Всего одна маленькая свадьба

Я с некоторым трудом затягиваю галстук-бабочку, и тут же раздраженно фыркаю: вместо аккуратного узла получилось нечто скособоченное. Астория ласково гладит меня по щеке и тонкими пальцами перевязывает бабочку нормально.

— Никогда не понимал, в чем красота этого маггловского изделия, — ворчу я, вновь разворачиваясь к зеркалу и снимая с полки банку геля для укладки.

— Не шуми, — шепчет Астория, обнимая меня сзади. — Не каждый день твой единственный сын женится, ради такого можно и перетерпеть маленькое неудобство.

Я бормочу еще что-то, явно неодобрительное, но Астория проверенным методом затыкает меня — просто целует.

— Пора идти, отец-ворчун, — говорит она, оправляя платье. — И постарайся не испортить Скорпиусу свадьбу.

Я искоса смотрю на нее, жду, пока отвернется, и незаметно сую в карман маленький футляр. Губы расплываются в предвкушающей улыбке. О-о-о, какое же лицо будет у Поттера-старшего! Да и у младших, наверняка.

Машина уже ждет нас: Астории запретили пользоваться каминами и портключами после рождения Скорпиуса. Я усаживаю жену и сам пристраиваюсь рядом, поглаживая сквозь карман пиджака тот самый кожаный футлярчик. Астория подозрительно косится, но молчит. Ну и правильно.

Я называю адрес, и машина неторопливо трогается с места: у нас в запасе еще два с половиной часа. Когда я заявил жене, что хочу приехать пораньше, она посопротивлялась, но согласилась. В конце концов, это в ее собственных интересах.

Понаблюдав некоторое время за шофером — Айзек давно у меня работает, но мало ли что? Я не хочу подарить сыну на свадьбу трупы родителей — я откидываюсь на прохладную кожу сиденья и легонько глажу Асторию по щеке. Тревожная морщинка, залегшая между бровей, тотчас разглаживется, и она поворачивает ко мне голову.

— Дорогой?

Я продолжаю поглаживать ее щеку, мягко улыбаясь:

— Не волнуйся так, Тори. Все будет замечательно.

Она прижимается к моей ладони, по-кошачьи ластится:

— Не могу. Как же мы, без Скорпиуса, подумай... Он теперь совсем взрослый. Тем более, скоро у него дети появятся, а какая же я бабушка? А если его... жена не даст мне с ними видеться?

Я прикасаюсь губами к прозрачной, по-девичьи гладкой коже руки — время не убило красоту моей Тори, в отличие от материнской — и успокоительно шепчу:

— Не выдумывай, Скорпиус и так почти не появлялся дома последние шесть лет. Но я очень сомневаюсь, что его невеста сможет запретить тебе что-то: ведь она любит Скорпиуса, а он уважает и любит тебя. Просто не беспокойся...

Она тихо и спокойно улыбается, унимая свое беспокойство и закрываясь под маской. Я, впрочем, люблю эту маску, совсем не такую, как у матери, не ледяную статую (как однажды выразился Поттер «ты, Малфой, прости, но такое выражение лица называют «Бля, я проглотил глиста». Что, не согласишься?» Я тогда согласился), а просто... обыкновенное лицо, в меру приветливое и спокойное.

Мы еще долго едем в молчаливой тишине. Когда-то давно, когда еще Лорд был жив (как, как давно это было!), я ненавидел тишину, мне все время казалось, что в ней слышно хриплое лордовское дыхание, такое... мерзкое. И тишина от этого становилась такой же.

От страха тишины его спасли. Два человека, которых он считал своими злейшими врагами... Моргана! Каким, каким же он был идиотом!..

Машина наконец тормозит, и я выхожу, подав руку жене. Она благодарно улыбается и выходит.

Я быстро обегаю взглядом широкую, уже украшенную площадку, цепляюсь за арку из белоснежных роз, под которой через час мой сын будет произносить брачные клятвы, и, наконец, натыкаюсь на вечно лохматые волосы, зеленые глаза и широкую улыбку. Поттер.

Чуть скашиваю глаза на жену: Астория с тем же жадным нетерпением, что и я, просматривала площадку, и, найдя взглядом аккуратную прическу миссис Поттер, неосознанно вспыхивает ярким румянцем. Я слегка улыбаюсь и сжимаю ее ладонь. Это означает: «Иди, я не против». Астория пожимает мои пальцы в ответ и быстрым, нетерпеливым шагом направляется к Джинни. Та, еще не заметив меня, но уже заметив Тори, делает шаг ей навстречу и, что-то показав моей жене, разворачивается и направляется к большому особняку, к которому и примыкает площадка. Астория, выждав немного, торопится за ней.

Дождавшись, пока женщины скроются, я неторопливо иду вперед, к Поттеру. Рядом с ним стоит Денис-чертов-Криви, который, я точно знаю, смотрит на нынешного Министра Магии и по совместительству любовника с таким же обожанием, какое когда-то светилось в глазах его покойного старшего брата.

— Господин Министр, — церемонно кланяюсь я, призывно сверкая глазами.

— Господин Малфой, — с усмешкой отзывается Поттер. — Или мне лучше звать вас «господин отец мужа моей дочери»?

— Оба варианта никудышны, — отвечаю я. — Мне больше нравится третий...

— Это какой же?

— А вот это, господин Министр, вам и без меня известно.

Глаза Поттера, скрытые за тонкими стеклами очков, озорно вспыхивают и тут же гаснут. Ну да, ему не положено, м-мать-перемать этот чертов этикет... Впрочем, нам некуда торопиться...

Криви оттесняет меня от своего кумира, и я послушно отхожу, напоследок кинув Поттеру обещающий взгляд.

Народ тем временем все прибывал: я вежливо раскланялся с четой Лонгботтомов, проигнорировал (как и они меня) выводок Уизли с кудахтующей по-куриному над детьми Лавандой. Все восемь детей во главе с папашей прожгли меня неприязненными взглядами: Рон, видимо, все никак не мог принять, что я сижу не в Азкабане, как должен.

Но вот, наконец, появились те трое, кого я ждал почти больше всех здесь: Гермиона, ее муж и сын.

— Миссис Крам, — я склонился в низком поклоне, целуя ее руку. — Какая радость видеть вас здесь!

— Ну, что вы, мистер Малфой. Мы не могли пропустить такое зрелище: Малфой, женящийся на Поттер, — улыбнулась в ответ Гермиона.

С Виктором мы вежливо раскланялись и разошлись.

Сын Гермионы и Виктора, Александр, протянул мне руку для рукопожатия.

— Привет, дядя Драко. Давно не виделись.

Я пожал крепкую ладонь в ответ.

— Да, давно, Алекс. Ты вырос... — я рассматриваю юношу, выросшего в мужчину, и вновь ловлю себя на том, что отыскиваю в нем свои и поттеровские черты. Хватит, хватит, хватит! Это сын Виктора, точка!

Мы обмениваемся новостями и расходимся. Я смотрю на часы: до момента, когда Поттеру придется вести дочь к алтарю, еще примерно час, и ни жениха, ни невесты еще и в помине нет.

Я присаживаюсь на какую-то скамейку и закуриваю. Надо бы позвать Асторию и Джинни... А, ладно, не маленькие, разберутся.

Мы обе сегодня предусмотрительно одели не очень длинные, но объемные платья. Я прижимаю Асторию к стене, целую до кругов перед глазами: как же, как же, как же я скучала, солнце мое, звезда моя, как я жила без тебя?

Астория прижимается ко мне, стонет, закидывает ногу мне на талию, острыми зубами кусает меня за ухо.

Я впиваюсь ей в шею поцелуем, а потом отстраняюсь и полупьяно хохочу: близость ее тела пьянит не хуже столь любимого мной коньяка.

— Твой сын и моя дочь женятся, а мы трахаемся в подсобке, как будто по-прежнему молоды... — хихикаю я, поглаживая Тори по внутренней стороне бедра.

— А мы и молоды, — возражает Астория и лезет в свой клатч. — Разве ты чувствуешь себя старухой? А я вот принесла твой подарок на мой выпускной...

Я округлившимися глазами наблюдаю за тем как Астория бесстыдно помахивает серебристо-зеленым двухсторонним фаллоиммитатором и хохочу:

— Тори, Тори... Хочешь наконец опробовать его вдвоем?

— Хочу, — блестит белоснежной улыбкой та. — С того дня, как ты мне его подарила, хочу.

— Тогда давай наконец выполним твое желание...

* * *

Из подсобки мы вылезаем только через полчаса, довольные и пыльные в край. Приводим себя взмахами палочек в порядок, ржем как сумасшедшие напоследок и бахаем печными заслонками, превращая лица в положенные статусом каменные маски, раскланиваемся и расходимся.

Я несу в себе надежду еще затащить Асторию куда-нибудь в кусты под вечер, когда все упьются и наши мужья уединятся вдвоем, но надежда довольно слаба: у Тори слабое здоровье, и спать она уходит довольно рано.

Я сворачиваю в густую зелень парка, ищу в клатче тонкую дамскую трубку. Набиваю ее с помощью заклинания и закуриваю, пока никто не видит. Конечно, запах малины и табака намертво въестся с платье и волосы, и Гарри опять будет орать про рак легких, губы и языка, но сейчас мне просто жизненно необходимо успокоиться.

— Иногда я думаю, не было ли это все фатальной ошибкой, — сообщаю я пробежавшей у меня под ухом серо-рыжей белке. — Фатальной, катастрофической ошибкой.

Белка ничего не ответила. Ну и пожалуйста.

Докурив, вытряхиваю трубку, закидываю носком сапога табак и иду на площадку. До прибытия моей младшей дочери и ее жениха осталось двадцать пять минут ровно.

Раскланиваясь с гостями, маневрирую в толпе прибывших. Странно, и откуда их столько взялось? Вроде, приглашали только самых близких...

Нахожу, наконец, мужа. Он, слава Моргаузе, даже и не подумал никуда ни с кем уединяться, а вежливо беседовал с Крамами. Если бы вокруг не было стольких людей, я точно знаю, он бы сейчас не сдержанно улыбался над очередным русским анекдотом Виктора, а хохотал, откидывая назад голову и непоправимо портя прическу.

Да, столько лет вместе поневоле заставляют узнать человека гораздо лучше, чем хочешь ты сам.

— Господа, позволите мне присоединиться к вашему разговору? — вежливо спрашиваю я, цепляя Гарри под руку и вклиниваясь в этот маленький кружок.

Миссис Крам прожигает меня неодобрительным взглядом. О, я знаю, знаю, за что ты меня ненавидишь!

— Конечно, миссис Поттер. Виктóр, — она произносит имя мужа с французским акцентом, делая ударение на о, и это заставляет меня чувствовать себя хозяйкой положения. Я знаю, откуда у Гермионы привычка переходить на французкий, когда она нервничает, и знаю, кто ей ее привил. — как раз сейчас рассказывал господину Министру о нашей поездке в Москву. Удивительный город! Потрясающая архитектура, но такая грязь кругом! Впрочем, Виктóр, продолжай. У тебя лучше получается рассказывать.

Рассказ Крама мне слушать скучно: трудно думать о истории какого-то города, когда на губах горит поцелуй любви всей твоей жизни. В разговор вклинивается Александр Крам, на несколько минут внося в него оживление: он рассказывает о том, какая потрясающая вивисекция развита в России и каких животных он успел там повидать. Мы слушаем и дружно качаем головами, приходя к выводу: русские — такой странный, непонятный и нелогичный народ...

Через пару минут разговор замолкает: я вижу, что стесняю всех, кроме Гарри, своим присутствием — Гарри-то слишком привык ко мне, чтобы испытывать неудобство в моем обществе, а вот Гермиона не устает кидать в меня злые взгляды.

Уму непостижимо: двадцать лет прошло, а она по-прежнему... Впрочем, не мне ее судить. Сама такая же.

Традиционная свадебная карета трясется на неровной дороге, а я, прикусивший третий раз язык упорно стараюсь не начать ругаться матом — свадьба же сегодня, не положено мне. Так что все, что остается — это вполголоса призывать страшнейшие кары на тех, кто придумал этот дурной обычай и на тех, кто его поддержал. Особо изощренные проклятия я просил дойти до возницы и сделать ему что-то нехорошее. Вон, разъезжает, а жених приедет на свадьбу зеленый и в мятом фраке.

Наконец пыточное устройство останавливается, и я практически вываливаюсь из кареты, держась за отбитое намертво мягкое место.

Быстро отряхиваюсь, привожу себя заклинаниями в порядок (большинство косметических заклинаний, как ни странно, поведал мне отец, а не мама) и, проверив наличие букетика в петлице, нетопопливым шагом прохожу по потайной тропинке. Не хочу сейчас никого видеть — только Лили.

Руки трясутся. Мне не страшно — но я волнуюсь. На мальчишнике Забини и Нотт в один голос закидывали меня рассказами о женском коварстве и о том, как невесты сбегали прямо из-под алтаря. Ей-Мерлин, хорошо, что у меня нет знакомых, с которыми такое произошло, а то я бы так и не решился сделать Лили предложение.

Ох, как вспомню день, когда я разговаривал с Министром о своем намерении жениться на его дочери, в дрожь бросает. Этот пронизывающий взгляд зеленых глаз из-под знаменитых круглых очков способен если не убить, так покалечить точно.

Наручные часы (дорогущие, платиновые: подарок на совершеннолетие), обеспокоенно вибрируют, напоминая мне о том, что буквально через пять минут приедет моя будущая жена, и я ускоряю шаги, подходя к усыпанной белыми цветами свадебной арке.

От напряжения начинает потряхивать, но я разворачиваюсь к гостям лицом и приветственно машу им рукой, даже, кажется, кричу что-то веселое. По крайней мере, Лонгботтомы, которые стоят ближе всх, улыбаются, да и у подошедшего отца нет вечно недовольной мины на лице. Впрочем, отсутствие мины не моя заслуга — а заслуга господина Министра, который, я точно знаю, сейчас вовсю перекидывался с отцом незаметными взглядами — если не знать, то и не увидишь.

— Здравствуй, сын, — голос отца в кои-то веки на градус теплее ледника, но это тоже не моя заслуга, увы.

— Здравствуй, отец, — низко склоняюсь я.

Я так кланяюсь последний раз, и отец это знает — после свадьбы я стану самостоятельным и полностью независимым человеком, и при редких встречах с родителями буду только приподнимать шляпу. Традиция такая, что поделать. Чистокровная традиция, разумеется.

— Я рад, что ты наконец женишься. Мы с твоей матерью заждались внуков, — ха-ха, рара. Так я тебе и поверил. Да если бы не подписанный с твоего пятого курса брачный контракт, меня бы здесь никоим образом не стояло, и внуков тем более.

— Я тоже очень рад, отец, — я ищу глазами мать, но никак не могу найти. Где же она?

Но вот все замолкает, толпа расступается, и я вижу идущую под руку с Министром свою невесту.

Умопомрачительную Лили, единственную слизеринку в семье гриффиндорцев, мою единственную и неповторимую Лили Поттер, будущую Малфой.

День не задался с самого утра. Сначала обнаружила вскочивший на подбородке прыщ. Нет, я его, конечно, мгновенно свела зельем, но настроение он мне испортил.

Потом мне в волосы влез паук. Не буду говорить, сколько визга было, и как меня Пенелопа Гойл-Паркинсон (моя лучшая подруга) дубасила по голове, стараясь убить несчастное членистоногое, но мне до сих пор кажется, что лапка где-то у меня там запуталась. И шевелится ведь, шевелится!!

Потом оказалось, что в квартире (я живу вместе с Пенелопой с тех самых пор, как окончила школу. Никаких отношений, кроме дружеских, между нами нет: мне просто невыносимо жить в семье сплошных гриффиндорцев, хотя мой отец с возрастом становится все больше похожим на слизеринца) нет еды. Вообще никакой. А мне, с моим-то телосложением дохлой макаронины не есть нельзя: свалюсь в обморок. То-то радости Скорпиусу будет!

Пока скандалили с Пенелопой, домовиха успела обрядить меня в шикарнейшее белое платье и фату, еще во время пошивки зачарованных на неразрываемость и незапачкиваемость. Неудобная резинка от традиционной фаты сразу натерла шею, но приходилось терпеть из-за страха испортить прическу.

Мордредовы традиции, как они мне надоели!

Вся жизнь — и моего отца, и матери, моя и Скорпиуса, его родителей — расчерчена строго, как говорят магглы: «шаг влево, вправо — расстрел». Хотя, казалось бы, двадцать первый век на дворе, а в мире магии все так же, как и во время учебы отца. Не могу сказать, что некоторые из этих традиций мне не нравятся... но те, что касаются отношений между людьми — совершенно отвратительны.

Самое смешное в этом всем то, что ненавистные традиции раздражают абсолютно всех, но... никто не хочет ничего делать.

Впрочем, сегодня день моей свадьбы, и нужно правильно настроиться. Еще не хватало испортить такой день из-за кучки старых дураков в Уизенгамоте!

Пенелопа, высунув от старательности кончик языка, красит меня. Очередная традиция — легкий макияж на невесту должна наносить лучшая подруга. Вот интересно, а если нет ее, этой лучшей подруги?

Наконец все вопросы решены, я накормлена, накрашена, одета и, в общем-то, готова. Мое волнение выдают трясущиеся руки, и больше всего на свете мне сейчас хочется скинуть с себя жаркое платье, выпить бокал хорошего вина и полежать с книгой.

Но, Мордред меня забери, еще больше мне хочется прямо сейчас оказаться под увитой белыми розами аркой, произнести торжественные клятвы и остаться со Скорпиусом одним в комнате уже на правах мужа и жены, а не влюбленных парня и девушки.

«Муж» и «жена», Моргана, как пафосно это все звучит!

Пенелопа почти запихивает меня в карету, вопя что-то про время, и я тут же беру себя в руки. Распсиховалась, как последняя хаффлпаффка, видел бы меня сейчас Скорпиус, расторг бы свадьбу! Все, Лили, спокойно.

Все будет хорошо.

* * *

Он ждет меня у арки, и у него точно так же дрожат руки, пожалуй, даже сильнее. Отец, под звуки марша, медленно ведет меня к любви всей моей жизни, и я не могу сдержать радостную улыбку, когда наши со Скорпиусом руки наконец соприкасаются и нервная дрожь становится общей.

«Все будет хорошо» — говорят его глаза.

«Да, будет» — отвечают мои.

И уже все становится неважным — и гордые взгляды наших отцов, растроганные — матерей, чей-то шепот и дыханье.

Есть только я и он, и наши руки и тела.

— Клянешься ли ты, Лили Луна Поттер, любить своего мужа в горе и счастье, болезни и здравии, в нищете и богатстве?

На миг меня окутывает раздражение — какого Мордреда священник поставил на первые места негативные события?! — но руки Скорпиуса успокаивающе поглаживают мои пальцы, и я громко, четко отвечаю:

— Клянусь!

— Клянешься ли ты, Скорпиус Гиперион Малфой, поддерживать свою жену во всех ее начинаниях, не ссорится с ней по мелочам и каждое утро приносить ей завтрак в постель?

Скорпиус несколько выбит из колеи неординарными условиями клятвы, но, заметив мою полуулыбку, понимающе кивнул.

— Клянусь! — так же громко, как и я, ответил Скорпиус.

Священник с негромким хлопком закрыл молитвенник и, воздев руки над нашими головами, почти что прокричал:

— Объявляю вас мужем и женой. Мистер Малфой, можете поцеловать миссис Малфой-Поттер.

Прозрачная фата тут же была откинута назад, и Скорпиус, взяв мое лицо в свои ладони, скрепил все данные клятвы первым брачным поцелуем.

Толпа взорвалась одобрительными криками, и праздневство началось.

Несмотря на то, что шелковый платок можно было уже отжимать, слезы все не прекращались, и я тихонько порадовалась тому, что не положено никому, кроме невесты, быть накрашенными, иначе страшно представить, во что бы превратилось мое лицо.

Кто-то мягко обнимает меня за плечи и ведет к скамье.

— Тш-ш, Тори, не надо плакать, — я узнаю голос Джин, и обеспокоенно вскидываю голову. Она сразу понимает причины моего волнения и прикладывает палец к губам.

— Все хорошо, на нас никто не смотрит, успокойся. Всем пока интересна еда.

Я смеюсь, комкая в руках платок, и вновь заливаюсь слезами.

— Ах, Джин, они... Они уже такие... Такие взрослые... Я боюсь... Боюсь, а вдруг они совершили ту же ошибку что и мы, двадцать лет назад?

— Брось, — она обнимает меня и легонько поглаживает по спине. От нее по-родному пахнет терпким вишневым дымом и яблоками. — Они любят друг друга, это же очевидно. А в той ошибке не было нашей вины, так сложились обстоятельства. У тебя уж точно, — тихо добавляет она.

Я еще раз вытираю лицо и утыкаюсь носом в плечо любимой.

— Успокой меня, — шепчу ей на ухо. — Как на седьмом курсе, помнишь?

— Помню, — удивленным тоном отвечает она. — Но ты...

Теперь мой черед прикладывать палец к губам, призывая к молчанию.

— Мы не виделись слишком много лет для того, чтобы позволить себе потерять хоть секунду...

Лицо Джинни словно освечивается изнутри. Тщательно скрываемые морщинки разглаживаются, в глазах загораются золотистые искры.

— Идем, Тори. Позволь мне стереть слезы с твоего лица.

— Я только этого и жду...

Мы пробираемся по темному коридору старого, огромного дома, хихикаем, натыкаясь впотьмах на бьющиеся вазы, спотыкаемся о ступеньки и, наконец, вваливаемся в одну из комнат. Мы не рассматриваем их убранство — нам интересна лишь громадная кровать из темного дерева, без балдахина, но со столбиками, почти как у меня в детстве — и обрушиваемся на постель.

Одежда летит клочьями, нам уже наплевать, что после Reparo все равно будет заметно, что ткань рвалась, но плевать, плевать!

Джинни целует мне шею, я изгибаюсь ей навстречу, широко развожу ноги, обнимаю ее и притягиваю к себе.

— Как же, о-о-о, Мерлин, как же мне тебя не хватало! — в голос стону я, пока Джин ласково покусывает мои соски, играет с ними.

Я зарываюсь пальцами в ее по-прежнему роскошными волосами, хочу поцеловать...

Да так и замираю нагой статуей.

— Вот какая ты верная жена, Джиневра Поттер, — раздается в тишине холодный — нет, ледяной! — голос Гермионы. — Я молчу про Асторию — ей муж разрешает. А ты, Джинни? Гарри знает, как развлекается его дорогая жена?

Джинни ошарашено хватает воздух ртом, не может пошевелиться от охватившего ее ужаса. Ведь если бывшая Грейнджер расскажет Гарри о сегодняшней ночи, он предоставит этот факт суду как достаточный для развода.

Я чувствую, как сердце уходит в пятки. Мерлин, это же я виновата, только я!

— Так что, Джинни, мон шер-р-р? — Гермиона едва не мурлычет от удовольствия. Знает, что Джин нечего ей сказать, и радуется возможности погубить давнюю соперницу...

— Он... Он сам! Каждый день трахает этого своего Криви, а что делать мне? — Джинни судорожно пытается оправдаться, хотя понимает, что ничего не выйдет. — Гермиона! Пожалуйста!

Миссис Крам заливисто смеется и тут же обрывает смех.

— Ты глупа, Джинни. Ведь это ты... двадцать лет назад... Все началось с тебя, мерзкая, подлая дрянь.

— Я, но я...

Гермиона не говорит больше ничего. Она просто стоит и рассматривает нас в темноте ещес минуту, а потом разворачивается и уходит. Гулко хлопает дверь.

Мы погибли...

Я просто в БЕШЕНСТВЕ, Гарри! Нет, не так. Гарри, у меня есть для тебя приятная новость... Или лучше просто: Гарри, твоя отвратительная жена тебе изменила с женой Драко. Да, вот так, замечательно.

Я никак не могла согнать с лица бесконечно довольную улыбку. Да, Джинни, надо было быть осторожней, но чего уж теперь?

За окном уже темно, небо затянуло тучами, и гости торопятся внутрь дома. Я нахожу взглядом мужа и сына — Виктор и Александр выглядят сонными, и неудивительно — весь праздник я только и делала, что подливала им в бокалы сонное зелье. Зато теперь я точно знаю, что они крепко проспят до утра и нашему трио никто не посмеет помешать. Уверена, что точно так же Гарри поступил с этим мелким Криви. Надо не забыть спросить его, зачем он держит при себе эту маленькую раздражающую дрянь — в память о Криви-старшем, или просто привык уже?

Я кружу по старому дому, не отрывая взгляда от секундной стрелки наручных часов. Долго, слишком долго!

Наконец, стрелки показывают десять, и я торопливо бегу, наложив на себя заклинание невидимости.

Перед последней дверью левого крыла я надолго замираю, тяжело дыша. Мерлин, искренне надеюсь, что они поняли и пришли. Пожалуйста.

Дверь тяжелая, поддается с трудом, и когда она наконец открывается, я застаю внутри совершенно умопомрачительную картину.

Они уже там, совершенно нагие и безумно красивые. Гарри, как всегда, сверху, он широко улыбается и портит прическу, зарываясь рукой в волосы и ероша их.

Драко снизу, он тихо постанывает, комкая в руках бирюзового цвета простыни, и от этого звука у меня в животе все заворачивается в горячий, жаркий узел, сдобренный погибающими от жара бабочками.

— Вы опять начали без меня, — вкладываю в голос столько упрека, сколько могу, и они оба поворачиваются ко мне. Лица, спины блестят от пота, и я слегка прикрываю глаза, чтобы не кончить только от их внешнего вида.

— Прости, любимая, мы не сдержались, — Гарри протянул руку, подзывая меня ближе. — Скорее иди сюда, мы так скучали...

— Особенно ты, маленький поганец, — платье соскальзывает с меня, и я, оставшись в одном белье, медленно подхожу к ним. — Ты единственный из нас, между прочим, кто не соблюдал верность нашей Триаде.

Поттер смущенно кашлянул.

— Я пообещал Колину заботиться о его брате. Что я могу поделать, если в понимании Дениса заботиться — заниматься сексом? И я единственный из нас, кроме того, который не может выполнять супружеский долг, так что все честно.

— Ну хорошо, хорошо, — я смеюсь и обнимаю его сзади. — Гар-р-ри, твоя отвр-р-ратительная жена изменила тебе с женой Драко, и я застала их прямо на месте преступления. Ты доволен?

Драко раздраженно фыркает и бормочет что-то вроде "говорил же шифроваться получше", а Гарри крепко и радостно целует меня.

— У тебя же есть мыслеслив на работе?

— Да-а-а...

— Замечательно. Ну наконец-то!

— Эй, эй! — подал голос Драко, — Только Тори не впутывайте. Она здесь вообще не при чем, окей?

Мы понятливо киваем, и разговоры заканчиваются звуком моего рвущегося белья.

— Догадались наконец, остолопы, — шепчу я, изгибаясь в их руках.

Со стороны мы, наверняка, напоминаем эдакий бутерброд: Драко снизу, я посередине и Гарри сверху.

Я впервые за двадцать лет вновь ощущаю, как переливается в нас магия, и плачу от охватившего меня чувства острого сожаления. Если бы не Джинни, если бы не эта чертова дрянь Джинни!

— Гарри... Драко...

— Да, Гермиона? — спрашивают они одновременно.

— Александр не сын Виктора.

Драко замирает, и я понимаю — он догадывался.

— Мой или Поттера? — уточняет Малфой.

Я целую их обоих.

— Он ваш общий...