Помешательство

Портрет Гарри Поттера гордо встретил Минерву МакГонагалл в холле большого дома; на портрете он был одет в парадную мантию, держал в руке фужер с вином и сдержанно улыбался. Держать в доме портрет Гарри Поттера в общем-то, было нормально. Потому что Гарри Поттер — он всё-таки герой Магической Британии, ловец британской сборной по квиддичу, да и просто красивый парень.

В гостиной Минерва с некоторым удивлением обнаружила фреску, занимающую половину стены справа от камина, на которой изображен Гарри Поттер в полный рост. Он, мило краснея, пытался управиться с молоточком для крокета, периодически поправляя съезжающую на глаза шляпу.

В библиотеке обнажённый мраморный Гарри Поттер, прикрывая книгой свои гениталии, задумчиво глядел куда-то ввысь, по-видимому, размышляя о вечном. Довольно симпатичная, кстати, скульптура.

Минерва, не обращая внимания на нервно пищащего домового эльфа, принялась без ложной скромности исследовать коттедж.

На постере в ванной Гарри Поттер с микрофоном подпевал обступившим его Вещим Ведуньям под одобрительный рёв толпы. Автограф Поттера прилагался.

В кабинете картину ещё не успели повесить, поэтому Гарри с задумчивым видом листал газету в раме, прислонённой к стене.

В спальне обнаружился спящий Гарри Поттер собственной персоной, вещи его были в живописном беспорядке разбросаны по всей комнате, трусы патетично свисали с люстры, как в дешёвой маггловской комедии про романтику и светлое будущее. Минерва поморщилась и поспешила закрыть дверь.

В чулане стояли три метлы марки «Potter&Co», несколько старых школьных учебников, баночка с воском для мётел и альбом, как оказалось при ближайшем рассмотрении, с Гарри Поттером ещё в его школьные годы.

На кухне портрет, висящий над самой плитой, являл миру героя, задумчиво теребящего прядь волос и наблюдающего за жарящимися сосисками.

— Так мне не скучно готовить, — охотливо пояснил старик у плиты.

— Но это больше похоже на какое-то помешательство! — всплеснула руками Минерва.

— Уверяю тебя, мальчик бывает здесь не так часто, чтобы у него развилась мания величия. Да-да, раза четыре в неделю, никак не чаще, — улыбнулся Альбус Дамблдор.

Минерва обессилено опустилась на ближайший стул — из-под розового домашнего халата директора были видны совсем свежие красные припухшие засосы.

— Если говорить о добром и вечном, — с улыбкой начал свою речь Драко Малфой, — то моя прекрасная супруга всю свою жизнь именно этим и занимается. Она не только являет собой образец добропорядочности и достоинства, но и старается привить утончённые, изумительные манеры и всем окружающим.

Толпа дружно зааплодировала, поддерживая говорящего.

— Если же вспомнить о её профессии, то она — и здесь каждый из вас, господа, согласится со мной — непревзойдённый и несомненный профессионал своего дела. Мало того, что о своей работе она мечтала ещё со школьной скамьи, она смогла быть достаточно мужественной и упорной, чтобы не отказаться от своей мечты и осуществить её. Лучшим, разумеется, образом из всех возможных. И даже когда мы уже вступили в наш счастливый брак, она так и не отказалась от работы. Где ещё можно найти такую невероятную женщину?! Я окружил её всем, о чём только может мечтать леди: красотой, роскошью, богатством и любовью. Но она, — Драко с нежностью посмотрел на свою жену, — она хоть и приняла с благодарностью мои дары, так и не отказалась от своей карьеры. И я бесконечно уважаю её за это. Никогда даже не допускал мысли, что она может изменить мне, но теперь я даже начинаю немного ревновать к её работе.

Несколько человек в зале одобрительно засмеялись.

— И уж если говорить об отдельном человеке, — продолжал Драко, — то взгляните на меня. Сейчас я — министр Магической Британии, министр, которого выбрал большинством голосов мой народ — вы, господа! Человек, которому доверяет, по крайней мере, шестьдесят процентов населения нашей страны и с которым ещё сорок процентов вынуждены доброжелательно мириться. И я с полной ответственностью могу сказать: ничего этого не было бы в моей жизни, если бы не она! С первого взгляда она — нет, не похитила моё сердце — она мне жутко не понравилась. Да я терпеть её не мог! И что-то подсказывает мне, что у нас это было взаимно. В самом деле, я был невыразимым идиотом тогда! Ну кто бы мог подумать, что спустя несколько лет эта женщина станет моей супругой и озарит мою жизнь своим сиянием? Мне кажется, — мистер Малфой окинул взглядом весь зал, — я знаю её всю свою жизнь. Вероятно, я более чем прав, поскольку жизнь моя, как мне кажется, началась лишь с её появлением в ней. Дорогая, — он нежно посмотрел на столик, за которым сидела его супруга, — прошу тебя, поднимись к нам и дай каждому возможность поздравить тебя с этим прекрасным праздником — с твоим праздником! С Днём Рождения, милая!

Застенчиво краснея, под шквал аплодисментов на сцену банкетного зала Министерства Магии поднялась Минерва МакГонагалл в коротком красном платье.

Если задуматься, то Джинни Уизли никогда не была в восторге от учёбы. Ну да, училась неплохо, всё ей легко давалось, даже Зелья, что, в принципе, для гриффиндорки было сложно. Квиддич Джинни нравился значительно больше, хотя опять же никаких восторгов не вызывал. Во всё остальном Джинни была абсолютно инертна и апатична. Модная одежда её не привлекала, косметика представлялась ей излишеством, полуобнажённые маги в Ведьмополитене откровенно раздражали, потому что при виде них все остальные девчонки начинали визжать, или краснеть, или хихикать. Джинни это бесило, сильно бесило.

В какой-то момент она начала ловить себя на том, что сходит с ума. Перед сном она воображала вокруг себя нереальный, прекрасный мир. На истории магии она представляла, как на замок неожиданно нападает дракон, и она в одиночку справляется с ним (пока этот чёртов Поттер прячется за юбкой МакГонагалл); на трансфигурации — как Гермиона Грейнджер целуется с Луной Лавгуд; а на зельях, конечно, — как Снейп хвалит её, проводя своими длинными пальцами по её рыжим волосам и кротко улыбаясь.

Джинни начала гулять после отбоя. Всякий раз, прижимаясь к стенке, когда издалека слышались чуть различимые шаги, Джинни упивалась чувством опасности и какой-то своей частью даже мечтала, чтобы Филч обнаружил её и потащил к директору или к МакГонагалл, или назначил ей парочку отработок без магии и с грязными полами.

Между тем, ночные прогулки отнимали значительное время ото сна. В какой-то момент Джинни начала сомневаться в том, что действительно было, а что она себе придумала. Вот, к примеру, дракон был безоговорочно в позапрошлом месяце. И она, Джинни, его победила. И Гарри Поттер прятался за Невилла Лонгботтома. И Снейп, безусловно, гладил Джинни по голове. Может, пару занятий назад, когда они варили кроветворное зелье.

Как-то раз за завтраком Джинни из вежливости спросила Гермиону:

— А как дела у Луны?

— Неужели ты думаешь, что мы с ней настолько хорошо знакомы, что я знаю, как у неё дела? — удивилась Гермиона.

— Но вы же… — Джинни вовремя захлопнула рот, чтобы не сказать «встречаетесь». — Мне казалось, вы неплохо ладите, — скомкано закончила она.

— Мы едва здороваемся, Джин, — приветливо кивнула Гермиона и посмотрела в сторону Луны. — Она милая, в самом деле. Я неплохо к ней отношусь. Но мы только здороваемся.

Джинни продолжала витать в облаках, получать хорошие оценки и гулять ночью по коридорам. Нередко она проходила мимо библиотеки, но никак не решалась зайти. В первый раз она заскочила туда уже после рождественских каникул, в январе, да и то лишь из-за того, что прямо в её сторону по пустынному коридору двигалась миссис Норрис.

В библиотеке было тихо и как-то очень свободно. Как если бы Джинни зашла в Большой зал летом, когда даже преподавателей в Хогвартсе нет. Девушка присела у стены и, переведя дыхание, выскользнула из библиотеки и побежала в гриффиндорскую башню.

С тех пор всякий раз, гуляя ночью по Хогвартсу, Джинни оказывалась в библиотеке, ноги сами приводили её сюда, здесь она чувствовала умиротворение. Сначала она просто сидела у стены, потом ходила между стеллажами, потом начала пробираться в Запретную секцию. Как раз в одну из таких ночей её и поймали.

Джинни глазом моргнуть не успела, как оказалась грудью вдавлена в стеллаж, с которого чуть не посыпались книги. Её руки были жёстко заведены за спину, а над самым ухом ощущалось тихое дыхание. Джинни отчаянно пыталась освободиться, вырывалась изо всех сил, но ничего не добилась, обессилено она прижалась лбом к корешкам книг и тихо вздохнула. В первый раз за последние два года Джинни почувствовала себя живой, счастливой и очень напуганной.

Сзади послышался шорох, у Джин было много гипотез по поводу того, кто бы это мог быть — другой ученик, Теодор Нотт, например, или Драко Малфой, или даже та самая Гермиона Грейнджер; или Аргус Филч, который не поймал её посреди коридора и решил наверстать это в библиотеке, или Пожиратели смерти ворвались в Хогвартс и решили обыскать первым делом именно Запретную секцию. В конечном счёте, кто бы это ни был, он перехватил запястья Джинни одной рукой, а другой начал пробираться ей под мантию. Конечно, она попробовала дёрнуться ещё раз, исключительно для вида. И когда её запястья сдавили чуть сильнее, она даже благодарно улыбнулась в темноту.

Именно оно. То, что надо.

И когда два длинных пальца жёстко трахали её, не давая возможности даже нормально дышать, в её голове вертелась только одна мысль «Теодор Нотт Драко Малфой Аргус Филч Гермиона Грейнджер Тео…», она цеплялась давно освободившимися руками за стеллажи, стонала чуть слышно и иногда закусывала губу.

Никаких Снейпов, рассыпающихся в восхвалениях Джинни Уизли, и никаких драконов, которых боится Гарри Поттер — ничего такого не было и нет. А есть только пальцы, трахающие её, Джинни Уизли, и ещё пальцы, передавливающие ей горло, и ещё, может, сбившееся дыхание у неё над ухом. Вот что Джинни понимала в этот момент совершенно точно. Понимала и подавалась всем своим телом назад, и спину выгибала, как последняя проститутка, и безумно хотела кончить.

Джинни обессилено привалилась к стеллажам и через плечо посмотрела назад, в её голосе непонимание причудливо смешалось с радостью и умиротворением:

— Мадам… Мадам…

— Дрянные девчонки вроде Вас могут называть меня Ирмой, мисс Уизли, — с усмешкой произнесла мадам Пинс.

На следующее утро Джинни совершенно спокойно заняла своё место за гриффиндорским столом. Она с молчаливым достоинством резала мясо и размышляла, что так хорошо она уже давненько не высыпалась. Все вокруг неё сидели с выражением полнейшего шока на лицах и смотрели в самый центр Большого зала, где Гермиона Грейнджер с упоением целовала нежно обнимающую её Луну Лавгуд. Когда в коридоре зардевшийся Драко Малфой с застенчивой улыбкой передал гриффиндорскому декану мешочек галеонов, Джинни и бровью не повела.

После обеда, сидя в библиотеке и наблюдая, как Ирма красит ей ногти, Джинни захихикала.

— Что это ты вдруг? — спросила Ирма, незаметно погладив её по щеке.

— Я неожиданно поняла, что во время своего первого секса всё время думала о Филче, — фыркнула Джинни, и обе зарделись.

О Фреде Уизли говорили много всякого: что он бессовестный хулиган, что в нём, несомненно, есть коммерческая жилка, что он — гей и предпочитает мальчиков младше себя, и, наконец, — это нравилось Фреду больше всего, — что он на самом деле Джордж Уизли.

В некоторых словах, безусловно, была доля правды, это Фред понимал совершенно ясно. Он, например, и сам не мог ручаться, что у него есть совесть. Он же её ни разу не видел.

Между тем, Фреда абсолютно устраивала его жизнь. Сверху за ним наверняка наблюдал какой-то симпатичный бог, и он этому богу определённо нравился. Такие выводы Фред делал совершенно обоснованно: у них с Джорджем уже был магазин в Хогсмиде, и прибыль от этого магазина с лишком обеспечивала не только их потребности, но и потребности всей семьи Уизли (даже их любимой Джинни, которая после шестого курса словно помешалась на лаках для ногтей, всякой прочей подобной ерунде и редких книгах). Кроме того, у Фреда прекрасно складывалась личная жизнь, правда задница иногда болела, зато секс всегда был выше всяких похвал. А если и на работе всё отлично, и на личном фронте одни успехи, тогда, считал Фред, можно принять как аксиому: бог его, Фреда, просто обожает.

На встречу с братом Фред собирался как на свидание. Ну и что, что они живут вместе и видятся каждый день? Встретить подобного единомышленника всегда праздник! Фред даже носки погладил. Исключительно ради прикола. И шляпу нацепил. Для полноты образа.

— О! Кого я вижу! Фред Уизли собственной персоной! — закричал Джордж из-за прилавка, едва заметил на лестнице брата. — Какие люди и без охраны!

— Моя охрана как раз отгоняет толпы фанатов от нашего скромного обиталища, — поддержал его Фред.

В магазинчике уже были покупатели, у прилавка сдержанно посмеиваясь, стоял Гарри Поттер.

— О, мой недостойный братец, — патетично заломил руки Фред, — день только начался, а Вы уже заигрываете с национальным героем всей Магической Британии!

— У кого-то он начался только что, а у кого-то, — Джордж посмотрел на часы, — целых пятнадцать минут назад. Пока Вы, сударь, кстати сказать, мирно спали!

— Позвольте заметить, не спал, а спасал мир от гигантского розового зайца… во сне!

И Фред, и Джордж, и даже Гарри дружно рассмеялись.

— Вы так прекрасны в этом туалете, — продолжил Джордж, — с чего вдруг такой очаровательный внешний вид?

— Как хорошо, что Вы спросили, я практически уверен, что сегодня вечером меня ожидает секс! — Фред показал язык брату и подмигнул Гарри. Гарри покраснел.

— Какое совпадение! — тут же отреагировал Джордж. — Меня, кажется, тоже!

— И где же Вы нашли человека, способного без смеха смотреть на Ваше лицо? — с притворным любопытством поинтересовался Фред.

— Смею напомнить, что лицо у нас в некотором роде одно на двоих, — день начинался прекрасно, как и всегда.

Поздним вечером, припечатав Фреда к кровати, его любовник задорно рассмеялся:

— Практически уверен, что у меня будет секс, — передразнил он. — Нет, ну подумать только, практически уверен! Да у тебя этот секс каждый вечер вот уже четыре года подряд! Ни Волдеморт, ни мать за стенкой, ни министерские проверки никогда не могли этого изменить. Чему же, интересно, надо случиться, чтобы у тебя этого секса вдруг не было?

— Лучше расскажи, что понадобилось самому Гарри Поттеру в нашей скромной обители? — улыбнулся Фред.

— Просил леденцы, от которых борода окрашивается в розовый цвет. На кой чёрт они ему, если у него и бороды-то нет, ума не приложу! — ответил Джордж и горячо поцеловал брата.

На первом курсе в Панси Паркинсон был влюблён каждый третий её ровесник из Слизерина, на втором едва ли набиралось пять человек, к пятому остался один только Теодор Нотт. На шестом Панси неожиданно лишилась наследства и, по сути, была практически изгнана из семьи, после того, как объявила родителям, что влюблена в Лаванду Браун и что за Драко Малфоя замуж не пойдёт. После этого случая в неё влюбилась половина Гриффиндора, а вторая половина начала питать к ней неподдельное уважение. И даже сам Гарри Поттер жал тоненькую ручку слизеринки, выловив её в коридоре на перемене между Зельями и Арифмантикой.

Тогда же, на шестом курсе, Теодор Нотт влюбился во второй раз. День у него не заладился с самого утра: он едва не проспал завтрак, на завтраке едва не пролил сок, потом чуть не опоздал на Трансфигурацию, потом проспал всю историю магии, и проснулся, конечно, совершенно разбитый, а затем опять же едва не опоздал на Зелья, где Снейп кинул ему на парту пергамент с контрольной работой и совершенно неожиданно положил руку ему на плечо. Впрочем, всего на долю секунды.

Вечером Тео лежал, задёрнув балдахин, и задумчиво крутил в руках контрольную с отметкой «Превосходно». Его персональный ад начался с этой самой контрольной. С этого чёртового листа пергамента и с бледной кисти Снейпа на его плече. С тех самых пор перед сном и во время завтрака, в душе и в библиотеке, безуспешно пытаясь сочинить эссе по гербологии, Теодор только и делал, что размышлял. Размышлял сначала о руке Снейпа, такой холодной, что чувствовалось даже сквозь ткань. Потом о теле Снейпа, о его спине, рёбрах, бицепсах и ногах, о его волосах и губах. Потом Теодор начал размышлять о характере Снейпа, о мотивах его поступков, о его жизни. Потом начал воображать, какой Снейп в постели, как он трахает женщин и мужчин, или как его самого трахают, а он запрокидывает голову и протяжно стонет, после этого Теодор долго не мог уснуть, ворочаясь с боку на бок и тяжело дыша. К декабрю Нотт решил, что влюбляться в учителя бессмысленно, и нужно это немедленно прекратить. На рождественские каникулы он уехал с твёрдым и нерушимым намерением больше никогда не думать о профессоре Снейпе.

С каникул он вернулся с таким же твёрдым и нерушимым намерением всё рассказать Снейпу. Потому что тот в конце концов уже взрослый, он профессор и декан Слизерина. И наверняка существуют хорошие отворотные зелья. Вот только сначала нужно было придумать убедительную речь, потому что прийти к Снейпу и сказать «Сэр, я Вас люблю», это всё равно, что прийти к Волдеморту и заявить «Тёмный Лорд, пустите в меня Аваду, пожалуйста».

И пару вечеров Теодор действительно придумывал подходящее признание в любви к человеку, который в любовь верить физически не может. А потом его мысли как-то совершенно самостоятельно переместились на то, каково это — жить со Снейпом, любить Снейпа, быть любовником Снейпа. И ещё Нотт размышлял, как можно было бы скрывать их связь, если бы она имела место быть. И немножечко о том, какой счастливой выглядит Панси, когда её держит за руку Лаванда. Та самая Панси, которую лишили наследства, и которая все каникулы провела в совятне Хогвартса, отсылая Лаванде письма одно за другим.

В начале мая измотанный своими собственными мыслями Теодор Нотт пришёл в кабинет Снейпа и прямо с порога заявил:

— Я влюбился, сэр.

— Так-так, мистер Нотт, — елейно начал Снейп, — и с чего же Вы решили, что мне это так интересно?

— Я влюбился в Вас, сэр, — без какого бы то ни было выражения на лице отчеканил Теодор и приготовился к Аваде, глядя прямо в непроницаемые чёрные глаза профессора зельеварения.

Прошло пять лет. Теодор Нотт, молодой, но уже достаточно известный британский актёр, достал из почтового ящика приглашение на свадьбу. Оно было строгое, из плотной бумаги серого цвета, без всяких там голубков и цветочков, в печатный текст уборным почерком Панси были вписаны имена. К приглашению была приложена записка, где Паркинсон сообщала, что не хочет испортить свою свадьбу наплывом журналистов, что приглашает только самых близких, и что она, Панси, наденет платье, а Лаванда будет в костюме, и не стоит иронизировать по этому поводу.

Нотт, улыбаясь во всё лицо, отнёс приглашение и записку на кухню, где мрачный профессор пил кофе, листая июньский Вестник зельеварения. Снейп пробежал глазами записку, покрутил в руках приглашение и с непроницаемым лицом заявил:

— Нам надо сделать что-то похожее, — Теодор чуть не задохнулся от счастья, глядя на Снейпа огромными глазами, и тот поспешил брезгливо добавить. — Но я ни за что не надену платье!