Легкая жизнь

Джинни Уизли — умная девочка. За пять лет обучения она смогла изучить основные тайные ходы в Хогвартсе безо всяких заколдованных карт и мантий-невидимок. И если раньше это не было так уж необходимо, то теперь, с наступлением самой настоящей тирании — очень пригодилось. Порой бывает полезно избежать встречи с неприятными личностями во время очередной ночной прогулки.

Пару ночей в неделю — бывает и чаще — Джинни проводит не в уютной спальне девочек, а на площадке Астрономической башни, со всех сторон продуваемой ледяными осенними ветрами.

Оглядываясь и вздрагивая от каждого подозрительного шороха, она минует портрет Полной Дамы, преодолевает несколько коридоров, затем поднимается по узким ступеням винтовой лестницы. Все для того, чтобы долго-долго — почти до рассвета — смотреть на звездное небо, опираясь на холодные металлические перила. В такие мгновения просто представить, что весь мир — глупая иллюзия, как кривое зеркало: кажется одно, а на самом деле — совершенно другое. И тогда станет легче дышать. Но лишь на миг, а потом все возвращается на свои места, и оттого на душе становится еще пакостнее.

Джинни Уизли плевать на чистоту крови, героические подвиги и прочий бред — она просто хочет однажды проснуться и увидеть любимого парня живым. И без шрама на лбу.

Она сосредоточенно всматривается в мерцающие, словно вышитые белыми нитками на черном покрывале звезды и пытается поймать ускользающее мгновение. И все никак не может дотянуться.

— Глупо, — тихо произносит Малфой, неожиданно появляясь словно ниоткуда. Джинни даже не слышит его шагов.

Она резко оборачивается и, нащупывая в кармане волшебную палочку, осторожно уточняет:

— Что именно?

Он неопределенно пожимает плечами и что-то бубнит себе под нос. Его слова подхватывает порыв холодного ветра и уносит вдаль, не давая Джинни расслышать ни звука. Она не чувствует опасности, но все равно не дает себе расслабиться — это было бы глупо. Еще и сердце колотится в груди как сумасшедшее — это совсем не добавляет спокойствия.

Драко делает несколько осторожных шагов и становится рядом с ней. И просто смотрит в небо, словно ожидая, что произойдет нечто важное.

Тяжелую, вязкую тишину нарушает пронзительный крик со стороны Запретного Леса. Вздрогнув, Джинни на мгновение переводит взгляд туда, где чернеют неясными силуэтами кроны деревьев.

И в этот момент Малфой начинает смеяться — неожиданно громко, с истерикой в голосе.

— С ума сошел? — инстинктивно оглядываясь на дверь, ведущую к лестнице, шипит Джинни. Она почти уверена, что на площадку вот-вот ворвется кто-то из преподавателей, и почему-то воображение услужливо рисует отнюдь не МакГонагалл.

Драко только что-то неясно бормочет и, судорожно — так, что белеют костяшки пальцев, — вцепившись в парапет, смотрит куда-то в сторону озера. Джинни следит за его взглядом, но не находит в той части неба ничего интересного.

— Падающая звезда, — с легкой грустью поясняет он, — а я не загадал желание.

Джинни на секунду закрывает глаза и еще сильнее стискивает волшебную палочку, почти не в силах сопротивляться желанию убить или хотя бы покалечить Малфоя. Это была ее звезда.

— Вот черт!

* * *

Если бы кто-нибудь однажды спросил Драко Малфоя, о чем он мечтает, то этот кто-то получил бы очень неожиданный ответ. Однако никто не спрашивал, а Драко не привык распространяться о своих желаниях даже в окружении родных и друзей. И речь сейчас не о новой модели метлы, выдворении из Мэнора Беллатрикс Лестрейндж и остальных — думать о Темном Лорде Драко не решается, — а о более эфемерных вещах, про которые обычно молчат.

Утром Драко не испытывает никакого энтузиазма по отношению к овсянке и потому почти не притрагивается к завтраку, а еще — неосознанно наблюдает за входом в Большой Зал. И как только Джинни Уизли появляется вместе с Луной Лавгуд — переводит взгляд на серебряный кубок около своей тарелки.

Собственное отражение в блестящем металле напоминает ему ожившую карикатуру, ради шутки нарисованную художником-недоучкой, и раздражает сильнее обычного. На секунду представив себя со стороны, Драко слегка усмехается и думает, что надо бы попросить в Больничном крыле Зелья сна без сновидений, может, это поможет ему выглядеть не таким больным. И еще неплохо бы заполучить флакон успокоительного — собственная паническая нервозность порядком осточертела.

Драко почти не удивляется, когда из-за стола преподавателей, с громким стуком уронив на пол стул, вскакивает рассерженная МакГонагалл и быстрым шагом выходит из Зала. Посмотрев на Снейпа, он успевает заметить, как тот, что-то сказав Амикусу Кэрроу, с невозмутимым видом продолжает завтрак.

Порой Малфой завидует директору: он тоже хотел бы всегда быть на волне ледяного спокойствия, управлять ситуацией. Правда ситуация уже давно вышла из-под контроля, и управлять ею невозможно, не стоит и пытаться. Даже магия бессильна ему в этом помочь. Хотя чего, казалось бы, проще — взмахнуть палочкой, пробормотать заклинание и наслаждаться собственноручно совершенным волшебством.

— Драко, — тихий голос Паркинсон заставляет его вынырнуть из обжигающе ледяного водоворота собственных мыслей. — Мы опоздаем.

Она допивает сок и, повесив на плечо сумку, идет к дверям. Помедлив пару секунд и бросив взгляд на гриффиндорский стол, Малфой следует за Панси — он не любит опаздывать на уроки. Особенно если это урок маггловедения в исполнении Алекто Кэрроу с ее весьма специфической манерой преподавать.

Поднимаясь по лестнице, Драко замечает, что большинство портретов, висящих на стенах, пусты. Одинокие, одетые в красивые рамы холсты выглядят жалко и отчего-то пугающе — словно показывают истинное положение вещей.

Проходя мимо очередной картины-пустышки, Малфой на секунду замирает: через нарисованное в правой части картины арочное окно явно виднеется темное небо со сверкающими звездами — оно выглядит почти настоящим, и оттого хочется попросить у звезд чуда, тоже настоящего, которое невозможно наколдовать с помощью палочки. Сбросив с себя наваждение, Драко удобнее перехватывает ручки портфеля и быстро преодолевает последние ступени, распихивая по дороге стайку третьекурсников из Хаффлпаффа — те идут слишком медленно.

Он догоняет Паркинсон почти у самого кабинета и, получив от нее укоризненный взгляд, со вздохом стучит в уже закрытую дверь: все же опоздали. Громкое, каркающее «Войдите!» Кэрроу, и дверь отворяется сама собой.

— Простите, профессор, — говорит Малфой и отходит в сторону, пропуская в класс Панси.

— О, это вы. Нехорошо опаздывать, — усмехается преподавательница. — Садитесь.

Этой ночью у Джинни не получается ускользнуть на Астрономическую башню. Нет, она, конечно, может сказать Лонгботтому, что вовсе не хочет рисовать на стенах лозунги в поддержку Гарри Поттера, но почему-то ее преследует смутное предчувствие: Невилл не поймет. Поэтому Джинни со вздохом соглашается помочь, думая о том, что некоторым пора бы уже перестать строить из себя героев.

Уже давно стемнело, и Джинни видит в окно спальни, что луна, выглядывающая из-за облаков, освещает противный серый туман, стелющийся над водами Черного озера.

Где-то вдалеке мелькают несколько кажущихся отсюда крошечными силуэтов: дементоры патрулируют границы школы. И, несмотря на то, что они далеко, у Джинни мороз идет по коже от страха и отвращения. Передернув плечами, она засовывает волшебную палочку в рукав и выходит из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.

— Ты долго, — недовольно говорит Невилл, когда она спускается в гостиную факультета.

У него в руках небольшая баночка, недавно присланная близнецами, и кисточка, потому что магия на содержимое банки не действует — оттого краска и называется нестираемой. Хотя способ все же есть, но Джинни очень сомневается, что Кэрроу или Снейп догадаются купить маггловскую «Кока-колу».

— Идем, — произносит она, стараясь унять нервную дрожь во всем теле. Получается плохо.

С каждым шагом в ушах у нее шумит все громче, а ноги все сильнее подкашиваются. И тошнота все ближе подкатывает к горлу.

Невилл, кажется, воодушевлен как никогда, и Джинни подозревает, что неспроста. После того как Гарри скрылся, Лонгботтом с гордостью взвалил на плечи обязанность быть гриффиндорским героем — хотя никто его об этом не просил.

Завернув за угол, они видят стоящую посреди коридора Луну Лавгуд. Она бессмысленно смотрит на стену — должно быть, представляет себе будущее «произведение искусства».

— Привет, — голос Невилла немного дрожит от волнения и предвкушения, а еще — Джинни в этом абсолютно уверена — просто потому, что ему нравится Луна. А быть героем и стесняться понравившейся девушки — это все-таки противоположные вещи. Вот только Луне совсем не интересны попытки Невилла завладеть ее вниманием — она эфемерна целиком и полностью, влюбленность и прочее — радости более приземленных людей.

— Здравствуйте, — Луна отвлекается от созерцания каменной кладки и улыбается. Не Невиллу — Джинни. Та в ответ лишь сухо кивает и пытается понять, что вообще делает ночью в коридоре на втором этаже, вместо того, чтобы снова мерзнуть на Астрономической башне. Ответа нет.

Джинни улавливает краем глаза какое-то движение слева и, резко повернувшись, успевает заметить — как ей кажется — чью-то тень, исчезнувшую в боковом коридоре. Нахмурившись и просчитывая вероятность нарваться на Филча или кого похуже, она на всякий случай нащупывает в рукаве волшебную палочку. Теплое дерево придает немного уверенности, но недостаточно, чтобы перестать бояться.

— Что-то не так? — обеспокоенно спрашивает Лонгботтом, вглядываясь туда же, куда и Джинни.

Она только неуверенно качает головой и, нервно облизнув губы, отвечает:

— Все в порядке.

Он кивает и снова поворачивается к Луне, которая усердно и аккуратно выводит букву за буквой бордовой краской, так напоминающей в свете факелов кровь. Закончив букву «Р», Лавгуд отступает на шаг и пару секунд любуется результатом, как художник любуется своим лучшим творением, а затем переходит к следующей букве. Потом к следующей. И лишь спустя несколько мучительно долгих минут Луна наконец ставит восклицательный знак и с удовольствием рассматривает получившуюся картину.

— «Трепещите!» — читает Джинни последнее слово. — О нет, ты серьезно? Какая жуткая пафосная чушь!

Пожалуй, последняя фраза была сказана чересчур громко, но Джинни Уизли понимает это слишком поздно. Только когда с той стороны, откуда они с Невиллом пришли, раздаются шаркающие шаги, она осознает, что стоило быть потише.

— Бежим! — кричит Невилл и, схватив Луну за руку, мчится по коридору подальше от Филча.

Словно в замедленной съемке Джинни видит, как баночка падает на пол, и ее содержимое растекается по полу — темно-красное, пока еще жидкое, и оттого отражающее пламя факела, оно заполняет мельчайшие трещинки, въедается в камень. Получается почти зеркало, только темное и кривое.

Джинни стряхивает наваждение и что есть сил устремляется подальше от этого пропитанного багрянцем места. Свернув направо, она не успевает сделать и пары шагов, как тусклый свет факелов мгновенно сменяется непроглядной теменью.

Вдруг кто-то толкает ее к стене — Джинни больно ударяется спиной о камни. В этот момент чья-то рука почти нежно сжимает ее горло, слегка сдавливая, мешая нормально вздохнуть.

— Тише, — успокаивающе шепчет незнакомец, его голос невозможно узнать, а Джинни и не пытается.

Ей стыдно за секунду промедления, когда она должна была дать отпор, но не смогла. А теперь уже поздно.

— Не вздумай кричать, — так же шепотом предупреждает этот кто-то, и Джинни слышит, как неподалеку ворчит Филч, ругая на чем свет стоит «чертовых учеников», которые совсем от рук отбились.

Через пару минут шаркающие шаги завхоза затихают вдали.

— Отпусти, — хрипло произносит она, стараясь сохранять спокойствие и не поддаваться панике, но липкий страх постепенно охватывает ее сознание, проникает всюду узловатыми пальцами мешая мыслить здраво.

— Ты боишься, — с непонятным ликованием говорит он, и Джинни хочется провалиться сквозь землю от стыда. Как она могла сразу его не узнать?

Она почти чувствует на себе любопытный взгляд Малфоя, почти осязает его восторг.

— Плохая девочка, — обманчиво нежный тон ласкает слух, одновременно заставляя дрожать, будто от холода.

Он наконец убирает руку с ее шеи, но не отходит, оставаясь так же близко. Опасно близко.

— Идиот, — ворчит Джинни, потирая саднящее горло. Ощущение малфоевских пальцев на коже никак не хочет проходить.

— Дура, — парирует он. — Милое послание, кстати. Кэрроу будет рад заполучить одного из авторов.

И, резко схватив Джинни за локоть, Драко достает из ее рукава волшебную палочку и прячет к себе в карман.

Иногда Драко кажется, что окружающий мир — всего лишь отражение. Что старое кривое зеркало искажает существующую реальность — настоящую реальность, — превращая ее в это пропитанное ледяной мерзостью нечто. Но потом он понимает: никакого зеркала не существует, и мир — такой, какой есть, и исправить его нельзя. Остается только надеяться на чудо и верить — однажды все вернется на круги своя. Вот только чудес не бывает — это Драко понял больше года назад.

Идти по крутой винтовой лестнице со скользкими, отполированными за столетия тысячами ног, ступеньками — уже само по себе неудобно, а если еще и тащить за собой упирающуюся Уизли, то это становится вдвое тяжелее. Но Драко не сдается, хотя смутно представляет, что вообще делает.

— Отпусти, — тихо говорит она.

Драко на мгновение останавливается и, повернувшись, качает головой — нет, а затем идет дальше. Он не замечает изучающего и даже немного жалостливого взгляда Джинни, которая прекрасно знает, что кабинеты обоих Кэрроу находятся в противоположной стороне, а каморка Филча — двумя этажами ниже.

Пройдя несколько шагов по плохо освещенному коридору, Драко толкает неприметную дверь. Она открывается с неожиданно громким и противным скрипом. Втащив за собой Уизли, он тихо шепчет: «Коллопортус» и только тогда отпускает ее локоть.

— Здесь нет Кэрроу, — озвучивает Джинни очевидный факт, потирая руку, и пристально смотрит на Малфоя. — Что дальше?

Ему не нравится ее тон — ядовитый, холодный и совсем не девчачий. Он бьет словно плеть: с оттяжкой, наотмашь, оставляя ярко-красный рубец, пусть невидимый глазу, но ощутимый на теле.

— Заткнись, — огрызается Драко. Он и сам не знает, что дальше.

Она молча кивает и, подойдя к окну, замирает.

Сильный, почти штормовой ветер разогнал облака, и теперь луна ярко освещает окрестности: стелющийся по земле сероватый туман, черные очертания деревьев и дементоров, скользящих вдали маленькими точками.

Подняв взгляд к небу, Джинни на мгновение теряет ощущение действительности: мерцающие звезды завораживают, заставляют забыть обо всем.

Драко сверлит взглядом хрупкую фигурку и про себя считает секунды. Одна. Две. Три.

На сорок пятой Уизли неожиданно поворачивается к нему и, хмыкнув, сообщает:

— Дурак ты все-таки, Малфой.

И он, пожалуй, впервые в жизни с ней согласен. Вот только признаться в этом невозможно. Особенно ей.

Уизли задумчиво смотрит на него, склонив голову набок, и молчит.

Драко делает несколько шагов и, приблизившись к ней вплотную, замирает. Не зная, что делать дальше, он просто стоит и сжимает кулаки, потому что пальцы дрожат от желания прикоснуться к ее коже, почувствовать. Усилием воли он заставляет себя очнуться, выбросить из головы ненужные мысли, это даже почти удается, когда Уизли снова начинает говорить.

— Зачем все это, Малфой? — тихо спрашивает она, не надеясь получить ответ. — Зачем притащил меня сюда?

Он хочет ответить и не может, но все же пытается. Вот только из горла вырывается лишь свистящий шепот, в котором невозможно разобрать ни слова.

Джинни качает головой и подходит к нему, сокращает расстояние до минимума. Чертовски опасного, сводящего с ума минимума.

— Ты слабак, Малфой, — в ее голосе нет ничего, кроме простой констатации очевидного факта.

И от этого ему становится противно, ведь так и есть: слабак. А еще трус.

— А ты дура, Уизли, — пытается он огрызнуться, но получается плохо: она слишком близко, и думать почти невозможно.

Джинни только неопределенно пожимает плечами — он не сказал ничего нового.

— Пожалуй, я пойду, ты ведь все равно не собирался меня сдавать, — слегка усмехается она.

И от ее смеха Драко словно просыпается, выныривает из ледяного колодца. Вот только хорошо это или плохо — пока непонятно. Но очень хочется верить, что все-таки хорошо.

— Двадцать баллов с Гриффиндора, — спокойно произносит он, глядя куда-то поверх ее плеча, лишь бы не смотреть ей в глаза.

— Уже ноль, — немного подумав, холодно отвечает Джинни. — Еще меньше баллов быть не может.

Задел, думает Драко и впервые за долгое время ощущает себя почти счастливым. Это такое же сладкое чувство, как поймать звезду.

Он опускает взгляд и машинально отмечает, что Уизли достает ему лишь до плеча. Она неуверенно обвивает рукой его шею — заставляет нагнуть голову — и, пристав на цыпочки, неожиданно целует. Целует настойчиво, глядя ему в глаза, всем телом подается вперед, будто боится, что он уйдет, убежит, и она останется одна в этом пыльном классе. Вот только Драко и не думает двигаться с места — ему и здесь по душе. Это намного лучше звезд, теплее. Не совсем понимая, что делает, он обнимает Джинни, легко проводит ладонью по ее спине, не давая отстраниться.

— Нельзя, — выдыхает Джинни ему в губы и пытается выровнять дыхание. Она хочет уйти, но Драко не дает, хватая ее за руку, пальцы переплетаются.

— Можно, — спокойно возражает Малфой. Не потому, что не согласен, а, скорее, просто по привычке. — Всё можно.

Она недоверчиво смотрит на него, а потом, будто спохватившись, вырывается из объятий и выбегает из кабинета. Оставшись в одиночестве, Драко Малфой закрывает глаза — класс мгновенно перестает ему нравиться. Глухой стук захлопывающейся двери еще долго отдается эхом у него в голове, заставляя кривое зеркало покрываться сетью мелких трещинок.

* * *

Выскочив из класса, Джинни Уизли не торопится идти в башню Гриффиндора, а преодолевает пару коридоров и сворачивает в неприметную нишу, скрытую от факельного света: обессилено оседает по стене на пол, ощущая через ткань кофты каждую трещинку, каждый выступ на древней каменной кладке. Смахнув со щеки непрошеную слезинку, она зажмуривается так сильно, что перед глазами начинают мелькать разноцветные точки, странно напоминая падающие звезды.

— Пусть все будет как раньше, — устало шепчет Джинни. — Пусть Гарри вернется.

Ведь тогда не будет этих дурацких звезд, которые очень хочется поймать. И Малфоя тоже не будет — рядом с ней точно не будет.