Если очень захотеть...

Поезд выстукивает металлическую дробь, скрипит влажными стыками вагонов; Гарри сидел, прислонившись щекой к холодному стеклу, и вслушивался в дробный перестук. Тутух, тутух — и еще ближе, на несколько дюймов, на полминуты, но ближе — еще совсем немного — и будет там, где должен быть.

Он специально выбрал путешествие маггловским транспортом. С одной стороны, было бы проще трансгрессировать, сразу, пока не растерял решимость; а с другой, было в этом какое-то особое удовольствие — сидеть в холодном вагоне, глядя на грязно-белые поля за окном, и собирать в кулак расползающиеся остатки пресловутой гриффиндорской смелости, предвкушая скорую встречу.

* * *

— Уезжаешь, значит? — в сотый раз переспросил Брендон, выгружая на прилавок размокшие картонные ящики.

— Угу, — неохотно отозвался Гарри, стряхивая с лакированной поверхности грязноватый талый ручеек. — А что мне здесь делать?

— То же, что и всегда, — пожал плечами грузчик, недоуменно глядя на парня. — Работа у тебя есть, жилье тоже, девушкам нравишься… А что странный немного, так им это нынче нравится. В порядке же все.

Гарри покачал головой, глядя в простодушное лицо Брендона:

— Не все. Совсем не все.

* * *

За окном — снег с темнеющими проталинами; Гарри очень хочется, чтобы все завалило сугробами, как и положено на Рождество, но юг Англии — это вам не Шотландия, и остается довольствоваться лишь тонким сухим снежком с торчащими из-под него каменистыми кочками. А в Хогсмите сейчас, наверное, снега по пояс, думает Гарри, и вздыхает. В Лондоне, наверняка, и этого нет, один сплошной мокрый асфальт; в больших городах почему-то всегда теплее, чем в маленьких… Гермиона когда-то объясняла, чем это вызвано, но Гарри благополучно все прослушал, засмотревшись на ямочку на ее щеке и размышляя, как же это он не замечал ее раньше.

На сидении напротив дремлет какой-то старик; вагон качает, и старика тоже качает, и выпавшие из-под шапки седые лохмы смешно колышутся в воздухе, провоцируя непонятно как оказавшегося в вагоне белого котенка с черным пятном на мордочке и грязными лапами. Гарри оглядывается и украдкой взмахивает палочкой; старик сползает по стеклу, укладываясь поудобнее, а котенок, пронзительно мяукнув, оказывается у Гарри в руках. Парень внимательно осматривает «безбилетника», заглядывает в голубые глазищи; задумавшись на мгновение, шепчет очищающее заклинание (черное пятно на морде никуда не девается) и прячет пассажира за пазуху. Котенок, очутившись в тепле, с готовностью начинает мурлыкать и выпускать коготки. Гарри улыбается и снова прислоняется к окну, за которым неуловимо сгущаются сумерки.

* * *

«Слау» — сообщил блестящий указатель возле остановки. Гарри надвинул поглубже на глаза кепку, поправил рюкзак и двинулся в сторону скрывшегося в тумане городка. По правую сторону от дороги угрожающе гудели корпуса какого-то завода, мимо изредка проезжали грузовики и автобусы; городок, в отличие от бурлящего жизнью в любое время суток Лондона, просыпался медленно, и, когда Гарри вышел на центральную улицу, то оказался там единственным пешеходом. Впрочем, это скоро довольно скоро изменилось: захлопали двери открывающихся магазинов, то и дело стали появляться спешащие на работу служащие; транспортом, как понял Гарри, в крохотном городишке в основном являлись велосипеды и лишь иногда мопеды, хотя парень успел заметить и несколько маршрутных автобусов.

Гарри оглядел блестящие витрины, поморщился и свернул на улочку помельче. За углом обнаружился жилой район; там с утра пораньше было еще меньше народу, чем на центральной, лишь однажды мимо прогрохотал старенький школьный автобус. Впрочем, путешественника не особо расстраивала малолюдность городка, даже наоборот — это было именно то, что он искал.

Через полчаса блужданий в глубине жилых кварталов обнаружился небольшой магазинчик, торгующий всякой всячиной — от продуктов до лампочек — с прилепленным к двери объявлением «Требуется продавец». Гарри скинул на ближайшую лавочку оттягивающий плечи, не смотря на чары облегчения, рюкзак, стащил кепку и с наслаждением провел рукой по волосам, взъерошивая их. Это было то, что нужно.

* * *

В вагоне зажегся свет; синевато-лиловые сумерки за окном почти мгновенно налились чернильной синевой, а разбуженный старик напротив зашевелился, недоуменно оглядываясь вокруг. Поезд остановился на станции какого-то городка, такого же небольшого, как и оставленный далеко позади Слау; согласно расписанию, остановка должна была длиться около пяти минут, о чем любезно напомнил пассажирам машинист. Голос в динамике был глубокий и хриплый. Гарри потянулся, хрустнув суставами — котенок под курткой недовольно запищал и заворочался — и встал с сидения. Занемевшие от долгого сидения ноги загудели, заставив парня ухватится за стенку вагона. Старик подозрительно взглянул на него, неодобрительно покачал головой и отвернулся.

В вагон вошел новый пассажир — женщина лет тридцати; Гарри поймал на себе ее взгляд и поспешил сесть, чтобы не привлекать внимания. За женщиной вприпрыжку бежала девочка лет одиннадцати на вид, в короткой курточке, джинсах и ярко-красных сапожках. На переброшенной через плечо школьной сумке красовался герб Когтеврана — явно магического происхождения, поскольку в тот момент, когда Гарри на него посмотрел, бронзовый орел на синем поле встрепенулся и взмахнул крыльями, заставив соседа Гарри протереть глаза. Орел больше не шевелился, а девочка, устроившись на сидении рядом с матерью, принялась с любопытством осматривать вагон, и Гарри спешно отвернулся, натянув капюшон для верности. Не обнаружив ничего интересного девочка извлекла из сумки толстый том в потрепанном кожаном переплете и углубилась в чтение. Гарри выдохнул и немного расслабился.

* * *

— К маглам, значит, — выдохнул Невилл и отпил из дымящейся чашки. — Ну вот что я буду делать без твоего горячего шоколада, а?

— Научишься готовить сам, — фыркнул Гарри и снова посерьезнел, уставившись в огонь. — Подумай сам, ну что мне здесь делать?

— Жить, — пожал плечами Лонгботтом, задумчиво почесал старый шрам на виске — подарок Керроу. — Какая разница, где?

— Вот именно, — ухмыльнулся Гарри, глядя на растерянного одноклассника.— Сам подумай, кому я здесь нужен? Волдеморта победил, предназначение свое выполнил — и все, мистер Поттер, можете быть спокойны.

— А твои друзья?

— Почту еще никто не отменял. Можешь писать мне хоть каждый день.

— Как будто ты ответишь.

— Не отвечу. Но мне кажется, что очень скоро тебе будет совсем не до меня. Как там Луна?

— Замечательно, — тут же просиял Невилл. — Мы вчера были в Мунго, так колдомедик сказал, что…

* * *

В зеркале отражалась мутная вода Темзы, Тауэр и запруженная автомобилями улица. Гарри оглянулся, обозрел пустое белое пространство позади себя и снова обернулся к зеркалу. Картинка там изменилась: вместо центра Лондона в зеркале плавно колыхались морские волны, оставляющие белые барашки пены на мокром песке пляжа. В туманной дымке угадывался противоположный берег бухты и лепящиеся к склону крутого холма рыбацкие домики, а прямо перед Гарри, там, где по всем правилам должно было находиться его отражение, стояла Гермиона. В лицо пахнуло соленым воздухом; Гарри прищурился, оглянулся и понял, что зеркало исчезло, а сам он стоит на морском берегу напротив одетой в легкое ситцевое платье девушки. Гермиона улыбнулась, глядя на его растерянную физиономию, взяла за руку и потянула за собой вдоль кромки воды, к виднеющемуся вдалеке селению. Гарри не сопротивлялся; чувствовать теплую ладошку в своей руке было так одуряющее правильно, что он даже перестал задаваться вопросом, как вообще здесь оказался.

Над морем вставало солнце, разливало красноту по небосводу; темная вода отливала золотыми бликами, прохладный ветерок трепал отросшие волосы и великоватую футболку парня, и Гарри чувствовал себя самым счастливым человеком на планете.

Городок приблизился неожиданно быстро; рядом с первым же приземистым беленьким домиком раскинулся крохотный виноградник. Гермиона увлекла Гарри в его тень; парень с легкостью поддался и глупо улыбнулся, когда девушка коснулась кончиками пальцев его щеки. Гермиона все так же молча улыбнулась ему в ответ, замерла на мгновение и потянулась губами к его лицу. Гарри счастливо выдохнул и склонился ей навстречу.

Вагон тряхнуло; парень резко выпрямился и недоуменно заозирался вокруг. Виноградник и девушка исчезли, а реальность встретила задремавшего юношу пустым вагоном с мигающей лампой в дальнем конце, спящим соседом и любознательной девочкой из Когтеврана, которая смотрела на него чересчур уж подозрительно.

Мелькнувший в окне указатель возвестил, что до Лондона осталось чуть более тридцати километров.

* * *

Брендон, напарник Гарри в магазине — честный и простодушный, как топор; его мать из польских эмигрантов, и поэтому у него нетипичные для британцев темно-русые волосы, ярко-голубые глаза и вычурное с точки зрения большинства его знакомых второе имя Святослав. Впрочем, Гарри так не считал — в «Истории магии» встречаются имена куда более помпезные, и вообще — не имя делает человека, а человек имя. Гарри свято верил в эту истину, хотя сам — живое доказательство обратного.

Гарри нравится здесь, в тихом крошечном городишке, где все знают все обо всех, и ты можешь ни разу не видеть человека вживую, но знать все подробности его личной жизни. Он знал, что чужой здесь, но это его не смущало — он привык приспосабливаться, а бесхитростные местные жители нравились ему куда больше поднаторевших в закулисных играх магов из Министерства. Хозяин магазинчика, в котором он работал — старый солдат, ветеран Второй мировой, и Гарри часто гадал, становился ли этот похожий на Грюма старик с металлическим протезом вместо левой ноги свидетелем магических боев — во времена борьбы с Гриндевальдом и всеевропейской кровавой бани никому не было дела до того, чтобы стирать память случайным свидетелям. Впрочем, если старик Стетсон что-то и заметил когда-то, то никогда и никому об этом не рассказывал, да и не так часто Гарри его видел — всего раз в неделю, когда тот приходил забирать выручку и узнать, какие товары нужно закупить.

Гарри провел в магазинчике лето и половину осени, когда начинал понимать, что ему чего-то не хватает. Сначала он думал, что дело в невозможности свободно применять магию; тогда он съехал от искренне недоумевающего Брендона, поселился отдельно и начал вовсю использовать палочку дома, но чувство пустоты никуда не исчезло, а Стетсон в один из своих приходов покосился на него хитрым зеленовато-желтым глазом и спросил, есть ли у Гарри девушка. Гарри ответил, что нет, силясь запихнуть подальше накатившие из дальних углов памяти воспоминания о кареглазой девочке с растрепанными густыми кудряшками и всегда чуточку застенчивой из-за крупноватых передних зубов улыбкой.

Воспоминания уходить добровольно не пожелали, а Гарри так и не научился очищать сознание. Пришедшая же сова от Невилла с приглашением на крестины их с Луной новорожденной дочери стала последним шагом к принятию решения о возвращении обратно в волшебный мир.

* * *

Лондон встретил блудного волшебника туманом, сыростью и — вполне предсказуемо — совершенным отсутствием снега. Гарри выдохнул струю белого пара, подмигнул сонной когтевранке — девочка удивленно моргнула — сунул руки в карманы и двинулся к ближайшей темной подворотне.

Подворотня нашлась скоро — их в Лондоне всегда было великое множество, что не могло не радовать жаждущего трансгрессировать мага. Гарри переместился в подобную же подворотню в паре кварталов от двухэтажного дома на Фули-стрит. На улицах царила предрождественская суета; Гарри улыбнулся озабоченно-предвкушающим лицам прохожих, дыша на руки, чтобы согреться, поправил лямки норовящего сползти рюкзака и решительно зашагал по улице, честно пытаясь не обращать внимания на начинающие подгибаться и дрожать коленки.

* * *

День у Гермионы не заладился самого начала. Падма Патил, с которой ей приходилось делить кабинет в Министерстве, на днях получила долгожданное предложение от таинственного парня, о котором было известно только то, что он писаный красавчик и сама Падма от него без ума, и теперь буквально светилась от счастья; Гермиона, в личной жизни которой вот уже год не происходила никаких сдвигов, смотрела на нее со смесью раздражения и самой черной зависти, хотя честно пыталась порадоваться за удачливую подругу.

Перед самым обеденным перерывом, когда Гермиона уже задыхалась от испускаемых Патил флюидов безмятежного счастья, явился шеф с требованием сдать годовой отчет работы отдела не к Новому году, как обычно, а к Рождеству. Рождество было уже завтра, а возражения Гермионы по поводу того, что это не ее обязанность и свою часть отчета она давным-давно положила на стол секретарю, Оллпорт успешно проигнорировал, и в результате бывшая гриффиндорская староста оказалась погребенной под горой толстых ядовито-желтых папок, листы из которых так и норовили рассыпаться и перепутаться.

Обед, из-за обилия ждущей изучения информации, так же пришлось пропустить. И без того паршивое настроение верно становилось ужасным, а вернувшаяся с обеда Падма шарахнулась от Грейнджер и поспешно скрылась за дверью, бормоча что-то о дементорах и вредном влиянии на молодых ведьм отсутствия личной жизни.

Стопки документов, несмотря на скорость работы привыкшей к писанине гриффиндорки, уменьшались до слез медленно; Патил смылась почти сразу после обеда, даже не заходя в кабинет — просто призвав сумку Манящими чарами из-за двери; заглянувший на огонек ближе к концу рабочего дня Малфой ехидно хмыкнул и подкинул (в буквальном смысле) еще три папки, которые своим приземлением разрушили таким трудом найденное равновесие на столе Грейнджер. Папки рухнули, стуча переплетами, мелко исписанные листы радостно разлетелись по кабинету, шурша и обещая часы работы, которую придется потратить только на сортировку, и вот в этот момент терпение лучшей ученицы Хогвартса за последнюю сотню лет разлетелось вдребезги. Малфой, не ожидавший столь бурной реакции на безобидную, с его точки зрения, шутку, вылетел в коридор, зажимая рукой стремительно багровеющий отпечаток корешка «Полного свода постановлений Визенгамота за период от 3-го августа 1875 года и до наших дней» на скуле, усыпавшие пол пергаменты стремительно чернели и сворачивались, а Гермиона (между толстыми каштановыми прядями проскакивали синеватые искры) набросила пальто, схватила сумку и исчезла в зеленом пламени камина.

От нервов, не иначе, но адрес она, видимо, назвала неправильно; пыльная темная комната с заколоченными окнами явно не была ее домом, а соприкосновение с заледеневшим полом привело в чувство. Чихнув, Гермиона вздохнула и внезапно почувствовала приплыв самой настоящей апатии, чего с ней не случалось с тех пор, как осенью девяносто седьмого она носила медальон с осколком души Волдеморта целых трое суток (и Рона, и Гарри побрякушка Слизерина делала почти невменяемыми, и Гермиона старалась почаще забирать его с собой).

— Хорошо, что не трансгрессировала, — философски изрекла волшебница, прислоняясь к холодной стене. — Наверняка бы расщепило. Малфой бы сдох от смеха.

Мысль о Малфое потянула за собой воспоминание о разгромленном кабинете и уничтоженных всплеском стихийной магии документах; с работой наверняка придется попрощаться, а что скажет Кингсли, когда узнает об инциденте, Гермиона не хотела даже представлять.

Впрочем, самобичеванием можно заниматься и дома, здраво рассудила гриффиндорка и с сомнением покосилась на камин. Промахнуться еще раз не хотелось, да и перспектива трансгрессировать не прельщала.

— А ведь еще неизвестно, куда меня занесло, — подумала она вслух. Слова повисли в морозном воздухе. Гермиона тряхнула еще более растрепанными, чем обычно, волосами, и направилась на поиски выхода.

Дверь обнаружилась в дальнем углу, настолько заросшая пылью и паутиной, что обнаружить ее девушке удалось разве что чудом; за дверь оказалась еще одна комната, вероятно — гостиная, в которой все еще сохранились книги в высоком застекленном шкафу и газеты на столе.

Книги были преимущественно по зельеварению, а последняя газета датировалась — как ни странно — августом девяносто седьмого. С первой страницы угрюмо мигал уже лет пять как покойный Руфус Скримджер.

Гермиона поежилась — странный дом, в котором явно не жили уже много лет, нравился ей все меньше и меньше. Пожалуй, этот день обещал стать одним из худших дней в ее жизни, уступая по паршивости только декабрьскому вечеру все того же девяносто седьмого, когда их с Гарри бросил Рон, и июньскому утру 2002-го, когда Невилл сообщил, что Гарри больше не вернется.

Вспоминать это все не хотелось — слишком больно было от осознания того, что именно упущено, а перед глазами опять вставало побелевшее лицо Гарри в тот кошмарный вечер, когда она сообщила ему, что любит его только как брата.

Иногда Гермиона действительно скучала по своему маховику.

Пройдя по узкому коридорчику, который, вероятно, служил прихожей, Гермиона заклинанием открыла дубовую входную дверь и выбралась в узкий грязный тупичок с единственным тусклым фонарем в конце.

Перспектива шагать по нему до ближайшей более-менее оживленной улицы не вдохновляла совершенно; посудив, что она уже вполне успокоилась (в конце-концов, она все равно собиралась уволиться весной, так какая разница, если это случится на несколько месяцев раньше), девушка решилась трансгрессировать.

Знакомый задворок у ее дома, которым она привыкла пользоваться при трансгрессии (на квартиру она собственноручно наложила антитрансгрессионный барьер — один из последних отзвуков развившейся во время войны паранойи) встретил ее перепуганным кошачьим визгом и полным отсутствием освещения. Гермиона зажгла Люмос и критично осмотрела собственную одежду.

Скитания по чужим заброшенным каминам явно сказались на ней не лучшим образом. Кое-как отчистив паутину, Грейнджер рассудила, что пройти десять метров до входной двери можно и так, и вообще, какое кому дело, как она выглядит.

Где-то глубоко внутри ворочалось предчувствие того, что в финале такого насыщенного дня просто не может не случиться что-то грандиозное. Вопрос только, размышляла она, открывая дверь, будет это что-то достойным завершением этого ужасного дня или же наоборот, станет вознаграждением за все неприятности.

— Привет, Глотик, — улыбнулась она книззлу, который при виде хозяйки спрыгнул с подставки для обуви и принялся радостно тереться о ее ноги. — Сейчас я тебя накормлю, подожди немного.

Кот мяукнул и, видимо, посчитав, что свои обязанности на сегодня он выполнил, удалился в сторону кухни.

Гермиона вздохнула и устало сползла прямо на пушистый коврик у двери.

Где-то в глубине дома глухо тикали старые, оставшиеся еще от прежнего владельца стенные часы.

Странное предчувствие крепчало и требовало внимания.

Гермиона, не привыкшая доверять интуиции — которой у нее, по заявлению незабвенной Трелони, не водилось вовсе — поежилась от пробравшегося под пальто холода. В дверях вновь возник Живоглот и требовательно воззрился на нее. Гермиона только собиралась сообщить ему, что сейчас все будет, а он наглеет, когда в дверь постучали. Осторожно, коротко — таким особым стуком всегда сообщал о себе Гарри, еще сто лет назад, в Хогвартсе, когда она переехала в отдельную комнату старосты и он приходил к ней за книгами…

Но этого же не может быть, верно?

Гарри уехал и вряд ли вернется так скоро.

Открывая дверь, она почти не дышала.

Неможетбытьнеможетбытьнеможетбыть.

Зеленые глаза из-под криво сидящих круглых очков смотрели виновато и — совсем немного — с надеждой.

В Лондоне наконец пошел снег.