаться.

Я отпускаю его взмахом руки, но в последний момент останавливаю. Губы мои тянутся в ухмылке, и я ласково, словно меня действительно это беспокоит, спрашиваю:

— Как ты себя чувствуешь, Люциус?

Он смотрит на меня, видит издёвку в моём взгляде, кривится и аппарирует домой с громким хлопком, оставляя меня один на один с моим весельем.

За окном темнеет, и я с трудом подавляю зевок. Тело уже устало, хотя с того момента, как я проснулся, прошло слишком мало времени. Никогда раньше я не уставал так быстро. Ненавистное тело злит меня, и я, молча, кляну и Петтигрю, за то, что возродил меня именно таким, и Снейпа, за то, что тот не торопится.

Если он не найдёт мне лекарство в ближайшее время…