— Мой Лорд... Может, это все же Лонгботтомы? — Северус Снейп охрип от собственной смелости. Ему было наплевать даже на то, что своими словами он обрекает на смерть другого ребенка, главное, чтобы она жила. — Может, следует... еще раз... проверить? Я... Прошу вас.
Тут же на него обрушился поток боли. Неважно, пусть... Только не Лили, только не она!
— Никаких проверок. Но потом, при случае, я займусь и Лонгботтомами, — пообещал Волдеморт. Уходя, он обернулся, изучающе взглянув на распластавшегося на полу слугу:
— Так и быть, получишь свою грязнокровку, когда я покончу с ее отродьем. Темный Лорд милостив к тебе, Северус!
Ощущая щекой холодный каменный пол, молодой волшебник молился всем известным и неизвестным ангелам, богу и черту, но, видимо, в небесной канцелярии этот день был неприемным.
У каждого человека в жизни есть такой поступок, после которого он при всем желании не сможет стать прежним — своеобразная развилка, перепутье. Именно решения, принимаемые на такой развилке, и оказываются определяющими. И память потом раз за разом будет возвращаться к этим моментам, порой причиняя боль куда хуже физической.
Скорчившийся на каменном полу человек пока не ведал об этом…
* * *
«Что стоило Темному Лорду выбрать в жертвы Алису Лонгботтом? И вот теперь Алиса жива, пусть достаточно условно, но жива. Да будь на ее месте Лили, я бы землю перевернул, но нашел средство исцелить ее! А этот увалень даже не понимает, не ведает, ценой чьей жизни он дышит! Кто подарил ему и еще сотням чертовых ублюдков возможность жить!»
— Лонгботтом! Что. Вы. Сделали.
— П-п-профессор, я...
— Вы тупы, Лонгботтом. Настолько, что неспособны сварить простейшее, архипростейшее зелье без вреда для других. Эванеско. И как всегда, «О».
Испуганное лицо неуклюжего мальчишки словно бы отпечаталось в мыслях уставшего профессора. Он не знал, зачем это повторяет раз за разом, унижая и без того забитого ученика. Быть может, хотел отплатить за то, что не выжила та, кого он любил. Она не выжила, а Невилл Лонгботтом живет, живет никчемной и бесполезной жизнью...
* * *
Худые руки, запавшие глаза, тусклые волосы, бессмысленный взгляд. Увидев коробку со сладостями, которые он купил, не зная, что еще можно принести в это страшное отделение больницы Святого Мунго, она улыбнулась ему жалобно, по-детски. Непослушными пальцами открыла упаковку. Бережно развернула конфету.
Он попытался представить на ее месте Лили, но не смог. Слишком странно и страшно было впускать в душу такой образ — казалось, он может заразить и его таинственным вирусом безумия.
Что ж. Пора идти.
Неожиданно дверь открылась, и на пороге возник Лонгботтом-младший. "Черт! Я же назначил ему отработку!" — молнией мелькнула мысль, но тут же пропала. Не было сил пошевелиться, руки и ноги точно одеревенели. Надо было что-то сказать, как то оправдаться перед студентом, но сил не было. Совсем.
Молчание становилось тягостным, общее потрясение грозило вылиться в нечто более масштабное. Наконец, Невилл нарушил молчание:
— Ч-что вы здесь делаете, сэр?
— Навещаю профессора Лоххарта, — не сморгнув глазом, солгал он. Привычный ко всякому рода утайкам, Северус Снейп внезапно почувствовал нечто сродни стыду, а вслед за этим — злобу. — Да какое вам дело?
Побольше яда в голос. Сломить, уничтожить волю, заставить бояться, главное — не выдать собственного ужаса, раздирающего внутренности ледяными когтями.
— Что вы, в таком случае, делаете около моей матери?
Злобный декан факультета Слизерин... смутился. Ну что он мог ему сказать? Впрочем, он и сам не знал, для чего он навещает Алису и Фрэнка. Вместо ответа он толкнул Невилла плечом и сломя голову выбежал из палаты. В ушах до сих пор звучал безумный женский смех, перемешиваясь с ледяным хохотом Темного Лорда...
А Невилл Лонгботтом потрясенно смотрел на яркую коробку в руках своей матери.
.
* * *
Невилл уже протянул руку, и мать уронила в нее пустую обертку от «Лучшей взрывающейся жевательной резинки Друбблс».
— Это прелесть, дорогая, — сказала бабушка Невилла наигранно веселым голосом и погладила невестку по плечу.
А Невилл тихо сказал:
— Спасибо, мама.
Алиса засеменила к своей кровати, напевая без слов.
— Не представляю, откуда она их берет, — устало проговорила Августа. — Это ты, Невилл, твои проделки? Я же запретила тебе! — грозно обратилась она к внуку.
— Да, бабушка, — привычно пробормотал мальчик, даже не вслушиваясь в очередные обвинения. Он только что заметил еще одного знакомого, трусливо спрятавшегося за углом. С чего бы профессору Снейпу снова от него скрываться? Впрочем, да. Хваленую слизеринскую гордость еще никто не отменял. Впрочем, если ему так легче, пусть. Хотите поиграть в бесчувственного человека — пожалуйста! Но вот только отчего внезапно на четвертом курсе пропали ваши бесконечные придирки? Разумеется, легко поверить, что из-за вмешательства Дамблдора, но легкий путь — не всегда правильный. Спасибо, профессор, что попытались понять вашего нерадивого ученика, но вот жалости не нужно.
Глупый увалень вырос и не нуждается в сочувствии.
* * *
Урок травологии шел, как обычно. Профессор Спраут учила пересаживать очередное волшебное растение, поставив в пару отчаянно краснеющих Невилла и Ханну, лучших своих учеников. Невилл готов был поклясться, что учительница при этом хитро улыбнулась.
Как все-таки хорошо быть рядом с Ханной! Даже ее руки словно дышали добротой, глаза лучились каким-то необъяснимым, ласковым светом, придавая лицу в обрамлении двух светлых косичек особую прелесть. Так, по крайней мере, казалось Невиллу, вот только он никогда бы не осмелился сказать ей об этом. Иногда гриффиндорец жалел о выборе Распределяющей шляпы — ведь, будь он в Хаффлпаффе, он мог бы видеться с ней намного чаще. Впрочем, он ценил и те короткие минуты встреч в Большом Зале и на общих с желтым факультетом парах.
Вдруг что-то неуловимо изменилось в обычно легкой атмосфере класса. Все ученики пораженно затихли — что в теплицах делает профессор Снейп? Бледный до синевы, губы поджаты — жуткое зрелище. А тот направился прямиком к Невиллу... Хотя нет.
— Мисс Аббот... Ханна, вы должны пойти со мной. У меня для вас... Известие. Вам нужно пойти к директору, — он посмотрел на нее как-то по-особому и, жестом приказав следовать за ним, удалился.
Ханна недоуменно пожала плечами и направилась к выходу...
...Прошло ужк двадцать минут, но она все не возвращалась. Невилл заволновался, и, отпросившись с урока, отправился на поиски однокурсницы, не уверенный, что поступает правильно.
В учительской никого не было. Странно, обычно все вопросы со студентами решались там. Невилл похолодел — а вдруг Снейп утащил ее в подземелье? Правда, если бы кто-нибудь сейчас спросил его, для чего это могло понадобиться зельевару, он бы не ответил — слишком абсурдным было это предположение, примерно как страшилка для первокурсников.
Суть этой страшилки заключалась в том, что кто-то из гриффиндорцев, явно не одаренный большим умом и богатой фантазией, заявил, что профессор Снейп — вампир. Поговаривали даже, что в его личном запасе ингредиентов для зелий львиную долю занимает кровь, которую он употребляет перед очередным уроком, чтобы не съесть очередного зазевавшегося первокурсника (к слову, кровь там действительно была — саламандрова, важная составляющая Укрепляющего Раствора). Разумеется, кто еще, кроме Невилла, мог поверить в эту небылицу? Его мнительность имела довольно печальные последствия — долька чеснока, захваченная с собой на урок, упала в котел с зельем, превратив его в невероятно вонючую, липкую субстанцию, разлетевшуюся во все стороны...
Незаметно для себя мальчик спустился в ненавистные подземелья. Глубоко вздохнув, словно перед прыжком в ледяную воду, он постучал. Никто не отозвался, более того, дверь в пустое помещение оказалась открыта.
«Что же такого могло случиться, если педантичный профессор примчался в теплицу, позабыв о запирающих заклятьях?» — поразился он. Появилось ощущение большой беды.
Оставалось искать Ханну только в кабинете директора, и, не помня себя, Невилл бросился туда.
Некоторое время промучившись с горгульей, но все же отгадав пароль, он поднялся по винтовой лестнице. Из-за двери доносились жуткие крики:
— Мама, мама! Нет, пожалуйста, скажите, что это неправда!
Кричала Ханна, отталкивая руками кубок с зельем, которое ей протягивал зельевар. Бледное, искаженное лицо и трясущиеся руки делали его похожим на марионетку, которой подрезали пару нитей. Что-то живое, мучительно-болезненное прорвалось сквозь ледяную маску, которую он обычно носил. Что-то скрытое, потаенное, но вот так внезапно разбуженное чужой трагедией.
...Позже Невилл узнал, что Упивающиеся Смертью убили мать Ханны. В тот же день ее увезли в Мунго, и злобный, страшный хогвартский профессор каждый день громко справлялся о здоровье студентки у профессора Спраут, всякий раз, когда рядом оказывался нерешительный, потерянный Невилл. Профессор травологии говорила, что она идет на поправку, и робкая надежда загоралась в глазах мальчика.
* * *
— Девочки, тише! — сердито оборачивается он на своих спутниц. Пару секунд назад Джинни споткнулась и негромко ойкнула. Черт побери, услышат. И тогда можно попрощаться не только с планом добыть меч, но и с собственной жизнью.
— Хорошо, Невилл, — безмятежно шепчет Лавгуд, в неясном лунном свете напоминающая призрака. — Но ты нервничаешь, потому что боишься. И поэтому ты злишься. Человек всегда злится, когда ему страшно. Он думает, что тогда не видно его страха, но на самом деле это совсем не так. Но это больше похоже на слизеринца, чем на гриффиндорца. Разве гриффиндорец может бояться?
— Не знаю. Может, я неправильный гриффиндорец? — пошутил он.
Джинни нервно хихикнула.
— Ты не думал, как мы проберемся в кабинет? Пароль мы так и не выяснили.
— На месте разберемся. Думаю, там что-то вроде «Чистая кровь», «Смерть грязнокровкам», — пожал гриффиндорец плечами.
Однако все оказалось не так просто. Ни одно из стереотипных словосочетаний не подходило. Незадачливые грабители почти отчаялись.
— Как было просто подбирать пароли, когда директором был Дамблдор!
Горгулья внезапно отодвинулась. Подростки пораженно застыли. Затем Джинни зашептала, быстро и испуганно:
— Невилл, что ты сказал?! Какое последнее слово?
— К-кажется, Дамблдор...
— Я не понимаю, он что, запирает двери на имя убитого им человека?!
* * *
Невилл вырос и давно уже не вынимает из ящика стола старую тетрадь — его дневник, который он вел, когда был подростком. Последняя запись в нем гласит:
«…Я помню седьмой курс отрывочно, в основном в памяти всплывает яростное, глухое сопротивление. И ощущение предательства. Не идеи, не абстрактного понятия добра и света, а тебя. «Как он мог, я же видел собственными глазами, как он смотрел на мою мать, на Ханну! Неужели и это — всего лишь притворство?» — вот такие мысли бродили...
Все же правильным было решение Шляпы — принадлежность к факультету смелых развила во мне прежде всего стойкость. Была показная бравада подпольной жизни, переговоры с бабушкой, точно выдернутые из старых шпионских фильмов, кража меча, за которой последовало подозрительно мягкое наказание, ведь даже к первокурсникам тогда применяли Круциатус. Еще запомнилось молчаливое одобрение в глазах профессора. Тогда впервые мелькнула мысль, что что-то здесь не так.
Сумбур битвы. Пытки. Меч. Встреча с Ханной. Ощущение ее теплой руки.
И правда, наконец.
Спасибо вам, профессор, за все. Кажется, я все-таки вернул вам долг».
Добродушный профессор травологии не любит открывать свой старый дневник. Он знает, что иногда память — штука действительно лишняя.
Vova
