Комната похожа... да ни на что она не похожа. Повсюду в хаотическом беспорядке разбросаны колдографии, одежда, книги, всяческие на первый взгляд ненужные мелочи, каждая из которых, тем не менее, имеет для тебя какой-то смысл. Ты носишься туда-сюда, выгребаешь вещи из шкафов, вытряхиваешь из ящиков комода, сваливаешь все подряд в стоящий в эпицентре разгрома невероятных размеров чемодан. А я, наблюдающая за всем этим безумием, облокотившись на косяк двери, все еще отказываюсь верить своим глазам.
Сестра. Хотя нет, разве можно называть так идентичную близняшку? Ту, с которой мы изначально были одним человеком, однако, по прихоти каких-то высших сил, разделились на два отдельных тела. Но душа-то у нас общая! Зачем ты делаешь это, Меда? Как ты смеешь рвать ее напополам?!
Мы всегда были вместе. Всю твою жизнь целиком, и мою кроме двадцати первых минут одиночества, в ожидании, когда же ты появишься на свет. Хорошо, что я этого не помню, ведь я не могу даже представить, как это — жить без тебя. А придется. Ты, сучка, хочешь заставить меня расколоться! И делаешь то же самое с собой. Но почему?
В детстве мы были похожи, как две капли воды, отражались друг в друге, как в зеркалах, и, порой, нас не могли различить даже собственные родители. Поговаривают, что у таких, как мы, одинаковые отпечатки пальцев. Хотя, какое это имеет значение? Тогда нас не интересовали такие мелочи. Сейчас — и подавно. Ха. Теперь больше нет этого «нас». Есть я, давящаяся своим отчаяньем, и ты, полная решимости уйти. Сбежать.
Скажи мне, ну что, что я упустила? Когда настал тот момент, когда сформированная система взглядов и ценностей полетела ко всем чертям? Ведь все было так хорошо, так правильно. Пусть со временем мы и менялись, но это ведь нормально, мы все же отдельные индивидуальности, пусть и соединенные узами, крепче которых невозможно придумать.
Я знаю, что просто какие-то качества характера одной другая обязательно уравновешивает своими, противоположными. Ты — аккуратна, порой до абсурда — я разбросана и беспорядочна. Ты общительна и дружелюбна, я же предпочитаю не впускать посторонних в личное пространство. Ты в своих действиях полагаешься на разум, я — на порыв. Чувства, Меда, сейчас ты понимаешь, да? Страсти, которые так долго варились у тебя внутри, скованные твоим бесконечным контролем, сейчас вырвались наружу, превращая нашу жизнь в кошмар.
Какого дементора ты творишь? Неужели какой-то грязнокровка... вдумайся в смысл этого слова! Маггл-выродок! Недоволшебник! Непонятное чужеродное существо, которому нет места не среди нас, ни среди них! И это создание смогло заставить тебя перевернуть все вверх дном, отречься от семьи, от родителей... от меня?! Если тебе на это наплевать, подумай хотя бы, что ты предаешь саму себя, отворачиваешься от своей сущности, это низко, подло, мерзко! Я отказываюсь, отказываюсь верить в этот бред!
Но это правда. Не кошмарный сон — я действительно сейчас наблюдаю за твоими лихорадочными сборами. Это совсем на тебя не похоже — этот дикий блеск в глазах, эта торопливость, это наплевательское отношение к тому, разобьется ли что-то из кучи барахла, сваливаемого в недра монструозного баула. Как будто каждая лишняя секунда, проведенная здесь, тебе противна. Да, я слышала крики, доносящиеся из гостиной, твои протестующие вопли и пощечину, которую, видимо не сдержавшись, залепила тебе мама. Знаешь что, дорогуша? Она ведь права. Я просто слишком люблю тебя, чтобы дело дошло до рукоприкладства. Это все равно, что ударить саму себя.
И родители тебя любят, дурочка! Они не хотят, чтобы ты сейчас сломала себе жизнь! Ты просто не понимаешь, насколько серьезна вся эта ситуация. Что ж, я все-таки старшая, и должна заботиться о тебе, какой бы идиоткой ты не была. Черта с два ты выйдешь из этой комнаты.
Стремительным шагом подхожу, и, захлопнув твой чемодан, сажусь на него.
— Никуда ты не пойдешь.
О, Мордредова мать. Это не мой голос. Хриплю, как будто ревела сутки. На самом деле, я отчаянно стараюсь не разрыдаться сейчас, не вцепиться в тебя, не вжать в стену и не связать, чтобы не дай Мерлин ты не сделала того, что собираешься.
Резко разворачиваешься, уставившись на меня полусумасшедшим взглядом. Ты сейчас неадекватна. Значит, я должна думать за двоих. И наплевать, чего это будет стоить.
— Ты меня не остановишь.
Вот, значит, как. Какими мы заделались целеустремленными. Джульетта, мать твою! Принцесса, заточенная в башне! Мерзкая ведьма не выпускает на волю, ах, бедняжка!
Издевательски выгибаю бровь.
— Не остановлю, значит?
Молниеносно выхватываю палочку.
— Коллопортус!
— Репер...
— Экспеллиармус!
Попробуй-ка теперь, отопри эту чертову дверь. Ты знаешь больше, ибо усердно зубрила, но с моей реакцией не сравнишься никогда. Твое лицо искажается гневом... ты выглядишь сейчас совершенно чужой. Я не знаю эту девчонку. Это не моя Меда, нет.
— Открой.
Изо всех сил пытаешься говорить спокойно, но глаза буквально прожигают во мне дыру. Чем я это заслужила? Почему ты так со мной? Как будто и не было этих девятнадцати лет рука об руку, счастья и радости, печали и обид, всех событий и чувств — напополам. Когда мы успели стать посторонними, сестренка?
Ты уже не помнишь, как ночью, когда тебе было страшно, приходила ко мне, забиралась под одеяло и просила рассказать что-нибудь, чтобы отвлечь? И я рассказывала, порой всякую ерунду, ведь мне так хотелось спать, однако разве откажешь, когда твоя, пусть немножко измененная, но все же копия умоляюще заглядывает тебе в лицо твоими же глазами? Забыла, как залезали на крышу имения, садились близко-близко, совсем рядом с краем и просто смотрели вдаль? Нам ведь не нужны были даже слова, чтобы понять друг друга.
Я не проводила генеральную уборку в мозгах. Такая уж неряшка, извини. И не вытравлю оттуда тебя, как бы ты этого не хотела. Даже если б пожелала сама, все равно бы не смогла.
Люди всю жизнь, слышишь, всю свою никчемную жизнь ищут половинку, человека, с которым чувствовали бы хоть маленькую часть того единства, которое близнецам просто подарено! А ты вышвыриваешь меня как ненужный пережиток прошлого... черт, я поняла бы, если бы это был кто-то достойный, кто-то лучше меня, но не маггл же! Не эта пародия на человека! Хочешь уйти — прекрасно. Только через мой труп.
— И не подумаю.
Срываешься с места, подскакиваешь ко мне и пытаешься вырвать свою палочку. Я отпихиваю тебя одной рукой, другой пряча ее за спину. Ты царапаешься, как дикая кошка, но мне все равно, злые искорки в твоих глазах режут мне по сердцу, а это — куда больнее.
— Ну почему, Меда? Почему?
Умоляю тебя, останься со мной. Я закрою глаза на все, даже если ты будешь спать с этим ублюдком, даже если здесь, даже если на моей кровати, боггарта тебе в шкаф! Я просто не смогу без тебя. Не смогу. Ты же обещала, что мы всегда будем вместе.
— Потому, что я люблю его! А вас ненавижу!
Застываю. Такое чувство, что мне в момент сломали все кости, и живого места внутри просто не осталось. К горлу подступает мерзкий ком, а глаза щиплют непролитые слезы. Палочка вываливается из разом ослабевших пальцев, катится по полу, но это уже не играет никакой роли.
— Белла, прости, я не хотела... прости! Не тебя, совсем нет... Ваши взгляды, ваши заблуждения... Я просто больше не могу...
Что-то лепечешь, видимо пожалев о вылетевшей ненароком фразе. Поздно, милая. Теперь я знаю. Большая часть правды говорится именно в сердцах. Ты наклоняешься, чтобы поднять палочку, а я встаю с твоего чемодана и вытаскиваю свою, чтобы снять запирающее заклинание. На этот раз голос не просто хриплый — он безжизненный.
Я хочу исчезнуть. Испариться. Чтобы всего этого не было. Хочу назад, в прошлое, туда, где твое «люблю» было обращено ко мне, а «ненавижу» — ко всему, что меня расстраивало или раздражало. Туда, где в отсутствие родителей мы курили папины сигары в его кабинете, и ты сидела на столе, болтая ногами и смеясь. А потом требовали у домовиков мороженное, наслаждались его вкусом с чуть горьковатым осадком дыма, дурачась и пачкая друг друга, чтобы потом сцеловывать крем с абсолютно счастливых лиц.
Это чувство запретности, азарта — ты довела его до крайности. То, что можно, и то, что нельзя... да, я и сама никогда не делала четкой границы между этими понятиями. Выглядела так как мне нравится, несмотря на злость учителей и обвинения в "аморальности" и "распущенности", пытала гномов круциатусом или привораживала кого-нибудь чисто ради эксперимента, но, упаси Мерлин, я не ставила под сомнения незыблемые истины, которые только глупец способен считать ложными!
Хотя, какая уж теперь разница?!
Ты бормочешь еще что-то, похожее на извинение, закрываешь необъятный сундук, уменьшаешь его до размеров обыкновенной сумки, подхватываешь и проходишь мимо меня к двери. Удаляющиеся шаги на лестнице. Нет, я не могу позволить тебе вот так уйти!
Выскакиваю на улицу, прямо как была — в легком платье, несмотря на бушующий ноябрь. Дождь льет так сильно, будто небо разорвалось вместе с нашей душой. Я вижу тебя — тоненькая фигурка, удаляющаяся куда-то вдаль, в темноту.
— Меда!
Бегу за тобой. В туфлях хлюпает вода, одежда и волосы насквозь промокли и мерзко липнут к телу. Мне наплевать. Лишь бы успеть до того, как ты аппарируешь.
Ты оборачиваешься, а я буквально налетаю, с силой впиваясь поцелуем в твои губы, запуская одну руку в спутанные, тяжелые от влаги локоны, а другой обхватив тебя за талию и прижимая к себе так сильно, что тебе наверняка больно. Ты издаешь тихий стон и отвечаешь мне, страстно и горько, роняешь из рук свою ношу, проводишь пальцами по моему лицу, будто стараясь его запомнить. Боже мой, ну почему?! Ну почему все должно быть так?
Я вкладываю в этот поцелуй всю свою душу. Как антидементор... было бы даже смешно, если б не было так больно. Мои слезы, твои слезы, дождь — все перемешивается в одно, и уже не поймешь, где что, и сколько прошло времени.
Отстраняешься, и до меня окончательно доходит — это конец. Ловлю твой взгляд, и вижу там непоколебимость. Для тебя уже все решено, ничего не исправишь и не изменишь.
А я молча стою и смотрю, как ты поднимаешь с земли чемодан, оправляешь платье, и, бросив на меня прощальный взгляд, беззвучно шепчешь слово «прости», после чего разворачиваешься и устремляешься по дорожке к калитке сада, чтобы, скрывшись за пеленой дождя, с неслышным хлопком исчезнуть навсегда.
Vova
